Глава 9Эпилог
Проходит почти год без того, чтобы они написали друг другу ещё хоть одно письмо. Гермиона сдержала своё обещание – даже более того, чем от неё можно было ожидать.
Дамблдор ни разу не спросил «почему» (он лишь многозначительно улыбнулся, как и большинство учителей), и Гермиона просто осталась... Новый учебный год начался, шли занятия, сдавались экзамены, баллы снимались и назначались, учёба сменялась каникулами и праздниками – обычная жизнь Хогвартса продолжалась, а Снейп и Гермиона ни разу не обмолвились и словом о том, что это НЕ нормально, что она осталась... Когда она должна была освободить комнату для учениц, МакГонагалл предложила ей комнату рядом со своей, которая служила главе факультета гостевой, и которая стала теперь постоянным прибежищем Гермионы.
Снейп и Гермиона каждый день работают вместе.
И даже если они, как и прежде, не говорят друг с другом на личные темы, многие часы их научных дискуссий получили статус „личных“ бесед, которые затрагивали очень многие темы из обычных разговоров. В этих дискуссиях эти двое обмениваются не только научными фактами, но и идеями и мечтами, которые они хотели бы воплотить (особые зелья!). Они философствуют о них, их действиях, есть ли в них смысл или они бесполезны, и как по разному их используют люди...
Когда дискуссии затягивались до позднего вечера, парочка часто выпивала вместе по бокалу хорошего вина.
Гермиона стала помогать Снейпу готовиться к занятиям и проверять домашние задания, чтобы больше времени оставалось для совместных исследований, которые, между тем, привели более чем к одному результату (что не осталось незамеченным для в высшей степени внимательной магической научной прессы!)
Это – и постоянная совместная работа – привело к тому, что Северус и Гермиона очень хорошо узнали друг друга. Они нашли друг в друге то, что раздражало обоих, но и то, что они очень ценили. Но даже спустя год они ни разу не пересекали черту, и Гермиона, которая поначалу думала, что просто сойдёт с ума, научилась уважать его замкнутость, мириться с этим, принимать, как часть самой себя. Тем больше она ценит крошечные, никому со стороны незаметные вещи, при помощи которых он ей время от времени высказывает свою привязанность.
Он же, наоборот, стал мягче в отношении к ней. Само собой, до сих пор возникают ситуации, когда Снейп приводит её в бешенство своими остротами и неизменно несправедливыми злобными замечаниями, но, в общем, их совместная работа стала намного спокойнее.
Они, как и прежде, обращаются друг к другу на „Вы“.
Однажды вечером они сидят рядом – точнее сказать – напротив друг друга, так как несколько недель назад приставили второй письменный стол к столу Снейпа, ведь количество бумаг Гермионы в лаборатории почти сравнялось с количеством его записей.
Оба сконцентрировано работают над новым проектом. Молча. Слышно лишь царапание перьев по бумаге.
Когда Гермиона получает от него через стол листок бумаги, она подвигает его к себе и несколько секунд непонимающе смотрит на него, так как то, что сказано там не вписывается в ход её мыслей:
«Сегодня ровно год и один день...»
Гермиона смотрит некоторое время на листок и размышляет. Снейп видит, что она не понимает, о чём он, и тянет листок назад к себе, чтобы что-то дополнить. Затем он снова пододвигает ей белый квадратик, поворачивая, чтобы она могла прочесть:
«Сегодня ровно год и один день, как ты написала мне первое письмо»
Глаза Гермионы расширяются и она завороженно смотрит на эту запись. „Ты написала мне...» стоит там. Гермиона улыбается. Она подвигает бумагу поближе к себе и что-то пишет на ней. Потом она снова разворачивает листок и передвигает к нему. Когда он протягивает руку к листку, их пальцы на мгновение соприкасаются, и двое на долю секунды замирают. С напряжённым и одновременно спокойным лицом Снейп читает:
«Я всё ещё хочу получить мою книгу. Но это, наверное, невозможно»
Он ухмыляется и крепче сжимает перо. Единственные звуки в комнате – это потрескивание дров в камине и скрип снейповского пера. Листок снова кочует на другую сторону:
«Почему это невозможно? Мне так и так нужен верхний ящик стола»
Когда Гермиона видит ответ, её брови ползут вверх и она насмешливо склоняет голову набок. Когда она с тем же выражением лица подвигает ему листок, Снейп тихо читает и смеется:
«Если ты думаешь, я не знаю, что ты запер этот ящик пол года назад, после того нашего спора, ты ошибаешься»
Листок путешествует:
«Почему ты не потребовала ключ?»
И снова...
«Я не хотела забирать её, я только время от времени кое-что просматривала в ней, и так как мне было ясно, как ты расценишь мою просьбу о ключе, я никогда не делала этого».
Туда...
«Я бы не расценил это неправильно».
Сюда...
«Нет, расценил бы»
Туда...
«Нет, не расценил»
Сюда...
«Расценил бы»
Туда...
«Нет»...
Гермиона тихонько хихикает и пытается подавить ощущение абсурдности ситуации. Исподтишка глядя на Снейпа, она видит, что тот тоже улыбается.
Девушка берёт новый листок и пишет:
«Нет никакой разницы, я бы всё равно не взяла её»
Его лицо снова становится серьёзным, когда он пишет следующую строчку:
«Почему нет?»
Гермиона, сомневаясь, пишет:
«Ты давно это знаешь...»
Снейп долго, не отрываясь, смотрит на эти слова, и девушке кажется, что он больше ничего не ответит, но он вновь берётся за перо:
«Я не думал, что ты останешься»
Когда Гермиона, прочитав его слова, поднимает глаза, Снейп смотрит прямо на неё, так, как он за весь этот год смотрел на неё лишь несколько раз. Она несколько мгновений выдерживает его взгляд. Её пронизывает чувство теплоты, потому что ТАКОЙ его взгляд равноценен объятию. Она двигает к себе бумагу и пишет:
«Я же тебе обещала»
Прочитав, он понимающе кивает:
«Но я должен был удостовериться, что обещание чего-то стоит»
Теперь понимающе кивает она:
«Это очень прискорбно, но твоё высказывание означает, что ты это понял»
Он слегка улыбается.
«Я понял, что твое слово многого стоит».
Гермиона радостно улыбается и одаривает его нежным взглядом, который она в течение всего года использовала очень аккуратно, как и он свои определённые жесты. Он не отводит взгляда...
После этого она пишет следующую строчку:
«К чему ты клонишь...?»
Он вздёргивает бровь и смотрит невинно:
«Ни к чему определённому, мне просто вспомнилось это число»
Гермиона бросает взглядом, достойный МакГонагалл:
«Мне непонятно, как Волдеморт мог поверить хоть одной твоей лжи, когда по твоему лицу всё можно прочесть!
К чему ты клонишь?»
В этот раз она получает более конкретный ответ на свой вопрос:
«Я уже написал. Я хотел, чтобы ты знала, что мне удивительно всё ещё видеть тебя здесь. Что ты стала мне партнёром, на какого я никогда и не мог надеяться. Что тебе удавалось всё это время выносить меня – так долго выносить меня! Что мне не удалось тебя отпугнуть. Но теперь пришло время что-то изменить. Гермиона, я хочу, чтобы ты взяла свою книгу. Ящик давно уже открыт»
Гермиона, с улыбкой пододвигая к себе листок, замирает, когда читает последние слова, и смотрит на него. Он лишь на мгновение удерживает её раненный взгляд и потом опускает глаза.
Немного торопливо она пишет в ответ:
«Я НЕ ХОЧУ брать книгу! Нет, конечно, я хочу получить её, но не так, как если это будет значить, что мне нужно уйти. Это как видимое доказательство моего обещания, что я останусь! Ты не хочешь, чтобы я осталась? Я могу начать учёбу и позже, если это то, что ты хочешь»
Он тихонько вздыхает, когда читает ее строки, и его перо снова царапает бумагу:
«Я не написал, что хочу, чтобы ты ушла, я написал только, чтобы ты взяла свою книгу».
Теперь Гермиона действительно в растерянности. Видя, что девушка в ступоре и собирается залезать в письменный стол, Снейп берёт новый листок и пишет на нём большими буквами:
«Возьми – свою – книгу!»
Затем он встаёт и отходит от своего стола, будто освобождая ей за ним место. Он останавливается в нескольких метрах от неё, с кажущейся небрежностью облокачивается на полку, и, скрестив руки на груди, останавливает взгляд на своём столе. У Гермионы создаётся такое впечатление, что он несмотря на свою расслабленную позу, очень нервничает...
Девушка, все еще сомневаясь, встает и, не отводя от него вопросительного взгляда, обходит стол и садится на его место.
Глубоко вздохнув, берётся за ручку ящика и тянет его на себя... В ящике лежит её книга, с виду ничем не изменившаяся.
Гермиона достаёт её, кладет перед собой на стол и открывает...
Последний раз она полгода назад заглядывала в неё, когда там было проработано бОльшая часть её заметок.
Она медленно перелистывает страницу за страницей. Когда она осознает, что Снейп за это время сделал с книгой, у неё перехватывает дыхание. Он не просто добавил бесчисленное количество записей, но и вложил в страницы с описанием отдельных ингредиентов засушенные травы так, что, когда страница открывалась, они распространяли свой особенный запах, и от этого казались словно ожившими – веточки растений, травы, порошки, кристаллы, кожа, крылья, листья...
Колдунья с восхищением поднимает глаза на Снейпа, который теперь, кажется, ещё больше нервничает, наблюдая за ней и выказывая тихую радость её реакции на книгу.
Гермиона листает дальше и понимает, что он прокомментировал не только её предметные записи, но и личные... В некоторых местах она громко смеётся, в других молчит в бесконечном удивлении.
На предпоследней странице она находит стихотворение, по содержанию совсем неуместное, но в связи со всеми его записями и почти ощущаемой любовью, с какой он работал над книгой, как раз подходящее:
Ты – моя подруга, мой дом,
Моя дорога назад, мой взгляд вперёд,
Моё сейчас, моё прошлое, моё всегда.
Мой путь, моё возвращение,
Ты – моё куда и откуда,
Мои четыре стены, кровать и стол.
Моё открытое окно в мир,
Моя река, мой лес, мой двор, моё поле.
Моя сеть, тяжёлая от разноцветных рыб,
Ты – мои дюны и моё море,
Моя книга с картинками, без начала и конца.
Ты – моя подруга, моё время,
Ты моя клетка, бесконечно просторная,
Без двери, без решёток.
Т – моя свобода, держишь меня в ней,
Запертым на честном слове,
Которое я охотно даю тебе снова и снова.
Моё открытое окно в мир,
Мой жаркий летний день в поле,
Моё небо, серое и тяжёлое от туч,
Ты – мои дюны и моё море,
Моя книга с картинками, без начала и конца.
Ты – моя подруга, товарищ,
Добрый совет на моём пути,
Моя опора, мой Симон Киринейский,
Не покинешь меня до конца,
Когда все другие давно будут стоять на стороне сильнейших.
Моё открытое окно в мир,
Мой жаркий летний день в поле,
Моё небо, серое и тяжёлое от туч,
Ты – мои дюны и моё море,
Моя книга с картинками, без начала и конца.
Гермиона дочитывает до конца и снова смотрит на Северуса. Кажется, он так нервничает, что в опасности даже его ногти, которые он вот-вот начнёт грызть. И как это, собственно, присуще ЕЙ, он тихо покусывает нижнюю губу, но когда видит, что она смотрит на него, тут же плотно сжимает губы...
Девушка переворачивает последнюю страницу и видит вложенное туда письмо. Дрожащими пальцами она вскрывает конверт и начинает читать:
«Дорогая Гермиона!
С чего мне начать? Я не знаю. Может быть с того, что я полагал – я знаю всё, и все мои решения относительно моей жизни были правильными, но ты показала мне нечто лучшее.
Дорогая Гермиона, этот год пролетел, как один день. Я не успел понять, куда он делся. У меня такое чувство, что это было только вчера, когда я впервые открыл твою книгу и нашёл в ней все твои записи. Я никогда не говорил тебе (да и как я мог это сделать), что я, заполучив книгу, читал её всю первую ночь. Мне было стыдно, так как я понимал, что в некоторых местах она почти схожа с дневником, но, с другой стороны, восхищение и удивление были так велики, что я, уже не помню как, оправдал себя в этом... Я знал только, что не хочу её возвращать, потому что она была так пронизана тобой.
Тогда, конечно, ещё не было того чувства, которое я испытываю к тебе сегодня, но было восхищение. Безграничное восхищение. Не только твоим удивительным умом и невероятным прилежанием, с которым ты в течение семи лет воспринимала и анализировала каждое моё слово на уроке (какой учитель не был бы этим восхищён), но и неожиданным открытием в тебе родственной души. Ты не только училась – этого тебе всегда не было достаточно, ты должна была сама всё протестировать, испробовать и разъяснить. Только тогда в твоей книге появлялись исправления. Я колебался между тщеславной гордостью, что ты все мои слова без исключения оцениваешь как „правильные“ и насмешливым, но и пронизанным уважением, удивлением, что ты даже годы спустя всё ещё проверяешь каждое моё слово собственным экспериментом.
Но потом я обнаружил и эти другие комментарии – те, в которых ты записывала крошечные мысли обо мне. Ты знаешь, я до сих пор помню каждое мельчайшее событие, записанное тобой. Каждое. Будь то момент, когда мне посчастливилось отдёрнуть тебя от котла Невилла, или когда я, как это присуще мне, (вновь) унизил тебя до „поварихи“ – хотя я уже тогда знал, что это совсем не так. Но я не желал тогда осознавать это. Так много таланта рядом с Поттером? Нет, этого я не мог вынести...
Сначала я шаг за шагом погружался в твою книгу, пока однажды вынужден был признать, что речь уже давно идёт не о книге, а о женщине, стоящей за ней, . И восхитительный флер, распространявшийся от книги, был всего лишь тенью её обладательницы.
Но я поклялся себе, что больше не буду заводить отношений в реальности. И твоя книга была такой прекрасной отговоркой! Я изображал из себя всезнающего и начал выискивать ошибки. Но их не было. Что мне было делать? Я должен был вернуть её, но твоя ярость от моего бесстыдства была моей яростью! Когда я вписывал строчки в твои страницы, мне казалось, будто ты находишься рядом со мной в комнате, и я наслаждался этим... Так наслаждался, что я потом много дней не мог смотреть сам себе в глаза перед зеркалом, если только вспоминал о своих фантазиях. Какие только причины я не выдумывал сам себе, почему книга должна остаться у меня! Каждый вечер я сидел перед камином и предавался наслаждению, погружаясь в твои страницы!
Когда Дриада была у меня здесь, и вдруг появилась ты, мне стало ясно, что ты видела свою книгу и то, что я сделал с ней. Ярость, которую я излил на тебя в тот вечер, была яростью стыда. Я был вне себя от того, что ты разоблачила меня, и не мог найти другого выхода из ситуации, кроме как обругать тебя за то, что ты сделала, ничего не сделав. Совсем наоборот! Мне кажется, я до сегодняшнего дня ещё не поблагодарил тебя за то, что ты пришла той ночью ко мне. В тот миг я бы ни за что не признал, что был слишком слаб для спасения Дриады, что только моих сил было не достаточно. Получается, что в ту ночь ты спасла жизнь мне и ей. За это я хочу поблагодарить тебя. Поздно, я знаю. Но благодарность моя от этого не меньше. Моё молчание в последующие два дня было вызвано двумя чувствами. Злостью на то, что дал себя разоблачить, и страхом, что ты можешь уйти. Я был уверен, что ты (и по праву) посчитаешь это высшей наглостью – записывать что-то дополнительное в твою столь драгоценную книгу.
Между тем, наша переписка продолжалась и закончилась твоим письмом, которое я с того дня всегда ношу с собой, куда бы я ни пошёл, чтобы я ни делал, всё равно, сплю я или бодрствую.
И каждый, действительно каждый день весь этот год я думал, что ты уйдёшь, потому что выдумал себе такую глупость, что самое позднее через год ты оглянешься назад и будешь смеяться над своими чувствами, которые давно станут историей. Это время – один год, как бы это ни было глупо, будто врезалось мне в голову. Особенно в последние недели мне казалось, что время близиться к твоему отъезду. Каждое утро или после обеда я был снова и снова бесконечно удивлён, когда ты входила в мою дверь и начинала работу. Каждый день, приближающий нас к этой странной, глупой, но для меня такой важной границе, казался мне всё нереальнее и одновременно всё более возможнее. Разброд в моей голове, в моих мыслях был кошмарным.
Ты написала, это было жестоким, требовать такого от тебя... Ты была так права! Но, в то же время, у меня было еле заметное чувство, что ты понимала – я в своём невежестве в человеческих отношениях не мог поступить иначе. Любой другой путь был для меня закрыт, и поэтому мне казалось чудом, что ты не только согласилась на эти странные ненужные бесстыдные условия, но и подарила мне прекраснейший год в моей жизни. Я могу только предполагать, каково тебе было все эти месяцы, потому что мы почти исключительно говорили о нашей работе. Но для меня то, что я пережил в эти дни, было самым личным и интимным временем, которое я когда-либо проводил с другим человеком.
Ты стала мне такой родной, ты так близка мне, как никто не был до этого, и мне тяжело дышать, когда тебя нет рядом. Ты узнала меня так, как я ещё никому не позволял этого – и ты, не смотря ни на что, всё ещё здесь. Я знаю также как и ты, что ты могла уйти в любой момент. Но ты этого не сделала...
Ты написала, что любишь меня, и я предполагаю, дело было в моих проклятых условиях, что ты никогда не говорила мне об этом. Но, возможно, если бы это действительно прозвучало от тебя, я бы не поверил. Я многие месяцы искал в строчках твои таких открытых, искренних писем тайные знаки, которые подтвердили бы мне, что я заблуждаюсь... И ничего не нашёл. Так как в твоих письмах нельзя было найти ни одной ошибки, так не было там и ни капли фальши, и ничего между строк.
Гермиона, я думаю, что ты и тогда уже знала, и знаешь это сегодня, но мне нужно было много времени, чтобы поверить самому в свои чувства к тебе. Я уже тогда любил тебя, и сегодня люблю. И если такие предсказания вообще можно делать, то я посмею утверждать, что буду любить тебя до последнего вздоха.
И я молюсь, чтобы тогда ты всё ещё была со мной. Я не могу и не хочу больше быть один. Я хочу жить рядом с тобой. Я больше не хочу лишь мечтать о том, что любовь, о которой ты писала, может быть правдой. Я хочу видеть её не только в твоих глазах и редких нежных жестах, я хочу тебя чувствовать, полностью обладать тобой, хочу допустить, чтобы ты не просто наполняла меня, как это уже есть и сейчас, но чтобы ты перешла все границы, которые я поставил между нами.
Любимая Гермиона, я допущу ещё кучу ошибок – это точно. Но год прошёл, а ты всё ещё здесь! Ты всё ещё здесь!!! Что ещё может случиться?
Если всё прошло так, как я запланировал в своём стремлении к перфекционизму, то я сейчас должен стоять недалеко от тебя и умирать от возбуждения и страха. Но я должен пройти через... Чего стоят эти несколько минут умирания в сравнении с тем, что вынесла ты? Ничего!
Ты доказала мне свою любовь обещанием, что ты будешь ждать, пока я не решусь. Ты, наверное, хочешь знать, решился ли я? Я не знаю. Не имею ни малейшего понятия. Я знаю только, что люблю тебя и не хочу больше заставлять тебя ждать.
Гермиона, самые важные вещи, которыми мы до сих пор делились друг с другом, были не сказаны, а написаны.
Поэтому я хочу, даже зная, что это трусость, снова не говоря вслух, высказать тебе в письме важнейшую просьбу всей моей жизни, потому что боюсь, что просто упаду замертво, если попытаюсь сказать тебе это в глаза.
Моя любимая больше жизни Гермиона, я не могу представить себе дальнейшую жизнь без тебя. И даже если я знаю, что всё между нами сейчас должно быть иначе, я прошу тебя стать спутницей моей жизни, состариться со мной вместе, пока один из нас не вздохнёт последний раз в объятиях другого или пока мы не уйдём вместе.
Ты – самое большое чудо, которое подарила мне жизнь. Я люблю тебя больше всего на свете. Возьми свою книгу, но останься...
Я люблю тебя.
Северус»
Когда Гермиона дочитывает письмо, по её щекам бегут слёзы, она поднимает глаза и видит, что Снейп ошеломлённо смотрит на неё. Он ещё крепче сжимает руки на груди, и Гермиона понимает, что он снова уходит в себя. Само собой, она не может этого допустить и встаёт – встаёт очень медленно. Ещё несколько мгновений она с восхищением наблюдает, как он стоит так, небрежно облокотившись на полку и с паникой в глазах. Он, по-видимому, совсем не уверен в её ответе.
Гермиона знает, что это жестоко – так медленно идти к нему, как она это делает сейчас, и при этом с таким серьёзным лицом, когда по её щекам продолжают бежать слёзы. Но она должна вобрать в себя сейчас каждую частичку его существа, должна запечатлеть каждый миллиметр его лица, запомнить его высокий стройный силуэт и почувствовать его присутствие так, как никогда прежде.
Когда девушка приближается к нему так, что их одежды соприкасаются, мужчина всё ещё стоит со скрещенными руками и смотрит на неё сверху вниз. В его глазах сменяют друг друга горячая надежда и безумное сомнение, но он стоит молча.
Гермиона ни на секунду не отводит взгляда от его глаз. Она кладет свои руки на его скрещенные кисти и мягко тянет их вниз, будто он сам не в состоянии пошевелиться. Она берёт его руки и притягивает их к своему телу. Он с шумом вздыхает и, наконец, обнимает её сам, крепко прижимает к себе так, что ей становится больно, но никогда она бы не попросила его хотя бы чуть-чуть ослабить объятие. Слишком сильно ощущение счастья, пронизывающее её.
Девушка обхватывает руками его лицо, до которого она целый год так безумно мечтала дотронуться, смотрит прямо в глаза и говорит тихо, но очень чётко: „Северус Снейп, я люблю тебя больше жизни! И если ты сам не прогонишь меня, нет ничего на свете, что могло бы разлучить меня с тобой». Её губы, которые были уже так близки к его губам, дотрагиваются в осторожном, неописуемо нежном и тёплом поцелуе до сухих от напряжения и не решающихся ответить.
Гермиона на одну секунду отстраняется от Северуса, запрокидывает голову, чтобы видеть его глаза, и говорит ему ещё тише, чем прежде: „Скажи это!» И, наконец, после стольких месяцев он не отстраняется, не отводит взгляда и хриплым голосом шепчет ей: „Я люблю тебя»
ОооОоОо
Конец
