Глава 8. ФИННИК. ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ГЛАДИАТОР.
Это был последний бой. Он чувствовал, что последний, и знал, что ему не уйти живым. Он ненавидел подземелья и жалел, что умереть придется здесь - в темной и зловонной капитолийской канализации, наполненной дерьмом и горящими отходами. Ему, выросшему у моря, привыкшему к бескрайним просторам и свежему ветру, это было невыносимо. Отвратительные белые твари приближались, и их было столько, что он понимал – это конец. Это его последний бой – бой за свободу, за право не быть рабом. Он привык биться, он мастерски умел сражаться, он делал это много лет, не проиграв ни одного поединка - но он не был непобедимым. Непобедимым был другой, тот, кого он так отчаянно защищал последний год. Тот, кто должен был сойти с ума, предать и уничтожить всю группу, подчиняясь пущенному в подземелье приказу - а между тем именно он, он один, сохранял еще способность действовать и командовать и заставлял двигаться остальных. Вот и сейчас этот парень схватил потерянную, невменяемую от ужаса Сойку, силком поставил ее ноги на ступени и приказал подниматься, а в следующую секунду Финник отбросил его самого на лестницу и рявкнул лезть следом. Потому что убить парня было бы проще простого - он младше, слабее, далеко не так опытен в бою, - но ведь он, Финник Одэйр, пообещал Мэгз уберечь и сохранить его...
И потому он отчаянно сражается у лестницы, уничтожая жутких взбесившихся тварей, и понимает, слишком хорошо понимает, что это последний бой. В какой-то момент белые клешни задевают его - и что-то происходит с глазами. Нет больше темного вонючего подземелья, а есть свежий соленый ветер, и лодка, и смеющаяся Мэгз…
Мэгз.
С нее-то все и началось.
Мэгги Линн Коэн, победитель девятых Голодных игр, была основателем Академии Четвертого дистрикта. Она еще помнила Панем до Темных времен, то время, когда дистриктов было тринадцать. Тогда в школах все было по-другому, и дети изучали не только историю Панема - просто историю. Это был любимый предмет Мэгз. С самого детства древние времена и страны, ушедшие в небытие народы, их обычаи и правила навсегда завладели ее сердцем. Все свободное время она проводила за книгами - тогда библиотеки еще не были уничтожены и частные собрания книг не были изъяты Капитолием. Именно ее знания и острый ум помогли ей вернуться живой с Арены и со временем создать успешную Академию - совершенно необычную, с особым подходом, давшую Четвертому дистрикту многих победителей. С годами казалось, основательница отошла от дел, но ее принципы по-прежнему лежали в основе каждого обычая, каждой традиции Академии. Ее дух все так же витал в учебных стенах, а имя было главнейшим авторитетом для каждого курсанта. Да и весь персонал - от нынешнего директора до уборщика и истопника – все они готовы были пойти за основателем Академии в огонь и воду.
В то время как в Первом и Втором дистриктах готовили бездушных машин-убийц, Академия Четвертого пошла другим путем. Зрелище. Голодные Игры - прежде всего культовое шоу Капитолия, и раз уж ничего нельзя изменить, то стоит попробовать сыграть по-правилам… слишком по-правилам.
На этом и базировалась подготовка профи в Четвертом. Здесь не брали денег за обучение - у местной Академии было множество щедрых спонсоров из Капитолия. Пятилетние дети, впервые попавшие в стены учебного заведения, отбирались по нескольким параметрам: сила, ловкость, выносливость и обязательно перспективные внешние данные. В Академии Четвертого количество красавчиков зашкаливало. Высокие, сильные, с прекрасными фигурами и не менее прекрасными лицами, курсанты Четвертого не рвались на Арену. Зачем, если ежегодно выпускников Академии ожидала целая очередь работодателей? Выпуск происходил в июне, в разгар курортного сезона, и состоятельные капитолийцы, приезжавшие отдыхать на море, обязательно посещали выпускной - грандиозное мероприятие с показательными боями, балом и фуршетом. Именно там выпускники в полной мере демонстрировали не только владение боевыми искусствами, но и умение держать себя в обществе, этикет и безупречные манеры. Именно из Академии Четвертого VIP-персоны Капитолия набирали свою охрану. Чем передвигаться в сопровождении звероподобных громил, которых выпускала академия Второго, куда приятнее появляться в обществе прекрасно воспитанных, великолепно выглядящих юношей и девушек, умеющих и разговор поддержать, и прикрыть от опасности, и разрулить возникавшие проблемы.
Многие из выпускников, попадавших на Арену, нередко возвращались победителями. Профи-красавчики из Четвертого умели обеспечить то главное, за что капитолийцы любили Голодные Игры - зрелище. Тех, кто готовился к Арене, как и тех, кто вернулся живым, в Академии звали не курсантами, не трибутами - гладиаторами. Это древнее слово многие тысячи лет назад обозначало как раз бойцов, натасканных для особенных зрелищ. Сейчас, как и тогда, гладиаторы бились на арене не на жизнь, а на смерть для того, чтобы многотысячная толпа зрителей могла сполна насладиться видом крови и запахом опасности и смерти. Гладиаторы Четвертого владели всеми видами оружия, особенно тем, которое было не столько смертоносным, сколько зрелищным – сетью и трезубцем. В самом деле, что может быть эффектнее для выходца из морского дистрикта - прекрасного юноши с внешностью и сложением древнего морского бога?
Финника с детства удивляла подобная наивность. Неужели кто-то всерьез полагал, что в Четвертом до сих пор ловят рыбу трезубцем? Чтобы прокормить Панем, никаких трезубцев не хватит - рыболовецкие суда, принадлежащие Капитолию, были оснащены нормальным, современным оборудованием, - а чтобы прокормить себя, жители дистрикта ставили сети. Но все это было совершенно неинтересно капитолийцам, исходившим слюной по прекрасному рыжеволосому юноше с золотым трезубцем, полагая, видимо, что до того, как попасть на Арену, он сражался с бушующими волнами, убивая этим оружием диких морских чудовищ. Как бы не так! Обращаться с сетью и трезубцем лучшего своего курсанта учила сама основатель Академии - Мэгги Линн Коэн в совершенстве владела этим видом зрелищного оружия. Не зря все детство юная Мэгз провела за историческими книгами: искусство боя и приемы ретиариев - гладиаторов, чьим оружием были сеть и трезубец, - она изучила досконально.
К четырнадцати годам гладиаторы достигали вершины в искусстве боя - приезжавшие в Академию влиятельные капитолийцы могли вдоволь насладиться их показательными поединками. Именно на таких боях юный Финник Одэйр и привлек внимание будущих спонсоров. Как и положено ретиарию, на нем практически не было одежды, и его точеное, закаленное тренировками тело радовало глаз не меньше, чем мастерское владение всеми видами оружия. Когда его имя выпало на Жатве - в Четвертом добровольцы были редкостью, если только профи не стремились сделать карьеру ментора или не подменяли совсем уж малолетних знакомых, - его сочли достаточно опытным бойцом, и в четырнадцать лет он попал на Арену. Мэгз, бывшая его наставником в Академии, осталась его ментором и на Играх. Она сразу объяснила юноше, что его незаурядная внешность - тоже оружие, которое вполне могло привести к победе. Внешность и зрелищность. Будет зрелище - будут спонсоры, будут спонсоры - будет победа. Финник не удивился, когда на параде трибутов его выставили практически обнаженным: он очаровательно улыбался ревущим трибунам, а все его внимание было сосредоточено на тщедушном человеке с белесыми волосами и взглядом змеи.
Аве Цезарь, идущие на смерть приветствуют тебя, стучали в голове слова древнего приветствия гладиаторов… минули тысячи лет, а с тех пор ничего не изменилось. Богатые и сильные все так же наслаждались мясорубкой и кровавой бойней.
Зрелище - важно было только оно.
С первой же тренировки юный трибут из Четвертого дал понять, что как раз это он сможет обеспечить - но на индивидуальном показе он превзошел самого себя. Собственно, для курсанта, недавно прошедшего показательные бои, это было несложно, и заслуженные десять баллов были ему обеспечены. В Роге изобилия, правда, трезубца не оказалось - видимо, распорядители решили, что иначе Игры закончатся слишком быстро, - но вчерашний лучший курсант Академии одинаково хорошо управлялся с любым оружием. А вызолоченный трезубец, присланный вскоре спонсорами, наверняка, побывавшими на его показательных боях, обеспечил ему быструю победу, а зрителям - незабываемое шоу.
Так Финник Одэйр стал самым юным победителем за всю историю Игр. В Четвертом его встретили как героя, его жизнь была навсегда обеспечена, и он наслаждался и новым домом, и Туром победителей. Первый год после победы он вообще ничего не делал, пока, вернувшись с очередных Игр, Мэгз не вызвала юношу в свой кабинет и не сообщила, что со следующего сезона ему предстоит стать ментором своего дистрикта. А менторству, как и всему прочему, нужно учиться. Поэтому он должен продолжать посещать Академию, где будет заниматься по индивидуальной программе, разработанной Мэгз для будущих менторов. Сказано – сделано. Юноша вернулся в родные пенаты. Его наставниками стали как экс-победители Четвертого, так и сама Мэгз. Через месяц ему доверили проводить занятия и тренировки у младших курсов, через полгода он уже свободно заводил любое знакомство и общался со спонсорами. Все шло своим чередом, пока однажды, за пару месяцев до Жатвы, Мэгз не пригласила его в свой кабинет после очередного педсовета для «приватной беседы».
Тот разговор он запомнил надолго. Без ложной скромности и тени смущения его наставница поинтересовалась интимной жизнью своего лучшего ученика. Не слишком опытный в таких делах Финник, которому едва-едва стукнуло шестнадцать, покрылся пятнами жгучего румянца, однако женщина спокойным и строгим тоном заявила, что менторство не просто привилегированное звание. Очень часто, пояснила она, во время проведения Игр победителям, особенно молодым и красивым, приходится выполнять
особого рода поручения президента, отказаться от которых не представляется возможным. И поскольку в данной ситуации кто предупрежден, тот вооружен, то во избежание шоковой реакции она как ментор считает своим долгом подготовить юношу заранее.
Это был первый раз в жизни, когда тактичный и воспитанный Одэйр не сдержался. Он орал на своего учителя и ментора, что не собирается заниматься всем этим просто потому, что кому-то там чего-то там захотелось, что он не шлюха и не жиголо и не позволит вытирать об себя ноги. Мэгз слушала его так, словно это было для нее повседневной, немного неприятной, но в общем-то обыденной процедурой, а после того, как Финник выпустил пар, пригласила юношу прокатиться на ее личной яхте.
Там, не опасаясь излишне любопытных ушей, основательница Академии смогла поговорить с ним начистоту.
- Запомни, мальчик мой, - сказала она тогда, - не все в нашей жизни решаем мы сами. С того момента, как наше имя было произнесено на Жатве, наша свобода закончилась однажды и навсегда. Возможно, смерть на Арене оказалась бы самым простым и легким выходом, но раз уж ты стал победителем, значит, быть тебе гладиатором вечно - если только счастье не улыбнется тебе, и под старость ты не получишь свой вожделенный деревянный меч, знак свободы. За все в этой жизни приходится платить, мой мальчик, и за победу плата особенно высока. Тебе придется стать игрушкой в руках президента и выполнять его мерзкие прихоти, потому что в Панеме больше не осталось свободы, и никогда выходец из дистрикта не сможет стать равным капитолийцу. Даже тех, кто победил на Арене, будут непрестанно ломать, чтобы не оставить нам никаких иллюзий. Если ты откажешься, пострадают твои близкие, а тебя попросту раздавят… ты ведь знаешь, что случилось с Эбернети из Двенадцатого, не так ли?
Юноша, не сводивший с нее взгляда, лишь кивнул -
кто в Панеме не знал Эбернети?
А Мэгз тем временем продолжала:
- Возможно, ты хочешь сказать, что можно поднять бунт, - похоже, она умела читать мысли. – Что ж, всем нам приходила в голову подобная идея. Думаешь, кто-либо из нас, победителей, избежал этой участи? Нет, мы все прошли через это. Бунтовать бесполезно, мой мальчик - прольется кровь невинных людей, но, поверь, ничего не изменится. Есть другой способ. Раз уж мы вынуждены быть игрушками сильных мира сего, то, находясь рядом с этими людьми, мы можем узнать единственно ценное - их секреты. В политике чистых нет, и наши «покровители» без стеснения демонстрируют нам свое грязное исподнее и выбалтывают свои заветные тайны, считая, что бесправный раб из дистрикта не имеет никакой силы, никакой возможности пустить эти тайны в дело.
Но они заблуждаются - уже много лет в Панеме существуют люди, которые борются с режимом, и я тоже вхожу в их число. Ты представить себе не можешь, как тяжело было нам объединиться, заручиться поддержкой высокопоставленных капитолийцев, а все благодаря тем самым секретам и тайнам. Несколько постыдных откровений - и мы можем через верных людей в Сенате назначить на должность главы миротворцев в тот или иной дистрикт человека, который закроет глаза на некоторые нарушения закона, не станет почем зря стегать людей плетьми и вздергивать на виселицу за каждый чих. Поверь, двадцать пять лет назад мы фактически подошли к тому, что Сенат был готов отменить Голодные Игры… но наш нынешний президент незаконно захватил власть, распорядившись физически уничтожить всех, кто проявлял хотя бы тень сомнения в правильности его политики.
В один миг было потеряно все наработанное за долгие годы. Но мы не сдались - постепенно снова завязали нужные знакомства и даже добились кое-каких успехов. Очень многие капитолийцы на нашей стороне, они не одобряют политику президента, и, возможно, скоро настанет тот день, когда все изменится. Нельзя в одночасье сменить политический строй, не уничтожив тысячи людей, и поэтому мы идем к своей цели не спеша. Да, нам приходится делать грязную работу, но поверь - в этом мире ничего не меняется. Тысячи лет назад гладиаторы так же ублажали богатых покровителей. Возможно, это давало им шанс дожить до старости, а не погибнуть на арене молодым. В любом случае никто не будет спрашивать твоего согласия, так что попытайся извлечь из своего положения хоть какую-то выгоду. Да, поначалу будет гадко, но потом ты привыкнешь - человек ко всему привыкает, знаешь ли … Это только непобедимые другие, да и они всего лишь древняя легенда гладиаторов. Лично я таких не встречала. Так что с завтрашнего дня твоей наставницей станет Элина, и я бы советовала тебе учиться прилежно - мне в свое время очень не хватало знаний в этой области…
Поверь мне, мой мальчик, я просто хочу уберечь тебя…
Финник не знал, что ответить. На его рыжеволосую шестнадцатилетнюю голову в одночасье свалилось слишком многое. И то, что уважаемая и почитаемая всеми курсантами и преподавателями Мэгз в свое время была лишь постельной игрушкой богатых капитолийцев, и то, что она смогла даже в таком безвыходном положении найти силы для борьбы, вызывало у парня смешанное чувство горечи и уважения к этой старой одинокой женщине.
- Поэтому ты всегда одна, Мэгз? - робко спросил он.
- Когда мы попадаем на Игры - мы стремимся выжить, а когда побеждаем - думаем, что вот теперь-то сможем счастливо и безбедно прожить остаток жизни, - мудро ответила она. - Мало кто понимает в тот момент, какую цену придется заплатить за победу. Твои земляки будут считать тебя свободным - но ты навсегда останешься рабом… и даже хуже, чем просто рабом. Со стороны ты будешь выглядеть завидной партией - но никто, ни один нормальный человек не захочет связать с тобой свою жизнь, если только это не сумасшедший, который не понимает, чем именно тебе приходится заниматься. Я таких в своей жизни не встретила, хотя, быть может, тебе повезет больше, мой мальчик…
Так они и сидели на корме менторской яхты - Мэгз рассказывала юноше обо всем на свете, а он задумчиво смотрел, как солнце садилось за горизонт и тонуло в тихих бескрайних водах, делая их темно-красными, похожими на кровь. С ним никто еще так не говорил. Так откровенно и доверительно. У него не было матери… вернее когда-то была, но исчезла, когда он был совсем ребенком. Отец никогда не вспоминал о ней, а на расспросы отмалчивался или отвечал хмуро и односложно. Он был суровым и молчаливым, его отец. После сыновней победы он отказался переехать в новый шикарный дом, все так же продолжая жить в своей холостяцкой лачуге, стоящей на отшибе, вдалеке от рыбацких хижин, и каждый день выходил в море, отказываясь от денег, которые предлагал ему сын.
Постепенно Мэгз все больше входила в жизнь Финна, заменяя ему и мать, и отца, отдавая юноше и свою нерастраченную материнскую нежность, и мудрость тонкого политика и строгого наставника.
Все произошло так, как она предсказала. В шестнадцать лет он официально стал ментором, и на первых же Играх ЭТО случилось. Возможно, потому что он был еще слишком молод, а покупавшие его стареющие дамочки старались всячески баловать красивого мальчика, осыпая его деньгами и подарками, новое положение показалось ему противным, но отнюдь не ужасным. Мэгз посоветовала ему сыграть роль недоступного гламурного красавчика. Финник прислушался к ее рекомендациям - никто из простых смертных и не догадывался, что он всего лишь дорогая, но бесправная проститутка. Капитолийцы сходили по нему с ума, его добивались, он в мгновение ока стал настоящей мегазвездой: разъезжал в роскошных автомобилях, шикарно одевался, появлялся на престижных мероприятиях. Он быстро понял, что может многое получить от своих покровителей, и не стеснялся использовать их, когда требовалось помочь своим трибутам или выяснить что-то важное.
Но изменилось не только его положение в столице - сразу после возвращения с Игр в родной дистрикт он понял, что его, как и Мэгз, ожидает теперь вечное одиночество. Старшее поколение бросало в его сторону двусмысленные взгляды, зато девчонки толпами бегали за ним по пятам. А отец… Финник старался забыть, как в первый же вечер после Капитолия отец ввалился к нему пьяный и, дыша перегаром в лицо и пожирая сына полными ненависти глазами, орал, что яблочко от яблони недалеко падает и что он не для того просрал свою жизнь на воспитание щенка, чтобы тот уподобился своей паскудной матери. В тот вечер Финн узнал, наконец, что с ней случилось: прекрасная юная Дельфа, на которую сын был похож как две капли воды, четырнадцать лет назад сбежала из дистрикта с влиятельным капитолийцем, приехавшим на отдых, и с тех пор о ней никто ничего не слышал.
После того злополучного вечера отец стал избегать сына и перестал здороваться с ним, даже если им случалось ненароком пересечься на улице. У юноши не осталось никого, кроме Мэгз. Чтобы заполнить хоть чем-то долгие одинокие дни, Финн по-прежнему приходил в Академию, занимался с детьми и продолжал собственные тренировки. Но главным преимуществом преподавания оказалось то, что заботливо собранные под крылышком Мэгз победители Четвертого в стенах Академии могли относительно свободно общаться друг с другом и с теми немногими, кто понимал, каково это - быть гладиатором, человеком, навсегда принадлежавшим Арене. Тренируя подопечных, Финн с фатальным спокойствием относился к их участию в Играх: на то они и профи, чтобы уметь сражаться и, если случится, достойно погибнуть. Да и глупо было бы ожидать, что юноша, в четырнадцать лет заколовший трезубцем десяток своих сверстников, будет чересчур щепетильным, особенно если учесть, чем ему приходилось заниматься после победы. По этой причине или нет, но все чаще ему приходила в голову мысль, что смерть на арене - не самый худший вариант.
А вот на остальных городских детей он не мог смотреть спокойно. Старался обходить стороной их компании, не всматриваться в их лица, не вслушиваться в их рассказы - но, сам того не замечая, постоянно оказывался рядом с ней...
Эта необычная девочка совершенно не обращала на него внимания. Она не пялилась на кумира Капитолия, как другие девчонки в дистрикте, не пыталась неуклюже заигрывать и строить глазки. Она словно жила в ином мире. Ее большие сине-зеленые глаза загадочно блестели, вглядываясь в морскую даль, а голос становился тихим и таинственным, когда она рассказывала окружавшим ее детям удивительные истории о русалках, говорящих дельфинах и старинных сокровищах, спрятанных на дне моря отважными путешественниками. Не раз и не два проходивший мимо Финник останавливался, завороженный ее фантазиями, забывая о делах и погружаясь в волшебный выдуманный мир, который эта девочка описывала так, словно видела его собственными глазами. Взрослея, уже не девочка - девушка, она так и оставалась пацанкой: сверкая темной растрепанной косой, стремглав мчалась к крутому обрывистому берегу, ласточкой ныряла в воду и плавала наперегонки с мальчишками вокруг стоявшей в отдалении одинокой скалы. Невозможно было не любоваться грациозными движениями ее легкого сильного тела - плавала она отменно, словно никогда не уставала, и редкий парень мог обогнать ее или продержаться на плаву дольше, чем она. Ее не пугали ни шторм, ни волны, словно она сама была дочерью моря, маленькой прекрасной русалочкой.
Как ее зовут, он узнал лишь на Жатве, когда вытянули ее имя. Энни Креста. Синеглазая русалочка стала трибутом шестьдесят девятых Голодных Игр.
Финник впервые заговорил с ней, только когда они сели в поезд. Ее светящаяся изнутри чистота удивила и покорила его. Энни никогда не брала в руки оружия, и опытная в таких делах Мэгз сразу поняла, что девушка не проживет на Арене и трех часов. Бесполезно было учить ее убивать, и потому все тренировки были направлены на то, чтобы втолковать Энни, как лучше спрятаться, распознать съедобные и лекарственные растения и не оставить за собой следов. Девушка оказалась прилежной ученицей: она отлично скрывалась от профи, с пропитанием ей помогал парень-трибут из Четвертого (одному Финну было известно, чего стоило убедить его не бросать свою напарницу умирать с голоду!), пока устроившие на него охоту профи не обезглавили юношу прямо у нее на глазах.
Последствия оказались ужасны: светлая и чистая, Энни повредилась рассудком, и ей грозила неминуемая смерть. Никогда еще за все годы менторства Финну не было так плохо. Он не мог перенести мысли, что эта девушка должна погибнуть. Энни мелькала на экране крайне редко, но каждое ее появление вонзало острый нож в его сердце. Он едва не рыдал, умоляя Мэгз сделать хоть что-нибудь для ее спасения. Мэгз отводила глаза и сурово поджимала губы.
Ты не знаешь, о чем просишь, мальчик, сухо отвечала она - цена будет слишком высока для тебя, а девочка, вероятнее всего, уже никогда не станет прежней.
Но он был согласен на все. На любую цену.
Выслушав очередные горячие заверения, Мэгз , наконец, сдалась и сказала:
- Только не говори потом, что я не предупреждала тебя… Должна сообщить, что Главный Распорядитель Игр, Сенека Крэйн, сегодня вечером ожидает тебя в своих апартаментах для приватной беседы.
Приватной беседы? Он аж дернулся от ее слов - так вот какова будет расплата…
Главный Распорядитель не стал ходить вокруг да около. Без лишних церемоний он выставил свое условие, первое и единственное: впредь ежегодно во время приезда на Игры ментор Четвертого дистрикта Финник Одэйр будет сопровождать –
и ублажать! - его, Сенеку. И только от него, Одэйра, будет зависеть, сможет ли Главный Распорядитель придумать хоть что-то для спасения этой невзрачной девочки, которая ничем не удивила его коллег на индивидуальном показе. Она умеет хоть что-нибудь из того, чего не умеют другие?
От предложения Сенеки Одэйра будто накрыло волной. Отчасти он уже привык удовлетворять прихоти богатых дамочек, но это… это было мерзко… Теперь он понимал сочувственные взгляды Мэгз и ее предупреждения, да только отступать было уже некуда.
Спустя несколько дней, показавшихся ему беспамятной вечностью, устроенное распорядителями землетрясение
по чистой случайности разрушило дамбу, и, вырвавшись на волю, озеро затопило Арену. В результате выжила трибут Четвертого дистрикта Энни Креста – единственная, кто умел плавать. Единственное, что она умела делать лучше остальных трибутов. Мэгз все так же поджимала губы, но он спиной чувствовал сочувственные взгляды, которые она бросала ему вслед: Энни не узнавала никого вокруг, ее глаза были обращены внутрь себя, она то и дело беспричинно вскрикивала и начинала плакать, словно постоянно видела перед собой Арену и бьющееся в конвульсиях тело напарника. Финальное интервью и Тур победителей Финну пришлось вытягивать на себе, постоянно находясь рядом со своим победителем и отвечая вместо нее на все вопросы. И с ужасом считая дни до следующих игр. К счастью, Сенека не афишировал их отношений, не без основания полагая, что связь Главного Распорядителя с ментором одного из дистриктов может серьезно повредить его репутации или даже лишить Крэйна его желанной должности.
Теперь все свободное время Финник выхаживал Энни. Постепенно к ним присоединилась Мэгз - забота о странной победительнице, прошедшей Игры и не потерявшей своей чистоты, еще больше сблизила их. У обоих менторов оказались высокие связи в столице, в деньгах ни Финн, ни Мэгз не нуждались, и поэтому они смогли устроить для девочки консультацию у ведущего психиатра Капитолия, приехавшего отдохнуть на море. Дорогостоящие процедуры и лекарства делали свое дело: постепенно Энни приходила в себя, оттаивала, ее взгляд теплел, когда она слышала голос Финна, а щеки вспыхивали румянцем, когда он сжимал ее руку в своих ладонях. Она смотрела на него задумчивыми прозрачными глазами - и не видела той грязи, в которую ему пришлось окунуться. Она не видела победителя, ментора, гладиатора, не замечала ослепительного капитолийского красавчика, секс-символ и мегазвезду Панема. Она видела в нем защиту, тепло и свет - то единственное, ради чего ей стоило жить.
Когда он понял, что любит ее и что его чувства взаимны - он испугался. Испугался потому, что почувствовал себя рыбой, прочно сидящей на крючке. А рыбак - тот самый тщедушный, пахнущий розами и кровью человек с белесыми волосами и взглядом змеи - мог теперь диктовать ему любые условия.
Вот только у Финна был прекрасный учитель, который показал ему, что можно и нужно бороться даже в самой безвыходной ситуации. А теперь ему было ради чего бороться. Он должен был отвоевать свою свободу - такую нереальную, далекую и призрачную. Он шел к ней по лезвию ножа, шаг за шагом пробивая путь чужими интригами и тайнами. Он играл навязанную ему роль виртуозно и безукоризненно, каждую минуту рискуя быть раскрытым и наказанным. Но лишь когда он встретил непобедимого, он понял, что свобода не призрак, что она реальна - и тогда он перестал бояться…
Они смотрели Жатву в поезде на Капитолий. Трибуты Четвертого, на этот раз оба профи, были взволнованы, но не напуганы. Они щебетали и комментировали увиденное - сильных и тренированных трибутов Первого; огромного, рвущегося к победе профи из Второго и его напарницу с жестокими шоколадными глазами, презрительно глядевшую с экрана; спокойную убийственную мощь трибута из Одиннадцатого и его крохотную щуплую подружку. Финн расслабленно выдохнул: оставался Двенадцатый, ничего интересного… но Мэгз всегда была внимательна до конца. Она имела весьма полезную привычку: оценивать каждого будущего соперника и придавать значение каждой мелочи.
Никогда не нужно думать о себе слишком высоко, не уставала повторять она - ибо самоуверенность вредит, и очень сильно. А недооценить противника все равно что своими руками выкопать себе могилу.
Ее безупречное чутье сработало и на этот раз: Двенадцатый дистрикт, в котором лет двадцать не было не только победителей, но даже приличных трибутов, удивил видавших виды менторов. Доброволец, да притом девушка! Пока подопечные Четвертых обсуждали происходящее, Финн бросил взгляд на Мэгз – прищурив внимательные глаза, женщина оценивающе смотрела на экран, пытаясь понять, на что способна эта худенькая отчаянная девчонка.
- Что ты видишь, мальчик мой? – задумчиво спросила она.
- Достойного соперника, - неожиданно для самого себя признал Финник. – Смелая девочка, отважная… в ней чувствуется внутренняя сила и способность пойти до конца.
На добровольце сюрпризы не закончились: тот самый Эбернети - вечно пьяный и едва стоящий на ногах - сегодня разразился невнятной гневной речью, пытаясь донести до людей на площади важность момента… неудачно, правда… но Финна тронули и его слова, и его мысли. Все еще будучи под впечатлением, он смотрел, как с веселым щебетом Эффи Тринкет доставала из шара имя юноши. Мальчишка не впечатлил Одэйра - невысокий, широкоплечий и донельзя испуганный.
- Посмотрим, как он поведет себя, когда оправится от шока, - только и сказала Мэгз.
Когда трибуты разошлись по своим купе, менторы задержались в салоне, чтобы обсудить участников предстоящих Игр. Они прорабатывали стратегию для своих подопечных, прикидывали возможных союзников, решали, какие навыки лучше показать на тренировках, а какие приберечь до индивидуального показа, просчитывали, кого следует опасаться, а кого можно заранее сбросить со счетов.
Когда очередь дошла до Двенадцатых, оживленный разговор затих. Четвертые молча смотрели друг на друга, словно ожидали, кто начнет первым.
Начал Финник:
- Китнисс Эвердин… Она может стать серьезным противником. Это явно не рядовая недокормленная замухрышка – опыт мне подсказывает, что девочка преподнесет нам много сюрпризов, - Мэгз согласно кивнула, но было заметно, что мысли ее витали где-то далеко. – А Пит Мелларк – что ты скажешь о нем?
Она подняла на Финна задумчивый оценивающий взгляд, словно решала, стоит ли ему говорить, и, вздохнув, произнесла:
- Этот мальчик… возможно, мне лишь показалось, но, прошу тебя, постарайся выяснить о нем, что сможешь... Только не стоит говорить об этом детям, - Мэгз хмуро кивнула в сторону трибутских купе. - В этом году их шансы, увы, невелики. В целом расклад таков: либо Вторые, и скорее всего парень, либо Одиннадцатый. А Двенадцатые… что ж, посмотрим… узнай о них побольше. О нем побольше, - и, невнятно бормоча под нос, старая дама направилась в свое купе.
Давно уже Финн не видел своего наставника в таком замешательстве. Неужели ее так зацепил этот мальчишка из угольного дистрикта? Отточенная годами, интуиция Мэгз никогда еще не подводила Четвертых. Значит, Одэйру придется навести справки, причем по собственным каналам.
Канал был один, безотказный и абсолютно достоверный. Сенека Крэйн. Права была Мэгз - человек привыкает ко всему. За годы общения с Главным Распорядителем Финн привык к своему положению при нем и даже научился извлекать существенную выгоду, ловко играя на слабостях своего покровителя. Разумеется, он всегда соблюдал меру, но сейчас был особый случай. Интересоваться боевыми качествами конкурентов до отправки их на Арену менторам было строжайше запрещено - за слив подобной информации Главный Распорядитель мог лишиться не только должности, но и головы, - однако кое-что Одэйр все-таки узнал. Совершенно случайно обнаружив на рабочем столе Крэйна личное дело Мелларка, в отсутствие своего патрона Четвертый не преминул заглянуть в него. Сын пекаря, домашний мальчик из хорошей семьи... ничего выдающегося - но что тогда делает здесь эта папка? Неужели очередной
личный интерес? Словно невзначай Финн пару раз заводил с Сенекой разговоры о юнце, но не выяснил ничего особенного: на тренировках парня не видно, он отсиживается по тихим секциям и абсолютно ничем не выделяется, разве что везде и всюду ходит за руку с напарницей. Они даже обедают, не сводя друг с друга глаз - только и всего, поведал он Мэгз.
- Смотри дальше, - посоветовала в ответ она.
А вот дальше случилось кое-что интересное: на индивидуальном показе неприметный и тихий мальчик внезапно заработал такие же баллы, как и тренированные профи Четвертого. Капризно кривя красивые губы и изображая возмущенного подобной пристрастностью ментора, Одэйр закатил Главному Распорядителю громкий показательный скандал. Польщенный ревностью любимчика, Сенека оправдывался, как мог – дескать, не он один выставляет оценки показов, Двенадцатый многим приглянулся, и кое-кто лично заинтересован в его победе. По спине Одэйра пробежал холодок: он, как никто другой, знал, что случается с трибутом, в победе которого заинтересованы высокопоставленные лица. А судя по масляным глазам Сенеки, сомневаться не приходилось - он был самым заинтересованным лицом.
Дальше – больше: на интервью у Фликермана Пит Мелларк шокировал и Капитолий, и Панем признанием в любви к своей напарнице. Видавшего виды Финна аж оторопь взяла: он сам прятал подобный секрет так глубоко, как только мог, чтобы ни одна живая душа о нем не узнала, а мальчишка рассказал о своих чувствах на всю страну, мгновенно сделавшись героем дня - на пару с Китнисс, которую толпа теперь превозносила едва ли не до небес. И это при том, что Четвертого не покидало стойкое ощущение, будто парень постоянно прятался от окружающих, показывая только то, что хотел показать.
Однако первые же часы игр повергли Одэйра в еще большее недоумение: Двенадцатый одним неуловимым движением метнул нож прямо в сердце трибуту Четвертого! Когда вне себя от злости Финник заявился с этой новостью к Мэгз, она уже пересматривала запись гибели своего подопечного - и, похоже, не в первый раз, - потому что, не поднимая глаз, процедила:
- Сколько можно повторять - нельзя быть такими самоуверенными и недооценивать противника… если он не показал себя на тренировках, то не потому, что ничего не умеет, а потому, что ему есть, что скрывать! Да уж, не зря любимая шутка Третьего дистрикта: «Сила есть, ума не надо»… понимаю теперь, почему от этих слов Третьи обычно падают со смеху, - выплеснув гнев, Мэгз выдержала паузу, а потом уже гораздо спокойнее продолжила: - Но меня волнует другое. Финник, мальчик мой, посмотри внимательно эту запись… на Двенадцатого посмотри, с нашим-то тут все ясно.
Финн посмотрел. А потом посмотрел еще раз, и еще.
Двенадцатый. Что-то в нем было…
не то. Его презрительный голос, наглая усмешка, молниеносный отточенный бросок - это был не тот милый краснеющий мальчик с интервью и не тот перепуганный пацан, который поднимался на сцену к Дому Правосудия. Глаза – вот что его выдавало: в них была уверенность, с которой он пожимал руку Китнисс на Жатве. И что-то еще. Может быть, боль - от того, что пришлось убить человека? Финн не мог разобраться. Почему-то в этот момент ему вспомнилось первое свое убийство - какие чувства он сам испытал тогда? Страх? Радость от того, что остался жив и одним соперником стало меньше? Надежду, что он сильнее других и сможет вернуться? Он уже не помнил. Молодость жестока, и желание выжить, выжить любой ценой, заглушало все остальные чувства. Когда тебе всего четырнадцать, так не хочется умирать… особенно если девять лет из этих четырнадцати ты учился сражаться и убивать, и у тебя это отлично получалось. Это же было так просто – убить человека. Удар ножом, копьем, топором, трезубцем - и ты на шаг ближе к победе. Страшно только первый раз. Человек ко всему привыкает . Даже убивать. Финник снова и снова перематывал запись, и снова и снова вглядывался в глаза Мелларка, пытаясь увидеть в них те же эмоции - но видел только боль. И горечь. И сострадание… к убитому.
И что-то еще - что-то такое, чего он никак не мог понять.
На следующее утро он увидел в новостях, как Двенадцатый все тем же неуловимым глазу движением добил девушку из Восьмого. И снова та же картина: упивавшиеся своей крутизной профи наслаждались страхом и страданиями несчастной жертвы - и Мелларк, глядя на которого, Финн внезапно подумал, что парню было бы куда легче, если бы этим ножом проткнули его самого. Тогда же Четвертый услышал, что его подопечная, не столь самоуверенная, как ее погибший напарник, посоветовала союзнику из Второго прикончить
женишка. Он обрадовался осторожности своего трибута – девочка-то оказалась не промах, держится настороже и пытается убирать противников чужими руками, - вот только в умении манипулировать профи до Двенадцатого ей было далеко. Конечно, она старалась изо всех сил, и менторы исправно высылали ей подарки, но Финник чувствовал – рядом со Вторыми у нее не было шансов. Однако ни он, ни Мэгз не ожидали такой ужасной смерти: искусанная осами, распухшая, обезображенная… нельзя было без содрогания смотреть на то, что осталось от Четвертой после нападения жужжащих золотистых убийц. Никто не пришел к ней на помощь, и она погибла, брошенная своими недавними союзниками.
- Что ж, - философски заметила Мэгз, - на Арене каждый сам за себя. Таков закон Игр, и так было всегда.
Вот только уже через пару часов незыблемый десятилетиями закон оказался нарушен. И нарушил его тот самый мальчишка, Двенадцатый: он не просто прикрыл едва соображавшую от яда напарницу - он рискнул вступить в драку с фаворитом игр, огромным звероподобным профи из Второго. Финн смотрел на их неравный поединок, раскрыв от изумления рот. И снова его удивили глаза Мелларка: все та же уверенность, спокойствие и что-то еще, что-то необъяснимое…
Но еще больше его удивила Мэгз. Увидев рану Двенадцатого, она словно вышла из оцепенения, в котором находилась несколько последних дней.
- Ты должен спасти его, - твердо сказала она. - Я живу на этом свете почти сотню лет, я много видела и много знаю. В этом мире не бывает случайностей, и каждая древняя легенда имеет свой смысл. Я никогда еще не встречала непобедимого и потому решила, что их уже нет на свете – но, оказалось, даже за тысячи лет ничего не меняется: есть толпа и есть гладиаторы, а среди них есть непобедимые.
- Да можешь ты хотя бы объяснить по-человечески! - начал сердиться Финн. – Я ведь не прочел за свою жизнь и сотой доли того, что прочла ты - откуда же я могу знать про какие-то древние легенды? Непобедимые... ты постоянно твердишь о них, но я понятия не имею, о чем идет речь!
- Прости меня, мой мальчик, я просто не думала... не каждый день, знаешь ли… Когда я была еще девочкой, я прочла однажды древнюю легенду гладиаторов. В ней говорилось о непобедимых. Они встречались крайне редко, и, говорят, рядом с ними менялись и люди, и все вокруг. Они были созданы для того, чтобы нарушить равновесие мира, качнуть его в сторону добра… Я уверена, что этот мальчик, Пит Мелларк – из тех, о ком говорит легенда.
- Почему же они непобедимые? Их, что, нельзя убить? Ведь этот парень - он уже практически при смерти!
- Нет, дело не в этом. Убить их можно - их победить нельзя. В древности так называли гладиаторов, которые, убивая, не становились убийцами.
- Разве такое возможно?
- Раньше я думала, что нет - но, просмотрев записи Мелларка, теперь склонна верить легендам. Мы с тобой, Финник, победители, никто из нас не вышел с Арены чистым... ну, разве что Энни. И если уж называть вещи своими именами, то мы попросту убийцы, жестокие и хладнокровные. На Арене мы радовались каждому поверженному противнику, каждая чужая смерть приближала нас к победе. Этот парень тоже убивает, но он другой. Он вынужден сражаться - он всего лишь раб, который, попав на Арену, не может уйти без боя. Но вот то, как, и главное -
ради чего он это делает… Мы все и всегда были сами за себя – а он убивает, не надеясь на победу, он вообще не планирует вернуться оттуда живым. Я такого еще не видела... Нужно вытащить его оттуда. Только ты, который пошел на многое ради Энни, сможешь понять этого парня и помочь ему. Попробуй поговорить с Эбернети, но так, чтобы не вызвать толков и пересудов. Надо бы, конечно, все хорошенько обдумать, вот только времени нет - с этой раной мальчик долго не протянет, он и так на волоске…
Все так, но Финн не мог заставить себя действовать сразу. Даже при всем своем уважении к Мэгз. В голове все крутились ее слова -
только ты, который пошел на многое ради Энни, сможешь понять его… Он невольно начал сравнивать себя с этим мальчишкой. Он действительно пошел на многое: плел интриги, вел грязные закулисные игры, он, не задумываясь, мог бы убить… но его не покидало ощущение, будто он извалялся в грязи. Возвращаясь из Капитолия, он первым делом всегда уходил на море и долго-долго плыл навстречу солнцу, словно теплые соленые волны могли смыть с него всю ту мерзость и грязь, которой его щедро одаривал Капитолий. Он смывал со своего тела прикосновения чужих рук, морская соль съедала с губ чужие поцелуи. Ныряя в прозрачные воды, он топил там ненавистного гламурного красавчика, развратную капитолийскую мегазвезду, чтобы прийти к Энни чистым. Он знал, что она не видела, не замечала ничего, она не понимала -
не хотела понимать! - чем ему приходится заниматься; она не слышала и не слушала сплетен и не впускала их в свое сознание, даже когда доброжелатели, например, его отец в очередном пьяном угаре, пытались открыть ей глаза. Она всегда была чистой - и смотрела на мир через свою чистоту, не допуская, что могло быть иначе. Рядом с ней Финна просто корежило. Даже смыв с себя в море всю грязь, ему было необыкновенно тяжело коснуться губами ее губ. Как же ему хотелось в этот момент забыть обо всем - но перед глазами, случалось, всплывали такие картины, что впору было утопить в море собственную голову.
Этот мальчишка, Пит Мелларк, ради своей Китнисс тоже плел интриги и убивал, но при этом он оставался чистым… и как это у него получалось? Он не побоялся на всю страну сказать о своих чувствах, не побоялся выглядеть в ее глазах и в глазах всей страны подлецом и предателем. Домашний тихий мальчик не побоялся в открытую сразиться с фаворитом игр, Катоном. Финн смотрел на этого парня, вторые сутки лежащего в грязи, со смертельной раной, без надежды на помощь да и не ждущего никакой помощи - и отчетливо понимал, что мальчишка ни о чем не жалеет, хотя с таким талантом к интригам, с таким хладнокровием, с таким умением метать ножи он вполне мог бы не только спасти свою жизнь, но и победить. И точно так же Одэйр чувствовал - мальчишке не важна победа. Было у него внутри, в самом сердце, что-то такое, ради чего он готов был умереть, но не дать сломать себя. Умереть собой - несломленным и непобежденным. Может, это и имела в виду Мэгз, когда рассказывала древнюю легенду? Она-то в этом понимает, да и жизненный опыт у нее такой, что не поспоришь.
И если она считает, что оно того стоит, значит, Финн должен действовать.
Сложнее всего было подобраться к Эбернети. Ментор Двенадцатых, вечно пьяный деревенский простофиля, на деле оказался крайне осторожным, умным и изворотливым мужиком. Неожиданно помог Цинна, с которым Одэйра связывали не только деловые, но и дружеские отношения. Вместе им удалось невозможное - достать и переслать на Арену лекарство. Но главным и уж совершенно невероятным было то, что Финник исхитрился сыграть на слабостях Сенеки и добился того, во что никто не мог поверить - изменения правил Игр. Он делал это с тяжелым сердцем, с одной стороны понимая, что, вероятно, получит наконец свою свободу... хотя бы часть ее - а с другой представлял, на что обрекает этого чистого влюбленного мальчика. Когда он поделился своими сомнениями с Мэгз, та лишь пожала плечами - не волнуйся, этот мальчишка вовсе не так прост.
- Сейчас главное - вытащить его оттуда живым, - выразительно сверкнула глазами она, - а после мальчик сам разберется, да так, что нам с тобой и не придумать…
И снова Мэгз оказалась права. Вскоре после Игр Финн получил-таки свою свободу - его покровителя быстро и тихо, без особого шума, сняли с должности, и больше его никто не видел. Поговаривали даже о казни, но за что? Не такое уж это было и преступление – оставить в живых двух влюбленных детишек, тем более, что власть имущие хорошо погрели руки на ставках. Что-то тут было не то… кому-то именно сейчас, именно в этот момент Сенека помешал настолько, что президенту не осталось иного выхода, как убрать своего любимчика.
И тем не менее Двенадцатые оказались на особом положении. Эта их любовная история, так вовремя и так искренне разыгранная Мелларком, стала для них обоих лучшей и самой надежной защитой от всевозможных домогательств. Однако внимательно наблюдавший за ними Финн видел - искренний в этой истории только Мелларк, Китнисс же ловко ему подыгрывает. Зачем? Девочка лжет ради того, чтобы сохранить себе жизнь - или ей попросту не оставили выбора? Когда Одэйр разглядел притворство, он окончательно проникся к этому парню. Конечно, ему приходилось падать ниже некуда, но у него была любовь Энни - то, что не давало утонуть в этом дерьме, то, ради чего он раз за разом возвращался из капитолийского ада. Как должен чувствовать себя этот мальчик, зная, что его не любят? Ведь он же не слепой, при всем своем уме и проницательности не мог же он не видеть очевидного… а если видел - то чего ему стоило все это? Финн очень хотел переговорить с ним во время Тура, но все экс-победители Панема получили строжайшее предписание не высовываться в дни приезда в дистрикт «несчастных влюбленных» из Двенадцатого.
Впрочем, у них с Мэгз нашлось занятие поинтереснее: обоих Четвертых пригласил на рыбалку отдыхавший в этих краях Плутарх Хавенсби. Он отпустил команду и доверил Финну управление своей небольшой яхтой. Они вышли в море втроем, береговая охрана не чинила препятствий столь высокому гостю дистрикта, предрассветное небо отражалось в спокойных водах молочно-белыми, розовыми и сиреневыми бликами, и казалось, все вокруг дышало покоем и умиротворением… не считая того, о чем повел разговор сенатор.
Революция. Заговор.
Из беседы с Плутархом Финн понял одно: скоро, совсем скоро он сможет реально получить свой деревянный меч… нет, не так - деревянный меч гладиатору вручал император, а Финн сможет-таки получить свою свободу. Более того, сенатор предложил ему стать лицом, символом революции вместе с Огненной Китнисс. Но для этого ему необходимо было вернуться на Арену. Что ж, Одэйр был не против. Сражаться - это то, что он умел и умел хорошо. Его даже не заинтересовал вопрос, как на Арену попадет именно он - ведь в Четвертом много победителей-мужчин... он спросил об этом скорее из вежливости.
- Надо же, а мой предшественник был не из болтливых, - выразительно усмехнулся Плутарх. - Это дело техники, юноша, всего лишь дело техники...
И Финн согласился. Он выдвинул только одно условие: сразу после начала заварушки Энни Креста должна быть надежно спрятана там, где до нее не сможет добраться президент Сноу - в Тринадцатом дистрикте. Сенатор утвердительно кивнул и выдвинул в ответ свое: находясь на Арене, Финник Одэйр должен любой ценой спасать Пита Мелларка.
