Глава 9История Они заставила Тсуну многое переосмыслить в жизни, и Аоки, неожиданно для себя, пришёл к выводу, что он на стороне Бога. То есть да, Они, конечно, поубивал кучу людей и всё в таком духе, но его можно было понять. В общем, это всё привело к тому, что парень начал регулярно оставлять подношения у основания горы, при этом не оскорбляя Бога своими человеческими молитвами. Это довольно быстро превратилось в ритуал, и Аоки даже до сих пор был жив, хотя пару раз видел тени ёкай, следящих за ним. Его друзья-аякаши поражались его мужеству, а Умарекавару ругал за подростковый максимализм, но Тсуна просто не мог иначе. Мёртвый оммёдзи слишком хорошо его натаскал, и Аоки точно знал, что происходит с Богами, в которых никто не верит. Они, наверное, действительно был одним из величайших Богов, если до сих пор мог жить за счёт растений и животных. С другой стороны, когда он убивал людей, они верили, что он существует — и это тоже было верой, которая могла дать сил Они. Возможно, сейчас он живёт за счёт той ненависти и боли, но этого было недостаточно. Богам требуется человеческая вера, она питает их, даёт силы и освобождает. Тсуна сомневался, что его авантюра сильно поможет кому-то столь могущественному, как бывший Дайкоку, но даже один верующий мог облегчить его страдания. Ну, или Аоки благополучно убьют за то, что он влез не в своё дело, и тогда его мучения закончатся.
Парень как раз выбирал, что отнести Они сегодня, когда мамин ухажёр окликнул его с решительным видом. Тсуна мысленно закатил глаза и подавил вздох. Он не мог злиться на этого человека, дающего им кров и оплачивающего карманные расходы. Он должен быть тихим, незаметным и ненавязчивым, соглашаться помогать и терпеливо сносить все нравоучения и попытки строить из себя отца — мужчина же не знает, что все сожители его матери говорят и делают одно и то же. Вот и сейчас, хозяин намиморского дома посадил Тсуну за стол напротив и начал свою речь. В принципе, ничего нового — «я на твоей стороне, парень», «я, конечно, давно учился в школе, но кое-что помню, так что обращайся», и его любимое «хочешь, поговорим, как мужчины?». Аоки даже придумывать новые ответы не пришлось, так часто он вёл эти разговоры. Сам он прекрасно понимал, зачем они это делают, но не привязывался — он пребывал в полной уверенности, что лучше жить совсем без отца, чем обзавестись огромной чередой мнимых пап.
Мамин ухажёр, кажется, остался доволен, и Тсуна снова был свободен и предоставлен самому себе. Наверное, стоило остаться дома и заняться учёбой — поступление в университет не за горами. Если он завалит экзамены или не сможет добиться скидки, то, наверное, действительно придётся в оммёдзи идти, чтобы не умереть с голоду. Или в дворники…
— Ты выглядишь мрачным, Тсуна. Что случилось?
Генко, таинственно мерцая глазами, многозначительно водил плечом и булькал флягой. Видимо, у ёкай был какой-то праздник, и кицунэ нагло свистнул бутыль священного саке. Аякаши явно настроился на пьянку, и Тсуна внезапно понял, что все его спутники, кроме Буру-чана, гораздо старше, чем выглядят, и им можно потреблять алкоголь. Всем известно, что ёкай обожают пить — удивительно, что его друзья держались так долго. Или они тихо бухали где-то в уголке, пока никто не видел?
Зависающий над учебником математики Йоши радостно встрепенулся, а Ракки, дремавший на подоконнике, поднял голову и заворчал. За фляжкой наблюдали все, и лис просто лучился от удовольствия.
— Ничего. Не обращайте на меня внимания. Я просто пытаюсь учиться, чтобы найти работу и не умереть с голода.
Но, разумеется такая простая фраза не могла остудить энтузиазм Генко. Кицунэ удобно уселся в воздухе и взмахнул саке.
— Хватит киснуть, человек! Лучше выпей с нами!
Остальные аякаши поддержали его идею согласным гулом, а сам Тсуна передёрнулся, сразу вспоминая тенгу и саке. Ну уж нет — лучше до конца жизни оставаться трезвенником. Воистину, парень даже не был уверен, рискнёт ли он когда-нибудь прикоснуться к пиву.
— Нет-нет-нет. Ни за что.
Кицунэ перевернулся в воздухе, передавая бутылку Йоши — хихи лёгким движением руки поймал её и начал разливать. Кажется, пить собирался даже Буру-чан, и Аоки мог только надеяться, что духи горы гьюки не размажут его за это по ритуальным камням.
— Да ладно тебе, Тсуна. От одного глоточка ничего не будет.
Аоки демонстративно открыл новый учебник. Оттуда сразу выпал листок с домашним заданием, и парень с ужасом понял, что полностью о нём забыл. Эх, и влетит ему, когда он придёт на физику!
— Неа. Во-первых, я несовершеннолетний, так что мне нельзя. Во-вторых, саке пьянит, а мне надо сохранять ясность мысли, если я хочу хоть что-то выучить. Ну и в-третьих — в жизни не сяду пить с ёкай.
Лис сразу состроил лицо несчастного щеночка, но Тсуна пообещал себе быть твёрдым, как гранит. Кицунэ коварны — и то, что Генко бормочет, что он просто хочет хорошо провести время с друзьями, ещё ни о чём не говорит.
Они спорили не меньше получаса. Лис то отходил от него, то возвращался, и юлил и так и эдак, с каждой новой попыткой расстраиваясь всё сильнее. Сопротивляться Генко вообще было очень сложно, но Аоки держался, мысленно изо всех сил дубася себя по лбу бумажным веером. Хотя, наверное, Тсуна бы сдался, если бы не попал в лапы безумного Шинды до посиделок с друзьями. Но нет, сбрендивший тенгу его уже опоил — так что никакого саке, никогда.
Наконец, Генко расстроено пробормотал, что Аоки может «делать что хочет» и присоединился к остальным.
Наблюдать за пьющими аякаши было довольно забавно. Казалось, что они пьют воду, а не саке, но через некоторое время алкоголь дал эффект. Духи развеселились, начали громко говорить и махать руками, а ещё периодически взрываться хохотом. Пьяная игра в Го, которую затеяли Ракки и Буру-чан, сопровождалась громкими комментариями и всё время начиналась заново, так как духи забывали, чья очередь ходить. Наблюдать за этим было весело, и Тсуна отчётливо понял, как рад тому, что все эти аякаши сейчас здесь. Кажется, он действительно привязался к своим потусторонним друзьям, и всё остальное перестало иметь значение.
От уроков парня отвлекла мама — Нана позвала сына ужинать. Кажется, она приготовила овощное рагу, и Тсуна с сожалением окинул взглядом гору учебников. Видимо, опять придётся тащить еду в комнату и воевать с аякаши, чтобы не таскали самое вкусное.
Мама и её ухажёр спокойно отнеслись к его затворничеству. Мужчина довольно бурчал что-то про важность учёбы, Нана быстро собрала поднос с вкусностями и вручила сыну. Тсуна, помятуя о своей природной ловкости, принял еду с максимальной осторожностью и двинулся к себе.
— Тсу-чан, ты забыл сок!
Стакан с ярко оранжевой жидкостью был насильно всучен парню заботливой матерью, когда он был у своей двери. Аоки благодарно кивнул и сразу сделал большой глоток — в горле действительно пересохло.
И то, что вместо привычного апельсинового сока горло обожгло саке, стало для Тсуны настоящей неожиданностью. Дыхание перехватило, на глаза навернулись слёзы, а поднос выскользнул из рук — впрочем, его сразу же поймал появившийся из ниоткуда Йоши. Самого Аоки страховал Генко, заботливо придерживая его за плечи.
— Ну-ну, человек. Давай, дыши — это саке высочайшего качества.
Парень скосил взгляд на стакан — там всё ещё был апельсиновый сок. Он пах, как апельсиновый сок, выглядел, как апельсиновый сок, и даже его количество явно уменьшилось на тот глоток, который он сделал. Но что-то подсказывало Аоки Тсунаеши, что, попробуй он снова выпить свой сок, всё повторится.
— Вы… Ты… Я же отказался!
Саке на голодный желудок сразу дало по мозгам. По телу разлилось что-то тёплое, потолок начал шататься и скакать, так что Тсуна не слишком сопротивлялся, когда Генко и Ракки подхватили его под руки и затащили в комнату. Кицунэ, кстати, ничуть не раскаялся после упрёка.
— Конечно отказался. Мы и не заставляли — просто разыграли тебя. Мы ж аякаши, забыл? Причём ты умудрился собрать рядом с собой наиболее зловредных. Мы, по-хорошему, должны не сок на саке менять, а человеческие кишки по деревьям развешивать.
И рассмеялся, придя в восторг от своей шутки. Остальные, впрочем, чёрный юмор не поддержали — их куда больше заботил вопрос, куда налить Тсунину долю саке. Его вялое сопротивление вызвало дикое непонимание — он ведь уже выпил, чего теперь трепыхаться-то? Аоки ещё пытался что-то объяснить, но потом просто махнул рукой. Духи совершенно не понимали человеческую логику и, кажется, искренне не хотели навредить. Они никогда не задумывались о том, как важно прислушиваться к его мнению, и в чём смысл европейской поговорки «благими намерениями выстлана дорога в Ад». Хотя Тсуна всё равно высказал всё, что думает о такой подставе.
Ракки, кстати, сразу раскаялся — растянулся на полу и слёзно просил прощения, рассказывая, как лис обещал, что всё будет в лучшем виде. Буру-чан тоже впечатлился, в качестве извинения подарив изрядно пожёванную конфетку, а Йоши завернул чопорную извинительную тираду, стыдливо отведя взгляд. Даже Генко отреагировал — он недовольно надулся, обижаясь на то, что друг не оценил шутки. Зато его слушали все, и на грозный вопрос «что надо сказать?» дружно ответили «мы больше не будем».
Это выглядело так мило, что хмельной Аоки против воли улыбнулся.
— Ладно уж. Так и быть, присоединюсь к вам сегодня — но до совершеннолетия это первый и последний раз.
Аякаши тут же начали бурно радоваться, и всё оказалось не так плохо. Саке было довольно мягким, Ракки следил за тем, чтобы Тсуне не стало плохо, и всё время заботливо спрашивал, как пошло. Буру-чан авторитетно учил его пить. Оттаявший Генко сбегал за закуской к своему отцу, и Йоши следил, чтобы Аоки не увлекался.
В общем, Тсуна отлично проводил время, внезапно осознав, что раньше он никогда не веселился со своими друзьями.
Алкоголь в крови настраивал на благодушный лад, и Аоки с улыбкой смотрел на странное поведение своих эфемерных друзей. Аякаши почему-то решили, что им жизненно необходимо выпить с ним по очереди, и предусмотрительно забирали его пиалу, чтобы добавить саке. Ракки настолько переволновался, что начал икать, и парень мысленно придумал смешную шутку по этому поводу.
Ближе к ночи стало ясно, что пора завязывать, и Тсуна, не слушая чужих возражений, выбрался на свежий воздух. Он честно старался не шуметь, когда выходил из дома, и искренне надеялся, что мама и её ухажёр не услышали ни одного из трёх его падений. Снаружи было тепло, красиво и со звёздами на небе, так что Аоки двинулся искать местечко, откуда их будет лучше видно. Почти сразу ему удачно подвернулась гора, и парень упорно полз на самую вершину — после того, как он споткнулся о корень, Тсуна решил, что ползком безопаснее. Он даже нашёл шикарную веранду, с которой открывался великолепный вид, и даже куча каких-то ёкай гармонично вписывались в картину, и удобно устроился, прислонившись к стене. Красота!
Правда, стена почти сразу исчезла, оказавшись дверью, и Тсуна сразу рухнул на спину, уставившись на человека в кимоно.
— Загрызу.
Услышав угрозу, Аоки преисполнился дикого восторга. Это же Они! Тот самый Они, который пережил кошмарные испытания, а сейчас спокойно защищает природу на горе! Хотя его он, скорее всего, убьёт — потому что… Потому что… Точно!
Тсуна стремительно перекатился на колени и сложил руки над головой.
— Пожалуйста, простите за герань!
Бог и его слуги замерли, и Тсуна, кажется, ощутил снижение давления Ки.
— Герань?
Парень сразу же наполнился стыдом, но послушно принялся рассказывать о своём преступлении против матери-природы.
— Как-то раз я убил герань. Она росла в горшке, в доме, где мы жили, и я сбил её футбольным мячом. Мне очень-очень стыдно, но тогда я не воздал ей должных почестей, не похоронил и не произнёс прощальных заклинаний. Хотя тогда, кажется, я ещё не знал их, но всё равно — прости меня, герань! Гера-а-ань!
От самобичевания его отвлекли чужие пальцы, резко схватившие его за волосы. Голова задралась, и Тсуна уставился в светло-серые глаза. Бог выглядел довольно молодо, особенно для создания из числа Дайкоку, но его внешность отличалась от человеческой. Виной тому были артерии и вены — они явно проступали на чужом лице и видимых частях тела, и Аоки был готов поклясться, что по ним текла зелёная кровь. Они даже пах землёй и травой, а на его кимоно росли настоящие цветы.
— Зачем ты пришёл сюда?
Это был очень хороший вопрос. Тсуна нахмурился, обдумывая его. Да, он хотел просто подышать воздухом и разглядеть звёзды, но на самом деле причина гораздо глубже. Зачем он пришёл сюда? Зачем оставлял подношения? Зачем решил верить в давно забытого Бога?
— Я пришёл обменяться с тобой саке. Я хорошо учился и точно знаю, что Богам очень нужно, чтобы их почитали. Но ты не примешь мои молитвы, потому что я человек, верно? А так, если мы выпьем вместе, то я смогу спокойно верить в тебя и молиться, и это не пробудит у тебя плохих воспоминаний. Не хочу, чтобы ты погиб — а так, если вдруг что, сможешь забрать и мою жизнь тоже.
Отовсюду послышались изумлённые вздохи, а Бог задумчиво склонил голову на бок, не веря человеку на слово.
— Ты ведь знаешь, что я обычно делаю с людьми?
Пьяный Аоки решительно кивнул, думая, что его начинает подташнивать.
— Конечно. Кицунэ рассказал — ты тут местная знаменитость, Хантеншин. Я ведь могу звать тебя Хантеншином, правда? Не обижайся, но мне кажется, что «перевёрнутый бог» звучит лучше, чем «демон». Ты ведь не демон, Хантеншин — неважно, что ты сделал, всё равно не демон. Просто… Смотришь на мир иначе, так сказать. Смею заметить, я не против — я толерантен ко всем людям, аякаши, и вообще. И ты… Ты имеешь на это право. На ненависть к роду людскому, я имею в виду.
Тошнота усилилась, Тсуна начал тяжело дышать и почувствовал, что ему срочно надо лечь. Наверняка он сильно позеленел — но Бог внезапно хмыкнул и прижал ладонь к чужому лбу. Желудок сразу успокоился, и Аоки стало хорошо-хорошо. Почти сразу захотелось спать, парень зевнул и отстранённо подумал о том, что местный деревянный пол очень даже ничего.
— Ты очень странный, Зверёк. Не думаю, что ты на самом деле человек — представители этого племени ведут себя совсем иначе. Наверное, ты косуля или хомячок, и тебя заточили в это тело по ошибке. Да, это определённо так — люди сотканы из ненависти и жажды крови, они просто не способны быть искренними и сострадать. Пожалуй, я действительно выпью с тобой — за суетливыми зверьками нужен глаз да глаз.
Как они пили, Тсуна помнил смутно — слишком хотелось спать. Вроде, всё было красиво и торжественно, а то, что ему налили, было куда качественнее пойла Генко. В любом случае, это стало последней каплей, и Аоки просто рухнул на такой тёплый-тёплый и мягкий-мягкий пол. Вокруг кто-то ходил, к нему даже принюхивались, то и дело слышалось опасливое «может, убьём?». Тсуну это не слишком волновало — что угодно, лишь бы дали поспать. Впрочем, никто не делал ему больно. На священной горе было тихо и тепло, в воздухе витал запах трав, на плечах лежало что-то тяжёлое и тёплое, а пристальный взгляд, ощущающийся сквозь сомкнутые веки, дарил защиту. Поняв это, Тсуна осторожно улыбнулся и окончательно провалился в сон.
