Глава 1
Название: Если бы кошки могли плакать
Оригинальное название: If Cats Could Cry
Автор: Captain Evermind
Персонажи: Минерва, Северус
Перевод: Оля Лукое
Жанр: Драма
Рейтинг: PG
Предисловие: После окончания Последней Битвы Минерва МакГонагал в своей кошачьей ипостаси находит Снейпа. Очевидно, это можно считать МакГонагал/Снейп, хотя сама автор предпочитает сохранить некоторую неопределенность о характере отношений этих двух персонажей (с ее слов).
Оригинал находится здесь: http://www.fanfiction.net/s/3176210/1/
Она нашла его на склоне холма над озером.
Он лежал на спине, длинные ноги в грязных кожаных ботинках раскинуты в стороны, одна рука откинута, кулак полусжат вокруг сломанной палочки. Рукав его черной мантии был разорван, обнажая тонкую, исчерченную шрамами кожу. Она была рада, что это правая рука.
Она приблизилась к нему осторожно на своих маленьких кошачьих лапках и, чуть склонив голову, принюхалась к вытянутой руке. Запястья у него изящные, как у девушки, и пальцы тонкие и чувствительные, как у музыканта. Его выдавали только ладони: тяжелые и мозолистые, все в мелких царапинах от шипов и серебряного ножа. Кошачьи усы прикоснулись к холодной коже, и она чуть вздрогнула, отдернув голову прочь. Ей всегда нравились его руки.
Она задумалась, кто убил его: Министерство, Пожиратели или Орден Феникса. Задумалась, и эгоистично порадовалась, что не знает ответа. Она подумала о том, успел ли он осознать, и внутренне восхитилась мастерству кого бы то ни было, кто сумел пробить его защиту. Бог знает, она пыталась сделать это много, много раз. С другой стороны, достаточно всего одного раза.
Полосатая кошка немного походила кругами вокруг тела, затем легко запрыгнула, неловко пристроившись на его узкой груди. Не было никакого движения в ответ, не было усталой руки и циничного, возмущенного и, о, такого знакомого жеста, каким он обычно мягко сталкивал ее прочь. Не то, чтобы она ожидала его.
С того момента, как он упал здесь, прошел дождь, и сейчас снова заморосило. Под ее животом ткань его мантии ощущалась холодной и мокрой. На нем была одна только верхняя мантия, без его привычной нижней рубашки с высоким глухим воротником, как если бы он одевался в спешке, когда был внезапно вызван сюда. Его лицо в смерти не прекрасно и не похоже на лицо ангела; как не всматривалась, ей не удалось найти в нем свет спасения, просиявший сквозь темные черты. Он не выглядел как Албус, казавшийся уснувшим спокойным сном, не был он похож и на Филиуса, неуверенного и испуганного. Он выглядел просто мертвым. Просто Северусом, насмешливым и самонадеянным, знакомая хмурая складка замерла между его бровей, резкие линии остались выгравированы вокруг полуоткрытого, как бы в удивленном "о", рта. Его глаза широко распахнуты и горько смотрят в серое небо над ним. Не безжизненно пусты, как глаза мертвой Сибиллы или Фабиана, нет, его глаза похожи на черное стекло и полны боли. Она отвернулась, не в силах выдержать этот взгляд.
Капли дождя струились по его лбу, собирались в уголках глаз, и скатывались по холодным щекам фальшивыми слезами. Его длинные волосы совсем мокрые и крохотные капельки сверкают среди темных волос как бисер. Тяжелые капли с траурной мерностью капают с черных прядей и с кончика его смешного носа.
Неуверенно она попыталась потереться мокрой головой о его подбородок, прижалась мордочкой к ямке на шее, где теперь уже не бился пульс. И испуганно вздрогнула, уколовшись о жесткий холод его небритой мертвой кожи. Северус никогда не забывал побриться. Никогда. Она слабо мяукнула, впервые заметив седые нити в темных волосах. Он как-то незаметно успел постареть, поняла она.
Она гадала о том, как он умер и с кем он сражался, так как не видела его сражавшимся. Ей оставалось лишь гадать, кого он успел убить: своих школьных друзей, своих старых противников, или же собственных учеников. Думала она и о том, что с ним бы стало, если бы он выжил. Был бы он сейчас заперт в стенах Азкабана или же лежал, распростертый ниц и полный раскаянья, перед белой могилой. Она не знала, был он, в конце, предателем или мучеником, но знала наверняка, что он был рад оказаться мертвым.
Суровый холодный ветер пронесся по полю боя, и его плащ зашевелился, будя воспоминания о прежнем развевающемся ужасе. Его порывы с воем швыряли о склон холма потоки дождя, и полосатая кошка съежилась, опуская уши горизонтально под падающими сверху каплями. Шея мертвеца выглядела непривычно голой, обнаженная ключица чуть выглядывала под бледной кожей. Он выглядел сейчас таким неодетым, таким уязвимым, и она не могла бы припомнить, когда бы видела его без его высокого черного воротника с тех дней, как он еще был ребенком. Ее ребенком. Ее любимым, темным дитя. Он был всем в ее жизни: братом и сыном; учеником и учителем; коллегой и другом. Любовником. И врагом.
Ее маленькие пушистые лапки в белых носочках месили мокрую от дождя кожу, когти оставляли крохотные, лишенные крови царапины на его холодном и неподвижном теле, безучастном к отчаянным движениям полосатых лапок.
И тогда она поняла, по настоящему осознала, когда ее крохотный коралло-розовый язычок прикоснулся, лаская, к выпирающей ключице, что это больше не Северус, но лишь дождь и слякоть. Глухое урчание вырвалось из глубины ее существа, наполненное страданием, ненавистью и любовью. Если бы кошки могли плакать, то она бы сейчас всхлипывала, но кошки не могут, так что она урчала и выла, и облизывала безжизненную кожу, и холодный дождь заливал ее глаза, ее мех, и его широко открытые невидящие глаза.
