Глава 1VOTA SOLVERE
Глава I.
Утро началось неудачно - с яркого солнечного света, проникающего сквозь обветшавшие занавески на окнах, бившего в лицо. Чем хуже, тем лучше, как известно - солнечный луч, упавший на глаза спящего, разбудил его как раз на самом завораживающем витке сна -
- Expellearmus! - Волдеморт встал с кресла и поприветствовал вошедшего вполоборота.
Вспышка света, сопровождающую разоружающее заклинание, всегда вызывала у Северуса Снейпа отвращение. Слишком много дряни в его жизни было связано с этим заклинанием.
... Поэтому он был рад пробуждению. В кои-то веки.
И совершенно не рад солнцу.
В воздухе оседала пыль. Рассеянный свет сообщал полуоблупившейся лепнине на потолке трагический ореол погруженности в пустоту. Пожалуй, намерение остаться на лето в особняке на площади Гриммо было опрометчивым. Слишком много призраков былой славы и горя хранит этот дом, чтобы в нем можно было спокойно спать.
Когда профессор Снейп подходил к дому с площади, его всегда охватывал кратковременный приступ острой скорби. Род Блэков был связан практически со всеми чистокровными магическими фамилиями, он был центром паутины, из которой состоял мир, беспощадно уходивший в прошлое. Мир великих магов, каждым своим жестом разрывавших ткань обыденности, заурядности. Род Блэков прервался. Два сына леди Валбурги Блэк не оставили потомства, уйдя в сумрачный предел. Дом обветшал и тихо оседал внутрь самого себя, невзирая на все усилия Молли Уизли по поддержанию в нем какого-то порядка.
Мастер зелий не любил ночевать в доме Блэков - засыпать и просыпаться в центре мира, уходящего по ту сторону бытия. Тени былых дней окружали, нашептывали, саркастически усмехались... и против них его собственный сарказм был бессилен: они были неподдельны.
"Это правда, да, это правда, se verus..." - шептали они беззвучно, - "Мы куда более настоящие для мира магов, чем засахаренные леденцы, лимонные дольки и магические хлопушки с квиддичных матчей... мы - тени славы..."
Северус Снейп просыпался по ночам от холода, в котором повинны были отнюдь не сквозняки. Да, это гостиная, в которой Ивэн Розье некогда вальсировал с миссис Малфой, он был в черном, а она в белом, как жених и невеста. Вот они, сотканные из лунного света и теней, отброшенных портьерами. В этой же гостиной Лорд демонстрировал своим верным слугам, сколько силы для черного ритуала может выделить пытуемый магглорожденный ребенок... это была белокурая испуганная девочка, которая не понимала, чего от нее хотят, а потом просто кричала, плакала и в полузабытьи звала мать. Лорд превратил омерзительное зрелище в увлекательнейший семинар по теории и практике черных чар. А в соседней комнате Игорь Каркаров отпаивал тогда еще юного зельедела крепкой ракией - после ритуального убийства маггловской семьи Снейпов. Почему-то посчитал нужным. "У твоей бабки - твои глаза, Северус, - пояснил дурмштранговец, - у нас на такие вещи обращают внимание..."
И вправду, кажется, так оно и было... как давно это было. Возможно, и ракия не была лишней - по необъяснимым причинам тогда Снейпа колотило. Даром, что с маггловской родней его ничего не связывало, а в сложившихся обстоятельствах это убийство имело значение "очищения крови" и было "милостью Лорда". Тогда, кстати, и вправду хотелось пустить себе кровь. Чем больше пил, тем больше хотелось. Сознание оставалось сравнительно ясным, а из глубин поднималась темная удушливая волна потребности в кровопускании. И лучше было пить с Каркаровым, обсуждая дурмштранговское образование, чем оставаться наедине со свежими родовыми могилами.
Противоестественно, тошнотворно, бесчеловечно, сказал бы любой коллега по Хогвартсу или Ордену Феникса... возможно. Но когда подступают воспоминания, вместе с ними приходит скорбь о невозвратном. Безнадежная, как любая скорбь о том, что ты предал. По каким бы то ни было причинам. Магические контракты, - а принятие Черной Метки было именно магическим контрактом, - специфическая и нерасторжимая материя.
Можно ли сожалеть о том, что ты когда-то предал? Разочарование было сокрушительным, вспомни. Сколь многое обещал тот факт, что Лорд был наследником крови и дела Великого Салазара... и сколь мучительной была та гротескная копия славного предка, которую он воплотил в себе. За одно это уже невозможно было не отомстить, оставаясь слизеринцем. Ты предал его, Северус Снейп. Ты рассказал Альбусу и аврорату то, о чем знал - из области магии Лорда. И то, о чем не знал, но догадывался, прочитав немало книг. Догадывался - и угадал.
Каждый поступок стоил себя. И принятие Знака - и каждый шаг предательства. Но сожаление остается.
Тринадцать лет назад это сожаление впервые было осознано и проговорено - по следам, которые еще не успели остыть. Тогда воскресное сентябрьское утро началось так же неудачно - с солнца и утренней почты.
"Северус Снейп, я хочу видеть тебя сегодня в Малфой-меноре. Отложи свои пробирки. В долгу не останусь,
Люциус Малфой".
Профессор зелий, предатель и декан Слизерина отнюдь не горел желанием видеть бывшего "брата" ("где брат твой, Авель?.."), тем более, что лаконизм малфоевского письма обещал весьма сомнительную авантюру... но впервые за прошедшие со времен падения Лорда три года интерес естествоиспытателя, свойственный ушедшей снейповой юности, пересилил привычную осторожность. На крайний случай, если приглашение Малфоя обещало сомнительную авантюру, всегда полезно иметь компрометирующие данные на бывших "братьев". Особенно на Малфоя, бывшего отнюдь не любителем тянуть за веревочки, к которым привязаны колокольчики, и играющего в скользкие игры с беззащитными. Правда, почерк Люциуса Малфоя был лишен обычной небрежности и перо процарапало бумагу... подобное приглашение было неожиданностью, размыкающей круги школьных будней. Круги обыденности, пришедшей на смену дням балансирования на краю; подобный перепад температур повергал в тоску. И Северус Снейп аппарировал в Малфой-менор, пожав плечами.
В гостиной Малфой-менора в тот день время состояло из серебряного света, разлившегося в воздухе, смеси наколдованных запахов кофе, полыни, осени, отцветающего жасмина, и раскачивающегося маятника. Все отдавало терпким привкусом прошлого, напоминая о том, что зельеделу было двадцать пять лет и жизнь его была позади.
В процессе дежурного обмена двусмысленностями выяснилось, что Люциус Малфой почти приговорил к его приходу бутылку шотландского виски.
- Мне больше не с кем говорить об этом, - рука Люциуса утомленно лежала на подлокотнике кресла, - Нарцисса с сыном уехала во Францию к родне, нам не помешают. Что ты думаешь об Ордене, Снейп?- два слизеринца встретились взглядами, этот вопрос был квинтэссенцией всего, из чего состояли последние три года профессора Снейпа. Будучи заданным по существу, он оказался разрывом на ткани пустоты, возникшей на месте Ордена. И обязывал к честности:
- Думаю, что, по существу, это был последний всплеск высокой магии. Последнее побуждение к воле, достойное древних магов. Последнее побуждение к героизму. В меру нашей нехватки мудрости. В наследство от Ордена нам осталась горечь. Каждый избывает и иссушивает ее, как умеет. Блаженны мертвые.
Взгляд Люциуса Малфоя утратил оттенки стали, став отражением осени.
- Я ждал этого ответа. Его никто не мог бы дать, кроме тебя, Снейп. Из выживших. Кто думал так, как ты, погибли. Или в Азкабане. А из осколков ничего не склеить… мы осколки. Единственным магическим поступком в моей жизни было принятие Знака. – он снова отпил из бутылки. – Налить? – нет, не стоило, алкогольное опьянение не могло прибавить картине совершенства. – Дальше… дальше светская жизнь маггла. Бытовые чары и замена мрамора на папье-маше. Я тоже сначала радовался, что дешево отделался… а теперь, дожив до тридцати лет, испытываю непроходящую тошноту от того, что жизнь позади. Твоя жизнь ведь тоже позади, Снейп? Твое искусство превратили в ремесло. На тебе написано, что ты не рад тому, что остался в живых и вышел из воды сравнительно сухим.
Проанализировав свои ощущения после подобного выпада в ответ на более чем достаточную, для слизеринских кругов, откровенность, Северус Снейп удовлетворился поверхностным обзором: констатацией ненависти к любым играм на раздевание, в первую очередь, душевное, и мыслью о том, что досада оскверняет скорбь, лишая ее элемента чистоты. Что совершенно не противоречило догадке Малфоя в том, что снейпова жизнь уже позади: для двадцати пяти лет эти мысли, окрашенные в тона старости и мудрости, свойственной болезненному протрезвлению от обнадеживающих сновидений, были весьма неподобающими.
- Люциус Малфой, - медленно и раздельно произнес он, - очень не советую Вам измерять глубины моей ненависти к себе.
Малфой прищурился, всматриваясь в лицо Снейпа, и отвернулся.
- Оставь пустое, - деланно беспечный тон прозвучал слишком фальшиво, чтобы дальше продолжать в том же духе, - все это ерунда в сравнении с тем, что ты здесь. Если ты здесь - значит, и тебе это зачем-то нужно. Значит, ты меня не ненавидишь. К чему тогда такой тон?
- Для ненависти нужны достаточные причины. Судьбообразующего порядка, - Снейп побарабанил пальцами по спинке дивана, и впрямь, ничего не изменилось, все те же слова, все те же уколы и пируэты, все тот же слизеринский змеиный танец боли, скверны и честности... ты ведь и не ожидал ничего другого, Северус, если задуматься, где твоя хваленая трезвость, - иначе получаются слишком весомые средства для слишком мелких целей. Очень по-маггловски. Вы моей ненависти ничем не заслужили. Дружбы тоже. В подобных отношениях я крайне избирателен.
- Значит, ты так и не научился всерьез ненавидеть никого, кроме себя, - в голосе Малфоя не было вызова. Следовательно, продолжение разговора имело смысл, в конце концов, бестактность чаще всего является всего лишь побочным эффектом исследования незнакомых областей бытия. А честность, основное правило действия мага и крайне редкое в текущие дни явление, пусть и лишенная чистоты, все-таки приносила умиротворение, аннигилируя элемент пошлости, свойственной подобным беседам, когда игра "удар на удар" становится самоцелью.
- Еще раз не советую Вам заглядывать в эти ущелья. И вовсе не желаю быть хранителем Ваших дистиллятов, подобные исповеди обязывают.
- Я обещал не остаться в долгу, Снейп, - Малфой был невозмутим, и это заслуживало продолжения беседы, сообщая ей почти ритуальный контекст магического контракта слизеринцев, - продолжим. Скажем так... я измерил глубины своей любви к себе и обнаружил дно. Достигая которого, она становится тождественной отчаянию от всего, чему уже не суждено быть. Лучше не знать подобных закутков собственной натуры.
- Поиск острых углов - неизбежная часть работы мага по самопознанию в пределах своей судьбы, - профессор зелий всматривался в рассеянный серебряный свет, пронизывающий гостиную, - memento mori, Люциус. Это тоже выход. Смерть или стоицизм. У меня слишком много долгов, чтобы выбрать смерть. Она не аннулирует счета к оплате. Для жизни, в сущности, - подобный разговор, где каждое слово было выбито на надгробной плите былых надежд, все-таки имел смысл в рамках только что оглашенной концепции, думал молодой декан Слизерина, - нужно только два цвета, остальное – такая же тщета, как гордость магглокровки своим происхождением: только два цвета, черный и белый. Остальное – оттенки серого. Люциус, пожалуй, я принимаю приглашение выпить. Один бокал. За Лорда, который не соглашался на оттенки серого.
- Акцио бокалы! – Малфой подошел к столу и разлил виски. - За Лорда. Не чокаясь.
"За Лорда", а не "за его возвращение"...
- Снейп, а ведь когда мы выбрали – жить, нам казалось, что это очень по-слизерински.
- И я до сих пор не уверен, что это не так. Выбор смерти был бы тоже очень слизеринским. По-слизерински – идти до конца в соответствии с собственным выбором, - пожал плечами Снейп, - это достаточно последовательно для того, чтобы быть магией, и достаточно жестоко для того, чтобы быть эрзацем истины.
В подробности выбора вдаваться было уже излишним. Будет слишком много слов для того, что стоит понимать без слов. Или о чем стоит умолчать вообще.
... Ночи в доме Блэков возвращали к подобным размышлениям и воспоминаниям. Лучше бы утро началось с дождя.
Нет, оставаться на лето в доме Блэков - не стоит. Хотя, прошло не так много летних дней и ничего еще не поздно исправить. Впрочем, дом в тупике Прядильщика Снейп любил не больше. Так что, речь шла исключительно об обмене собачьего хвоста на волчье ухо. До боли привычный выбор.
Зеркало в ванной особняка Блэков никто не потрудился переколдовать. Отразив умытое лицо профессора, оно изрекло женским голосом: "Северус, с годами ты не молодеешь".
- Знаю, проклятая тварь, - отмахнулся он. В отражение он даже не всматривался: знал, что высыпаться бесполезно, нездорово-бледный цвет лица уже не изменит ничего, хоть бы и десять часов, отведенных на сон (недоступная роскошь), разве лишь, косметические чары. Каковыми Снейп не пользовался никогда, презирая любое кокетство. Пусть будет, как есть: проклятая бледность, лихорадочный огонь в темных глазах, синева под этими самыми глазами, и грязные волосы, если уж нет времени мыть их каждые два часа - испарения котлов не способствуют шелковистости и блеску шевелюры. Пусть будет, как есть. Лицо есть отражение проживаемой жизни. Да. У его жизни именно такое лицо.
Одному лицу-отражению Северус Снейп даже по-своему завидовал. Лицу Шизоглаза Хмури, хранящему отметины всей его непреклонности, веры и подвигов. Снейп не переносил Хмури, который в 1981 году собственноручно допрашивал его по делу Пожирателей Смерти и, похоже, был всерьез уверен в том, что статус Пожирателя Смерти и право на чувство собственного достоинства - две вещи несовместные, не стесняясь в эпитетах и методах допроса, но потом, годы спустя, Снейп думал, что жизнь Хмури, в общем и целом, заслуживала некоторого уважения и даже восхищения: Шизоглаз жил, как маг. Делая свое дело в полную силу. Иметь такого врага - большая честь. Иметь такого друга...
На этой мысли Северус Снейп спотыкался: опыт причастности к определенным кругам делал представления о дружбе довольно зыбкими. И довольно светскими, в лучшем случае.
Время не лечит. Время уносит. Похищает. Незаметно. Как ловкий вор. Ты ничего не замечаешь в процессе, потом оглядываешься - и сталкиваешься только с потускневшей латунью воспоминаний.
Спустившись в гостиную, Снейп лишний раз убедился в том, что в доме Блэков квартировать не стоило: первым, что предстало его взору, был Ремус Люпин, сидящий на подоконнике и раскуривающий дешевую сигарету. Итак, утро началось с солнца, воспоминаний и Люпина. Дальше может быть только хуже. Хуже всегда есть куда.
Наколдовав себе чашку кофе, Снейп сел у стола и развернул утреннюю газету.
- Доброе утро, Снейп, - раздался за спиной усталый голос Люпина. Эти интонации заставили Снейпа вздрогнуть: чужая усталость всегда кажется отражением своей и этим невольно роднит. Нет. Слишком зыбкая основа для каких-либо связей, кроме симпатических, сродни отворотно-приворотным. Нет. Унизительно.
- Доброе утро, - процедил он сквозь зубы. "Для тех, у кого оно доброе", просилось на язык, но тоже нет - первое правило Слизерина безусловно. Первое правило Слизерина - "У меня всегда все хорошо". Правило вежливости. Правило чести. Основа воли.
- Это не дом, а боггарт какой-то, - очевидно, Люпин был в настроении завязать разговор. Профессор зельеварения перевернул страницу газеты.
- Люпин, я не расположен поболтать. Дождитесь Молли Уизли. Если у Вас ко мне дело, давайте без вступительных банальностей и экивоков. Если нет, то замолчите, ради бога.
- Да нет... я тут как раз сидел и думал, сколько может длиться застарелая неприязнь, для которой в настоящем, в сущности, нет никаких причин. Знаю, что долго. И не думаю, что это правильно.
В воздухе отчетливо запахло застарелой скорбью о несбыточной безупречности. Понятно. Люпин опять ищет этически безупречный выход изо всех ситуаций. Очевидно, связано с недавним полнолунием и недобровольными приключениями меланхоличного вервольфа.
Снейп закрыл газету, споткнувшись на этой мысли. И ты, Брут. И я Брут. И все мы Бруты. И всем нам прямая дорога к Лорду Волдеморту, только некоторые доходят по ней до логического конца, а некоторые предпочитают безопасно для себя ковыряться в чужих Черных Метках. В сущности, Черная Метка, как форма магического контракта, имеет своеобразный эффект, который нельзя даже назвать побочным, потому что он определяет отношения человека с миром на ноте неоскверненности: презумпция виновности для отмеченного. Везде и во всем. Чего бы он ни желал, что бы он ни говорил, какие бы подвиги ни совершал - все будет интерпретировано в меру имеющейся презумпции виновности. Любое невинное обстоятельство, на которое все закроют глаза, когда речь идет о неотмеченном - будет раздуто до градуса демонизации и обстоятельства, и субъекта действия. Таким образом, ситуация дает замкнутый круг - тех, кто не хочет постоянно оправдываться каждым жестом, она обращает к необходимости творить зло, чтобы сохранять достоинство, оправдывая ожидания окружающих в полной мере, тех, кто не хочет творить зло, она вынуждает к унижению постоянных оправданий каждым словом, делом, взглядом и жестом. В данном раскладе те, кто готов действовать по принципу "делай что должен и совершится чему суждено" - мостят, на самом деле, каждым своим жестом путь отсюда. Размыкание кольца - выход в те сферы, где воздух, так сказать, разрежен и больно дышать. В те области, где уже не построить дома и нет необходимости его строить.
Таким образом магический контракт реализуется - так или иначе, - во всей красоте своей диалектичности. Если, конечно, рассматривать факт наличия Черной Метки, со всеми вытекающими, с позиции воли. А также повод подумать, является ли позиция презумпции невиновности по отношению к носителю Черной Метки особой формой милосердия - или требованиями элементарной порядочности. Пусть и замешанной на готовности к изрядной и осознанной неосторожности. Что тоже не является оправданным в большинстве случаев.
И только что ты, Северус Снейп, в очередной раз мысленно плюнул на Черную Метку Ремуса Люпина, рассматривая его побуждения, в первую очередь, как обратную сторону оборотничества. Веселый был бы каламбур, если бы не...
- Люпин, - размеренно сказал он, пристально глядя на поверхность стола, - причины для поддержания неприязни довольно просты: принципиальное несходство взглядов, убеждений, образа жизни, жизненного опыта и отношения к этому самому опыту. Полагаю, доступно?
- Вполне, - взгляд Люпина Снейп чувствовал спиной, и ощущение ему не нравилось, даром, что взгляд не ощущался, как враждебный, - однако, мне легче говорить с тобой по-человечески, чем тебе - со мной. Меня тошнит от твоего прошлого, я не понимаю твоего настоящего, я не испытываю к тебе никаких дружеских чувств, но моей неприязни, в настоящем, ты ничем не заслужил. И я ее не испытываю. Чего ты, кажется, не понимаешь. Как и покойный Блэк, которому я втолковывал это полгода назад.
Профессор Снейп встал.
- Я не дроблю судьбу мага на прошлое, настоящее и будущее, как отдельные величины, - отчеканил он, душеспасительные нотки в люпиновом голосе становились невыносимыми, - устраивает?
Люпин докурил и слез с подоконника.
- То есть, ты отрицаешь право на осмысление, перерождение и осознание своих ошибок? Как черные маги?
- Я не отрицаю необходимости расплаты по векселям старых долгов и ошибок. Так длится судьба мага, не оставляющего на пройденном пути горы разнообразного хлама. Люпин, - Снейп сложил руки на груди, - я не расположен ни болтать, ни вести душеспасительные беседы. Точки над i выглядят вполне конкретно: поздно мириться, извинения за школьные проделки стоило приносить двадцать лет назад. Сегодня это лишено всяческого смысла и содержания, и сами извинения, и предмет таковых. Бессмысленно пытаться стать друзьями: в силу вышеизложенных причин для неприязни - это невозможно. У нас только одна общая цель и этого достаточно для того, чтобы мы вообще разговаривали. И некоторое количество старых мозолей, на которые мы наступаем друг другу - чтобы чувство вины временами размыкало уста. Чтобы само слово "мы" было неприятным. Меня уже тошнит от собственного многословия. Позвольте откланяться.
Люпин красноречиво пожал плечами и ушел в смежную комнату. Временами он был вполне выносим. Когда оставлял выпить утренний кофе в одиночестве.
Профессор Снейп снова развернул газету и с горьким сарказмом подумал, что этот разговор с Люпином чем-то напоминает разговор с Люциусом Малфоем, вспомнившийся с утра. Не тем ли, что он, Северус Снейп, является единственным собеседником на темы, требующие внимания к большему, чем "злоба дня"? Снейп усмехнулся мысли о возможности свести для подобного разговора Малфоя и Люпина. Невозможно. Резюме на полях нового заклинания или рецепта, разработанного неудачно: "Отказать".
Когда мысли о невозможном или полежащем отказу вызывают усмешку - в этом есть нечто слегка тлетворное.
Но другого ничего нет.
В открытое окно влетела длиннохвостая серая сова, покружилась над столом, уронила перед Снейпом конверт, который чудом приземлился рядом с чашкой кофе, а не прямо в нее, и села на выступ камина. Северус Снейп почти не получал писем, но уже успев смириться с тем, что сегодня не произойдет ничего хорошего, он не стал откладывать чтение утренней корреспонденции.
"Северусу Снейпу, эсквайру.
Северус, позвольте пригласить Вас на мой день рождения. Не стал утомлять Вас присутствием на официальной части праздненства в компании моих родственников и старинных знакомых, уважая Вашу занятость, но очень хотел бы отметить с Вами, моим учеником и преемником на ответственном посту декана Слизерина, мой стопятидесятилетний юбилей.
Заходите в любой день на неделе, начиная с сегодняшнего вечера, день и время визита можете уточнить, отправив письмо с Крохой,
Гораций Слагхорн, эсквайр".
Все веселее и веселее, думал Снейп, допивая кофе и глядя на неподвижно сидящую сову, ожидающую его ответа. Декан не вспоминал о его существовании, милостью божьей, уже почти двадцать лет. С тех самых пор, как передал ему лабораторию и пароли от хогвартских помещений, которые должен знать декан Слизерина. Да и тогда, кажется, Слагхорн был отнюдь не в восторге от того, кто оказывается его преемником... Как говорил покойный Каркаров, дело ясное, что дело темное. И именно поэтому этот визит стоит себя. В любом другом случае можно было бы найти множество уважительных причин для отказа, семейные праздники и светские вечеринки - напрасная трата времени, в этом мнении Снейпа не разубедил, а только укрепил опыт светского общения с членами Ордена. Встав и взяв бумагу и самопишущее перо с секретера, Снейп надиктовал:
"Горацио Слагхорну, эсквайру.
Благодарю за приглашение, профессор, сегодня, в семь часов пополудни, я смогу уважить Ваше желание видеть меня.
С уважением,
Северус Снейп".
