1951 год
Каким бы огромным ни был наш дом, этим женщинам всегда не хватало места. Ирма с трудом выдерживала общество Мелани, Мелани на дух не переносила Друэллу, Друэлла терпеть не могла Вальбургу, а Вальбурга ненавидела их всех. Настоящий террариум. Иногда мне даже казалось, что когда мы собирались вместе, я отчётливо слышал змеиное шипение.
– Тебя раздражает всё это так же, как и меня? – Вальбурга присела рядом и разгладила на коленях белую в зелёную полоску юбку. – Ты только посмотри на Кассиопею. Она так
неестественно радуется. Как будто на самом деле без ума от счастья, что Друэлла родила. Ей, Кассиопее, уже тридцать шесть лет. Тридцать шесть, заметь.
Я вдруг вспомнил, как в детстве нашёл книжку про змей, которая стала моей любимой на целую неделю, пока её не отобрал отец за то, что я вырвал из неё страницу с движущейся картинкой и подкинул сестре. Вот на той картинке была точно такая же белая в зелёную полоску гадюка.
– А Лукреция? Посмотри на Лукрецию. Я, естественно, понимаю, что она твоя родная сестра, но…
Сигнус тоже со мной соглашался. «Если бы не мы, они давно бы друг друга поубивали». Женщины рода Блэков были по-настоящему страшны. Взять хотя бы тётю Элладору. Кому из мужчин могла прийти идея обезглавливать домовых эльфов? А кто из нас догадался бы требовать легализации охоты на магглов? Я боюсь представить, до чего они додумаются через лет сто.
Аромат дорогих духов вернул меня к реальности. Увидев Чариз, я поспешил встать.
– Здравствуй, Орион, – сухо сказала она и так же сухо отреагировала на моё приветствие. – Добрый день, дорогая, – Чариз расплылась в улыбке.
Она наклонилась, Вальбурга чуть привстала, и они соприкоснулись щеками. Всего лишь на мгновение, с заметной только внимательному зрителю брезгливостью.
– Тебя не узнать, – сказала Чариз. – Ты похорошела.
– Ты тоже. Стала ещё красивее, чем раньше, – ответила Вальбурга с подчёркнутой любезностью, в которой угадывалась лёгкая неискренность.
– Поллукс до сих пор не нашёл тебе достойную партию? – с лицемерным участием поинтересовалась Чариз.
– Да видишь ли… Пока нет, – и глаза Вальбурги опасно сузились.
Тема брака в нашей семье всегда была болезненной. Блэки породнились со столькими чистокровными семействами, что сейчас стало сложно жениться без кровосмесительства. А уж найти мужа Вальбурге – нелёгкая задачка. Иногда я даже сочувствовал дяде.
– Как жаль, как жаль, – покачала головой Чариз. – Я бы ещё поболтала, но спешу. Сама понимаешь, муж, дети.
Вальбурга, презрительно сжав губы, кивнула.
– Нет, ты только видел, как она потолстела? Ничего удивительного, родила троих. А какой она стала безобразной? Да и раньше была не красавицей, – плюнула она ядом и, потянув меня за мантию, заставила сесть рядом с собой на диван. – Я люблю тебя, Орион, ты знаешь? Хотя бы за то, что ты умеешь слушать.
***
Когда Друэлла сказала, что дочь она решила назвать Беллатрикс, мне стало не по себе.
– Красивое имя, – сказал Сигнус. – Ей подходит.
– Это звезда… – Поллукс задумался.
– Ярчайшая звезда, точно не помню, в каком созвездии, – сообщила Друэлла и посмотрела на меня сквозь полуопущенные пушистые ресницы.
Беллатрикс – гамма Ориона. Конечно, жена брата выбрала имя не просто так.
Был бы я безгрешным, как только что родившийся ребёнок, не обратил бы на это никакого внимания. А если бы и обратил, подумал бы, что совпадение.
– Мне нравится. А тебе, Орион? – спросил у меня Сигнус.
– Да, – как можно спокойнее ответил я. – Беллатрикс – очень красивое имя.
– Одобряешь выбор? – спросила Друэлла, и её тонкие бледные губы искривились в усмешке.
Какой же всё-таки дрянью она была. Издевалась надо мной, когда я не мог ей ничем ответить.
– Вам его одобрять, – сухо сказал я.
Сигнус наклонился над ребёнком. Мне хотелось подойти к ним и внимательно поглядеть на девочку. Как будто так я бы нашёл ответ, ну конечно.
Вальбурга хмыкнула и легонько пнула меня локтем.
– О Мерлин, – прошептала она, закатив глаза. – Девочка. Кому нужна девочка, скажи мне, пожалуйста? Она не продолжит наш род. Нашли чему радоваться. Была б моя воля, от девочек избавлялись бы сразу, стоило им только появиться на свет.
В тишине её шёпот прозвучал непозволительно громко. Да я уверен, Вальбурге было всё равно, услышал бы её кто-нибудь или нет.
Друэлла вскинула голову. Голубые глаза стали тёмными, как беззвёздное небо.
– Как жаль, что от тебя сразу же не избавились, – процедила она сквозь зубы.
Поллукс внезапно побледнел, Сигнус подскочил на месте, я отпрыгнул от Вальбурги. Что в нашем доме было самым страшным? Открытые ссоры наших женщин.
***
1940 год
Я всегда любил маггловские сказки, прекрасно понимая, что Блэку любить что-то маггловское было недопустимо. Но ни за какие коврижки я не собирался отказывать себе в удовольствии. А чтобы никто не догадался, я менял у книжек обложки на более соответствующие такому благородному читателю, как я. Так, несколько лет я сидел, уткнувшись в «Историю чистокровных семейств», на радость Мелани (мама требовала, чтобы все называли её только по имени), пока бабушка Хеспер не намекнула, что одну и ту же книгу на протяжении столького времени может читать только скудоумный.
***
Дверь в купе растворилась, но мы не обратили на это внимания, продолжая совершенно неблагородную драку, и только, когда раздался протяжный, немного гнусавый голос: «Опять Блэки?», Сигнус спихнул меня с себя. Я быстро забрался назад на сиденье. Брат сел напротив.
– Они самые, – заносчиво ответил он, окинув стоящих в проёме таким презрительным взором, будто бы не Его Высочество только что валялось на полу.
Лягушка, которую минуту назад Сигнус запихнул мне за шиворот, сползла из-под выбившейся из брюк рубашки на сиденье, и так и осталась лежать, раскинув в стороны шоколадные лапы.
– Какие-то проблемы? – всё так же невозмутимо спросил Сигнус. По его тону можно было подумать, что он не будущий первоклассник, а, по крайней мере, Главный староста. Таким уж был мой троюродный брат.
– В поезде нельзя драться, – пробубнил долговязый веснушчатый парень. – Я пожалуюсь на вас, если не умеете себя вести нормально.
– Да оставь их, Эрни, – усмехнулась белокурая девушка, на которую у меня никак не получалось смотреть с закрытым ртом. – Это же Блэки, они не могут быть нормальными.
Так мы и познакомились с Друэллой, однокурсницей Альфарда. Она была на два года нас старше и на целую голову выше. И когда я впервые её увидел, вспомнил богиню-охотницу Артемиду из маггловской сказки об Орионе. Такую же голубоглазую и белокурую, прекрасную, как на не двигающихся, не волшебных картинках.
***
1952 год
В это время не спали только домовые эльфы. Они наводили порядок, а также следили за каминами, не давая углям – не дай Мерлин! – погаснуть. Наши женщины, проснувшись в остывшем доме, становились на редкость кровожадными и без труда могли пополнить начатую тётей Элладорой коллекцию.
Я, зайдя в гостиную, спугнул одного. Он, завидев меня, отложил щипцы и начал медленно пятиться, отвешивая почтительные поклоны, пока я не шикнул на него, и тогда он с хлопком исчезнул.
Я не стал зажигать свет, чтобы не привлекать ничьё внимание и не будить портреты, сел на край диван и сложил на коленях руки. Друэлла сказала, чтобы я ждал её в гостиной в два часа ночи. Мне не понравилась эта затея. Во-первых, чтобы ответить на один вопрос, не стоило встречаться в такое время суток. Во-вторых, нас, просто-напросто, могли застать.
Хотя январь подходил к концу, рождественскую ёлку пока не убрали. Эльфы не смели ничего делать без приказаний, а никому в доме не было дела до роняющего иголки дерева. В начале года умер дедушка Сириус. Последние несколько лет он тяжело болел, и мы, признаюсь, были готовы к такому исходу, но бабушка Хеспер неожиданно обвинила во всём недавно родившуюся девочку: «Нет места на небе двум столь ярким звёздам – Сириусу и Беллатрикс». С Сигнусом она разругалась чуть ли не насмерть, и только Арктурус и Белвина смогли её как-то успокоить.
Глядя на мерцающую в темноте ёлку, я прождал пару часов, но Друэлла не пришла.
На следующее утро я поймал её на лестнице перед завтраком и спросил, что же случилось.
– Забыла, – коротко сказала Друэлла. Она смеялась мне в лицо, принимала за дурака, и пока я интересовался Беллатрикс, могла играть со мной, как хотела.
– Сигнус узнает, что ты… – оскорбление так не сорвалось с моих губ, но она всё поняла.
– Сигнус узнает, каков ты, – прошептала Друэлла.
С тех пор я больше не задал ей ни одного вопроса о её дочери.
***
1955 год
В этом году Вальбурге исполнилось тридцать лет. Дата рождения каждой женщины рода Блэк была вышита на гобелене, но мы обычно, в силу воспитания, старались не видеть эти цифры.
Сейчас трудно было не заметить, сколько Вальбурге исполнилось лет.
Кто-то кремом написал на торте «С 30-летием!» и заставил надпись переливаться всеми цветами радуги.
Все молчали, только Друэлла тихо посмеивалась. Я сжался в стул, ожидая реакции именинницы. Но невыдержанная, взрывоопасная, как котёл с неправильно сваренным зельем, Вальбурга только кисло улыбнулась и вонзила нож в торт.
Кто-то не совсем красиво напомнил о её возрасте и о том, что она могла повторить судьбу незамужней тёти Кассиопеи. Чистокровные женихи в последние годы перевелись, другие кандидатуры даже не рассматривались.
Уверен, что Поллукс, с унынием наблюдая, как дочь разрезает торт, уже смирился, что та никогда не выйдет замуж.
Я подхватил подлетевшую тарелку и отметил, что именно мне достался кусок с цифрой «30».
Гостей было немного. Кто-то сослался на дела, кто-то – на плохое самочувствие, кто-то уехал из Лондона в неизвестном ни одной почтовой сове направлении. Однако Друэлла на дне рождении появилась и напоминала о критических тридцати годах получше надписи на торте. Она ждала третьего ребёнка и будто специально села рядом с именинницей, чтобы демонстрировать свой раздувшийся живот.
Вальбурга выглядела убитой и даже, на удивление, не огрызалась на пожелания найти достойную партию и обеспечить Блэков мальчиками – наследниками фамилии. Она вообще ни на что не реагировала и, мне показалось, мечтала только об одном – чтобы этот праздник скорее закончился, и она могла бы запереться в спальне и разрыдаться, или, что вероятнее, несколько раз – спасибо Репаро! – разбить стоящую там китайскую вазу.
– Нашему Ориону тоже пора жениться, – вдруг сказала мама.
– Да неужели, – ответил я. – Мне всего лишь двадцать шесть лет, и я не собираюсь в таком раннем возрасте заканчивать свою жизнь браком.
Но, похоже, меня никто не услышал, все начали обсуждать, где же отыскать чистокровную невесту. С ними, как и с чистокровными женихами, сейчас были проблемы.
Когда Сигнус вспомнил о сестре Друэллы Кэтрин, я поймал на себе внимательный взгляд Вальбурги.
***
– Послушай, дорогой, это хорошая идея.
Я пытался встать с кресла, но Вальбурга толчком вернула меня на место.
– Орион, ты просто обязан на мне жениться. Я сохраню фамилию, останусь в доме.
– Послушай, сестрёнка, – я никогда не называл её сестрёнкой, так как она не любила ласковые прозвища, но сегодня решил сделать исключение. – Не хочу тебя обижать. Но твоё предложение кажется мне немного безумным.
– Тебя всё равно заставят жениться, – сказала Вальбурга. – Какая разница, на ком?
Как это «какая»?
– Есть разница.
– У нас будет деловой брак.
– Нет.
– Ты просто не понимаешь, но я тебя всё равно уговорю. Ты женишься на мне.
С этого момента проблема «Как выйти замуж Вальбурге» стала и моей.
***
Летом мы выжгли с гобелена имя Альфарда.
Год назад он открыл магазин в Косом переулке и, прилично зарабатывая, не делился с семьёй. Все его предупреждали, что это может кончиться плачевно, но Альфард не внял добрым советам и, более того, окончательно разозлил старшее поколение, назвав магазин «У Блэков» – на потеху публики.
Работа считалась у нас чуть ли не позорным занятием. Только Финеас Нигеллус был исключением. Тем, что он когда-то руководил Хогвартсом, обязан был гордиться каждый из нас. Даже если его называли худшим директором за всю историю школы.
Женщины семейства Блэк занимались только воспитанием детей. А также некоторые говорили, что и домашним хозяйством, делая вид, что чистота и порядок их заслуга, а не эльфов.
Мужчины, конечно, работали, но старались не упоминать об этом – как о чём-то постыдном – вслух.
Я догадывался, что отец каждое утро отправлялся в банк, Поллукс – в министерство, туда же – Сигнус, всегда сконфуженно залезающий в камин. Я же работал в клинике святого Мунго и занимался устранением последствий проклятий и неправильно применённых заклинаний.
Имя Альфарда выжгли в торжественной обстановке. Собрались все Блэки, живущие в доме, кроме Андромеды, которую оставили в детской. Четырёхлетняя же Беллатрикс возбуждённо и радостно подпрыгивала на месте – ей нравились семейные сборища и праздники.
Вальбурга захотела выжечь имя Альфарда сама. Уверен, дело было не в ненависти к брату, а в злобности, свойственной её натуре, и в обиде на окружающий мир.
– Давайте быстрее, – заныла сидящая в кресле Друэлла, которая была похожа на огромный, задрапированный шёлком, шар.
Вальбурга, ухмыльнувшись, достала волшебную палочку и приставила её кончик к гобелену. Через мгновение ткань задымилась, и на месте имени Альфарда образовалась дыра.
– Смотри, – сказал отец, положив мне руку на плечо. – Не женишься в этом году, с тобой будет то же самое.
Я надеялся, что он просто пошутил.
***
Какой-то хлопок заставил меня проснулся. Я полежал немного, а потом, зевнув, потянулся и неохотно открыл глаза.
Рядом, на покрывале, в позе Чеширского кота и с такой же улыбкой лежала Вальбурга.
Видимо, я не совсем проснулся. Может, она мне привиделась и от усталости: вчера до ночи я промучился с пациентом, который случайно наложил на себя усовершенствованные веселящие чары.
Вальбурга, кашлянув, постучала пальцами по покрывалу, и я, вдруг осознав, что это вовсе не сон, отпрянул от неё и натянул одеяло до подбородка.
– Я запирал дверь, – выдохнул я.
– А на комнату накладывал заклинания против аппарации? – спросила Вальбурга, и, не обращая внимания на моё замешательство, продолжила: – Дорогой, почему ты до сих пор не понял, что мы должны пожениться? Первое. Мы сохраним чистоту крови. Второе. Я отношусь к тебе на редкость положительно. Ты же – один из немногих, кто относится положительно ко мне. Может, даже единственный, – заметила она с несвойственной ей самокритичностью. – Третье. Отношения в браке мы сохраним братские. Никаких вольностей…
– Милая, – ласково перебил её я. – Я сейчас закрою глаза, и ты исчезнешь. Если не исчезнешь, ты потеряешь одного из тех немногих, кто относится к тебе положительно. Может, даже единственного, – и я закрыл глаза.
Послышался хлопок аппарации.
