Глава 2«Хогвартс-экспресс», что о нем можно сказать? Обычный поезд, на маггловскую электричку похож. Я знаю, я ездил… Правда, этот – больше. Если представить, что люди, катающиеся в электричках, – это семечки, а сами электрички, ну допустим, – корнишоны, то экспресс скорее на тепличный огурец смахивает, здоровенный такой, только без пупырышек.
Даже не знаю, откуда в моей голове столько бредовых сравнений? Мама говорит, что это абстрактное мышление так себя проявляет. Не только у меня – вообще у всех, даже у магглов. Я не спорю, ей виднее. Должна же она хоть в чем-то лучше меня разбираться, не в квиддичных же правилах, в самом деле. Тут я тоже не большой знаток, но хотя бы смысл улавливаю.
И кстати, почему такая полезная штука, как пупырышки, досталась в ходе эволюции каким-то огурцам? Это несправедливо. На кой они им нужны? Вот если бы наши ладони были ими снабжены, то ручки чемодана нипочем не выскальзывали бы.
Наклоняюсь, подбираю чертов чемодан. В нем одни только тряпки и пара ботинок, но весит это все… до черта весит! Говорят, муравей способен поднять груз в разы превышающий его собственную массу. Нет, все-таки эволюция – полная фигня. Или я чего-то не понимаю…
Четвертый вагон. От головы поезда идти до него, как до Сахары, особенно учитывая тяжесть вещей. Но я упрямый. И, наверное, немного двинутый. Иначе не поплелся бы. Сириус, скорее всего, тоже двинутый. Поэтому не стоит упускать возможности присмотреться к нему повнимательнее. Таким, как мы, следует держаться вместе.
Пока я думаю, где он может оказаться, Сириус сам меня находит. Первая же дверь плавно отъезжает в сторону, и он выскакивает, с бешено горящими глазами…
- А, - хмыкает, едва ли не разочарованно, - это ты. Ну, заходи.
Я не зашел – протиснулся, потому что этот псих так и продолжал стоять в проеме. Посторониться ему даже на ум не пришло.
- С чего это ты на людей кидаешься? – спрашиваю. Чтобы хоть что-нибудь спросить. О чем с ним говорить - не представляю, а ехать еще сотню миль.
- Да есть тут один придурок. Кажется, староста. Все время заглядывает. Тебе ничего не нужно? Не холодно, не жарко, не скучно? Хочешь в другое купе перейти?
- Что за тип? – деловито интересуюсь. Просто если по окрестностям бродит маньяк-жополиз, я должен быть в курсе.
Сириус закатывает глаза к потолку. Видимо, тот его уже порядком успел достать со своей заботой.
- Не знаю, привязался и все.
Я искоса смотрю на него. Врет. Но это его дело, не хочет говорить правды – не надо. В любом случае, я ничего не теряю. Если мы сойдемся, то он рано или поздно расколется, а нет – так меня вообще это не касается. Доедем до школы, и – «Асталависта, детка».
Поначалу разговор шел туго, со скрипом. Потом наладился. По чести, я больше ржал, чем говорил. Зато Сириус разливался соловьем. Только одной темы избегал – своей фамилии. Мне это показалось странным. Но в остальном он был забавный, и я закрыл глаза на все странности его поведения. Приятели на дороге не валяются, а друзьями мы можем и не стать. Тогда зачем заморачиваться лишний раз?
Возможно, за время поездки я бы сложил окончательное мнение о нем, не помешай моему мыслительному процессу ввалившаяся в купе орава. Все правильно, не мог же я ожидать, что мы поедем вдвоем. Но рожа у меня в этот момент, надо полагать, была зверская. Не люблю, когда мне мешают думать… Сириус отреагировал гораздо спокойнее.
- Привет, - говорит. - Сириус, будем знакомы.
Я аж поперхнулся. С чего это он такой приветливый… Может, оттого, что среди них была очень симпатичная, хотя и надутая, девчонка.
Троица, топчущаяся у входа отозвалась нестройным гомоном. Не знаю, разобрал он, как их всех зовут, или нет. Лично я уловил только одно имя – Лили. После этого молчать было как-то неудобно, и я тоже представился.
Они расселись по свободным местам. Девчонка умостилась возле окна. Нос у нее был красный, а по щекам змеились грязные разводы. Наверное, она плакала совсем недавно – в глазах все еще стояли слезы. Волосы рыжие, такого яркого апельсинового оттенка, какой редко встречается в природе. Чаще его добиваются с помощью краски. Широкие светлые брови стоят торчком. Нет, правда. Я такого прежде не видел. Обычно брови лежат волосок к волоску, словно их кто-то нарочно пригладил, а у нее топорщатся.
Я смотрел на нее, сердито хлюпающую носом, и как-то нездорово лыбился, просто не мог удержаться. Губы сами растягивались, образуя широкую, идиотскую улыбку от уха до уха. Ее мрачная серьезность только добавляла мне поводов для веселья…
