Глава 1Беты главы: MeDeGre, Anastaazi
Гамма: Ленара
Просторную гостиную особняка Куперов заливал густой и приторный, точно липовый мёд, солнечный свет, бьющий из высоких окон сквозь приоткрытые занавески. Он легко гладил покрытые светлыми шёлковыми обоями стены, касался высоких полок дубовых книжных шкафов, вальяжно, по-хозяйски, ложился на старинные, обитые кремовой тканью кресла, высвечивал парящие в воздухе пылинки, сверкавшие, словно золотые искорки.
На причудливо сложенный вишнёвый паркет легко и уверенно ступили стройные женские ножки, прикрытые до щиколоток тёмно-фиолетовым шёлком халата, и обутые в пушистые домашние тапочки. В тот же миг, словно почувствовав появление своей госпожи, старинные напольные часы в углу комнаты отсалютовали ей девятью бронзовыми ударами.
Крохотный эльф-домовик, часто топоча ножками и путаясь в длинном белоснежном полотенце с синим вензелем «К», вышитым на уголке, спешил первым услужить хозяйке.
– Госпожа Сьюзен, доброго вам утра! – пропищал домовик, отвесив низкий поклон. – Хорошо ли вам спалось?
Женщина снисходительно улыбнулась слуге.
– Не жалуюсь, Дарси.
– Слава Мерлину, госпожа! – засияла большеглазая мордашка эльфа. – Куда прикажете подавать завтрак, сюда или в столовую?
– Подавай сюда, всё равно, видимо, мне придется завтракать одной.
– А как же госпожа Эмили? – поинтересовался домовик. – Не прикажете ли разбудить?
Сьюзен отрицательно покачала головой.
– Не стоит. У неё трудный день впереди.
– Как пожелаете, госпожа, – Дарси смиренно отвесил ещё один низкий поклон и заспешил на кухню, из которой уже разлился по всему этажу терпкий запах отличного кофе.
Сьюзен Купер опустилась в кресло и взяла с кофейного столика свежий выпуск «Ежедневного пророка».
По версии журнала «Ведьмин досуг» двадцатидевятилетняя Сьюзен Купер второй год подряд занимала третье место в списке самых красивых знаменитостей волшебной Британии, уступая юной (и, кажется, четвёртой по счёту) жене начальника Отдела магических игр и спорта и дочери посла Испании. Хрупкая фарфоровая статуэтка балерины в чёрно-белых тонах, в которой нескладность уму непостижимым образом сочеталась с изяществом, знойный диковатый взгляд огромных чёрных глаз, доставшихся от матери-итальянки – с чуть болезненной бледностью кожи, некоторой меланхоличностью и плавностью движений, подаренных отцом–британцем… Точно выточенная изо льда, лёгкая, воздушная, напоминающая крохотного напуганного зверька, который, несмотря на мнимую беззащитность, может и выпустить свои острые коготки, Сьюзен Купер, вне всяких сомнений, была прекрасна, хотя от устоявшихся эталонов красоты была безнадёжно далека.
«Льдинка» – так называл её муж ещё со школьных времён. Льдинка, холодная и острая, звонкая, обжигающая пальцы и тающая в руках, твёрдая, как камень, но такая беззащитная перед людским теплом… Такова была королева Сиреневой долины Сьюзен Купер.
Взгляд женщины зацепился за небольшую заметку в углу первой полосы, заголовок которой гласил:
«Определены проекты – претенденты на получение гранта от Министерства». Далее – длинный список громких фамилий предпринимателей и министерских работников, среди которых, разумеется, фигурировал и Макс Купер. Вот, значит, куда отправился любимый муж с утра пораньше прямо с брачного ложа. Работа, работа… И даже день рождения единственной дочери не смог сегодня удержать рабочую лошадку в стойле.
Топот маленьких ножек и металлический стук возвестили о том, что Дарси принёс кофе и круассаны на большом серебряном подносе. Сьюзен отложила газету.
– Ваш завтрак, госпожа, – со всей изящностью и бережностью, на которую только был способен, Дарси с глухим стуком опустил поднос на кофейный столик, после чего отступил на шаг и снова поклонился до самого пола. Сьюзен задумчиво посмотрела на домовика.
– Что-то не так, госпожа? – испугался эльф, поймав взгляд хозяйки, и, видимо, решив, что чем-то провинился.
– Да всё так, – усмехнулась Сьюзен и закусила губу. – Ты свободен, Дарси.
Домовик, на забаву Сьюзен, отвесил ещё один нижайший поклон, прежде чем убежать прочь из гостиной с навязчивым чувством, что он сделал что-то не так.
Утро за высокими окнами уже совсем расправило золотисто-лазурные крылья, готовое сорваться и уступить своё место очередному знойному июльскому дню. Снова, как и всегда. Каждое летнее утро в поместье Куперов неотличимо одно от другого, как неотличимы спички в одном коробке; горечью обжигающей губы арабики, нежностью шёлка домашнего халата, запахом типографской краски утренней газеты и свежей домашней выпечки, мерным сердцебиением стрелок старинных часов и трелью озорного соловья на можжевеловой ветке встречает оно молодую хозяйку раз за разом, как искусно собранная шарманка, заведённая кем-то много лет тому назад. Рождённая слепым неласковым декабрём, Сьюзен Купер обожала лето в Сиреневой долине, принимая его, как верного друга, со всей его банальностью и простотой.
Негромкие шаги на лестнице возвестили о том, что ещё один обитатель дома проснулся и, к тому же, проголодался. По широким ступеням белого мрамора, скользя тонкими пальцами по золочёным перилам, спускалась к завтраку маленькая Купер. Всё то же – от излишней субтильности и угловатости, от угольных прядей, изящно спадающих на кукольный фарфор заспанного лица, и до вороных глаз, бессильных скрыть пляшущих в них озорных чёртиков. Вот только щёчки ещё по-детски округлые, носик чуть шире и слегка курносый, и фигура лишена пока царственной женственности – обязательного атрибута всех девушек, носящих фамилию Купер. Даже халат Эмили явно шился в том же ателье, что и матери, отличаясь лишь лазоревым оттенком материала. В руках Эмили держала толстый конверт с адресом, написанным изумрудными чернилами.
– С добрым утром! – заявила девочка, войдя в гостиную, и все остатки царственного антуража развеялись окончательно, показав самую что ни на есть обычную детскую натуру.
– С добрым утром! – Сьюзен крепко обняла дочь. – С днём рождения, милая!
Девочка чмокнула маму в щёку, отдала ей письмо и упала в кресло напротив.
– Это понятно, – Эмили покосилась на поднос с выпечкой. – А круассаны с чем?
Да, в этом была вся Эмили – сначала целый год с нетерпением ждать свой одиннадцатый день рождения, вычёркивать карандашом циферки из календаря, не спать ночами в предвосхищении письма из Хогвартса, а когда этот день всё-таки настал, делать совершенно равнодушный вид, как будто ничего и не произошло.
– А круассаны с вишней, – улыбнулась Сьюзен. – Но, насколько мне известно, Дарси ещё с малиной приготовил.
– Вишня вполне устраивает, – в подтверждение своих слов девочка взяла с подноса круассан и откусила сразу половину. – А где папа? Спасает мир?
Сьюзен мягко усмехнулась.
– Что-то вроде того, - ответила она и протянула дочери газету с заметкой. Эмили живо пробежалась по ней глазами, пережёвывая круассан.
– Ясно, – вздохнула она, отпила кофе из маминой кружки и тут же с отвращением поморщилась. – О, великий Мерлин, как ты это пьёшь?
– Кофе – это напиток богов! – пафосно произнесла Сьюзен, приняв деланно оскорбленный вид, и забрала из рук дочери чашку.
– Кофе – это напиток не высыпающихся неудачников и больных манией величия, возомнивших себя богами, – парировала Эмили, листая «Пророк».
Сьюзен возмущённо вскинула чёрные брови.
– И к кому же из них, милая дочь, ты меня причисляешь? – поинтересовалась она.
Эмили задумчиво покусала нижнюю губу.
– А тебя – к типу третьему – подражающие не высыпающимся неудачникам и страдающим манией величия, думающие при этом, что это их личное пристрастие.
– Кошмар, - Сьюзен нахмурилась. – Надо запретить дяде Ксандру с тобой общаться. Он на тебя плохо влияет.
– Запрещать надо было лет одиннадцать, этак, назад, – вздохнула Эмили и отложила газету. – Процесс необратим…
Через распахнутое окно в гостиную влетела упитанная рыжая сова, прошелестев крыльями, уселась на спинку кресла, в котором сидела юная хозяйка, и протянула той лапку с письмом. Весь облик совы как бы говорил: «Пошевеливайся, детка, я птица важная и занятая».
– Привет, – вежливо поздоровалась Эмили с совой так, будто затевала долгий задушевный разговор, и отвязала от лапки маленький свиток. Птица тут же вспорхнула и покинула гостиную тем же путём, что и прибыла.
– Вот и поздравления пошли, – предположила Сьюзен, глядя, как дочь разворачивает записку.
«Милая Эм!
Я последний мерзавец! Вместо того, чтобы тебя поздравлять, я сижу в душном кабинете для переговоров и выслушиваю каких-то мерзких старикашек, из которых килограммами сыплется песок, и парочку сомнительных личностей, подозрительно зыркающих на меня.
Я отвратительный отец, знаю, тем не менее, всем сердцем надеюсь, что ты оставишь мне торт.
И да, на каминной полке за твоим портретом есть для тебя подарок. Это я подлизываюсь, чтобы ты оставила мне кусочек торта.
Люблю, целую, голодный,
Папа».
– Это от папы, – довольно улыбаясь, сообщила Эмили.
– М-да? – Сьюзен рассматривала ногти. – Что пишет?
– Что голодный, – девочка поднялась из кресла и направилась к каминной полке, на поиски взятки.
Эмили, маленькая звёздная фея, искорка рождественского бенгальского огонька, ключница большого сундука с мечтами… Та, в которой уживаются беспощадная циничность и бесконечная любовь к людям, патологическая наивность и звериная осторожность… Откуда же ты появилась такая, Эмили Купер, и как так получилось, что вместо воспитания юной заносчивой аристократки ты получила воспитание капризной смешливой лесной нимфы?.. Просмотрели…
Эмили вернулась к столу с длинной синей бархатной коробочкой в руках, в каких продают обычно ювелирные украшения. Сьюзен с детским любопытством вытянула шею. Эмили открыла коробочку с глухим щелчком и извлекла на свет божий очередное творение ювелирной фирмы «Алмазный чародей», в магазине которой Макс Купер частенько затаривался подарками для жены и дочери. Сапфировый кулон на тонкой серебряной цепочке, внутри которого будто заперт лучик радужного цвета – у Эмили даже глаза округлились от подобной прелести.
– М-м… Таки придётся оставить ему торт, – заключила она, рассматривая подарок, лежавший на белой ладошке.
Что ни говори, а Макс Купер выбирать подарки умел. Ни один человек, с ним знакомый, ни разу не получил от него чего-то ненужного, непрактичного, что можно свалить во внушительную кучу старого хламья и забыть со спокойной душой. Купер всегда умел оставить добрую память о себе.
Металлическим холодом легла цепочка на тонкую шею девочки, и Сьюзен помогла ей застегнуть хрупкий серебряный замочек.
– Синий, – улыбнулась Сьюзен. – Уж не под будущую ли школьную форму?
Эмили издала нервный смешок. Ну да, конечно, подливайте масла в огонь, милые родители, Эмили и так не спит ночами из-за переживаний по поводу будущего факультета. А как тут не переживать? Ну да, вся семья уже не одно поколение училась на Когтевране, да и маниакальная любовь Эмили к книгам, вроде как, всё предопределяла. Но что, если… Нет, конечно, и Гриффиндор – тоже неплохо, говорят, там учатся весёлые ребята. Но, по мнению Эмили, для Гриффиндора у неё был слишком силён инстинкт самосохранения. Или Слизерин… Хотя, вряд ли – на Слизерин просто так не попадают, для этого нужно быть или представителем рода, несколько веков обучавшегося на этом факультете, или же порядочным ублюдком (так папа говорил). А Пуффендуй… Милый факультет, очень милый, но Эмили никогда не отличалась особым трудолюбием и усидчивостью. А по правде говоря, Эмили фанатично мечтала о Когтевране и твёрдо решила в первый же день сброситься с Астрономической башни, если туда не попадёт.
Огромное зеркало в серебряной раме отразило маленькую худую бледную девочку, на шее которой поблёскивал удивительной красоты кулон, довольно комично смотрящийся в комплекте с домашним халатом. Сьюзен подошла сзади и обняла дочь за плечи. И если бы их сейчас увидел кто-то посторонний, то он непременно бы вздрогнул от того, насколько они были похожи…
– Иди одевайся, красавица, и пойдём, – с улыбкой произнесла миссис Купер.
Теребя пальцами кулон, Эмили бросила последний взгляд на своё отражение и отправилась переодеваться.
Разномастная толпа в несколько потоков двигалась по узкому переулку жарким летним полуднем, задыхавшимся в нагретом дрожащем воздухе. Она напоминала то ли огромный оживлённый муравейник, то ли извергающийся вулкан, где реками лавы являлись люди, а вершиной – горделиво возвышавшийся белоснежный банк «Гринготтс». Последнее сравнение было ближе, учитывая температуру воздуха.
Жару Эмили ненавидела, считая её воплощением мирового зла. Хотя бы потому, что неизменными спутниками жары были всевозможные насекомые, а Эмили страдала инсектофобией, между прочим. Ну, как страдала… Однажды в книжке она вычитала, что такое инсектофобия, и решила, что слово очень забавное, поэтому отныне она будет ей страдать. Самое смешное, что задуманное ей удалось, и теперь она испытывала панический страх даже перед бабочками. И ещё Эмили думала, что жара – это, пожалуй, самое жуткое, от чего может погибнуть человек. Хотя, она очень долго не могла для себя решить, от чего хуже умирать – от холода или от жары. В итоге пришла к компромиссу – зимой ей казалось, что нет ничего страшнее того, чтобы замёрзнуть насмерть, а летом – погибнуть от изнуряющего зноя. Дядя Ксандр вообще считал, что страшнее всего – истечь кровью, порезавшись о бумагу, посему страницы книг и газет ему переворачивали домовики.
Миссис Купер педантичным жестом поправила кружевную шляпку от солнца.
– Куда пойдём сначала?
– Как куда?..
– Действительно, чего это я, – усмехнулась Сьюзен и, взяв за руку Эмили, направилась вверх по улице. К книжному магазину.
В отличие от большинства детей, попадающих в Косой переулок, Эмили не вертела головой по сторонам, с интересом разглядывая витрины, не тянула мать в палатку с мороженым и вообще уткнулась в пергамент со списком литературы для школы. Потому что, во-первых, чего она в этом Косом переулке не видала, а во-вторых, её жутко раздражали эти крикливые толстые базарные тётки, смахивавшие на круглые бочки, наряженные в ситцевые платья, скандалившие из-за цены на печёнку дракона. Эмили вообще не любила толпу, шумные сборища, ибо за одиннадцать лет слишком привыкла к тишине и одиночеству. Однако, нося фамилию Купер, сложно в публичном месте оставаться незамеченным. Каждый третий прохожий, попадавшийся им на пути, или салютовал Сьюзен котелком, или здоровался, или, что самое страшное, останавливался поболтать, справиться о делах, здоровье и узнать, что это за маленький ангел рядом с ней. Это при том, что лишь слепой или полный идиот не догадался бы сам по фотографическому сходству, что этот маленький ангел, желающий сейчас всем зла, – дочь.
Тем не менее, они всё же добрались до книжной лавки, и все неприятные мысли разом вылетели из головы девочки. Непонятно почему, но после раскалённой улицы внутри царила божественная прохлада, словно они попали в грот пещеры. Библиотечный запах, вид сотен, тысяч книг, расставленных стопками и рядами на высоких стеллажах, серебристая пыль, кружившая вальс в солнечном свете, бьющем из мутноватых окон, ввели юного книжного червячка в состояние, близкое к эйфории.
– Ма-ам… – только и смогла вымолвить Эмили, но мать и так всё поняла по её глазам.
– Иди, выбирай всё, что хочешь, а я пока возьму тебе учебники, – с улыбкой сказала она и забрала у дочери из рук пергамент со списком.
Счастливая Эмили пискнула что-то в знак благодарности и скрылась за стеллажом с табличкой: «Трансфигурация».
К Сьюзен подошёл полноватый мужчина, ещё молодой, но уже с залысинами, и, поправляя свой зелёный клетчатый пиджак, широко улыбнулся.
– Миссис Купер, рад вас снова у нас видеть! – он легко поклонился женщине. – Пришли купить учебники для дочки? В этом году в Хогвартс?
Куперы были почётными клиентами в книжной лавке, потому как бывали здесь, кажется, чаще, чем в гостях у дядюшки Ксандра. Сьюзен, улыбаясь, кивнула.
– Да, всё так.
Продавец взял список литературы и отправился собирать для Эмили учебники, а Сьюзен заинтересовалась полкой с кулинарными книгами. Время от времени, когда ей становилось скучно, она оккупировала кухню, выгоняла оттуда отчаянно сопротивляющихся домовиков, грозя, если не уйдут, самолично навязать им носков, и пыталась самостоятельно создать какой-нибудь кулинарный шедевр. Последний раз это был, кажется, лимонный мусс. Правда, лимона в нём оказалось чуть больше, чем нужно, но Эмили и Макс отчаянно пытались делать вид, что это просто пища богов, тайком вытирая слезящиеся глаза скатертью.
~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~
Уже минут через пятнадцать у Эмили в руках было пять книг, без которых – она это точно знала – она никак не прожила бы и дня, в том числе «История Хогвартса» (новое издание, между прочим!), «Лучшее поэтическое собрание волшебной Англии» и «Полезные заклинания на каждый день». Изучая полку со средневековыми рыцарскими романами, Эмили вдруг услышала голоса.
Это были два мужских молодых голоса: один – более резкий, грубый, с отрывистыми интонациями, другой – более мягкий, звонкий и смешливый. И, Эмили могла бы поклясться мерлиновыми штанами, замышляли они что-то нехорошее: это было ясно по заговорческому тону. Девочка осторожно, на цыпочках, стала пробираться к соседнему ряду, непроизвольно прижимая к себе книги. Наконец, она смогла расслышать, о чём говорили эти двое.
– Внизу посмотри, в заднем ряду. Такие книги на виду не держат.
– Поменьше бы ты умничал, амиго. А то сам будешь искать…
– И найду!
Рискуя оказаться замеченной, Эмили осторожно выглянула из-за стеллажа. Сердце у неё бешено колотилось, она чувствовала себя сейчас шпионкой… Нет, круче, мракоборкой Джилл, героиней серии детективных романов Теда О’Брайана, которую она зачитала до дыр и теперь использовала вместо подставки для цветочного горшка. Однако, к некоторому её разочарованию, у полок копошились двое подростков, а вовсе не уголовники-рецедивисты. Один стоял, вальяжно прислонившись к стеллажу, и вертел в пальцах волшебную палочку (им что, уже есть семнадцать?..). Это был высокий парнишка с длинными, до плеч, чёрными волосами, насмешливым, чуть надменным взглядом и совершенно очаровательной улыбкой. Было в его лице что-то неуловимо пафосное, светское... И это что-то самым причудливым образом сочеталось с магловской серой футболкой и столь же магловскими потёртыми джинсами. У Эмили было отчётливое впечатление, что его лицо ей знакомо… Второй, тот, что копошился в книгах, сидя на корточках, был не менее черноволос («Уж не братья ли?» - подумалось Эмили), но его волосы торчали в разные стороны, не хуже ёршика, которым Дарси моет бутылки. Что, впрочем, нисколько не умаляло его очарования. Он носил очки, квадратные, в тонкой золотистой оправе, которые сейчас сползли к самому кончику носа от усердия, которое он прикладывал к поиску какой-то книги. И он тоже был одет, как магл, в светлые летние брюки и зелёную футболку.
– Милорд, вы не могли бы быть так любезны и…
– Иди к чёрту.
– Шевели-ись, я есть хочу! На ужин сегодня божественная картофельная запеканка с мясом, под белым соусом, посыпанная…
– Тебе бы только жрать. Нашёл! – парень выпрямился, держа в руках маленькую неприметную книжицу в красной обложке. Прочитать с такого расстояния название для Эмили не представлялось возможным.
– Слава Мерлину, – облегчённо вздохнул его друг. – Так, у тебя денег сколько?
– Чего у меня сколько, прости? – поинтересовался второй, спустив очки к переносице педантичным жестом.
– Деньги – это…
– Дружище, я при тебе потратил последние на новую мастику для метлы.
Длинноволосый юноша почесал затылок.
– Ну тогда… По старому плану, что ли?
– Само собой.
Эмили заинтересовано вытянула шею, выцепив из диалога слово «план».
– На счёт три, – сказал мальчик в очках, осторожно выглядывая из-за стеллажа и высматривая хозяина лавки.
Друг кивнул.
– Раз… Два… ТРИ!
С оглушительным звуком сразу три стеллажа рухнули, сбивая за собой другие, словно костяшки домино, книги градом посыпались с пола, и в этой суматохе Эмили только в последний момент заметила, что двое друзей бегут прямо на неё. Она вжалась в полку, больно ударившись спиной, а из рук высыпались выбранные с такой тщательностью драгоценности. Звон стекла и испуганные крики покупателей возвестили о том, что преступники покинули лавку, выбив дверное стекло.
Покупатели «Флориш и Блотс» по-разному отреагировали на произошедшее. Какая-то возмущённая мамаша утаскивала за руку вопящего и упирающегося сына, выкрикивая что-то насчёт «безобразия», «сумасшедшего дома» и «я буду жаловаться». Пожилой мужчина, корчась и кряхтя, поднимал с пола увесистые тома, которые, видимо, выронил от неожиданности, как и Эмили. В очереди же перед кассой завязался оживлённый разговор.
– Бардак! – заявила полная женщина с большой родинкой над губой, одетая во всё чёрное, что было чудовищно для такой жары. – Средь бела дня! И это наша молодёжь! В Азкабан бы их!
– Извольте, милочка, зачем же сразу в Азкабан, это же дети! – возразил приземистый мужчина с короткими жёсткими рыжими усами и в котелке. – Вы же тоже были молоды. Я полагаю, – добавил он, подумав.
Женщина возмущённо фыркнула и поправила и без того идеально сидевшую шляпку.
– Уж поверьте, была, однако не развлекала себя грабежом и разбоем средь бела дня!
– А вот я считаю, – прокряхтел собравший, наконец, свои книги старичок, вставая за усатым мужчиной, – что все проблемы идут из семьи! Наверняка сорванцам просто уделяют мало внимания…
Эмили нашла взглядом мать – та стояла в самом начале очереди, вполуха прислушиваясь к спору, – и направилась к ней.
– Вот ты где! – обеспокоенно сказала Сьюзен, забирая из рук Эмили книги и складывая их на прилавок. – Эти двое тебе ничего не сделали? – она осмотрела дочь с ног до головы, словно проверяя, все ли конечности на месте.
– Ну, как сказать, – Эмили почесала затылок. – Они разбили мне сердце! Мам, у одного из них таки-ие глаза!..
Сьюзен сокрушённо покачала головой.
– Я убью дядю Ксандра, клянусь.
Наконец, в лавку вернулся хозяин. Красный и дрожащий от гнева, он напоминал сейчас взрывающуюся клюкву, которая росла в одном из уголков сада Куперов. Взгляды покупателей тут же обратились на него.
– Дамы и господа, от лица руководства магазина приношу свои искренние извинения за причинённые неудобства. Могу вас заверить, – тут он взял театральную паузу и оглядел присутствующих, видимо, чтобы ни у кого не осталось сомнений в его словах, – что виновники в скорейшем времени будут наказаны!
Он промокнул лоб клетчатым платком, убрал его в карман пиджака и проследовал за кассу.
– Вы уж простите, – продолжал он извиняться, принимая у Сьюзен книги и отбивая чек, – это ведь не моя вина. Я же вот сколько раз Фрэнсису говорил, что надо Сигнализационное ставить, а у него ведь в одно ухо влетит, в другое вылетит, бездарный помощник, знаете ли… В наше время так трудно найти добросовестный персонал, госпожа Купер, так трудно…
Расплатившись за книги, Сьюзен и Эмили покинули, наконец, беспокойное место, вновь выйдя под безжалостно палящее солнце. Осколки дверного стекла продолжали лежать на серой брусчатке перед магазином, сияя в солнечных лучах, точно россыпь маленьких алмазов. То ли всем было лень сказать «Репаро», то ли просто нравилось смотреть на переливающиеся стёклышки, но убирать осколки никто, кажется, не собирался. Хотя, можно предположить, что хозяин магазина просто хотел сохранить улики до выяснения личностей хулиганов.
Эмили и Сьюзен бродили по магазинам ещё часа два. За это время Эмили успела выяснить, что для зелий лучше всего использовать крылья мотыльков, пойманных в июле, потому что «от них навар крепче»; волшебных кошек лучше не кормить речной рыбой, потому что у них могут посинеть усы, а шёлк для мантий бывает трёх разновидностей, но в Британии мало кто об этом знает, потому что китайцы импортируют только два, а третий - исключительно для внутренней торговли. Теперь же, сидя в спасительной тени летнего кафе Флориана Фортескью и поедая клубничное мороженое, девочка мечтала только о прохладном душе и о прекрасной, великолепной, потрясающей кровати в своей комнате. Мерлин, как же она раньше не осознавала всей её прелести! Лишь теперь, когда руки и ноги нестерпимо ныли от усталости, она прозрела. Сьюзен выглядела не лучше и, прикрыв глаза от удовольствия, потягивала ледяной молочный коктейль. Тяжёлые покупки они отправили в поместье с домовиком, но на сегодня поход по магазинам ещё не закончился.
Вероятно, лавка Олливандера была единственным местом в Косом переулке, где Эмили ещё ни разу не была. И, несмотря на более чем скромную обстановку, это место ей показалось самым волшебным из всех, которые она когда-либо посещала, стоило ей робко приоткрыть скрипучую дверь с грязной табличкой «Семейство Олливандер – производство волшебных палочек с 382-го года до нашей эры» и сунуть свой носик внутрь. Какие уж тут синие усы, если один вид безликих ровных стопок из длинных коробочек вызывал приятную дрожь нетерпения во всём теле. Магазин чем-то напомнил Эмили усыпальницу – здесь было неожиданно тихо и прохладно. Жара, шум, уличная суета словно остались в другом мире, когда старая скрипучая дверь закрылась за их спинами, задорно и мягко звякнув медным колокольчиком.
В углу стоял стул, кривой и старый, а напротив него – прилавок с деревянным кассовым аппаратом. В витрине на новенькой фиолетовой бархатной подушке красовалась одна-единственная палочка. Оглядевшись, Эмили сделала вывод, что ремонт здесь не делали с 382-го года до нашей эры.
Сбоку открылась скрипучая дверь, и из комнатки, примыкающей к лавке, появился хозяин. Уже довольно пожилой человек, в чьих, с проседью, мышиных волосах виднелась внушительная лысина. Он был очень худощав, угловат, а светлая кожа, изрезанная глубокими морщинами, казалась сухой и тонкой, как слоёное тесто. Но главное – это глаза. Его глаза, светло-голубые, почти бесцветные, напоминали лёгкий карандашный набросок и заставляли смотреть в них неотрывно. Эмили показалось, что Олливандер похож на моль пенсионного возраста.
– Добрый день, добрый день, - проговорил он, улыбнувшись, и было в его улыбке нечто, вызывающее опасения. Его взор обратился к Сьюзен, которая стояла в углу, поставив сумки с покупками на стул.
– Миссис Купер, рад снова видеть вас у себя, – отвесил он женщине скромный поклон и вновь перевёл взгляд на Эмили. – А это, как я понимаю, юная мисс Купер, пришла за своей первой палочкой, – проговорил он без намёка на вопросительную интонацию.
– Да, это я. Здравствуйте, – кивнула Эмили и улыбнулась – ей нравился Олливандер.
– Что ж, поглядим, – он изучающее осмотрел девочку с ног до головы. – Поглядим…
Мастер волшебных палочек достал из внутреннего кармана мантии длинную линейку с серебряными делениями, которой стал измерять Эмили во всех возможных направлениях. «Они бы с мадам Малкин могли стать прекрасной семейной парой», – подумалось Эмили, когда с нее второй раз за день стали снимать мерки. Сочтя, наконец, что с Эмили достаточно, он убрал измерительный прибор и отошёл к прилавку с видом, как будто всё понял. Вообще всё.
– Попробуем вот что, – Олливандер вытащил из-за прилавка длинную узкую коробочку и вынул из неё палочку. Палочка была какая-то некрасивая, и Эмили не хотелось её пробовать, но девочка послушно приняла её из рук продавца. – Одиннадцать дюймов, тис и перо феникса! Взмахните!
Эмили помахала палочкой так, как будто отгоняла муху, и Олливандер сразу её отобрал.
– Нет, не то.
Ясное дело, что не то, она же некрасивая!
– Тогда, быть может, это – старик протянул Эмили другую палочку. Но она показалась Эмили слишком длинной и заострённой. Такой и глаз можно выколоть. – Тринадцать дюймов, орешник, волос из хвоста единорога, великолепна для сражений!
Эмили взмахнула палочкой, но та дёрнулась и выпала из рук.
– По-моему, ей не нравятся брюнетки, – предположила Эмили. Олливандер улыбнулся, поднял палочку и убрал на место.
– Вы милая девочка, Эмили, – проговорил он. – И у меня есть… Где же это… – Олливандер скрылся за прилавком, какое-то время там копошился, а потом выпрямился, держа в руках ещё одну длинную коробочку. – Вот она, проказница! Возьмите её, Эмили, – он раскрыл коробочку и протянул ей.
Когда эта палочка оказалась в пальцах Эмили, она почувствовала, что ей определённо очень удобно её держать. Поверхность палочки была очень гладкая и холодная, но вдруг пальцы ощутили тепло и приятное покалывание. Она была немного короче и толще той, что предлагал Олливандер до этого, к тому же была сделана из очень тёмного, почти чёрного дерева, и выглядела очень изящно. Эмили взмахнула ей, и покалывание распространилось по всей руке до плеча.
– Она мне нравится, – заключила Эмили, улыбаясь, и, к её радости, Олливандер ответил:
– Вы ей тоже приглянулись, милая Эмили. Одиннадцать с половиной дюймов, эбонит и жила из сердца дракона, жёсткая, прекрасно подходит для превращений, – перечислил мастер технические характеристики. – Чудесная палочка. А с вас пять галлеонов, – повернулся он к Сьюзен.
Та достала из сумки красивый кошелёк из драконьей кожи, отсчитала пять золотых монет и отдала мастеру.
– Вам упаковать? – Олливандер помахал коробочкой.
– Не надо мне упаковывать! – Эмили быстренько спрятала палочку в карман, пока не отобрали. Сьюзен усмехнулась.
– Спасибо вам, мистер Олливандер, мы тогда пойдём, – сказала она продавцу, а тот снова чуть заметно поклонился. Эмили поклонилась ему в ответ и направилась к выходу вслед за матерью.
Но, когда Сьюзен уже вышла из лавки, звякнув колокольчиком, Эмили вдруг поняла, что не может двигаться. Обернувшись, она поняла, что зацепилась платьем за гвоздь, беспардонно торчавший из старого прилавка. Пока она старалась аккуратно отцепить тонкую материю платья, не порвав её, Олливандер вдруг заговорил очень тихо, с интересом наблюдая за попытками девочки отцепить платье:
– Знаете, Эмили, это ведь очень необычная палочка.
Эмили подняла голову и встретилась взглядом с его серыми глазами. Они сейчас выражали то ли непонимание, то ли, наоборот, осознание вселенской мудрости, они торжественно сияли, но, в то же время, выражали какой-то неясный страх.
– Эта палочка, – продолжал он, – очень долго ждала своего хозяина. Понимаете?
– Не очень, – Эмили сумела, наконец, аккуратно освободить платье от гвоздя, но на нежной такни всё же осталась небольшая зацепка.
– Вы поймёте, – пообещал Олливандер и быстро скрылся за дверью своей комнатки. Снова послышался звон дверного колокольчика.
– Дочь, ты где? – в дверь заглянула Сьюзен.
– Я за гвоздь зацепилась, – Эмили продемонстрировала своего железного обидчика и поспешила прочь из лавки.
«Вот что этот старик хотел сказать? – размышляла Эмили, когда они с матерью неторопливо двигались по переулку. – Долго ждала хозяина… Это какое-то пророчество? То есть, я тоже буду долго ждать хозяина? Да чёрта с два кто-то станет хозяином Эмили Купер! Поймёте… Ну, пойму так пойму, не дура же я, в конце концов…»
– Эмили, мы же не купили перья и пергаменты, – вдруг вспомнила Сьюзен.
Эмили вытаращила глаза. Она не верила, просто не верила, что придётся ещё куда-то идти. Ноги уже просто отказывались передвигаться.
– Мам, может, в другой раз? Не знаю... Закажем по почте...
– Раз уж мы здесь, давай сделаем всё сразу, – Сьюзен тоже не очень-то тянуло идти в магазин за канцелярскими товарами, но захотелось непременно доделать все дела до конца.
Эмили обречённо вздохнула, и они отправились в магазин, благо, он был недалеко. Возле магазина стояла лавочка, поэтому Сьюзен заявила:
– Девочка моя, ты уже взрослая, тебе целых одиннадцать лет, поэтому ты вполне в состоянии сама сходить и купить всё, что нужно.
Сьюзен вручила Эмили кошелёк и уселась на лавочку, не принимая возражений.
Эмили ещё раз обречённо вздохнула и отправилась в магазин одна.
Магазин канцелярских принадлежностей "Четыре пера" разительно отличался от лавки Олливандера. Здесь было просторно и светло, вдоль всех стен тянулись стеклянные прилавки с огромным количеством товаров самых различных видов. Народу в магазине почти не было, только какая-то худая женщина в возрасте спорила с мужем, можно ли разбавлять чернила, меняющие цвет, водой, и ещё один очень угрюмый и растерянный мальчик изучал в дальнем конце магазина орлиные перья. Эмили тоже решила ознакомиться с ассортиментом. Пройдя вдоль всех прилавков, она захотела половину увиденных товаров, и мамин кошелёк так сладко и так некстати звякал золотыми монетами в сумке... Но Эмили решила хоть раз в жизни поступить, как ответственный, здравомыслящий ребёнок, достала список предметов, необходимых первокурсникам, и подошла к кассе, чтобы попросить их у продавщицы. Но уже у самой кассы она вдруг увидела вещь, которая моментально выбила из головы все мысли об ответственности и здравомыслии. На прилавке красовалась необыкновенной красоты (и цены) записная книжка. Книжка была в обложке из тёмно-сиреневой кожи, прошитая серебристой нитью, а обложку украшал тонкий, искусный тиснёный узор, тоже серебристый. Эмили совершенно случайно вспомнила, что мама обещала купить ей в Косом Переулке подарок на День рождения, но пока что этого не сделала... Однако цена и правда поражала воображение.
– Юная мисс, вас что-то интересует? – проворковала продавщица.
Эмили подняла на неё взгляд. Это была некрасивая женщина лет сорока пяти, с бородавкой на щеке, тусклыми русыми волосами и в жутком пиджаке в красно-зелёную шотландскую клетку. Она смотрела на Эмили очень учтиво и ласково.
– Меня – да. Вот эта вот записная книжка, – Эмили ткнула пальцем в стекло.
Продавщица опустила очки с головы на нос, выудила с витрины книжку и внимательно рассмотрела.
– О да, у вас замечательный вкус! Это очень качественная вещь!
– Да, и очень дорогая, – кивнула Эмили. Пять галлеонов она только что отдала за волшебную палочку, и отдавать ещё пять за записную книжку было бы немного странно.
– Ну, она того стоит! – горячо заверила её женщина. – Знаете, это ведь ручная работа. Бумага изготовлена из редкого вида кедра, произрастающей только в небольшой резервации на юге Ирландии, кожа Моравского Карликового дракона, прошита шёлковой серебряной нитью, и…
– Да ладно? – Эмили и продавщица оглянулись. Пожилая дама, спорившая с мужем, недовольно скривила тонкие губы. – Милочка, я имею учёную степень в области травологии, и могу вам с полной ответственностью заявить, что в Ирландии кедры не растут.
– Но... Ведь... – опешила продавщица, а вот Эмили вдруг вспомнила прекрасно иллюстрированную книгу "Драконология", стоявшую у неё дома на полке, и она точно помнила, что…
– А у Моравского дракона ярко-оранжевая кожа!
Кажется, продавщица была просто морально раздавлена. Она обречённо переводила взгляд то на строгую пожилую даму, то на маленькую девочку, которые только что поймали её на мошенничестве, и даже не знала, чем ещё оправдаться.– Но... Ну, вы же понимаете, на продаже перьев далеко не уедешь, и...
– Не знаю, куда вы, дамочка, собрались ехать, но советую вам сделать скидку для этой юной леди, если не желаете, чтобы мы пожаловались, куда следует.
Продавщица потеряно опустилась на стул возле кассы. На минуту повисло молчание, для Эмили комичное, для продавщицы гробовое, для пожилой дамы торжествующее, а для её мужа обречённое. Угрюмый мальчик, давно стоящий в очереди, устало ждал, когда они все, наконец, разберутся.
– За два сикля возьмёте? – наконец, вымолвила продавщица. – Почти по себестоимости...
– За два возьму, – Эмили весело улыбнулась и потянулась за кошельком. – А, да, ещё мне, пожалуйста, пять простых перьев, набор пергамента, чернила…
Десять минут спустя Эмили и Сьюзен уже отправились обратно во "Флориш и Блоттс", чтобы вернуться домой тем же путём, что и прибыли.
Жара не спадала до самого вечера.
~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~
В кухне дома Поттеров горел свет. Мимо окна прохаживался хозяин дома, который был так чертовски зол, что, вздумай он прикрыть окно занавеской, та бы, вероятно, вспыхнула.
На кухонном столе стояла огромная кастрюля ароматнейшего овощного рагу, но сегодня ужин откладывался. Маленькая эльфиха Тэсси, опустив глазки, покорно ждала, когда уже хозяин перестанет истерить и позволит семье отведать её кулинарный шедевр, однако надежда таяла с каждой минутой.
Вообще, сегодня был чудесный летний вечер, и совершенно ничего не предвещало беды – до той минуты, пока в окно не постучала клювом большая рыжая сова. Каким-то образом владельцу книжной лавки удалось вычислить преступников, и теперь он в вежливой форме предлагал мистеру Поттеру и мистеру Блэку оплатить нанесённый ущерб, в противном же случае он будет вынужден заявить на малолетних хулиганов, куда следует.
– Чёрт тебя подери, Джеймс! Это уголовное преступление, ты хоть понимаешь? – Чарльз ударил кулаком по столу так, что тарелки звонко подпрыгнули, а эльфиха шмыгнула в шкаф под раковиной, плотно прикрыв за собой дверцу. – Это уму непостижимо! Это…
– Пап, ну перестань, мы ведь никого не убили…
– И ты этим гордишься, да? Гордишься? – голос отца звенел от гнева, но Джеймсу, казалось, было совершенно всё равно. Он невозмутимо разглядывал заусенец на пальце. Это зрелище, видимо, настолько обескуражило Чарльза, что плечи его сникли, и он опустился на стул, тяжело дыша. Достал из кармана серебряный портсигар, вытащил длинную папиросу, зажёг её от палочки, сделал глубокую нервную затяжку. По просторной кухне распространился сладковатый запах элитного табака. После двух выпущенных в воздух струек дыма Чарльз вновь заговорил, предельно спокойно на сей раз. – Сын, скажи мне, только честно и откровенно, хорошо?
– Без проблем, – Джеймс начал грызть ноготь.
– Скажи, каким образом мне удалось воспитать из единственного сына, которому мы с матерью дали, наверное, всё, что можно было в этой жизни дать, такого циничного ублюдка?
Джеймс картинно почесал затылок.
– Вы меня плохо кормили.
– Пошёл вон с глаз моих, щенок! – рявкнул Чарльз, снова ударив по столу кулаком. Эльфиха в шкафу сдавлено пискнула.
– И тебе спокойной ночи, – Джеймс неторопливо поднялся со стула и, потягиваясь, направился в свою комнату.
Чарльз только сейчас заметил, что стряхнул пепел прямо на брюки. Коротко выругавшись, он принялся их отряхивать.
~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~
Уже почти в полночь Эмили сумела, наконец, добраться до вожделенной широкой кровати. Видимо, чувствуя свою вину за дневной беспощадный зной, природа решила искупить её не менее безжалостным холодным ливнем, громко барабанившим в закрытые окна. И если бы Эмили не была столь уставшей, она бы непременно отправилась под ним гулять. Но не сейчас. Сейчас ей хотелось просто закрыть глаза и проспать дня три. Если последствия длительного похода по магазинам были быстро ликвидированы огромной кружкой холодного лимонада, приготовленного Дарси, и часом отдыха на лавочке в саду, то последствия вечеринки в честь её дня рождения могла ликвидировать, пожалуй, только гильотина. Ног Эмили не чувствовала в принципе – тётя Шелли, четвероюродная сестра отца, была настолько тверда в решении научить Эмили ходить на каблуках, что та сейчас благодарила небеса просто за то, что ничего себе не сломала. Нет, ну а как же можно отказаться от эксклюзивной пары работы самого месье Труве, в туфельках которого щеголял весь лондонский высший свет? Да очень просто можно было отказаться, на самом деле, но неприлично же… Однако каблук длиной четыре дюйма не шёл ни в какое сравнение с подарком дяди Экберта, коллеги отца, который решил, что одиннадцать лет – вполне подходящий возраст для сватовства, и притащил на празднество своего толстого тринадцатилетнего племянника Дона. Уже одного того, что вокруг его головы был повязан роскошный подарочный бант, хватило бы, чтоб Эмили скончалась от смеха. Но когда, по сигналу Экберта, мальчик начал петь арию Дона Жуана голосом петуха, которого душат, Эмили пришлось покинуть комнату, чтобы хоть немного отойти от истерики смеха.
Но превзошёл всех, разумеется, дядя Ксандр. После пафосной поздравительной речи, которая длилась так долго, что Эмили успела навернуть два куска торта, он взял небольшую паузу, после которой вручил племяннице какой-то зелёный комочек меха. Когда комочек зашевелился и явил гостям свою заострённую мордашку, и когда гости поняли, что это есть не что иное, как экземпляр редких карликовых зелёных крыс, разведением которых дядя Ксандр недавно занялся, в обморок упало пять женщин. Остальные же подняли такой визг, что Дарси потерял сознание и рассыпал по полу конфеты, поднос с которыми он как раз нёс к столу. Эмили это так развеселило, что она объявила себя навеки фанатом этого существа и, в честь дяди, нарекла его Александром.
Сейчас, когда всех гостей откачали, отпоили огденским виски и отправили по домам, а Александра надёжно закрыли в клетке, Эмили лежала и думала о том, какая же всё-таки у неё безумная семейка.
Блаженно растянувшись под одеялом, Эмили закрыла глаза и уже начала засыпать, как вдруг почувствовала рукой какой-то твёрдый предмет, лежащий под простынёй. Ах да, это же дневник… Точнее, это была та самая записная книжка, купленная сегодня в Косом Переулке. Но Эмили уже решила, что это будет именно дневник. Потому что каждая нормальная девушка должна вести дневник. Эмили сделала такой вывод недавно, после прочтения исторического романа "Дочь лорда Рэндала", где главная героиня записывала в дневник всю свою жизнь. Правда, ещё она записывала туда некоторые свои политические воззрения, чем в итоге чуть не спровоцировала войну между Англией и Испанией, но это же, право, такие мелочи!
Усталость была мгновенно забыта, Эмили вскочила с кровати, насмерть перепугав кошку, которая спала в её ногах, достала из столешницы перо и чернила, забралась на подоконник и открыла форзац записной книжки. Эмили понятия не имела, как надо вести дневники, но первое, что необходимо было сделать, это она точно знала, – подписать его. Привычка подписывать все свои вещи передалась ей от матери. Больше всего на свете Сьюзен ненавидела, когда кто-то трогал её вещи. Видимо, потому, что детство её было не особо радужным, и своих вещей у неё было очень мало, поэтому каждый личный предмет расценивался ей как настоящее сокровище. Теперь же, когда вещей было предостаточно, Сьюзен всё равно предпочитала, чтобы никто не прикасался к ним. И Сьюзен считала, что если вещь подписать, то никто её трогать и не будет, ведь когда человек ясно видит, что у вещи есть хозяин, то желание потрогать её пропадает. По крайней мере, так ей казалось, поэтому её вензелями в доме было украшено всё, принадлежащее ей, вплоть до баночек с жидким мылом. Эмили тоже ненавидела, когда кто-то прикасается к её имуществу. Этим правом была наделена лишь эльфиха Дорис, убиравшая комнату девочки, и та уже давно запомнила, какая вещь где должна лежать, поэтому обычно никаких претензий ей Эмили не предъявляла. И сейчас, выведя на внутренней стороне обложки блокнота слова "Дневник Эмили Купер", Эмили уже совершенно по-другому стала воспринимать эту небольшую книжечку. Теперь это была её личная вещь, такая, какую можно дать экстрасенсу, если Эмили вдруг пропадёт без вести, чтобы тот почувствовал её энергетику, такая вещь, какую можно дать собаке, берущей след…
Так, что там дальше? Дата. Открыв первую страницу записной книжки, Эмили аккуратно написала сегодняшнюю дату. Ну вот, теперь, вроде как, нужно написать что-то умное. Эмили коснулась бумаги кончиком пера, и вдруг поняла, что писать - это, оказывается, очень просто. Строчки потекли сами собой, освобождая в голове Эмили хоть немного свободного места, предназначенного для ночных сновидений. Иначе бы она сейчас просто не заснула, с такой-то кашей в голове.
"21 июля 1975 года
Мне всегда казалось, что у каждого слова на земле должно быть пять качеств. Будь то какой-то конкретный предмет, или же абстрактное понятие. Это ведь просто необходимо для целостного восприятия слова! Мне казалось, что у "комода" должен быть свой цвет, запах, вкус, текстура и звук, так же, как и у "революции", или у "неба". Непременно все пять. И у имён тоже. Вот, например, у Олливандера. Слово "Олливандер"- оно зелёного цвета, такого, какой получается, если солнце светит сквозь листву дерева. А на вкус оно, как оливки, но пахнет вовсе не оливками, а так, как пахнет после сильной грозы. А если потрогать слово "Олливандер", то оно будет гладким и, одновременно с этим, слегка ребристым. А звук этого слова - это звук гитарного аккорда F (дядя Ксандр, когда пытается сделать вид, что умеет играть на гитаре, гордится своим превосходным F, хотя, в общем-то, кроме него ничего играть больше и не умеет).
Но что это я об Олливандере... Он, конечно, чудный, а в ещё большей степени чудной, но не ему вовсе хотела я посвятить первую запись в своём дневнике.
Сегодня я вдруг поняла, что очень счастлива. В принципе, наверное, было бы странно, если б одиннадцатилетняя девочка, у которой есть мама, папа, кошка, куча еды, широкий подоконник и сегодня День рождения, была бы несчастной. И тогда мне стало интересно, какими же качествами обладает слово "счастье". Этим размышлениям я посвятила половину поздравительной речи дяди Ксандра и один кусок вишнёвого торта. И вот что я надумала... Счастье – чёрного цвета. Цвета моих волос и цвета шёрстки моей любимой кошки, цвета чернил, которыми я пишу эти строки, и ещё цвета летней ночи. А ещё оно немного синее, как водная гладь и как папин подарок, а ещё как черничное мороженое у Флориана Фортескью. Правда, там ближе к фиолетовому, но пусть будет синее. И ещё чуть-чуть серебристое. Серебристое, как... Не знаю, как серебро. И как звёзды. А на вкус счастье - оно апельсиново-лимонное, и чуть-чуть газированное. Если счастье потрогать, то оно будет горячим, а ещё твёрдым и острым, как лучи морской звезды. Счастье пахнет почему-то ежевикой, а звучит, как сотня маленьких колокольчиков. Вот такое оно, моё счастье.
Интересно, а со временем качества слов меняются? Изменится ли когда-нибудь моё счастье? Интересно будет подумать об этом когда-нибудь, лет через десять, например.
Эмили устала и хочет спать. Спокойной ночи".
~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~
Сириус Блэк сидел в своей постели и глядел в окно, туда, где булыжники площади Гриммо покрылись чёрным глянцем от тяжёлых ливневых капель. Ненависть и злость, бушевавшие в его душе каких-то полчаса назад, уже немного улеглись, только вот он всё никак не мог улечься. То и дело вспоминал сегодняшний разговор со своим семейством по поводу порочащего их дом поведения. Впрочем, какой разговор? Это было почти два часа сплошного оскорбительного ора его мамаши, которая всё время порывалась отлупить сына веером, но отец то и дело осторожно хватал её за руку, не давая приблизиться к сыну. Сириусу, в отличие от Джеймса, в общем-то, повезло, так как сова от владельца "Флориш и Блотс" прилетела к ним уже после того, как они поужинали. Но вот посуду убрать со стола Кикимер ещё не успел, поэтому, как только Вальбурга пробежала глазами по листку бумаги, дорогой китайский фарфор со звоном полетел на пол, разбрызгивая по нему белоснежные осколки. Да, Вальбурга Блэк любила бить посуду. Это было для неё одним из любимейших способов снять нервное напряжение, наряду с раскладыванием пасьянсов, рисованием витражей и оскорблениями младшего сына.
В доме Блэков, в общем-то, не принято было поднимать друг на друга руку - не потому, что это считалось негуманным, а потому, что Вальбурга Блэк могла словами бить куда больнее, чем плетью, и не видела в телесных наказаниях особого смысла. Но всё же сегодня она ударила Сириуса, вырвавшись из рук мужа. Дала такую пощёчину, что у Сириуса хрустнула шея. Она говорила такие слова, каких ещё никогда не говорила, поливала грязью так изощрённо, как ещё никогда не поливала... Но всё бы ничего, если бы не финал жуткой сцены, когда влетевшая в окно сова Эльба, принадлежащая Сириусу, и принёсшая письмо от Джеймса, пала от зелёного луча, пущенного в неё Вальбургой Блэк.
- Так будет с каждой тварью, которая принесёт тебе послание от этого аморального ублюдка, - спокойно заверила она сына, взглядом приказывая эльфу убрать с глаз мёртвое тельце несчастной птицы. На этом воспитательный процесс был окончен - мать посчитала, что на сегодня достаточно наказала сына, и принялась за чтение журнала.
Сириус не стал спорить с матерью по поводу того, что у них немного разное понимание слова "аморально", он ринулся к двери, чтобы как можно быстрее, сию же секунду покинуть это проклЯтое место и больше никогда, никогда не возвращаться, бежать от этих психов так далеко, как только получится... Но отец преградил ему путь. Все двери, ведущие из дома, в этот же вечер были плотно запечатаны заклинаниями, как и окна, а палочка Сириуса была заперта Орионом в сейф так надёжно, что достать её, пожалуй, теперь было возможно лишь через отцовский труп.
Сириус заперся у себя в комнате, твёрдо решив, что не покинет её до самого первого сентября. Ну, разве что в туалет. Брата, зашедшего узнать, как он, Сириус послал так далеко, что даже сам удивился, откуда знает настолько ругательные слова. Теперь есть только дождь за окном. И если бы не чёртов сегодняшний вечер, то Сириус бы непременно отправился под ним гулять...
А ведь Сириус помнил, что когда-то всё было не так. Когда-то мама и папа водили их с Регулусом в волшебный цирк Де Перье, когда тот приезжал в Лондон с гастролями из Парижа. Они смотрели на летающих тигров и на дрессированных карликовых драконов, и на заклинателей огня, умевших складывать из языков пламени любое слово. Когда-то ему покупали столько сладкой ваты, сколько он хочет, а потом мать укладывала его, четырёхлетнего, спать и пела ему колыбельную. И, невзирая на то, что текст колыбельной почему-то повествовал о взятии Бастилии, он так любил засыпать под мамин голос... Тогда он ещё не был похож на сирену воздушной тревоги, и рот её ещё был относительно чист и не выкрикивал столь грязных оскорблений. И где она только их понабралась? Не иначе, как на этих дурацких сборищах, которые родители называли "культурными вечерами".
Однажды к ним в дом начали приходить какие-то люди, если верить отцу, то "самых чистых кровей в Британии", они рассаживались в гостиной и беседовали под стаканчик бренди и сигары. Одно время пытались привлечь к этим вечерам и Сириуса с Регулусом. Сначала оба не проявляли ни малейшего интереса к "взрослым" разговорам, но однажды им всё же стало интересно. После одного такого вечера Регулус стал регулярно посещать по субботам культурные вечера, а Сириус проникся к ним таким глубоким отвращением, что ему тошно было даже просто находиться в доме, когда он снова наполнялся странными личностями "самых чистых кровей", и он старался на это время сбежать как можно дальше от площади Гриммо. Эти люди приходили и говорили жуткие вещи, от которых волосы становились дыбом. Говорили, что будущее мира за волшебниками, способными изменять пространство и время, и что если сейчас не начать изводить всю магловскую нечисть, то им никогда не видать светлого будущего для себя, своих детей, внуков и правнуков. Говорили о какой-то великой миссии, возложенной на плечи чистокровных семей. Как понял Сириус, а он, в общем-то, дураком не был и всегда всё понимал правильно, эти люди говорили красивыми воодушевляющими словами о самом настоящем истреблении маглов, которые для этих людей были чем-то, вроде саранчи. Всё это смахивало на жутковатую секту фанатиков, грамотно промывающих мозги людям со слабой психикой. Откуда взялись эти люди и почему вдруг стали приходить к ним в дом каждую субботу, Сириус не имел понятия, но понял, что именно после начала общения с ними его родители, всегда, в общем-то, бывшие снобами и кичившиеся своим происхождением, теперь превратились в моральных уродов. Особенно мать. С отцом Сириус иногда мог общаться на какие-то отвлечённые темы, иногда даже с неподдельным интересом. Орион Блэк был отличным знатоком истории и географии, он любил рассказывать сыну о былых временах, войнах, подвигах их предков. В детстве Сириус после таких разговоров долго не мог заснуть – его воображение рисовало ему захватывающие кровавые баталии, морские походы и бескрайние земли Скандинавии. Когда-то в его комнате стоял великолепный старинный глобус. Глобус был волшебный, и когда Сириус прикасался к какому-нибудь названию на нём, то над глобусом тут же возникала небольшая панорама того места, куда он указал. Так маленький Сириус Блэк часто совершал путешествия в миниатюре по Индии, Кавказу, Британским островам, Средиземноморью и по Латинской Америке. Глобус Сириусу тоже подарил отец. Только потом, после одной из их с Джеймсом выходок в школе, глобус забрали из комнаты в наказание, и Сириус так и не узнал, куда его дели.
Но, Мерлин, куда, куда же всё это делось?.. Куда делось время, когда они, Блэки, любили друг друга? Почему в один прекрасный момент Вальбурга отперла кладовку, достала из неё головы домашних эльфов семейства Блэк и развесила их по стенам, хотя раньше смертельно боялась соваться в эту темную комнатушку? Почему в один прекрасный момент любимый сын стал "осквернителем рода и позорищем плоти" просто потому, что ему тошно было слушать разговоры об истреблении маглорождённых? И вовсе не по той причине тошно, что он очень уж хотел идти против мнения родителей, а лишь потому, что родился с уравновешенной психикой и с доброй душой?
Сириус никогда этого не понимал и всегда жалел, что где-то пропустил этот момент. Пропустил момент, когда Блэки разучились любить друг друга. Когда родители научились ненавидеть сына, а сын научился ненавидеть их. Как жаль, что он пропустил этот момент и не сумел ничего сделать...
Но это ничего. Скоро, совсем скоро он окончит Хогвартс и будет свободен. И пойдёт из этого тараканника на все четыре стороны. Они с Джеймсом, Лунатиком и Хвостом откроют какое-нибудь своё дельце и будут жить весело и свободно. Скоро, совсем скоро...
Сириус Блэк заснул, и ему снилось, как они с Джеймсом стащили из кабинета директора Распределяющую Шляпу и расшили её отвратительными розовыми цветочками, а она так недовольно верещала... Какой же прекрасный это был сон...
