Глава 1Литл-Уингинг в графстве Суррей был, возможно, одним из самых красивых и уютных городков в Британии. Тисовая улица была, вероятно, самой чистенькой и благоустроенной улицей в городе. А дом под номером четыре, был, безусловно, самым ухоженным и аккуратным домом. Сад, окружавший его, можно было смело помещать на обложку журнала «Лучшие английские сады». Нигде ни травинки лишней, сияют начищенные фигурные решетки, а цветы стоят ровно, как по линеечке – загляденье!
Так думала Петунья Дурсль – худая светловолосая женщина средних лет, сидевшая на своей кухне с чашкой кофе. Она удовлетворенно оглядела свои владения, и решила, наконец, заняться делом. Петунья подкрутила колесико бинокля – игрушку подарили Дадлику на день рождения, но крошке она быстро надоела, и теперь его использовала мамочка. Впрочем, Диддикинс очень расстраивался, когда его игрушки кто-то брал, и миссис Дурсль приходилось делать это, когда он не видел. «Настоящий хозяин растет, прекрасно знает, что свои вещи надо беречь», – с нежностью подумала она, позабыв о том, что «свои вещи» сын предпочитает ломать – и не позднее, чем через пару дней после покупки; бинокль чудом избежал этой участи.
Миссис Дурсль приложила окуляры к глазам, выглянула в окно. Та-а-ак… на собственный сад нечего любоваться, он и так прекрасен. А вот дома соседей заслуживали самого пристального внимания. Над Литл-Уингингом занималось обычное утро буднего дня, интересно, чем занимаются Смиты?
Безобразие! Они повесили новые плотные шторы, а на окно кухни – жалюзи! Миссис Дурсль недовольно дернула длинным носом, перевела объектив на крыльцо дома, и тут ей повезло – мистер Смит вышел на крыльцо. Без галстука! И хлопнул дверью! О-о-о, наверняка поссорился с женой! Интересно, почему? Он прошел к гаражу, но тут из дверей выбежала – выскочила просто, как несолидно! – миссис Смит, догнала его и вручила галстук. Мистер Смит поцеловал ее – досадно, значит, не ссорились, а просто проспали. Все равно непристойное поведение!
Так. А что же соседи справа?
Мистер и миссис Джонс были в спальне. Петунья еще больше подкрутила колесико бинокля, и глаза ее возмущенно расширились. Взрослые люди! Десять лет женаты! Утром в будний день! И даже не соизволили задернуть шторы! Миссис Дурсль поморщилась, ловя картинку в объективе – дерево перед окном спальни Джонсов мешало ей рассмотреть подробности, к тому же в комнате было темно. Петунья отметила для себя – надо купить бинокль с бОльшим увеличением, и, скорбно поджав губы, отвела взгляд – тем более, мистер Джонс натянул на себя простыню. Аморальные люди, она всегда это знала. Контрольный осмотр всех остальных окон снова привел ее в хорошее настроение – мальчишка Джонсов в своей спальне откручивал голову кукле сестры. «Я с самого начала знала, что из него вырастет преступник! – подумала миссис Дурсль с удовлетворением человека, чьи самые скверные догадки подтвердились. – Еще когда он осмелился ударить Дадлика! А его мамаша еще имела наглость заявлять, что это мой сын его задирал! Погодите, сами скоро убедитесь, что у вас растет настоящий маньяк-убийца!»
Миссис Дурсль положила бинокль на подоконник, взглянула на часы и отправилась на второй этаж. Сначала она зашла в спальню, сотрясаемую громким храпом – и оттуда послышался ее нежный голос: «Вернон, дорогой, ты просил тебя разбудить! Конечно, милый, умывайся, завтрак сейчас будет». Потом прошла, поджав губы, мимо маленькой комнаты, на двери которой краска почти облупилась – как будто в нее долго били мячом или кидали какие-то острые предметы. Улыбка снова возникла на ее остром лице, когда она заглянула в следующую комнату, из которой неслось громкое сопение, грозившее через десять-двадцать лет перерасти в такой же храп, как у отца. «Дадлик, дорогой, уже утро! Что? Мой котеночек хочет поспать еще? Конечно, милый, мамочка зайдет к тебе попозже!»
Миссис Дурсль вернулась на кухню и принялась готовить завтрак. Но нежная улыбка, бродившая на ее губах, когда она думала, как приятно женщине кормить своих мужчин, мгновенно пропала, когда хлопнула входная дверь.
Племянница вошла в дом, и стрелка внутреннего барометра Петуньи переместилась с «ясно» на «облачно, местами осадки». Каждый раз, видя это убожество в ее уютном мирке, Петунья Дурсль остро сознавала собственное несчастье. Даже внешне монстр был не похож на ее семью – черноволосая, некрасивая, не то что Дадлик или Вернон… А уж характер, а поведение!
Девчонка сбросила у порога черные туфли – исцарапанные, потускневшие, левая подметка отваливается. Вот еще причина ее не любить. Юбка в зеленых пятнах от травы, на блузке – плохо застиранные пятна, да и мала она, костлявые запястья вылезают из рукавов… До чего неряшливое существо! (Петунья как-то упускала из вида, что если в одной и той же одежде ходить постоянно, причем довольно активному ребенку, она действительно приходит в негодность).
– Вот газеты, – девчонка положила их на кухонный стол; запахло свежей типографской краской. – Почты сегодня не было.
– А где круассаны? – спросила Петунья, стараясь произносить это слово на французский лад – в нос и нараспев.
– Вот, – на стол упал пухлый бумажный пакет.
Петунья сунула в него нос, вдохнула запах выпечки… и тут ее мечтательная апатичность пропала:
– Почему так мало? Ты что, осмелилась их взять?! Круассаны Вернона?! – Женщина была вне себя от возмущения – это было даже наглее, чем воровать еду из холодильника, чем противная девчонка тоже занималась.
– Нет. Я не брала. Пекарь больше не дал, прямо передо мной миссис Фигг заходила и купила сразу два десятка. Вот сдача.
– Позволь узнать, почему ты не подождала, пока испекутся следующие? – ядовито спросила Петунья, сметая деньги в кошелек.
– Потому что дядя Вернон на работу уедет, – нагло хмыкнула девчонка, плюхнулась на стул и налила себе из стеклянного кувшина молока – так быстро, что Петунья не успела ее остановить. Женщина снова поджала губы – в течение последнего месяца это было самое частое мимическое движение – и кисло спросила:
– Почему не попросила разрешения? Что за хамство!
– Ну, разрешите мне, – снова хмыкнула уродина, допивая кружку одним глотком. С молочными усами она выглядела еще неприятнее. Она потянулась к кувшину, и, не обращая внимания на выкрик «Сегодня ты еще не заслужила!», налила себе еще молока. – Ну во-о-от… и был ли смысл спрашивать?
Петунья прикинула, не вырвать ли кружку из ее рук, не дать ли оплеуху. Но тогда молоко расплещется по ее новому плетеному коврику – хоть и с распродажи, а 50 фунтов стоил! К тому же бить ее было опасно, мало ли что может наколдовать…
Девчонка как будто догадалась о ее колебаниях, ухмыльнулась. К круассанам не полезла, знала – за это миссис Дурсль ее точно прибьет, магия там, не магия. Зато отрезала себе хлеба, и, пошуршав в холодильнике, взяла кусок сыра.
– Руки помой, грязнуля, – не сдержала раздражения Петунья.
– Я сначала поем, – прочавкала эта ненормальная. – А то вы мне еще чего-нибудь запретите, например, есть до завтрашнего дня…
Миссис Дурсль на секунду прикрыла глаза. И так каждое утро!
Но тут в кухню, напевая, зашел муж, и она воспрянула духом. Девчонка его побаивалась, хоть и скрывала. Вот и сейчас – сжалась на своем стуле, торопливо запихав в рот последний кусок хлеба. Вернон нахмурился, но ничего не сказал.
– Доброе утро, Пэтти…
– Доброе утро, дорогой, – Петунья поставила перед ним тарелку с яичницей и беконом, положила круассаны, налила кофе. Перевела взгляд на девчонку и довольно улыбнулась. – Так, что касается тебя, ненормальная. Сегодня тебе нужно выполоть цветник – я заметила, там начинают вылезать сорняки…
– В микроскоп, что ли, заметили? – буркнула уродка себе под нос.
Петунья вспомнила, что увидела это в бинокль на большом увеличении, но, конечно, это не имело значения. Сорняки – это всегда сорняки, какого бы они не были размера.
– Ты что-то сказала? – осведомилась она.
– Нет, ничего, – девчонка покосилась на Вернона. Тот не расслышал ее хамской реплики, но уже был недоволен. Петунья замечала, что одно присутствие Поттер действовало на мужа раздражающе. Несомненно, это результат ее колдовских штучек.
– Выполоть цветник. Вымыть окна во всем доме… и на чердаке тоже. С двух сторон. – Петунья недовольно заметила, что это не вызвало у девчонки испуга. Досадно. А раньше было так забавно! – Я, так и быть, постираю сама, – женщина вовремя вспомнила, что девчонку нельзя подпускать к бытовой технике, она уже сломала электрокофемолку, – …а ты должна погладить постельное белье, рубашки Вернона и Дадлика… – миссис Дурсль задумалась, что бы еще ей поручить, и девчонка, разумеется, воспользовалась паузой:
– Посади среди цветов сорок розовых кустов, и, пока не подрастут, подметай дорожки тут, – издевательски проговорила она.
– ЧТО-О-О?! – рявкнул Вернон, оторвавшись от своей яичницы. – Что ты сказала?! Ты возомнила себе, что должна ВЫРАСТИТЬ цветы?! Я ведь уже говорил тебе, что не потерплю этих твоих штучек в моем доме!
Петунья вздохнула. Бедный Вернон, он никогда не был слишком умен. К тому же он не читал детских сказок, в отличие от нее – Дадлик, даже когда пошел в школу, сам любил только картинки смотреть.
– Я вовсе не это имела в виду, – девчонка отшатнулась назад, ненамного, но Петунья заметила.
– Не смей качаться на стуле, ненормальная, иначе будешь есть на полу, как собака! – сказала она резко. – И, дорогой, она имела в виду нечто другое. Гарриет возомнила себя Золушкой.
Вернон припомнил, что в «Граннингс» работали уборщицы, у которых на форменных комбинезонах было написано «Золушка», и что-то сообразил.
– Ждешь принца? – хмыкнул он. – Ха-ха! Кто же польстится на такую уродину? И вообще, молчать в моем доме, девчонка!
– До чего у тебя глупые фантазии, Гарриет, – процедила Петунья, глядя, как девчонка жует, опустив глаза. – Ты обязана отрабатывать свое содержание. Помни, что мы взяли тебя в свой дом из милости. И пока ты ешь мой хлеб, помни, что ты должна вести себя так, как я хочу.
– Интересно, что я должна делать, чтобы мне доставался не только хлеб? – конечно, она не могла промолчать. – Это был риторический вопрос, – добавила через секунду.
Петунья нетвердо помнила, что такое «риторический», поэтому решила ответить:
– Как что? Если бы ты не была чокнутой, которой не место в мире нормальных людей, которую надо изолировать от других в этой вашей школе для уродов…
– Пэтти, – предупреждающе сказал Вернон. Он не выносил упоминаний о том, где учится девчонка.
– …и если бы ты была хорошей девочкой, а не маленькой лживой дрянью, тогда мы бы относились к тебе по-другому. Но ты не заслуживаешь большего. Итак, Гарриет, тебе все понятно? Выполнишь все мои поручения – можешь пообедать с нами. Нет – сама виновата.
Девчонка метнула на нее тяжелый взгляд и скользнула к холодильнику. Петунья быстро произнесла, чувствуя острое удовольствие от своей власти:
– Не смей больше ничего брать. Я приказываю. Тебе ясно? И… нет, молоко не трогай, это Дадлику.
Девчонка молниеносно быстро залезла в хлебницу, сунула в рот полузасохшую булку. Петунья промолчала – все равно она это собиралась выкидывать, Дадлик только мягкие ест. Но Вернон не удержался.
– Ты не только дура ненормальная, вдобавок ешь, как свинья, – прогрохотал он, глядя, как девчонка жует – так энергично, что даже уши шевелились. – Отвратительно! Смотреть противно!
Петунья тихонько вздохнула, и, протянув руку, сняла с его усов веточку укропа.
***
Эри сидела на старых деревянных качелях – разбитых, скрипучих, исписанных неприличными словами – в той части Литл-Уингинга, которая называлась «плохой». И было ей так хреново, что хоть в голос вой.
Ничего особенного ее родственники не устраивали, все как обычно. Но как же она отвыкла от такого обращения. От такой жизни.
Стараниями тетки ей обычно удавалось только позавтракать. С домашней работой она бы справилась, но требование «быть хорошей девочкой» – это полная безнадега. Хоть наизнанку вывернись, а найдут повод наказать. Что-то на обед, может, и достанется, если достоверно изображать трудовой энтузиазм… и если Дадли поблизости не будет. А вот ужина лишат в любом случае. За июль Эри сильно похудела, кожа обтянула скулы, и сейчас она выглядела еще хуже, чем обычно. Она росла – за год прибавила три дюйма, – и организм плохо реагировал на постоянное чувство голода. Кружилась голова, подташнивало, темнело в глазах от слабости. Последний раз такое было лет в восемь, когда дядя Вернон был в больнице, а тетя Петунья заперла ее в чулане и вообще не кормила несколько дней – так рассердилась. И в школу не пускала. Прекратилось это только тогда, когда Эри упала в обморок прямо в ванной – наклонилась умыться и воды попить, и свалилась лицом в раковину. С тех пор до такого не доходило. И вот опять…
«Жалко, что она так любит готовить, – недовольно подумала девочка. – Если бы МНЕ поручали все эти завтраки-обеды-ужины…» Она невольно облизнулась. Увы, к кухне ее не подпускали, а в саду что съешь? Ухоженный газон, эффектно подстриженные деревья в виде фигур, и цветник. Розы, левкои, ноготки, пионы… и петуньи, конечно. Лилий не было – и Эри не могла не усмехнуться над этим детским отрицанием. Нет у тетки сестры, и не было никогда…
В общем, куча всяких вкусно пахнущих, красивых, но абсолютно несъедобных фиговин. А Эри бы не отказалась от кривой, кособокой, неэстетичной яблони или сливы. Но кто ее будет спрашивать?
Ее дорогие родственнички – вот чьи физиономии аппетит отбивают, спасибо им большое. Дядя Вернон орет и ругается, а когда никто не видит, смотрит на нее, как на плотоядную орхидею – со страхом и жадностью. Дадли с дружками цепляется постоянно, и не ответишь, потому что друзей-то нет, некому защитить. Значит – надо лавировать, не давать себя оскорблять, не дать догадаться, как она на самом деле беззащитна. Одно спасение – кузен не знает, что ей нельзя колдовать на каникулах, а то бы получила по полной. Тетка визгливо выговаривает, иногда даже угадывая болевые точки. Особенно любит, стерва, делать это во время еды, так что каждый кусок пропитан горечью. «Пока ты ешь мой хлеб, ты должна быть вежливой и благодарной, что тебя в приют не отдали!» – каждый раз эта фраза вызывает прилив злости, боли и тоски – «мамочка, папочка, что же вы меня бросили?...» (и смутно, таясь от себя самой, но оттого не менее болезненно – «неужели я НАСТОЛЬКО плохая девочка, что хотя бы кормить нельзя просто так?...»). Эри единственный раз выпалила в сердцах: «Уж лучше бы в приют!» – было ей лет семь, и она еще не умела держать язык за зубами. Тогда тетка, обычно сдержанная (даже ее пощечины отличались какой-то отстраненной деловитостью), вышла из себя. Сорвалась с места и ударила ее открытой ладонью по лицу – раз, другой, потом пнула так, что Эри слетела с табуретки. И сказала, помнится, хрипло, словно задыхалась: «Да я была бы счастлива, окажись ты в приюте, а то и в гробу, уродина! Но я должна нести этот крест!».
Эри тогда об этом не думала – слишком была расстроена. Не слишком приятно узнать, что дорогие родственники ей смерти желают. А сейчас вот вспомнила, и рассеянно думала: шантажировали ее, что ли? Петунья, конечно, дико боялась общественного мнения – но откуда соседи узнали бы, что она сдала племянницу на попечение государства?
Непонятно.
Вдобавок дорогие родственники первым делом, как только она вернулась из Хога, заперли ее вещи в чулане. Отмычка лежала в сумке, Эри не успела ее в карман переложить. А без своих учебников, без волшебной палочки (пусть даже пользоваться ею нельзя), ей было совсем плохо. Хогвартс, казалось, был давным-давно, словно во сне, и ей мучительно хотелось подержать палочку в руках, провести пальцами по страницам «Зельеварения» – просто чтобы знать, что это было, было на самом деле, не привиделось!...
И писем не было. Ни одного письма. Ни единого! Ладно, Рон и Невилл – чистокровные волшебники, они могли не запомнить ее объяснения по поводу магловской почты, а письмо с совой… ну… может, она не могла прилететь, потому что маячок, как у Гермионы, Эри не купила, да к тому же – может, сове трудно найти волшебника, который совсем не колдует?… с другой стороны, говорят же, что совы найдут адресата где угодно, хоть на краю Земли, магия у них такая… но об этом не хотелось думать. Ладно, Рон и Нев. Но Гермиона! Ведь обменялись адресами, почему молчит? Эри и сама могла написать ей (спереть пару марок из теткиного секретера не составило бы труда), но гордость не позволяла. Писать на бумаге, а не на пергаменте, ручкой, а не пером, нести конверт на магловскую почту… и в письме будут одни «а помнишь?...» о Хоге – не о нынешнем же убогом существовании рассказывать! – это было жалко. Поттер так привыкла изображать, что она сильная и независимая, что признаться в своей слабости (а такое письмо было бы слабостью) просто не могла. Нет. Не позволю, чтобы им было меня жалко!
Так что июль прошел погано. Без книг, без палочки, без еды, без друзей, старых или новых. Старые друзья… тоже. Эри поморщилась, вспоминая. Она нашла только Колина, у Джерри даже дом был заперт, а папаша Джека был слишком пьян, чтобы вести с ним конструктивные беседы. Колин же ее не порадовал:
– …А-а, Ласка. Что надо?
– Ничего, – ответила она удивленно. Приятель кидал мячик в баскетбольную корзину и выглядел довольным жизнью, но нахмурился, увидев ее. С чего бы это? – Хотела узнать, что с ребятами.
– В спецшколе, – Колин подбросил мяч. – Я чудом отмазался, на стреме стоял. Но надо отмечаться в полиции каждую неделю, и мать дергается…
У Поттер мелькнула мысль о Хоге, потом – о частных школах. Только через пару секунд она догадалась, что скрывает этот эвфемизм:
– Ну, хорошо хоть не тюрьма, – рассудительно заметила она. – На меня-то чего дуешься? Я тут причем?
Колин посмотрел на нее жестко:
– Парни возомнили себя крутыми взломщиками, и ты знаешь, почему. А что, ты сможешь им помочь? Вломиться туда, открыть замки, запудрить легавым мозги, базу данных подчистить?
Эри покраснела. Почему они «возомнили себя крутыми взломщиками» – было понятно. До этого они несколько раз угоняли машины – обычно сами, но пару раз с ее помощью. У нее лет с десяти получалось открывать несложные замки. Просто говоришь: «откройся!» – и он открывается. Только надо было очень-очень захотеть, да и то получалось через два раза на третий… теперь-то она знала, что это беспалочковая магия, которая больше не будет работать (с тех пор, как она взяла в руки палочку). А тогда было просто: желание доказать, что она ПОЛЕЗНА, что ее нельзя выгонять… и вот. Угоняли машины, вскрыли пару киосков – она в этом редко участвовала, только чтобы не забыли о ней, о ее полезности. Ребята знали, «ведьмовские штучки» получаются нечасто, и не сильно настаивали. А Поттер до смерти боялась, что однажды заметут, и она сама попадет в «спецшколу». Пусть у Дурслей ее жизнь ужасна, но есть школа, книжки, и шанс выбраться из всего этого дерьма. В «спецшколе» такого шанса не будет.
Потом пришло письмо из Хогвартса, приехал Снейп, и началась новая жизнь. А ребята, значит, как обычно ходили на дело… и их все-таки замели.
– Я не виновата! – выпалила она. – Знаешь, если они на сигнализацию нарвались, я бы ничего не смогла…
– Нет, – Колин не смотрел на нее. – Охрана пришла, так что ты была бы кстати, мозги пудрить.
«Беспалочковый стихийный Конфундус» – подумала Эри, чувствуя, что снова краснеет.
– Это всего один раз получилось, – сказала она слабо. – Я сама не знала, как это вышло…
– Знаешь, Ласка, я-то на тебя не в обиде, да и они тоже. Мы все понимаем, что ты не виновата и бла-бла-бла. Но ты нас разбаловала своими ведьмовскими штучками – это факт. Так что, можешь помочь им? Джеку еще полтора года в этой гребаной школе торчать.
– Н-нет, – она покачала головой. – Это нереально. У волшебников собственная полиция есть, я узнавала. И они следят, чтобы не было конфликтов с маглами. То есть, с обычными людьми. Я ничего не могу сделать.
– Я так и думал. Так что, Ласка, лучше тебе общаться со своими. Оставь меня в покое.
Эри открыла рот – и тут же закрыла. Будь это другой человек, тот же Джерри, можно было попытаться переубедить. Но Колин, если решал что-то, это было навсегда. Упертый, как баран.
– Сам-то как? – спросила она безнадежно. Нечего было и думать заговорить о защите, о том, что Дадли ее по-прежнему ненавидит…
– А я завязал, – хмыкнул Колин. – Мне уже пятнадцать, надо браться за ум. Не хочу подохнуть под забором… Парни поняли, и не то чтобы против. Мать чуть от радости не померла, когда я… а, ты ж не знаешь. Меня взяли в команду, пока школьную, а там посмотрим. – Он покрутил мяч на пальце, ухмыльнулся. – Прикинь, я – и среди этих мажоров!
Эри вспомнила Лисон, вспомнила Вуда, близнецов… хотелось ответить «и я в команде, прикинь!». Хотелось рассказать о квиддиче, о победах, о том, что она перестала бояться высоты…
– Ладно, Колин, желаю удачи, – вздохнула она, уходя.
В спину полетело:
– И тебе, Ласка. Только со своими. Не лезь ты… к маглам.
***
– Что, кузина, бросили тебя твои дружки?
Поттер вздрогнула, резко обернулась.
Да-а… вот они – недостатки хорошей жизни. Организм привык есть вволю – и с трудом переносил голодовку. Организм привык не сдерживаться в ответ на грубость, хамить в ответ на хамство – а теперь ей приходилось постоянно прикусывать язык в присутствии дяди Вернона… с теткой еще можно было пикироваться, но дядя – это безнадежно, сразу выйдет из себя… Организм привык к покою и безопасности – и теперь отвечал бешеным стуком сердца и повлажневшими ладонями, когда дядя или тетка врывались в ее комнату… или когда Дадли вот так подкрадывался сзади.
Эри смерила его надменным взглядом («слава Мерлину, один!») и ответила:
– Тебя твои дуболомы тоже бросили? Не боишься?
– Чего бояться-то, твои дружки загремели в тюрягу… – ухмыльнулся Дадли.
«Узнал-таки. Черт, это же сын главной городской сплетницы – естественно, это не могло долго оставаться в тайне! Странно даже, что целый месяц понадобился…»
Вслух она протянула – лениво, но не сводя с него немигающего взгляда:
– А зачем мне дружки? Я же ведьма, крошка Диддикинс. Повторяю свой вопрос – не боишься?
– Нисколько, – Дадли присел на соседние качели. – Если ты меня заколдуешь, папуля из тебя колбасу сделает.
– Скорее, я из него – шашлычок, – Поттер снова нагло ухмыльнулась. – Иди-ка ты прочь, мальчик, пока и тебя не поджарила.
Дадли немного сбледнул с лица, но продолжил:
– Так что, твои дружки тебя бросили? Я не этих бандюков имею в виду, а твоих волшебниковских приятелей. Наверняка завела кого-то, а? И вот теперь они даже не пишут, и… – он снова злорадно улыбнулся, – с днем рождения не поздравили!
О том, что сегодня 31 июля, Эри напрочь забыла – и легкая растерянность, появившаяся на ее лице, изрядно порадовала кузена. Но девочка быстро собралась:
– Диддикинс, ты совсем тупой? Маги не могут писать маглам. У нас, – она выделила голосом это «нас», – …письма носят совы, а не почтальоны. Мои друзья даже не знают, как марку наклеить!
– Врешь ты все! А как же ТЕ письма? – тут же уличил ее Дадли. – Которые про школу были?
Эри, даже не запнувшись, с легкостью соврала еще раз:
– А те письма, Дадличек, никто и не пишет. Они приходят сами, их создает магия Хогвартса. Зачарованные конверты, заколдованные пергаменты… – таинственным голосом сказала она. – Ты помнишь, как они появлялись? Просто возникали из ниоткуда, а не почтальон приносил, и не сова… типа магическая рассылка, а обычные волшебники так писать не могут, – завершила она победоносно.
Дадли наморщил свой бычий лоб:
– Ну, тогда твои волшебники могли бы приехать сюда, это ведь они могут. Я помню, как тот носатый тип тебя забрал, год назад. Он просто исчез с тобой вместе!
– Это называется – «аппарировал», – Эри быстро соображала, как отовраться. Она уже сама была не рада, что начала говорить. Правда, отмалчиваться было нельзя, кузен воспринимал это как слабость. Он был слишком примитивным типом, чтобы понимать: игнорирование, нарочитое молчание и презрительные взгляды – это тоже оскорбление. (Зато на Малфоя и Грейнджер действовало отлично.) Так что цапаться с ним было нужно, но врать, в самом деле, можно было поменьше. «Глупое детское тщеславие», – подумала она раздраженно, а вслух протянула, как бы нехотя:
– Ничего ты не понимаешь, Диддикинс. Разумеется, они могли меня навестить, но это уже я запретила. Не хотела, чтобы они видели это убожество.
Дадли оторопел:
– Это мы – убожество?!
Угрожающие нотки в его голосе заставили Эри сдать назад. Что бы такое сказать, чтобы он не полез в драку, но почувствовал себя униженным?... Придумала!
– Что ж, если ты сам считаешь себя убожеством… вообще-то я имела в виду этот дом и этот город.
– Наш дом – убожество?! – Дадли шумно засопел. – Ты чокнулась?
– Не видел ты настоящей роскоши, Дадлипусик, – Эри мечтательно улыбнулась, не обращая внимания на его возмущенный выкрик «не смей меня так называть!». – В спальне у меня кровать с пологом, расшитым золотом… бассейн вместо ванны, а в нем – цветные пузыри, типа джакузи, но лучше… – она припомнила, что-то подобное говорили о ванной старост, – обеды из пяти блюд, и посуда вся золотая… – ууух, как он реагирует на перечисление сладостей! Незачем говорить, что это праздничный стол, который был всего-то пять раз в год – первого сентября, на Хэллоуин, Рождество и Пасху, да еще на прощальном ужине, который она пропустила.
Она посмотрела на Дадли – тот едва не давился слюной – и закончила:
– Ах, да, еще я летала на драконе.
– На драконе?! – Дадли подскочил на месте. – Драконов не существует! Ты врешь!
Эри решила немножко сбавить обороты. Первый принцип, когда врешь и хочешь, чтобы тебе поверили: ложь должна быть перемешана с правдой. С этим она справилась. Второй принцип: вставь в свое вранье какую-то деталь, выставляющую тебя в дурацком свете – тогда точно поверят. Любой человек подсознательно уверен, что никто не будет сочинять о себе что-то плохое.
– Драконы существуют. У нас в школе есть один, почти ручной. Конечно, первокурсникам на них кататься запрещено, но я влезла без разрешения. Было классно, только он меня немножко обжег, да еще декан поймала, и назначила кучу отработок. Это значит – уборка там, всякое такое…
– Так тебе и надо, – вставил приободрившийся Дадли.
– Но я тебе скажу, Диддикинс – оно того стоило! – Эри радостно улыбнулась, будто бы вспоминая своего дракона. – И в следующем году я снова это сделаю!
Это было слишком для кузена, он позеленел и спрыгнул с качелей:
– Вот что, чокнутая, тебя мама зовет.
– Что ей надо? – Поттер качнулась взад-вперед, раздался противный скрип.
– Чтоб ты сидела в своей комнате, а не шлялась невесть где… к папе сегодня гости приходят.
– А оно мне надо? – спросила Эри как бы сама себя.
Дадли ухмыльнулся:
– Знаешь, папуля будет очень расстроен, если ты вдруг вломишься посреди нашего званого ужина.
– Не вломлюсь. Так и передай… папуле и мамуле.
– Не-а. Раз я тебя нашел, иди со мной. А то они расстроятся.
– Пшел, Дадли, – Эри с силой оттолкнулась от земли, качели взлетели в воздух. Кузен покрутился на земле, крикнул:
– Я тебя предупредил!...
Через десять минут она все-таки нехотя поплелась на Тисовую. Если Вернон так рано вернулся с работы, этот званый ужин действительно важен для него. А когда дядя волнуется, лучше выполнять его требования.
Да и покормят, наверно. Побоятся, что иначе она испортит их планы…
***
Эри сидела в саду и не то дергала сорняки, не то просто цветочки нюхала. Вместо обеда опять визгливая нотация – «куда сбежала, противная девчонка?», и снова работа. Зря пришла.
Зашуршала художественно раскиданная галька – явился Дадли. Вот неймется придурку!
– Ты, наверно, есть хочешь, кузиночка? – спросил он сладким голосом.
Эри даже не стала смотреть на него – запах колбасы от его бутерброда она чувствовала и так.
– Что надо, Диддикинс? Помнешь мамочкины цветочки, она не поверит, что это я сделала.
Дадли хихикнул, но с дорожки сходить не стал.
– Я тут подумал, насчет дракона ты точно врешь, – заявил он решительно. – Драконов не бывает!
Эри обозлилась, как всегда бывало, когда в ее ладно сплетенную ложь не верили – причем не из-за логических несостыковок, а так, тупо: не верю, и все! Она вскочила с корточек, на секунду остановилась – так мучительно потемнело в глазах, зазвенело в ушах – но тут же встряхнулась и горячо выпалила:
– Ты тупица, Диддикинс! Я видела этого дракона, большого. И я видела маленького драконьего детеныша, он родился при мне!
– Д-детеныш? – Дадли забыл о бутерброде.
– Дракончик вот таких размеров, – Эри показала руками, каких, – вылупился из яйца у меня на глазах. А яйцо было побольше страусиного, и его надо было греть на открытом огне… Он был черный, с маленькими рожками, и тонкая оранжевая окантовка по краю крыльев…
Эта «окантовка» Дадли добила – он окончательно поверил. Пухлая физиономия исказилась от такой зависти, что у Эри, несмотря на предобморочное состояние, настроение моментально скакнуло вверх.
– Ты не врешь? – безнадежно спросил кузен, и Эри торжествующе фыркнула:
– Оно мне надо – врать? Это МОЯ жизнь, Диддикинс, моя настоящая жизнь. А это убожество, – она небрежно взмахнула рукой, показывая на дом и сад, – это всего лишь преходящие трудности. А через месяц я поеду обратно в свою школу магии и колдовства, и забуду о вас…
– ТЫ ОПЯТЬ О СВОИХ ШТУЧКАХ?!
Эри подскочила на месте. Черт возьми. Как она пропустила явление дяди Вернона, он же топает как слон! Толстяк, тем временем, продолжал разоряться:
– Петунья, девчонка забивает Дадлику голову своими бреднями! Займи ее работой, ей, видно, делать нечего!
«Ну когда же я научусь держать язык за зубами?!»
***
– Быстро, быстро, – тетка подталкивала ее в спину костлявой рукой. – К себе иди, живо! И помни…
Эри запихала в рот последний кусочек, щеки раздулись, как у хомяка. Уже в спальне проворчала тихонько:
– …сидеть в комнате, чтобы тебя не было видно и слышно! Пятнадцать раз сказали, сложно не запомнить!
Она постояла минутку, прислонившись лбом к двери – покачивало от усталости, тетка действительно «заняла ее работой», да так, что за полдня ни разу присесть не довелось – и повернулась.
В комнате кто-то был.
Это существо выглядело настолько явно волшебным, что первая мысль у нее была – ура, друзья письмо прислали, а может, даже подарок!
Эри улыбнулась уродцу, сидевшему на кровати и с тревогой смотревшему на нее выпученными зелеными глазами размером с теннисный мячик. Он спрыгнул на пол, поклонился и пронзительным голосом воскликнул:
– Добби счастлив познакомиться с Гарриет Поттер! Такая честь познакомиться с Гарриет Поттер!
Девочка еще раз улыбнулась. Страшненькое, неказистое создание, которое могло ей здорово напакостить (если еще чуть громче заговорит, Дурсли услышат), и все-таки – как приятно его видеть!
– Здравствуй, Добби, – она старалась говорить сдержанно. – Кто тебя послал – Рон или Невилл? Уизли или Лонгботтом? – поправилась она, подумав, что волшебный почтальон, наверно, знает нанимателей по фамилии. – Или, м-может, – запнулась девочка, – мистер Снейп?
Существо заморгало, потом печально опустило уши:
– Такая честь для ничтожного Добби! Но Добби не знает этих достойных людей! Добби ничем не может помочь великой Гарриет Поттер!
«Облом, – подумала Эри. – Оптимизм – это зло. Сейчас стало даже хуже, чем до того, как я начала надеяться.»
Она сухо сказала:
– Что ж, расскажи, зачем пришел. Кстати, можешь присесть.
Существо разрыдалось. Из его невнятного лепета Эри поняла, что с ним никогда не обращались как с человеком. Надо же, предложение присесть для этого жалкого создания – уже повод называть ее «великодушной и добросердечной Гарриет Поттер»! Заодно она выяснила, что это не какой-нибудь подвид гоблинов, а «домовой эльф».
– Я себе эльфов другими представляла, – рассеянно пробормотала она, глядя на развесистые уши и сморщенную мордочку. Добби, особенно заплаканный, икающий, был настолько некрасив, что Эри даже касаться его не хотелось. Но она пересилила себя, похлопала его по плечу, вызвав новую серию всхлипов. «Надо же, я нашла существо, которое уродливее меня, – подумала девочка, разглядывая его. – Хотя с тем же успехом Крэбб и Гойл могут говорить, что по сравнению с троллями они просто светочи разума…»
– Теперь понятно, почему Малфой говорил, что у меня были домовики в роду, – проворчала она себе под нос. Конечно, она была все-таки человеком, а не эльфом, но у Добби тоже были зеленые глаза (только очень выпученные), и звонкий голос (только слишком звонкий, даже пронзительный). И рост… понятно.
Занятая своими размышлениями, она не заметила, как на слове «Малфой» эльф подпрыгнул на месте и уставился на нее. Но нельзя было не обратить внимания на его вопли «Плохой Добби! Плохой Добби!». Тараща зеленые гляделки, домовик объяснил, что вынужден наказать себя… Эри с трудом удержала его от попыток побиться головой в стену, пришлось схватить за маленькие шершавые ладошки, и это оказалось вовсе не противно. Она почти прижала эльфа к себе, и строго сказала: пусть сначала расскажет все, что должен, а потом уже занимается мазохизмом.
– Гарриет Поттер так добра, – наконец простонал домовик, чуть-чуть успокоившись. – А Добби должен причинить ей вред! Ужасный, ужасный вред!
Эри нахмурилась, не отпуская эльфа:
– А ну-ка поподробнее. Кто тебя послал, и что ты собираешься делать?
Добби с неожиданной силой вырвался из ее рук и все-таки ударился башкой об стену. Продолжая колотиться в нее, он объяснил, что у него задание – не пустить Гарриет Поттер в школу. Но он и сам не хочет, чтобы она туда ехала, потому что в Хогвартсе в этом году будут твориться ужасные вещи, ужасающие вещи, и там будет слишком опасно, и они смогут потерять великую Гарриет Поттер…
«Великая» заволновалась:
– Добби, эти ужасные вещи связаны с Вол… с Тем-Кого-Нельзя-Называть?
Домовик закатил глаза и взвыл почти в полный голос:
– Добби не имеет права говорить! И – нет, это не связано с Тем-Кого-Нельзя-Называть! Это связано с тем, кого можно называть, – и он дернул левым глазом раз, другой – Эри не сразу поняла, что он пытается подмигивать. Девочка попыталась сообразить, о ком идет речь, но решила подумать об этом позже. Важнее было другое:
– Тебе велели не пустить меня в Хогвартс? Твои хозяева? Нет, нет, не говори, просто кивни или покачай головой! Так. Понятно. А ты сам просто хочешь уберечь меня от опасности? Хм, Добби, я уже сталкивалась с опасностью, и мне это нравится больше, чем жизнь среди маглов…
– Добби знает о храбрости и мужестве Гарриет Поттер! – эльф заломил ручонки. – Добби так хотел бы защищать Гарриет Поттер от любой опасности! Но у Добби приказ! Хозяин велел не пустить Гарриет Поттер! И еще он велел сделать так, чтобы Гарриет Поттер было плохо, но это Добби не будет делать. Нет, нет, Добби лучше накажет себя, прижмет уши дверью духовки… – Эри содрогнулась, она однажды придавила пальцы таким образом, и хорошо помнила это ощущение, – …но не будет делать Гарриет Поттер ничего плохого!
– Ладно, черт с тобой, можешь причинить мне какой-нибудь вред, чтобы тебе не пришлось себя мучить, – проворчала она. – Черт бы побрал эти магические контракты и узаконенное рабство! Только не очень серьезный вред, моего великодушия, блин, хватит ненамного. А что касается Хогвартса – я все равно туда поеду, ты ничего не сможешь изменить. Прости, мелкий.
Добби схватил настольную лампу и принялся бить себя по голове, приговаривая:
– Добби… обязан… задержать… Гарриет Поттер… это приказ… хозяина!...
Шум стоял такой, что Эри почти не удивилась, услышав тяжелые шаги за дверью. Она молниеносно метнулась вперед, подхватила домовика вместе с лампой, и с трудом запихала его в шкаф – несмотря на размеры, эльф был довольно тяжелым. Она успела вовремя, через секунду дверь распахнулась, и обозленный до печенок дядя Вернон обещал ей, что она пожалеет, что на свет родилась.
Она поверила.
– Добби, давай, уматывай отсюда, – Эри вытащила рыдающее существо из шкафа. – Ты меня не переубедишь. Сам видишь, каково мне тут. А в Хоге у меня друзья… – она запнулась, что за друзья, которые ей не пишут?
Тут она с удивлением услышала, как домовик озвучивает ее собственные мысли:
– Друзья, которые даже не пишут Гарриет Поттер?
– Что-о?.... Погоди-ка! Ах ты, мерзкое существо, – она не на шутку рассердилась, – это ты воровал письма, признавайся?
Домовик, всхлипывая, вытащил из своей несуразной одежки стопку писем.
Эри показалось, что она сейчас взлетит в воздух.
– Поганец! – она потянулась к письмам, но Добби увернулся.
– Гарриет Поттер должна пообещать, что не поедет в Хогвартс!
– Пошел нафиг, – Эри снова попыталась схватить письма, и снова безуспешно. Похоже, из домовика вышел бы отличный ловец, если он двигался быстрей ее! – Ты меня не переубедишь, в Хог я все равно поеду. А теперь давай, пытайся причинить мне вред, мать твою. Что собираешься делать – мне пальцы прищемлять? Я буду орать и сопротивляться, предупреждаю. – Она пожалела об отсутствии волшебной палочки, но, на самом деле, просто не могла воспринимать это существо как опасное. Что оно может ей сделать?
Домовик встрепенулся, замотал развесистыми ушами:
– Добби никогда не смог бы причинить боль Гарриет Поттер! Хотя хозяин требовал этого! Нет, нет, Добби просит только, пусть Гарриет Поттер даст обещание!
– Даю, – Эри скрестила руки на груди, мрачно уставилась на него. – Хорошо, обещаю, – она соврала привычно, не колеблясь.
Добби горестно всхлипнул:
– Добби не верит… Домовые эльфы всегда знают, когда им говорят неправду, – еще один всхлип. – Как Добби был бы счастлив поверить, но он не может!
И он, проскочив мимо нее, помчался куда-то вниз. Девочка побежала за ним.
Ой-ой… домовик нашелся в кухне, где он левитировал пудинг тетки Петуньи. Дождался, зарраза, пока Эри не подлетела к нему почти вплотную, прохныкал «Так будет лучше для Гарриет Поттер!», и сбросил поднос на пол. Не просто отпустил – тогда девочка поймала бы его, а швырнул с силой.
Следующие пять минут для Эри прошли как в тумане. Заляпанная кремом кухня – бешенство в свиных глазках дяди Вернона – болезненный щипок тетки, «это наша племянница, она не совсем здорова, не обращайте внимания…» – сова из министерства магии – спешно уходящие Мейсоны.
И когда она уже думала, что хуже быть не может, письмо заговорило.
– …Ты не сказала нам, что тебе не разрешено использовать твои штучки вне школы, – произнес дядя Вернон с безумным блеском в глазах. – Забыла упомянуть, ну надо же…
Туман рассеялся, и Эри ясно видела, что сейчас произойдет. Все то скрытое, подавленное, что чувствовал дядя Вернон, и никак не мог проявить – теперь это нашло выход. В агрессии.
– Не прикасайтесь ко мне! – крикнула она, защитным жестом выставляя перед собой ладони.
– Тебя исключат из школы! – рыкнул дядя Вернон, надвигаясь на нее.
– Это неконтролируемая реакция, если вы только дотронетесь…
– ДОТРАГИВАТЬСЯ я не собираюсь, – дядя Вернон засопел, вытягивая ремень из брюк.
Она кинула последний отчаянный взгляд на тетку – но та выводила Дадли из комнаты, приговаривая «не стоит тебе на это смотреть, маленький».
Некому защитить.
Не сдержавшись, она всхлипнула от боли, когда металлическая пряжка ремня угодила по руке. Лицо, лицо закрыть…
Еще удар.
Эри съежилась, выставляя вперед плечо и спину, но от следующего удара слезы брызнули из глаз. Дядя Вернон продолжал орать, и среди потока брани промелькнули слова «ведьма» и «маленькая шлюха». Наконец и до этого добрались…
Как бы она была счастлива ощутить знакомое покалывание в ладонях, спалить и его, и весь этот проклятый дом…
Еще удар. Всхлип. «Так тебе, потаскушка!»
…но огня не было, не было. Была только беспомощно сжимающаяся в комок девочка, которую избивал высокий толстый мужчина.
Еще удар. «Пожалуйста, не надо!» Ухватиться за пряжку, дернуть на себя – неудачная идея, дядя приблизился к ней почти вплотную, и теперь уже не ремень – кулак…
Эри стукнулась затылком о стену, и, теряя сознание, успела подумать: «Дорвался, мразь».
***
Она пришла в себя ночью. Здравствуй, родной чуланчик; похоже, ее швырнули туда, когда дядя выплеснул всю скопившуюся злость. Матрас на полу… неужели целый год тут лежал?
Эри облизнула разбитую губу. Глаза открывать было больно. Провела ладонью – ааа, ссадина на виске, и ресницы слиплись от крови. Постаралась вдохнуть поглубже… так и есть, ребра либо сломаны, либо треснули. Пальцы на левой руке… и все тело болит…
Она тихо всхлипнула, было мучительно, непередаваемо жалко себя. «Мама! Мамочка, ты видишь это? – подумала она исступленно. – Мамочка, почему вы бросили меня? Почему оставили с ЭТИМ?»
Она заворочалась, пытаясь устроиться так, чтобы меньше болело. Сломанные пальцы неуклюже приложила к холодной металлической трубе – стало чуть легче. Она бы заплакала, но в измученном теле, кажется, вовсе не осталось свободной воды, и после нескольких сухих всхлипов, дерущих горло, она заставила себя перестать. Часто-часто дышать и стараться думать о другом – метод проверенный.
Уснуть, конечно, не получилось, и до утра Эри пыталась утешиться тем, что придумывала самые мучительные пытки и казни для дяди Вернона, тетки Петуньи, Дадли (за компанию), Добби, и… Драко Малфоя. У нее не было сомнений, кто является хозяином домовика. Во-первых, Малфой явно знаком с этими существами – недаром говорил, что она на них похожа. Во-вторых, он ее ненавидит и не хочет, чтобы она училась в Хоге – столько раз это повторял, сложно не запомнить. В-третьих, это как раз в стиле слизеринца – напакостить ей чужими руками. У самого-то кишка тонка.
И еще она невесело думала, что после всего, что было – заколдованной метлы, ужаса на Астрономичке, общения с Квирреллом-Волдемортом – она уже никогда, никогда не сможет испугаться так, чтобы проснулась ее стихийная магия. Так, наверно, чувствуешь себя, когда смотришь десятый по счету фильм ужасов – сперва визжишь и подпрыгиваешь от страха, а потом устало глядишь в экран: ну, что еще интересного придумали сценаристы?
«Когда-нибудь меня убьют прежде, чем я испугаюсь!»
***
На следующий день Эри чувствовала себя чуть лучше. Тетка выпустила ее из чулана, в ванную на десять минут, и девочка надолго присосалась к крану, потом плеснула в лицо воды, смывая присохшую кровь. Днем ее начало лихорадить, и ныли кости (Эри так и не разобралась, сломаны они, или как-то иначе повреждены). К тому же опять не кормили…
Но она снова чувствовала себя человеком, а не скулящим от боли и жалости к себе зверем, и сознательно вызывала в себе злость, ненависть, бешенство…
«Я со всем этим справлюсь. Только подожду чуть-чуть, приду в себя.»
Она «пришла в себя» незадолго до рассвета следующего дня, проснувшись в свое обычное сверхраннее время. Проснувшись от простой мысли: да, ей нельзя колдовать, и открыть двери Алохоморой не получится, но неужели она не справится с этим подручными средствами?
«Я уже привыкла быть волшебницей, – подумала Эри, неуклюже отыскивая отмычку в сумке. – А мне, как полукровке, надо уметь пользоваться достижениями обоих миров! Ух… как хорошо, что пальцы на правой целы… поехали.»
Пошатываясь, она выбралась из чулана. Свобода! Она рискнула пробраться в ванную – пить хотелось нестерпимо. А потом на кухню, там тетка деньги на хозяйство хранит…
Около пяти часов утра Гарриет Поттер покинула дом номер четыре по Тисовой улице. С собой она несла полупустую школьную сумку, вот и все ее вещи. Уезжала-то из Хога в таком состоянии – едва придя в сознание, из больницы да сразу на поезд… Что увидела, то и кинула в сумку. Учебники, палочка, мантия-невидимка, белье какое-то… ну, не метлу же и котел таскать в Литл-Уингинг! И хорошо, что взяла так мало – как бы сейчас тащила тяжелый сундук, если голова и от собственного веса кружится?
Эри пешком дошла до станции и купила билет на электричку до Лондона.
«Как хорошо, что еще так рано, может, меня не запомнят? Кассир, кажется, даже глаз не поднял… Итак, мои планы. Ясно, что ублюдки из министерства отслеживают не конкретного человека, а сам факт колдовства в определенном месте. (На меня «повесили» заклятье Левитации, которое сотворил Добби, с-сука!) Значит, в Лондоне, а там дофига волшебников, можно творить, что хочу. Хотя бы Конфундусы на маглов, заодно потренируюсь… итак, я добираюсь до Лондона, иду в какую-нибудь больницу – ребрами и пальцами надо заняться, и продезинфицировать все остальное… на затылке, может, даже шить придется, до сих пор кровоточит… а если станут задавать вопросы – Конфундус! Что дальше – потом решу. Вот.»
Первая часть плана прошла как по маслу. В больнице ей оказали первую помощь – даже колдовать не пришлось, Эри просто сказала, что ей девять лет (иногда маленький рост – преимущество!) и начала плакать. То ли инструкция у них, то ли клятва Гиппократа – но врач сразу принялся за работу, не стал расспрашивать. Обработал «гематомы» и прочее, наложил фиксирующую повязку на ребра, пальцы сунул в лубок, напоил какой-то горькой дрянью (улучив момент, девочка сплюнула, памятуя предупреждения мадам Помфри, что волшебникам магловские лекарства противопоказаны). А потом пришлось быстро прятаться под мантией-невидимкой, потому что явился какой-то детский психолог, и полицию обещали вызвать, вроде как – «кто тебя обидел, девочка, расскажи доктору!». Эри понимала, что бесконечно отмалчиваться и плакать не выйдет, значит – либо врать, либо… да разве правда что-то изменит? Разве ХОТЬ ЧТО-ТО способно справиться с дядей Верноном?
«Нет уж, лучше помолчу. Подлечили – спасибо, и пойду в свой мир. К волшебникам!»
И тут она замерла на месте. А КУДА она пойдет? Где находится Диагон-аллея, она не знает. Профессор Снейп тогда аппарировал вместе с ней, а не добирался по-магловски. Единственное окошко в волшебный мир, которое ей известно – это платформа 9 и 3/4 на вокзале Кингз-Кросс. Но до поезда еще четыре недели!
«Ладно, я подумаю об этом завтра. А сегодня… под мантией-невидимкой надо бы навестить здешнюю столовую. И найти, где поспать. И почитать книжки… о-о-о, я сунула себе тетрадь Гермионы по Чарам! Ну-ка… ничего себе! Да она же законспектировала все учебники на следующие годы!
Ох, я вижу, мне есть чем заняться. А жить можно прямо тут, главное – чтобы не увидели. И в самом деле, выздоравливать лучше в больнице!»
