Глава 3День третий.
Двадцатое апреля, 2014 год.
Сердце глухо стучало в районе горла. Слезы накатывались на глаза, готовые вот-вот вырваться наружу. Я просто шагала по коридору к своей аудитории, чтобы в последний раз посмотреть своим мальчишкам (которые и не мальчишки вовсе) в лица, постараться запомнить их, развернуться и уйти.
Сегодня пришел приказ. Ответ на мой рапорт был прислан буквально за две недели. Чего мне стоило это ожидание…
Я ухожу на войну.
В Камбодже развернулись агрессивные военные действия. Я написала прошение о зачислении меня как специалиста в мобилизационную группу стратегического командования. Буду штабной крысой, но помогу несчастным камбоджийцам уйти от гнета американских войск, которые в последние годы стали бичом цивилизации…
За дверью тишина. Они ждут. Черт, кто пустил слух, что я написала рапорт? Мои ребята – Белов, Русаков и, конечно, Саша – перестали разговаривать еще позавчера. Ну, почему они так, черт возьми, реагируют?..
Я дернула дверную ручку.
Все встали.
Я оглядела родные лица и улыбнулась.
- Ну, все, ребятки, через три часа самолет…
- Товарищ капитан… - Голос Илюшина был хриплым и взволнованным. Нет, скорее, испуганным. Нет, возбужденно-обиженным. Я не могу дать определение этой интонации. Но все – от вздоха до глубокого «капитан», которое звучало, как «любимая» - выдавало эмоции, чистые, как алмаз…
- Садитесь, курсанты.
Я проглотила комок в горле, положила фуражку на стол, пригладила туго стянутые в пучок волосы и грустно улыбнулась.
- Ребят, все вы знаете, что я написала рапорт в Камбоджу. – Я в упор посмотрела в сине-серые глаза Саши. Он не отвернулся, только сжал кулаки поверх стола. – Вы понимаете, что это мой долг – служить Родине…
- Вы служите не Родине, Елена Евгеньевна, - глухо пробормотал Женя Белов. – Вы едете с миротворческой миссией. Вас никто не обязывал…
Он замолчал. Трудно дались ему эти слова. Он ведь понимал, что у меня на самом деле не было выбора.
- Вы получили лейтенантские погоны. На выпускном вы будете отмечать вступление в новую жизнь…
- Без вас жизнь – не жизнь, - прошептал Илюшин и отвернулся к окну.
Я промолчала. Все и так знали, что у нас с ним особая связь. На уровне космоса, на уровне Вселенной. Мы действительно дорожили друг другом, но не вступали в отношения по всем известным причинам. У него не было девушки, у меня до сих пор не было мужчины… Сегодня все всё понимали, что-то объяснять не было сил.
Русаков всхлипнул. Я посмотрела на него и почувствовала, как больно сжалось сердце.
- Игорь, я не еду воевать, понимаешь? Я буду обыкновенной штабисткой, буду составлять планы и тактические схемы. – Я усмехнулась: - Это я умею лучше всего, правда?
По аудитории прошел ропот. Кто-то усмехнулся, кто-то просто покачал головой.
- Елена Евгеньевна, но ведь штабы расстреливают.
Кто это? Русланчук? Вот уж не думала, что он будет волноваться…
- Нет, Гена. Не расстреливают. Это закон войны.
- Америкосы не чтят законов, - Гена злился.
- Ребята, - я глубоко вздохнула, - меня вызвал к себе сам полковник Кухнаев. Вы знаете о нем столько же, сколько о любом другом полководце всех времен и народов. Кухнаев – легенда. Неужели вы думали, что я смогу отказаться? – Аудитория ахнула. А вот эта информация не «протекла». – Вы выпуститесь. Кто-то уйдет на гражданку, кто-то останется в армии. А может кто-то решит пойти по моим стопам – будет преподавать в Академии. Ребята, вы все для меня очень важны… - я посмотрела на Сашу. – Но я не могу ослушаться.
- Елена Евгеньевна… - Илюшин повернулся и заглянул мне в глаза.
Тогда впервые я чуть не заплакала при своих курсантах. Сколько же боли в этом взгляде… Мы же говорили с ним о Камбодже. Я предупреждала Сашу, что, возможно, меня призовут. Почему он не воспринял мои слова всерьез?..
- Елена Евгеньевна, а нас возьмут туда… после окончания?
Белов и Русаков с готовностью закивали.
- Не стоит, Саш. Вы молоды и сильны. Здесь вы нужнее.
- А вы?! Вы же лучшая в своем деле! Поэтому Кухнаев забирает вас?!
- Курсант Илюшин, извольте снизить тон, - строго приказала я, чувствуя, как в горло впиваются тысячи стальных иголок. – Это не Кухнаев, это мое желание.
- Но почему?..
- А я
там нужнее.
Я быстро посмотрела на часы и вложила пальцы за ремень кобуры – привычка, от которой не откажется ни один военный, ведь всегда есть куда деть руки. Разговор длился всего пятнадцать минут, но время все равно неумолимо приближало нас к расставанию.
- Ух, как же мне будет всех вас не хватать! – я обвела взглядом аудиторию, остановившись на моей любимой троице. – Ну, удачи, курсанты!
Я махнула рукой и, кивнув Саше и Белову, зашагала к выходу.
В душе бил похоронный набат. Я знала, что кого-то могу не увидеть больше никогда. Я просто подло подводила их сейчас, бросая перед самым выпускным. Они же меня любили! Нет, буквально боготворили!.. А я…
- Товарищ капитан! – вопль, разрезавший тишину коридора, навсегда запомнится, как самый последний и самый дорогой миг.
Белов, Русаков и Илюшин неслись за мной по учебному корпусу. Я остановилась.
Сильные руки обхватили меня. Каждый по очереди крепко сжал меня в объятиях и прошептал: «Прощайте!»…
И только Саша остановился на мгновение.
- Дура вы, Елена Евгеньевна. Большая дура, - горячо прошептал он мне в шею. – Я приду за вами, чего бы мне это не стоило…
- Нет, Саш, не надо.
- Надо. Ждите…
Он отпустил руки и отошел чуть назад, глядя мне в глаза.
Я сдержала судорожный всхлип и повернулась на выход. Я бы отругала его за хамство, но не могла. Саша говорил так, пытаясь вызвать во мне шквал эмоций, чтобы я задержалась на время… Но мне оставалось всего ничего до самолета.
Минск провожал меня дождем. Холодным апрельским дождем, который смешивался на моем лице со слезами. Я посмотрела в окна учебного корпуса. Там на меня с волнением взирали несколько десятков пар глаз. И только трое молодых парней махали мне рукой из отдельного окна моего кабинета.
Я послала им всем воздушный поцелуй. И села в автобус.
Когда мы тронулись, я крепко зажмурилась, чтобы не выдать присутствующим своих чувств. А что творилось в моей душе – даже для меня с трудом поддавалось описанию.
Бодрая музыка, игравшая в салоне микроавтобуса, мчащегося в аэропорт «Минск – 1», раздражала. Я хотела попросить сержантика водителя приглушить громкость, но не стала. Пусть наслаждается.
Майор Маслов укоризненно смотрел на меня поверх очков, время от времени поглядывая на черную папку с бумагами.
Но потом он, словно не выдержав, откинул ее в сторону и приблизил ко мне лицо:
- Вы в своем уме, капитан Сергеева? Вы подождать не могли?
- Подождать чего, собственно? – Я понимала, о чем он, но признавать его правоту не хотела.
Не знала я, дура, что ответ от Кухнаева придет так быстро. Видимо, наслышан был он о моих успехах в теории.
- У вас курсанты – один в один – отличники. Вы такой выпуск отпустили на вольные хлеба!
- У них месяц учебы и два подготовки к экзаменам. От меня уже ничего не требуется. А организационную работу и Белов с Илюшиным проведут. Они сознательные…
- Все знают, чего вам стоила эта сознательность!
- Что вы имеете в виду?
- Мальчишки влюблены в вас по уши! Об этом даже их родители знают… Конечно, в вас трудно не влюбиться… - Майор замялся, оглядывая мою форму. – Но вы могли этого запросто не допустить!
- «Запросто» мне что надо было им сказать? «Простите, мальчики, но меня любить нельзя, потому что через два года начнется война, и я уйду на фронт!»?
- Ну, нет, ну… Елена Евгеньевна, вы же знаете, что эти трое пойдут за вами в огонь и в воду!
- На войну они не пойдут…
А была ли я сама в этом уверена?
Когда Саша сказал «ждите», он что имел в виду?
Это был тяжелый день для всех нас.
Для моих родителей, которые с трудом понимали, зачем мне все это? Для Белова и Русакова, которые уже не знали, что делать с другом, который был готов нестись за машиной до самого аэропорта. Для меня, оставившей все позади.
А впереди была война, требующая полной отдачи.
И нельзя раскисать и волноваться о тех, кто остался дома.
Я им уже не нужна.
