Пой.

Глава 1

Только помни – ты будешь один
И на самом краю.
Только помни, что правда всегда победит,
Даже если погибнет в бою.
Береги каждый день,
Пока ты живой.
И пока твой ангел с тобой –
Пой.
Машина Времени


Это был трудный путь.
Вначале ему пришлось, закинув гитару на спину, войти в дверь с надписью «Только для служебного пользования» прямо на глазах официантов – он слышал недовольные окрики, и кто-то, кажется, даже кинулся за ним вслед, но ему это было уже безразлично.
А молодая официантка, говорят, бросила пить после того, как зашла однажды в подсобку прямо вслед за каким-то парнем, невесть зачем туда направившимся, и не обнаружила в комнатке размерами четыре квадратных метра с маленьким окошком под потолком совершенно ни единой живой души.
Но его это не волновало; закрыв дверь, он обнаружил себя на узкой лестничной клетке. Квадратное окошко рядом с ним показывало холодную ночную черноту; под ногами валялись окурки; на половине бывших когда-то синими почтовых ящиков вместо цифр были выжженные пятна; ощутимо попахивало мочой.
Лестница была узкая, длинная, с низкими ступеньками.
Он пошёл вверх.
Он не знал, с какого этажа он начал и какой этаж проходит: на облезлых, пугающе одинаковых дерматиновых дверях не было номеров, в окнах и вовсе не было ничего, кроме ночи, а вниз идти было как-то… страшно.
Он шёл, наступая на окурки и удерживаясь от того, чтобы пнуть валявшиеся кое-где пивные банки. Они могли издать какой-нибудь звук, если бы он их пнул, и от звука сделалось бы жутко. Они могли и не издать вовсе никакого звука, и от этого было бы ещё жутче.
Он шёл, и ни о чём не думал. Он шёл и понимал, что такое «думать ни о чём».
Впрочем, понимал он недолго, потому что вскоре у него заболели мышцы ног, и он начал думать о них. Он вспоминал, как в школе в седьмом классе его заставили бежать кросс, и потом он еле-еле дошёл домой, потому что при каждом движении ноги от колена до бедра словно визжали внутри. И стоило ему это вспомнить, как они завизжали точно так же.
И вот так он думал и думал о ногах, а они всё визжали и визжали.
И тут он вместе со своими ногами вдруг пришёл.
Дальше пути не было. Была последняя лестничная площадка, а на потолке – люк с большим замком, к которому вела неестественно перпендикулярная полу ржавая лестница.
А на лестничной площадке была единственная квартира с дорогой обитой бежевой кожей дверью, неуместно красивой и аккуратной для этого подъезда.
И на двери золотистыми металлическими буквами с завитушками, такими же, как продавались в хозяйственном напротив его дома, было выведено:
«БОГ».
Он посмотрел на надпись и тихо прошептал:
- Мне сюда.
Дверь открылась.
«Как удобно, - подумал он. – Ни звонить не нужно, ни стучать грязными подошвами в светлую дверь. Красота».
В проёме появился высокий сероглазый мужчина средних лет в чёрной рубашке.
- Ты ко мне? Проходи.
- А вы… Бог?
Тот хмыкнул:
- А я похож на того, кто живёт в чужой квартире? Можешь не разуваться.
Он кивнул и не стал разуваться.
В квартире у Бога было чисто и пусто. Высокие потолки, стены с дорогими обоями, сверкающий паркет, и ни одного предмета мебели в трёх комнатах, которые ему довелось осмотреть. Только окна. Больше окна во всю стену со стеклопакетами.
- О, ты с гитарой? Отлично. Споёшь?
Он снова кивнул.
- А вы… ответите на мои вопросы? Пожалуйста.
- Вопросы, вопросы… - Бог вздохнул, опустился на пол, скользнув спиной по стенке, и провёл ладонями по лицу. – У всех одни вопросы, а вот хоть кто-нибудь просто пришёл бы в гости! Ты бы знал, как скучно здесь, в Вечности. Да ещё и посмотри, налоговая служба всё вынесла, подчистую. Даже телевизор. А откуда у меня, Бога, деньги? Никто из них даже не пытался задаться этим вопросом…
Бог говорил практически спокойно, но по тому, как подрагивал иногда его голос, можно было понять, что эта тема у него здорово наболевшая.
- Налоговая служба? Но ведь вы же сами их и… создали? Как они тогда? – у него предательски путались слова, мысли, и язык ощущался так мягко и расплывчато, как ноги после пары стаканов водки.
- Я создал налоговую службу? Парень, да где ты всего этого набрался, а? Вот посмотри на меня. И ответь, мог ли я вообще, в принципе создать налоговую службу.
Он посмотрел.
Бог выглядел как усталый человек лет сорока пяти или пятидесяти, с не мытыми несколько дней светло-русыми волосами, от которых слегка пахло куревом, и красной сеточкой лопнувших капилляров на глазах, в потёртых джинсах и кроссовках фирмы Nike.
Гость почему-то задержался взглядом именно на кроссовках.
- Они поддельные, - пояснил Бог. – Купил в каком-то секонд-хэнде. И уже полгода служат. А фирменные на втором месяце продырявились… и чему я вас учил?
- Не обмани, не укради… - робко попытался вспомнить он.
- Не глупи! - сказал Бог. – Когда же вы поймёте, что всё, ради чего я старался, к чему я стремился все эти годы – это чтобы вы не были идиотами? Вы правда думаете, мне интересно смотреть на кучку послушных болванчиков с пустыми глазами, которые не будут убивать, красть и спать с чужими жёнами, но будут делать непроходимые глупости там, где только это возможно? Да нет же! Убивайте, грабьте, развязывайте войны… да на здоровье, собственно говоря. Ваше право, ваша жизнь, и мне до неё нет никакого дела, хоть вы и так любите надеяться на обратное. Но, чёрт возьми, делайте это с умом!
Гость ошеломлённо стоял посередине комнаты и теребил в руках свой шарф, который снял, войдя в квартиру. Он вдруг подумал, что смотрит на Бога сверху вниз, но быстро и испуганно отогнал эту мысль.
- Скажи, ты думаешь, мне больно смотреть на умного, расчетливого убийцу, который ради миллиона долларов порешил двадцать человек, и его никто так и не поймал?
Он, не найдя лучшего ответа, вновь кивнул.
- Ошибаешься. На такого убийцу смотреть приятно… а вот на того, кто в истерике тычет ножом собственную любимую девушку, а потом, опомнившись, режет тем же ножом себе горло… Знаешь, вот это… вот это правда – больно. А вы вместо этого не шьёте по воскресеньям и думаете, что мне это нравится.
Обхватив колени руками, Бог положил на них подбородок и поблёскивающими от навернувшихся слёз глазами вдруг уставился на запястье гостья.
- А вот самоубийство, кстати, страшный грех. Именно потому, что непроходимая глупость.
Юноша быстро спрятал за спину руку, бинтами на которой раньше где-то глубоко в душе очень гордился.
- Ты это… не обращай внимания, - тихо сказал Бог. – Прости, что на тебя всё это дело выплеснул. Просто вот так знаешь как бывает… делаешь что-нибудь, стараешься, думаешь, что будет оно всё такое славное и хорошее, и будет всегда тебе радовать глаз и поднимать настроение. А потом сделаешь, садишься, смотришь… и смотришь… а оно вдруг оказывается, что здесь оно не так как-то, и вон там тоже, и не славное оказывается, и не хорошее, и вообще… такое дерьмо, что аж самому тошно. – Бог вздохнул и достал из кармана джинсов пачку сигарет с надписью «Парламент». – Пошли на балкон, покурим? Там не холодно.
Гость опасливо бросил взгляд в сторону балконной двери. За ней было светло-голубое дневное небо с ватными горстками облаков.
- Там же была ночь, - недоумённо пробормотал он.
- Конечно, ночь. Вам так нравится, когда всё вокруг темно, что постоянно приходится идти вам навстречу. Но, знаешь ли, в своей квартире я этого делать не собираюсь.
Повернув ручку, Бог резко распахнул балконную дверь и вышел наружу. Его гость с некоторой осторожностью последовал за ним. Погода на улице и впрямь была – как в июне месяце. Даже как в весьма благоприятном июне месяце: тепло, но не жарко, и лёгкий ветерок обдувает лицо.
Бог открыл пачку, предложил ему сигарету – он не отказался. Достал из кармана дешёвую зелёную зажигалку с колёсиком, и с третьей попытки высек огонь.
- Никак не могу привыкнуть. Потерял свою любимую, а в киоске вчера ночью были только такие, - произнёс Бог, затянувшись.
Его гость тем временем смотрел вниз. Перед ним расстилался огромный, неестественно-яркий пейзаж таких масштабов, что казалось, они были, как минимум, этаже на семидесятом. Может, так оно и было? И в то же время картина казалась такой смутно знакомой…
- Подождите… это часом не из Варкрафта? – удивлённо воскликнул он.
Бог слегка улыбнулся.
- Я был уверен, что ты узнаешь.
- Но почему?
- Хорошая игра. Одна из моих любимых. У меня даже был когда-то на английском оффе рога семидесятого уровня… было весело. Потом подарил кому-то.
Гость смотрел на Бога озадаченно.
- Но почему наш мир выглядит именно как мир из Варкрафта?
Бог пожал плечами.
- С этого балкона он выглядит так, как я хочу. Обычно я каждый день меняю пейзажи… сегодня ко мне пришёл ты, и захотелось показать тебе что-нибудь знакомое и родное. Ты же шёл сюда все эти ступеньки не для того, чтобы смотреть на всякую психоделику. А то я иногда ставлю такое…
- Страшное?
- Очень. Для меня. Потому что все на это смотрят и хотят остаться.
Гость не стал даже думать о том, что бы это могло быть. То есть нет, не то чтобы совсем не стал: подумал-подумал немножко, но потом понял, что ничего ему не будет хорошего от этого думанья, и бросил.
- Да, кстати… ты зачем пришёл? Говорил, у тебя вопросы какие-то?...
- Ну… я… - руки гостя опять принялись за шарфик, - знаете, у меня, наверное, вопросов уже нет.
- А, так ты хотел спросить, какое у тебя предназначение в мире, и как тебе его изменить и расшевелить всех этих людей?
Гость слегка улыбнулся, но тут же одёрнул себя и вновь посерьёзнел.
- Эээ… ну где-то так.
- Как тебе сказать… - повернувшись к гостю, Бог внимательно оглядел его и вновь полез в карман за сигаретами. Открыв пачку, предложил ему, но тот покачал головой.
- Ты у нас чем по жизни занимаешься? – Бог затянулся и, выдохнув дым, продолжил, не дожидаясь ответа:
- С гитарой пришёл, значит, музыку любишь… Песни, наверное, сочиняешь, так?
Гость снова кивнул. Ему уже, признаться, порядочно надоело это делать, но ему не хватало фантазии придумать что-нибудь другое, и постоянно получалось только кивать – как-то на автомате.
- Ну а зачем тогда вопросы глупые задаёшь? Что делать, что делать… - затянувшись в последний раз, Бог бросил недокуренную сигарету прямо в цветастый мир варкрафта.
- Пой. А что тебе ещё остаётся делать? Ты мне обещал спеть, кстати. Только пойдём в комнату.
И гость, вновь ступив ногами на блестящий паркет, снял со спины гитару, расчехлил её, надел на себя ремень, обнял руками тёплое дерево и взял первые аккорды.