Глава 1Незваный гость приходит точно по расписанию – двенадцатый мелодичный бронзовый удар старинных напольных часов в углу сливается с глухим стуком в мощную дверь.
Она ждала его, сидя на старом деревянном стуле, оперев голову на руку и нетерпеливо стуча ножкой в тапке по скрипучему дощатому полу, и минуты тянулись, как десятки маленьких вечностей. Но сейчас, когда он пришёл, и она слышит его настойчивую ритмичную дробь костяшками пальцев, она кое-как подавляет в себе дикое желание броситься немедленно в его объятия. Она сделает вид, что крепко спала – а то подумает ещё, что она его тут с таким нетерпением выжидает… Быстрый взгляд в зеркало в оправе из потемневшего серебра – нужно убедиться, что лицо имеет вид исключительно сонный, капризный и недовольный, рукой взъерошить по-мальчишески короткие волосы, которые до этого по инерции полчаса приглаживала, и готово – лохматый Сонный Совёнок готов встречать Молодого Барона
С резким неприятным скрежетом отодвигается тугая щеколда, с протяжным жалобным скрипом отворяется тяжёлая дверь, и выплывает из чернильной июльской ночной тьмы бледный призрачный лик Молодого Барона, подобно тому, как луна показывается из-за рассеивающихся туч. Он улыбается опасно и сладко, искренне, но цинично – всегда, когда видит её делано заспанную мордашку.
- Время сказок, Маленький Джон! Разливай по кубкам какао и не делай вид, что спала!
И вот усиленная актёрская игра летит к чертям, и лохматый Совёнок повисает на шее Молодого Барона, прижимаясь горячей раскрасневшейся щекой к его прохладной после улицы коже. А он глядит поверх её плеча в старое зеркало в потемневшей серебряной раме и усмехается тому, как комично смотрится сочетание его новёхонького бального фрака с её старенькой, растянутой, застиранной ночной рубашкой, и с интересом наблюдает за тем, как дрожат на стене их тени в апельсиновом свете свечей, что растекаются воском по тонкому канделябру на столе. Он спонтанно обнимает её и снова чувствует эту причудливую смесь травяных запахов, исходящих от её русых с медовым отливом коротких волос. Она ведь и правда совёнок – вы только взгляните, какая лохматая, как будто перья во все стороны торчат.
Она и сама уже не может вспомнить, когда вошло в привычку у Молодого Барона посещать её скромную обитель каждую полночь. Он приходил точно из пустоты и уходил в небытие. Она не знала, ни кто он, ни чем занимается, даже имя таинственного гостя ей было неизвестно. Однако про себя она прозвала его Бароном – когда она видит его, её воображение рисует ей чудные картины о том, как вышагивает этот статный юноша по дубовым паркетам старинного особняка, как легко касается тонкими длинными пальцами золочёных рам, обрамляющих таинственные и жутковатые лица предков, как смотрит снизу вверх на своих слуг, одним лишь тяжёлым хозяйским взглядом карих глаз заставляя их стыдливо склонять пред ним головы… Ей представляется, что этот внушительный профиль, достойный греческих царей, эта чуть болезненная аристократическая бледность – не иначе, как наследство некоего старинного и знатного рода, испещрившего своими корнями глубокую древность. Кроме Барона, есть у этого человека и другое имя, выдуманное ею же для самой себя – она зовёт его Вороном. Такая уж повелась у них странная птичья тема – Совёнок, маленький, мудрый, с большими карими глазами и вечно жутко лохматый, и Ворон, умный, резкий, тёмный и порой пугающий. Но то – её вечно хворая фантазия. А на деле…
А на деле, она никогда не осмелится задать ему хотя бы один вопрос, касаемый какого-либо его разоблачения – зачем же рушить собственными руками пусть иллюзию, но до чего прекрасную…
Ворон привычно оглядывает скромное убранство лесной избушки Сонного Совёнка. Всё здесь дышит почтенной матушкой-стариной, но не той холодно-заносчивой, с которой можно повстречаться в снобизме викторианских особняков или в непостижимой уму дряхлости молодящихся средневековых замков. А той, волшебной, пыльной, пахнущей лавандой, детством и, почему-то, мандаринами и корицей. Такую встречаешь, когда, например, отпираешь полурассохшийся от времени бабушкин резной сундук с кучей так милого сердцу чудесного хламья. Молодой Барон порой кажется здесь настолько чужеродным со своей голубой флегмой, словно бриллиант в деревянной окантовке. Но это ничего – он любит экспериментировать...
- Скучала, небось? – у него есть удивительная способность улыбаться так тепло и так по-родному, не утрачивая при этом всего своего дворянского антуража – и не передать словами, как она любит такие улыбки.
- Нет, - отвечает, отстраняясь, Совёнок. – Зачем скучать по человеку, если знаешь, что он всё равно придёт к тебе ещё раз?
Она отходит в угол к старой закоптившейся печурке, чтобы согреть молока. Лжёшь, птенчик. Ты всегда скучаешь, потому что никогда не знаешь, придёт он снова или нет.
Гость вальяжно подходит к высокой дубовой кровати у стены и с размаха плюхается на синее лоскутное одеяло прямо во фраке (вот в такие моменты она начинает сомневаться в своих иллюзиях – хоть бы раз ботинки снял, ей-Богу!). Но, чёрт побери, даже на простеньком лоскутном одеяле он выглядит так, словно с него сейчас будет писать полотно кто-то из мастеров Эпохи Возрождения.
- Где моё какао, женщина? – недовольно вопрошает Ворон по прошествии нескольких минут всевозможных стуков, бряков и всплесков со стороны печурки, рассматривая отполированные бархоткой ногти. – Я тут что, за «спасибо» должен работать?
Совёнок усмехается, но молчит, разливая горячий напиток по двум большим старым керамическим кружкам с выщербленными краями. Барон, конечно, остряк, но ведь он чертовски прав: чашка какао – самая малая плата за право послушать его россказни. Она небрежно вручает ему кружку, скидывает тапки и забирается на кровать, привычно поджав ноги. Удобно расположившись рядом с Бароном и положив голову ему на грудь, Совёнок шумно отпивает какао и ждёт, когда же он заговорит. И когда кто-нибудь объяснит этой девочке, что неудобно одной рукой обнимая её, а второй – держа кружку, читать ей книгу?.. Вздохнув, Барон приподнимается, ставит кружку на стол, осознавая, что какао ему сегодня не попить, достаёт из нагрудного кармана небольшую и жутко потрёпанную на вид книжечку в тёмно-синей обложке, по корешку которой вьётся причудливый серебристый узор, и открывает её примерно на середине.
Левую страницу украшает фантастической красоты цветная иллюстрация с изображением таинственного мрачного готического замка, над которым сгустились непроницаемые графитовые тучи.
Лицо Совёнка выражает полнейшее умиротворение и готовность вновь услышать очередной волшебный рассказ Барона.
- Сегодня прочитаю тебе немного грустную сказку, - предупредил он. – Она называется «Королевство Кривых Теней»…
Рояльным до минором малой октавы звучит его голос в её сапфировой душе – милый Барон, прекрасная старинная фуга, сыгранная на новый лад. Нет ничего для неё любимее, чем этот бархатный голос, заставляющий слушать, вслушиваться в каждый звук, в каждый слог, составляющий мелодику его завораживающей речи, таять в них, подобно тому, как тает лёд в горячей руке… Ах, если бы всем детям так читали сказки, то мир бы стал куда добрее и прекраснее.
«Королевство Кривых Теней лежит у подножия древней горы Минакс, настолько огромной и высокой, что Королевство всегда остаётся в её тени и никогда не видит чистого солнечного света. Восемь бурных рек с изумрудными водами сплетается в его центре, а затем, соединившись в одну, широкую, могучую и беспощадную Смарагдус, устремляются бурным потоком на юго-запад. Воды Смарагдуса смертельно ядовиты для любого, кто вздумает выпить из неё хоть каплю.
В Королевстве Кривых Теней не живут ни люди, ни эльфы, ни даже звери. Здесь живут лишь тени, да огромные жуткие чёрные птицы. Каждую ночь кружат они над своим Королевством, нагоняя ужас на всех, кто может видеть их из соседних государств. Птицы эти похожи на гигантских угольно-чёрных ястребов. Говорят, что крик их способен мгновенно убивать человека, услышавшего его. А питаются птицы зазевавшимися Кривыми Тенями.
Стоит посреди Королевства невообразимых размеров замок из камня цвета ноябрьских дождей – самое мрачное место во всём Королевстве…»
Молодой Барон крепче прижимает к себе Совёнка и чувствует, что она уже начинает засыпать. Тогда он чуть приглушает голос и, сам того не замечая, начинает теребить длинными пальцами короткую русую прядку.
«… И возвышается посреди того замка трон, сложенный из карт – Пиковых Дам. И восседает на том троне самая страшная и самая кривая тень во всём королевстве. И имя ей Гипокрита. Настолько она лицемерна и черна душой, что даже остальные тени боятся смотреть на неё, и нет на всей земле, во всех сотнях параллельных миров создания более одинокого, чем Гипокрита, Королевы Кривых Теней.
Говорят, была у неё когда-то сестра, и имя ей было Вениа. Вениа никогда не была тенью, она была светом. Единственным светом в мрачном городе гротескных теней, и была она дочерью Луны и сестрой Полярной звезды. И не было на земле существа добрее, милосерднее и прекраснее, чем Вениа. Но боялись её кривые тени, ибо как только касалась Вениа одной из них, та тут же исчезала в небытие.
И тогда изгнали чёрные птицы прекрасную дочь Луны из мёртвого города за то, что была она слишком светла и прекрасна для этого гиблого места.
И с тех пор скитается Вениа по свету, каждый день ища где-то пристанища и ночлега, как базарная нищенка и оборванка. И редко, но открывают люди ей двери и впускают в свой дом отверженный свет, и наполняется сердце их покоем и умиротворением.
Так и изгоняется из Кривого мира Лицемерия та, чьё имя – Прощение. Но иногда она всё же находит местечко в сердцах людей…»
Тихое мерное дыхание Совёнка возвещает о том, что его маленькая фея уснула под его нежный баритон. Прекрасная Лесная Нимфа, хранительница секретов лиственных рощ, ключница ларца с осенними звёздочками... Ты единственная, кому интересны глупые сказки молодого Ворона. Знаешь, когда-нибудь Ворон состарится, в смоляных перьях всплывут островки неизбежной седины, угольные глаза затянет мутная пелена... А ты, юный Совёнок, навсегда останешься такой, маленькой и смешливой, наивной и мудрой, чистой и влюблённой, и, тогда уже старый, Ворон будет прилетать к тебе и рассказывать старые сказки, забыв уже, что пересказывает их по десятому разу. А ты улыбнёшься и сделаешь вид, что каждую из них слышишь впервые. Я не знаю, кто ты, а ты не знаешь, кто я, но есть в этом мире что-то, намного более важное, чем прозаическая истина. Есть сказка и есть любовь, и кому какое дело, что соткана она из воздуха и скреплена невидимыми радужными нитями?..
- Спи, моя птичка, - тихий глубокий шёпот касается сердца через шёлковую ткань сна. – Спи и не думай о Королевстве Кривых Теней. Оно не для тебя.
Молодой Барон прикасается горячими сухими губами к её виску и осторожно опускает её на пуховую подушку. Забирает из рук кружку и ставит на стол рядом со своей.
Да, он определённо вернётся. Завтра. А пока… Жди в гости рассвет.
