Глава 1Щелк. И на моем еще совсем новом, без единой царапинки, экране появляется самая первая фотография. Это портрет в профиль какого-то паренька. Он сидит у окна, из которого льется холодный осенний свет, поэтому его лицо рассмотреть очень трудно. Можно понять лишь, что у него на голове темный ежик коротко стриженых волос, прямой нос и чрезвычайно квадратный подбородок. Он сидит, подперев голову рукой, и задумчиво смотрит в окно, причудливо разукрашенное подтеками моросившего дождика. Обычная фотография, обычный парень - именно так я тогда и думал.
Есть такая присказка: как встретишь Новый год, так его и проведешь. Вот-вот, так и с первой фотографией на новом фотоаппарате...
Щелк. Тот же парень. Теперь его тоже трудно рассмотреть - снимок сделан сильно издалека. Зато можно оценить фигуру и одежду. Довольно высокий рост, сутулость широких плеч, темно-сиреневый джемпер, обтягивающий хорошо прорисовывающиеся бицепсы, немного зауженные к низу голубые джинсы. Спортсмен, наверное, да еще и хорошо одевается. Но в целом - обычный подросток. Никак не могу понять, ну почему он уже на втором моем снимке?!
Щелк-щелк-щелк. Три кадра подряд, каждый из них приближен чуть больше, чем предыдущий. Герой моего альбома сидит, судя по всему, в школьной столовой и с отменным аппетитом уплетает булочку. Ах, пардон, на зуммированном кадре можно понять, что это вовсе и не булочка, а самая что ни на есть настоящая сосиска в тесте! Ммм...
Щелк... Это получился какой-то очень растерянный "щелк". Наверное, потому, что объект в момент работы моей владелицы не занимался посторонними делами, а смотрел прямо в кадр. Насмешливый, даже презрительный взгляд, надменный изгиб неприлично пухлых ярко-алых губ, лукавый прищур темно-карих глаз, а сам взгляд - равнодушно-безразличный и совсем уже взрослый.
Щелк... Мою хозяйку, очевидно, кто-то толкнул, и вместо уже привычного для меня лица, в кадре оказалось множество ног: красивые туфельки на каблуках, серые потертые конверсы с ярко-розовыми шнурками, несколько пар простых черных ботинок и даже одни камелоты с комами налипшей на подошву грязи.
Щелк. Вот уже привычная физиономия на снимке. Он стоит полубоком, скрестив руки на груди и снисходительно выслушивая выговор от учителя.
Щелк. Парень сидит за партой, усердно обдумывая решение какой-то задачки и нервно грызя ручку. На лице - отражение усиленного мозгового процесса. Думай, родной, думай.
Щелк. Он оборачивает объемный шарф вокруг шеи.
Щелк. Поправляет шапку перед зеркалом.
Щелк. Я вижу его со спины, он торопливо идет куда-то.
Щелк-щелк-щелк-щелк-щелк. В такт каждому его шагу, пока он не скроется за углом.
~*~
А ночью - придирчивый отбор удавшихся кадров. "Неудавшимся" признается каждый снимок, на котором нет его, и безжалостно отправляется в корзину. А жаль, среди них попадались вполне неплохие работы. Но - на все воля хозяйки. Оставшиеся фотографии рассматриваются безумно скрупулезно, каждая из них зуммирована так, что виден каждый пиксель. Таким образом, весь альбом пересматривается раз десять, а потом... Все фотографии удаляются! Нет, ну не сумасшедшая, а?
А потом новый день - и все сначала.
Щелк. Он.
Щелк. Он.
Щелк. Он.
Щелк. Он.
Щелк-щелк-щелк...
~*~
Так было каждый день - не считая воскресенья. За пять-шесть часов, проведенных моей хозяйкой в школе, я делал несколько десятков снимков. На каждом - он. В разных ракурсах и позах, в разной одежде, под разное настроение. Когда он был чем-то доволен, то делал нам одолжение - смотрел прямо в объектив, улыбался чуть насмешливо, позировал. Когда он был разозлен или просто не в духе,- приходилось ограничиваться кадрами со спины.
В такие моменты мне становилось особенно жаль мою владелицу. Я уже успел привыкнуть к ее сдвигу на почве любви к этому парню; к ее привычке держать меня, прижимая обеими руками к груди так крепко, что я боялся, что она меня сломает ненароком; к ее особой манере фотографировать - ставить ракурс таким образом, что действительность была повернута градусов на пятнадцать-двадцать от своего истинного положения. Я привык, что она относилась ко мне безумно бережно, никогда со мной не расставалась; она любила меня, ведь я был единственным, что связывало ее с ним. Я даже привык к отсутствию всякого разнообразия в своем альбоме - еще бы, несколько сотен сделанных, отредактированных и удаленных снимков, на каждом из которого - он.
А еще я начал понемножку понимать эту ее одержимость. Он был поразительно некрасив! Да-да, каждая черточка его лица была удивительно неправильной, но вместе они создавали такую гармонию, что каждый, даже самый неловкий снимок моей хозяйки, он украшал одним своим присутствием.
Так продолжалось целый год - учебный,- до самого выпускного.
~*~
В тот солнечный летний день я впервые увидел мою владелицу. И понял - за всю свою недолгую фотоаппаратную жизнь я еще не видел девушки, красивее ее.
Кто-то, наконец, отобрал у нее меня, и, толком не разобравшись как со мной обращаться, сделал весьма посредственный кадр. Но даже на нем нельзя было не заметить ее очарования. Молодая девушка, - хотя куда там, девчонка еще! - удивительно стройная и хрупкая на вид. У нее были каштаново-рыжие блестящие волосы, убранные в замысловатую прическу, и длинная, до самых ресниц, густая челка. Из-под нее, прямо в объектив, словно в душу, смотрели черные глаза, выражение которых прочитать было никак нельзя. На моей хозяйке было белое коктейльное платье-декольте, доходившее до колен, и серебристые блестящие туфельки на каблуках. Она мне напоминала богиню - такую юную, такую прекрасную...
Но потом я снова оказался в ее руках. И она продолжила фотографировать своего кумира - сегодня он был обворожителен в строгом черном костюме, светло-розовой рубашке и узком черном галстуке.
Так продолжалось весь день - ему вручают аттестат, он дарит цветы классной руководительнице, его зовут делать групповой снимок...
Но вечером - неофициальная часть праздника. Судя по пейзажам, мы в загородном санатории, судя по обстановке внутри - весьма дорогом. Взрослые уже, очевидно, расслабились. Они уютно устроились с бокалами вина (и чего покрепче) в главном зале и приготовились до утра вспоминать школьные годы своих учеников и детей.
А эти детки, вчерашние одиннадцатиклассники, танцевали под бойкие ритмы так активно, словно это был их последний день отдыха. Не танцевал только один человек - это, конечно же, была моя хозяйка. Она скромно пристроилась у барной стойки со мной в руке, фотографируя его. Честно? Я понимал ее. И мне было ее искренне жаль - они завтра уедут отсюда и, возможно, больше никогда не встретятся. А она... Что она? Конечно же, оставит фотографии сегодняшнего дня нетронутыми, не удалит ни одну из них, на которой он. Будет пересматривать их по ночам по сто раз, роняя слезы на подушку или, чего доброго, мой экран, и ругать себя за чрезвычайную скромность и закрытость. А будь она чуть пообщительней, все могло быть иначе. Или нет?
Но мы с хозяйкой так замечтались, что не увидели, как к нам приближается...он! Он? Ну да, такой спокойный и решительный, без привычной насмешки в глазах. Он улыбался моей владелице, подходя ближе, а она опешила настолько, что забыла убрать указательный палец с кнопки фотографирования. Поэтому я видел все.
Щелк. Он не осмеливается подойти слишком близко и останавливается в двух-трех шагах от нас, растеряв всю свою решительность по дороге.
Щелк. Поднимает глаза на мою хозяйку, робко улыбаясь.
Щелк. Протягивает руку, словно приглашает на танец, и открывает рот, приготовившись что-то сказать...
И на секунду замирает. И моя хозяйка замирает. И я замираю.
А потом...
Я читаю по его губам.
Щелк. "Я"
Щелк. "Те"
Щелк. "Бя"
Щелк. "Лю"
Щелк. "Блю"
Щелк...
И я выпадаю из вмиг ослабевших пальцев моей владелицы. И падаю на пол. Но за время падения успеваю подумать: мне не жаль себя, совсем. Я за них счастлив. Я им больше не нужен...
Отзывы нужны. Очень. Хотя бы среднестатистическое "мило"))
