Глава 1Стою на остановке и дрожу от холода. Пальцы мечтают о позабытых дома теплых перчатках, а зубы, не спросив моего разрешения, отбивают чечетку, такую залихватскую, что уже сводит челюсть. Ноги пытаются проделать то же самое, но мне удается их сдержать - люди же вокруг. Замерзла каждая косточка, каждая клеточка, даже кончики волос и ресниц уже покрылись инеем - а автобуса все нет и нет.
Отворачиваюсь от дороги: так ветер дует в спину. И все равно холодно, зато колючий мелкий снег (почему-то очень-очень злой на меня сегодня) уже не колет маленькими узорчатыми льдинками мое лицо. Вспоминается сказка про Кая и Герду, думаю - замерзнет ли мое сердце, если в глаз попадет снежинка. А потом понимаю, что и без того замерзла так, что никакая Снежная Королева мне в подметки не годится.
Резко вздрагиваю от очередного порыва сильного ветра и оборачиваюсь на тарахтение подъезжающего автобуса. 611. Не мой. Черт-черт-черт.
Снова поворачиваюсь спиной к проезжей части, защищаясь от новой снежной атаки. Вдруг натыкаюсь на чьи-то варежки. В удивлении вытаскиваю из ушей один наушник и поднимаю глаза. Напротив стоит парень, живая реклама отбеливающей пасты для зубов. Ростом метра под два, худой-худой и без шапки. Зато с варежками, теми самыми, в которые я уткнулась носом пару секунд назад, потому что он протягивает их мне. Дебил, что ли?
- Ты чего? - спрашиваю, недоверчиво косясь на него из-под челки и по ходу дела отмечая, что у парня мелкие-мелкие русые кудряшки и вполне такой интернациональный нос. Забавный он.
- Возьми варежки, - улыбается он. - Замерзла же! А почему свои не носишь-то? Не модно?
- Нет, дома забыла, - как-то совершенно растерянно отвечаю я, пока мои руки, нагло воспользовавшиеся моим секундным замешательством, уже хватают мягкие варежки, еще хранящие тепло ладоней этого альтруиста.
- А с чего такая забота? – наверное, это звучит слишком грубо. Черт, но надо же узнать с чего такая доброта!
- Ну вот, а я так надеялся, что мне сказали неправду, - он выглядит абсолютно разочаровавшимся в жизни и пухлые, алые от мороза губы еще сильнее усиливают впечатление обиженного ребенка.
- Какую еще неправду?
- Что все москвичи необщительные и... это, ну как сказать... - замялся он.
- Грубые, - решила я подсказать парню. - Но я не москвичка, - добавляю чисто машинально. - Дай угадаю, откуда ты... Питер, верно?
- Ага, - чуть ли жмурясь оттого, что я поддержала разговор, отвечает парень. - Я Паша.
"А я нет", - так и подмывает меня сказать, но я сдерживаюсь, понимая, что от этого смешного долговязого паренька зависит тепло моих рук.
- Маланья, - буркаю я и, с недовольством замечая расплывающуюся на его губах улыбку, резко добавляю:
- И только попробуй что-нибудь сказать по поводу моего имени! Зови меня Лана.
- Ну, ла-адно, - тянет он. - А что, красивое имя!
- Заткнись! - срываюсь я. Черт! Мне холодно, я устала, в институте сидеть еще три пары, а этот добренький питерец издевается!
Делаю три глубоких вдоха, пытаясь очистить сознание, ну или что там еще по программе у этих модных йогов. Задумчиво рассматриваю уже почти согревшиеся в его варежках руки и, строя из себя саму приветливость, предельно вежливо спрашиваю:
- Какой автобус ждешь, Паша?
Он расцветает и отвечает на мой вопрос, демонстрируя все свои тридцать-два-норма:
- 680. А тебе какой нужен?
- Ну, твой, в принципе, тоже ничего. Но лучше 308, - рассеянно отвечаю я, вглядываясь в горизонт и выискивая тот самый номер 308. А потом, неожиданно для самой себя, продолжаю диалог:
- Куда едешь?
- В МГИМО! - моментально откликается Паша. - А ты?
О-па. Однако. Забавно, весьма забавно. Ладно, последний вопрос и, в случае утвердительно ответа, начинаю верить в судьбу. Честно!
- В МГИМО? - тяну задумчиво я. - И я туда же. Какой факультет?
- Никакой. Я на вечерние курсы, - все столь же довольно отвечает он.
Туше. Тихо пребываю в состоянии шока. Холода уже не чувствую, так что, либо это варежки такие крутые, либо этот... Паша!
- Ура! - вдруг радостно кричу я, и все, кто еще есть на остановке, оглядываются на меня как на сумасшедшую. Не-не, я нормальная. Просто автобус наконец подъехал. - Пошли, - тяну паренька за собой, но он сопротивляется.
- Это не 680, - удивленно и очень медленно, как тупой, говорит он мне. (прим. беты: точно дебил.)
- Ну и жди свой 680! - обиженно кидаю я, отпуская ничего не понимающего парня. - А я на этом в пять раз быстрее доеду, - и захожу в автобус, осознавая все ребячество своего поступка.
Уже забирая у водителя сдачу, боковым зрением замечаю этого несчастного Пашу, буквально залетающего в автобус. Он плюхается на сидение рядом со мной и весело спрашивает: (прим.беты: какая быстрая смена настроения у парня.)
- А сколько проезд стоит?
- Семьдесят пять рублей, - мстительно отвечаю я и отворачиваюсь от него, смотрю в окно.
Паша отсчитывает деньги. Буквально пару секунд спустя слышу удивленное водителя "Это за троих?" и не менее удивленное питерца "Нет, за одного". Не выдерживаю, фыркаю и показываю на листок на стекле, где тридцатым, наверное, шрифтом ворда выведено "25 рублей за проезд". Надо отдать Паше должное - он не обижается - совсем-совсем! - и, довольно улыбаясь, забирает полтинник обратно. Спрашивает:
- А ты в какой группе?
- Во второй, - отвечаю снова на абсолютном автомате и вспоминаю недельной давности новость, которую мне рассказали девчонки с курсов. О том, что в нашей группе будет новенький мальчик, который даже не сдавал экзаменов. Мы тогда еще подискутировали немножко на тему коррумпированности нашего образование, но через пару дней благополучно забыли об этом. Если этот новенький - он, то я... Не знаю, что я!
- Я тоже буду во второй! - Паша просто светится от счастья. А меня так раздражает его милая, казалось бы, улыбка, что я отворачиваюсь к окошку и прижимаюсь к прохладному стеклу лбом.
- Ты чего грустишь? - тихо спрашивает он, осторожно прикасаясь к моему плечу. (прим. беты: о-очень быстрая смена настроения.)
Ой, ну убейте его кто-нибудь! Сейчас я не грущу! Когда я грущу - сижу дома на подоконнике и знакомлю свои слезы с каплями дождя на другой стороне стекла, слушая какой-нибудь блюз. Сейчас я злая из-за того, что замерзла. А еще обижена на кого-то за что-то, и мне очень-очень хочется домой, выпить чашку горячего какао с корицей, надеть шерстяные носки и, укрывшись пледом до самого носа, читать Ремарка.
Он снова повторяет свой вопрос, и я, медленно поворачиваясь к нему для ответа, - вежливого! - вижу что-то вроде нимба вокруг его головы. Это, конечно, просто выглянувшее из-за серых туч, садящееся солнце играет с его кудряшками в прятки, но мое не в меру живое воображение уже рисует идиллическую картину. Я вижу его, сидящего в глубоком плетеном кресле на увитой цветами веранде и любующегося красновато-багряным закатом теплого сицилийского светила. У него в руке бокал с Бужеле, на коленях - почему-то Кафка. И я напротив.
Стоп-стоп. Что, простите? Я в ужасе мотаю головой и, предупреждая дальнейшие вопросы со стороны Паши, нейтрально заявляю:
- Голова болит.
Он тут же начинает суетиться, роется в карманах, потом в сумке, звеня молниями и застежками. И в итоге протягивает мне пачку "Цитрамона" и непочатую бутылку минералки. Я в шоке смотрю на него, отказываюсь от таблеток, но с наслаждением делаю глоток почему-то теплой воды. Протягиваю бутылку обратно, тихо благодаря, и вижу выглядывающий из-под куртки манжет рубашки. Ага, так вот почему и варежки, и таблетки, и такая забота! Знаю я таких маменькиных сынков. Я уверена, что, когда мы приедем в институт, окажется, что у него свитер в ромбик, носовой платок в нагрудном кармашке, пирожки в сумке и ручки с карандашами и пластырь в пенале.
Тем временем мы уже подъезжаем к институту. Начинается ужасная суматоха: почему-то я, как всегда, крайняя. Знакомлю всю группу с ним, потом его с группой, потом еще и с учителями; неожиданно оказывается, что поверх рубашки у него вовсе не свитер в ромбик, а стильный жилет, а вместо пирожков - пачка мятной жвачки, от которой вскоре остается только упаковка. Потом опрос по английскому, взрывающее мозг решение стереометрических задач в координатной плоскости через квадратную матрицу, нудная, убаюкивающая лекция по творчеству Горького и полное очарование этим питерцем среди народа: девчонки откровенно строят глазки, парни торопятся обсудить с ним все темы, и даже учителя готовы объяснять ему материал по несколько раз. А он, как приклеенный, крутится возле меня и даже на всех парах садится рядом. А у меня голова раскалывается так, что я ничего не соображаю и прихожу в себя только тогда, когда мы с ним - почему-то! - выходим из института и бредем к остановке. Я нервно тру озябшие руки, тоскующие без его теплых варежек - я их отдала ему еще до начала пар. Паша резко останавливается на необычно пустой в этот час дороге и как-то особенно, очень ласково спрашивает:
- Что, руки опять замерзли? - улыбается он и смотрит мне прямо в глаза.
Я теряюсь и только киваю. А он демонстративно снимает с себя перчатки и убирает их в карман. Потом подносит к своим губам мои холодные руки, зажатые сейчас между его больших ладоней, и согревает их теплым дыханием.
И мне правда становится тепло - и рукам, и на сердце. И поэтому я молчу. И улыбаюсь.
