Глава 1Третий курс – это, конечно, гораздо лучше, чем второй.
Это значит, что тебе предоставляется в распоряжение ещё один сочный, упругий, пружинящий год, – отправляется в твою кладовую. Там у тебя каких только лет нет – и год солнечный, выжженый, песочный – вы тогда с папой ездили в Египет, и год серый, влажный, свежий. А вообще, года вот такими простыми не бывают, они же внутри все разные. И месяцы не бывают, только дни и реже – часы.
Один только есть год совсем-совсем чёрный – тогда мамы не стало.
Но сейчас год другой, ещё неизвестно, какой, а час очень хороший.
Светит солнце, и дышится легко, и как-то вот не холодно и не жарко, а идеальное промежуточное состояние. Никакое. Когда ни о чём особенно не думается, и ничего особенно не хочется, а тело что-то делает-делает – вот, например, шагает в Хогсмид и глубоко дышит.
Чистое небо, воздух чистый, в голове тоже чисто-чисто, будто метёлкой вымели все ненужные мысли.
А мыслей, мусора, обычно много всякого бывает. Самый живучий, который, сколько ни выметай, возвращается – это "почему со мной никто не желает общаться". Мысль – смятая картонка, катается по голове, скребёт по стенкам.
Нет, Луна, конечно, понимает, что она и люди в Хогвартсе – разные, люди просто меньше видят или обычно с другой стороны смотрят.
Но всё равно, иногда быть одной не очень радостно.
Например вот в такую минуту, когда хочется, чтоб хорошо было и кому-то рядом.
Луна думает, зачем ей нужно в Хогсмид, перебирает цели-зацепочки.
День слишком звонкий, прозрачный, чтобы что-то есть, тяжелеть, мешать солнечному свету просвечивать сквозь себя. То есть он, конечно, и так не просвечивает, но кажется, что вот-вот начнёт, а еда – всё портит.
"Сладкое королевство" и "Три метлы" откладываются до другого раза.
Книжные магазины – Луна бы повдыхала запах книг, конечно, но она уже и так начала к нему привыкать.
А то, к чему привыкаешь, перестаёт радовать, а как это можно, чтоб книжный запах радовать перестал, нельзя.
А что ещё в Хогсмиде? Дома-улицы, старые знакомые, они не обидятся, если Луна не придёт, только, может быть, расстроится Хижина.
Зацепочки расцепляются – тонкие золотые звенья, цепочка распадается...
И Луна понимает, что в Хогсмид ей сегодня не надо вообще. Но ведь куда-то же нужно идти, раз уж начала, поворачивать назад Луна очень не любит, это неправильно.
И Луна решает, что пойдёт в самый-самый конец, посмотрит – а что там, за Хогсмидом?
А то вдруг проучится все курсы и так и не узнает.
Луна очень не любит что-то пропускать.
***
Луна сидит на корточках и присматривается к пещере; бусины-минуты перекатываются в руке, их ещё достаточно.
А пещере нужно принюхаться – пусть привыкает к чужой.
Луна наклоняет голову, смотрит на пещеру снизу вверх, показывает, что – слабее.
Распрямляется и медленно заходит, оглядываясь. Она чужак, она не должна – быстро, это будет по меньшей мере невежливо.
Луна проводит рукой по сыроватому камню: я своя, а ты хорошая, пещера, я очень рада с тобой встретиться, не бойся.
В глубине, оказывается, восседает зверь, зверь сер, горд и пушист.
Луна подходит и к нему, садится на корточки, смотрит зверю в глаза, наклоняет голову – здоровается.
Зверь кланяется тоже – вежливый. Луне жаль, что она не знает, как его зовут.
Луна тихонько кладёт руку зверю на голову и так замирает – она не знает, можно ли ей зверя гладить.
Они сидят так немножко, а потом в пещеру заходит зверь ещё один.
Пёс. Чёрный, красивый, только походка усталая и движется как-то настороженно, будто украл что-нибудь.
Впрочем, пёс тоже гордый.
Посмотрел на Луну, подобрался и стал похожим на пружину – большую, рыжую от ржавчины и готовую распрямиться.
Зарычал предупреждающе.
Луна мотает головой: нет же, я тебя не трону, но и не боюсь, не надо со мной так, всё равно не напугаешь.
Протягивает к зверю руку – тот отдёргивается – пусть укусит, увидит тогда – она ничего ему не сделает плохого.
Пёс рявкает коротко, сердито; пещера – его и Луны там не нужно.
Но Луне очень, очень хочется его погладить. Тогда этот день станет Днём,-Когда-Она-Познакомилась-с-Псом.
И Луна садится на корточки опять, вытягивает вперёд руку – они так с папой приучали к себе белок. Конечно, глупо, пёс не белка, и рука у Луны пустая, но ведь нет же никакой пёсоеды.
– Хочешь, можешь облизать, – говорит Луна полувопросительно.
Если захочет, у неё будет рука, облизанная псом.
***
Что ж она делает, думает Сириус, вот идиотка.
Он превратится же сейчас, заговорит. Он так давно – ни с кем.
Ну, чего не уходит? Не страшно? Облезлый, худой, рычит – не страшно?
Сумасшедшая.
– Давай я тебе еды принесу в следующий раз, – предлагает.
И Сириусу хочется завыть.
Куда он отсюда денется – а если эта придёт ещё раз, что?
Зарычать и кинуться? Так не боится. Покусать разве что, а вдруг не уйдёт и после?
И разыгрывай тогда песью игривость, когда хочется – перекинуться и хоть что-нибудь сказать не себе и не Клювокрылу.
***
Луне кажется, что время стало липкое, вроде варенья, и такое же тягучее.
У Луны всегда были очень хорошие со временем отношения, а теперь грозят испортиться.
До следующего похода в Хогсмид его слишком много, и оно предательски медленно проходит – хотя, на самом деле, времени же не может быть много.
Но иногда Луне кажется, что его всё-таки чуть-чуть больше, чем нужно.
Когда она хочет помочь, рассказывает про кого-то, кого другие не видят, - а ей смеются в лицо, или за спиной, или в лучшем случае давятся зевком.
Нет, смех – это хорошо, но не когда он над человеком, он тогда неправильный.
Луна всё равно старается, как может, всем помочь, учится – чтоб не расстраивать однокурсников, они так волнуются из-за этих баллов, – и думает про пса.
Пёс, наверное, будет её слушать.
Тем более, в нём тоже кто-то живёт. Вот прямо в нём, да, странно, Луна не знает, как этот кто-то называется, но всё-таки.
Луне кажется, что этот кто-то – человек.
Но Луна идёт в библиотеку и читает там обо всех, кто умеет вот так превращаться в животных. Эти люди представляются ей степенными, исполненными сознания собственной важности и неторопливо выпивающими чашечку чая за завтраком; никто из них точно не может бросить собственный дом и поселиться в пещере.
Поэтому Луна сомневается.
И ей – ну очень интересно, кто же там на самом деле.
И хочется узнать, как пёс ладит со зверем, с гиппогрифом.
Она, конечно, понимает, что невежливо вот так вторгаться в чужую жизнь, какой бы странной она ни была, но псу ведь там грустно.
Если она ему очень надоест, он может просто её укусить, и она уйдёт, – она ему скажет об этом.
Время Луне мстит за пренебрежение: когда его остаётся совсем мало, каких-то три дня, Луна внезапно понимает, что псу не только еда нужна, а ещё подстилка, и срочно учится шить.
Профессор Макгонагалл удивляется, конечно, но иголку трансфигурированную на один вечер даёт. С нитками проще – их даёт профессор Спраут, добрая, уютная, рыхлая.
И, исколов себе все пальцы и попропускав мимо ушей множество глупых вопросов, Луна идёт в Хогсмид подготовленной, с подстилкой и свёртком с едой в руках.
