Глава 11.
Ежегодная ярмарка в этом году обещала быть потрясающей. На каждом углу юноши и девушки, взрослые и дети шептались и говорили вслух о приезде Себастьяна Ибнеса и его труппы в город. С первого дня, как в городе появилась афиша с его лицом, разговоры о нем не умолкали. По одним только глазам мужчины определили, что он лгун, а женщины, что непременно маг или чародей.
Действительно, лицо Себастьяна Ибнеса внушало недоверие и даже страх, но люди почему-то тянулись к нему, особенно когда он был на сцене. В его внешности не было ничего привлекательного, разве что только зеленые глаза, которые видели все и вся и как магнит притягивали вас к себе. Казалось, они обводят городскую площадь суровым взглядом, следят за вами с афиш. Прохожие содрогались, но все равно с нетерпением ждали следующего дня, который должен был ознаменоваться открытием ярмарки и выступлением Ибнеса.
2.
Никто из горожан и не знал, что артисты уже две недели жили в городе. Ибнес и его труппа, состоящая из двух человек, снимали комнату у старика, который жил почти на самой окраине. Хуже комнаты в городе не было. Несмотря на то, что она была довольно большой, света в ней было мало: окна давно никто не мыл. В углу стояли стол и продавленное кресло и были уютным домом для клопов и тараканов; кушетка, стоящая напротив стола, была похожа на камень; по всей комнате были разбросаны шляпы, яркие костюмы и искусственные цветы. За две недели слуга пришел только один раз, сложил всю утварь и начал было подметать, но в комнате моментально поднялось непроглядное облако пыли. Больше никто этим бесполезным делом не занимался.
Себастьян Ибнес лежал на кушетке, положив себе руки под голову. Слабый огонек свечи освещал его немолодое лицо с иссиня черными волосами, слегка тронутыми сединой. Иногда он поглаживал усы на гусарский манер или что-то бормотал себе под нос. Весь его вид показывал равнодушие не только к грязной комнатенке, в которой он находился, но и ко всему белому свету.
- А если она не вернется, что тогда? – раздался чей-то голос из угла комнаты.
- Вернется, вернется. Не будь глупцом, Демьян, - ответил Ибнес и ухмыльнулся.
- Вы ее не знаете… поверьте, она не такая, какой вы ее представляете… она не будет терпеть… - лепетал голос.
- Нет, мой милый мальчик, это ты ее не знаешь, - сказал Ибнес и потянулся за трубкой. - Подай табак.
Демьян встал с продавленного кресла, затем достал из кармана плаща табак, завернутый в бумажку, и молча передал его Ибнесу. Тусклый огонек осветил поднявшегося, и в полумраке показалось веснушчатое лицо пятнадцатилетнего юноши. На высокий лоб падали пряди светлых волос, которые за эти полгода сильно выросли и доходили уже до плеч. Взгляд темно-синих глаз выражал робость и доброту. Демьян отошел от кушетки и снова сел в кресло.
Ибнес набил трубку до верху и закурил, выпуская облачка дыма в душную комнату. За все то время, пока он курил, тишину не нарушали, но как только он положил трубку обратно, в карман пиджака, Демьян снова залепетал:
- Вы не правы, сэр, вы слишком жестоко с ней обошлись… она ведь не хотела этого делать… вы просто…, - он сделал глубокий вдох. Все-таки, пятнадцатилетнему юноше было сложно противостоять взрослому мужчине, который, к тому же, содержал его. – Вы просто поступили отвратительно.
Последние слова он сказал шепотом, однако твердо, покорность из интонации почти исчезла. Ибнес же сделал вид, что ничего не услышал. По его мнению, на дураков не стоило обращать внимания, а уж тем более, на молодых дураков.
- Сэр…, - начал Демьян, но стук в дверь прервал его.
- Я же сказал, что ты ее не так хорошо знаешь, - сказал Ибнес, намереваясь впустить гостя.
Он открыл дверь с видом настоящего джентльмена, даже шутливо поклонился, когда в комнату вошла молодая женщина.
- Милая Хельга, а мы как раз тебя вспоминали! – воскликнул Ибнес и уже не смог сдержать ехидного смешка. Женщина и бровью не повела.
Хельге Андерсен было около двадцати пяти лет, но лицо ее сохранило свежесть шестнадцатилетней девушки. Она не была красавицей, но ее походка и лицо завораживали мужчин. Во взгляде Хельги читалась искренность и нежность, но порой ее темно-карие глаза загорались недобрым огнем. В такие минуты мало кто желал с ней спорить: казалось, она способна испепелить одним взглядом.
Она была гимнасткой, работавшей вместе с Ибнесом около пяти лет. С раннего детства дочь циркача видела себя возвышающейся над зрителями, парящей в воздухе. Ее уже тогда привлекали выступления воздушных гимнастов, она мечтала научиться всему, что умели они, и ее мечта сбылась. К шестнадцати годам Хельга умела делать то, что не умели делать многие циркачи со стажем. Отец обучил ее этому ремеслу, и когда ей исполнилось восемнадцать, отдал дочь в руки Себастьяна Ибнеса, своего старого знакомого. Последние месяцы Хельга часто вспоминала отца и мать и часто жалела, что не вернулась домой, когда ей впервые пришлось в серьез рисковать жизнью на арене. В последнее время ей приходилось чаще выступать без страховки. На арене она держалась одной рукой за некрепкий обруч, а Ибнес в сторонке представлял ее номер; сердце ее бешено колотилось, а Ибнес улыбался зрителям. Часто с ней случались нервные срывы. Перед каждым серьезным выступлениям Хельга плакала, умоляла Ибнеса отпустить ее, затем угрожала ему тем, что уйдет сама. В итоге она уходила всего на час, а потом снова возвращалась. И только Демьян мог понять ее, за что она была благодарна мальчику.
Хельга помнила, как полгода назад она сжалилась над четырнадцатилетним бродячим пареньком, и он согласился. Однако жизнь Демьяна от этого не улучшилась. Он выполнял любую работу, которую давал ему Ибнес, не спал ночами, зашивая цирковые костюмы, ремонтировал снаряды, а по утрам расклеивал афиши и звал зевак на представление. Хоть жизнь его была не легка, он всегда с большим пониманием слушал истории Хельги о матери, отце и детстве, даже если она говорила об этом сотый раз, для нее это утешение было дороже золота.
- Милая моя Хельга, - услышала она издевательский голос Ибнеса. – Я надеюсь, что ты готова к завтрашнему выступлению, ведь кто знает, что может случиться с тобой на арене…
Женщина промолчала, однако сердце ее дрогнуло. Последние три дня она прокручивала в голове трюк, который ей предстояло выполнить, и с каждым часом ей становилось все страшнее.
- Ну, так что, моя милая? Одно твое слово, и мы уедем из города, - сказал Ибнес и улыбнулся, хотя эта улыбка больше походила на звериный оскал.
- Я согласна, - решительно ответила Хельга. – И ты прав: я люблю рисковать.
Ибнес улыбнулся миролюбивее, чем прежде и снова заговорил:
- В таком случае, отдыхай, тебе стоит выспаться перед выступлением. Кстати, я рад, что ты повела себя разумно.
В ответ Хельга ухмыльнулась, в ее глазах блеснули те самые недобрые огоньки. Она еще раз посмотрела на Ибнеса, а затем легла на кушетку, лицом к стене. Сердце ее гулко стучало, из глаз текли горячие слезы: она снова прощалась с жизнью.
3.
Демьян проснулся от прикосновения чьих-то рук. Кто-то сильно тряс его за плечо, желая разбудить. Он с трудом открыл глаза, пробормотал что-то невнятное и отвернулся к стене.
- Демьян, - позвала Хельга, тряся его за плечо. – Демьян!
- Хельга, что произошло? – промямлил он, повернувшись к ней лицом. – Еще не расцвело…
- Это не столь важно… Прошу тебя, проснись! – сказала она шепотом.
- Что же это такое, - промямлил Демьян. – Наверное, и пяти нет…
- Полпятого, дорогой мой, прошу тебя, проснись! Ты должен кое-что сделать для меня…– шипела Хельга. Ей не хотелось разбудить Ибнеса.
- А до утра это потерпеть не может? – сказал он и снова зевнул.
- Ты же знаешь, что утром я готовлюсь к выступлению, времени на это не будет ни минуты! – голос Хельги звучал раздражено. – Ну проснись же ты наконец!
Демьян вздрогнул: он никогда не слышал такой злобы в ее голосе. Юноша молча встал с кровати и оделся.
- Чтобы поговорить нам стоит выйти на улицу, - прошептал он. – Не стоит будить его, - он указал в сторону Ибнеса, и на секунду ему показалось, что тот уже не спит, и его всевидящее око следит за ними, разнюхивает их тайны, тихо смеется. Демьян отогнал от себя эти мысли. Он осторожно открыл дверь и вышел в коридор. Старый замок издал тихий щелчок. Демьян кивнул Хельге, и они также тихо прошли по узкому и темному коридору. Ни одна свеча не горела в доме, и каждый мог споткнуться обо что-то, а грохот мог разбудить и Ибнеса, и старикашку – хозяина. Оба беглеца ступал очень осторожно.
Выйдя, наконец, из душного и грязного коридора на улицу, они почувствовали свежесть утра и легкий ветерок. В предрассветные часы природа особенно красива. Она еще не проснулась, но скоро-скоро запоют птицы, и зашелестит океан трав, а извилистая речка подарит прохладу уставшим путникам, но пока все спит, и сон этот прекрасен. Звенящая тишина висела в воздухе, только кузнечики тихонько стрекотали.
- Что произошло? - нарушил молчание Демьян. – Ты хотела мне что-то сказать, так я тебя слушаю.
- Демьян, - голос Хельги осип от слез и шепота. – Вот, возьми…, - она отдернула шерстяной платок и сняла с груди нательный крестик. – Прошу тебя, отдай его моей матери… скажи ей, чтобы она молилась за меня, а если сегодня вечером я не приду, то… подожди, ты помнишь, где она живет?
- Хельга, что с тобой? Я не могу так просто уйти, - Демьян улыбнулся. – Тебе всегда везло, повезет и сегодня! Я не спорю, что трюк сложный, но ты же справишься! – он взял в руки ее ладонь. – Не переживай, все будет в порядке.
Хельга вырвала руку и продолжила:
- Ты знаешь, что она живет рядом, за рекой….
- Хватит, Хельга, перестань. Ты слишком серьезно к этому относишься, - перебил ее Демьян. – Это всего лишь трюк, обычный трюк!
Хельга покачала головой и воскликнула:
- Ничего ты не понимаешь! Это не просто трюк, это трюк без простейшей страховки, это трюк на старых снарядах! – голос ее сорвался, и она заплакала. – Ты никогда не видел циркачей, Демьян, поверь мне. Если ты не хочешь, то…, - она снова надела крестик.
Лицо Хельги покрылось красными пятнами, губы дрожали, а из глаз текли слезы.
- Прости меня, - тихо сказал Демьян после недолгого молчания. – Я найду твою мать и передам ей все, что ты захочешь, но… Ибнес же узнает, что я ушел…
- Но не узнает куда, - улыбнулась Хельга сквозь слезы. – Я бы ушла с тобой, но сегодня выступление…, - пробормотала она и задумалась на мгновение. - Прошу тебя, Демьян…, - она снова протянула крестик, и парень осторожно взял его.
4.
- Прихорашиваешься, дорогуша? – насмешливо спросил Ибнес. – Жаль, что твой дружок убежал, но… как говорится, не велика потеря!
Хельга промолчала. Она сидела перед зеркалом и аккуратно наносила грим. Ей казалось, что это выступление станет последним, и исход не важен.
Закончив с краской, Хельга оделась. Сегодня на ней было розовое блестящее платье, корсет которого она затянула так туго, что не могла вздохнуть. На голове у женщины красовалась тоненькая шапочка, к которой было пришито длинное розовое перо. Ибнес рассказывал, что добыл его у одного арабского торговца, специально для нее и для этого номера. Хельга еще раз осмотрела свое отражение в зеркале, все было идеально: волосы она зачесала так, чтобы они волной лежали на плечах; глаза очертила углем, а губы - красной краской. Грим неприятно пощипывал кожу, глаза заслезились, но она терпела.
- С Богом, - сказала женщина и улыбнулась отражению. Она вспомнила о своем серебряном крестике и мысленно горячо помолилась.
- Ты готова? – спросил ее Ибнес. Пока Хельга занималась своим костюмом, он зря не терял времени. Сегодня на нем был бордовый бархатный пиджак, из-под которого красовалась алая жилетка в черную полоску; на шею он повязал разноцветное тряпье, которое придавало его образу некую фантастичность. На голове у него был потрепанный цилиндр, и весь костюм дополняли ярко-желтый перчатки. Глаза он тоже подкрасил углем, и взгляд его стал манящим.
- Я готова, - ответила Хельга и улыбнулась. Она уняла свою дрожь в коленях, прочь откинула страх.
5.
Цирковой шатер был переполнен народом. На первых рядах сидели женщины с детьми на руках, а позади виднелись суровые и скептические мужские лица. Все они ждали чуда и волшебства от Себастьяна Ибнеса и его труппы, но долгое время никто не появлялся на арене. От скуки взрослые начали перешептываться, а дети плакать, требуя к себе внимания.
- Дамы и господа, - раздался громовой голос, и все в мгновение стихло. – Номер, который вы сейчас увидите не имеет названия, потому что такое вы не могли себе представить даже самых смелых мечтах! – Ибнес развел руки и выдержал значительную паузу. - Кто сказал, что люди не умеют летать? – он подошел ближе к зрителям и замолчал на несколько секунд. – Она умеет!– добавил он таинственным шепотом и отступил в тень. Головы людей разом поднялись. Высоко под куполом на обруче сидела девушка.
Хельга смотрела на публику свысока, сердце ее бешено колотилось. Она почувствовала, как обруч начал опускаться вниз. Мысленно перекрестившись, Хельга откинулась назад и, сделав изящный кувырок, повисла на обруче вниз головой. Полетев, как птица, она повисла на втором обруче, который спустился словно с небес. Следом появился и третий обруч. Сейчас ей предстояло самое сложное: по плану Ибнеса, она должна была плавно прыгнуть вперед и, «пролетев» довольно большое расстояние, оказаться на самом низком из трех обручей. Затем снова прыгнуть, сделать кувырок в воздухе и оказаться на арене. Хельга глубоко вдохнула и уже была готова совершить прыжок, как вдруг заметила, что веревка сильно прохудилась, и снаряд из-за этого наверняка не выдержит ее веса. В одну секунду она поняла, что может случиться, если она прыгнет. Однако страшнее было остаться висеть на двухметровой высоте. Она зажмурилась и резко подалась вперед.
Зрители наблюдали, как женщина, пролетев пару метров, повисла на тонком серебристом кольце. Раздался грохот. Веревка оборвалась.
6.
Демьян сидел за столом и смотрел на серебряный крестик. Перед его глазами то и дело мелькала темная фигура отца Хельги. Он без устали мерил комнату огромными шагами уже пятый час. Иногда он что-то бормотал себе под нос. Мать Хельги сидела на стуле рядом с Демьяном и теребила край желтоватой скатерти. Неожиданный стук в дверь нарушил напряженную тишину. Мать Хельги вскочила и поспешила открыть. На пороге стояла ее дочь в грязном дорожном плаще, с туго перевязанной рукой. Обе женщины устало улыбнулись и вошли в дом. Хельга вернулась домой.
