Глава 1- Вчера она приходила ко мне.
- Вы спросили ее, чего она хочет?
- Нет.
- Возможно, вам следует это сделать. Умные люди всегда спрашивают об этом мертвецов. Иногда те даже отвечают.
Нил Гейман, «Американские боги».
Андромеда Тонкс
Темно. Ноябрь мечется за окнами, злится, воет, осыпает землю последними листьями и бесконечными потоками холодной влаги. Осень, осень, время листопада... Кто сказал эти слова? Осень – скорее время дождей. А осенние дожди все равно что слезы, такие же горькие и тяжелые...
Осень, осень, время слез...
Она никогда не плачет. Она – Андромеда Тонкс, в девичестве Блэк, и ей недавно исполнилось сорок четыре. На полке в спальне у нее стоит фотография в посеребренной рамке. Давнишняя фотография – теперь все, что происходило до войны, кажется сто лет как канувшим в лету. С небольшого куска плотной бумаги улыбаются, глядя на Андромеду, три человека – высокий, чуть полноватый русоволосый мужчина, молодая девушка с открытым задорным взглядом и нахально топорщащимися ярко-розовыми волосами и кареглазая красивая женщина с аристократической осанкой. Ее муж, дочь и она сама. Двоих из них уже нет в живых. Осталась только Андромеда. И Тедди.
Со второго этажа, чуть приглушенный расстоянием, доносится детский плач.
- Сейчас, Тедди, сейчас, - Андромеда торопливо поднимается по лестнице.
Воет, жалуется за окном ноябрь. Последний месяц осени бросает в стекла мокрые бурые листья, стучит по крыше колючими косыми строчками ливня. А Андромеда на маленькой кухоньке кормит из бутылочки своего внука.
- Кушай, Тедди. Кушай, мой хороший.
Сытый малыш засыпает у Андромеды на руках. Она чуть покачивает его, ощущая теплую тяжесть детского тельца, что-то вполголоса напевает. Смотрит на часы. Без трех минут полночь.
- Скоро, - шепчет Андромеда, укладывая Тедди в кроватку. – Уже скоро.
Она целует ребенка в лобик и выходит из комнаты, осторожно притворив за собой дверь.
На кухне женщина достает из ящика чистую скатерть. Взмах палочки – и скатерть расстилается на круглом столе подобно белому лугу, на котором вспыхивают желтые и алые цветы. Сами собой расставляются чашки, в центр аккуратно опускается пузатый фарфоровый чайник, серебряная сахарница, плетеные вазочки с печеньем и хлебом. Из холодильника извлекаются сыр, кусочек ветчины, малиновый джем и масло, на которое Андромеда тут же накладывает заклятие Холода, чтобы не растаяло. Она еще раз осматривает накрытый стол, чтобы удостовериться в том, что ничего не забыла, снимает передник и садится на стул, обхватывая себя руками.
Андромеда знает, что ждать осталось недолго.
Поначалу ее это пугало. До ужаса, до дрожи в коленях. Поначалу она думала, что сходит с ума. Кто знает, быть может, это и взаправду так? Андромеда Тонкс, вдова невинно убиенного Теда Тонкса, мать погибшей Нимфадоры Тонкс, теща убитого Ремуса Люпина и бабушка живого и здорового малыша Тедди – сумасшедшая? Андромеда не знала. Она никогда и никому ничего не рассказывала. Но пусть хоть так. Пусть сумасшедшая. Зато – она с
ними...
Часы гулко отбивают полночь. Андромеда вздрагивает. И слышит, как, поскрипывая, отворяется входная дверь.
Заходя в дом из ненастья ноября, они не оставляют на полу мокрых следов. Они вообще не оставляют следов ни на чем. Только слабую изморозь на стеклах и иногда – на фаянсовых ободках чашек.
- Здравствуй, мама.
Нимфадора входит на кухню. Нимфадора Тонкс, двадцати трех лет от роду, павшая год назад в битве за Хогвартс от руки Беллатрикс Лестрейндж. Нимфадора Тонкс, которая не любит, когда ее зовут по имени. Нимфадора Тонкс, мертвая – но не сегодня.
- Здравствуй, Дора, - Андромеда не пытается подняться и обнять свою дочь – она знает, что ее мертвецы этого не любят. – Садись. Чай стынет.
- Мейди, - улыбается с порога Тед Тонкс. Ее муж и магглорожденный волшебник. Мертвый, как и дочь.
- Тед, - улыбается в ответ Андромеда.
- Еще остался малиновый джем? – Тед заинтересованным взглядом окидывает стол.
- Целая банка, - отвечает Андромеда.
- Миссис Тонкс, - Ремус Люпин церемонно кланяется и хитро подмигивает, извлекая из рукава своей старой залатанной мантии букет белых тюльпанов.
- Цветы... Необязательно было, - добродушно ворчит Андромеда. – Поставь в вазу на полочке.
Они рассаживаются за столом и весело болтают о всяких пустяках. Болтают о «Пушках Педдл», которых снова обыграли «Торнадос», о новом редакторе «Ежедневного Пророка», о восстановлении Хогвартса, о министерских реформах, об открытии лондонского магического зоопарка. Тед намазывает один бутерброд маслом, кладет сверху сыр и ветчину, а другой – джемом и попеременно откусывает то от одного, то от другого. Дора грызет печенье и хихикает, глядя на отца. Люпин пьет чай и немного смущенно улыбается, когда Дора толкает его в бок и просит рассказать анекдот. Он отнекивается, но в конце концов отставляет чашку в сторону и выдает презабавную историю о волшебнике, который по ошибке сварил суп из флоббер-червей. Все четверо смеются.
Андромеда знает – нельзя задавать вопросы. Она уже пыталась раньше, но это приводило лишь к тому, что ее мертвецы уходили, испаряясь, как утренний туман. «Нельзя», - грустно говорила Дора, качая головой. Говорила и исчезала. А Андромеда так хотела знать – почему...
Почему – они не отвечали. Зачем, для чего, с какой целью... Словно они сами не знали, что влечет их, умерших, из неведомых краев той стороны бытия сюда, на смертную землю. Привязанность к родным? Чувство невыполненного долга? Или им так одиноко в своей стране вечности, в своем далеком раю...
- Тедди, - говорит вдруг Андромеда, и все разговоры замолкают. Нимфадора поворачивает голову к матери, и в глазах ее что-то поблескивает.
- Он спит, - тихо продолжает Андромеда. – Но... я думаю... Если бы вы хотели...
Дора сжимает руку Люпина, лежащую на столе, и Андромеда краем глаза замечает, что сплетенные пальцы начинают покрываться тонким льдистым инеем.
- Он в детской наверху, - Андромеда встает. Трое людей встают вместе с ней. – Я не заставляю. Если можете... И если надо... Возможно, вы для этого и приходите...
Андромеда поднимается по лестнице. Неслышно, как полуденные тени, крадутся за ней три силуэта.
«Почему они не решались раньше? – с горечью думает Андромеда. – Опять «почему»... Я не знаю. И никто мне не расскажет...»
Тедди спит в своей кроватке. На заколдованном потолке носятся стайки разноцветных рыбок, светятся кораллы и шелестят темно-зеленые водоросли. В тишине комнаты Андромеда слышит только биение своего сердца и спокойное, еле уловимое дыхание ребенка. Кажется, что тех троих за ее спиной просто не существует.
Они встают у колыбели малыша – трое мертвых и одна живая. Они молчат. По щеке Доры сползает одинокая слезинка и замерзает, превратившись в кусочек льда.
- Почему? – Андромеда резко оборачивается, не заботясь более о том, что будет дальше. Сердце болезненно замирает. – Почему вы приходите? Зачем вы мучаете себя и меня?
Люпин отворачивается. Тед тихо вздыхает и прикрывает глаза. А Нимфадора криво и безрадостно усмехается.
- Потому что ты этого хочешь, мама, - произносит она.
Андромеда ошеломленно качает головой.
- Нет. Нет, Дора, я не хочу.
- Хочешь, - безжалостно говорит дочь. – Хочешь. Ты привыкла к семье. У тебя всегда была семья, но вдруг в одночасье ее не стало. И тогда ты вновь придумала ее. Но, мама... Нам ведь тоже нужен покой...
Дора приближается к спящему сыну. Протягивает руку, будто хочет погладить по голове, но тут же отдергивает.
- Тедди, - полушепотом говорит она и смотрит на Андромеду. – Он – это мы, мама. Тедди – это мы. Мы – здесь, рядом с тобой, мама, и всегда будем рядом. Мы научимся говорить, ходить, мы научимся читать, научимся прыгать, бегать и лазать по деревьям, научимся смеяться... Мы вырастем. Мы будем учиться в Хогвартсе, валяться на майской траве и грызть зеленые яблоки, плавать в озере... Любить... Мы будет жить, мама! Мы уже живем – в Тедди... Отпусти нас...
Глаза никогда не плачущей Андромеды полны слез.
Она кивает.
Тени колышутся, тени вздрагивают и тают. Тед Тонкс вытягивает вперед правую руку – ладонью вверх, таким привычным и любимым жестом. Ремус Люпин улыбается скромно, с добротой и теплом, обнимает Дору за талию. Она берет отца за руку.
- Мы любим тебя, мама, - она всхлипывает.
- И я... я вас тоже люблю, - и Андромеда смотрит, как ее мертвецы уходят – теперь уже навсегда.
Ноябрь бушует снаружи. Льет дождь. Зеркало в прихожей подергивается морозным узором. А Андромеда Тонкс, которая никогда не плачет, сползает по стене и закрывает лицо руками.
