По улицам Лондона

Глава 1

Я – проводник. Моё место всегда неизменно – у пруда, в одном из лондонских парков. Свежим весенним утром, пасмурным днём осени, холодным вечером начала зимы – ко мне приходят люди. Всегда. Юноши и девушки, мужчины и женщины. Они приходят, садятся на скамейку у воды и рассказывают историю своей жизни. Мне – потому что я всегда там, я улыбаюсь, молча слушаю их. А человеку, когда ему больно, всегда нужен слушатель.
Они то порывисто хватают меня за руку, то прячут лицо в ладонях, то смотрят куда-то в сторону, то плачут, уткнувшись мне в плечо. И всегда рассказывают – о том, какие несчастья омрачили их жизнь. «Солнце больше не светит для меня» - как часто я слышу от людей эту фразу.
Тогда я беру их за руку и веду по улицам Лондона.
***
На скамейку возле пруда с размаху опустился мальчишка. Ему было, на вид, лет семнадцать. Растрёпанный, взъерошенный, пальцы сжаты в кулаки. А в зелёных глазах - отчаяние.
Он уткнулся лицом в колени и сидел так - долго, молча, не шевелясь. Я неслышно опустилась рядом с ним, терпеливо ожидая.
Наконец он поднял глаза и увидел меня. Сначала, как часто бывает, лицо мальчишки исказила злоба – кто-то поймал его на слабости. Он даже привстал, чтобы выпалить мне: «Убирайся». Но я сказала спокойно:
- Расскажи.
И он начал рассказывать – любому, кто несчастлив, нужен слушатель. Рассказывать сбивчиво, быстро.
- Я так устал – понимаешь? Всё так надоело! Эти… мои родители только тем и занимаются, что пилят меня каждый день. Делай так, а не этак, мы лучше знаем, ты ещё маленький… Сказал им, что хочу поступать в институт и жить отдельно – заперли дома, ты ещё не дорос, говорят, никуда мы тебя не пустим. Не пустят они, как же! И Кэти… поссорились, она и видеть меня не хочет, сбрасывает звонки. И Дэн… тоже мне, друг! Я же не виноват, что Кэти меня выбрала…
Его голос прервался, и он вскинул на меня отчаянно-решительные глаза.
- Хватит, надоело! Почему я, почему на меня всё сразу? Вот брошусь в воду – и пожалеют тогда, и исчезнут все проблемы… Хватит!
Мальчишка резко вскочил, шагнул к пруду. Я неспешно поднялась и перехватила его руку.
Он обернулся, глядя на меня с яростью, дёрнулся – но ведь он не первый, я умею держать крепко.
- Пусти! Пусти, сказал!
- Что ты собрался делать? – спокойно спросила я его.
- А то не видишь? Надоело всё, лучше сдохнуть поскорей…
- Почему?
- Дура! Потому что нет смысла, солнце больше не светит для меня! Пусти!
- Я покажу тебе кое-что, - сказала я с улыбкой. – Кое-что, что изменит твоё мнение. Идём.
И, сжав его пальцы в своих, потянула мальчишку прочь от пруда - к выходу из парка.
- Да пусти же! Куда ты меня ведёшь?! – он изворачивался, рвался из моей руки. – Куда?
- На улицы Лондона, – ответила я ему.
***
Лондон, шумный и суетливый город. Улицы вьются, сплетаясь в лабиринты и паутины, и люди спешат каждый по своим делам. Мальчишка вырывается, ругается, сыплет вопросами «куда?» и «что тебе нужно, несчастная?». Но я спокойно веду его, крепко держа за руку, к одному из городских рынков. Здесь толпа и крики, голоса и запахи. Мы идём сквозь пестроту народа, как через бурную реку, – и я останавливаюсь; мальчишка, не ожидая, натыкается на мою спину.
- Чего? – удивлённо спрашивает он.
- Я же сказала, что покажу тебе кое-что; это заставит тебя передумать. Смотри.
Он проследил взглядом за моей рукой – и увидел. Старика, с дрожащими руками и морщинистым лицом, в изношенной одежде, у лавки зеленщика. Старик нагнулся с трудом, постанывая от боли, и поднял с земли газету, брошенную кем-то. Вчерашнюю газету.
Мимо лавки стрелой пролетел парень лет двадцати – он толкнул плечом старика, так, что тот едва удержался на ногах.
- Смотри, куда прёшь, дед, - грубо бросил парень и скрылся.
Старик грустно посмотрел ему вслед, грустно улыбнулся. И зашагал куда-то, низко опустив голову.
Что-то дрогнуло в лице мальчишки. Но только на секунду – он сказал равнодушно:
- И чего? Ради этого старика ты притащила меня сюда? Пусти!
Я не отпустила, а лишь повела его дальше, сквозь сутолоку рынка, – на улицы, где шумели перекрёстки и дороги.
- А теперь смотри туда.
Снова взгляд за моей рукой – женщина. Преклонных лет, с лицом, изрезанным морщинами, в платье, давно превратившемся в лохмотья. Её бледные и худые пальцы сжимали сумки, с губ срывался иногда тихий стон. Мимо шли люди – она казалась такой маленькой среди них. Никто не замечал её. А женщина шла, не поднимая глаз от земли, и на губах её бродила улыбка.
Я внимательно следила за лицом мальчишки. Нижняя губа его дрожала, глаза блестели. Но лицо, будто каменная маска, не смело измениться.
- И чего? – уже менее уверенно повторил он.
Почти совсем стемнело – над Лондоном зажигались звёзды, загорались неоном рекламные вывески. Я, не отпуская руки мальчишки, развернула его в сторону маленького ночного кафе, по другую сторону дороги.
- Смотри.
За столиком у дальней стены сидел тот же старик – сидел, глядя на улицу сквозь мутное стекло. Мимо кафе спешили люди – домой, на работу, в кино. Старик смотрел в след каждому и улыбался. Но люди не отвечали на его улыбку.
Дрожащая рука старика медленно помешивала чай в зелёной кружке. Стрелки на часах отстукивали минуты, а он всё мешал и всё смотрел, как живёт город за мутным стеклом. Мешал и смотрел.
В глазах мальчишки стояли слёзы. Он не позволял лицу изменить выражение – но не мог и отвести взгляд. Он всё смотрел, смотрел на старика, и его пальцы в моих мелко дрожали.
- А теперь слушай, - сказала я, отпуская его руку. Он не двинулся с места. – У той женщины погиб под колёсами автомобиля муж. У неё трое детей, школьники. Каждый день, с утра до вечера, она работает – и там, и тут, чтобы вечером принести домой детям сумки с продуктами. Денег едва хватает - она не может позволить себе хотя бы новую одежду. Никто не помогает ей, она одинока.
Этот старик служил когда-то на флоте. Видишь – на его одежде много лент и медалей. Он получил их за отважное служение родине. Сейчас ему восемьдесят, с флота его уволили по возрасту. А все те, кому он помогал, с кем служил, забыли его. Он живёт на маленькую пенсию и каждый вечер приходит в это кафе. Потому что один, в его квартире пусто, а здесь - люди. Он пьёт чай – час за часом. Пьёт чай и смотрит на мир, который забыл о нём. Он одинок.
Мальчишка не смотрел на меня, но я и так знала, что по его щекам катятся слёзы.
- Видишь?
Он кивнул.
- Так как ты можешь говорить, что одинок, что солнце больше не светит для тебя? Оно светит всегда, и ни одна туча не способна уничтожить его сияние. Посмотри на этого старика – он улыбается. И та женщина улыбалась. Улыбаются даже они – те, кто действительно одинок, кому трудно, кому больно. Даже в их жизни есть свет. Знаешь, почему? Эта женщина, несмотря ни на что, знает - дома её ждут дети, которых она безмерно любит. Этот старик любит людей, несмотря ни на что. И пускай они не замечают его - он смотрит на них и всегда улыбается.
А ты? Ты, из-за мелких неприятностей, решил убить свой свет, убить навсегда?
Он молчит, только краснеет и сжимает пальцы в кулаки.
- Обидел девушку – извинись. Поссорился с другом – помирись. Родители не дают самостоятельности – докажи им, что достоин её. Ведь всё так просто… правда?
Он кивает снова, и я спрашиваю:
- Скажи, ты всё ещё хочешь этого?
Он наконец поднимает на меня глаза, мокрые, лихорадочно блестящие.
- Нет, - отвечает тихо.
- Тогда иди. Иди и живи.
Мальчишка за миг сорвался с места и исчез в темноте. А я улыбнулась и зашагала обратно к своему пруду, через улицы Лондона.
***
Я потом видела этого мальчишку только однажды – он проходил мимо пруда, обнимая за плечи девушку. Меня он видеть уже не мог – но, минуя скамейку, едва слышно произнёс: «Спасибо». Я улыбнулась ему – хотя этой улыбки он, конечно, тоже не увидел.
Но он не был последним – как, впрочем, и не первым. К моему пруду часто приходят люди, которые считают свою жизнь никчёмной. Девушка, которую бросил любимый, женщина, уставшая от своего существования, мальчик, у которого нет друзей... «Солнце больше не светит для меня» - так говорят они всегда.
Я беру их за руку – каждого – и веду по улицам Лондона; чтобы показать, как ценна жизнь, которую они совершенно не ценят.