Глава 1Вдруг стало легко, удивительно легко, будто он сорвался с привязи, как воздушный шарик. На недавний день рождения мальчику подарили такой – красный и гладкий, закрепив его в изголовье. Шарик весь день тянулся вверх, к потолку, однако нитка не пускала. Тонкая, она оказалась удивительно прочной и плохо поддавалась мелким зубцам на ребре ненового квотера. Квотер мальчик нашарил в ящике тумбочки, вывалив оттуда кучу мятых фантиков и кусков желтоватого, дурно пахнувшего бинта. Наутро и мама, и врачи долго удивлялись тому, как шарик сумел освободиться, и мальчик тоже удивлялся и округлял глаза до размеров монеты. Шарик висел под потолком и прислушивался к разговорам. Он не мог подняться выше - наверное, его держали в палате и другие, еще более прочные нити.
Перед тем, как пришла легкость, было ужасно тяжело. Боль давила сверху, как мешок с цементом, выжимая из мальчика пот и слезы, которые он не мог вытереть и от которых жгло в уголках глаз. Больше всего ему хотелось обмануть боль и выкарабкаться, отползти, оставив ее в стороне. Мальчик изо всех сил напрягал непослушные руки и ноги, не обращая внимания на то, что глаза щипало все сильнее. Наконец ему удалось рвануться как следует, и все получилось: раздался тихий звук – не то хлопок, не то вздох, - и давить сразу перестало. Мальчик чуть не засмеялся от радости, но его отвлекли: распахнулась дверь, и в палату вбежала дежурная медсестра, очень красивая, похожая на леди Фиону, а за ней – целая толпа в белых и зеленых халатах. Кое-кого мальчик даже не знал в лицо, хотя за дни, проведенные в больнице, успел увидеть много разных людей, а с некоторыми и подружиться. Обычно в его палату заходили с растянутыми, как у Белло Нока, губами и с бровями домиком: получался круг с носом в центре. Ненастоящие беллоноки бодро и громко здоровались и, не ожидая ответа, начинали заниматься делом: смотреть показания аппаратов, менять флаконы в капельнице, ставить уколы. Уколов было ужасно много; мальчику казалось, что его руки и попа раздулись, как подушки, и стали твердыми. Он пристально наблюдал за каждым врачом, пытаясь угадать, будет ли тот его колоть. Врачи старались отвернуться, а один сказал маме, что боится смотреть мальчику в глаза. Конечно, он сказал это по секрету, но мальчик услышал и с тех пор, когда этот врач приходил, старался отвести глаза в сторону. Но как только он переставал следить за своим взглядом, тот возвращался к врачу, как кошка, которая всегда, сколько ни сгоняй, лезла к маме на колени.
Но сейчас врачи не сделали клоунских улыбок и не поздоровались. Они выглядели, как мама мальчика, когда у нее сгорал пирог или убегало подогреваемое молоко. Мама была самой лучшей, только немного рассеянной – так говорила бабушка, ероша его волосы, чего мальчик очень не любил и всегда старался вывернуться из-под тяжелой влажной ладони. У второй бабушки руки были легкие и сухие, и она называла его маму совсем другими, длинными и сложными словами. Мальчик никогда не мог их запомнить. Он представлял, что это не слова, а колечки дыма, бесследно растворяющиеся в воздухе, едва отец тушил сигарету об грязное дно латунной пепельницы.
Врачи переговаривались тихо и тревожно, пока хлопотали над человеком, неведомо как и откуда взявшимся на мальчиковой кровати. Мальчик едва слышал их, будто ему в уши напихали ваты, смоченной в луковом соке. Уши потом противно воняли, вроде мусорных баков за супермаркетом, куда мальчик однажды забрел, услышав мяуканье. Котенка он так и не нашел – наверное, тот испугался и забился в какую-нибудь щель. Пекло солнце, и от баков шел ужасный запах. Даже после долгих больничных дней мальчик помнил его, хотя и масляный, скользкий аромат попкорна, и свежее дыхание рожка с фисташковым мороженым успели выветриться из памяти, сдаться под напором едких лекарственных запахов палаты.
Врачи возились долго. Мальчик успел заскучать, но боялся пошевелиться: тогда его заметили бы и выставили за дверь, а он хотел узнать, что происходит и кто занял его кровать. Наконец и врачам это надоело, они перестали перебрасываться словами и выключили все приборы. Санитар привез каталку, на которую переложили того, другого. Это оказался тоже мальчик, очень худой, остроносый и бледный, как страница новенькой тетради. Его увезли в коридор, врачи ушли следом, плотно прикрыв дверь. Стало тихо и безопасно. Но мальчик не торопился занять свое место, и не зря: вскоре пришла санитарка с пачкой свежего, приятно гладкого белья и споро перестелила постель. Мальчик невольно заулыбался: ему нравилось ложиться на чистое. Маме не всегда удавалось отстирать простыни от случайно разлитого сока или вишневой начинки бабушкиных пирогов. Мальчик любил есть их в кровати перед сном. Мама улыбалась и говорила, что тогда и сны будут сладкими.
Когда ушла и санитарка, мальчик постоял в своем углу еще немного, а потом, осмелев, вышел и залез на кровать. Он сел на подушку, подтянув колени к груди и обняв их руками. Уже много дней ему не удавалось сесть так, встать, выйти или забраться на кровать с ногами и спрыгнуть вниз с громким криком. Теперь он снова мог попробовать все это, но почему-то не хотелось. Не хотелось и спать – мальчик знал, что за дни, проведенные в больнице, выспался на всю оставшуюся жизнь и спать больше никогда не будет. Ему показалось глупым сидеть просто так теперь, когда все получилось, как надо: лишнего мальчика увезли, мама утром найдет сына на обычном месте, и он расскажет, что у него больше ничего не болит. Мальчик слез с кровати на пол и хотел расправить простыню и взбить подушку, но оказалось, что они не смялись под его весом. Это представлялось немного удивительным, но долгого обдумывания не стоило.
В палате было темно, по коридору иногда проходили дежурные медсестры и среди них, наверное, Оле-Лукойе. Мальчик хотел окликнуть кого-нибудь и рассказать, что ему уже не больно, но испугался, что вместо медсестры в палату зайдет Оле и заставит его заснуть, а засыпать было никак нельзя, мальчик чувствовал это. Чтобы не скучать, он стал развлекаться – он уже очень давно не развлекался, с того самого дня, когда засмотрелся на большой красный грузовик. Это был могучий «LoneStar» от International Truck and Engine Corp. Мальчик с восторгом разбирал по буквам название фирмы. Мама, конечно, говорила ему, что нужно смотреть по сторонам, когда переходишь дорогу, но она же не знала, что красный «LoneStar» вдруг окажется в их тихом районе…
Оказалось, мальчик успел немного забыть, для чего нужны руки и ноги, и теперь с восторгом осваивал их заново. Он подпрыгнул – ноги слушались, проделал это еще и еще раз, а потом, осмелев, подпрыгнул футов на шесть и повис в воздухе. Это было необыкновенно – как в фильме про Матрицу, который он смотрел с отцом. В фильме было много скучного, однако летали там здорово. Но мальчик мог лучше: он уже провисел в воздухе намного дольше Нео и падать не собирался. Взмахнув руками, он поднялся повыше: так было еще интереснее. Но дальше был потолок, скучный серый потолок, и мальчик задумался. Может быть, провисеть так до утра? Мама придет и очень удивится. Наверное, позовет врачей, и они все вместе будут ловить его за ногу и стягивать вниз, как шарик за нитку. Вот будет весело! А потом они пойдут домой, и по дороге он попросит маму купить мороженое – фисташковое мороженое с шоколадной крошкой и хрустящей вафлей. Он стал вспоминать, когда в последний раз ел такое. Выходило, что еще за два выходных до «LoneStar». Очень давно.
Но мысли о мороженом вскоре кончились, а в палате больше не оставалось ничего интересного. Пока мальчик лежал на кровати, он выучил все, что было вокруг, и играл сам с собой, закрывая глаза и мысленно обходя комнату справа налево и слева направо, трогая все ручки и переключатели. Это была его любимая игра, если не считать «Угадай, кто сегодня дежурит». Медсестры часто менялись дежурствами, особенно в ночную смену, и мальчик спорил с собой на историю, кто именно заглянет к нему вечером. Если он проигрывал, то вместо любимого Спайдермена просил маму читать перед сном сказки про фей из девчачьей сиреневой книжки.
Теперь он подошел к двери по-настоящему и с восторгом тронул длинную металлическую ручку. Она всегда представлялась мальчику холодной и немного влажной на ощупь, но на самом деле оказалась никакой. Он сжал ручку сильнее и увидел, как блестящий металл проходит сквозь ладонь, выплывая с тыльной стороны. Мальчик в ужасе отдернул руку, не успев разжать. Ручка и кулак отделились друг от друга, но больно не было, и не было видно крови. Мальчик закусил губу, наклонил голову и попробовал взяться за ручку еще раз, медленно и осторожно. Но у него опять ничего не вышло. Наверное, ручка была какой-то заколдованной, чтобы из палаты нельзя было уйти.
Мальчик сильнее сжал зубы и с досадой втянул носом воздух. Ну и ладно, не очень-то хотелось. Но на всякий случай он еще несколько раз попытался ухватить ручку, уже понимая, что ничего не выйдет, и вдруг заметил, как его пальцы на мгновение исчезли в гладкой дверной белизне.
Он расширил глаза и отступил на шаг. Но в пять лет было стыдно бояться, даже если никто этого не видел. Поэтому мальчик снова подкрался к двери, ступая, как спецназовец в джунглях, и вытянул вперед дрожащую руку. Рука коснулась поблескивающей поверхности – мальчик видел это, но не чувствовал – и двинулась дальше. Когда пальцы скрылись в двери по вторую косточку, мальчик рывком выдернул ладонь и прижал к себе; ему показалось, что дверь сейчас засосет его. Пальцы слегка покалывало; хотя, возможно, это ему только чудилось.
Но другого выхода все равно не было, мальчик почему-то понял это сразу, как только увидел пальцы, исчезающие в двери. Он отошел к окну, пригнулся, опустив руки, как делают бегуны, и посмотрел на преграду. Ручка блестела ехидно, будто улыбка киношного злодея. Мальчик несколько раз качнулся взад-вперед, а потом побежал.
Он закрыл глаза сразу, еще на первом шаге, и просто бежал вперед, не чувствуя расстояния. Что-то сдавило его со всех сторон, потом отпустило, потом снова сдавило, мальчик замедлил шаги, остановился и осторожно открыл глаза.
Нет, он был не в коридоре, как хотел, а в другой палате, совсем не похожей на его собственную. Здесь был очень яркий свет, особенно у высокого стола, где знакомый врач мальчика резал что-то тонким блестящим ножом. На враче была маска, но мальчик узнал его по глазам – темным, как черничное варенье или небо ночью в грозу. В них хотелось смотреть, не отрываясь, но было страшновато. Вот и сейчас мальчик испугался, что помешает врачу, и отступил назад.
И тут же почувствовал, холодком по спине, что самый удобный, дальний угол уже занят. Мальчик скосил взгляд через плечо. В углу стоял кто-то темный, высокий – уж точно не врач. Мальчик разрывался между желанием хорошенько рассмотреть незнакомца и узнать, что же там режет доктор, и поэтому не успел толком увидеть ни того, ни другого. Он заметил, как из-под ножа взметнулось что-то красное, похожее на кровь в мультике про ниндзя. В жизни такого количества крови, конечно, быть не могло – мальчик уже знал, что в мультиках и книгах много выдумки. Тогда что же это такое? Он подался вперед, вытягивая шею, и в это время кто-то появился из-за спины и прошел мимо. Мальчика отнесло в сторону, будто конфетный фантик порывом ветра. Черный незнакомец скользнул к столу, но замер на полпути и обернулся к мальчику. У него было черное лицо, и язык тоже черный, и черные зубы за черными губами – все, как в страшилках, которые рассказывал мальчику и соседской мелюзге Бродяга Боб. Бобу было восемь, и он знал такое количество разных историй, будто перечитал все книги на свете.
- Не мешай, - проговорил незнакомец презрительно, как бабушка, та, с непонятными словами, когда делала что-нибудь на кухне и не хотела показывать свое умение маме. За это мальчик смотрел на бабушку исподлобья и врал, что у другой бабушки пироги вкуснее.
На незнакомца он тоже взглянул исподлобья, сузив глаза и сделав решительное лицо. Но тот не показал виду, что заметил его действия.
- Думаешь, что обманул меня? – прошипел он, и лица мальчика коснулось чужое дыхание с запахом гнилого лука и мусорных баков за супермаркетом. – Ты еще пожалеешь об этом. Не мешай!
Незнакомец шагнул к столу, и врачи, не оглядываясь, отодвинулись, как будто давая ему место. Мальчик был уверен, что никто не замечает незнакомца, но, видимо, он ошибался. Незнакомец был по-настоящему опасным. Мальчик совсем уже собрался сбежать, опять закрыв глаза, но тут увидел между разомкнувшимися спинами врачей то, что не мог видеть раньше – лицо человека, который, оказывается, лежал на столе. Мальчик не успел подумать, что это значит, потому что незнакомец наклонился над человеком и провел черной рукой от его груди к горлу и дальше к губам. А потом склонился еще ниже, будто целуя. Но мальчик знал, что поцелуи такими не бывают. Это был плохой человек и плохой поцелуй.
Врачи засуетились, задвигались быстрее, почти как в ролике, когда ставишь видео на ускоренный режим. Никому не было дела до мальчика, его просто не замечали. Впрочем, в этом не было ничего странного: ведь врачей интересуют больные люди, а у мальчика теперь ничего не болело. Он даже удивился, что раньше врачи казались ему такими большими и страшными. Сейчас он видел, что они самые обычные, а если подпрыгнуть, то даже и маленькие, одного с мальчиком роста. Мальчик и подпрыгнул – невысоко, но почувствовал, что черный незнакомец отвлекся от своего занятия, чем бы он там не занимался, и на мгновение перевел на него взгляд.
Мальчик тут же опустился на пол и попятился. Ему захотелось быть как можно дальше от незнакомца, который ему не нравился – он был слишком настоящим для мира, где не существовало боли и можно было летать. Незнакомец сопел с присвистом, склонившись к самому лицу лежавшего человека, к его мутным, невидящим глазам и серым губам. Врачи были здесь лишними – между этими двумя происходило что-то непонятное и отвратительно притягательное, как между голыми людьми в фильмах, которые иногда смотрел папа, торопливо и зло закрывая окошко плеера, когда подходил мальчик.
Мальчику стало страшно. Он повернулся и, забыв закрыть глаза, побежал через сияющие коридоры и темные стены больницы. Он бежал и бежал, свет и темнота чередовались перед глазами, как будто в длинном туннеле с редкими, резкими фонарями, а потом он вылетел куда-то, где тьма была большой и мягкой, а свет рассыпался по ней множеством далеких искр. Бежать больше не получалось, и, глянув вниз, мальчик понял, почему: под его ногами не было пола, только далекая пустынная улица, залитая зеленоватым светом, и подъезд, перед которым дежурили машины с эмблемой больницы. Видимо, мальчик разогнался слишком сильно и пробежал сквозь толстую внешнюю стену здания.
«Что же теперь будет?» – подумал он, пытаясь рвануться вверх. Ничего не вышло; получалось только падать вниз, медленно, подчиняясь мягким ладоням ветерка, который играл с ним, как с воздушным шариком или бумажным журавликом. Мальчику даже стало нравиться это плавное падение, хотя его по-прежнему немного беспокоил вопрос, что с ним будет, когда он достигнет земли. Но до земли было еще далеко, и мальчик надеялся что-нибудь придумать.
Один из окружающих огоньков, который мальчик вначале счел невесть зачем прикрепленной за окном лампочкой, вдруг сорвался с места и стал приближаться. Вскоре мальчик уже видел, что это не просто огонек, а светящийся… человечек? На нем было платье до колен, а волосы, тоже светящиеся, топорщились во все стороны, делая голову существа вдвое больше тощего тела. Наверное, это была фея.
Она облетела мальчика со всех сторон – фея двигалась гораздо быстрее, чем он, и не слушалась ладоней ветра – и захохотала высоко и визгливо. Если не считать голоса черного незнакомца, это был первый резкий звук, который мальчик услышал с тех пор, как избавился от боли.
- Почему ты смеешься? – спросил он. Его голос прозвучал очень странно, как будто существовал отдельно от мальчика.
- Потому что ты смешной! – прокричала фея, подлетев так близко, что почти клюнула его в плечо длинным крючковатым носом. Лохмотья, болтавшиеся на ее рукавах и подоле, красиво развевались. – Наверное, думаешь, что будет, когда упадешь вниз-з-с-с-с?!
Последнее слово она прошипела ему в лицо, и мальчик отшатнулся.
- Откуда ты знаешь? – воскликнул он. Фея снова захохотала.
- Я знаю все. Я живу здесь уже очень давно, - сказала она с превосходством, вскинув растрепанную голову. Мальчику показалось, что фее немного грустно.
- И что же будет? – спросил он. На самом деле ему было уже неинтересно, он не сомневался, что ничего страшного не произойдет, но решил поддержать разговор.
- Ничего, - довольно оскалилась фея. – Совсем ничего. Ты не разобьешься, если упадешь, не расплющишься в лепешку, если тебя переедет машина, не поджаришься, если сунешь пальцы в розетку! С тобой никогда ничего не случится!
- Здорово! – восхитился мальчик. Фея захохотала еще противней.
- Когда надоест, найди меня! – воскликнула она. – Я буду звать тебя Питер!
И она исчезла так быстро, что мальчик не успел отследить ее голубоватый свет в паутине огней. Он парил уже где-то на уровне восьмого этажа и слышал шум редких проезжающих машин.
- Очень надо, - пробормотал он. Имя Питер ему не понравилось; но мальчик с ужасом обнаружил, что не может вспомнить своего прежнего имени, будто его стерли из памяти ластиком.
- Тогда меня будут звать никак, - сказал он сам себе. – Просто Никак.
Он вдруг ужасно захотел вернуться в свою палату, лечь в постель и дождаться маму. Она всегда приходила утром, между первым уколом и завтраком, пересказывала все события, что случились за вчерашний день с папой мальчика и с его друзьями, а потом кормила с ложечки безвкусной кашей. Глотать ее, жидкую и склизкую, было все же больно, но мальчик ел, глядя, как мама улыбается каждому его глотку, а волосы надо лбом дрожат. Он даже заметил, что они стали тусклыми и не такими красивыми, как раньше, и сказал об этом. А мама расстроилась и сделала вид, что ей что-то нужно в сумочке. На следующий день она пришла с прежней красивой прической и потом приходила так всегда, щекоча его челкой, когда наклонялась поцеловать. Мальчик всегда гордился тем, что его мама намного красивее, чем мама Дэна, которая была настолько толстой, что вылезала из машины четверть часа, пыхтя и ворочаясь, как черепаха; или чем мама Чарли, у которой было множество морщин на шее, и вся одежда пропахла табаком.
Вспомнив о друзьях, мальчик загрустил еще больше и передумал возвращаться в палату. Зачем ему в палату, если он может попасть домой? Мама ведь обрадуется сильнее, если увидит его прямо у входной двери. Или даже у своей кровати – ведь теперь ему не нужно звонить и ждать, пока дверь откроют, чтобы попасть внутрь. Да, решено, нужно добраться до дома.
До земли оставалась еще пара этажей. Мальчик закрыл глаза и попробовал лететь вверх, но не мог понять, как это делается. Он воображал себя и шариком, и большой птицей с крыльями по пять футов, и самолетом, и воздушным змеем, но когда открыл глаза, увидел, что земля почти у его ног.
Приземлился он мягко, совершенно не почувствовав удара, и шагнул вперед. Идти было как-то тяжеловато. Глянув под ноги, мальчик обнаружил, что стоит по колено в асфальте. Он испугался и выдернул оттуда ноги, как из грязи, одну за другой. Асфальт твердый – сказал он ногам, чтобы запомнили и больше не проваливались. Подумав, он присел, как следует оттолкнулся от дороги и полетел вверх так быстро, что сам удивился.
Он летел и летел, между темных стен, к постепенно светлеющему небу. Больница была большой, высокой, зажатой со всех сторон такими же высокими зданиями с огромными блестящими окнами, в которых отражались огни, звезды, рассветные облака – все, кроме мальчика. Наверное, он слишком быстро летел.
Когда мальчик поднялся выше домов, его подхватил порыв резвящегося на просторе ветра и забросил на больничную крышу. Подумав, мальчик важно кивнул ветру – так папа благодарил сантехника и электрика, которые приходили чинить что-то в доме. Правда, папа еще давал им деньги; но денег у мальчика не было, и он надеялся, что ветер это понимает.
Рассвет уже почти наступил: небо голубело в вышине, прямо над головой, а на востоке желтело, как полоска лимонного джема на тосте. Оттуда должно было вылезти солнце. Мальчик смотрел на город, и у него дрожали губы. Город был огромным. Он был везде, больше леса, выше самых высоких деревьев, огромнее моря. Даже если он пролетает над этим городом целую неделю, он все равно не сможет найти свой дом! Мальчик сел у парапета и тихо заплакал в согнутый локоть. Слезы не были мокрыми, и вкуса у них тоже не было. Наверное, поэтому легче от них не стало.
Что-то шевельнулось у его ноги. Мальчик глянул. Это был голубь – обыкновенный городской голубь, серый и неинтересный, но мальчик обрадовался ему, как всем друзьям разом. Он осторожно провел пальцем по голове птицы. Голубь вздрогнул, но не сдвинулся с места. Его глаза были затянуты странной пленочкой. Мальчик подумал, что голубь еще не проснулся и видит сон. Он взял птицу на руки и прижал к себе, как мама прижимала его в детстве, год назад, когда ему снились кошмары. Голубь задрожал сильнее и попытался клюнуть мальчика в палец. Ему холодно, подумал мальчик, конечно же, на рассвете всегда холодно. Он расстегнул пижамную куртку и сунул голубя под нее, поближе к сердцу. Птица шевелилась, и это было необъяснимо приятно. Мальчик прислушивался к ее трепыханию, склонив голову, и вздрогнул от неожиданности, когда кто-то прошел мимо. Он закрутил головой, отыскивая чужое присутствие. Почему-то ему подумалось, что это тот темный незнакомец, который был в палате. Но на крыше никого не было, кроме них двоих. Голубь затих, успокоился. Мальчик понял, что тот заснул. Он и сам попытался уснуть – положил голову на парапет и закрыл глаза. Однако восходящее солнце было слишком ярким, да и спать совсем не хотелось. Пришлось сидеть смирно, вспоминая для развлечения все истории, которые рассказывал Бродяга Боб. Но истории скоро кончились, а голубь все спал, хотя пора было завтракать. Мальчик решил разбудить его – иначе все крошки достанутся тем, кто проснулся раньше. Он вынул птицу из-за пазухи и слегка потряс. Голубь не просыпался. Мальчик потряс сильнее, и голова птицы заболталась на шее, оказавшейся очень тонкой под покровом перьев. Мальчик посадил птицу на крышу, но голубь не хотел сидеть и тут же заваливался набок.
- Сиди, - сказал мальчик. – Сиди!
Но голубь снова упал, маленькая птичья голова глухо стукнулась в серый гудрон, и стало ясно, что он умер. Мальчик не понимал, почему.
- Это неправильно! – воскликнул он, вскочив и сжав кулаки. – Слышишь, глупая птица? Это неправильно!
Он пнул комок перьев, но босая нога прошла голубя насквозь. Не ожидавший такого подвоха мальчик упал на спину и услышал визгливый смех над головой. Он постарался взять себя в руки. Плакать при девчонках было стыдно.
- Зачем ты здесь? – спросил он фею, поднимаясь. – Я тебя не звал и не искал.
- Просто услышала шум, - сказала фея, опускаясь на мокрый кирпич. На рассвете она казалась не такой красивой, как ночью – в волосах были какие-то бесцветные пряди, а на носу мелкие красные бородавки. – А ты тут рыдал, да?
- Нет! – ответил мальчик зло. С феей так не стоило, но очень уж не вовремя она появилась. – Просто голубь сдох! А я… я…
Он замолчал, потому что слезы опять собрались где-то в горле и в уголках глаз.
- Ты не хотел быть один, так? – подозрительно мягко спросила фея и подлетела поближе.
- Ну не хотел, - сказал мальчик в сторону, невесть как попавшему на крышу зеленому бутылочному осколку.
- А я знаю, как это делается, - похвасталась фея и замолчала. Она хотела, чтобы мальчик сам спросил, что надо делать. Она даже не назвала его Питером, как собиралась. Мальчик не хотел ее спрашивать, фея уже окончательно ему разонравилась и даже стала напоминать толстую Минди из дома на углу. Минди весила столько же, сколько мальчик, Чарли и еще один их друг, вместе взятые. Мальчик вдруг обнаружил, что не может вспомнить, как же звали третьего из их компании. Странно. Он точно помнил это еще в середине ночи.
Фея снова рассмеялась, но мальчик уже видел, что ей совсем не смешно.
- Ты забудешь всех, - сказала она торжествующе. – Всех, кто есть там. Здесь очень быстро забываешь. Уж я-то знаю.
- Откуда? – спросил мальчик мстительно. – Ты же ничего не помнишь.
Фея сорвалась с места. Мгновение – и она пролетела сквозь голову и грудь мальчика. Ему показалось, будто его голым окунули в снег, держа за ноги. Жжение и ощущение нехватки воздуха исчезли довольно быстро, но он бы не хотел снова испытать это.
- Не зли меня! – закричала фея из-за его спины. Мама тоже иногда кричала так, но мальчик всегда ее прощал. Он знал, что мама все равно его любит. А фея… фея была не доброй. И не злой. Мальчик еще не понял, какая она.
- Скажи, что надо сделать, - потребовал он.
- Надо найти того, кто будет любить тебя, - сказала фея. Она уже успокоилась и снова сидела на парапете, на самом его краю. – Любить так, что согласится пойти за тобой. – Она кувыркнулась назад, за край крыши, и тут же появилась снова. – И еще он должен согласиться остаться здесь, с тобой. Они делают вид, что согласны, а потом все равно уходят… - пробормотала она, глядя прямо перед собой, замолчала и снова перевернулась назад. И снова вылезла на крышу.
- Не делай так. У меня голова кружится, - попросил мальчик.
- У тебя не может кружиться голова, - сказала фея. – Не надо врать. Я не люблю, когда врут.
- Я не вру, - сказал мальчик. Фея опять упала за парапет и больше не появилась. Наверное, у нее появились другие дела. У мальчика тоже были дела. Он придумывал, кто бы мог полюбить его и его новый мир. Голубь не захотел этого сделать. Может быть, кошка захочет? Он привычно, будто всегда так делал, шагнул с парапета и позволил ветру подхватить себя. Снижаясь, мальчик с интересом разглядывал улицы просыпающегося города, спешащие машины, людей, заходящих в свои кабинеты и принимающихся за работу. Неужели никому не будет интересно жить с ним в этом мире? Конечно, здесь нет фисташкового мороженого – об этом мальчик уже догадался, - но можно бесплатно ходить на стадион и в кино, можно летать, и… здесь нет боли, чуть не забыл мальчик о самом главном. Оказавшись на асфальте и не провалившись на этот раз – ноги все помнили, - он пошел по улице, отыскивая кафе или ресторан. За ними всегда стояли мусорные баки, и там можно было найти бродячую кошку.
- Кошка – очень хороший друг, - сказал мальчик вслух. – Я хочу, чтобы у меня была кошка. Кис-кис-кис!
Голос звучал по-прежнему странно, и мальчик не был уверен, услышит ли его будущий друг. Нужно было набраться терпения. Он нашел подходящее место, где готовили гамбургеры и хот-доги, зашел за дом и сел на ступеньку, настроившись на долгое ожидание. Но кошка появилась почти сразу – серая, тощая, с большими блестящими глазами. Мальчик подождал, пока она подойдет поближе и прыгнет в открытый бак в поисках еды.
- Кис-кис! – сказал он, протягивая к кошке руку, чтобы погладить. – Знаешь, здесь совсем не хочется есть. Мы можем подружиться, если ты согласишься…
Кошка ужасно зашипела и забилась в угол, не сводя глаз с приближавшейся ладони мальчика.
- Ты что, видишь меня? – спросил он изумленно. Кошка зашипела еще громче и ударила его по руке когтистой лапой. Лапа прошла сквозь ладонь, оставив удивительно приятное ощущение тепла, почти жара.
- Я так хочу с тобой дружить, - прошептал мальчик, беря отчаянно сопротивлявшуюся кошку на руки. От нее шло обжигающее тепло – частыми волнами, как от костра, и мальчику казалось, что он согрелся весь, до самых босых пяток.
- Мы будем хорошими друзьями, - сказал он кошке с такой же горячей благодарностью и побежал назад, к больнице, которую уже считал домом. – Сначала, наверное, будет больно, но ты не бойся, потом ты попадешь в мой мир, а здесь очень хорошо. Мы будем вместе летать, ты познакомишься с феей… ты ведь тоже в детстве хотела увидеть фей? Я хотел. И мы будем всегда вместе, понимаешь? Я люблю тебя, кошка. Ты красивая, - добавил мальчик на всякий случай, хотя кошка совсем не была красивой. Но мама всегда говорила, что женщины и кошки любят комплименты – это когда врут что-нибудь приятное. Кошка все еще отбивалась, но мальчик держал крепко. Конечно, где кошке было понять, что она не может ни укусить, ни поцарапать мальчика. Добежав до больницы, он на ходу подпрыгнул, сильно оттолкнулся и полетел на крышу.
Лететь было гораздо тяжелее. Уже на середине мальчик почувствовал, что его сильно тянет назад, к земле. «Это из-за кошки», - понял он с ужасом. Он подлетел ближе к стене и попытался пройти внутрь, но что-то не пускало его, будто отталкивало. Это тоже было из-за кошки, теперь мальчик ясно это понимал. Надо было идти по лестнице… Он пролетел еще два или три этажа, но выше подняться уже не мог. Его потянуло вниз, сначала едва заметно, потом все быстрее и быстрее. Кошка дергалась и орала так, что даже в его мире этот крик был слышен.
- Тише! – закричал на нее мальчик. – Тише!
Он не знал, что делать. Земля приближалась гораздо быстрее, чем в прошлый раз, и внезапно оказалась совсем рядом. Мальчика ощутимо тряхнуло, и он упал носом в асфальт, успев испугаться перед самым падением. Перед глазами стало темно, закололо нос и щеки, и мальчик поспешно вскочил, ощупывая их. Как только он поднялся, зрение вернулось – оказалось, он просто провалился лицом в дорогу. Кошка лежала прямо перед ним. Мальчик присел и осторожно тронул ее пальцем. Тепло было чуть слышно. Кошкино ухо дрогнуло, оттуда вытекла тоненькая темно-красная струйка.
- Пойдем со мной, - прошептал мальчик. – Здесь не будет больно.
Солнце на мгновение будто закрыло вонючим луковым облаком, и едва заметное тепло, исходившее от кошки, сменилось стылым холодом, как от промерзшей земли под камнем, когда перевернешь его в ласковый весенний день. «Эй! – позвал мальчик. – Эй! Кошка! Куда ты делась? Кошка?!» Но кошки уже не было, она не захотела быть ему другом. К месту их падения подбежали люди; один, в форме водителя, что-то кричал, показывая то вверх, на небо, то на кошку, другие смеялись и качали головами. Мальчик отвернулся и пошел прочь. Он знал, что кошку не взяли на небо – кошачьего рая не бывает, только человеческий, куда мальчик почему-то не попал. «Ну и что? – подумал он себе. – Зато здесь интереснее. Я найду друга, и мы будем играть целыми днями в Спайдермена и в Нео».
Мысли успокоили его. Он подумал, что будет неплохо прогуляться сейчас по городу – ведь раньше они вечно спешили, мама торопилась то на распродажу, то домой, готовить ужин. И вообще, они редко уезжали далеко от дома и никогда не гуляли просто так. Мальчик решил, что сегодня у него будет день знакомства с городом. Он пойдет туда, где много людей, посмотрит самые красивые магазины игрушек, и парки, и карусели. Можно даже покататься на «чертовом колесе», подумал он с восторгом. Конечно, теперь он может летать и сам… но все-таки «чертово колесо» - это круто! В восторге от своей идеи, мальчик разбежался, легко подпрыгнул и, оказавшись на уровне крыш, быстро высмотрел среди зданий большую купу деревьев и яркие кабинки «колеса обозрения». Вот где он проведет сегодняшний день! Стараясь поймать попутный ветер, мальчик полетел к парку. Это оказалось очень просто – почти как кататься на роликах, только без ссадин и ветра на лице. Ветер был, но кожа его не чувствовала. «Это тоже хорошо», - решил мальчик, хотя и не смог придумать, почему.
В парке, куда он гордо прошел без билета прямо через железные ребра турникета, ему сразу попался на глаза продавец мороженого. Мальчику стало досадно, и он отвернулся, выискивая аттракционы. «Горки» были ближе всего. По утреннему времени их запускали полупустыми. Мальчик устроился один в машине, раскинул руки на спинке сиденья, а ноги вытянул вперед и вбок. Машинка дрогнула, набирая скорость, и мальчика вдавило в красный пластик. Он легко выбрался и напомнил себе, что пластик твердый. Поток воздуха почти не давил на него, не перехватывало дыхание, и желудок не подпрыгивал к горлу, когда машина круто падала вниз с вершины.
На повороте, где схватились ветер и скорость, его неожиданно выбросило из кресла. Мальчик долетел по инерции до деревьев, а потом стал плавно снижаться, провожая ошеломленным взглядом несущиеся дальше машины со счастливыми, смеющимися и визжащими детьми.
- Так нечестно, - сказал он, приземлившись. И тут увидел его.
Щенок был еще щенком, а не собакой. Мальчик уже целый год хотел, чтобы ему купили такого, но мам объясняла, что от щенка слишком много проблем, а папа просто отмахивался от его просьбы, как будто мальчик был глупой девчонкой, нывшей насчет куклы.
- Джек! – позвал мальчик. Он не сомневался, что это был Джек, и что был его Джек, будущий друг. Иначе откуда бы он взялся в парке именно в тот момент, когда мальчик начинал подумывать о том, чтобы отыскать темного человека и спросить, почему тот считает, что мальчик его обманул.
Джек наклонил голову набок, прислушиваясь, и мальчик заулыбался от уха до уха.
- Пойдем со мной, Джек! – воскликнул он. Джек неуверенно покрутил лобастой головой и сделал несколько шагов навстречу мальчику, но потом остановился и сел, неуверенно сложив рядом тонкий коротенький хвост.
- Пойдем, - попросил мальчик, садясь на корточки и заглядывая Джеку в глаза. – Ты мне нужен. Пойдем, пожалуйста!
Он протянул руку и погладил щенка между ушей. Собачье тепло было ровным, сильным и надежным. Щенок сжался, втянув голову, но убежать не пытался, терпеливо принимая прикосновения мальчиковой ладони.
- Пойдем, - снова сказал мальчик, поднимаясь и маня щенка за собой. – Тебе понравится.
Щенок еще немного подумал, с любопытством глядя туда, где был мальчик, и неуверенно шагнул к нему. Мальчик осторожно повернулся, стараясь не спугнуть Джека, и пошел к выходу, продолжая звать. Щенок шел, потом, развеселившись, побежал. Мальчик тоже побежал, заливисто смеясь во весь голос.
Они заблудились почти сразу, хотя мальчик постоянно взлетал и сверял дорогу. Внизу, в путанице улиц, было очень сложно идти прямо к больнице. Через несколько кварталов щенок устал и плелся нога за ногу. Некоторые прохожие поглядывали на него с подозрением, и мальчик боялся, что они вызовут специальную службу, и щенка заберут в приют.
Может быть, полететь? Ведь если не подниматься высоко, тогда падать будет совсем не страшно и с Джеком ничего не случится. Но, подумав, мальчик отказался от этой мысли. Если щенок будет лететь по воздуху, люди обязательно станут удивляться, поднимется шум, щенок напугается и не захочет дружить с мальчиком, от которого столько проблем. Нет, нужно придумать что-то другое.
И мальчик придумал, и даже стукнул себя по лбу за то, что не придумал этого раньше. Если летать будут оба, до больницы они доберутся гораздо быстрее. А как весело будет играть с Джеком и ветром! Мальчик уже представлял это и всем сердцем хотел увидеть друга по-настоящему.
Он сел на тротуар у стены здания и взял уставшего щенка на колени.
- Ты только запомни, что нужно остаться, - сказал он серьезно. – Помни все, что я рассказывал. Мы будем друзьями, всегда. Только не забудь остаться.
Он прижал щенка к себе, гладя его, целуя в короткую шерсть и шепча что-то ласковое. Тепло текло из собачьего тела, и мальчик думал, что это и есть дружба – когда рядом с кем-то тебе хорошо, как с мамой.
- Не уходи, помнишь? – сказал он еще раз. Щенок слабо взвизгнул, попытавшись вырваться, но он был уже слишком близко к миру мальчика.
Мелькнула черная тень, и мальчик испугался. Он думал, что здесь, так далеко от больницы, незнакомец, который крал у него друзей, не найдет их.
- Нет, - воскликнул он со слезами в голосе, забыв, что мальчикам стыдно плакать. – Нет, не надо! Пусть он останется!
Но в щенке уже не было тепла, и мальчик все-таки разрыдался, прижимая кулаки к щекам и глядя на Джека, который бросил его на произвол судьбы.
- Пожалуйста, пожалуйста! – звал он, еще надеясь на чудо. Мама говорила, что чудеса случаются, если очень этого хотеть. – Не оставляй меня!
Казалось, весь мальчик состоял из одного только желания, но чуда не произошло. Взрослые опять наврали.
- Ну и лежи здесь один, - сказал мальчик Джеку с обидой. – Я улечу без тебя.
Он действительно поднялся в воздух, чтобы показать Джеку, что тот потерял. На этот раз он не обращал внимания на ветер и не представлял себя Суперменом. Он вспомнил, как фея сказала, что остается тот, кто хочет остаться.
Почему же никто не хочет остаться с ним? Почему никто не хочет стать его другом?
А может, он все неправильно делает? Может, не надо искать новых друзей? Ведь у него уже есть друзья, нужно просто уговорить их придти к нему сюда.
Мальчик вспомнил своих друзей. Дэн… нет, вряд ли Дэн согласится попасть в мир, где нельзя по-настоящему съесть хот-дог или картошку фри. И потом, он будет так смешно смотреться в воздухе – как мячик. Чарли? Чарли, наверное, мог бы, но как быть с его младшим братом, для которого Чарли тоже друг? Неправильно будет отбирать его. Толстая девочка из соседнего дома, конечно, даже слышать ничего не захочет – мальчик слишком часто дразнил ее. А Бродяга… Чак? …или Роб? …мальчик не помнил точно. Нет, Бродяге с мальчиком будет неинтересно, он ведь почти взрослый, не станет он возиться с малышней.
Значит, мальчик навсегда останется один? Вот здесь, в этом здании, куда он снова вернулся, где по палатам бродит черный незнакомец, а на крышу прилетает сумасшедшая фея? Навсегда один? Совсем навсегда?
Стало очень холодно. Мальчику захотелось найти кого-нибудь, кого угодно, и говорить ему страшные слова «навсегда» и «один», и кувыркаться с крыши, визгливо смеясь над страхом того, другого…
Из дверей больницы вышел знакомый врач, что-то говоривший женщине в джинсах и мятой белой майке. Она прижимала ладонь к губам, низко опустив голову. Мальчик рванулся вниз, еще не понимая, зачем ему так нужно оказаться рядом с этой женщиной.
- Мама! – закричал он, увидев ее лицо. Женщина подняла голову, вглядываясь в пустой воздух перед собой. Ее глаза были чем-то похожи на глаза знакомой мальчику феи. Мальчик вдруг почувствовал, что все еще может кончиться хорошо.
- Мама… - снова шепнул он с надеждой.
Женщина неловко распрощалась с врачом, глядевшим на нее сочувственно и печально, и торопливо пошла сквозь больничный сквер, беспрестанно оглядываясь и комкая в руке платочек. Остановившись у дальней скамейки, она не села, а продолжала искать глазами что-то, во что сама, видимо, не до конца поверила.
- Дэнни? – спросила она дрожащим голосом. – Дэнни? Это ты?
«Меня зовут Дэнни», - ликуя, вспомнил мальчик.
- Мама! – снова закричал он во все горло. – Мама! Ты же не оставишь меня?
Он повис на маминой шее и, плача без слез, сбивчиво звал ее в свой мир, где был так одинок. Тепло стекало по его горлу, как чай с малиной, согревая и успокаивая.
