Глава 1У Делли всё очень плохо с математикой. Хуже и быть не может. Я наблюдаю за тем, как она кусает кончик карандаша и не отводит потерянного взгляда от записанного в тетради уравнения. Ей ни за что не решить его самостоятельно. А я могу ей помочь. Ведь Делли такая добрая, и умная, и честная – просто восхитительная во всём, что не касается математики.
Мне, не в пример моей соседке по парте, уравнения, задачи и тождества даются очень легко. Но сейчас в моей тетради тоже пусто, потому что учительница пересадила Китнисс с задних парт поближе к себе, и теперь эта смуглая девочка с насупившимся лицом сидит всего в метре от меня.
Китнисс тоже легко даётся математика – она решает контрольные одной из первых, но учительнице кажется, будто бы она списывает. Эвердин злится, но молчит. Посадите её хоть на потолок – Китнисс получит пятёрку.
А я не могу сосредоточиться. Карандаш дрожит в руке, грифель выводит какие-то каракули вместо цифр. Китнисс меня не замечает, а я не замечаю ничего кроме Китнисс. Такое уж у меня наказание.
Пора подумать о себе, Пит.
Если я сейчас же не возьмусь за контрольную, то попросту не успею её решить и не получу хорошую отметку. Мать разозлится, и запрёт меня в пекарне на целую неделю. Или отвесит оплеуху – это как повезёт.
А рядом стонет от бессилия милая Делли. Она роняет голову на руки, сдаваясь. Ей не победить проклятые уравнения.
Пора подумать о себе.
Китнисс косится в нашу сторону, но мне уже некогда за ней наблюдать – надо помочь Делли. Изредка посматривая на учительницу, я быстро-быстро пишу решения для девочки. Она сжимает мою свободную руку и неустанно шепчет: «Спасибо! Спасибо!», а мне так легко и хорошо на сердце, что хочется смеяться.
Я ещё успею подумать о себе.
Хеймитч трезв и зол. Но когда он смотрит на меня, то в его колючем и насмешливом взгляде я вижу жалость. Хеймитч всё знает обо мне… и о ней. Знает, что за мысли бродят в моей голове. Знает, каков мой план. И оттого бесится ещё больше.
- Пора подумать о себе, парень! – рычит он и исчезает из поля зрения, громко хлопнув дверью.
Я бы и рад, но не могу. Перед глазами заплаканное лицо дрожащей Примроуз, а потом картинка меняется, и я, не успев опомниться, вижу Китнисс на сцене. Она такая великолепная – гордая и смелая, смотрит с вызовом, отправляясь на верную смерть. А через несколько минут я нахожусь очень близко, жму ей руку, и решение складывается само собой -
пора совершить что-то действительно стоящее, Пит.
Десять. Девять. Восемь.
Китнисс напротив меня, её взгляд направлен в сторону Рога Изобилия. Пора подумать о том, куда брошусь бежать я, но вместо этого я отвлекаюсь и отслеживаю направление её решительного взгляда. Китнисс смотрит на лук.
Семь. Шесть. Пять…
Пора подумать о себе. Набрать побольше воздуха в лёгкие и приготовиться бежать в сторону леса. Но я не могу отвлечься от этой девчонки. Я стою здесь для того, чтобы умереть за неё.
Китнисс смотрит на меня, а я – на неё. Стараюсь вложить в свой взгляд как можно больше праведного гнева – мы с Хеймитчем голову сломали, работая над тем, чтобы спасти её ценой моей собственной жизни. А Китнисс нацелилась в самое пекло, за своим чёртовым луком!
Я качаю головой, и она отворачивается.
Три. Два. Один.
А теперь пора подумать о себе.
Перетаскиваю картины в свой новый дом в Деревне Победителей. На которую не взгляни – везде на меня смотрят серые глаза-льдинки Китнисс. Гоню прочь мысли о ней – надоело. Я устал и я разбит.
Солнце слепит глаза. Неподалёку Примроуз возится с младшей сестрой Хоторна. Они меня не замечают – обе светятся от счастья. Ни Китнисс, ни Гейла поблизости не видно - наверняка проводят время в лесу.
А тебе пора подумать о себе, дружище.
Я так хотел остаться собой и, вроде бы, немногое изменилось. Я Пит Мелларк, сын своего отца, способен поддержать любой разговор, и, кажется, у меня неплохо получается рисовать. Я, как и прежде, люблю девчонку из Шлака и она ответила мне взаимностью. Правда, её любовь оказалась обманом во спасение, и теперь эта девчонка изо всех сил старается со мной не встречаться.
Что же, я выбрался с арены живым, вытащил Китнисс, и теперь самое время, чтобы подумать о себе.
Нет смысла думать о себе.
Хеймитч меня избегает. Мы оба знаем, что во второй раз мы с Китнисс не выберемся. Только она одна, если я постараюсь. А я уж постараюсь. И Хеймитч мне обещал.
Все прощаются со мной: семья, Примроуз, Делли, Хеймитч, Эффи, Порция, Цинна, Цезарь – все, кроме Китнисс. У неё свой план, зеркально отражающий мой. Она держится рядом, ближе, чем всегда. Позволяет обнимать себя, как раньше. Задаёт много вопросов о моей жизни до игр. Держит за руку, целует и иногда смеётся.
Мне хорошо. Год спустя мои планы относительно Голодных игр не изменились, но теперь Китнисс всё знает и верит мне. Как не крути, приятнее прощаться с жизнью, когда человек, ради которого ты это делаешь, не относится к тебе как к сопернику.
Несколько дней спустя, уже на арене, перед тем, как заснуть рядом с Китнисс, я думаю о том, что успел сделать за свою недолгую жизнь. И, похоже, предстоящая смерть ради Китнисс станет моим единственным настоящим достижением.
Хочу думать о себе. Изо всех сил пытаюсь вспомнить, осознать и обдумать, но все мысли крутятся вокруг неё.
Когда-то в детстве я влюбился в худенькую девочку из класса. В нашу первую встречу она взобралась на стульчик и запела расчудесным голосом какую-то незнакомую песню. Я любил эту девочку очень долго, а потом она изменилась до неузнаваемости. Стала символом кровавого восстания. Предала родной дистрикт. Бросила людей умирать.
Пекарня сгорела в огне, моя семья погибла. Я сам прошёл все круги ада. А та самая девчонка своим чудесным голосом призывала людей продолжать убивать друг друга. Ради неё.
Спустя неделю она заявляется ко мне в палату. Счастливая. Взволнованная. Сердце ликующе громыхает в груди.
Не время думать о себе.
Злое удовлетворение наполняет меня изнутри, когда пальцы сжимаются на её белой шее. В глазах Китнисс мелькают удивление и страх, а её ногти впиваются мне в руки.
Возмездие вновь обошло девчонку стороной. Она сбежала, а я теперь прикован к кровати.
- Подумай о себе, сынок, - с жалостью произносит Хеймитч.
На протяжении многих недель я только этим и занимаюсь.
Думаю о себе. Вспоминаю свои увлечения и привычки. Спрашиваю о том, что никак не могу вспомнить или о том, что вызывает сомнения.
Китнисс держится от меня подальше, и, возможно, именно поэтому моя реабилитация проходит быстрее, чем ожидалось. Только окружающие продолжают смотреть с жалостью. А я – всё равно не я.
«Это потому что вся твоя жизнь крутилась вокруг неё, - Джоанна, как всегда, откровеннее всех. - Не вспомнишь Китнисс, не станешь собой».
Такой уж у меня приговор.
Проходит много времени, прежде чем она может взять меня за руку и начать рассказывать. Китнисс неважно умеет вести беседы, но она старается изо всех сил. Вспоминает каждую мелочь. Дополняет составленные мной образы, делая их всё реальнее. Плачет.
Я смотрю на неё широко распахнутыми глазами и лишь крепче сжимаю её холодные пальцы. Китнисс всё говорит и говорит, а я стараюсь ухватиться за ускользающую мысль, за давно забытое ощущение.
Она замолкает. Притягивает мою ладонь к себе, целует костяшки пальцев. Китнисс ждёт. Ждёт моего приговора.
И я поймал эту проворно убегающую от меня истину. Я никогда в жизни не думал о себе, сколько ни пытался. Поддавался лучшему другу на соревнованиях по борьбе, чтобы порадовать его. Покрывал брата перед матерью, когда он сбегал со смены с очередной подружкой. Не успевал сдавать свои контрольные, потому что решал их за Делли. Неделю не выходил на улицу в наказание за то, что испортил две булки хорошего хлеба для голодной девочки из Шлака. Чуть не умер от заражения крови на арене, спасая эту девочку от профи. И так до того самого момента, пока Капитолий всё же не подчинил меня своей воли.
Права была Джоанна. Чтобы вернуться и стать самим собой, мне было необходимо вспомнить Китнисс, впустить её обратно и снова сделать смыслом своего существования. Ведь мне больше не о ком заботиться,
а думать о себе по многочисленным советам - тошно.
Я столкнулся с обеспокоенным взглядом моей девочки, и Китнисс всё поняла:
- Надежда вернулась к тебе. Правда или ложь?
- Правда.
