Глава 1*
Конец марта хорошей погодой не балует – за окнами пекарни стеной льет дождь. Даже здесь, у горячей печи, в которой стоит последняя партия хлеба на сегодня, чувствуются его леденящие щупальца. Мать следит за хлебом, то и дело, поглядывая в окно. А я делаю свою обычную работу – подметаю и мою пол, вытираю стол, убираю все на место.
Вдруг, увидев что-то на улице, мать выскакивает из пекарни. Одного взгляда в окно мне хватает, чтобы выбежать следом за ней. Там под проливным дождем, вся промокшая до нитки, с полными боли и разочарования глазами,
ты копаешься в нашем мусорном баке в надежде найти хоть что-то съестное. Я стою за спиной у матери и смотрю, как она прогоняет тебя. Уходя, замечаю краем глаза, что прислонившись спиной к яблони ты сползаешь по ней и отчаявшись оседаешь в грязь. Кажется, по твоему лицу текут слезы. Хотя, возможно, это просто дождь…
Вернувшись в пекарню, жду, пока мать отвернется, и бросаю в огонь две свежие буханки. Меня накажут за это, но сейчас мне плевать. И через несколько минут, когда мать, накричав на меня уходит в пекарню, я бросаю эти подгорелые буханки не свинье, а
тебе… Вижу, как твои серые стальные глаза смягчились, и быстро ухожу. Щека болит, да и под глазом наверняка будет синяк.
*
Сквозь щели между камнями вижу, как идет дождь. Ты с перебинтованной только что головой спишь рядом. Точнее говоря, ты лежишь без сознания. А меня продолжает трясти мелкой дрожью. Когда я проснулся, впервые за последнее время не от боли или жара, я увидел тебя в луже крови. Наверное, эта картина теперь всегда будет меня преследовать в кошмарах, потому что я её вижу и сейчас, стоит мне закрыть глаза. Я ведь просил тебя не ходить на пир, но ты, как всегда, не послушала. И теперь ты потеряла литры крови, ради меня. И неизвестно выживешь ли ты... Проверяю запасы еды и воды, снимаю с тебя мокрые ботинки и носки, отогреваю тебя как могу. Кажется, время остановилось: не слышно, как мое сердце стучит в груди, неподвижно твое лицо. И только струйки дождя, продолжающие затекать через щели в пещере, говорят мне о том, что время идет. Сложно описать радость, которая охватывает меня, когда ты просыпаешься и шепчешь мое имя. И на меня снова смотрят такие родные серые глаза.
Но еще большая радость меня охватывает, когда ты произносишь:
- У тебя везде мало конкурентов.
И я даже рад этому внезапно опустившемуся парашюту – он дает мне возможность спрятать слезы, стоящие у меня в глазах. Я не чувствую холодные струи дождя, которые обдают меня, когда я выхожу за подарком из пещеры. Я не чувствую ничего, кроме
счастья.
*
Мелкий колючий дождь бьет мне в лицо, когда я возвращаюсь в Деревню Победителей. До сих пор не привык к этому дому, хотя прошло уже три месяца. Да и никогда не привыкну. Сколько бы вещей из старого дома мы сюда ни принесли, сколько бы ни купили новых, сколько бы ни создавали уют, этот дом всегда будет «с душком». Лишнее напоминание об Играх, как будто их и без этого мало.
Но надо признать, есть в этом доме одно место, которое мне приносит удовольствие. Только здесь я могу быть самим собой. Когда я просыпаюсь рано утром, вымотанный очередными леденящими душу кошмарами, я иду на кухню. Руки сами достают ингредиенты и начинают смешивать тесто, и окончательно очнувшись, я даже не удивляюсь, что в духовке уже стоят сырные булочки.
Твои любимые… Изо дня в день я пеку их для тебя, зная, что ты не поблагодаришь меня, не заговоришь и даже не поднимешь глаз при случайной встрече. За эти три месяца мы с тобой не виделись ни разу, не считая этих обязательных мероприятий для победителей, на которых было невозможно тошно.
За своими мыслями я уже почти забыл об этом моросящем дожде, и тут с резким порывом ветра мелкие капли противно бьют мне в глаза. Как раз вовремя – я уже дошел до своего дома. Поднимаюсь на крыльцо и привычно оборачиваюсь, буквально на секунду, чтобы взглянуть на твой дом. Обычно я не позволяю своему взгляду задержаться дольше, но сегодня я не могу его отвести. У самого крыльца стоите вы: ты и Гейл. Ты смеешься, и даже с такого расстояния я вижу, насколько искренне. Кажется, колючие капли дождя бьют мне прямо в сердце.
*
Руки привычно вымешивают тесто, а я завороженно смотрю в окно: солнце только начало подниматься над горизонтом, но в его робких лучах уже играют капельки мелкого летнего дождя, вырисовывая призрачную радугу. Все это выглядит словно какое-то волшебство, и от этого на душе становится невообразимо приятно. Пока допекаются булочки, готовлю ароматный чай с добавлением каких-то цветов и фруктов, аккуратно сервирую поднос, добавив на него маленькую вазочку с одной единственной ромашкой. Мою руки от оставшейся на них муки и тут замечаю тесто, странно налипшее на палец левой руки. Наверно, сейчас мое лицо озаряет самая глупая из улыбок, но я не могу сдержаться, вспоминая два кусочка хлеба на тоненьких палочках, которые под шумное перешептывание друзей
мы поджаривали в камине. Сырные булочки уже готовы, и я все с той же улыбкой тихо иду в спальню. На руке поблескивает уже отмытое от теста кольцо, точно такое же, как и у тебя. Тихо ставлю поднос на тумбочку рядом с кроватью и завороженно смотрю на твой спокойный сон. Это так приятно – видеть, что ты просто спишь, без снов, без метаний по кровати, без криков. Легкий порыв ветра направляет в окно несколько капелек дождя, и они падают тебе на лицо, отчего ты забавно морщишь нос, а я, не в силах сдержаться, смеюсь и бужу тебя окончательно. Твое лицо серьезно, но в серых глазах играет улыбка, поэтому слушая твою легкую брань, я продолжаю тихонечко смеяться.
*
Озорная темноволосая девочка лет трех-четырех танцует на луговине. У неё твои волосы и мои глаза, и характер определенно твой. Никогда не думал, что после долгих моих уговоров завести ребенка, речь о втором ты заведешь сама. И сейчас ты в роддоме, который так кстати построили в Двенадцатом. Возможно, ты даже смотришь на нас из окна, хотя, наверное, тебе не до того. Я бы хотел сейчас быть с тобой, поддержать, помочь, но ты просила меня этого не делать, и я молча повинуюсь, как всегда. Минуты тянутся мучительно долго, наша девочка уже протанцевала все свои танцы и начала заново. И я завороженно смотрю на неё – на наше с тобой продолжение. Раньше я даже мечтать не смел об этом, а сейчас передо мной кружится в танце наша дочь, а ты рожаешь сына. Вместе с волнением в душе разливается тепло, а по телу пробегают мурашки. Крупные капли теплого августовского дождя резко начинают падать с неба, а я смеюсь. Наша девочка смотрит на меня и тащит танцевать, и мы танцуем под дождем, не в силах сдержать радость. И как будто в унисон с нами из стоящего рядом здания роддома доносится детский плач, я даже не сомневаюсь, что это наш сын, что ты снова справилась, снова подарила мне
жизнь.
*
Октябрь в этом году выдался теплым, но вот уже три дня, как задули северные ветра и пришла непогода. Три дня, как я не смыкая глаз вглядываюсь в серую стену ледяного дождя, окутавшую наш дистрикт, в надежде увидеть там твои стальные глаза. Потому что больше мне их нигде не увидеть - уже три дня, как тебя не стало. Сегодня на твоих похоронах я видел его. Я узнал его по глазам: они были такими же пустыми и бесцветными, как и те, что я видел утром в зеркале. Мы молча пожали друг другу руки и разошлись.
А сейчас я сижу один в кресле в гостиной нашего дома перед потухшим камином. Детей и внуков я разогнал - ни к чему им видеть меня таким, да они и не в силах мне ничем помочь. Передо мной на столе стоит стакан с мутной жидкостью, пустая бутылка валяется на полу. Сегодня после похорон Хеймитч просто обнял меня и дал эту бутыль, без лишних слов. Как только он умудрился пережить тебя, не понимаю. Видимо, долгие годы нетрезвой жизни законсервировали его организм. Впрочем, не думаю, что он этому рад.
Почему-то вспомнился наш разговор с Гейлом в подвале у Тигрис. Наверное, это был единственный наш разговор. Он тогда сказал, что ты выберешь того из нас, без кого ты не сможешь выжить. Уж не знаю, почему в итоге ты выбрала меня, только мне кажется, что это я не могу без тебя выжить. Последний стакан самогона обжигает мне глотку и это единственное, что мой организм еще в силах чувствовать кроме раздирающей душу боли и пустоты.
Я проваливаюсь в какой-то странный сон, что-то похожее на действие яда ос-убийц, только совсем не блестящее.
Из раны на моей ноге кровь хлещет подобно этому трехдневному дождю. Ты стоишь на коленях, пытаешься залатать меня и срывающимся голосом говоришь:
- Не оставляй меня здесь одну.
Я что-то говорю про одного победителя, чтобы ты победила ради меня, что моя жизнь без тебя превратится в ад (О нет! Это даже хуже ада!), а сам думаю, что не оставлю тебя одну
никогда. Ты достаешь мешочек с ягодами и насыпаешь по горсти в наши ладони.
- На счет три?
Наклоняюсь и целую тебя в последний раз. Пытаюсь вложить в этот поцелуй все то, что не успел сказать тебе три дня назад, когда носился по всему двенадцатому в поисках лекарства, вместо того, чтобы быть рядом.
- На счет три.
Мы становимся спиной к спине и крепко сплетаем свободные руки. Ты начинаешь считать:
- Один.
До боли сжимаю твою ладонь, лишь бы не отпускать.
- Два.
"Останься со мной."-"Всегда."
- Три.
Все звуки постепенно смолкают, прекращается даже дождь за окном, я кладу в рот морник и наступает тишина, но моя ладонь по-прежнему крепко сжимает твою.
В этот момент сердце Пита Мелларка останавливается во сне, а за окном стихает его последний дождь.
