Откуда ты знаешь про ангелов,
Сказать смешно,
Как любят они, что едят они, о чем грустят.
(с) "Август. Больная птица", Башня Rowan
День всех святых – поистине унылый праздник, время, когда в небесной канцелярии творится не менее небесная бюрократия, выматывающая хуже похода в поликлинику за какой-нибудь ненужной справкой. Время, когда ангелы и бесы, бесята и ангелята наводят лоск и стройными эскадрильями летят на землю, дабы доказать всем – и в первую очередь самим себе – что есть ещё манна в чугунных котелках и не всё окончательно потеряно. Время, когда арфовая трескотня штатного оркестра переплетается с шелестом начищаемых перьев, скрипом новых сандалий и мягкой священной беззвучностью, что исходит от складок белоснежных одежд.
Раскашлялась труба архонта – и серафим Исайя, взмахнув всеми шестью крыльями разом, положил начало подготовке к празднику. Начало символизировал потрёпанный плакат, заботливо приколотый Исайей поверх фресок, изображавших вечные мотивы вроде сияющего в лучах закатного солнца господа или персон помельче. Плакат гласил: «Канун Дня всех святых – страх во имя добродетели!» Взвесив все за и против, Исайя проиллюстрировал лозунг двумя не очень правдоподобными тыквами, рыжими и несколько кровожадными.
- Это что ещё за вольнодумие, Ися? – строго спросил появившийся в арочном проёме старик Амфилохий, могучий и внушительный, как утёсы Средиземного моря. Когда-то он прославился тем, что вёл в бой саксонских воинов, вдохновляя их на борьбу с язычниками.
- Постмодернизм, ангел Амфилохий, - серафима с весёлыми, шальными глазами было трудно смутить. – Намалёвано с целью поддержания атмосферы прогресса.
Военный ангел в отставке одобряюще кивнул: что он уважал, так это прогресс во всех его проявлениях. Старый, как мир, и в какой-то степени застрявший в своём времени, он с умиляющей почтительностью относился ко всему, что связано с развитием. Временами Амфилохий усаживал под яблоней какого-нибудь быстрокрылого ангела, по причине своей безбожной юности с завидной регулярностью таскавшегося на землю совершать благие дела, и степенно интересовался, что нового произошло за последние пару сотен лет. Ангелы, молодые и полные сил, в красках расписывали старику всё, что уже успели увидеть или придумать. Амфилохий кивал, а потом одаривал рассказчика какой-нибудь памятной мелочью – монеткой времён римской империи или потускневшей гравюрой – после чего долго смотрел на солнце и думал о чём-то своём.
- Не смей обманывать ветерана меча и креста, шестикрылый демон!
В чертог влетел Давид – пылающий праведной иронией и потешно машущий руками херувим не вызывал ничего, кроме гогота, который тут же и воспроизвёл Исайя. Давид, полноватый и розовощёкий, гордо проигнорировал товарища и пообещал старому ангелу, что сие скалящееся непотребство будет немедленно уничтожено, если того пожелает общественность. Посчитав свой долг выполненным, Давид обратился к серафиму:
- Списки уже готовы?
- Ага. Осчастливить тебя сейчас или залетишь попозже?
- Попозже и суд божий грянуть может, так что просвети меня сейчас.
За Давидом потянулись и другие, и каждый приходил с целью повидаться с коллегами и взять заветную карточку с именами тех, кого придётся пугать в этом году.
Архангел Анатолий, наверное, был придуман в понедельник. Как-то так складывалось, что он всегда являлся не вовремя, когда очереди к серафимам длиной своей могли смутить Млечный путь. Вот и сейчас он, вздохнув, присел на колченогий казенный стул, решив ждать до последнего.
Крылья безвольно повисли за спиной. Ему хотелось оказаться от всего этого подальше.
Пролетающие мимо херувимы и ангелы бросали на него жалостливые взгляды.
Не без причины.
Анатолий отличался худобой, бледностью и общей потрёпанностью внешнего вида. Глаза у него были усталые, от недосыпа вечно красные и слезящиеся - архангелам вообще спать не положено, но каких только вредных привычек не наберёшься за века работы с человечеством. Фантомная бессонница – так называл свой недуг он сам. О том, как люди спят и видят сны, Анатолий имел весьма смутное представление, зато о недосыпе знал практически всё. Наверное, именно из-за этого знания он и не заботился о чистоте своей рясы и благостности облика. Два или три раза его вызывали по этому поводу к архонту, который гневно отчитывал архангела за несоответствие своему статусу и обещал понизить его в должности. Анатолий только вздыхал и ждал, когда ему можно будет уйти.
Понижения он не боялся. Когда-то на заре рождения мира его несправедливо обидели: создали – и обделили. Сказали: пардон, допустили оплошность. Восьмой архангел нам не нужен. Напутали что-то с документацией. Вы – ошибка.
Он очень хорошо помнит эти два слова: «Вы – ошибка». Небесным созданиям вообще несвойственно что-либо забывать, поэтому Анатолий страдал уже второе тысячелетие. Его жалели и именно из жалости оставили на воображаемой скамейке запасных, создали для него должность эдакого дублёра-неудачника. Ему оставалось только смириться.
- Архангел, Анатолий!
Вздрогнув, старая ошибка мироздания поднялась с насиженного места и направилась к регистрационному столу. Исайя бодро поинтересовался:
- Как существование? Приносит радость нового дня?
По отношению к Анатолию такой вопрос звучал как издёвка. Он промолчал. Исайя смутился: во-первых, архангел был намного старше него, во-вторых, прозвучало действительно глупо. Впрочем, в планы Анатолия не входило обречение жизнерадостного серафима на муки совести, поэтому он всё же вымученно улыбнулся и ответил:
- Всё как обычно, Ися, всё хорошо.
- Отлично. Держи, дружище, - серафим быстро справился со смущением и, порывшись в картотеке, вытянул плотный прямоугольный лист с золотой каёмкой.
Архангел взял его в руки и не поверил своим глазам.
- Один человек? – только и смог выдохнуть он.
Исайя открыл рот, чтобы всё объяснить, но потрясение Анатолия было так велико, что в нём проснулись небывалые ораторские способности, и он возмущался дальше:
- Из семи миллиардов индивидов на этой чёртовой земле мне выделили всего одного?
Исайя сделал вторую попытку, но тщетно.
- Одного! В прошлом году было хотя бы пятнадцать…
Серафим набрался смелости и прервал архангела аккуратно, но твёрдо:
- Послушай, Анатоль, - на греческий лад обратился к крылатому Исайя, - тебя вообще хотели оставить в этом году без карточки. Это просто предупреждение. Причём и ты, и я понимаем, что сделано оно не просто так.
Анатолий словно запнулся, хотя уже молчал. И в такой же спотыкающейся манере кивнул.
- Хорошо. Не буду задерживать очередь. Спасибо, Ися. Удачи.
Любой бог замешан на любви и готовности пожертвовать собой, и если любовь труженики небесной канцелярии поставляли на землю во внушительных количествах, то с жертвами в последнее время дела обстояли хуже. Поэтому в канун Дня всех святых те, кому этот день, собственно, и посвящён, спускались на землю в обличии различнейшей нечисти, чтобы стращать народ и собирать дары, которые, согласно уставу, впоследствии раздавались бедным и неимущим. Даже представить трудно, какой любовью к человечеству надо обладать ангелу, чтобы заставить себя переодеться в чёрта и в таком виде разгуливать по миру людей, поэтому сия благотворительная акция считалась наивысшим проявлением божественной добродетели.
Анатолий понимал, что архангел-пугатель из него никудышний, но количество имён в карточке характеризовало размер дани уважения, которая полагалась всем и каждому. Только, видимо, уже не ему.
Впрочем, если б карточки вообще не оказалось, Анатоля «списали» бы. Стать списанным – это печальный и глупый исход. Когда существо ангельского происхождения изживает себя, его отправляют на землю, но уже в обличии обыкновенного человеческого младенца. Такие люди никогда не находят себе покоя, их желание сделать мир добрее и лучше не проходит с юношеским максимализмом и не подавляется кризисом среднего возраста, они творят чудеса и глупости, пытаясь стать одним из тех бесчисленных факелов, что освещают колдобистую дорогу, по которой шумной гурьбой несётся человеческий табор. Раньше списание считалось вполне благородным делом, более того, на него порой соглашались добровольно. Но так было раньше, сейчас же переродившиеся чаще всего коротали отпущенный им срок в психиатрических больницах.
Анатолий с какой-то детской обидой посмотрел на вычурные узоры, обрамляющие одно-единственное имя, вытравленное чернилами на белой шероховатой бумаге.
Дверь открылась почти сразу.
- Вы кто? – прямо и без обиняков спросил мужчина по ту сторону порога.
- Я – архангел Анатолий, пришёл пугать вас в канун Дня всех святых. Конфеты или жизнь, - безо всякой интонации протараторил крылатый.
В воздухе тихонько зазвенело молчание. Хозяин квартиры не знал, как отреагировать, а архангелу было уже всё равно. Сквозняк, образовавшийся между дверным проёмом и окном подъезда, играл посеревшими перьями.
- Слушай, ээ… Анатолий… пиво будешь? – наконец приветливо предложил мужчина.
- А смысл? Я не чувствую его вкуса, - просто пожал плечами архангел.
Его собеседник засмеялся, словно услышал неплохую шутку:
- Твоя правда. Я практически тоже.
Но выпить пива они всё-таки пошли.
Они шагали по хмурым осенним улицам, человек – смеясь и рассказывая что-то, архангел – подметая асфальт полами рясы. Оба украдкой разглядывали друг друга. Анатоль только приступил к изучению тёмно-каштановой шевелюры, как его вдруг застали врасплох:
- А если серьёзно, ты кто? Актёр, наверное?
«Актёр так актёр», - подумал Анатолий, и кивнул.
- Я сразу понял. Благотворительная акция какая-нибудь. Только вид у тебя потрёпанный, - как бы извиняясь, пожал плечами мужчина. – Знаешь…
То, что гипотетически должен был знать крылатый, потонуло в тёплом мареве бара.
Всё, что происходило дальше, верховный ангел помнил, но смутно. Красно-рыжие тени пытались затеряться среди людей, алкоголь успешно делал умных – глупыми, сиречь счастливыми, а слова «Give me a ticket for an aeroplane, I ain't got time to take a fast train» Анатоль ещё очень долго будет путать с первыми строфами «патерностера». Ту ночь освещали красные всполохи и золотые искры, фоновой музыкой звучали пьяные, и оттого самые искренние слова, и тогда-то архангелу и подумалось: вот он, рай, среди стульев на высоких ножках, где вместо облаков – тучи сигаретного дыма, и грехи отпускают за просто так, и бармен – бог, с глазами всезнающими, как у Будды.
Анатолий очнулся и обнаружил себя на ногах. Да ещё целеустремлённо направляющимся в неведомо каком направлении.
- Куда мы идём? – терзающий обоих вопрос озвучил тот самый новый знакомый, увязавшийся за крылатым из инстинкта другдругасохранения, проявляющегося у людей, вместе пивших всю ночь напролёт.
- Мы… к другу. К моему другу, - заплетающимся языком отозвался Анатолий. Судя по всему, его собеседника такое объяснение устроило, потому что дальше они шли молча.
Только шатались. Иногда.
- Расскажи о своём друге.
- Он святой. Святой Георгий. Лет сто назад зачастил в одну аптеку – покупал лекарства для раненых на фронте, тогда творить чудеса было трудновато, за это могли и списать раньше времени. Аптеки нет уже очень давно, а он всё ходит туда и ходит, сидит и рассуждает, что за чудесная вещь, этот аспирин, и говорит: «Что-то они никак не откроются, наверное, толстяк Мэт, аптекарь, опять заночевал у любовницы». У него крылья облезли, нимб съехал, сердобольные старушки торопливо суют в обветренные ладони мелочь, а он про аспирин да про любовницу. Спятивший святой хуже спившегося поэта.
- Ты мелешь какую-то чепуху, друг. Что самое смешное, я хочу тебе верить. Твой святой пьёт пиво?
Серое утро осветляло макушки домов и переплетенья улиц, и трое наблюдали за этим процессом, потягивая невкусное дешёвое пойло из алюминиевых банок. Единственный среди них человек спросил:
- Анатоль, ты мне сказал, что должен меня напугать. Зачем?
- Чтобы ты дал мне конфет или какую-нибудь другую снедь в качестве откупа, а мы могли бы потом перенаправить всё это в детские дома. Но со вчерашнего вечера ты только и делаешь, что опаиваешь меня. Алкоголь детям не дадут, - усмехнулся архангел.
Пробурчав что-то про странную систему, человек вытащил несколько мятых купюр и протянул Анатолию:
- Так бы и сказал. К чему вся эта пурга про святых, ангелов и рай?
Тут-то архангел и понял, что, собственно, не знает ответа, и ошибся тот строгий архонт, назвав его ошибкой, нет, он с самого начала – крылатое олицетворение вопроса: к чему это всё? И стало так спокойно-спокойно, и Анатолий знал, какое у него будет лицо, когда он подойдёт к серафиму Исайе. И не нужно будет слов, одна только архангельская улыбка скажет всё за своего обладателя: «Списывайте. Списывайте, и пошло всё к чертям собачьим!»
- Я думаю, аспирин подорожает, - невпопад ляпнул Георгий.
