Глава 1Спор затягивался. Родкриг, посол планеты Паннаси, не желал уступать, хотя аргументы мистера Спока были неопровержимы. Разумеется, если паннасиане сейчас уступят и согласятся на сотрудничество с Федерацией, то через каких-то пять лет состояние их экономики не просто вернётся на уровень, который был до вторжения Арголии, но даже улучшится. Но признавать правоту вулканца паннасианец не торопился. И вовсе не потому, что не желал сотрудничать с Федерацией, вовсе нет!
Маккой, которого отправили с десантом, чтобы в случае необходимости оказать первую помощь нервным паннасианцам, откровенно зевал. Его предупреждали, что жители этой планетки легковозбудимы, отличаются резкими скачками настроения, а в истерическом припадке могут себя покалечить, потому что совершенно перестают контролировать острые костяные отростки, которые при необходимости могут выпускать из локтей.
— Они, — прибавил капитан, — считают также, что успокаивать такие припадки вредно. Так что если наш посол выйдет из себя, никто и не подумает немного охладить его. Его просто запрут и будут ждать, пока перебесится или ненароком заколет себя. А мы не можем ждать! И тем более не можем допустить самоубийства!
— Но, Джим, имею ли я право вмешиваться?
— Об этом не беспокойтесь, Боунс, — усмехнулся капитан, — паннасиане довольно снисходительны к чужакам. На ваше вмешательство они посмотрят как на глупость, но не посчитают его оскорбительным.
— И? — поднял бровь Маккой.
— И всерьёз не воспримут. Но к этому времени вы уже сделаете своё дело.
Так что на переговоры Маккой отправился с уверенностью, что встретит там кучку истеричных послов, которые будут орать и биться в припадках, и заранее ворчал про себя, что не подписывался работать ксенопсихологом.
Но Спок — достойный доктор в пятый раз отчаянно зевнул — занудит кого угодно! И какой угодно псих превратится в нудного педанта в его компании. Уже третий час они с послом Родкригом вели софистический спор, в котором ни одна сторона не собиралась уступать. Хотя за что именно сражался идиот-Родкриг, Маккой понять не мог: ведь все его аргументы вели, конечно, к победе в споре, но также вели они и к ухудшению ситуации на планете!
— …с другой стороны, мистер Спок, — гнусаво вещал паннасианец, пощёлкивая двумя высокими гребнями, украшавшими его лоб, — подобные изменения плохо отразятся на гордости нашего народа. Мы будем чувствовать себя проигравшими. Мы будем унижены, понимаете?
— Мне не вполне ясно понятие унижения, господин Родкриг. Если бы вы могли прояснить, как именно это скажется на экономике планеты…
Почему сам капитан не пошёл на переговоры?.. Ах да, жители Паннаси обожают логику, и Джим решил, что от Спока будет больше толку. Да уж, больше. Затраченного времени.
В конце концов Джим, кажется, тоже пришёл к этому выводу. Не слишком терпеливо прождав три с половиной часа, он наконец не выдержал. И Маккой, с облегчением извинившись, покинул зал переговоров, чтобы ответить на вызов капитана.
— Что там происходит, Боунс?
— Наш ушастый друг, Джим, кажется, упражняется в искусстве бесполезных споров.
— А послы?
— Спокойны как слоны, если хочешь знать. Вы верно заметили, эти… слоны обожают спорить! К несчастью, обожают!
Капитан дал отбой и задумался. Они не могут себе позволить задержаться здесь ещё хотя бы на полсуток. Да и Федерация требует немедленных результатов. Если Паннаси присоединится к ним, то у этого сектора есть неплохие шансы, но если не присоединится, то ещё долго будет экономической чёрной дырой, пожирающей ресурсы и не дающей ничего в ответ, в том числе и собственным жителям — собственно, такой чёрной дырой сектор был с того времени, как Арголия вторглась на Паннаси. И как они могут не соглашаться, если даже последнему ослу ясно, что…
Кирк покачал головой и едва заметно улыбнулся: манера выражаться Боунса, похоже, заразна. Впрочем, доктор, конечно, прав: вести бессодержательные споры, когда на карте благополучие всего сектора, — не просто глупо, это преступно. А потому нужно вмешаться.
Маккой зевнул в пятнадцатый раз, когда капитан снова вышел на связь.
— Боунс, скажите мистеру Споку, что я спускаюсь.
Споку, разумеется, эта идея по душе не пришлась, о чём он сообщил Маккою, когда тот отвёл старпома в сторонку, чтобы передать слова капитана.
— Мне кажется, что я уже почти добился от них согласия.
— Ничего подобного, Спок, — ворчливо возразил доктор, — вы только по уши увязли в этом никому не нужном споре!
— Я вовсе не…
Но Маккой слушать не стал, потому что всего в паре шагов от них уже материализовался капитан.
— Джим, — повернулся к нему доктор, — надеюсь, мы скоро улетим отсюда.
— Введите меня в курс дела, мистер Спок. — Капитан коротко кивнул Маккою и сразу же обратился к своему старшему помощнику.
Слушать доклад Спока Маккой не стал, предпочтя вернуться в зал для переговоров.
Паннасианские послы обменивались впечатлениями о Споке.
— Очень приятно, наверное, служить вместе с такой выдающейся личностью, не так ли, доктор? — поинтересовался Краттнег, помощник Родкрига.
Маккой промычал что-то неразборчивое, но, в общем-то, другого ответа и не требовалось: послы отлично беседовали между собой, игнорируя землянина.
Служить на одном корабле с вулканцем — не самое лёгкое дело. Одна только их странная манера сообщать каждому своё ценное мнение о чужих умственных способностях чего стоит! А эти вечные гимны логике! Не слишком ли страстную привязанность к ней обнаруживают те, кто так борется против страсти? Маккой хмыкнул. Нужно будет обязательно поделиться со Споком этой остротой и поглядеть, что у него найдётся возразить.
Единственным на корабле, кого, кажется, ничуть не выбивало из колеи Споково самомнение, был капитан. Он только улыбался, открыто или едва заметно, слушая их со Споком пикировки, время от времени сам становился объектом дурацких замечаний Спока, но задетым никогда себя не чувствовал. Это Джим-то! Такой самолюбивый! Так болезненно относящийся к вопросам, связанным с его авторитетом!
Маккой часто размышлял над этим, пытаясь отыскать причину такой терпеливости или снисходительности капитана — и не мог найти. Да, Джим говорил, что Спок его друг, но дружба эта была, на взгляд доктора, несколько странной. С друзьями разговаривают, делят интересы, вместе развлекаются, вместе сражаются, если так дело повернётся, но редкие и исключительно деловые разговоры Джима с вулканцем не слишком походили на дружеские беседы, да и общих интересов, кроме разве что шахмат, у них не было. И что самое, наверное, важное, даже в незамысловато-приятельских отношениях капитана с Сулу, Скоттом или Чеховым было больше тепла, чем в этой «дружбе» со Споком. Со стороны Спока, во всяком случае. К капитану он относился не лучше и не хуже, чем к другим людям. Конечно, он не позволял себе откровенно критичных высказываний, какие доставались самому Маккою, но и особенного уважения не демонстрировал. Не знай доктор, что вулканцы очень ценят субординацию, он бы, пожалуй, заподозрил, что Спок тайно мечтает занять место капитана.
— Благодарю вас, мистер Спок, за такой подробный доклад, — услышал Маккой голос Джима. — А теперь предоставьте мне закончить переговоры.
На невозмутимом лице Спока мелькнуло что-то вроде — только что-то вроде! — разочарования. И Маккой пошёл в атаку:
— Логикой не всякую войну можно выиграть, не так ли?
— Тем, что вы считаете иронией, тоже, доктор, — холодно ответил Спок.
— Думаю, Джим легко убедит этих любителей софистики.
— Угрозы и силовое давление их не убедят.
— Но Джим не станет угрожать, — фыркнул доктор. — Вы, Спок, спорите на полном серьёзе. Вас хочется переубедить. А Джим сейчас изложит этим упрямцам ваши же аргументы, улыбнётся пошире, и у наших послов сразу возникнет чувство, что если они пойдут на соглашение с Федерацией, вся их жизнь впредь будет такой сияющей, как улыбка нашего капитана. Они щёлкнут своими гребнями и согласятся на всё.
— Вы преувеличиваете, доктор.
— О нет, совсем нет.
— Переговоры с кем бы то ни было и обольщение женщин — совершенно разные ситуации. И то, что работает в одном случае, не сработает в другом.
— Это вы так думаете. Предлагаю пари, кстати.
— Заключать пари нелогично, доктор.
— То есть, вы сомневаетесь в своей правоте?
Спок колебался недолго.
— Хорошо, заключим пари, однако…
— Если я прав и Джим действительно договорится с ними без угроз, то вы открыто признаете, что есть вещи посильней логики. Если же я ошибаюсь, то… хм…
— Следующие полгода вы, доктор, будете заговаривать со мной сугубо по рабочим вопросам.
Тут заколебался Маккой. Но всего на мгновение:
— Да, пойдёт. Пари, Спок!
— Обойдёмся без рукопожатий, доктор.
Кирк вернулся через десять минут. И по его довольному лицу было ясно, что, во всяком случае, соглашение достигнуто. Но каким способом? Маккой ощутил что-то вроде лёгкого волнения. Если он проиграет, то, как честный человек, должен будет оставить Спока в покое. А ему так не хотелось этого!
— Как вы убедили их, Джим?
— О, аргументация мистера Спока была безупречна. Я использовал её, но просто, — он неопределённо помахал рукой, — добавил немного мёда.
— Давлением?
— Вы улыбались им? — почти хором спросили доктор и старший помощник.
Кирк ухмыльнулся и кивнул Маккою.
В тот же вечер в дневнике капитана появилась запись очень странного характера: «…Спок разочарован тем, как прошли переговоры, хотя по нему этого не скажешь. По его мнению, неоспоримых логических аргументов вполне достаточно для успеха, но сегодняшний день доказал ему, что это не так. Сухое изложение фактов многих не столько убеждает, сколько провоцирует на опровержение, разубеждение, пусть даже себе во вред. Немного человечности, немного эмоций, выраженных в улыбке, располагающих жестах, усиливают убедительность аргументации. К этим же выводам пришёл Спок и именно ими поделился со мной около часа назад. Его беспокоит ущербность его положения по сравнению с положением тех, кто может позволить себе улыбаться. Вулканцы, по его словам, лишены этой способности практически полностью. Конечно, он способен на механическое воспроизведение улыбки, но в ней не будет того, что есть в настоящей улыбке, вызванной симпатией или радостью. Он сказал также, что некие психологические техники вулканцев позволяют перенимать способности других рас, однако вулканцы крайне редко прибегают к подобному перениманию. А затем спросил…»
— Если бы я попросил у вас эту способность улыбаться?
— То есть как это, Спок?
— Как я уже сказал, мы можем перенимать разного рода психические особенности других рас. Хотя и почти не пользуемся этим умением.
Джим озадаченно смотрел на своего офицера по науке. Не мог же он шутить?.. Или мог? Спок выглядел так, как выглядел всегда: невозмутимое лицо, плотно сжатые губы, слегка нахмуренные брови — но это не гримаса недовольства, это выражение постоянной сосредоточенности, отпечаток той постоянной внутренней борьбы, которую вулканец Спок ведёт сам с собой, со своей человеческой половиной.
— И?
— Я мог бы, скажем, взять у вас взаймы способность улыбаться так, как улыбаются те расы, для которых улыбка является естественным выражением чувств.
«…признаться, я не сразу понял, шутит он или говорит всерьёз. Конечно, кто мог бы ждать шуток или розыгрышей от Спока, но… в общем, я засомневался. Однако он быстро убедил меня в абсолютной своей серьёзности, объяснив кое-какие тонкости процедуры, которую предлагал мне. Я сказал, что вопрос слишком странен, чтобы я мог дать на него скорый ответ, и обещал подумать».
Позже, когда вся правда выяснилась, Маккой проклинал собственную ненаблюдательность. Конечно, ему стоило бы поменьше поддевать Спока и донимать его вопросом, когда же он отдаст долг за проигранное пари, и повнимательней присмотреться к необычно-задумчивому Джиму Кирку — и тогда можно было бы избежать многих неприятностей. Но сделанного не вернуть, а несделанного уже не сделать, и нечего плакать над сбежавшим молоком. Именно к такому выводу пришёл в конце концов доктор.
Кирк тогда действительно был очень задумчив. И, как назло, ничто этой задумчивости не мешало — они летели, сопровождаемые кораблём панассиан, на встречу с официальными представителями Федерации. Полёт проходил спокойно — ни одной чрезвычайной или просто нестандартной ситуации, ни один подозрительный корабль не пролетел мимо, ни один член экипажа не начал вести себя странно, ни одна деталь в механизме корабля не сломалась. И это затишье позволило Кирку принять решение, о котором позже он, конечно, не раз пожалел, но в тот момент — момент необыкновенного затишья и расслабленной задумчивости, момент, когда в долгие и скучные часы на мостике в голову начинают лезть мысли, до которых в более опасные часы и дела нет, — то решение казалось самым правильным из всех возможных.
— Послушайте, Спок, я долго думал о вашем предложении…
В его каюте, куда Кирк ещё ни разу не заходил, приглушённый свет и неожиданно живописная обстановка — настолько неожиданно живописная, что Кирк даже сбился на пару мгновений, засмотревшись на развешанную по стенам вулканскую экзотику.
— …долго думал о вашем предложении. Скажу прямо, оно кажется мне довольно странным. Мне казалось, что вы, вулканцы, считаете собственную расу самодостаточной.
— Верно, капитан, — не изменяя своей обычной манере, Спок сосредоточенно смотрел куда-то мимо Кирка. — Однако я служу в Звёздном флоте, который является преимущественно человеческой организацией. Кроме того, многие расы, с которыми мы сталкиваемся, используют стратегии коммуникации, сходные с человеческими. И, — Спок запнулся, — улыбка в этих стратегиях играет одну из самых важных ролей. Что нелогично, но несомненно.
Формулировал Спок исчерпывающе, что всегда восхищало Кирка, даже своё странное желание научиться улыбаться Спок сумел объяснить довольно внятно. И Кирк только поразился самоотверженности своего старшего помощника — приобретать сомнительное с точки зрения собственной культуры и философии умение затем, чтобы лучше отвечать требованиям места службы. Хотя возможно, мелькнула мысль, что желание лучше исполнять свои обязанности — лишь отговорка, и на самом деле улыбка — это желание Спока приблизиться к человеческой половине своей натуры, сделать эту половину более понятной.
— Хорошо, — задумчиво улыбнувшись этой мысли, проговорил Кирк, — я понимаю. Но…
— Я могу предложить вам приобрести кое-какие вулканские способности. Вз… в благодарность.
— Да, — кивнул Кирк. — Именно об этом я и хотел спросить. Дело в том, Спок, что…
Собственному дневнику выговорить это было куда проще: «…определённое безразличие к моему вынужденному одиночеству, ведь семья требует большой ответственности, но я не могу делить время между семьёй и кораблём, приходится выбирать. В данном случае моё чувство долга предписывает мне выбрать корабль. Но не только чувство долга, разумеется. Я слишком привязан к „Энтерпрайз“, к моим обязанностям здесь, к этой миссии. Я не хочу, чтобы сомнения и неизбежные для любого человека мечты о простом семейном счастье отвлекали меня…»
Но объяснять это Споку было неожиданно тяжело. Кирку казалось, что за этими продуманными фразами скрывается какая-то ложь, ложь самому себе, не сосредоточенно глядящему куда-то мимо Споку, а потому неосознанная и вдвойне опасная.
— …отвлекали меня от всего этого.
— Я понимаю.
— Вы ведь могли бы как-нибудь… заблокировать те части моей личности, которые отвечают за всё это?
— Полагаю, да, сэр. Однако вы уверены, что вам нужно именно это?
Кирк пожал плечами, слишком беспечно, на взгляд Спока.
— Но ведь это обратимый процесс? Если что-то пойдёт не так, вы же всегда сможете разблокировать?
— Да.
«Ответ мистера Спока не показался мне подозрительным только потому, что я привык доверять ему. Никогда мне не пришло бы в голову подозревать его в чём-то, в каких-то интригах против меня. Я совершенно доверял Споку. Отчасти потому что слышал о преданности вулканцев, отчасти потому что… просто доверял. Но на самом деле, это его «да» прозвучало подозрительно: слишком отрывисто, слишком быстро. Словно он боялся, что я продолжу расспросы. Но я и не думал продолжать — я полностью верил ему, я считал, что если есть какая-то опасность в том, о чём мы сейчас договаривались, то он непременно известит меня о ней».
В ту минуту, когда в красноватом полумраке каюты Спока Кирк наконец согласился, и Спок склонился над капитаном, чтобы, легко коснувшись его лица кончиками пальцев, изменить его навсегда, — именно тогда Родкриг вышел на связь.
— Слушаю, господин посол, — отозвалась Ухура.
— Мы хотели бы пригласить капитана Кирка разделить с нами ужин в благодарность за то, что его мудрые слова подтолкнули нас к важному решению.
— Капитан не может ответить сейчас, однако я передам ему.
— Благодарю вас, офицер Ухура. Мы с нетерпением ждём ответа капитана Кирка.
Для мистера Скотта эти дни были самыми скучными за все годы службы. Кто бы мог подумать — ничего, совершенно ничего не происходит! Когда такое было, чтобы всё шло по плану и по расписанию? Чтобы ни одной чрезвычайной ситуации? Чтобы ни один бездельник, зазевавшись, не испортил что-нибудь в прекрасно отлаженном механизме «Энтерпрайз»? Нет, это положительно ненормально! И мистер Скотт скучал. В конце концов, чтобы хоть как-то бороться с этой скукой, он решил попросить капитана отправиться — с разрешения господ послов, разумеется, — на корабль панассианцев.
«Поглядеть, как там всё устроено, — пробормотал мистер Скотт. — Просто поглядеть. Любопытно же».
И капитан не заставил себя ждать — он как раз выходил из каюты Спока, когда столкнулся с мистером Скоттом.
— Скотти.
— Добрый день, сэр! — расплылся в улыбке мистер Скотт. — В последнее время у нас как-то тихо, вам не кажется?
— Это вы верно подметили, Скотти, — ответил капитан и странно скривился, словно сама мысль о мирных днях причиняла ему боль.
— Может, вы позволите мне заглянуть к нашим соседям-панассианцам, пока они наши соседи, а? Очень интересной конструкции у них корабль.
— Собираетесь заняться шпионажем, Скотти? — ещё сильней нахмурился капитан. А потом как-то странно оскалился и выпучил глаза, выражая как будто высшую степень неодобрения или даже гнева. Выглядело это и противно, и жалко. Скотту даже неловко сделалось оттого, что он видит капитана в таком состоянии. Но неужели в его желании попасть на корабль панассианцев было что-то дурное? Почему капитан решил, что Скотти собирается шпионить?
— Сэр, что вы! Я не собираюсь шпионить! Но любопытно же! — на всякий случай возразил Скотти. И прибавил: — С вами всё в порядке?
— Да, Скотти, — резко ответил капитан. И ушёл.
«И не будь это капитан Кирк, — подумал мистер Скотт, — я бы решил, что он убежал».
— Мостик — капитану Кирку, — раздался голос Ухуры. — Мостик — капитану Кирку. Сэр, послы Панасси желают пригласить вас на их корабль. На ужин.
— Надеюсь, ужином будет не сам капитан, — заметил Маккой, стоявший на мостике возле пустующего кресла капитана.
Спок недоумённо посмотрел на доктора.
— Что вы имеете в виду?
— Это шутка, мистер Спок, — засмеялась Ухура.
— Шутка?
— Да, это форма иронии, — раздражённо подтвердил Маккой. — Ваш вулканский разум точно знает, что такое ирония, ведь вы так часто иронизируете.
— Теперь, доктор, когда офицер Ухура сказала мне, что это шутка, я понимаю, в чём её соль.
И Спок улыбнулся. Широко, открыто, заразительно. В первое мгновение, не успев пока осознать, кто именно сейчас улыбается ему, Маккой улыбнулся в ответ, так заразительна была эта улыбка. А потом — словно её стёрли — улыбка пропала. И Спок был как прежде серьёзен и невозмутим.
— Спок, неужели, вы научились ценить мой юмор?
— Боюсь, доктор, это была просто тренировка, — последовал загадочный ответ.
И Спок отвернулся к своей панели управления. А Ухура и Маккой только недоумённо переглянулись.
— Ухура, когда послы Паннаси выходили на связь? — с этим вопросом капитан появился на мостике.
— Буквально десять минут назад.
— Буквально? — скривился Кирк. — Это значит «точно» или «мне было лень засечь точное время»?
— Сэр… — растерялась Ухура.
— Не важно, — отрезал капитан. — Свяжите меня с панассианами.
— Да, сэр.
С Родкригом, по мнению доктора Маккоя, Кирк говорил с таким лицом, словно уже неделю страдал от острейшей зубной боли. И головной заодно. И, чёрт возьми, думал доктор, это было странно! Сначала эта широченная улыбка Спока, теперь хмурое — нет, не просто хмурое, болезненно несчастное! — лицо Джима. Любопытно, о чём они говорили, что теперь так выглядят?
Ответа на мучивший его вопрос доктор тогда не получил, зато получил приглашение на ужин у паннасианских послов. И потому вскоре вшестером — капитан, Спок, доктор, мистер Скотт и два его помощника, офицер Энджисс и младший офицер Трикс, — они отправились на корабль посла Родкрига.
— Очень любопытно у вас тут всё устроено, — заметил мистер Скотт, когда подали аперитивы. Во всяком случае, доктору показалось, что это были аперитивы. Так-то бесцветная прозрачная жидкость в высоких и неудобно узких бокалах с тем же успехом могла бы быть и собственно ужином. Кто разберёт инопланетные обычаи? А про пищевые привычки панассиан Маккой ничего не слышал.
— Вам нравится? — с гордостью поинтересовался Лофпрут, механик-панассианец.
— Я сказал, — хитро ухмыльнулся мистер Скотт, принюхиваясь к бокалу, — что тут всё любопытно устроено. Пока не знаю, нравится ли мне.
Лофпрут щёлкнул гребнем сильней обычного. Маккой знал, что громкое щёлканье значит раздражение и хотел было вмешаться, чтобы как-нибудь сгладить напряжение, но тут заговорил капитан:
— Мистер Скотт считает, что нет корабля лучше, чем «Энтерпрайз», но, возможно, ваш тоже тронет его сердце.
В другое время это, наверное, прозвучало бы успокаивающе, но на сей раз Кирк сопроводил свои слова такой жуткой, похожей на оскал гримасой, что Лофпрут только сильней разозлился.
— Но в этом, капитан, вы, верно, сомневаетесь? По-вашему, земные корабли во всём превосходят панассианские?
— Я не, — по лицу Кирка пробежала судорога, — говорил этого.
— Но намекали.
— Я не…
— Люди не всегда способны здраво оценить собственные достижения, — заговорил Спок, сопровождая свои слова мягкой улыбкой, — но я, как вулканец, уверяю вас: панассианский корабль прекрасен как с точки зрения технической оснащённости, так и с точки зрения внешней эстетики.
— Приятно слышать это от такого мудрого собеседника, — гнусаво сказал Родкриг, а Лофпрут кивнул.
А потом капитан Кирк поразил всех: панически осмотрев собравшихся за столом, он вскочил — и так резко, что прозрачная жидкость из бокала пятном расползлась на тёмно-синей скатерти — и выбежал прочь.
Много позже капитан записал в личный дневник следующее: «Я не ждал от Спока предательства или обмана, и потому был предан и обманут».
Прозрачная жидкость, в самом деле, оказалась аперитивом, да ещё и неплохим. Маккой пил его маленькими глоточками и искренне жалел, что капитан находится в дурном расположении духа, а потому с ним это обсудить было нельзя.
Кирк вернулся почти сразу. Извинился за своё поведение, объяснив его плохим самочувствием, резко отказался от немедленной помощи доктора — и только кивнул, когда помощник Родкрига, пощёлкивая гребнем, налил ему той же прозрачной жидкости, вместо разлитой по столу. Пятна на скатерти уже не было. Мир был восстановлен Споком. Можно было кивнуть переполошившимся было послам, улыбнуться испуганной Энджисс и притвориться, что ничего не произошло. Но Кирк решил обойтись без улыбки.
Ужин занял почти полтора земных часа. Это было слишком, по мнению Кирка, но остальные, похоже, получали удовольствие — как от непривычной расцветки и необычного вкуса еды и напитков, так и от беседы Родкрига и Спока.
Кирк едва дождался возвращения на корабль. Рассуждения Маккоя о необычном составе панассианких напитков его только раздражали, а мысль о неизбежном разговоре со Споком мучила. Кирк не мог понять, намеренно или случайно Спок так подставил его? Ведь если он знал о таком эффекте, если он знал, что он, Кирк, потеряет способность улыбаться, то что же? Выходит, он совершенно сознательно обманул своего капитана, своего друга? Нужно было поговорить со Споком как можно скорей — и всё же Кирк колебался. Больше всего на свете сейчас он боялся узнать, что Спок его обманул.
— …и тогда, мисс Энджисс, мы туда бросаем туда одну-единственную оливку. И коктейль готов.
— Ах, доктор Маккой, поверить не могу, что вы знаете всё это!
— Моё маленькое скромное хобби. А у вас есть хобби, мисс Энджисс?
Разговор этот происходил, когда земляне и Спок шли к транспортаторной панассиан. Маккой увлечённо делился с офицером Энджисс рецептами самых экзотических земных коктейлей, но не выпускал Спока из поля зрения. Положительно, вулканец вёл себя странно на ужине. Он улыбался! Да ещё так естественно, словно улыбался всю жизнь. Но при этом почему-то, стоило улыбке сойти с его лица, как Спок делался совершенно таким, каким был всегда: бесстрастным, замкнутым, холодным, словно и не улыбался всего мгновение назад.
Едва только они вернулись на свой корабль, как капитан сказал Споку, что им срочно нужно поговорить приватно. Выглядел Кирк при этом, на взгляд доктора, довольно странно: словно предстоящий разговор, безусловно важный, очень пугал его. Но что могло пугать Джеймса Кирка? Бросив пару прощальных слов радостно улыбавшейся Энджисс, Маккой отправился в лазарет, твёрдо вознамерившись поговорить с Джимом при первом же удобном случае.
Удобный случай предоставился совсем не сразу. Доктор не знал, что за разговор произошёл между капитаном и его старшим помощником, но разговор этот был тяжёлым.
— Спок. — Капитан хмурился и кривил губы, Спок внимательно смотрел на стену у него за спиной. — Вы знали, какой эффект будет от… того, что вы сделали?
— Боюсь, сэр, что да. Я знал.
— Как? — Кирк побледнел. — Спок, вы сейчас лжёте мне! Потому что этого просто не может быть!
— Нет, я совершенно точно знал, какой будет эффект. Знал, что вы потеряете способность улыбаться. Я могу объяснить механизм.
— Спок! Почему вы не предупредили меня? — всё ещё не веря, спросил Кирк, и голос его звучал в высшей степени растерянно.
— Потому, сэр, — сказал Спок тоном, каким объясняют очевидные вещи, — что вы иначе отказались бы.
— Что? Нет… — Кирк отступил на несколько шагов, слепо шаря рукой за спиной. Наконец он оперся о стол и прошептал: — Вы не могли этого сделать. Не могли… Вы же мой друг.
— Данное понятие переоценено людьми, сэр. Вы мой друг, но я не вкладываю в это слово то, что вкладываете в него вы.
— Но… тогда… — Кирк судорожно вздохнул. — Тогда, офицер Спок, вы — мой старший помощник. И вы… вы причинили мне намеренный вред, а это… это… предательство.
— В чём заключается этот вред, сэр? — бесстрастно спросил Спок.
— Из-за вас я не могу улыбаться! — почти прорычал капитан. И замолчал, потому что прозвучало это нелепо.
Личный дневник капитана в те дни полнился очень странными записями. Пожалуй, если бы Маккою удалось узнать содержание хотя бы половины из них, он порядком удивился бы тому, какие чувства тогда мучили Джима Кирка, и тому, насколько эти чувства не соответствовали на удивление неподвижному лицу капитана. «Словно они со Споком поменялись характерами», — сказал бы Маккой, если бы прослушал те записи. Впрочем, однажды он и так сказал это, а капитан только нахмурился в ответ, хотя прежде улыбнулся бы и поддержал шутку.
За пять часов до прибытия на базу Звёздного флота, где в торжественной обстановке и под музыку посол Панасси Родкриг должен был поставить свою подпись под договором о присоединении Панасси к Федерации, капитан записал следующее: «Хватит ждать. Да, это решение далось мне с огромным трудом, но прошедшие дни доказали, что Спок поставил меня в безвыходное положение. Офицеры выходят из подчинения, я знаю, что между собой они обсуждают странную перемену в моём характере, что многие недовольны этой переменой. С одной стороны, я не намерен поощрять сплетни, с другой же, их можно понять. Невозможность улыбаться странно пагубным образом сказывается на моём характере. Мне всё трудней сдерживаться, когда что-то идёт не так, как я рассчитываю. Сглаживать ситуацию, если она накалилась, также не получается — слишком важную роль в этом играет улыбка. Спок, как ни горько мне это признавать, активно пользуется тем преимуществом, которого лишил меня. Это наводит на мысли, что когда он обманул меня, им руководствовало не только желание добиться моего согласия, но и намного более далёкие планы: полагаю, Спок рассчитывал на такую перемену в моём характере и перемену в собственном характере, чтобы использовать их в своих целях. Каких? Но это очевидно. Полагаю, когда мы прибудем на базу Звёздного флота, он свяжется с командованием и заявит о моей профнепригодности. Если я попытаюсь как-то возразить, само моё поведение и все мои аргументы будут свидетельствовать против меня. Насколько мне известно, среди вышестоящих офицеров нет тех, кто всерьёз верил бы в реальное использование тех практик, которые используются на Вулкане. Большинство офицеров уверены, что это байки для малышей, не больше. Мои собственные слова докажут, что я невменяем. Значит, нужно поступить иначе. И начать действовать, не дожидаясь встречи с командованием. Прежде всего нужно изолировать Спока».
Спок наблюдал за показателями, когда на мостике появился капитан. В последнее время он не так часто приходил сюда — не больше, чем требовал устав, — пользуясь всяким предлогом, чтобы находиться в своей каюте. Наверное, ему так было проще переживать то, что произошло, и будь он, скажем, простым пассажиром, его трудно было бы упрекнуть, но, способный улыбаться или нет, Джеймс Кирк оставался капитаном «Энтерпрайз». А такая мелочь, как умение улыбаться, не должна была влиять на него.
— Спок, мне необходимо обсудить с вами кое-что.
— Слушаю, сэр?
— Боюсь, мы не можем вести этот разговор здесь. Робертс, примите командование.
В лифте они молчали, слушая шелест отлаженного механизма так внимательно, словно ничего увлекательней или прекрасней ещё не изобрели. Кирк старался не смотреть на Спока, хотя это было бесконечно тяжело. Но взглянуть на него было бы ещё тяжелей. Спок также не смотрел на Кирка, размышляя о том, что за последнее время они едва перемолвились парой слов, и что это отчего-то было болезненно осознавать. Разумеется, и до рокового часа, когда Споку пришлось признать, что он намеренно не известил капитана о разрушительных последствиях безобидной, как тому казалось, процедуры, они не так уж много говорили, почти всегда — по делу, часто — в самых опасных ситуациях, когда они могли погибнуть в любое мгновение, — и всё же в этих коротких разговорах было много неосознаваемой тогда радости; ещё бывало, что Кирк вмешивался в его, Спока, утомительные пикировки с Маккоем, — и смягчал надоевшую уже бестактность доброго доктора своими комментариями; и всегда, всегда была сама возможность
поговорить, всегда капитан отвечал Споку охотно и радостно, и почти всегда сопровождал свои ответы улыбкой — и этой улыбки Споку сейчас не хватало, пожалуй, сильнее всего.
— Идёмте в мою каюту, мистер Спок.
— Да, сэр.
Капитану об этих мыслях знать не стоило — слишком они были похожи на сожаление или раскаяние. А сделанного не воротишь.
Когда они оказались в каюте капитана, тот достал фазер и навёл его на Спока.
— Прошу прощения, Спок, но вы вынудили меня к этому.
— Я не понимаю, сэр.
— Он настроен на оглушение. Я не собираюсь вас убивать, но мне нужно было увести вас с мостика.
— Почему?
Разбирайся Спок немного лучше в психологии землян, ему показалось бы странным, что рука, в которой капитан держал фазер, слегка дрожала. Едва заметно — но всё же заметно.
— Вы позволили себе много лишнего, я подозреваю вас в заговоре против меня.
— В заговоре, сэр? С кем же я сговорился! — Спок уже привык сопровождать такую иронию лёгкой улыбкой — и автоматически улыбнулся.
— Молчите! — закричал Кирк. Его лицо исказилось и покраснело, руки сильно тряслись. — Не смейте улыбаться мне! Не думаете же вы, Спок, что это на меня подействует?!
— Сэр, я хочу предупредить вас, что я не позволю оглушить себя.
— Прекратите улыбаться, Спок, — прошипел Кирк. — Неужели вы не… не чувствуете… хотя что вы можете чувствовать? Вы же вулканец!
С усилием Спок опустил уголки губ, чтобы придать лицу обычное бесстрастное выражение. Эта прилипшая к нему ироничная улыбка вдруг стала ему противна.
— Не нужно использовать название моей расы как оскорбление, сэр.
Кирк взмахнул рукой с зажатым в ней фазером: он решился выстрелить, но слишком поздно — Спок шагнул вперёд и легко обездвижил и отключил его.
Вернувшись на мостик, Спок сообщил, что капитан временно передал ему командование. Никому и в голову не пришло заподозрить, что что-то идёт не так.
Спок редко пользовался формой дневниковых записей для упорядочения своих мыслей или чувств. Устав его к этому не обязывал, сам же он считал, что высокоразвитому существу ни к чему проговаривать мысли вслух, чтобы оценить их правильность. В анализе собственных чувств Спок — по двум в каком-то смысле взаимоисключающим причинам — тем более не испытывал необходимости. Однако за четыре часа до прибытия на базу Спок оставил в своём личном дневнике загадочную запись: «Иногда присвоение чего-то бесконечно дорогого причиняет более сильную боль, чем просто любование этим при невозможности получить».
А за три часа до прибытия на базу Ухура сообщила:
— Панассианский корабль атакован!
Спок запер дверь каюты Кирка снаружи, забрал фазер и отключил все внутренние коммуникаторы. Оставалось только колотить в дверь и надеяться, что кто-то будет идти мимо. Но, как назло, никто мимо не шёл. Все были на своих местах и заняты делом. Один капитан метался по своей каюте словно лев в клетке. Хотя на льва он сейчас походил меньше всего — покрасневший, злой, со встрёпанными волосами, он был скорее жалок.
— Выпустите меня! Выпустите меня немедленно! — орал он, колотя в дверь. Но никто не отзывался. В конце концов он устал бесплодно стучать в дверь и лёг на кровать, чтобы собраться с мыслями.
А потом заснул.
— Мы немедленно должны вмешаться, сэр! — заявил Сулу.
— Мы не знаем, что это за корабль…
— Арголиане, конечно! Кому ещё придёт в голову нападать на панассиан?
— На корабле нет внешних опознавательных знаков. Ухура, свяжитесь с атакующими.
— Они же сейчас…
— Мистер Сулу, займитесь своим делом.
— Панассиане вышли на связь, — сказала Ухура. — просят помощи.
— Они знают, кто их атаковал?
— Нет, противник не отзывается. Но у них вот-вот откажут защитные щиты.
— Мистер Спок, нужно вызвать капитана! — снова влез Сулу.
— В этом нет необходимости. Ухура, передайте панассианам, что они могут транспортироваться на наш корабль.
— Да, сэр.
— Сэр, — снова заговорил Сулу, — щиты у них еле держатся. Хотя их пилот молодец — хорошо уворачивается.
— Сэр, их транспортатор вышел из строя.
— Мы должны вмешаться!
— И мы вмешаемся, мистер Сулу, — неожиданно раздался голос Кирка. Спок резко обернулся. Но в дверях никого не было. И никто, похоже, не слышал этот голос. — Пара предупредительных выстрелов, и арголиане поймут, что не с теми связались!
Спок растерянно моргнул и едва не отозвался: «Есть, сэр». Сдержаться было сложно — настолько близко звучал голос капитана.
— Сэр! Щиты отказали!
— Райли, наведение, — велел Спок, не вполне сознавая, что говорит. — Стреляйте, но слегка промахнитесь.
— Да, сэр! — ухмыльнулся Райли.
— Другое дело, Спок. Сейчас они передумают выступать. — Капитан рассмеялся, довольный собой и происходящим. Рассмеялся так радостно и тепло, что у Спока сжалось сердце.
Возле арголианского корабля ярко вспыхнуло. Не нужно было смотреть на показатели, чтоб понять: атака немедленно остановилась.
— Сэр, арголиане вышли на связь, — откуда-то издалека прозвучал голос Ухуры.
— Соедините.
На экране появился капитан арголианского корабля — большеглазый, плосконосый, с капюшоном вокруг головы, вроде тех, что бывают у земных кобр.
— Капитан! Мы просим вас не вмешиваться в отношения Арголии и Панасси. Иначе мы будем вынуждены атаковать и вас.
— Панасси сейчас под защитой Федерации, поэтому защищать их корабль является нашей прямой обязанностью.
— Договор пока не заключён.
— Условия были приняты.
— Но подписи пока не поставлены. Уходите.
Неожиданно изображение пропало.
— Сэр, связи нет.
— Переключите.
— Есть, сэр.
И все увидели, как арголианский корабль разлетается на мелкие кусочки под выстрелами панассиан.
«Какого чёрта!» — подумал Кирк, просыпаясь.
— Джим? — Над ним нависал Маккой. — Ваша дверь была заперта, мне это показалось подозрительным.
Вид взрывающегося корабля всё ещё стоял у него перед глазами. Кирк поморгал, прогоняя его.
— Боунс. Что произошло? Нас атаковали?
— Полагаю, да, хотя тем, кто не на мостике не всегда спешат сообщить, что мы вот-вот поджаримся из-за атаки каких-нибудь инопланетян, — поджал губы Маккой.
— Но… сейчас опасность миновала.
Кирк в задумчивости провёл большим пальцем по подбородку.
— Верно. Но что вы забыли здесь, когда там?.. — Маккой не договорил, потому что в это мгновение Кирк вспомнил:
— Спок! Где сейчас Спок?
— На мостике, думаю.
Кирк вскочил с кровати.
— Мы должны изолировать его, Боунс. Он замышляет мятеж!
— Джим, Джим, — доктор даже отступил на несколько шагов, — о чём вы?
— Боунс, — хмуро сказал Кирк, — я сейчас расскажу вам нечто… необычное. Прошу, поверьте мне. Очень важно, чтобы вы поверили.
— Хорошо, Джим, я слушаю.
На мостике они появились спустя полчаса. К тому времени Спок уже успел выговорить Родкригу за стрельбу по арголианам, а Родкриг успел наорать на Спока и команду своего корабля, после чего нервного посла увели. Спок сидел в капитанском кресле и отдавал приказ о том, что полёт продолжится в обычнм режиме на средней скорости.
— Это разумный приказ, мистер Спок, — раздалось от лифта. — Однако это кресло должен занимать я, не так ли?
— Конечно, сэр.
Порядок был восстановлен. Хмурый капитан занял свое кресло, Спок — до времени — своё. Маккой внимательно смотрел на капитана, пытаясь понять, было ли в его безумном рассказе хоть слово правды. Но зачем бы Джиму лгать? А вулканцы… пренебрежение эмоциями может привести к беспринципности, это всякий скажет. Однако Джим обратился к нему не только как к другу, но и как к врачу. Ведь такое вмешательство в психику вполне может быть излечимо, пусть даже вулканцы не знают об этом. Ему, Маккою, нужно только немного подумать и освежить в памяти кое-какие сведения, а потом браться за работу. Но так ли необходимо было изолировать Спока немедленно? Джим считал, что да, но Джим всегда слишком нервно относился к оспариванию своего авторитета.
Когда Спок ушёл к себе, чтобы переодеться в парадную форму для встречи с представителями Федерации, и получил, наконец, возможность остаться наедине с собственными мыслями, он позволил себе вспомнить о странном происшествии на мостике. Звучавший в голове голос капитана, но не просто звучавший голос — улыбающийся, смеющийся капитан, так, как не смеётся больше никто во всей вселенной, так, что Спок физически ощущал тепло этого смеха.
— Это нелогично, — прошептал он, складывая руки замком. — Нелогично.
Нелогичней всего была боль, которую испытывал Спок, думая, что, возможно, больше никогда не почувствует это тепло.
— Это очень странно, Боунс, — пояснял Кирк, когда они с пятью охранниками шли к каюте Спока. — Я видел абсолютно всё, что происходило на мостике. Я отдавал приказы… Самое интересное — я мог улыбаться.
— Это как раз объяснимо, как объяснимы фантомные боли после ампутации конечностей, которую практикуют на отсталых планетах. Но вот остальное… Я расспросил Райли. Его рассказ в точности совпадает с вашим. Спок отдавал именно те команды, о которых говорите вы. И он действительно решился на них не сразу, а когда решился, то, по словам Райли, это выглядело так, словно он выполнял приказ. Словно это было не его решение. Выходит, он вас слышал.
— Это вряд ли. В конце концов, Спок прекрасный офицер и умеет принимать верные решения.
Доктор покачал головой, словно не соглашаясь.
— Кстати, Джим, а своё обязательство Спок выполнил?
Кирк сбился с шага и заметно побледнел:
— Обязательство?
— Да, связанное с вашим вынужденным одиночеством.
— Я не стану это обсуждать в присутствие членов экипажа, доктор Маккой.
Наконец они подошли к дверям каюты Спока. Кирк постучал.
— Откройте немедленно!
— Что случилось, капитан? — донеслось из-за двери.
— Немедленно откройте! Это приказ!
Дверь открылась. На пороге стоял Спок и улыбался. Кровь прилила к лицу капитана.
— Мистер Спок, вы арестованы по подозрению в мятеже.
— Я отказываюсь признавать себя виновным, — холодно заявил Спок, продолжая улыбаться, хотя выглядела его улыбка приклеенной.
— Я помещаю вас под домашний арест, — не моргнув глазом заявил Кирк. — И оставляю охрану. На базу вы высаживаться не будете. Дальнейшие разбирательства последуют после моего возвращения.
Встреча на базе прошла успешно. Договор был подписан, Родкриг, отчаянно треща своими гребнями, рассказал, как старший офицер Спок защитил их от арголиан, и выразил своё бесконечное восхищение умом и рассудительностью вулканца. Генерал Джордан одобрительно кивал, а Кирк, слушая эти излияния, делался всё мрачней, хотя сложно было понять, куда мрачнее. Генерал несколько раз интересовался, почему Спок не явился, но, к счастью, объяснения, что на случай чрезвычайной ситуации — например, нового появления арголиан — Спок необходим на корабле, хватило.
После церемонии был торжественный ужин, который Кирк еле высидел. Он едва слушал, что ему говорили, хмурился, огрызался, чем откровенно злил генерала и Родкрига и неприятно удивлял всех присутствующих.
— Вы прекрасно справились с этой миссией, капитан, — натянуто сказал генерал Джордан на прощание, пожимая руку Кирку.
Похоже, отсутствие улыбки настроило против Кирка не только его собственную команду, но и вышестоящих офицеров. Лишний повод наказать Спока как можно строже, мрачно думал Кирк, не получая отчего-то от этих мыслей никакой радости.
Земляне вернулись на свой корабль, панассиане на свой, после чего торжественно распрощались. У «Энтерпрайз» была новая миссия, связанная, однако, с уже выполненной, а достойный Родкриг летел к родной планете, чтобы сообщить правителю радостные вести и показать договор.
— Нам необходимо доставить на Арголию наблюдателей от Федерации, которые будут следить за тем, чтобы арголиане не совершали актов агрессии в адрес панассиан.
Наблюдатели-земляне стояли тут же, на мостике, и выглядели как три немного растерянных арголианина.
— Это люди? — недоверчиво уточнил Сулу. — А можно мне такой же капюшон?
— Люди, — с видом специалиста кивнул Чехов, сменивший Райли. — Я слышал, что технологию изменения фенотипа изобрёл один русский учёный ещё пятьдесят лет назад.
Если бы здесь был Спок, мелькнула у капитана мысль, он непременно поправил бы Чехова, сообщив, что эту технологию придумал не русский и вообще не землянин, а сотрудничавший с Землёй вулканец. Но Спок был под домашним арестом у себя в каюте.
— Что мы сделаем со Споком?
— Вы у меня об этом спрашиваете, Джим?
Перед капитаном стоял стаканчик саурского бренди — доктор настоял.
— Да, у вас, Боунс. То, что сделал Спок, является мятежом. Но я не могу провести судебное разбирательство в одиночестве. Нужны ещё два офицера моего ранга или выше.
— И это не раньше, чем мы отвезём наблюдателей, да?
— Верно.
— Вы не хотите держать Спока под замком? — Доктор сделал глоток из своего стаканчика и кивнул Джиму, чтобы тот последовал его примеру. И он последовал. Бренди обжёг горло, в ушах с непривычки зашумело.
— Он хороший офицер, Боунс. Он добился своего и не станет вредить кораблю, это я точно знаю.
— Совсем недавно, Джим, — неодобрительно заявил доктор, — вы точно знали, что Спок не способен вас предать.
Лицо Кирка словно окаменело — и Маккой понял, что ляпнул лишнее.
— Сейчас я уверен, Боунс.
— Тогда делайте то, что уже решили. Отпускайте его.
— Условно, понимаете? Условно, — с сильным волнением в голосе произнёс капитан. — При малейшей попытке мятежа я его запру до самого суда.
Спок его не обманул, по крайней мере, в одном. Преследовавшее Кирка неприятное чувство, похожее на слабый-слабый голод, который почти не ощущаешь, который едва осознаёшь, и всё же никуда от него не можешь деться, — пропало. Теперь его, даже мимолётно, не мучили мысли о неизбежном одиночестве. Но от этого не стало легче. Мысль о предательстве Спока была в сотни раз горше, чем временами накатывающие сожаления о том, что он, Джим Кирк, едва ли уйдёт из флота и обзаведётся семьёй и едва ли сможет когда-нибудь отдохнуть от неизменного груза ответственности. Теперь эти сожаления казались сущей ерундой, а мечты о прогулках по пляжу — наивными и мелочными.
Псевдо-арголиане целыми днями не покидали свои каюты — совершенствовали местный язык, учились двигать капюшонами, да и вообще двигаться не как люди в обличье арголиан, а как арголиане. По просьбе Кирка, Спок иногда заглядывал к ним, чтобы со стороны оценить их успехи. И если не считать кратких разговоров на мостике, это была единственная просьба, с которой он обратился к Споку за последнее время. В воцарившемся между ними молчании было что-то нереальное, невозможное, похожее на дурной сон. Они и раньше нечасто разговаривали, но раньше была сама возможность поговорить, теперь же — когда перед всей Вселенной и в глазах Кирка Спок стал предателем — они больше не могли говорить так, как раньше. И с каждым часом это молчание становилось всё тяжелей. И если бы у Кирка спросили, что он больше хотел бы вернуть — прежнюю верность Спока или улыбку, Кирк бы не размышлял над ответом.
Маккоя посетила отличная, на его взгляд, идея. В конце концов, улыбка — всего лишь механическое проявление определённых чувств, всего лишь форма реакции на внешние события, а Спок с его вулканскими мумбо-юмбо просто заблокировал часть лицевых мышц капитана! И значит, чтобы снять этот блок, нужно просто расслабиться, нужно, чтобы сознание забыло о блоке.
— А что поможет лучше, чем юмористическая литература? Вы же любите старинную земную литературу, не так ли?
— Хм, да.
— Я тут подобрал кое-что, — сказал тогда Маккой, протягивая ему толстую книгу, изданную, судя по всему, не так давно. — Антология юмора за последние четыреста лет.
— Боунс… — неуверенно проговорил Кирк, — я не думаю…
— Джим, просто попробуйте. До Арголии долго лететь… Прочитаете пару-тройку рассказов… ничего же с вами не случится, верно? А вдруг поможет?
Доктор не ошибся. У капитана не случилось ничего, кроме приступа отвращения к юмору. Нелепые легкомысленные историйки сводили с ума своей легкомысленностью. У их героев словно не было других проблем, кроме тех глупых ситуаций, в которые они влипали на каждом шагу. Напыщенная сатира просто раздражала — что может быть смешного в уродливом? До Арголии лететь в самом деле было долго, а Кирк не привык бросать дела незавершёнными, даже если дело — это чтения сборника нелепых историй.
— Мистер Спок, — поинтересовался как-то доктор, — как на Вулкане относятся к воровству?
— Моей расе не свойственно это, — ответил Спок, даже не обернувшись. Зато обернулся Кирк, до того внимательно смотревший на главный монитор. Обернулся, сжимая в руках до смерти надоевшую книжку со смешными историями, и впился почти ненавидящим взглядом в спину Спока. Во всяком случае, Кирку проще было назвать одолевавшее его чувство ненавистью, чем попытаться обозначить его более точно.
— Вот как? — поджал губы Маккой. — А как называется заключение договора, когда одна из сторон не знает всех условий, как не воровство?
— Я мог бы назвать вам точный юридический термин, доктор, — холодно заявил Спок, — но вас ведь не это интересует.
— Меня интересует истина, мистер Спок, — объявил Маккой. — Кажется, впервые она интересует меня, а не вас!
— В чём же истина, по-вашему? — Спок по-прежнему не оборачивался.
— Боунс, — не выдержал Кирк. — Не нужно. Прошу вас, не нужно.
Раньше их пикировки доставляли капитану удовольствие, сейчас же только раздражали, тем более этот разговор был не единственным. Маккой был открыто враждебен со Споком, то и дело задевал его, даже прямо оскорблял и не пытался придать этим оскорблениям вид безобидных подколок. А Спок больше не улыбался — и Маккою это должно было показаться подозрительным, но он слишком был увлечён ссорами с вулканцем и не замечал этой странности в его поведении.
— Боунс, прошу вас, не заводите больше этих разговоров со Споком, — не выдержал однажды Кирк. Полёт к Арголии длился уже более пяти земных суток, и ссоры Спока и доктора вот-вот могли перерасти в драку, во всяком случае, последний был к этому весьма близок.
— Должен же ваш старший помощник понести хоть какое-то наказание, Джим! — нервно заявил Маккой.
— Не такое, Боунс, не такое. И если моя дружеская просьба вас не устраивает, я прикажу вам как капитан корабля.
— Хорошо, хорошо, — поджал губы Маккой. — Слушаюсь.
Спок больше не улыбался — и именно Кирк заметил это первым. И не обрадовался. Конечно, в те дни его вообще ничего не радовало, но тут-то — Кирк мог бы позволить себе лёгкое злорадство хотя бы, но и его не было, только мысль, которой он поделился с дневником: «Неужели его приобретение оказалось таким же болезненным и ненужным, как и моё? Впору вспомнить о царе Мидасе, превращавшем в золото всё, чего он касался». Маккой по этому же поводу высказался более определённо:
— Не улыбается? Полагаю, нашего вулканского коллегу мучает что-то вроде вулканских угрызений совести, Джим.
Когда была перевёрнута последняя страница антологии юмора, Кирк с удовольствием вернул книгу Маккою. Попытка провалилась, но у доктора уже была новая идея.
— Конечно, глупо было надеяться, что такой грубый ход сработает… но, Джим, смех, улыбка — это всё-таки всего лишь реакция на внешний раздражитель. Найдите себе такой раздражитель — вернётся и реакция.
— Меня сейчас ничего не смешит.
— Не обязательно смеяться. Я заметил, Джим, что вы в последнее время вообще довольно безразличны. Ничто вас не радует… и не огорчает, верно?
— Не совсем… но в целом да, Боунс, вы правы.
— Найдите что-то, что просто задело бы ваши чувства. Какая-нибудь девушка, например, которую вы любили и до сих пор помните… или найдите новую и влюбитесь.
Это выглядело разумней штудирования бездарного юмора. Но хотя Джим Кирк очаровывался женщинами довольно легко, даже он не мог сделать это осознанно, по внутреннему побуждению. Влюблённость должна приходить нежданно. С другой стороны, были же женщины из прошлого, те, которые не ответили когда-то на чувства Кирка… нужно было просто вспомнить какую-нибудь такую женщину. Была, в конце концов, Дженис Рэнд, будившая в Кирке странную жалость и желание оберегать, очень далёкие от влюблённости, но, кто знает, может, эти чувства можно превратить во что-то иное, что-то большее?
— Что скажете, Боунс?
— Любовь, конечно, может возникнуть из самых разных чувств…
— Я не говорю о любви, Боунс! Я говорю о влюблённости, — возразил Кирк.
— И разница заключается…
— В том, что влюблённость быстрей пройдёт, если огонёк не поддерживать. Я не могу связывать себя с кем-то, вы же понимаете. И мне это больше не нужно, кстати.
— Дженис, Джим, из тех девушек, на которых надо жениться, вы же понимаете?
— Пусть не Дженис! Какая, к чёрту, разница!
Доктор неожиданно расхохотался. Кирк переждал этот приступ веселья без раздражения. Улыбающийся или нет, он понимал, что напряжение за последние дни достигло той точки, после которой или сходят с ума — или смеются. Пусть лучше Боунс смеётся, раз уж самому Джиму это недоступно.
«То, что приносило удовольствие, имеет свойство надоедать, едва только становится обязанностью. Только этим я могу объяснить своё полное равнодушие к женским чарам. Словно Спок отобрал у меня не только страх одиночества, но и желания человеческого тепла и любви». Эту запись капитан стёр, едва договорив. Для официального дневника она была слишком личной, для личного — слишком поверхностной, хотя Кирк и сам бы не сказал, какой вывод, в таком случае, показался бы ему честным и глубоким.
Спок не привык давать событиям эмоциональные оценки, но если бы он попытался описать путешествие к Арголии с этой точки зрения, то сказал бы, что оно было наполнено тоской и одиночеством. Его положение «заключённого условно» мало чем отличалось от обычного, но для него, конечно, многое переменилось. И дело было не только в отдалении с капитаном. В возможности улыбаться больше не было ничего полезного или привлекательного, и Спок не улыбался. Один или два раза за всё время пути ему привиделся смеющийся Джим — в первый раз, когда сам капитан спал после долгого разговора с Маккоем «за стаканчиком бренди», как пояснил потом сам Маккой.
— Капитан выпил достаточно много, чтобы сознание его отключилось? — осторожно уточнил Спок.
— Да, как ни странно. Я и не думал, что Джим… — Маккой осёкся, размышляя, наверное, можно ли сообщать такие сведения тому, кто сейчас находился на положении преступника. Но больше Споку было и не нужно.
Второй раз — Спок не знал, считать ли его, потому что этот раз вышел очень странным. В полумедитации он играл на ка’тире, перебирая струны безо всякой цели, что, конечно, было глубоко неверно. Музыка — как стремление к порядку и гармонии, а потому нельзя превращать её в импровизацию, в бессмысленный набор звуков, сколь угодно мелодичный. И вот посреди печального пения ка’тиры Спок услышал голос Джима Кирка:
— Мы скоро будем на Арголии, мистер Спок.
— Верно, капитан.
— После этого я свяжусь с командованием Звёздного флота.
— Понимаю, капитан.
Кирк улыбнулся, тепло и открыто — как прежде.
— Но пока ещё есть время, да? Играйте, не останавливайтесь. Я с удовольствием послушаю.
Спок не мог бы сказать, был этот разговор сном или той странной реальностью, которая существует в его собственном сознании — и, может быть, в сознании Джима.
Кирк не помнил этот разговор, потому что в ту ночь спал очень крепко после снотворного, которое прописал ему Маккой.
— Снотворное?
— Спок, не понимаю, почему вы так интересуетесь самочувствием капитана. Поверьте, он доживёт до того часа, когда должен будет давать показания.
Лицо Спока осталось бесстрастным, хотя оскорбление было болезненным. На вопрос доктора он не ответил.
Дженис Рэнд словно чувствовала уязвимость капитана — и в последние перед прибытием на Арголию дни словно взяла его в осаду, окружив такой заботой, какую ни один капитан не получал от своего адъютанта. Маккой не слишком возражал и успокаивал Кирка, которого эта осада порядком раздражала.
— Вы сами говорите, что нужно будет на ней жениться, а я не могу себе это позволить. И не хочу.
— Джим, отпустите себя немного. Вам нужны чувства — позвольте себе их испытать.
— Это слишком расчётливо, Боунс.
— Но вам нравится Дженис?
— Да, но… дело именно в этом.
— Кроме того, Джим, она вам нравится недостаточно, — кивнул Маккой. — Но найдите другую… я слышал, что доктор Ноэль к вам неравнодушна.
— Боунс! Это уже начинает напоминать сплетни!
Разговор на этом прервался, но Маккой не собирался отступать от намеченного плана. Это он недавно намекнул Дженис Ренд, что капитан нуждается в женской опеке. Увы, эта идея сработала не лучше, чем антология юмора. Но Ренд была не единственной привлекательной блондинкой на корабле. А если блондинки Джиму вдруг разонравились, есть и другие расцветки. В этот раз доктор был совершенно уверен в правильности решения — Джиму необходимо пережить сильное эмоциональное потрясение, которое снимет поставленный Споком блок на улыбку и смех. А самые сильные переживания связаны с любовью и влюблённостью. Нужно только найти подходящую девушку.
Офицер Энджисс вертела в руках какой-то чертёж и очевидно мучилась от неловкости.
— Вас прислали настроить компьютер? — раздражённо спросил Кирк.
— Да, сэр.
— Хорошо, тогда работайте. Не буду мешать.
Когда он вернулся, компьютер был отлично настроен, а Энджисс исчезла. Вот и хорошо.
Доктор крайне настойчиво посоветовал Кирку принимать какие-то витамины.
— Очень помогают при больших психологических нагрузках, — раз десять повторил он.
— Хорошо, хорошо, Боунс, — отмахнулся капитан. — Давайте их сюда.
— Я оставил их в изоляторе, — с невиннейшим видом сказал доктор.
В изоляторе дежурила сестра Поуп, эффектная брюнетка с ярко-голубыми глазами.
— Доктор оставил для вас витамины, — сообщила она, поднимаясь из-за стола.
— Спасибо, — резко сказал капитан, забрал пузырёк и ретировался.
Кофе ему стали носить в два раза чаще, и не Ренд, очень огорчённая таким положением вещей, а самые разные девушки — высокие, миниатюрные, блондинки, брюнетки, голубоглазые, зеленоглазые, темноглазые. Половина из них точно не имела никакого отношения к кофе — кого-то Кирк помнил по медотсеку, кого-то — по научному отделу, но ради чего-то каждая жертвовала получасом службы, бросала свои непосредственные обязанности и несла кофе капитану.
От смены девушек уже болела голова. Снова вернулись приступы раздражения, одолевавшие капитана в первые дни без улыбки. Отшучиваться и отмахиваться не получалось хотя бы потому, что далеко не все шутки покажутся смешными, если произнести их с каменным лицом, какому любой вулканец позавидует. А поначалу обижать досаждающих девушек не хотелось, и Кирк вежливо кивал каждой, брал кофе и отворачивался, надеясь, что не напугал её до смерти. Впрочем, на десятой новой девице ему уже было безразлично, напугал он её или нет. И капитан перестал следить за выражением лица.
В конце концов, по кораблю пошёл слух, что на Арголии их ждёт чрезвычайно важная миссия, опасная настолько, что даже бесстрашный капитан «Энтерпрайз» беспокоится о её благополучном исходе и поэтому круглосуточно мрачен. И тайная настолько, что её подробностей, похоже, не знал никто, кроме капитана. Остальные члены команды, включая старших офицеров, если верить этим слухам, пребывали в наивной уверенности, что на Арголию везут наблюдателей. Кто пустил эти слухи, так и не узнали. Но позже доктор высказал предположение, что это была Энджисс. Сам же Кирк подозревал, что не обошлось без богатой фантазии Чехова.
Компьютер снова начал барахлить. Кирк снова вызвал механика — и снова явилась Энджисс. Она была хорошим специалистом — плохих Скотти у себя держать не стал бы, но слишком смущалась. И чтобы не мешать ей работать, Кирк снова ушёл из каюты. С плохо скрываемым облегчением.
Но перед тем, как уйти, спросил:
— Почему ко мне направили именно вас? Приказ мистера Скотта?
— Да, сэр, — сказала она, слегка покраснев. В оттенках женского смущения Кирк разбирался неплохо — и отлично чуял, когда за ним скрывался флирт. И мог сказать наверняка, что офицер Энджисс и не думала флиртовать. Она врала.
— Уверены, офицер? — раньше капитан бы улыбнулся, но теперь приходилось обходиться без улыбки и даже без попыток — слишком жуткие гримасы выходили в результате.
— Сэр… — Энджисс опустила глаза.
— Если сейчас вы скажете мне правду, никаких санкций не последует.
— Хорошо. Если честно… это всё доктор Маккой…
Вызвать доктора для личной беседы оказалось не так-то просто: то у него был тяжёлый пациент, то срочное исследование для псевдо-арголиан, то ещё десяток неотложных дел. И пока Маккой прятался от, как ему казалось, разозлённого капитана, произошло кое-что, настолько озадачившее Кирка, что проблема с девушками отступила на второй… нет, на десятый план. Хотя разговор он всё равно начал именно так, как ожидал Маккой. Произошло это незадолго до прибытия на Арголию, и времени было не слишком много — на долгий разговор могло и не хватить, но Кирк уже не мог откладывать.
— Батарея девушек, полагаю, ваших рук дело, Боунс?
— Ну… как сказать, Джим.
— Честно, Боунс, говорите честно.
— Я предложил одной-двум получше позаботиться о вас… например, принести кофе… но, кажется, моё предложение разошлось по всему кораблю.
— Боунс!
Доктор даже не пытался выглядеть раскаивающимся. Даже наоборот, он как будто гордился этим.
— Боунс, ваш план всё равно не сработал.
— Разве? Сегодня вы выглядите не таким мрачным. Вы не заметили? Чьи глаза растопили ваше сердце, Джим?
Капитана эти слова не обрадовали. Он покачал головой и сказал:
— Никто моё сердце не топил, Боунс. И, если честно, поговорить я хотел о другом.
Объяснить свою проблему оказалось не так-то просто, хотя на первый взгляд в ней не было ничего, что всерьёз могло бы смутить. Но не так-то просто говорить о чувствах, тем более когда они настолько глубокие — и в то же время настолько смутные и мучительные.
— …и в этот раз тоже — совершенно ясный сон: будто Спок играет на вулканской лире, а я слушаю… и улыбаюсь. И, Боунс, понимаете, меня охватывает чувство такого счастья… как никогда в жизни. Мне казалось, я проснусь с улыбкой. Может… даже оно так было. Я же не видел себя. Но с тех пор что-то изменилось. То есть я, конечно, не улыбаюсь, но мне как будто стало легче.
Маккой промычал что-то невнятное, а Кирк, помолчав, продолжил:
— В общем, таких снов было всего три — тогда, когда напали арголиане, и вот эти два. Не будете же вы и теперь утверждать, что это фантомные боли! Они были бы намного чаще, а не трижды за всё время.
— Любопытно… — Маккой нахмурился. — Очень любопытно. Джим, дайте мне полчаса на размышления, возможно, я объясню вам, что происходит.
Размышлять доктор не стал, а пошёл прямиком на мостик, чтобы отозвать Спока для очень важного разговора. Спок раньше, конечно же, отпустил бы какое-нибудь очень язвительное замечание по поводу склонности землян к бесполезной болтовне, но в этот раз он молча кивнул и пошёл с доктором. Возможно, именно так в его представлении должен вести себя заключённый, но Маккой казалось, что дело не только в статусе. «Всё-таки вулканская совесть существует», — решил он.
— Всего через полчаса мы будем на Арголии, а потом капитан доложит о вашем поступке командованию, Спок. Вы это понимаете?
— Да.
— И вас будут судить.
— Да.
— И, я думаю, признают виновным.
— Верно доктор, но я не понимаю, зачем вы…
— Спок! — разозлился Маккой. — Мне, признаться, безразличны ваши чувства. И ваша карьера тоже, кстати. Особенно после того, что вы сделали. Но мне небезразличен Джим. А Джим сам не свой из-за всего этого. И я не только про то… что вы сделали.
— Доктор, что вам от меня нужно?
Маккой похмурился, покривил губы, посверкал глазами. И объяснил.
Позже он думал, что мог бы говорить и повежливей, подбирать слова помягче. Но тогда, с глазу на глаз с непрошибаемо сдержанным Споком, он просто не мог себе позволить хоть какую-то недоговорённость, прикрытую вежливостью, да и не хотел позволять. А потому он просто выложил все свои соображения, не испытывая уколов совести за словечки вроде «ваше вулканское мумбо-юмбо» и «чёртова непредусмотрительность». Но его собеседник ни единым движением лица не показал, что хотя бы одно из оскорблений достигло цели — и оскорбило.
— …ведь вы и подумать не могли о таких последствиях, да?
— Я прекрасно понимал, что капитан потеряет способность улыбаться.
— Да я не об этом! Тут-то дело ясное — ваши прекрасные сородичи случайно научились запирать смех, избавляться от него и обрадовались, что это навсегда. Потом они выяснили, что они и отнимать его могут у других. И тоже обрадовались. И не попытались даже узнать, как с этим бороться.
— Вулканцы не…
Но доктор не собирался так быстро сдаваться.
— Дослушайте меня, потому что вы болван, несмотря на ваши острые уши, Спок. Вы поставили в психике Джима какой-то блок, который можно сломать… а лучше аккуратно разобрать. И всё вернётся на свои места. Но вы же создали какую-то связь между вами, когда забрали его способность улыбаться. Это никак вашим вулканским мумбо-юмбо не противоречит? У вас же такое бывает?
— Верно, но…
— Да молчите. И теперь, похоже, подсознание Джима считает вас своей частью. Отрезанной конечностью, если хотите.
— Доктор, вы не совсем…
— Молчите. И пытается дотянуться по тому каналу, который вы же сам построили. Потому-то…
— Доктор, вы не понимаете…
— Чего, — не сдержавшись, рявкнул Маккой, — я не понимаю?!
— Принципа связи двух разумов.
И доктор мог поклясться, что в этот момент Спок выглядел слегка испуганным. Или смущённым, чёрт разберёт этих вулканцев.
— Да? Тогда объясните мне, где я ошибся! Кстати, вы сам тоже пришли к этому выводу! Не зря же вы выспрашивали у меня…
— Доктор, — в очередной раз перебил его Спок. — Вы не понимаете. Связь между двумя разумами не может возникнуть случайно и между теми, кто, скажем, недостаточно близок. И тем более, — Спок как будто сбился на долю секунды, — она не возникнет из-за той процедуры, которую провёл я.
— Тогда откуда? Объясните мне. Потому что пока мои выводы кажутся мне вполне, — доктор выдержал пауза и следующее слово произнёс с нажимом, — логичными. А ваши отговорки — просто отговорками.
— Доктор, я не…
Договорить они не успели, потому что их обоих вызвали на мостик, а затем в траснпортаторную, где собрались даже те, кто не имел отношения к отправке арголиан — любопытство людей везде одинаково, а в исследовательских миссиях обычно собираются самые любопытные.
Корабль должен был заходить на орбиту Арголии, объяснил капитан, в особом режиме, который не позволил бы отследить с планеты присутствие «Энтерпрайз».
Режим был экспериметальным — и доктору стоило присутствовать при отправке, хотя мистер Скотт и Спок были вполне уверены в успехе процесса.
.
— Желая вам удачи, джентльмены, — завершил свою речь капитан.
Псевдо-арголиане кивнули, и старший из них произнёс что-то на местном наречии, а Ухура радостно отозвалась.
Это прощание вышло бы, на взгляд капитана, вполне достойным и приятным обеим сторонам, если бы не неотвязная мысль, что сразу после отбытия с орбиты Арголии, ему, Кирку, придётся отправить командованию запрос о судебном разбирательстве.
Спок, казалось, вовсе не думал об этом, поглощённый вычислениями. Кирк иногда поглядывал в его сторону, но что прочтёшь на лице вулканца? Когда-то — совсем недавно — ему казалось, что он хорошо знает Спока и может легко читать на его лице. Но не теперь.
Псевдо-арголиане стали на траспортатор. Кирк дал знак Скотти, чтобы тот начал отправку.
— Есть, сэр. Всё будет по первому классу, — донёсся до капитана — словно откуда-то издалека — полный радостного предвкушения голос мистера Скотта. Спок ничего не сказал, следя за показаниями приборов.
Скоро всё закончится, говорил себе Кирк. Совсем немного — и Спока не будет на корабле. Едва ли его приговорят к чему-то серьёзному, хорошо бы вообще поверили в историю, которую расскажут Маккой и Кирк, но если поверят, то Спока, пожалуй, понизят в должности и отправят на куда менее интересное место службы, где он сможет в полной мере пользоваться теми коммуникативными преимуществами, которые дарует улыбка. На его место пришлют кого-то другого, кто, скорей всего, не станет так дорог капитану, но кто, оставалось надеяться, не предаст его. Может даже новым офицером будет какая-нибудь привлекательная и умная женщина, кто-то вроде Кэрол Маркус, и доктор, конечно, попытается свести их — и, может, из этой затеи что-то всё-таки получится. И, может, Кирк вернёт себе способность улыбаться. От этой мысли почему-то не стало легче, наоборот — у Кирка кололо сердце и что-то будто неприятно сжималось.
Маккой хотел бы переговорить с Кирком сразу, едва они ушли с орбиты Арголии, но тот ушёл на мостик, чтобы доложить о Споке, так быстро, словно боялся, что передумает при малейшем промедлении.
— Боунс, вы мне тоже нужны. Подтвердите мои слова.
— Джим, мне хотелось бы…
— Потом.
Уже на мостике, прежде, чем отправить столь мучивший его запрос, Кирк велел отвести Спока в каюту и держать там под стражей до самого их прибытия на звёздную базу, которую укажет командование.
— Вы временно отстранены, мистер Спок.
Доктор мог поклясться, что голос капитана в тот момент дрогнул. И также он мог поклясться, что под арест Джим отослал Спока чтобы наверняка не передумать.
И только потом вышел на связь.
Позже доктор признался, что ничего более тягостного не видел в жизни, а ведь у него хватало неприятных воспоминаний. Последние дни Джим, вообще-то говоря, не выглядел счастливым, но теперь с его лица словно пропали все чувства, в том числе и горе, и отчаяние — они словно выгорели под воздействием чего-то более тяжёлого, настолько тяжёлого, что ни проговорить, ни прочувтсвовать по-настоящему полно это было невозможно.
— Как долго нам ждать ответа, Ухура?
— Около трёх часов, капитан. Точней сказать невозможно из-за вероятных помех в эфире, — в её голосе звучало сочувствие, а в глазах блестели слёзы. Но не она одна была подавлена — каких-то пятнадцать минут назад все радовались удачному эксперименту, а сейчас на мостике не нашлось бы ни одного улыбающегося лица.
— Хорошо. Сразу известите меня. Я буду в каюте мистера Спока.
Вот этого Маккой не ожидал. Что Джим забыл у Спока? Зачем он только сильней себя мучает? Но спросить у Кирка он не решился. Да и делиться с ним своими соображениями по поводу той связи, которую Спок по незнанию создал между собой и Джимом, доктор не торопился. Лучше дождаться времени, когда Спока не будет на корабле. Может, тогда эта связь сама собой разорвётся.
Кирк, словно оглушённый, замер на пороге каюты Спока. Его сюда привели пустые формальности — оказалось, что Споку нужно подписать протокол и ещё несколько документов, которые подтвердили бы, что он осведомлён об обвинениях и согласен проследовать на ближайшую звёздную базу, чтобы опровергнуть или подтвердить их. Но он был благодарен этим формальностям за возможность поговорить со Споком, хотя от этого было ещё больней.
В каюте Спока царил прежний полумрак. Здесь тише, чем где-либо ещё на корабле, подумал Кирк. Тише и как будто спокойнее. Здесь красноватый свет, а стены украшены какими-то неизвестными вулканскими сувенирами, предназначение которых Кирку неизвестно. Здесь всё говорит о характере хозяина. И тишина, и красноватый свет, и тепло… Кирк поморгал, прогоняя наваждение и эти не слишком уместные мысли. Ведь очень скоро эта каюта станет такой же, как десятки других. Новый обитатель поставит на полку пару книг и, может, повесит на стену зеркало, а в шкафчик спрячет бутылку саурского бренди — вот и вся индивидуальность.
— Капитан, — сидевший за столом Спок заговорил первым.
— Мистер Спок, — Кирк шагнул вперёд, — прежде чем вы покинете корабль, мне нужно, чтобы вы подписали кое-что. Это просто формальности.
— Хорошо.
— Вот, посмотрите. Эти документы.
В каюте было слишком жарко. И пока Спок внимательно читал документы, Кирк вспотел. Он то и дело проводил тыльной стороной ладони по лбу, смахивая капли. Но это не очень помогало, потому что вытирая пот со лба, он вдруг вспомнил, что чувствовал этот сухой жар в том видении, где Спок играл на лире, а он, Джим, улыбался. Не могло же его подсознание так дотошно воспроизвести атмосферу каюты Спока? Или могло? Кирк решил, что позже спросит у Боунса, что бы это значило.
Это мимолётное размышление отвлекло его от постоянных мыслей о совсем уже скором суде — и неизбежном расставании со Споком. Конечно, приговор будет справедливым и не слишком суровым, конечно, Спок заслужил это.
Мысли бегали по кругу, путаясь и повторяясь. Чтоб отвлечься, Кирк сказал:
— Поторопитесь, мистер Спок.
— Насколько я понимаю, у меня есть более двух часов, сэр. Не вижу причины торопиться.
— Верно, но не буду же я ждать вас…
— Вы и не обязаны.
Да, он мог уйти. Но он не хотел уходить! Боль в сердце, вовсе не проходившая в последние часы, была целительной и дарила непонятное облегчение. Как будто она была намного лучше, чем прежнее безразличие и глухая раздражительность, мучившие Кирка сразу после странной сделки со Споком. Наверное, об этом говорил Боунс, когда предлагал влюбиться. Сильные эмоции словно пытались пробить какую-то заслонку, которую поставил Спок.
— Я… подожду, — севшим голосом проговорил Кирк.
— Как вам угодно. — Спок вернулся к чтению.
Минуты текли бесконечно. Кирк рассматривал висевшую на стене лиру и считал на ней струны. Он помнил, как она звучала, помнил, как пальцы Спока перебирали эти струны, помнил переполнявшее его чувство счастья — и улыбку, и собственные слова: «Играйте, не останавливайтесь. Я с удовольствием послушаю».
— Капитан, — голос Спока выдернул Кирка из глубокой задумчивости, — всё…
Он осёкся. На мгновение на его лице отразилась озадаченность, но всего на мгновение.
— Да, мистер Спок?
— Всё подписано.
— У вас никаких возражений?
— Нет. Всё верно.
— Хорошо.
Повисло молчание. Нужно было уходить, но Кирк не хотел уходить и лихорадочно придумывал повод. Теперь он понимал, что доктор не ошибся, что сильные эмоции вернут всё на свои места, но искать эти эмоции нужно никак не у красавиц с кофе, а здесь, в каюте Спока, глядя на Спока и думая, что всего через — Кирк глянул на часы — два часа (или меньше) «Энтерпрайз» полетит куда-то, где будет суд. И где Спока непременно понизят в должности за то, что он сделал.
Сердце снова сжалось.
«Новый круг, — подумал Кирк с горечью. — Буду считать, сколько раз я об этом подумал».
— Капитан… — Спок встал из-за стола и снял со стены лиру.
— Да?
— Я понимаю, что уже поздно об этом говорить, но я бы хотел кое-что сообщить вам.
Спок осторожно положил ка’тиру на стол. Каких-то две минуты назад он сомневался, стоит ли рассказывать Кирку о тех наблюдениях, которые подметил, пусть и с совершенно неверными выводами, доктор. Но потом Кирк улыбнулся каким-то своим мыслям. Неуверенно, криво — и горько. Но улыбнулся. И Спок понял, что нужно делать.
— Сообщить? — в голосе капитана прозвучало облегчение. Он будто ждал чего-то подобного.
— Да. Это имеет непосредственное отношение к тому, почему я должен буду предстать перед судом.
— Хорошо, мистер Спок. Я слушаю.
Рассказывать об этом Споку было тяжело — примерно так же тяжело, как Кирку было говорить доктору о видении с вулканской лирой и переполнявшим счастьем. Слишком личной была эта тема для всякого вулканца, слишком тщательно скрываемой от других.
— Связь разумов?
— Да, капитан. Доктор решил, что она возникает произвольно или случайно, но это неверно. Её можно создать. Если же она возникает сама собой, это означает большую близость тех, между кем она появилась.
— Я не понимаю
— Мне кажется, нечто подобное… хотя и не в полной мере возникло…
— Когда вы забрали мою способность улыбаться?
— Нет. Я имею в виду, возникло между нами. Скорее всего, намного раньше, но проявила себя эта связь только теперь. В чём-то доктор прав: ваше сознание рассматривает меня как отделённую от него часть. И пытается до этой части дотянуться, в том числе, чтобы вернуть способность улыбаться.
— Но, Спок, я не понимаю… почему?
— Вы считали меня своим другом, верно? Для вас это глубокое и серьёзное чувство, верно?
— Да, но…
— Я также считал вас своим другом.
— Но разве… — начал Кирк.
Спок даже не стал слушать:
— Нет.
— Нет?.. — Кирк неверяще смотрел на него. Казалось, ещё мгновение — и он расплывётся в самой сияющей из своих улыбок. — Спок… но тогда… почему?..
Спок помолчал, формулируя ответ:
— Я недооценивал силу этого чувства.
Снова повисло молчание. Спок смотрел куда-то за спину капитану, а тот оглушённо глядел прямо перед собой. Может, это сон? Или бред, вызванный сильной усталостью и нервным перенапряжением? Но Спок только что сказал, что недооценивал силу собственных чувств… силу привязанности к нему, к Джиму Кирку.
— А ваша лира? — почти прошептал Кирк, чтобы прервать молчание.
— А, я знаю, что вы видели, как я играю на лире. Вы улыбались. И я подумал, что могу играть для вас, чтобы, возможно, исправить причинённый вред.
— Тогда… играйте.
Мелодия текла едва-едва, как медленная сонная речушка, густо заросшая водорослями. Спок видел такие на других планетах, потому что на его родной не было таких речек. Словно речка, текла мелодия и рассыпала солнечные блики, смывая тоску и безнадёжность последних дней. Но этого было недостаточно. Осторожно Спок поглядывал на лицо капитана, надеясь, что один из этих бликов отразится и на его лице и станет улыбкой. Но Кирк слушал, замерев и будто не дыша. И лицо его было неподвижно.
Позже в личном дневнике капитана появилась запись: «Боунс был прав. Удивительно, как часто он делает выводы, основываясь на каких-то крохах информации, — и не ошибается. Наверное, это одна из граней его врачебного дара. Когда Спок сказал мне о том, что его привязанность ко мне глубже, не только, чем он демонстрировал, но даже глубже, чем он сознавал, я почувствовал, как будто в моей душе рухнула стена, исчез блок, который мешал мне всё это время. Нет, я не смог улыбнуться, но, кажется, только потому что не попытался. Даже не подумал об этом. Слишком сильным было потрясение, чтобы выразить его через улыбку».
Ответ пришёл через два часа и тридцать две минуты. Ухура отозвалась сразу же и сразу же связалась с капитаном.
— Я немедленно поднимусь на мостик, — сказал Кирк.
Туда же явился и Маккой, переживший не самые приятные два с половиной часа своей жизни. Выглядел он в высшей степени встревоженным и то и дело беспокойно смотрел на Кирка, гадая, что же они делали так долго в каюте Спока.
— Джим, всё в по…
— Не сейчас, Боунс. Но вы были правы.
Всё было кончено в каких-то пятнадцать минут, хотя объяснение вышло нелёгким. И Кирк поспешил обратно в каюту Спока. Доктор зачем-то поплёлся за ним. На всякий случай, просто, чтобы проследить, но Кирк, погружённый в свои мысли, его будто и не заметил. Если бы Маккой видел его не со спины, то заметил бы, что на лице капитана блуждает едва заметная улыбка — как у человека, который задумал очень смешную шутку.
— Спок, — сказал Кирк, когда дверь за ним закрылась.
— Да, капитан?
Лира уже вернулась на своё обычное место, а Спок стоял посреди комнаты, скрестив руки, и ждал.
— Идёмте.
— Куда, позвольте спросить? Разве я не должен провести остаток полёта здесь?
— Но разве, мистер Спок, нам с вами не нужно летать вместе ещё как минимум четыре года? — сказал Кирк. И, странно всхлипнув, расхохотался.
— Не понимаю.
— Вы исправили причинённый вред, Спок. Я доложил об этом. И потом… я сказал, что вы проявляете все признаки раскаяния. — Кирк ухмыльнулся. — А когда генерал Эванс засомневался, я прибавил: насколько вы вообще способны их проявлять. Тогда он мне поверил. И вопрос был решён.
Спок очень медленно кивнул, словно свыкаясь с так резко изменившимся положением. Кирк же — неожиданно даже для себя — без единого слова шагнул вперёд и крепко обнял Спока.
Маккой прождал под дверью каюты Спока целых десять минут, а потом постучал. Дверь открылась сразу же. На пороге стоял ухмыляющийся Джим, а за ним маячил как всегда бесстрастный Спок. Но что-то в бесстрастности вулканца неуловимо изменилось. «Она словно стала менее бесстрастной», — определил это для себя доктор, сразу понявший, что в ближайшие дни его ждёт очень увлекательное дело: донести до каждой хорошенькой девушки на корабле — а это значит, просто до каждой, потому что все девушки хорошенькие — что капитану больше не нужны особая забота и дополнительный кофе.
