Ворвань (Blubber by Judy Blume)

Джуди Блум
ВОРВАНЬ
(перевод merry_dancers)


1

«Очень глупо — смеяться, не поняв сперва смысл шутки».

Трейси Ву, моя лучшая подруга, говорит, что я слишком сурова с людьми. Мол, иногда ей самой интересно, чем же она мне приглянулась. Это она так шутит, подруги лучше Трейси у меня никогда не было. Жаль, что мы учимся в разных классах.
Мою учительницу зовут миссис Миниш, и я от нее не в восторге. Она почти никогда не открывает окна в классе — боится, что ей надует в шею. В жизни не слышала ничего дебильнее. Иногда в классе стоит такая жара и духота, да еще и воняет — ну вот, например, как сегодня. Мы почти целый час слушали доклады о млекопитающих. У доски стояла Донна Дэвидсон, она рассказывала о лошадях. Донна на них просто помешана.
Я изо всех сил старалась не заснуть, но это было нелегко. Какое-то время я смотрела, как Майкл и Ирвин передают туда-сюда «Национальный географический журнал», открытый на странице, полной голых людей. Венди и Кэролайн, прикрывшись тетрадкой, играли в крестики-нолики. Венди выиграла три раза подряд. Ничего удивительного — она очень умная. Она не только староста класса, но еще и главная по подготовке научных проектов, следит за нашим поведением на переменах и отвечает за кормежку золотой рыбки в аквариуме.
Интересно, миссис Миниш видит, что происходит в классе, или она просто увлечена скучнющим докладом Донны? По ней не поймешь. У нее на лице такая легкая полуулыбка, а еще она иногда моргает и пару секунд держит глаза закрытыми.
Чтобы как-то убить время, я стала думать о Хеллоуине. До него осталось всего два дня. Я люблю наряжаться и играть в «кошелек или жизнь», но в этом году я не собираюсь опять быть дурацкой старой ведьмой. Донна наверняка вырядится лошадью, она так одевается каждый Хеллоуин. В прошлом году она ляпнула, что, когда вырастет, выйдет замуж за коня. Она, типа, его уже выбрала и все такое. Коня зовут Сан Сальвадор. От Донны почти всегда разит конюшней, но я ей ничего не говорю, а то еще примет это за комплимент.
Я зевнула и поерзала на стуле.
— В заключение, — сказала Донна, — хотелось бы напомнить: хотя некоторые считают лошадей глупыми, это неправда! Я лично знаю нескольких очень умных лошадей. Все, конец доклада.
Класс зааплодировал — не потому, что доклад был замечательным, а потому, что все наконец закончилось. Миссис Миниш открыла глаза и сказала: «Очень хорошо, Донна».
Ранее, когда я закончила рассказывать о львах, миссис Миниш сказала мне то же самое. «Очень хорошо, Джилл». Именно так. Я теперь даже не знаю, правда ли она так считает. Мой доклад был не такой скучный, как Донны, но и не такой длинный. Может, чем дольше ты рассказываешь, тем выше оценка? Хотя так довольно несправедливо. Во всяком случае, хорошо, что миссис Миниш вызывает нас по алфавиту, а моя фамилия Бреннер. Я иду сразу после Брюса Бонавентуры.
Миссис Миниш кашлянула и объявила:
— Последний на сегодня доклад сделает Линда Фишер. Завтра мы заслушаем еще пятерых, и к середине следующей недели каждый получит возможность проявить себя.
Нет, еще один доклад я не переживу.
— Линда, ты готова отвечать? — спросила миссис Миниш.
— Да, — Линда вышла и встала перед классом. — Я подготовила доклад эм-м… о китах.
Кэролайн и Венди начали новую игру в крестики-нолики, а Брюс занялся своим носом. У него очень интересная манера ковырять в носу: сначала он лезет пальцем в одну ноздрю, потом в другую и все, что достает оттуда, приклеивает на клочок желтой бумажки, спрятанный в парту.
Большая стрелка на часах дрогнула — до звонка осталось десять минут. Я вынула из парты листок бумаги, чтобы подсчитать, сколько раз во время доклада Линда скажет «и э-э…». Пока насчитала семь. У Линды голова похожа на картофелину и сидит прямо на плечах, как будто у нее вообще нет шеи. А еще она самая толстая девочка в классе, но не на потоке. Рут-Эллен Старк и Элизабет Райан примерно в десять раз толще ее, но даже им далеко до Брюса. Если бы в школе проводили конкурс на звание самого жирного, он бы точно выиграл. Настоящий жиртрест.
— Ворвань — это толстый слой подкожного жира, покрывающий мышцы кита, — бубнила Линда. — И э-э… он защищает китов и помогает сохранять тепло даже в ледяной воде. Ворвань очень важна. Добывают ворвань из кита люди, которых называют флензерами. Они срезают ворвань длинными ножами и э-э… режут ее на полосы. — Линда продемонстрировала картинку. — Вот как выглядит ворвань.
Венди передала Кэролайн записку. Кэролайн прочла ее, повернулась и передала мне. Я развернула ее, там было написано: «Ворвань — классное прозвище для Линды!». Я улыбнулась — не потому что сочла записку смешной, просто Венди смотрела на меня в упор. Когда она отвернулась, я скомкала записку и сунула ее в парту. В следующее мгновение Робби Уинтерс, сидевший рядом, протянул руку и сцапал ее.
Линда продолжала:
— И э-э… китовый жир получают вытапливанием ворвани из кита. Главные потребители китового жира — европейские компании-производители маргарина, и э-э… из него также получают глицерин, хозяйственное мыло и еще кое-какие мелочи. Иногда эскимосы и японцы едят ворвань…
При этих словах Венди расхохоталась во весь голос, а если она начнет смеяться, остановиться уже не может. Наверное, потому она и икает — из-за того что смеется слишком громко. Икает она тоже громко, с такой икотой непросто справиться.
Вскоре Робби Уинтерс тоже захохотал. Он смеется не так, как нормальные люди, а беззвучно. Но зато трясется всем телом, из глаз льются слезы; посмотришь на него — и хочешь не хочешь, а сам засмеешься, так что через минуту мы ржали как подорванные — все, кроме Линды и миссис Миниш. Та хлопнула в ладоши и спросила:
— А в чем, собственно, дело?
Венди громко икнула. Миссис Миниш сказала:
— Венди, разрешаю тебе выйти. Сходи попей водички.
Венди встала и выбежала из комнаты. К тому времени ее записка про ворвань обошла уже полкласса, и я хохотала без остановки, даже когда миссис Миниш посмотрела на меня и спросила:
— Джилл Бреннер, будь добра, объясни, что здесь смешного?
Я промолчала.
— Так, Джилл… я жду.
— Я не знаю, — выдавила я в конце концов.
— Ты не знаешь, над чем смеешься?
Я покачала головой.
— Очень глупо — смеяться, не поняв сперва смысл шутки.
Я кивнула.
— Если ты не можешь держать себя в руках, отправляйся в кабинет мистера Николса и объясни ему свое поведение.
Я снова кивнула.
— Джилл, я жду ответа.
— Я забыла вопрос, миссис Миниш.
— Я спрашивала, можешь ли ты держать себя в руках?
— А-а… да, миссис Миниш, могу.
— Надеюсь на это. Линда, продолжай, пожалуйста.
— Я уже все, — ответила Линда.
— Что ж… очень хороший доклад.
Прозвенел звонок. Мы отодвинули стулья и рванули к шкафчикам, стоящим рядами за нашими партами. Миссис Миниш должна отпускать нас ровно в два часа тридцать пять минут, иначе мы опоздаем на автобусы.
Очень важно не перепутать автобусы. В первый день учебного года мой брат Кенни сел не на тот автобус и проехал на нем через весь город, а поскольку наши родители были на работе, директору школы Лонгмидоу пришлось отвозить Кенни домой на машине. Я никогда не сваляю такого дурака. Номер моего автобуса — Х-4, что значит «Школа Хиллсайд, маршрут номер четыре». Хорошо, что Кенни пока не ходит в мою школу. В следующем году он тоже будет здесь учиться, но сейчас он в четвертом классе, а в Хиллсайде учатся только пятиклассники и шестиклассники.
Когда я вошла в автобус, Трейси уже заняла мне место. Кэролайн и Венди сидели через два ряда наискосок от нас. Раньше я никогда не попадала с ними в один класс, зато уже второй раз учусь вместе с Линдой, а с Донной, Брюсом и Робби мы вместе с самого детского сада.
— У нас был суперский день, — сказала Трейси. — Мистер Вандербург придумал игру, как выучить таблицу умножения, я была Сорок восемь, и каждый раз, когда он называл «шестью восемь» или «четырежды двенадцать», я должна была вскакивать и кричать: «Здесь!» Было так здорово!
— Повезло тебе с учителем, — сказала я. — Жалко, что он не подбросил пару идей миссис Миниш.
— Ей просто не дано преподавать.
— Кому ты рассказываешь!
Как только в автобус вскарабкалась Линда, Венди закричала:
— А вот и Ворвань!
И куча народу подхватила: «Здорово, Ворвань!»
Автобус вырулил с подъездной дороги, и как только мы завернули за угол и набрали скорость, Робби Уинтерс пустил по проходу бумажный самолетик. Он приземлился мне на голову.
— Давай его сюда, Джилл, — крикнула Венди. Я отдала ей самолетик, она вытащила цветной маркер и написала на его крыле: «Я Ворвань — хочу полетать». После чего встала и запустила самолетик в Линду. Группка девчонок, всегда занимающих последний ряд, запела на мотив «Прекрасной мечтательницы»: «Ворвань, ворвань, рвань-рвань-рвань-рвань…»
В это самое время самолетик прилетел к двум шестиклассникам, которые тут же разорвали его, нажевали шариков и стали плевать ими в Линду. Ирвин схватил у нее с колен куртку.
— Обойдется зимой без пальто, — сказал он. — У нее есть ворвань, согреется. — Он перебросил куртку вперед, и мы стали играть в «собачку».
— А некоторые даже едят ворвань! — вопила Кэролайн, ловя куртку. — Она сама так сказала!
— Фу-у-у, какая гадость! — простонала Рут-Эллен Старк, схватившись за живот.
— Блевотина!
Девчонки на заднем ряду снова затянули: «Ворвань, ворвань, рвань-рвань-рвань-рвань…»
Водитель заорал на нас:
— А ну заткнитесь, а то я вас высажу!
Никто не обратил внимания. Линда вытаскивала из волос жеваную бумагу, и все это без единого слова. Просто сидела и смотрела в окно.
Когда мы подъехали к первой остановке, Венди перебросила куртку Линды мне. Они с Кэролайн пробежали по проходу, и когда Линда встала, Венди крикнула ей напоследок:
— Пока, Ворвань!
Линда остановилась у моего сиденья. Похоже, она вот-вот собиралась заплакать — в прошлом году, когда Робби случайно наступил ей на палец, у нее было такое же выражение лица, а потом полились слезы.
— Вот, — я бросила ей куртку. Линда выскочила из автобуса и помчалась по улице прочь от Венди и Кэролайн, которые все еще смеялись.

2

«И этим ты собираешься быть в Хеллоуин?»

Линда живет в Затерянной Долине — там же, где Венди, Кэролайн, Робби и множество других ребят.
Это большое скопление домов, окруженное низкой кирпичной стеной, и знак на въезде: «Добро пожаловать в Затерянную Долину — ограничение скорости 25 миль/ч». На другой стороне дороги стоит еще один знак с надписью: «Осторожно, дети!». Место называется Затерянной Долиной, потому что здесь растет целый миллион деревьев, и летом из-за зелени вообще не видно домов. Мне этого никто не рассказывал, я сама догадалась.
Следующая остановка – моя. Кроме нас с Трейси здесь никто не сходит. Семья Ву живет через дорогу от нашего дома. У них полно животных. Это не значит, что мы живем в деревне, это как бы ненастоящая деревня. То есть она выглядит как деревня, потому вокруг много деревьев, но почти все местные жители работают в городе, как и мои родители. Я не знаю ни одного настоящего фермера, если не считать женщину, у которой мы летом покупаем овощи.
— В гости зайдешь? — спросила Трейси, когда мы выгребали почту из почтовых ящиков.
— Как только переоденусь, — ответила я.
— Приноси марки.
— Ага.
Мы с Трейси — почти профессионалы по части коллекционирования марок. У нас есть по альбому «Мастер Глобал», а еще у меня договоренность с папой: если я до Рождества отращу ногти, он даст мне двадцать пять долларов, чтобы я потратила их в «Гимбелсе», где самый лучший отдел филателии на всем белом свете. Так что я не буду грызть ногти, хотя так хочется, просто терпежу никакого нет. Иногда мне даже приходится садиться на пальцы, только бы не тянуть их в рот.
Когда я подошла к дому, Кенни торчал у входной двери. В одной руке он держал свою любимую Книгу рекордов Гиннесса, а другой запихивал в рот кекс.
— А известно ли тебе, что самой старой женщине, родившей ребенка, было пятьдесят семь лет? — с каждым словом у него из рта вылетали крошки.
— Ну и что? — с показным равнодушием отозвалась я. Если Кенни решит, что мне интересно, то будет пичкать меня фактами мировых рекордов с утра до ночи.
— А то, что наша бабушка слишком старая, чтобы родить.
— Ну конечно старая! Ей же больше шестидесяти.
— И миссис Сэндмейер тоже слишком старая.
Миссис Сэндмейер — наша домработница. Она присматривает за мной и Кенни после школы.
— Слишком старая для чего? — поинтересовалась она, когда мы прошли в кухню.
— Чтобы родить ребенка, — ответил Кенни.
Миссис Сэндмейер рассмеялась:
— Кто это говорит?
— Моя Книга рекордов, — заявил Кенни. — Самой старой женщине, родившей ребенка, было пятьдесят семь, а вам уже пятьдесят восемь.
— Ох, не напоминай мне! — вздохнула миссис Сэндмейер. Она вечно твердит нам, что стареет, но все еще способна в одиночку сыграть в баскетбол против Кенни и его приятелей и сделать их одной левой. — Как прошел день, Джилл? — спросила она меня по-французски, наливая в стакан молоко.
— Да ничего, вполне, — по-английски ответила я.
Миссис Сэндмейер состроила гримасу. В ее обязанности входило обучение меня и Кенни французскому. Сама она родом из Швейцарии и говорит на трех языках. Когда она переходит на французский, я все понимаю, но отвечаю все равно по-английски, потому что почти всегда слишком занята, чтобы подбирать нужные французские слова.
Перекусив, я переоделась в любимые джинсы, собрала альбомы с марками и потопала к Трейси. Кенни и миссис Сэндмейер уже вышли во двор и тренировались в бросках из-под корзины.
— Будь дома к половине шестого, — крикнула мне вслед миссис Сэндмейер.
— Хорошо.
Наша улица недостаточно крупная, чтобы иметь название. На ней просто стоит указатель «Частная дорога» и всего два дома — наш и Трейси. Доктор Ву был во дворе — высаживал луковицы тюльпанов. По вторникам у него выходной день.
— Здрасьте, доктор Ву, — сказала я. Он наш семейный врач и ходит по вызовам на дом только к нам. Он мне очень нравится. Всегда улыбается, а еще никогда не сует мне в рот палочку, когда осматривает горло.
— И тебе привет, — отозвался он.
Трейси на заднем дворе кормила цыплят. У нее их целый десяток и еще красивый белый петушок по кличке Дружочек, я его обожаю. Иногда Трейси дает мне его подержать. У него красный гребешок, на ощупь шершавый, как кошачий язык. Я знаю, потому что в прошлом году меня лизнула одна из Трейсиных кошек. У Трейси семь кошек, но они не живут в доме, приходят в гараж поесть и попить, а так все время гуляют сами по себе. Еще у Трейси две собаки, они живут в доме.
Когда цыплята была накормлены, мы пошли к Трейси в комнату полюбоваться нашими последними приобретениями, присланными из «Уинтроп Стэмп». Мы решили каждая купить по две марки.
Трейси показала мне костюм, который мама шьет ей к Хеллоуину, — Большая Птица из «Улицы Сезам». Весь в желтых перьях и все такое.
— Красотища! — похвалила я. Со своим костюмом я до сих пор так и не определилась.
Мы занялись альбомами, меняясь дублями и вставляя неразобранные марки в страницу. И вот тут-то, облизывая наклейку, я придумала такой потрясный костюм, что даже не стала рассказывать о нем Трейси. Пусть это будет для нее сюрпризом!
Вернувшись под вечер домой, родители принесли с собой две тыквы.
Я досидела до середины ужина и только тогда заговорила о своем хеллоуинском костюме.
— Что-то мне не хочется в этот раз наряжаться ведьмой.
Я надеялась, мама не сильно обидится, ведь костюм принадлежал ей, когда она была ребенком. Прикольные остроносые ботинки с серебряными пряжками, шляпа с высокой тульей, обтянутая черным шелком, и длинная черная мантия с бантом на воротнике. Все вещи провоняли нафталином, и, кроме того, туфли немилосердно жали.
— Нарядись кем тебе хочется, — ответила мама, ничуть не оскорбившись.
— Раз она не хочет, можно я его надену? — спросил Кенни.
— Ведьма-мальчик? — хмыкнула я.
— Ну да, а что такого?
— Ничего, — успокоила его мама. — Я буду рада, если ты наденешь мой костюм.
— И еще я возьму с собой метлу, — продолжал Кенни. — И помните мою картонную сигару от прошлогоднего костюма? Ее я тоже возьму. Спорим, немногие ведьмы курят сигары?
— Курение вредно для здоровья, — сказала я.
— Она же из картона, дура!
Я пнула его ногой под столом и с удовлетворением увидела, как мама затушила сигарету.
— Ну а ты, Джилл? — спросил папа. — Кем ты хочешь быть?
— Э-э… ну, я подумывала, может, мне нарядиться флензером?
— Это еще кто? — спросил Кенни.
— Хочешь сказать, что не знаешь?
— Первый раз слышу.
— Перечитал вдоль и поперек всю Книгу рекордов и до сих пор не знаешь, кто самый старый в мире флензер, и кто самый молодой, и флензер, который лучше всех работал, и все такое прочее?
— Пап… — надулся Кенни, — она опять начинает.
Обожаю его дразнить.
— Джилл, прекрати, — сказал папа. — Объясни Кенни, кто такой флензер.
— Да, — сказала мама. — Мне тоже страшно интересно.
— Хочешь сказать, что и ты не знаешь? — спросила я ее.
— Ни разу не слышала этого слова. А ты, Гордон?
— И я нет, — ответил папа.
Кенни сорвался с места и выскочил из комнаты, бросив на бегу:
— Я сейчас.
Я знала, куда он помчался, — искать «флензера» в словаре. И точно — через пару минут он вернулся с книгой, раскрытой на нужной странице.
— Флензер срезает ворвань с туши кита, — зачитал он, поглядывая на меня. — И этим ты собираешься быть в Хеллоуин? — спросил он, словно не веря своим ушам.
Я улыбнулась.
— Откуда ты взяла эту идею, Джилл? — поинтересовалась мама.
— У девочки из класса. Она читала доклад по китам.
— Что ж… костюм, безусловно, оригинальный, — сказал папа.
— А что за костюм носят флензеры? — спросил Кенни.
— Флензерский костюм, — ответила я.
— Это само собой, но из чего он состоит?
— Ну-у… джинсы, рубашка, такая специальная шляпа и длинный нож.
— Никаких ножей, — сказал папа. — Это слишком опасно.
— Не настоящий нож, — возразила я, — а из картона.
— А что за шляпа? — допытывался Кенни.
— Флензерская шляпа, естественно.
— Ага, но как она выглядит?
— Я не могу просто взять и описать ее. Подожди, пока не увидишь своими глазами.
— Если бы я был флензером, я бы обул сапоги, — сказал Кенни.
— Зачем? — спросила я.
— Чтобы не перепачкаться, расхаживая по этой мерзкой куче ворвани.
Кенни был абсолютно прав. Придется и мне обуть сапоги.
После ужина мы всей семьей перешли в гостиную поиграть в покер. Я раздала бумажные деньги из «Монополии», каждому досталось по 150 долларов. Папа перетасовал колоду, мама подрезала, Кенни сдал. Мне выпала пара королей и три пустышки. Я стараюсь держать карты перед собой, чтобы не выдать себя выражением лица. Зато Кенни весь на виду. Если у него на руках что-то ценное, он хмыкает, кряхтит и много смеется. Даже если у него нет ничего стоящего, он остается в игре и берет три новые карты. Он никогда не сбрасывает карты вовремя, потому что не может удержаться, чтобы не поставить против всех остальных. Когда приходится блефовать, папа всех заткнет за пояс. Всякий раз, когда он начинает поднимать ставки, я решаю, что у него три туза, и если у меня на руках нет чего-нибудь по-настоящему крутого, тут же сбрасываю карты. А потом оказывается, что у папы не было даже пары. Мама — игрок неопытный, она постоянно забывает, что сильнее — флэш или стрит. Иногда мне приходится ей подсказывать.
Позже, перед сном, когда мы с Кенни уже переоделись в пижамы, папа разрешил нам вырезать тыквы. Мама тут же ушла в свою комнату, потому что от запаха тыквенной мякоти ее подташнивает. В прошлом году, когда я вырезала из тыквы морду, она получилась вся перекошенная, но в этот раз у меня вышли два ровных глаза и между ними нос. Папа помог мне сделать зубы. Кенни к своей тыкве никого не подпустил, поэтому она получилась как будто с тремя глазами и вообще без зубов.

3

«А теперь… за самый оригинальный костюм награждается…»

Следующим вечером я превратила мамину пляжную шляпу в деталь моего флензерского костюма.
Мама не возражала, потому что носила эту шляпу уже четыре года и она ей порядком надоела. Моя мама и шагу не ступит на пляж, не надев шляпу с полями, — считает, что ее лицу очень вредно загорать. Она не устает повторять, что от солнца появляются морщины, а морщины старят тебя, и когда-нибудь я пойму, что она имеет в виду. Папу морщины нисколько не волнуют, поэтому ему и не нужно надевать что-либо на голову. Когда я вырасту, буду брать пример с него. Как можно подныривать под волны, когда у тебя на башке шляпа с полями?
В шляпе я выгляжу гораздо старше. Я даже могу сойти за двенадцатилетнюю, а в солнечных очках мне, может быть, дадут и все тринадцать. Шляпа такая здоровенная, что закрывает почти все мое лицо. Когда-то она была разноцветная, но сейчас краска выцвела до какого-то серо-голубого оттенка.
Для украшения шляпы я постаралась отыскать картинки с изображениями китов, но ничего не нашла, так что пришлось довольствоваться дельфинами. Я их вырезала и прикрепила степлером по краю полей. Затем я взяла кусок черного картона, нарезала из него тонких полосок и тоже приделала их к полям. Они болтались по бокам, изображая что-то типа волос. Флензерский нож я сделала в форме меча, но с закругленным концом, покрыла его «золотянкой» и в тот же цвет покрасила сапоги. После чего примерила весь костюм полностью.
Я пришла в мамину комнату посмотреться в зеркало в полный рост. Кенни был уже тут как тут и любовался своим ведьминским нарядом. На нем были желтые защитные очки, а из угла рта свисала картонная сигара; он как-то странно двигался, пританцовывая, но, увидев меня, сразу остановился.
— Я просто хотел проверить, хорошо ли сидит костюмчик, — он отошел от зеркала, спотыкаясь в своих остроносых туфлях. — Трудновато ходить в этих подпорках, — сообщил он мне, сбрасывая обувь.
— Можно один маленький вопросик? — сказала я.
— Валяй.
— Нафига ты нацепил очки?
— Раз тебе приходится спрашивать, значит, ты все равно не поймешь. Кстати, об очках… известно ли тебе, что первые гонки на мотоциклах прошли во Франции в 1897 году?
— Нет, не известно. Но спасибо, что просветил.
Кенни оглядел меня с головы до ног.
— И вот это ты наденешь завтра?
— Ага, это мой флензерский костюм, — я встала перед зеркалом и выставила перед собой меч.
— А что ты сделала с сапогами?
— Покрасила.
— В золотой?
— А что?
— А мама знает?
— Кенни, это мои сапоги. Какая маме разница, если я покрашу их в тон мечу?
— Кстати, о мечах… — начал Кенни.
— Мы говорили не о мечах, — оборвала его я, — а о моем флензерском костюме.
— А, да… на твоем месте я бы надел табличку с надписью, кто ты такая... иначе никто не догадается.
— Блин, Кенни, какая же ты бестолочь! Конечно, догадаются. Посмотри на мою шляпу… ты что, не видишь на ней китов?
— Это дельфины, — возразил Кенни.
— Об этом будешь знать только ты!
— Кстати, о дельфинах…
— Все, все, не надо! Не хочу ничего слышать!
Позже я сделала табличку с надписью «ФЛЕНЗЕР» на тот случай, если Кенни окажется прав. Я проделала в ней две дырки, протянула сквозь них веревочку и повесила табличку на шею.

Увидев утром мои сапоги, мама изрядно удивилась.
— Они золотые! — громко вырвалось у нее, и она яростно затянулась сигаретой.
— Курение вызывает рак и болезни сердца, — заявила я, проигнорировав ее восклицание.
Мама затушила сигарету и потянулась за чашкой кофе.
— Джилл, что ты сотворила с новыми сапогами?
— Покрасила.
— Джилл… тебе же носить их всю зиму. Ты ведь их даже ни разу не надевала.
— Знаю, мам.
— Ну и зачем ты сделала такую глупость?
— Потому что флензер не может ходить в обычных коричневых сапогах.
— Я лишь надеюсь, что ты использовала водорастворимую краску.
— Кажется, да.
— Но ты сначала проверила, правда?
— Я почти уверена, что она водорастворимая.
— Ты не проверила, перед тем как красить?
— Не совсем.
Мама закурила по новой.

Я зашла за Трейси. Она уже переоделась в костюм Большой Птицы, а мама прикрепляла ей на голову корону из перьев.
— Ну как, тебе нравится? — она покружилась на месте.
— Ой, Трейси… ты выглядишь потрясающе! — рядом с ней я смотрелась очень бледно.
Трейси окинула меня взглядом.
— Кто такой флензер? — поинтересовалась она, прочитав табличку.
— Тот, кем я нарядилась.
— Это понятно, но кто он такой?
— Эм-м… флензер – это человек, которых срезает с китов ворвань.
— Кто подсказал тебе такую странную идею? — спросила Трейси.
— Линда Фишер, ты ее знаешь… которую Венди обзывает Ворванью. Она делала доклад по китам.
— Что ж, — сказала Трейси, — по крайней мере, тебе не нужно беспокоиться, что все будут одеты так же.
Она подошла к зеркалу причесаться. У нее самые классные волосы из всех, какие я когда-либо видела, — они спускаются по спине, Трейси может даже сесть на них. И они никогда не бывают грязными или спутанными. Я свои тоже отращиваю, но мои, на сколько бы ни выросли, никогда не будут такими, как у Трейси.
Миссис Ву подбросила нас до школы, чтобы Трейси не помяла костюм. Когда я вошла в класс, Венди была уже на месте. Она оделась королевой: у нее была высоченная корона, украшенная россыпью фальшивых изумрудов и рубинов. Еще на ней был длинный мамин халат и вокруг шеи обмотана такая чуднАя меховая штука — с глазками, лапками, хвостом и всем прочим.
— Животных нужно любить, а не надевать их на себя.
— Я знаю, — ответила Венди, — но эта вещь очень старая, она принадлежала еще моей бабушке. А в то время люди не имели представления об экологии.
— А-а, — протянула я, — тогда, наверное, все в порядке.
Донна Девидсон реально обвела меня вокруг пальца. Вместо того чтобы нарядиться конем, она в этом году оделась жокеем.
— У меня все вещи взаправдашние, — похвасталась она. — Мой папа знаком с тем жокеем — ну, который очень знаменитый, и у него как раз мой размерчик, так что это его, самая настоящая жокейская одежда.
Донна смотрелась вполне сносно, но я не стала ей этого говорить. И я нисколько не сомневалась, что получу приз за самый оригинальный костюм, потому что флензер намного круче жокея или королевы с высокой короной. Почти все из класса вырядились бродягами — в старые мешковатые штаны, рубашки навыпуск и разрисовали физиономии угольными разводами. Кэролайн вообще приперлась с палкой, на конце которой висел узелок. Не вижу в этом ничего оригинального.
После того как миссис Миниш сделала перекличку, она велела нам построиться для хеллоуинского парада.
— И помните — никакой болтовни в коридорах или в актовом зале.
Я стояла между Венди и Линдой, на которой была длинная красная накидка с капюшоном. Когда мы шли по коридору, Линда постучала меня по плечу и спросила:
— Ты у нас кто?
— Ты что, читать не умеешь? — я показала ей табличку.
— А… флензер. Спорим, ты придумала это после моего доклада.
— С чего ты взяла?
— Джилл Бренер! — рявкнула миссис Миниш. — Я же сказала — никакой болтовни!

В актовом зале наш класс уселся в третьем и четвертом рядах. Я шепнула Линде:
— А ты у нас кто?
— Да неважно.
— Ты сама не знаешь?
— Знаю.
— Ну так скажи.
— Нет… это мое личное дело.
— Спорим, ты у нас типа Красная Шапочка.
— Ничего подобного.
Я повернулась к Венди.
— Сечешь, она Красная Шапочка.
Венди перегнулась через меня и заявила Линде:
— Смотри, как бы тебя не съел злой серый волк!
— Ага… — повторила я, — смотри… — и тут мне на макушку легла чья-то ладонь. Я развернулась на стуле — ладонь принадлежала миссис Миниш.
— Если я еще раз сделаю тебе замечание, ты отправишься назад в класс.
Я молчала как рыба, пока все произносили Клятву верности и пели гимн. Линда пела очень громко, и когда я смотрела на нее, то видела ее нечистые серые зубы. Венди говорит, если она не будет чистить зубы тщательнее, они посереют, сгниют, а потом вообще выпадут.
Следующим в программе был парад хеллоуинских костюмов. Каждый класс по очереди маршировал через сцену.
Судейское жюри сидело в первом ряду. Это были мамаши из родительского комитета, и то, что они голосуют за собственных детей, идет против всяких правил.
Я внимательно рассматривала костюмы других классов и воображала себя судьей. Из всех шестиклассников только двое не оделись бомжами: Джерри Почук была доктором, а Фред Ярмут изображал что-то такое, чему я не могла подобрать название. На сцене совершенно точно не было костюма оригинальнее моего и красивее Трейсиного.
После парада миссис Раньон, библиотекарша, вышла на сцену и объявила:
— Я рада присутствовать здесь сегодня, чтобы вручить призы за самый красивый и самый оригинальный костюмы.
Я села на руки, чтобы от нетерпения не начать грызть ногти.
— Но сначала я бы хотела показать вам эти чудесные призы, которые выбрал и предоставил родительский комитет, — миссис Раньон продемонстрировала две книги в мягком переплете. У обеих на обложках были вытиснены медали. Я их прочитала еще в прошлом году: одна оказалась неплохой, зато вторая была такой скучной — я так и не смогла продраться через первую главу. И все равно — дело-то не в призах, а в победе.
— А теперь… награждается наш победитель… — начала миссис Раньон, — обладатель самого красивого костюма… Трейси Ву, Большая Птица!
Все захлопали, Трейси бросилась к сцене, усеивая проход желтыми перьями. Ей досталась скучная книга.
— А теперь… за самый оригинальный костюм награждается… — я выпрямилась на сиденьи, — Фред Ярмут, яичница! — возвестила миссис Раньон.
Я не верила своим ушам! Я была настолько уверена, что приз уже у меня в кармане. И как, интересно, судьи узнали, что Фред оделся яичницей, если я сама не имела об этом ни малейшего понятия.
Фред побежал к сцене. Миссис Раньон сказала:
— Фред, расскажи нам, как тебе в голову пришла идея сделать костюм яичницы?
— Да сам не знаю, — ответил Фред. — У меня была вот эта белая простыня и немножко желтого фетра, и когда я сложил их вместе, получилось то, что получилось.
Он даже не собирался быть яичницей! От этого мне стало еще хуже. Теперь я до конца года обречена носить золотые сапоги — и все понапрасну.

4

«А волшебное слово?»

К половине одиннадцатого мы вернулись в класс, и миссис Миниш сказала, что до обеда мы будем заниматься математикой и естествознанием.
Я старалась делать математику со всем вниманием, но когда миссис Миниш попросила показать ей листок, она перечеркнула каждое решение красными чернилами.
— Все неправильно? — спросила я.
— Только не ответы, — сказала она.
— Тогда почему?
— У тебя неверная постановка задачи.
— Но если ответы правильные, какая разница?
— Твои уравнения составлены шиворот-навыворот. Работу придется переписать.
— Не понимаю, почему, — возразила я.
— Потому что тебе нужно научиться добираться до сути задачи, а ты рассуждаешь не тем способом.
— А разве нет других способов рассуждения?
— В самом деле, Джилл… мне неинтересно с тобой препираться.
— Но миссис Миниш…
— Никаких «но». Возьми домой и переделай.
Перед обедом миссис Миниш отпустила нас в туалет. Я взяла с собой меч, потому что боялась оставлять его в парте — вдруг Робби Уинтерс достанет его и сломает. А меч мне еще понадобится, когда будем собирать деньги для ЮНИСЕФ, играя в «кошелек или жизнь».
— Миссис Миниш — такая гадина! — пожаловалась я Венди и Кэролайн, когда мы стояли перед раковинами в женском туалете. — Она все мои задачи перечеркнула как неправильные.
— А я получила сто баллов, — сказала Кэролайн.
— Это потому, что я дала тебе списать, — осадила ее Венди.
— Утро и так уже было испорчено, — продолжала я. — До сих пор не могу поверить, что они дали приз этой тухлой яичнице.
— Ага, — поддакнула Венди. — Мой костюм был куда оригинальнее.
Кэролайн возразила:
— Вообще-то, я думала, что победит Донна Дэвидсон. У нее все вещи были настоящие.
— В жокейском костюме нет ничего оригинального, — не согласилась я. — Вот флензер — совсем другое дело, но судьи оказались слишком тупыми, чтобы это понять.
— Одна из них — моя тетя, — заметила Кэролайн.
— Ой… я не хотела ее оскорбить.
— Да ничего. Она правда тупая, мама всегда так говорит.
— А…
Пока мы разговаривали, остальные девочки домыли руки и вернулись в класс. Послышался шум спускаемой воды, и из кабинки вышла Линда Фишер, оправляя свою красную накидку.
— Смотрите, кто у нас тут, — сказала Венди. — Да это же Ворвань!
— Собственной персоной, — добавила Кэролайн.
— Я вот думаю, а что у нее под плащом? — продолжила Венди.
— Наверное, ничего, — ответила Кэролайн.
— Да нет, должно же быть что-то, — возразила Венди. — Хотя бы ее… ворвань.
— Ага… у нее под плащом ворвань! — сказала Кэролайн, и они с Венди расхохотались. Я тоже хихикнула.
Венди стала подбираться к Линде, напевая мотив из «Прекрасной мечтательницы».
— Не подходи ко мне! — выкрикнула Линда, пятясь назад.
— Дура, я ничего тебе не сделаю, — сказала Венди. — Я просто хочу посмотреть, что у тебя под плащом.
— Не трогай меня!
— Ой, не волнуйся… это не моя работа… флензер у нас — Джилл.
— Это правда, я флензер, — подтвердила я.
— А флензер — это тот, кто срезает ворвань, — сказала Венди.
Я не совсем понимала, что задумала Венди. Линда попыталась сбежать, но Венди и Кэролайн преградили ей путь.
— Срезай, флензер! — завопила Венди. — Давай, раздевай ее! А потом мы выкинем ее плащ в окно, и пусть топает по коридору в чем мать-китиха родила.
— Нет! — крикнула Линда. — Не смейте меня раздевать!
Кэролайн и Венди схватили ее за обе руки, удерживая на месте.
— Делай свое дело, — сказала Венди. — Докажи, что ты крутой флензер.
— Ладно, — ответила я, стягивая с Линды плащ. Под ним оказались обычные юбка и блузка.
— Режь дальше! — сказала Венди, задирая Линде юбку. — Ух ты… у Ворвани трусы в цветочек.
— Пустите меня! — Линда извивалась, пытаясь лягнуть мучителей ногой, но Кэролайн цапнула ее за блузку и дернула так, что отскочили две пуговицы.
— У нее там майка! — сказала она. Линда заплакала.
— О боже… Ворвань распустила нюни, — сказала Венди.
— Хватит, прекратите! — рыдала Линда.
— А волшебное слово? — спросила я.
— Пожалуйста! — у Линды потекло из носа.
— Ворвань знает волшебное слово, — сказала я, — поэтому сегодня флензер не будет ее резать.
— Но она все равно должна повиноваться королеве, — возразила Венди. — Я — ее величество королева Венди. Поняла, Ворвань?
Линда кивнула, пытаясь отдышаться. Ее лицо пошло красными пятнами.
— Кланяйся королеве, — приказала Венди.
Линда стала заправлять блузку в юбку.
— Ворвань, ты что, оглохла? Я сказала, кланяйся королеве.
Линда сделала книксен.
— Уже лучше, — похвалила Венди. — А теперь целуй мой башмак.
— Не хочу, — Линда начала всхлипывать.
Я подняла меч.
— Делай, что говорит королева Венди, Ворвань.
Линда наклонилась и поцеловала кроссовку Венди.
— А теперь прекрати свой дурацкий рев, — Венди бросила ей накидку. — На, одевайся… и запомни… скажешь кому хоть слово — и в следующий раз мы тебя конкретно достанем, — Венди посмотрела на меня и улыбнулась.
Я не боялась, что Линда нас заложит. И кроме того, все знают, что связываться с Венди — себе дороже.

5

«Каждый получает, что заслужил».

— А мне в школе дали приз за самый оригинальный костюм, — сообщил Кенни, встречая меня у дверей в своем ведьминском наряде.
— Не верю.
Кенни показал мне конверт:
— Смотри сама, — и подал его мне.
Я открыла конверт и вынула оттуда листок плотной красной бумаги. На нем было написано: «Бесплатный обед в «Опи». От родительского комитета школы Лонгмидоу: за самый оригинальный хеллоуинский костюм награждается…» и ниже синими чернилами шло: «…Кенни Бреннер».
— Видала? — сказал Кенни. — Я же тебе говорил.
— В этом «Опи» в еде попадаются крысиные хвосты.
— Только в курице, — ответил Кенни. — С гамбургерами все окей.
— Я бы не стала там есть, даже будь он последним рестораном на земле!
— А тебе и не нужно.
— У нас в школе, по крайней мере, дарили книжки.
— А тебе дали хоть одну?
— Я их уже читала, — ответила я.
— И все-таки — тебе дали хоть одну?
— Они дали ее Фреду Ярмуту, только из-за того что он в шестом классе.
Кенни ухмыльнулся и вприпрыжку убежал к себе в комнату.
Я пинком закрыла дверь и прошла в кухню.
— Ничего не понимаю, — пожаловалась я миссис Сэндмейер, — я надевала этот костюм три года подряд и ни разу не выигрывала.
Миссис Сэндмейер протянула мне блюдо с имбирным печеньем.
— Все дело в сигаре, — сказала она. — И в желтых очках. Он был своеобразной ведьмой.
— На следующий год он нарядится своеобразным флензером и снова выиграет.
— Возможно, — ответила миссис Сэндмейер.
Я сердито фыркнула, цапнула три печенюшки и ушла в свою комнату. Там я открыла кладовку и достала особый чемоданчик, в котором держу коллекцию марок. Чемоданчик мне в прошлом году подарила бабушка, перед тем как съехать на квартиру. Она хранила его в подвале целых пятнадцать лет, с тех пор как умер дедушка. Все это время она искала того, кто оценит чемоданчик по-настоящему. Она выбрала меня, потому что знала: я буду за ним хорошо ухаживать, что я и делаю. Натираю его раз в неделю специальным кремом для кожаных изделий.
Я полистала страницы альбома, любуясь марками. Мои самые любимые — те, которые из Нагаленда. (Нагаленд — штат Индии.)
Трейси позвонила в пять.
— Во сколько ты будешь готова идти на «кошелек или жизнь»? (*)
Я прожевала фрикадельку и ответила:
— Как только придут родители. А сейчас я ем.
— Не забудь наволочку.
— Не забуду. Я уже прорезала глаза и все такое.
— Отлично… потому что если мистер Машинист в этом году всех фоткает, я не хочу, чтобы он меня увидел.
— Я тоже.
— Встречаемся на улице в половине седьмого.
— Ага…
— И принеси фонарик.
— Хорошо.
— Пока.
Мистер Машинист живет в Затерянной Долине; каждый год, в Хэллоуин, он прячется в кустах и фотографирует детей, забредающих на его территорию. В прошлом году он застукал одного мальчика, который мазал мылом стекла в его машине, и мало того что отослал его фотку в полицию, так еще и облил его водой из шланга. У этого мистера Машиниста вообще нет чувства юмора.
После ужина я положила в хозяйственную сумку фонарик, баллончик розового аэрозольного серпантина «Силли Стринг», рулон туалетной бумаги и коробку для сбора пожертвований. В свободную руку я взяла свой флензерский меч.
Когда родители пришли домой, мама сказала:
— На улице подмораживает. Тебе нельзя выходить в таком виде.
— Но если я надену куртку, никто не увидит мой флензерский костюм.
— Тебе придется не просто надеть куртку, — ответила мама, — а надеть теплую куртку… и застегнуть ее!
— Ну, мама… Ты так поступаешь со мной каждый Хеллоуин!
— Прости, Джилл. Это не я так поступаю, это погода. Хеллоуин должен быть в августе. Тогда бы тебе вообще не пришлось одеваться.
— Ха-ха, — ответила я, натягивая на голову наволочку. Сверху я надела флензерскую шляпу.
— Ты уверена, что нормально видишь? — спросил папа.
— Покажи мне пальцы — и я скажу тебе, сколько их, — предложила я.
Папа выставил перед собой два пальца.
— Эм-м… шесть… правильно? — я рассмеялась, папа тоже.
— Гордон… боюсь, в этом наряде она задохнется, — сказала мама.
— Ты можешь дышать? — спросил папа.
— Да… Я могу и видеть, и дышать, и Трейси меня заждалась, так что, можно, я уже пойду, а?
— Иди развлекайся, — разрешила мама. — Но не забудь: не вернешься домой к половине девятого — я пошлю за тобой отца.
— Я вернусь... честно, — я отправилась в прихожую и достала из шкафа теплую куртку. Кенни торчал у двери, ожидая хеллоуинских визитеров. Вечером в Хеллоуин он никогда не выходит из дома. Говорит, что любит открывать дверь на звонки, выдавать конфеты и деньги для ЮНИСЕФ, но меня-то не проведешь. Кенни просто трус. Он боится темноты. Он по правде верит в ведьм, гоблинов и прочих чудищ, вот почему он по ночам спит с включенным светом.
Я взяла из миски, стоящей на столике в прихожей, три пятицентовика.
— Эй… это деньги для ЮНИСЕФ! — возмутился Кенни.
— Знаю! — я ссыпала монеты к себе в коробочку. — Пока, трусишка… берегись Человека-волка… а то он так любит Хеллоуин! — я фыркнула и отпрыгнула в сторону, когда Кенни попытался стукнуть меня кулаком. (**)
Ночь была ужасно темной. Луны не было, и в окрестностях не горело ни одного фонаря.
— Я думаю, лучше сразу идти в Затерянную Долину, — предложила Трейси. — Тут поблизости и домов приличных нет.
— Согласна.
Мы по очереди светили на дорогу фонариком. Миссис Ву тоже заставила Трейси надеть теплую куртку. От ее костюма Большой Птицы был виден только торчащий наружу пучок желтых перьев. Она, как и я, натянула на голову наволочку, но на макушку прицепила несколько перьев, как в индейском головном уборе.
Когда мы добрались до Затерянной Долины, видимость улучшилась, потому что почти у всех домов на улице стояли фонари.
— Яйца принесла? — спросила я.
— Ага, целых шесть.
— Воняют?
— Не знаю. Разобьем — унюхаем. Вообще-то, уже должны испортиться, они месяц пролежали в шкафу, в ящике.
— Отлично.
Есть кое-что, чего я никогда не сделаю в Хеллоуин. Например, никогда не разобью вырезанную тыкву. Я знаю, каково все это убирать, потому что в прошлом году кто-то сбил с нашего крыльца обе тыквы и разнес их вдребезги по всей дороге. В этом году мы с Кенни поступили по-умному: положили тыквы за окно, так они будут в полной безопасности.
Еще я ни за что не буду болтаться с малышней, стараясь украсть их добычу. Это гадко.
Но для мистера Машиниста никакой гадости не жалко, именно поэтому мы с Трейси решили накидать ему в почтовый ящик битых яиц. Он это заслуживает, потому что от него не дождешься ни цента пожертвований, и если бы кто-то стал втыкать лезвия в яблоки — это наверняка был бы он.
Большую часть того, что я собираю в «кошелек или жизнь», мне есть не разрешают, особенно яблоки. Миссис Сэндмейер делает из них яблочное пюре. Лезвия ей пока не попадались, но мама говорит, что на свете полно сумасшедших и нам лучше не рисковать.
Почтовый ящик мистера Машиниста стоит рядом с его подъездной дорожкой, сбоку от улицы. На нем маленькими буквами через трафарет написано: Машинист». Трейси достала из сумки яйцо и подала его мне.
— Готова к диверсии?
Я огляделась, не сомневаясь, что мистер Машинист прячется за деревом и вот-вот выскочит и щелкнет нас фотоаппаратом. Но ничего не увидела, поэтому сказала:
— Типа того…
Трейси вытащила из сумки еще одно яйцо.
— Ты первая.
Я опустила хозяйственную сумку и меч на землю и открыла почтовый ящик. Дверца заскрипела.
— Ну, давай, — шепнула Трейси. — Кидай.
Каждое мгновение ожидая, что мне в лицо ударит свет фонарика, я стукнула яйцом о стенку и вылила его содержимое в ящик. Желток лопнул и заляпал все изнутри.
— Теперь ты, — сказала я Трейси.
Трейси тоже разбила яйцо и бросила его внутрь. Мы переглянулись, достали еще по яйцу и проделали то же самое. С последними яйцами мы уже не церемонились и просто закинули их в ящик вместе со скорлупой. После чего подхватили пожитки и со всех ног помчались прочь.
Отбежав на приличное расстояние, мы стали хохотать.
— У нас получилось, получилось! — радовалась я.
— И они были тухлые, — добавила Трейси. — Ты почуяла вонь?
— Ага… вонизм обалденный.
— А как он завтра удивится, когда полезет за почтой…
— …и вытащит оттуда кучу тухлых сырых яиц!
— О, мистер Машинист… — нараспев произнесла Трейси, — так вам и надо!
И мы отправились добывать угощение, останавливаясь у каждого дома в Затерянной Долине. У Венди нам дали две маленькие шоколадки «Херши» и пригоршню центов для ЮНИСЕФ. У Кэролайн мы получили каждая по четвертаку и узелок зерна для кур. Мама Робби Уинтерса пригласила нас в дом и выписала каждой по чеку на один доллар.
— Мне раньше никогда не давали чеки, — сказала Трейси, когда мы вышли на улицу.
— Мне тоже, но, по-моему, это круто.
— По-моему, тоже.
Когда мы дошли до дома Линды Фишер, Трейси спросила:
— Позвоним в звонок?
— Да ну… давай лучше займемся деревьями.
— Отличная мысль, — поддержала Трейси.
Я выхватила из сумки туалетную бумагу, и мы с Трейси обмотали ею все фишеровские деревья. Потом мы побегали туда-сюда по дорожке перед крыльцом, разбрызгивая на кусты струйки розового серпантина. Мне в жизни не было так весело! Жаль, что Хеллоуин только раз в году. Я встряхнула баллончик и нацелила его на изгородь.
— Каждый получает, что заслужил, — пропела я и нажала клапан распылителя. Ничего не произошло. — Закончился, — сообщила я Трейси.
— Мой тоже, — сказала она.
Мы помчались по дорожке. У Трейси был с собой голубой мелок, она разломила его пополам, и мы, хохоча как ненормальные, исписали всю улицу словами: «Здесь живет Ворвань».
Тут появились Венди и Кэролайн, светя нам в лица фонариками.
— Эй, выключите эти штуки, — попросила я.
— Ты кто? — спросила Венди.
— А ты как думаешь? Это я, Джилл.
— Докажи, — потребовала Венди.
Я стащила с головы шляпу и наволочку.
— А, это и правда ты, — протянула Венди. — А это кто, Трейси?
— Естественно.
— Мы разбили шесть тыкв, — похвасталась Кэролайн.
— По-моему, разбивать тыквы — нечестно, — сказала я.
— Честно или нечестно, все равно было классно, — ответила Венди.
— Ага… — поддакнула Кэролайн. — Спорим, вам было не так весело.
— Было-было… и даже еще веселее, — сказала я.
— А что вы делали? — спросила Венди.
— Мы с Трейси закинули в ящик мистера Машиниста шесть яиц.
— Врете, — сказала Венди.
— А вот и нет.
— Я вам не верю.
— Мы можем доказать, правда, Трейси?
— Да… мы вам их покажем.
— Погодите минутку, я только наволочку нормально надену, — я стала поправлять наволочку и подняла голову — из окна верхнего этажа на нас смотрела Линда. — Ой… это же Ворвань!
— Трусиха, — фыркнула Кэролайн, — сидит дома в Хэллоуин.
— Пошли, — сказала Трейси, — пора убираться отсюда.
Мы побежали наперегонки к дому мистера Машиниста. Я распахнула дверцу ящика, а Трейси посветила внутрь фонариком.
— Ну, — сказала я, — вот вам и доказательство.
— И правда, — удивилась Венди.
— Мы ж тебе говорили, — ответила я.
Вдруг из-за дерева выскочил человек.
— Стоять, не двигаться! — завопил он.
— Бежим! — крикнула Венди, и они с Кэролайн рванули в одну сторону, а мы с Трейси — в другую.
— Не оглядывайся, — тяжело дыша, пропыхтела Трейси. — У него фотоаппарат.
— И шланг, — добавила я, когда в меня ударила струя воды.

Вернувшись домой, я прокралась через черный ход, побежала в свою комнату и переоделась в халат. Затем сгребла с пола мокрую одежду, отнесла ее в стирку и бросила в сушилку. И только я собралась нажать кнопку, как в комнату вошла мама.
— Привет, дорогая… хорошо повеселилась?
— Ага, — ответила я, — еще как.
— Я и не знала, что на улице дождь.
— Дождя нет.
— Тогда почему вся твоя одежда в сушилке… а волосы влажные?
— А, это… — промямлила я, дотрагиваясь до волос.
— Или мне лучше не спрашивать?
— Я бы предпочла обойтись без вопросов, — ответила я.
Мама улыбнулась и покачала головой. Затем мы пошли в ее ванную, и она высушила мне волосы феном.

(*)«Trick or treat/Кошелек или жизнь/Угощай или пожалеешь/Сладость или гадость» — популярная в Америке и Канаде акция, проходит на Хэллоуин. Дети ходят от дома к дому и собирают взносы, которые идут на счета благотворительных организаций.
(**) Wolf-man/Человек-волк – укушенный оборотнем дядька из одноименного фильма 1941 года.

6

«Черви вползают и выползают…»

По пятницам, утром, в класс приходит учительница музыки мисс Ротбелл. Она высокая и тощая, с двумя кругами румян на щеках; волосы у нее выкрашены чуть ли не в голубой цвет, а ногти как у Дракулы. Миссис Миниш по сравнению с ней — просто мисс Америка. Я не знаю, то ли у мисс Ротбелл всего одно платье, то ли у нее их много и все похожи одно на другое, но выглядит она всегда одинаково. А всякий раз, когда я прохожу мимо нее в коридоре, она вместо приветствия дудит в мою сторону в дудку-камертон.
Сегодня она заявила:
— Продолжим с того, на чем мы остановились… с колыбельных. Не забывайте: на следующей неделе вам выступать, и я хочу услышать безупречное исполнение. Так что слушайте внимательно, — она дунула в камертон и помычала на одной ноте, распеваясь, пока не осталась довольна. У нее голос, как у оперной певицы, но на высоких нотах она «дает петуха». — Тихий-тихий… свежий-свежий… — запела она, прохаживаясь по классу. Дойдя до Робби Уинтерса, она дернула его за ухо, и тот сразу же сел прямо и вытянулся в струнку. Затем она постучала Ирвина по голове шариковой ручкой, и он отложил в сторону журнал. — Тихо… тихо… веет, веет… — мисс Ротбелл подходила все ближе, и я на всякий случай сложила руки на парте. — Спи, малыш… спи, малыш…
Очень трудно сохранять серьезный вид, когда мисс Ротбелл поет, особенно когда она поет «Ветер с западного моря» (*) и добирается до строчки про «материнскую грудь». Она всегда так раскатисто произносит «гр-р». Я затаила дыхание, пережидая, пока она пройдет мимо.
Поравнявшись с Венди, мисс Ротбелл закончила петь.
— Венди, скажи, пожалуйста, что выходило из моего рта, когда я пела?
— Из вашего рта? — переспросила Венди.
— Именно, — подтвердила мисс Ротбелл.
— Ну… это… эм-м… слова?
— Нет… нет… и нет… — сказала мисс Ротбелл.
Венди удивилась. Она всегда угадывает, какой ответ нужен учителю.
Мисс Ротбелл продолжала:
— Кэролайн, а ты что скажешь?
— Звуки?
— Неправильно! — отрезала мисс Ротбелл и повернулась. — Донна Дэвидсон, а ты можешь ответить?
— Песня, — сказала Донна.
— Ну, Донна, мы это и так знаем! — мисс Ротбелл огляделась. — Линда Фишер, знаешь ли ты, что выходило из моего рта, когда я пела вашему классу?
Линда ничего не ответила.
— Ну же…
— Я думаю, это воздух, — наконец выдавила Линда. — Воздух или дыхание.
Мисс Ротбелл подошла ближе.
— Ответ неверный. Ты что, невнимательно слушала? — она потянула Линду за волосы, и та издала громкий звук. До меня не сразу дошло, что это было, но потом ноздри уловили запах, и я поняла. Наверное, Линда ела на завтрак квашеную капусту, потому что Кенни с капусты выдает то же самое.
Мисс Ротбелл поморщилась и отступила назад. Я закусила губу, чтобы не расхохотаться. С миссис Миниш можно ржать во весь голос, и ничего тебе за это не будет. Она все грозится отправить нас в кабинет мистера Николса, но никогда никого не отправляет. С мисс Ротбелл смеяться нельзя, что бы ни случилось.
Мисс Ротбелл прошлась туда-сюда по проходам и наконец остановилась у моей парты.
— Ты улыбаешься.
— Я?
— Да, ты.
— По-моему, нет, мисс Ротбелл, — возразила я.
— Тогда проверим, внимательно ли ты слушала… полагаю, ты можешь ответить на мой вопрос.
Я понятия не имела, что хочет услышать от меня мисс Ротбелл. Оставалось только одно, что могло выходить из ее рта, когда она пела, поэтому я сказала:
— Слюни.
— Что? — мисс Ротбелл вперила в меня свирепый взгляд.
— То есть слюна, — поправилась я.
Мисс Ротбелл грохнула кулаком по парте.
— Это было очень грубо. До конца урока будешь сидеть в углу.
Я поджала губы, чувствуя, как начинают гореть щеки, вынесла стул вперед и села лицом к доске. Черт бы побрал эту Ворвань! Это все из-за нее. Это она своей мерзкой вонью заставила меня улыбаться. Мисс Ротбелл не спросила бы меня, если бы я не улыбалась. Это Ворвань должна сидеть в углу, а не я! Мне хотелось сказать так мисс Ротбелл. Правда хотелось. Потому что это несправедливо!
В конце урока Робби Уинтерс поднял руку:
— Мисс Ротбелл… Мисс Ротбелл…
— В чем дело? — спросила она.
— Вы нам так и не сказали, что выходило из вашего рта, когда вы пели.
— Совершенно верно, — подтвердила она. — Не сказала.
— Так что же это? — спросил Робби.
— Это мелодия, — ответила мисс Ротбелл и повторила по слогам: — Ме-ло-ди-я. И это должно быть понятно каждому из вас, — она дунула в камертон и вышла из комнаты.

В одиннадцать часов мистер Кубек, сторож, приносит нам молоко. Он оставляет его за дверью, в коридоре. Когда я вижу молоко, в животе урчит, и я начинаю думать о своем сандвиче с арахисовым маслом, который лежит и размокает в духоте старого шкафчика. К обеду молоко становится теплым. Наверняка оно еще и прокисает. Я просила маму сообщить об этом в департамент здравоохранения. В следующем году можно будет покупать холодное молоко, когда школьный спортзал частично переоборудуют в кафетерий, а пока мы вынуждены во время обеда томиться в классах.
В полдень миссис Миниш уходит из класса. Она обедает вне школы, каждый день, и все учителя тоже. Сидят, наверное, в каком-нибудь симпатичном ресторанчике, едят гамбургеры и картошку фри, а мне приходится торчать за партой и пить прокисшее молоко. Думая об этом, я страшно бешусь.
Как только миссис Миниш уходит, мы переставляем парты. Я двигаю свою к парте Венди, Кэролайн тоже. Донна Дэвидсон иногда сидит с нами, а иногда — в противоположной стороне комнаты с Лори, и я совсем не против. Не могу выносить ее лошадиные байки.
Линда Фишер ест в гордом одиночестве. Я следила за тем, как она разворачивает и раскладывает на парте обед: сандвич, упаковку кексов «Хостесс» и большое красное яблоко.
— Если будешь столько жрать, точно превратишься в китиху, — сказала ей Венди.
— Да заткнись ты, — пробормотала Линда скорее сандвичу, чем Венди.
— Эй, слушайте все! — крикнула я. — Ворвань сказала Венди заткнуться. Представляете?
— Некоторые вообще не умеют разговаривать вежливо, — вставила Кэролайн.
— Разве мама не учила тебя хорошим манерам, Ворвань? — спросила Венди.
— Вряд ли, — сказала я, — иначе Ворвань не жевала бы с открытым ртом.
— Ах да, — протянула Венди. — Я тоже заметила. Наверное, она хочет показать нам, что у нее сандвич с яйцом.
— На зерновом хлебе, — добавила Кэролайн.
— И как мило он смотрится в прожеванном виде у нее во рту, — сказала я. — Наверное, поэтому она выбрала доклад по китам. У нее с ними много общего, — я нравилась себе все больше и больше.
— Ворв… ворв… ворв… — притворно захныкала Венди.
Линда взяла кексы и сунула их назад в пакет. Затем встала и направилась к мусорной корзине, но выбросить ничего не успела — Венди ее удержала.
— Нельзя портить такие прекрасные кексы, Ворвань!
— Я их заберу! — крикнул Робби Уинтерс.
Венди выхватила из рук Линды пакет, вынула оттуда упаковку кексов и перебросила ее через комнату Робби. Тот перекинул ее Биллу, Билл передал Майклу. Майкл съел один кекс. Второй кекс к тому времени успел помяться, но Ирвин все равно запихнул его в рот.
Линда вернулась к своей парте. Венди пошла за ней следом.
— Ух ты, гляньте… какое у Ворвани яркое красное яблоко, — она взяла его и показала всему классу, после чего положила яблоко на макушку и замаршировала по комнате. Майкл влез на парту и заорал:
— Я Вильям Телль!
— Это еще кто? — спросила Лори.
— Чувак, который сбил стрелой яблоко с головы своего ребенка, балда, — Майкл сделал вид, что натягивает лук и нацелил воображаемую стрелу Венди в голову.
— Спасите! Помогите! — Венди с воплем помчалась по комнате, одной рукой придерживая на макушке яблоко.
— Помощь уже на подходе! — я сняла туфлю, бросила ее в Майкла и попала ему в ногу. Майкл подобрал туфлю и побежал к окну.
— Не смей! — заорала я.
Как только я это сказала, Майкл приподнял раму и выкинул туфлю на улицу. Она приземлилась в кусты.
— Придурок! Полный кретин!
— Я с ним разберусь, Джилл! — крикнула Венди, швыряя в Майкла яблоко. Оно пролетело мимо и врезалось в доску. Брюс подобрал его с пола, потер о рубашку и откусил кусок.
Донна показала на него пальцем и затянула нараспев:
— Он съел отравленное яблоко… он съел отравленное яблоко…
— Уэ… — Брюс рыгнул, схватился за живот и брякнулся на пол. Перекатился на спину и прикинулся мертвым, пока все остальные кружили вокруг него, напевая:
— Черви вползают и выползают, кишки выедают, кишками харкают… (**)
— Здесь слишком шумно! — в дверях, уперев руки в бока, возникла миссис Хорват. Она присматривает за нами во время обеда. Ее называют «дежурный воспитатель», но, вообще-то, она у нас вроде полицейского — обходит коридоры и просовывает голову в двери классов.
Мы тут же умолкли и бросились рассаживаться по местам.
— Это что такое? — спросила она, заметив на полу яблоко.
Никто не ответил.
— Чье это яблоко?
Все посмотрели на Линду.
— Ну? — повторила миссис Хорват.
— Мое, — слабым голосом ответила Линда.
— Еда не должна валяться на полу! — прокричала миссис Хорват.
— Я знаю, — сказала Линда.
— Тогда почему оно там лежит?
Линда промолчала.
— Хочешь, чтобы я пожаловалась на тебя мистеру Николсу?
— Нет.
— Тогда подбери его сию же секунду!
Линда поспешила к доске, подобрала яблоко и бросила его в мусорную корзину.
— Так-то лучше, — сказала миссис Хорват. — А теперь надели куртки и на улицу!
После обеда, если нет дождя, мы выходим на спортплощадку. В дождливую погоду плохо, потому что весь перерыв приходится сидеть в классе и дохнуть от скуки, несмотря на то, что миссис Миниш отпирает кладовку и раздает нам бумагу для рисования.
Я боялась, как бы миссис Хорват не увидела, что я обута только в одну туфлю, поэтому шла по коридору, ставя ногу в носке перед обутой ногой.
На улице, вместо того чтобы, как обычно, прыгать через скакалку, я прочесывала кусты в поисках туфли. Как только Трейси узнала, что случилось, она пришла мне на помощь. Когда мы наконец нашли туфлю, пора было возвращаться в класс.

(*)Мисс Ротбелл поет колыбельную из поэмы Теннисона "Принцесса", которая на русский, по всей видимости, не переводилась.
Sweet and low, sweet and low,
Wind of the western sea,
Low, low, breathe and blow,
Wind of the western sea!
…Sleep and rest, sleep and rest,
Father will come to thee soon;
Rest, rest, on mother's breast,
Father will come to thee soon…

(**) Веселая детская песенка про червей:
The worms crawl in,
The worms crawl out,
They eat your guts,
And they spit them out…

7

«А разве он не прилипает к нёбу?»

Мама решила бросить курить. Говорит, раз у меня хватает силы воли не грызть ногти, то и у нее должно хватить, чтобы не курить. Я ей очень горжусь. Папа говорит, нам нужно подбадривать маму, поэтому Кенни отдал ей все жвачки из своих бейсбольных карточек. У мамы получаются самые здоровенные пузыри, какие я когда-либо видела. Ей приходится чем-то занимать рот, чтобы не тянуться за сигаретой, поэтому она и жует. Я знаю, каково ей сейчас, только я, вместо того чтобы жевать, расшатываю молочный зуб.
В воскресенье вечером мама напомнила, что до бар-мицва (*) Уоррена Винклера осталось всего две недели, а мне до сих пор нечего надеть. В детстве наши отцы, мой и Уоррена, жили по соседству. Мы нечасто встречаемся с Винклерами, всего раз или два в году, но мне и этого более чем достаточно. Уоррен такой придурок! Его мама постоянно отпускает шуточки о том, как мы с ним понравимся друг другу еще больше, когда вырастем, и это доказывает, что миссис Винклер ни черта не понимает.
— Мне обязательно туда идти? — спросила я.
— Да, — ответила мама, пытаясь отскрести с подбородка жвачку.
— Попробуй спиртом, — посоветовала я.
— А, спасибо.
Мы отправились в ванную, и мама принялась протирать лицо.
— Наверное, я пойду в длинном платье, — сказала я. — Трейси в прошлом году была на бар-мицва именно в таком. Ей мама сшила… такое красивое… может, она одолжит его мне.
— Чепуха, — отрезала мама.
— Что именно? — спросила я. — Пойти в длинном платье или одолжить его у Трейси?
— И то, и другое.
— Тогда что же я надену?
— На неделе я тебе что-нибудь подыщу.
— Только без рюшечек и тому подобного.
— Не волнуйся, я выберу очень скромное платье.
— Надеюсь, — ответила я.

В понедельник утром мы всегда долго раскачиваемся, потому что миссис Миниш нужно собрать у нас деньги на молоко на текущую неделю. Я заметила, что там, где дело касается арифметики, она немного тормозит. Если бы она не тратила столько времени на то, чтобы вникнуть в суть задачи, как написано в нашем учебнике, то, наверное, справлялась бы гораздо быстрее.
Пока миссис Миниш занималась подсчетами, Робби Уинтерс подошел к моей парте, вытянув руки вперед, как какой-нибудь зомби. Сквозь кожу каждого пальца он продел булавки. Раньше я думала, что он поступает очень храбро, но когда попробовала сама, оказалось, что это легко и даже не больно. В последний раз, когда я так сделала, миссис Сэндмейер поймала меня и заставила два часа вымачивать пальцы в соли Эпсома. (**)
— Робби, ты отвратителен, — сказала я, когда он сунул пальцы с булавками мне под нос.
Поняв, что ничего от меня не добьется, Робби подошел к Линде Фишер. Та завизжала.
Миссис Миниш подняла голову:
— В чем дело?
— Это Робби… — сказала Линда. — У него в пальцах булавки.
— Робби, вытащи их, — велела миссис Миниш. — Немедленно.
— Но с ними так приятно, — возразил Робби.
— Вытащи!
— Хорошо, миссис Миниш.
Сосчитав наконец сданные на молоко деньги, она объявила, что в среду будет контрольная по обществоведению, по теме о путешественниках. Я их все время путаю. Никак не могу запомнить, кто из них де Вака, а кто де Сото, и кто что открыл.(***)
В обеденный перерыв Венди и Кэролайн поменялись сандвичами. Венди любит сандвичи с салями, а Кэролайн — с тунцом. Я, как обычно, принесла сандвич с арахисовым маслом.
— Тебя еще не тошнит изо дня в день есть одно и то же? — спросила Венди.
— Не-а.
— А разве он не прилипает к нёбу? — поинтересовалась Кэролайн.
— Если прилипает, я просто отскребаю его языком.
— Хорошо, что ты худая, — сказала Кэролайн. — От арахисового масла полнеют.
— Джилл может не волноваться, — сказала Венди. — Не то что некоторые…
Мы посмотрели на Линду. Она разложила на парте свой обед: два черешка сельдерея, ломтик желтого сыра и пакетик соленых крекеров.
— Ого… — сказала я. — Ворвань на диете!
— Это правда? — спросила Венди.
— Да, — ответила Линда. — Я хочу сбросить пять килограммов, и тогда вы больше не будете меня так обзывать.
— Как «так»? — спросила Венди, и мы захихикали.
— Сама знаешь.
— Скажи вслух!
— Нет… мне нельзя.
Венди встала, подошла к парте Линды и занесла кулак.
— Говори…
— Ворвань, — очень тихо ответила Линда.
— Громче.
— Ворвань, — повторила Линда обычным голосом.
Кэролайн захохотала как гиена. Я ни разу не слышала, как хохочут гиены, но не сомневаюсь, что это похоже на смех Кэролайн. Иногда я думаю, что она и правда тупая.
— А теперь скажи: «Меня всегда будут звать Ворвань», — приказала Венди.
— Нет… потому что не будут.
— Говори! — произнесла Венди таким тоном, что стало ясно — шутки кончились.
Я замерла на краешке стула.
— Меня всегда будут звать Ворвань, — со слезами на глазах повторила Линда.
— И не забывай этого, — сказала Венди. — Потому что даже если ты будешь весить двадцать пять килограммов, ты все равно останешься вонючей китихой.

Вечером, после ванны, я пришла в спальню родителей. Мама, вытянувшись на кровати, читала книгу. Я с разбегу запрыгнула на кровать и легла рядом.
— Засыпаешь, да? — спросила она, ероша мои волосы.
— Немного…
— Тебе пора в постель.
— Еще минутку.
— Хорошо.
— Мам…
— М-м?
— Помнишь, как тогда шестиклассник обозвал Трейси китаезой?
— Помню.
— И как она врезала ему по носу, и больше он к ней не приставал…
— Ну да.
— В общем, если кто-то меня обзовет, я сделаю то же самое.
— А я бы не стала, — сказала мама.
— Это почему же?
— Потому что разумнее просто отшутиться.
— Я об этом как-то не думала.
— Человек, который способен посмеяться над собой, вызовет уважение, — сказала мама.
— В любом случае?
— Как правило… а почему ты спрашиваешь?
— Да так… у нас в классе есть девочка, которая всем позволяет над собой издеваться… как будто специально напрашивается.
— Тебе стоит представить себя на ее месте.
— Я никогда не буду на ее месте!
— Не будь так уверена, — мама сняла очки и вложила их в футляр.
— Пойду-ка я спать, — сказала я, наклоняясь за поцелуем.

(*) Бар-мицва (букв. «сын заповеди»), бат-мицва («дочь заповеди») - термины, применяющиеся в иудаизме для описания достижения еврейским мальчиком или девочкой совершеннолетия (как правило, 13 лет для мальчиков и 12 для девочек). (БСЭ)
(**) Соль Эпсома — английская горькая соль, сульфат магния, используется для водных процедур.
(***) Кавеса де Вака — испанский конкистадор. В 1528-35 гг. открыл южный участок Великих равнин и Скалистых гор, бассейн р. Рио-Гранде и северную часть Мексиканского нагорья.
Эрнандо де Сото — испанский конкистадор, который возглавил первую завоевательную экспедицию европейцев к северу от Мексики.

8

«Передай дальше…»

В среду утром у нас был тест по путешественникам — вопросы с несколькими вариантами ответов и задания на соответствие. Сразу после обеда миссис Миниш раздала проверенные работы. Я получила трояк. Я же знала, что забуду, кто такой де Вака, а кто де Сото, так оно и вышло. А еще я запуталась с Кортесом и Мексикой. Но по-настоящему меня расстроило то, что Венди и Кэролайн обе получили пятерки. А я видела, как Кэролайн списывала у Венди ответы. Иногда мне хочется, чтобы миссис Миниш наконец разула глаза.
Мисс Ротбелл вызвала нас в четверть второго, чтобы успеть порепетировать перед концертом. Она заставила нас выстроиться на сцене по росту. Я оказалась между Рошель, новенькой, и Линдой, а позади меня стояла Венди. Во время репетиции Венди то и дело тыкала меня пальцем и щипала, стараясь рассмешить, но я стояла с «каменным» лицом.
Мы спели каждую из колыбельных по два раза. Мисс Ротбелл, похоже, осталась довольна и отправилась переговорить с мистером Ванденбергом, который всегда играет на рояле на концертах. Вот бы его к нам учителем музыки вместо мисс Ротбелл. У него такие прикольные усы, он их постоянно подкручивает и любит пошутить.
Как только мисс Ротбелл отошла, Венди наклонилась ко мне и прошептала: «Никто не поет «груди», кроме Ворвани. Передай дальше…»
Я прошептала это Рошель, та — Донне, стоявшей с ней рядом.
Затем мистер Ванденберг заиграл марш, и мы стали смотреть, как в зал гуськом входят остальные классы. Когда все расселись по местам, мисс Ротбелл дунула в камертон, и мы замычали с закрытыми ртами вступление к «Колыбельной» Брамса. После Брамса мы спели еще две песни и наконец приступили к «Ветру с западного моря». Мисс Ротбелл дирижировала с таким видом, будто мы исполняли какую-нибудь знаменитую симфонию.
Во втором куплете, дойдя до строчки «припади… припади… к материнской груди…», все произнесли слово «груди» одними губами, кроме Линды. Линда спела его громко и четко, с раскатистым «гр» — так, как это делает мисс Ротбелл. Получилось как бы односложное соло. Остальные вступили со следующего слова, но к тому времени почти все в зале хохотали так, что заглушали наше пение. Линда стояла совершенно пунцовая.
Я бы расхохоталась прямо на сцене, если бы не мой шатающийся зуб. Потому что его вдруг не оказалось на месте. Нет, изо рта он не вывалился, но я чувствовала, как он перекатывается по языку. Я не знала, что делать. Оставлять его во рту было страшно — вдруг случайно проглочу, поэтому я выплюнула зуб в ладошку, потрогала языком пустоту на десне и ощутила привкус крови.
После концерта мисс Ротбелл сделала объявление.
— Все, кроме Линды, останутся завтра после уроков… и если подобное повторится еще раз, хороших оценок по музыке вам не видать!
Я так и знала, что она скажет чего-нибудь эдакое.
По дороге домой я показала выпавший зуб Трейси.
— Классный зуб, — одобрила она. — Как ты думаешь, сколько за него дадут?
— Не знаю, — ответила я. — В прошлый раз я получила четвертак.
— Я бы на твоем месте попробовала выпросить больше. У нас осталось не так уж много молочных зубов.
— Попробую, — согласилась я.
Я не знала, что сказать родителям в первую очередь: что завтра я остаюсь после уроков или что у меня выпал зуб. Я выбрала зуб и подала его папе.
— Очень мило, — он внимательно изучил его и передал маме.
— Не забудь положить под подушку, — сказала она.
— Не забуду.
Мама вернула мне зуб.
— В обед я прошлась по магазинам, — сообщила она, — и нашла тебе платье для бар-мицва. Оно в коробке у меня на кровати.
— Надеюсь, оно мне понравится, — сказала я.
— Надеюсь, оно тебе подойдет.
Платье оказалось коротенькой вязаной вещицей с крошечными рукавчиками, круглым вырезом и тремя полосками на юбке.
— Оно колется, — пожаловалась я, после того как мама заставила меня его примерить.
— Быть такого не может, — ответила мама. — Это акрил, а не шерсть.
Я поежилась.
— Оно колется везде и всюду.
— Наверное, внутри осталась этикетка. Потом я ее срежу.

Когда мама с папой пришли ко мне в комнату пожелать спокойной ночи, мама поинтересовалась:
— Ты положила зуб под подушку?
Я похлопала по подушке.
— А как же.
— Надеюсь, зубная фея прилетит, — сказал папа.
— Я тоже. Как вы думаете, может, она в этот раз оставит мне чек, а не наличные?
— Чек? — удивилась мама.
— Ну да, — я затеребила край одеяла. — На два доллара восемьдесят семь центов, выписанный на имя компании «Уинтроп Стэмп».
— Многовато за один маленький зубик, — возразил папа.
— Я знаю, — ответила я. — Но у меня осталось не так много молочных зубов, и я уверена, зубная фея поймет, если вы ей это объясните.
Мама с папой переглянулись.
— Мы постараемся передать твою просьбу, — пообещала мама. — А теперь ложись спать.

Следующим утром я полезла под подушку. Зуб исчез, и на его месте лежал вожделенный чек.
Папу я нашла в кухне: он выжимал апельсиновый сок. Я поблагодарила его и отправилась на поиски мамы. Услышав шум воды в ванной, я решила, что мама умывается, и толкнула дверь. Она оказалась незапертой.
— Мам, спасибо за… — я запнулась на середине фразы. Мама была не у раковины. Она сидела, сгорбившись, в углу ванной и курила! — Мам… что ты делаешь?
Мама выбросила «бычок» в унитаз, встала и помахала перед собой ладонью, разгоняя дым.
— Не смогла удержаться, — призналась она. — Мне было крайне необходимо перекурить.
— Ты же обещала… — начала я.
— Я обещала постараться, и я стараюсь!
— Но…
Мама выставила перед собой ладонь.
— Будь добра, собирайся в школу. У меня сегодня очень трудный день, и мне некогда будет тебя подвозить, если ты опоздаешь на автобус.
— А, кстати, — сказала я. — сегодня я остаюсь после уроков.
— Самое время, чтобы меня предупредить, — проворчала она, натягивая колготки.
— Я забыла сказать вчера вечером, потому что мерила платье, и думала о зубе, и вообще…
— Черт! — выругалась мама. — «Стрелка». Придется надеть брюки.
— И тем более, оставаться придется всему классу.
— Почему?
— Э-э… мы валяли дурака на музыке.
Мама заглянула в кладовку.
— Черт возьми… они в химчистке.
— Меня подвезет кто-нибудь из родителей, так что не волнуйся.
— Точно? — спросила мама, разыскивая другую пару колготок. — Потому что я могу вызвать такси.
— Нет, не надо… Венди сказала, меня подбросит либо ее мама, либо мама Кэролайн.
— Оставь записку для миссис Сэндмейер.
— Хорошо.
По дороге в школу я рассказала Трейси о чеке и о том, что теперь у меня хватит денег на покупку целой кучи пробников в «Уинтроп». Услышав это, Трейси принялась расшатывать два своих оставшихся молочных зуба.

9

«Так кто же все-таки выиграл?»

Когда мы вошли в класс, миссис Миниш велела нам поторапливаться и рассаживаться быстрее, потому что ей нужно собрать деньги на поездку. В следующем месяце мы едем в планетарий. Я была там уже четыре раза. Я знала, что миссис Миниш будет собирать деньги целую вечность, поэтому подтащила свой стул к парте Венди. Они с Кэролайн раскрыли перед собой пару учебников и делали вид, что с головой погружены в выполнение домашнего задания. На самом деле они составляли список. Они показали его мне.

КАК ПРИКОЛОТЬСЯ НАД ВОРВАНЬЮ
Зажимай нос, когда Ворвань проходит мимо.
Ставь ей подножки.
Толкай.
Пихай.
Щипай.
Заставляй ее говорить: «Я Ворвань, вонючая китиха класса 206».

Не успела я прочитать все целиком, как по интеркому попросили, чтобы кто-нибудь из класса зашел в канцелярию. Миссис Миниш подняла голову и сказала:
— Джилл, сбегай, будь добра.
Мисс Вальдез — секретарша любит, чтобы ее называли именно так, — вручила мне уведомление, которое нужно было подписать всем учителям пятых классов. Когда я вернулась, все уже произносили Клятву верности. Ожидая, пока они закончат, я стояла за дверью. Брюс все это время ковырялся в носу, что выглядело не очень патриотично.
После этого пора было строиться на физкультуру. Мне нравится наш физрук, мистер Уитнески — он одинаково обращается и с девочками, и с мальчиками. В это время года мы обычно играем в кикбол. У меня есть заветная мечта: идет нижняя половина последнего иннинга, двое из нашей команды выведены в «аут», все базы заполнены. Мы проигрываем три очка, и я отбиваю. Когда ко мне несется крутящийся в воздухе мяч, я бью по нему так точно и с такой силой, что он вылетает за пределы поля, у всех над головами. Это хоум-ран, и мы выигрываем. Команда радостно вопит, подхватывает меня на плечи и носит по полю, после чего меня всегда выбирают в игру самую первую. Конечно, такое ни разу не случалось, но я продолжаю лелеять надежду.
Когда мы шли по коридору, Кэролайн прошептала:
— Ты пропустила классное зрелище. Ворвань понесла Миниш деньги, и Венди подставила ей подножку. Ворвань брякнулась плашмя… а Миниш говорит: «Впредь постарайся быть осторожнее, Линда».
— А Ворвань что?
— Ничего… а ты как думала?

Вернувшись домой, я сразу позвонила Трейси.
— Что вас заставила делать мисс Ротбелл? — спросила она.
— Нам пришлось писать: «Вчера я поступил очень грубо. Я больше не буду плохо вести себя на музыке».
— Сколько раз?
— Сто.
— Бр-р!
— Можешь повторить еще раз. Слыхала, что случилось на физре?
— Нет… а что?
— Ну… Майкла и Рошель выбрали капитанами.
— Ага…
— Я попала в команду Майкла, а Венди и Ворвань — в команду Рошель. Ворвань выбрали самую последнюю.
— Ну еще бы.
— Так вот… когда я первый раз принимала мяч, я отбила его прямо на Ворвань… не специально или еще как… просто так получилось, понимаешь?
— Ну да…
— И, наверное, кто-то другой просто поймал бы мяч, и я бы вышла в «аут», но Ворвань его упустила…
— И?
— Повалилась на спину.
Трейси рассмеялась.
— Венди на нее как заорет: «Ты тупая, идиотка, вонючая китиха»… Она же так любит выигрывать.
— Я знаю.
— А Ворвань давай реветь, типа, я не виновата, хвататься за живот и стонать: «Она стукнула меня прямо в живот, о-о-о!»
— А потом что?
— А потом мистер Уитнески выскочил на поле и говорит: «Линда, тебе больно?», а Ворвань ревет еще сильнее, как умирающая слониха. И все талдычит ему, что я сделала это нарочно… что целилась точно в нее… как будто мне стоит только стукнуть по мячу — и он полетит, куда мне захочется.
— Дохлый номер, — заметила Трейси.
— Я так и сказала мистеру Уитнески.
— И он поверил?
— Сомневаюсь, потому что после этого он обратился именно ко мне, а я уже была в безопасности на второй базе… и говорит: «Джилл, отведи, пожалуйста, Линду в медпункт».
— О нет!
— О да! Я говорю: «Мистер Уитнески, я же на базе!»
— Так он не дал тебе пробежать?
— Ни фига подобного! Он сказал: «Кто-нибудь пробежит вместо тебя», и следующее, что я вижу, — Кэролайн послали на мое место. А меня припахали вести вонючую китиху в медпункт.
— Ну-ну, дальше…
— Ну… первым делом она заявляет: «Почему ты всегда дразнишься?» Я говорю: «Да не дразню я тебя», а она опять: «Нет, дразнишься. И ты, и твои подружки. Я же тебе ничего не сделала». Я говорю: «Тебе кажется», а она: «Когда-нибудь ты пожалеешь. Я тебе отплачу». «Уже боюсь», — говорю, а она мне: «Тебе и нужно бояться». «Ага… — говорю, — прям вся трясусь от страха», и тут она выдает: «Я тебя ненавижу!»
— Так и сказала?
— А то. Пришли мы в медпункт, и она снова заревела. Медсестра спрашивает: «Где болит?», Ворвань говорит: «В животе». Тогда медсестра уложила ее на кушетку и сунула ей в рот градусник, хотя я сказала, что ее стукнуло мячом и у нее нет температуры. Но медсестре пофиг на мои слова, ей просто нравится совать людям в рот градусники. Я это знаю, потому что когда вывихнула палец, она первым делом стала мерить мне температуру. Так вот, пока Ворвань лежала с градусником во рту и не могла говорить, я спросила: «Можно я пойду?», и медсестра сказала: «Да, дорогая… и спасибо, что привела ее».
— Так кто же все-таки выиграл? — поинтересовалась Трейси.
— Они… со счетом десять - два.

Вечером я битый час мучилась с математикой. Я должна щелкать математику как орешки, поскольку мой папа налоговый адвокат, а мама работает с компьютерами. Не понимаю, почему мне так трудно решать арифметические задачи. Папа объяснил мне три штуки, но он ставит задачи не так, как нам положено, поэтому пусть даже ответы получились правильные, миссис Миниш все равно перечеркнет некоторые из них как неверные. Но я сделала все, что могла, а мама с папой всегда говорят, что именно это и важно.

На следующее утро, войдя в автобус, Линда остановилась рядом с моим сиденьем и заявила:
— Ты бы видела мой живот… он весь черно-синий.
— Ну конечно.
— Правда-правда. Маме пришлось отвести меня к врачу.
— И что?
— Он сказал, что ты вышибла из меня дух.
— То-то я вчера унюхала какую-то вонь! — я повернулась к Трейси, и мы покатились со смеху. Наверное, никто никогда не говорил Линде, что проще всего отшутиться.

После естествознания миссис Миниш велела девочкам построиться по алфавиту.
— Мы идем в медпункт взвешиваться.
Все застонали. Нас взвешивают каждую осень и каждую весну. Если бы я знала, что это будет именно сегодня, я бы плотно позавтракала и надела рыбацкий свитер — самую тяжелую вещь в моем гардеробе.
Я стояла первой в ряду, за мной Донна Дэвидсон, а за ней Линда. Венди и Кэролайн стояли почти в самом конце, потому что их фамилии начинаются с Р и Т.
Когда мы пришли в медпункт, медсестра сказала:
— Снимите, пожалуйста, обувь, — и вызвала по списку: — Джилл Бреннер.
— Здесь, — отозвалась я.
Разуваться я не стала, понадеявшись, что медсестра не заметит. С кроссовками я буду весить на килограмм больше, и ей не придется читать мне лекцию о том, что я вешу ниже нормы и мне нужно каждый день пить солодовый коктейль.
— Джилл, сними, пожалуйста, обувь.
— Не могу.
Медсестра странно посмотрела на меня.
— Почему?
— Я обещала маме, что не буду разуваться. Когда я стою босиком, у меня мерзнут ноги.
— Это всего лишь на минутку.
— Если я разуюсь, то заболею.
— Джилл… прекрати дурить и снимай обувь.
Я вздохнула, сбросила кроссовки и встала на весы. Хорошо бы мне весить хоть на пару килограммов больше нормы.
— Хм-м… — протянула медсестра, двигая гирьку по рейке. — Тридцать с половиной.
Я улыбнулась ей, показывая, насколько я довольна. Она сверилась с картой.
— Прирост невелик… всего-то двести граммов по сравнению с прошлой весной.
— Ну, — ответила я, — наверное, мне просто везет, потому что я все время ем.
— Тебе нужно постараться набрать вес. Мне бы хотелось, чтобы ты весила примерно тридцать три килограмма. Может, тебе начать каждый день пить солодовый коктейль?
— Хорошо… — сказала я, шагая с весов. Я ни разу в жизни не пила солодовый коктейль, но то, о чем медсестра не знает, ей не повредит.
Донна Дэвидсон медсестру порадовала, у нее идеальное тело — как говорится, ни прибавить, ни отнять.
Следующей шла Линда. Я нарочно тянула время, надевая кроссовки, и слышала все, от первого слова до последнего.
— Линда, тебе уже лучше? — спросила медсестра.
— Да.
— Отлично… давай-ка посмотрим… о боже, сорок один килограмм… для твоего роста это слишком много.
— У меня крупные кости, — возразила Линда.
— Все равно, согласно моим записям, тебе следует похудеть.
— Я на диете.
— Что ж, это уже шаг в верном направлении. И помни — никаких сладостей.
— Я знаю.

После обеда мы вышли на улицу прыгать через скакалку, и Донна научила всех считалке, которую она пела в конном лагере самому толстому вожатому.

«Что шумите, дети?
Ворвань на диете!
Зачем она худеет?
Наверное, жиреет.
Жиреет!
Жиреет!
Жиреет!
БДЫЩЬ!»

Брюсу, похоже, больше всех понравилось прыгать под считалку Донны. Хотя ему она подходит как никому другому, потому что Брюс весит чуть ли не полцентнера, и когда прыгает, все его тело трясется, как желе. Вот кому не мешало бы сесть на диету.
Линда не стала ждать своей очереди прыгать. Она убежала в школу и не выходила оттуда всю перемену.

10

«Не сумасшедшая… просто другая».

— Я считаю, вы должны знать: мистер Машинист показывает по всей Затерянной Долине фотки, которые он сделал на Хеллоуин, — сказала нам Венди по дороге домой. В автобусе они с Кэролайн сидели напротив.
Я переглянулась с Трейси. Мы и думать об этом забыли.
— Но не волнуйтесь, — продолжила Венди. — Он сфоткал только ваши спины, а с наволочками на головах вас вообще никто не опознает.
— Ты видела фотографии? — спросила я.
— Вчера вечером… он сам их принес, — сообщила Кэролайн. — Когда он приперся к нам домой, я сказала ему, что не знаю, кто это, хотя там торчали Трейсины перья.
— Там были мои перья? — переспросила Трейси.
— Все нормально, — сказала Венди и взглянула на Кэролайн так, что та замолчала и отвернулась к окну. — Никто вас не выдаст. Поверьте!
Теперь главное — не рассориться с Венди, подумала я. Только бы она говорила правду.
Сойдя с автобуса, мы с Трейси, как обычно, остановились у почтовых ящиков. Мне пришло письмо из компании «Сьюпериор Стэмп». Наверное, пробники, которые я заказывала в прошлом месяце.
— Как ты думаешь, мистер Машинист ведь не узнает, кто мы? — спросила Трейси.
— Конечно, нет, — ответила я. — Ты же слышала Венди.
— Наверное, ты права. Но с этой минуты, как только позвонят в дверь, я буду падать в обморок.
— Я тоже.
— Слушай, я тебе попозже звякну. Мне сегодня к зубному.
— Может, он выдерет тебе молочный зуб, и тогда ты попросишь чек?
— Может быть.
— Удачи.
— Спасибо, — сказала Трейси. — Мне она не помешает.
Не успела я войти в дом, как Кенни заявил:
— Прикинь, миссис Сэндмейер в субботу улетает в Швейцарию.
Я бросила почту на столик в прихожей и побежала в кухню.
— Это неправда, — сказала я. — Вы нас не оставите.
Миссис Сэндмейер обняла меня одной рукой.
— Ну, ну… всего-то на три недели.
— Три недели! Мы не проживем без вас три недели!
— Конечно, проживете.
— А кто будет за нами присматривать? — спросила я.
— Ваши мама с папой что-нибудь придумают.
— Не понимаю, почему бы вам не подождать до лета, когда мы уедем в лагерь.
— Потому что моей матери исполняется восемьдесят пять лет, — объяснила миссис Сэндмейер, — и я хочу приехать на ее день рождения.
— Вашей матери? Я и не знала, что у вас есть мать.
— У каждого есть мать, — сообщил Кенни. Я мельком покосилась на него.
— Вы понимаете, о чем я, — сказала я миссис Сэндмейер. Я никогда не думала о ней, как о чьей-то дочери.
— Мама — замечательная женщина. Она живет в Цюрихе с моей сестрой, и я решила, что не хочу пропустить ее день рождения.
— Спорим, родители вызовут бабушку, — вставил Кенни, загребая пригоршню картофельных чипсов.
— О нет! — воскликнула я. — Только не бабушка на три недели!
— Или позвонят в агентство «Кэрол», — продолжил Кенни.
— Это еще что?
— Самая большая организация нянь в мире. Находится в Лос-Анджелесе. У них работают восемьсот дипломированных нянь.
— С какой стати маме звонить в калифорнийское агентство, если мы живем в Пенсильвании?
— Не знаю.
— Кенни Бреннер… ты своими фактами меня достал!
Я ушла к себе в комнату. Если бабушка заявится, я на три недели перееду жить к Трейси. Бабушка нервирует меня так, что от одного ее присутствия начинается расстройство желудка. Однажды мама не смогла найти никого, кто бы с нами посидел, и бабушка приехала на неделю. И она не разрешала нам с Кенни заниматься нашими обычными делами, например, кататься на велосипеде или на роликах — боялась, что мы расшибемся. А еще меня реально бесило то, что она заставляла меня надевать шапку и перчатки, когда на улице стояла несусветная жара.
Я уселась за стол и вскрыла письмо из филателистической компании. Там было написано:

«Дорогой друг!
Что случилось? Мы заметили, что сумма Ваших последних приобретений в среднем не превышала 35 центов из каждой коллекции. Мы бы не хотели отнимать у Вас время, предлагая подборки марок, которые вызывают у Вас столь мало интереса.
Ждем Вашего ответа. Расскажите, какие коллекции Вас бы заинтересовали.
Пожалуйста, напишите Ваши предложения на обратной стороне письма.
С уважением,
Компания Сьюпериор Стэмп».

Я перевернула письмо и написала ответ.

«Дорогая Компания Сьюпериор Стэмп!
Если бы вам выдавали на карманные расходы по 50 центов в неделю, вам бы тоже было сложно заказывать много марок. К тому же, вы не единственная филателистическая фирма, с которой я веду дела. И даже не моя любимая.
Половина марок, которые вы присылаете, не помещаются в мой альбом «Мастер Глобал». Поэтому радуйтесь, что вообще что-то с меня имеете.
Без уважения,
Джилл Бреннер».

Как только родители ступили за порог, я спросила:
— А когда миссис Сэндмейер улетит в Швейцарию, к нам приедет бабушка?
Мама, поведя плечами, скинула пальто.
— И почему ты не сказала нам, что миссис Сэндмейер берет отпуск? — мама направилась в спальню, я пошла за ней следом.
— Потому что она хотела сказать вам сама, — ответила мама. — До вчерашнего дня ничего толком не было известно. Джилл, пожалуйста… я бы хотела принять душ, а потом мы поговорим, хорошо?
Я кивнула и присела на мамину кровать. Когда шум воды стих, я встала перед дверью ванной и спросила:
— Так бабушка все-таки приедет или нет?
Мама открыла дверь. Она была замотана в полотенце и расчесывала волосы.
— Нет… не думаю, что она выдержит с нами целых три недели.
Я не смогла удержаться и отвернулась, скрывая улыбку.
— Тогда кто?
— Что «кто»?
— Кто будет за нами присматривать?
— Большая Моди.
— Большая Моди?! — я не верила своим ушам. Большая Моди — бабушкина сестра, но они полные противоположности. Они не разговаривают друг с другом уже десять лет, с тех пор как Большая Моди переехала к своему приятелю Альфреду. — Она правда приедет?
— Угу. Я говорила с ней сегодня утром.
— И Альфред тоже приедет?
Альфред — потрясный иллюзионист. У него есть такой фокус, когда он разрезает грейпфрут, а внутри лежит банкнота в один доллар.
— Альфред не может бросить работу, так что Большая Моди приедет одна.
— А что скажет бабушка?
— Ну… — протянула мама, — с чего бы ей об этом знать. Она в Питтсбурге, а Большая Моди в Нью-Йорке. Подай мне халат, пожалуйста.
Я подошла к шкафу и достала ее любимый халат — розовый, с дыркой на рукаве. Я подала халат маме и пошла в гостиную.
Кенни с папой играли в шахматы.
— Слышали, кто приезжает? — спросила я. — Большая Моди.
Кенни кивнул и сделал ход слоном.
— Я думала, она у нас сумасшедшая, — я встала за спинкой папиного стула и принялась почесывать папе спину. Папа это очень любит.
— Не сумасшедшая… — ответил он, — просто другая… м-м-м, как приятно.
— Потому что у меня отрастают ногти! — я показала ему руки. — Видишь… скоро они будут длиннее кончиков пальцев.
Позже позвонила Трейси.
— Отсутствие вестей — хорошая весть, — сказала она. — Мистер Машинист еще не показывался.
— И если он нас еще не опознал — мы спасены.
— Возможно, ты и права, — ответила она.
И мы хором добавили:
— Надеюсь.

11

«Просто не верится, что мой класс мог так поступить».

В школе стало не так скучно, как раньше.
Венди и Кэролайн наделали копий своего списка «Как приколоться над Ворванью» и в понедельник утром раздали их всему классу.
Мы заставляли Линду говорить: «Я Ворвань, вонючая китиха класса 206», перед тем как пропустить ее в кабинку в туалете, перед тем как разрешить попить воды из фонтанчика, съесть обед или сесть в автобус, чтобы уехать из школы домой. Заставить ее было проще простого. По-моему, она сделала бы все, что ни скажи. Некоторые люди сами по себе вызывают у вас желание проверить, насколько далеко вы можете зайти.
Через пару дней она стала говорить: «Я Ворвань, вонючая китиха класса 206» уже безо всякого принуждения. Говорила, прежде чем попить из фонтанчика, сходить в туалет, сесть в автобус, выйти из автобуса, а в обед говорила, прежде чем начать есть.
— Очень хорошо, — похвалила ее Венди. — За это ты получишь награду. Поцелуешься с Брюсом Бонавентурой.
Брюс вовсе не горел желанием целоваться, поэтому Робби и Ирвину пришлось гоняться за ним по классу, а потом держать, пока Венди и Кэролайн подтаскивали к нему Линду.
Брюс завопил:
— Если она притронется к моим губам, я в нее плюну… ей-богу, плюну!
Тогда мы сошлись на том, что Линда поцелует Брюса в щеку. Если хотите знать мое мнение — ей понравилось.
В четверг мы заставили Линду показать мальчишкам трусы. Она не слишком рвалась их показывать, поэтому Кэролайн удерживала ей руки за спиной, а Венди задирала юбку.
Ирвин подобрал для Линды несколько прозвищ в «Словаре английского языка Рэндом Хаус», который миссис Миниш держит в углу на специальном столике. Он мастер выискивать такие штуки: может точно назвать страницу, на которой будут нужные слова. Мы называли Линду «дебелой», «плотоядной» и «непотребной». Я понятия не имела, что это такое, но слова звучали классно.
В пятницу Венди принесла в школу маленькую шоколадку, завернутую в золотистую фольгу, из набора «Барричини», который кто-то подарил ее матери. После обеда Венди показала шоколадку Линде.
— За этим муравьем в шоколаде моему папе пришлось проехаться до самого Нью-Йорка.
Мы сгрудились вокруг парты. Венди развернула шоколадку и поднесла ее к лицу Линды.
— Ты съешь этого муравья, Ворвань.
— Нет, не съем… и ты меня не заставишь.
— Спорим? — предложила Венди.
— Я могу отравиться и умереть, и тогда у тебя будут большие неприятности.
— Я не прочь рискнуть, — ответила Венди.
Линда плотно сжала губы и замотала головой, издавая такие звуки, будто она смертельно задыхается.
Венди передала шоколадку мне и сказала:
— Кэролайн, держи ее за руки.
Хорошо, что Кэролайн такая сильная, потому что Линда отбивалась не на жизнь, а на смерть. Кэролайн завернула ей руки за спину, и Венди тут же зажала Линде нос, заставляя ее открыть рот. И как только она это сделала, я сунула ей в рот шоколадку.
— А теперь жуй и глотай! — приказала Венди, ладонью зажав Линде рот, чтобы та ничего не выплюнула.
На наших глазах Линда, зажмурившись, прожевала и проглотила конфету. Венди отпустила ее и затянула:
— Ворвань съела муравья… Ворвань съела муравья…
Мы все подхватили, окружая парту кольцом. Даже Рошель, которая обычно не обращает на нас никакого внимания, наслаждалась зрелищем.
Минуту спустя Линда странно позеленела, громко рыгнула, и ее вырвало на парту и на пол. Венди побежала за миссис Хорват. Увидев беспорядок, миссис Хорват велела мальчишкам сходить за сторожем.
К тому времени Линда уже рыдала:
— Они заставили меня съесть муравья!
— Постарайся успокоиться, — сказала ей миссис Хорват. — Я отведу тебя в медпункт.
Если вам случается наблевать в школе, вас автоматически отправляют домой до конца дня. Поэтому Линда в тот день на уроки не вернулась. Вместо нее пришел мистер Николс.
— Миссис Миниш, кажется, у нас небольшая проблемка, — начал он, сделав вид, что обращается исключительно к ней, но при этом глядя на нас. — Линда Фишер сказала, что ваши ученики заставили ее съесть покрытого шоколадом муравья. Более того, она заявила, что муравья втолкнули ей в глотку, чем вызвали рвоту.
— Что ж… для меня это довольно неожиданно, мистер Николс, — ответила миссис Миниш. — Просто не верится, что мой класс мог так поступить.
— Мне тоже, — сказал мистер Николс. — И тем не менее…
Я подумала: а вдруг такие вещи заносят в личное дело, из-за чего потом тебя не берут в колледж?
— Я уверена, что этому есть разумное объяснение, — сказала миссис Миниш. — Кто-нибудь расскажет нам, что произошло?
Венди подняла руку.
— Да, Венди?
— Думаю, я могу объяснить, — начала Венди. — Видите ли, Линда сидит на своей диете и не ест ничего, кроме сыра и сельдерея… так что, естественно, мне не стоило предлагать ей шоколадку, — Венди посмотрела на миссис Миниш.
— Продолжай, — сказала та.
— Ну… Линда как будто сошла с ума. В смысле, ей так сильно хотелось мою шоколадку… поэтому я сказала, что это муравей в шоколаде… Я думала, ей расхочется ее есть, когда она это услышит, — Венди замолчала и огляделась по сторонам.
— Да… — сказал мистер Николс.
— Но Линда мне не поверила… поэтому я сказала ей, что мой папа специально ездил за этими муравьями в Нью-Йорк, что их любит вся моя семья, и от них сильно толстеют. Но она мне все равно не поверила, поэтому я в конце концов дала ей кусок шоколадки, и когда она ее съела, спросила, вкусный ли был муравей, и после этого ее на все тут вырвало.
— Так это был не муравей? — спросил мистер Николс.
— Да нет, обыкновенная конфета из «Барричини».
— Понятно.
— У Линды богатое воображение, — добавила Венди.
Только Венди может преспокойно сидеть и врать мистеру Николсу, как будто он не директор школы, а так, погулять вышел.
— Я знала, что объяснение непременно найдется, — сказала миссис Миниш.
— Ну что ж… Спасибо за содействие, — мистер Николс направился к двери.
— Всегда пожалуйста, — ответила миссис Миниш.
Когда мы с Трейси остановились забрать почту, накрапывал дождь. Писем для нас не было, так что мы побежали по домам.
— Сегодня мы повезем собак к ветеринару, — сказала Трейси. — Значит, до завтра.
— Не до завтра, — возразила я. — Мы идем на бар-мицва.
— А… я и забыла.
— Тогда до воскресенья.
— Точно.

Когда родители вернулись с работы, папа сказал, что у него был очень трудный день, и попросил немного почесать ему спину. Я ответила: «С удовольствием» и добавила: «Мои ногти скоро отрастут настолько, что их можно будет подпиливать».
После душа мама пришла в гостиную с двумя бокалами «Кровавой Мэри». Она подала один бокал отцу и плюхнулась на диван.
— Джилл, принесешь мне почту?
— Не вопрос.
Я сходила к столику в прихожей и вернулась со стопкой писем. Мама перебрала их и вздохнула:
— Счета и снова счета… — она вынула из стопки желтый конверт. — Интересно, что это? — она оторвала клапан, заглянула в письмо и охнула: — О боже… — после чего пару раз выругалась. Мама не стесняется в выражениях. Она даже не запрещает нам с Кенни употреблять такие слова дома, лишь бы мы понимали, что не все относятся к этому одобрительно. Наверное, именно поэтому большинство моих знакомых так любят ругаться — потому что их родители делают из этих слов невесть что. Со мной все иначе. Мне не нужно каждый день орать их в школьном автобусе, поскольку я могу ругаться, когда мне захочется.
— Гордон… взгляни-ка на это… — мама подала папе письмо. Я прочитала его поверх папиного плеча, не переставая почесывать ему спину.

«В день Хэллоуина, вечером, два подростка набросали в мой почтовый ящик тухлых сырых яиц.
Порча корреспонденции и вмешательство в ее доставку является федеральным преступлением. Одного из этих подростков опознали как вашего ребенка.
Предлагаю вам связаться со мной немедленно.
Уильям Ф. Машинист».

Я замерла. Мама держала в руках фотографию, на которой были изображены со спины двое детей. Они убегали. У одного из них из-под куртки торчали перья. Второй придерживал рукой шляпу. Без сомнения, это были я и Трейси.

12

«Ты реально влипла в историю».

— Мы сделали это, только потому что он такой вредный… он ненавидит детей… он даже для ЮНИСЕФ не даст ни цента… — повторяла я всем и каждому. После обеда Трейси и ее родители сидели со мной, мамой и папой в нашей гостиной. Мистер Машинист им тоже прислал записку с фотографией.
Трейси плакала.
— Вы же понимаете, что поступили нехорошо, правда, девочки? — спросил мой папа.
Трейси кивнула.
Я сказала:
— С одной стороны, мы поступили нехорошо, но с другой, он действительно все это заслужил.
— Мы всегда старались учить Трейси поступать правильно, — сказала миссис Ву. — Мы всегда ей доверяли.
От этих слов Трейси заплакала еще сильнее.
— Я не хочу в тюрьму!
Я принесла ей упаковку платочков.
— Пап, ты ведь не дашь посадить нас в тюрьму, да? — спросила я.
— Никто в тюрьму не сядет, — пообещал он. — Но вам придется ответить за последствия.
Мама, доктор Ву и миссис Ву согласно закивали.
— Нам лучше позвонить мистеру Машинисту и узнать, что у него на уме, — предложил доктор Ву.
Папа отправился к телефону. Понять что-либо по его фразам было невозможно — наверное, в основном говорил мистер Машинист.
— Что он сказал? — спросила мама, когда папа повесил трубку.
— Он сказал, что не будет обращаться в полицию, если девочки признаются в том, что сделали, и продемонстрируют ему свое раскаяние.
— Продемонстрируют раскаяние… это как? — спросила я.
— Он уже отмыл почтовый ящик, — ответил папа, — с этим мы опоздали. Но у него во дворе полным-полно опавших листьев, которые нужно сгрести и уложить в мешки.
Со всеми этими деревьями в Затерянной Долине у мистера Машиниста во дворе, должно быть, миллионы листьев, подумала я. А то и миллиарды.
— Когда? — спросила мама.
— Он хотел, чтобы они пришли завтра, но я объяснил, что мы заняты, поэтому мы договорились на воскресенье, — сказал папа.
— Воскресенье! — воскликнула я. — Мой единственный свободный день на этой неделе! По-твоему, это справедливо?
— Думаю, да, — отрезала мама. — В конце концов, он мог сперва позвонить в полицию.
— Я тоже считаю, что это справедливо, — вставила миссис Ву.
— И, возможно, — добавил папа, — так вы уясните себе, что не вправе решать, кто чего заслуживает в этом мире.
После того как Трейси и ее родители ушли, я поднялась на второй этаж готовиться ко сну. Кенни в ванной надраивал зубы. Закончив отплевываться, он заявил:
— А я все слышал! Ты реально влипла в историю.
— Не лезь не в свое дело, — ответила я. — И сотри со столешницы пасту.
Кенни провел полотенцем вдоль раковины.
— Надеюсь, ты любишь сгребать листья. Если бы ты осталась дома, как я, ты бы так не вляпалась.
— Блин, заткнись, придурок, а то получишь в морду!
Он гоготал всю дорогу до своей комнаты.
Забравшись в постель, я стала думать: кто же нас сдал? Наверняка Ворвань, больше некому! Она грозилась отплатить мне — вот и отплатила.

13

«Ты согласна весь день ходить и чесаться?»

На бар-мицва мы выехали с опозданием, и все из-за Кенни: он не хотел надевать пиджак и галстук. «Если мне нельзя пойти в джинсах и футболке, я останусь дома!» — заявил он.
Папа нечасто повышает голос, но уж если орет, его слышно в доме Трейси, а то и дальше. После этого он несколько дней хрипит и отпаивается чаем с медом. Кенни понял намек и нацепил новенький пиджак с галстуком, не переставая ныть, что не может глотать и вообще задохнется насмерть.
Я собралась быстрее всех и, пока остальные шумели и суетились, сооружала себе на кухне сандвич с арахисовым маслом, на случай если мне не понравится еда на бар-мицва. Я завернула его в фольгу и положила в сумочку.
До синагоги в Нью-Джерси мы добрались в двенадцатом часу. Припарковаться было негде, поэтому папа высадил нас у входа и поехал вокруг квартала.
Синагога стояла на вершине холма, и пока мы взбирались по ступеням, мама заметила:
— Послушай, Джилл… нельзя же весь день ходить и чесаться, это просто некрасиво.
— Ничего не могу поделать, — ответила я. — Ты сама купила мне такое чесучее платье.
— Теперь уже поздно что-то менять. Постарайся отвлечься и думать о чем-нибудь другом.
— Постараюсь, — заверила я, но как только мама отвернулась, я быстро почесалась.
— Мы прошли тридцать семь ступенек, — объявил Кенни, когда мы забрались на холм.
Только Кенни может в такое время заниматься подсчетами!
— Ничего себе… — сказала мама. — Неудивительно, что я так запыхалась, — она толкнула дверь, и мы вошли внутрь.
Я огляделась по сторонам.
— Ого… вот это громадина.
— Да уж, это точно, — сказала мама. — Здание просто гигантское.
— Да, но это не самая большая синагога в мире, — сообщил нам Кенни. — Самая большая находится в Нью-Йорке, на Пятой авеню, и называется «Замок Эману-Эль». Она вмещает шесть тысяч человек.
— Мам, пожалуйста, скажи этому маленькому компьютеру, чтобы он сегодня держал свои факты при себе.
— Кенни рассказывает очень интересные вещи, — возразила мама.
— Во-во…
— Только не для меня, — пробурчала я.
— Не спорьте… нам нужно найти молельный зал, — сказала мама. — Мы и так уже опоздали.
Мы обошли все кругом и подошли к человеку, стоявшему в дверях. У него были румяные щеки и цветок в петлице. Он улыбнулся маме и протянул ей молитвенник. Потом он приложил палец к губам, как будто мы с Кенни не соображали, что нужно вести себя тихо. Мы прошли вслед за мамой в зал.
Уоррен стоял на возвышении. Выглядел он так же мерзко, как и всегда, за исключением волос. Волосы смотрелись еще хуже. Обычно они свисают ему на глаза, но сегодня были разделены на пробор и, похоже, набрызганы лаком.
Увидев, как мы на цыпочках пробираемся в зал, Уоррен умолк, оборвав молитву на полуслове. Все обернулись посмотреть, на кого он уставился. Мама попыталась выдавить улыбку, но, усаживаясь в последнем ряду, уронила на пол сумочку. Вместо ремешка у той была металлическая цепочка, поэтому раздалось громкое звяканье. Мама наклонилась и подняла ее. У мамы было такое странное выражение лица, я его сразу узнала. Оно означало: вряд ли я переживу это без сигареты. Я с полпинка угадываю, о чем думает моя мама.
Уоррен снова стал читать молитву, но, видимо, забыл, на чем остановился, потому что начал запинаться и мямлить, пока раввин не ткнул пальцем и не подсказал пару слов. Я здорово удивилась, увидев, что Уоррен читает на иврите. В прошлый раз, когда он приезжал к нам в гости, я показала ему свою книгу, «Стихи для Джона», и он спотыкался на каждом слове, где было больше двух слогов, а книга-то была на английском! (*)
Через несколько минут в зал вошел папа, и Уоррен снова остановился. На этот раз все не только обернулись, но и зашушукались. Папа сел рядом со мной — явно сконфуженный, потому что у него покраснел затылок. И тут расчихался Кенни. Ладно бы он чихал один раз, как все нормальные люди, — нет, он чихает двадцать-тридцать раз подряд.
Я знала, что мне нельзя смеяться. А еще знала, что если посмотрю на Кенни, то непременно рассмеюсь, поэтому я уставилась прямо перед собой, в затылок какой-то девочке. У нее была голова, как у Линды Фишер, такой же картофелеобразной формы, и волосы такие же рыжевато-бурые и завивались на кончиках. Во всяком случае, теперь мне было чем занять мысли, чтобы не слушать, как Уоррен толкает свою дурацкую речь — типа того, как он благодарен всем, кого знает.
После службы мы отправились на банкет в загородный клуб мистера Винклера. Когда мы вошли в вестибюль, женщина за стойкой спросила нашу фамилию.
— Бреннер, — ответил папа.
— Ах, да, — она выудила из стопки несколько белых карточек и подала их папе. Папа отдал одну мне, одну Кенни.
— Что это? — спросил Кенни.
— Здесь написано, за какой стол тебе садиться, — объяснила мама.
— То есть нам с Кенни нельзя сесть вместе с вами? — спросила я.
— Мы сидим за столом номер девятнадцать, — сказал папа.
— А я за столом номер один, — сказал Кенни.
Я посмотрела на свою карточку.
— И я за столом номер один.
— Наверное, вся молодежь сидит вместе, — предположила мама.
— Но я бы лучше села с вами, — возразила я. — Вдруг мне не понравится то, что там нужно будет есть?
— Тогда просто скажешь: нет, спасибо, — сказал папа. — Никто тебя насильно кормить не будет.
— Надо было тебе притащить с собой арахисовое масло, — заржал Кенни, — тогда бы ты не переживала.
— Заткнись, мелкий паршивец!
— Ничего страшного не случится, если ты попробуешь что-нибудь новое, — сказал папа.
— Послушай, Джилл… — вмешалась мама, — ты не обязана ничего есть. Если ты голодная — это твои трудности. А теперь я иду в туалет… пойдешь со мной?
— Да, — я больше не желала стоять тут и разговаривать о еде. Хорошо, что я тайком принесла с собой сандвич.
По пути в туалет мы прошли через огромную комнату, уставленную круглыми столиками. В центре каждого столика красовался букет из голубеньких и беленьких цветочков.
— Ты только взгляни! — сказала я. — Голубые ромашки… Я и не знала, что такие бывают.
— Их покрасили, — сказала мама.
— Правда?
— Чтобы они гармонировали со скатертью.
— Вот это банкет! — восхитилась я. — Уоррен, как пить дать, получит целую тонну подарков!
— Наверное, да…
— Сотни уж точно.
— Возможно.
— Везет же некоторым. Вот бы мне тоже пройти бар-мицва!
— Это необязательно означает шикарные банкеты и кучу подарков, Джилл.
— Необязательно?
— Нет… важна сама церемония, традиция зачитывать отрывки из Торы.
— А…
Мы вошли в дамскую комнату и заняли соседние кабинки. Я видела мамины ноги — казалось, она пританцовывает.
Когда мы вышли, какая-то женщина перед зеркалом красила губы помадой. Рядом с ней стояла та девочка с картофелеобразной головой, только на этот раз мне был виден не только ее затылок — в зеркале полностью отражалось лицо, включая грязно-серый зуб. Я от неожиданности шумно втянула в себя воздух.
— Что такое? — спросила мама.
Я едва заметно качнула головой и прошептала:
— Ничего.
Могла бы сообразить, что двух абсолютно одинаковых голов не бывает. Могла бы догадаться, что это Ворвань.
— Мне нужно поправить прическу, — мама встала рядом с той женщиной — должно быть, миссис Фишер.
Линда развернулась кругом и оказалась лицом к лицу со мной. Мы уставились друг на друга. По-моему, при виде меня она удивилась не меньше. Никто из нас не проронил ни слова.
Миссис Фишер закончила мазать губы помадой и принялась красить ресницы. Мама волновалась только за прическу. Она подняла повыше карманное зеркальце, чтобы посмотреть на обратную сторону головы. Оставшись довольной, она убрала щетку в сумку, достала флакончик блеска для губ, нанесла немного на губы, и они заблестели. После этого она повернулась к миссис Фишер и сказала:
— У вас знакомое лицо… мы уже где-то встречались?
Мне захотелось хватить маму за руку и утащить ее из туалета, пока не стало слишком поздно. Почему из всех людей ей вздумалось заговорить именно с миссис Фишер?
— Я как раз об этом думала, — сказала миссис Фишер.
— Откуда вы? — спросила мама.
— Мы живем в пригороде Филадельфии.
— И мы тоже! — воскликнула мама. — В Рэдноре.
— Что ж… видимо, поэтому мы знаем друг друга. Я тоже там живу… в Затерянной Долине.
— Какое совпадение! — сказала мама. — Мы живем совсем рядом, за Крествью-драйв.
— Разве не удивительно? — сказала миссис Фишер. — Повстречаться не где-нибудь, а здесь...
— Вы родственники Винклеров? — спросила мама.
— Нет, мы с Пэг в колледже были соседками по комнате.
— А мой муж вырос вместе с Гарольдом.
— Надо же, как забавно!
Лично я не видела в этом ничего забавного.
— Меня зовут Энн Бреннер, — мама протянула миссис Фишер руку для рукопожатия. — А это моя дочь Джилл.
Миссис Фишер потрясла мамину руку и одарила меня улыбкой. Я приготовилась к тому, что меня вот-вот начнут знакомить с Ворванью.
— Я Дженис Фишер, а это моя дочь Линда.
Сейчас начнется…
— Вы наверняка знаете друг друга, — сказала мама.
— Ну да, — пробормотала я.
— О… так ты та самая Джилл Бреннер из класса Линды? — спросила миссис Фишер.
Все, приехали!
— Да, — ответила я, — но…
— Мам! — Линда потянула миссис Фишер за руку. — Пойдем…
Когда они ушли, мама спросила:
— И что бы это значило?
А я ответила:
— Мы, вообще-то, не подруги.

(*)Poems for the John by Jackie Kannon.

14

«Лучше быть скелетом, чем китихой!»

Мы обе оказались за столом номер один — конечно же, рядом друг с другом и как раз напротив Кенни. Остальным сидящим за столом на вид было лет по тринадцать. Все они были друзьями Уоррена и с нами не разговаривали.
— То, что я сижу рядом с тобой, еще ничего не значит. Я знаю, что ты сделала, — я хотела намекнуть Линде, что догадалась: именно она сдала нас с Трейси мистеру Машинисту. — Подожди, вот узнает Венди…
— Узнает что?
— Сама знаешь.
— Нет, не знаю!
— Ты и врать толком не умеешь!
— Сама ты не умеешь.
— А я и не вру!
— Ну и я не вру.
Тут официантка принесла первое блюдо — куски фруктов в лодочке, вырезанной из ананаса. Смотрелось все довольно симпатично, но я не ем такие вещи, как ананасы, на людях, потому что волокна застревают в зубах и мне становится неловко. То же самое с сельдереем. Впрочем, я выбрала себе два кусочка дыни, а остальное отдала Кенни.
Следующим подали суп, и все бы ничего, если бы не овощи. Овощи я не люблю. Когда миссис Сэндмейер готовит суп, она перетирает для меня гущу, чтобы я не знала, что ем. Кенни снова прикончил мою порцию.
Пока мы ждали горячее, Кенни спросил Линду, верит ли она в телепатию. Она ответила: «Да, и в переселение душ тоже». «И я», — обрадовался Кенни, и они завели длинный разговор о том, кто кем был в прошлой жизни. Я пробормотала: «Вонючей китихой», а Линда ответила: «Если ты сегодня будешь обзываться, я на тебя пожалуюсь. Честное слово». Я хотела поинтересоваться, как мистер Машинист узнал обо мне и Трейси — принял телепатические сигналы или Линда явилась к нему лично и опознала нас по фотографии, но Кенни уже травил одну из своих тупых баек, и посреди его рассказа Линда вдруг рассмеялась! Надо же, я и не знала, что она это умеет.
На горячее подали непрожаренный ростбиф, помидор, нафаршированный зеленым горошком, и подозрительного вида картошку в чем-то вроде молочного соуса. Помидоры я ненавижу, горошком давлюсь, а на мясо, из которого капает кровь, даже смотреть не могу. Картошка под соусом вообще не обсуждается. Я вспомнила о своем сандвиче с арахисовым маслом: как бы так его съесть, чтобы никто не заметил.
— Ты хоть что-нибудь ешь? — немного погодя спросила Линда.
— Ага… — вякнул Кенни. — Арахисовое масло.
— Не лезь, куда не просят! — отрезала я.
— Тогда понятно, почему ты тощая как скелет, — сказала Линда.
— Чья бы корова мычала! Лучше быть скелетом, чем китихой.
— А, по-моему, нет, — не согласился Кенни. — Киты — очень милые животные, а скелеты — просто мертвые костлявые штуки.
— Тебя не спросили!
— Хочешь, поделим ее обед? — предложил он Линде, как будто меня вообще не было за столом. Вот предатель!
— Нет, спасибо, — ответила та. — Я уже наелась.
— Погодите-ка… — возмутилась я. — С чего вы взяли, что я отдам вам свой обед?
— Ну он же просто стоит и остывает, — сказала Линда.
— Да, Джилл, — поддержал ее Кенни, — передай сюда тарелку.
— Нельзя выбрасывать хорошую еду, — сказала Линда. — Разве ты не знаешь, что в мире есть люди, которые умирают от голода?
— Но ты к ним не относишься, и мой охамевший братец тоже!
Они посмотрели друг на друга, потом на меня.
— Ой, да нате! — я подтолкнула тарелку к Кенни. — Какое мне дело, если у тебя разболится живот!
Я встала и направилась в туалет. Если не считать обслуги, там не было ни души. Я заперлась в кабинке, уселась на сиденье, развернула обертку и съела свой сандвич. Мне страшно захотелось пить, но о том, чтобы попросить стакан холодного молока, не могло быть и речи.
Когда я вернулась за стол, Кенни крикнул:
— Эй, Уоррен, отличный банкет!
Один из приятелей Уоррена смерил его взглядом:
— Точно, пацан. Спорим, это самый большой и крутейший банкет в твоей жизни?
— Ну, большой-то большой, — начал Кенни, — но не самый большой из всех банкетов.
— А я говорю, самый!
— Ты неправ. Я знаю все о самом большом банкете, — не унимался Кенни.
Все замолчали и уставились на него.
— Да ну? — протянул приятель Уоррена.
— Ну да, — ответил Кенни.
— Небось он был у тебя дома, — сказал приятель Уоррена, и все захохотали.
— Нет, — ответил Кенни. — Его давали мистер и миссис Брэдли Мартин из Трои, штата Нью-Йорк, в нью-йоркском отеле «Вальдорф-Астория».
— И ты небось там был, да?
— Едва ли, — ответил Кенни. — Это случилось в 1897 году.
На этот раз все засмеялись над приятелем Уоррена.
После того как убрали со столов, свет слегка приглушили, и два человека вкатили огромный тортище, я такого в жизни не видела! Он был сделан в форме книги и полит белой и голубой глазурью. Я понадеялась, что внутри он окажется шоколадным.
— Ух ты… — восхитился Кенни, — выглядит аппетитно.
— Ням-м, — облизнулась Линда.
— А как же твоя диета? — спросила я. — Никаких сладостей, помнишь?
— Мама сказала, сегодня мне можно есть все, потому что это особый случай.
— Вот поэтому у тебя передний зуб серый и гнилой, — заявила я, — потому что ты ешь всякую дрянь.
— Нет, не поэтому!
— Тогда почему?
— Потому что я на бегу врезалась в дуб и повредила его… и теперь он мертвый.
— Дуб?
— Нет, зуб!
— Мертвый зуб — так не бывает! — расхохоталась я.
— Бывает, — подтвердил Кенни. — Но ты не волнуйся, — обратился он к Линде, — когда состаришься, сможешь отрастить все зубы по новой. У некоторых это получается.
— Получается? — переспросила Линда.
— Ага, и известно ли тебе, что некоторые дети рождаются уже с зубами?
— Правда? — спросила Линда.
— Кенни! — многозначительно произнесла я.
Кенни меня проигнорировал.
— Например, король Франции Луи XIV родился с двумя зубами.
— Кенни, это никому не интересно! — повторила я.
— Мне интересно, — возразила Линда.
Кенни не успел ничего добавить, потому что один из тех, кто прикатил торт, начал дуть в микрофон. Я решила, что он собирается запеть государственный гимн, как на бейсбольном матче, и подумала, не встать ли мне на всякий случай. Но он так и не запел, даже не стал петь «С днем рождения, Уоррен!». Вместо этого он стал вызывать из зала кучу народу, чтобы те зажигали на уорреновском торте свечи. Сначала маму и папу Уоррена, потом его дедушку с бабушкой, потом пошли дяди, тети и двоюродные братья с сестрами. У второго человека был фотоаппарат, и каждый раз, когда кто-то зажигал свечу, он его фотографировал.
Затем человек с микрофоном посмотрел в мою сторону и сказал:
— Символизируя дружеские отношения старых друзей семьи, Бреннеров и Фишеров, тринадцатую свечу зажгут две юные леди — Джилл и Линда.
Мы так удивились, что на секунду застыли на месте. Наконец я отодвинула стул и встала. Линда последовала моему примеру.
Человек с микрофоном протянул мне горящую свечу, я взяла ее и только собралась зажечь от нее свечу на торте, как фотограф сказал:
— Подождите… пусть вторая девочка тоже возьмется за свечу.
Свеча была недостаточно длинная, чтобы держать ее вдвоем, но Линда все равно обхватила ее ладонью, вынуждая меня передвинуть пальцы ближе к пламени. Я не сомневалась, что все закончится ожогами.
— Приготовились… — подал голос фотограф, — а теперь улыбнитесь.
Сработала вспышка, и перед глазами повисли желтые пятна. Я отпустила руку и, пока терла глаза, Линда зажгла последнюю свечу на торте.

По дороге домой Кенни объявил:
— По-моему, Линда Фишер — классная девчонка. Она прошла через шесть реинкарнаций.
Чтобы сменить тему разговора, я пожаловалась маме:
— От этого дурацкого чесучего платья у меня по всей спине сыпь!

15

«Ни у кого другого не было причины мстить».

— Прикинь, кого я встретила на бар-мицва Уоррена Винклера? — сказала я Трейси следующим утром, по дороге в дом мистера Машиниста.
— Кого?
— Ворвань!
— Ничего себе!
— И мне пришлось весь банкет сидеть с ней рядом.
— Вот повезло.
— Она не призналась, но я все равно уверена — это она на нас донесла.
— А ты ее спрашивала?
— Не совсем, но я намекнула.
— Ну, не знаю, — протянула Трейси. — Многие в Затерянной долине могли опознать меня по костюму.
— Но ни у кого другого не было причины мстить, — возразила я.
— Ну да… но если это сделала Ворвань, почему она ничего не сказала про Венди и Кэролайн?
— Их не было на фотографии.
— Может, ты и права, — сказала Трейси.
Мистер Машинист поджидал нас у крыльца. Речь мы отрепетировали заранее, Трейси прошептала:
— Раз, два, три… — и мы хором сказали: — Мы поступили нехорошо, положив яйца в ваш почтовый ящик… Мы раскаиваемся в своем поступке.
— И лучше вам раскаиваться по-настоящему, — заявил мистер Машинист. Он оказался вовсе не таким старым, как я думала. Интересно, у него есть жена или он живет в этом большом доме совсем один? Мистер Машинист показал нам, где лежат грабли, мешки и, перед тем как уйти в дом, махнул рукой в сторону опавших листьев. Можно подумать, мы не нашли бы их сами.
Когда он ушел, Трейси сказала:
— По-моему, он носит парик.
— А ты откуда знаешь?
— Таких густых волос не бывает… и потом, он его криво надел.
— А тебе не хочется его сорвать?
— Хочется… но я лучше не буду.
— Я тоже.
— А еще у него странные глаза.
— Я не заметила.
— А я заметила. Уголки опущены, и взгляд злой. По глазам можно многое сказать о человеке.
К полудню мы успели отработать целых три часа, но не убрали даже половины. Мама привезла нам обед.
— Как идут дела? — поинтересовалась она.
— Мы никогда не закончим! — пожаловалась я.
— Делайте все, что в ваших силах, — посоветовала она, — но не валяйте дурака и не тратьте время зря.
Как только мама уехала, мы решили, что неплохо бы сходить в туалет. И чем больше мы об этом думали, тем сильнее нам хотелось.
— Может, позвоним в дверь и попросимся к мистеру Машинисту? — предложила я. — Ему придется пустить нас в свой туалет.
— Ни за что, я лучше умру! — ответила Трейси. — Я схожу прямо здесь, — она указала на землю.
— Ой, Трейси… так же нельзя!
— Спорим, можно, — Трейси расстегнула пуговицу и стала стягивать джинсы.
— А вдруг кто-нибудь увидит?
— Как?
Я огляделась. Трейси была права: двор мистера Машиниста густо зарос деревьями. Трейси присела на корточки рядом с большим дубом.
— Ах, как здорово, — вздохнула она.
К тому времени я уже так сильно хотела в туалет, что скрестила ноги и переминалась с пятки на пятку. Поэтому я тоже расстегнула джинсы, присела, как Трейси, и пописала на дерево.
— О, мистер Машинист, — нараспев произнесла я. — На этот раз вы точно получили по заслугам!
В три часа приехала миссис Ву, она привезла нам сок и печенье. Я продемонстрировала ей свои мозоли — по одной на каждом пальце правой руки, кроме мизинца. Миссис Ву достала из «бардачка» аптечку, помазала волдыри мазью и дала мне лейкопластыри.
— Твой папа заедет за вами в пять, — сообщила она мне.
— А если мы не успеем закончить? — спросила Трейси.
— Делайте все, что в ваших силах, — ответила миссис Ву. — С девяти до пяти — достаточно долго для рабочего дня, мистер Машинист должен остаться доволен.
Когда в пять часов за нами приехал папа, у нас еще оставались неубранными две небольшие кучки листьев. У меня страшно болели стертые пальцы, а Трейси говорила, что просто валится с ног.
Папа оглядел двор.
— Замечательно поработали, девочки. Я и не думал, что вы столько сделаете.
Он зашагал к дому, мы с Трейси пошли за ним и уселись на ступеньке крыльца. Папа нажал кнопку звонка и, когда дверь открылась, сказал:
— Я Гордон Бреннер, и я забираю девочек домой. У них был долгий и трудный день, и, надеюсь, вы согласитесь, что они отлично поработали.
— Они убрали все? — спросил мистер Машинист.
— Почти.
— И усвоили урок?
Папа посмотрел на нас с Трейси. Мы кивнули.
— Уверен, что усвоили, — подтвердил папа.
— Прекрасно… еще две соплячки, с которыми уже не нужно возиться.
— Они не соплячки, — возразил папа.
— Для меня — соплячки, — отрезал мистер Машинист и захлопнул дверь у папы перед носом.
— Вот черт… — пробормотал папа, — он и правда…
— Ну а я что говорила? Я же говорила, он заслужил, чтобы ему в ящик накидали яиц!
Папа только хмыкнул.
Вернувшись домой, я долго лежала в горячей ванне. Все тело ломило, и от усталости не было сил даже поужинать. Я хотела сразу лечь спать, но тут раздался звонок телефона. Это была Большая Моди, она звонила с вокзала. Я и забыла, что она приезжает. Мама поехала ее встречать, а я, прихватив со своей кровати подушку и одеяло, удобно устроилась на диване.
Моди привезла с собой маленький чемоданчик и большую коробку, увидев которую, Кенни ткнул меня кулаком и ухмыльнулся. Мы решили, что там полным-полно подарков, и, естественно, удивились, обнаружив, что коробка набита продуктами: бесчисленными пучками морковки — и не той, в полиэтиленовых пакетах, которую мама покупает в супермаркете, а прямо с грядки, с зелеными метелками на концах. Еще там была целая куча других овощей и масса баночек и жестяночек со странными зернышками.
— И давно ты увлекаешься здоровым питанием, Моди? — спросил папа.
— Уже полгода, — ответила та, — и я еще никогда не чувствовала себя так хорошо.
Я зевнула. Большая Моди уселась рядом.
— Все, что тебе нужно, — это витамины, продукты, выращенные натуральным способом, и побольше физической нагрузки.
— Я не болею, — сказала я, — просто устала.
— У Джилл был тяжелый день, — объяснила мама.
— Пф… — фыркнула Моди. — В ее возрасте такого быть не должно.
Позже мы узнали, что Большая Моди принимает витамины — по двадцать семь таблеток в день.
— Ты что, болеешь? — спросила я. — Поэтому ты пьешь столько витаминов?
— Как раз наоборот, — ответила она. — Они поддерживают мое здоровье.
— Поделилась бы с бабушкой, — предложил Кенни, — а то с ней вечно что-то не так.
— Все ее болезни — вот тут, — Большая Моди постучала себя пальцем по голове.
Мы с Кенни рассмеялись, потому что бабушка говорит про Большую Моди то же самое — что у той с головой не в порядке.
Уже укладываясь в постель, я подумала: с Моди мы не соскучимся. Она много смеется, и у нее очень приятный смех — громкий и искренний.
В понедельник, утром, мое мнение изменилось. Пока я спала, Моди опустошила нашу кладовую и выкинула все мои сухие завтраки — и «Фростед флейкс», и «Альфа битс», и «Капитан кранч». Вместо них она заставила нас есть кашу из пророщенной пшеницы. Если так будет продолжаться и дальше, за три недели я умру с голоду.

16

«Если мы это делаем, нужно делать по всем правилам».

— Мистер Машинист про нас узнал, — сказала я Венди в автобусе. Она не особо удивилась. — Мы с Трейси вчера весь день сгребали листья у него во дворе за то, что набросали яйца, — я вытянула руку и показала ей пальцы, заклеенные пластырем.
— Я и не думала, что она это сделает, — ответила Венди. — Думала, у нее кишка тонка.
— У кого? – спросила Кэролайн. — Сделает что?
— А ты как думаешь, у кого? — спросила в ответ Венди.
— У Ворвани?
— Естественно.
— Это она их заложила?
— Да она родную мать заложит, — сказала Венди.
— Ну да… — согласилась Кэролайн. — Наверное.
— Мы ей за это отомстим, — пообещала мне Венди. — На этот раз точно.
— Я не хочу в этом участвовать, — сказала Трейси. — Я обещала родителям, что больше не буду ввязываться в неприятности.
— А кто говорит о неприятностях? — удивилась Венди. — Просто нельзя допустить, чтобы это сошло ей с рук.
— Меня не считайте, — сказала Трейси. — У вас нет доказательств, что именно она на нас наябедничала.
— Ну конечно, она, — заявила Венди, — кто же еще?
Трейси посмотрела на Венди с Кэролайн, пожала плечами и отвернулась.
— Как ты смеешь нас обвинять? — возмутилась Венди.
— Она вас не обвиняет… правда, Трейси? — сказала я.
— Я ничего не говорю, — Трейси уставилась в окно.
— Вот если б знать наверняка, — попыталась объяснить я. — Хотелось бы, но это невозможно…
— Мне не нравится то, что я слышу, Джилл, — нахмурилась Венди. — А тебе нравится, Кэролайн?
— Если тебе не нравится, то и мне нет, — ответила Кэролайн.
— Я знаю, — подумав с минуту, сказала я. — Я знаю, как нам выяснить правду раз и навсегда. Мы устроим суд! По-настоящему! Чтобы был судья, присяжные и все остальное, — я покосилась в сторону Венди: интересно, что она думает о моем предложении. Сама я считала его гениальным.
Венди расплылась в улыбке:
— Судьей буду я. Я очень справедливый человек.
Я была очень рада услышать, что Венди понравилась моя идея.
— Можно я буду присяжным заседателем? — спросила Кэролайн у Венди, как будто та была здесь самой главной.
— Естественно, — ответила Венди, — ты же моя лучшая подруга.
К тому времени как автобус въехал на подъездную дорогу, Венди уже не злилась, и мы обо всем договорились. Она будет судьей, я — обвинителем, а Кэролайн, Донна, Ирвин, Робби и Майкл — присяжными заседателями.
— Ну, что скажешь? — спросила я Трейси, когда мы выходили из автобуса.
— Я скажу, что ты боишься Венди, — ответила Трейси.

Венди все распланировала, оставалось лишь дождаться подходящего момента. Вот только Линда в тот день в школу так и не пришла. В автобусе ее тоже не было — ни во вторник, ни утром в среду.
— Она боится, — заявила Венди. — Знает, что получит от нас, поэтому боится идти в школу.
— Вонючая китиха — трусиха, — сказала Кэролайн.
— Мы это и так знали, — ответила ей Венди.
Линда вбежала в класс, как раз когда миссис Миниш собиралась начать урок. Венди махнула мне рукой.
— Мамина машина никак не заводилась, — объяснила Линда миссис Миниш.
— Ты опоздала на автобус?
— Нет… мама теперь сама будет возить меня в школу, — сказала Линда, — и забирать из школы тоже.
Она и правда напугана, подумала я. Значит, точно заложила.
В десять часов пошел дождь. В одиннадцать, когда мистер Кубек принес нам молоко, полило как из ведра. К полудню школьный двор и спортплощадку практически затопило. Само собой, мы бы не пошли на улицу, даже если бы дождь прекратился, а он и не собирался прекращаться.
Как только миссис Миниш ушла обедать, Венди передала всем, что сегодня у нас состоится суд. Мы дождались, пока миссис Хорват проверит класс.
— Соблюдайте тишину, — сказала она. — Разговаривать только шепотом.
— Конечно, миссис Хорват, — кивнула Венди. Робби встал и выглянул в коридор. Он подал нам знак, когда миссис Хорват завернула за угол, и закрыл дверь класса. Венди влезла на парту и объявила:
— Суд над Ворванью считаю открытым.
Линда в это время рисовала что-то на бумаге. Заслышав Венди, она подняла голову.
— Ворвань, ты меня слышала? Тебя судят!
— Нет, не судят, — возразила Линда.
Венди рассмеялась.
— Еще как судят. И я судья.
— Я в такие игры не играю, — сказала Линда.
— А это не игра, — ответила Венди. — Тебя судят за то, что ты в Хеллоуин рассказала мистеру Машинисту про Джилл и Трейси.
— Я ничего не рассказывала.
— Не ври, вонючая китиха! — крикнула Венди. Она слезла с парты и встала вплотную к Линде. После чего взяла картинку, которую та рисовала, показала ее всему классу и разорвала пополам.
Линда оглядела нас, затем вскочила на ноги так стремительно, что опрокинула стул, и бросилась к двери.
— Держите ее! — завопила Венди. — Не выпускайте ее из комнаты!
Робби с Ирвином перехватили Линду и удержали ее на месте, хотя она вырывалась изо всех сил.
— Достань ключи от кладовки, — приказала Венди Кэролайн. — Быстрее…
— Где они?
— У Миниш в верхнем ящике.
Кэролайн подбежала к столу миссис Миниш, порылась в верхнем ящике и вытащила ключ.
— Этот?
— Да, кидай, — Венди поймала ключ и отперла кладовку. — Давайте ее сюда, — сказала она мальчишкам.
Робби с Ирвином втолкнули Линду внутрь и захлопнули дверь, а Венди повернула ключ, оставив его торчать в замке.
— Выпустите меня! — глухо крикнула Линда.
— Заткнись, Ворвань, и слушай меня, — сказала Венди. — Тебя будут судить за то, что ты стукачка, ябеда и предательница. Признаешь ли ты себя виновной?
— Выпустите меня! — завопила Линда.
— Молчать! — прикрикнула Венди. — Признаешь ли ты себя виновной?
— Нет! Откройте… пожалуйста! — она застучала в дверь.
— Господа присяжные заседатели, — объявила Венди, — ваша задача — решить, лжет ли Ворвань. Если начистоту, то лично я как судья считаю, что лжет. Мы заслушаем показания свидетеля Джилл Бреннер, обвинителя от класса.
— Откройте дверь! — крикнула Линда, как только я собралась давать показания. — Откройте, или я закричу!
— Только пикни — и ты труп, — пригрозила Венди. Линда сразу притихла.
— Эй, погодите секунду, — сказала Рошель, и все удивленно повернулись, ведь обычно из нее слова не вытянешь. — А кто у нас адвокат Ворвани?
— Адвокат? — переспросила Венди. — У нее нет адвоката.
— Конечно, есть, — возразила Рошель. — На каждом суде выступают два юриста: один со стороны защиты, другой со стороны обвинения.
— Не вмешивайся, Рошель, — сказала Венди.
Я хлопнула себя по лбу.
— Ты знаешь… она права. Мы действительно забыли назначить Ворвани адвоката.
— Я требую адвоката! — закричала Линда, барабаня в дверь.
— Я здесь судья, и я говорю, что мы будет делать все так, как было задумано.
— Послушай, Венди, — начала я, — мой папа — адвокат, и Рошель говорит правду. Если мы это делаем, нужно делать по всем правилам, иначе это будет ненастоящий суд. И раз с самого начала это была моя идея, я говорю, что у Ворвани будет адвокат!
— Ты закончила? — спросила Венди. Я кивнула.
— Прекрасно, — она повысила голос. — Потому что ты все только портишь! Становишься такой же трусихой, как твоя подружка-китаеза.
— Не смей называть Трейси китаезой!
— Я буду называть ее так, как мне хочется… и она все равно китаеза.
Я ответила Венди злым взглядом, повернулась к Рошель и спросила:
— Рошель, хочешь быть адвокатом Ворвани?
— Ну, я не знаю… — протянула Рошель. — Мне нужно подумать.
Из кладовки донесся крик Линды:
— Рошель… пожалуйста, будь моим адвокатом!
— Хорошо, — сказала Рошель, — пожалуй, я согласна. Но мне нужно время, чтобы выяснить у клиента обстоятельства дела, — она встала.
— Сиди где сидишь! — заявила Венди. — Это я веду суд, — она посмотрела в мою сторону. — И не забывай этого.
Рошель остановилась, ожидая, что будет дальше. И в классе вдруг стало очень-очень тихо. Я подумала о Трейси и о том, как она сказала, что я боюсь Венди. И вспомнила, как я нервничала в понедельник, когда Венди на меня рассердилась, и как мне стало хорошо, когда она перестала на меня сердиться. А потом я подумала о Линде. Прямо сейчас, в эту минуту, мне было все равно, ябедничала она на нас или нет. Гораздо важнее был суд, а вести суд без адвоката — нечестно. Поэтому я посмотрела Венди в лицо и сказала:
— Меня тошнит от того, что ты всеми командуешь. Если у Ворвани не будет адвоката, тогда Ворвань не будут судить.
— Никаких адвокатов! — Венди скрестила руки на груди.
— Тогда никакого суда! — выкрикнула я и подбежала к кладовке. Не успела Венди сообразить, в чем дело, как я повернула ключ в замке и распахнула дверь.
— Выходи! Я отменила твой суд!
— Ты за это заплатишь, — пригрозила Венди. — Ты пожалеешь, что вообще родилась на свет, Джилл Бреннер!
Я в первый раз заглянула Венди прямо в глаза, и мне совсем не понравилось то, что я там увидела.
В конце дня миссис Миниш похвалила нас:
— После обеда вы были такими тихими и славными ребятками. Вот бы вы вели себя так почаще.

После школы я зашла к Трейси. Она убиралась в курятнике.
— Помочь? — спросила я.
Трейси бросила мне метлу, и мы стали подметать вместе.
— Я больше не вожусь с Венди, — сказала я. — Она ведет себя так, будто ей принадлежит весь мир.
— Я всегда это знала, — ответила Трейси.
Когда в курятнике стало чисто, Трейси взяла на руки Дружочка.
— Хочешь подержать? — предложила она мне.
— Ты же знаешь, что хочу.
Мы уселись на заднем крыльце, я прижимала Дружочка к себе и гладила его перышки. Какое-то время мы молчали. Лучшим подругам не обязательно постоянно разговаривать. Наконец я сказала:
— Трейси… как по-твоему, это Линда на нас донесла?
— Я не уверена… может, и Линда, если она совсем больная на голову.
Я согласно покивала.
— А может, это сделали Венди и Кэролайн, — продолжила она.
— Да… наверное, ты права, — согласилась я. — Может, и они.
— Или вообще кто-нибудь другой.
Я поразмыслила над ее словами.
— Думаешь, мы когда-нибудь узнаем правду?
— Скорее всего, нет.
Дружочек захлопал крыльями, и я его отпустила. Он побежал за курицей и попытался забраться ей на спину.
— Он хочет спариться, — заметила я.
— Дружочек-то? — рассмеялась Трейси. — Он только об этом и думает.

17

«Что с ней такое?»

Следующим утром миссис Ву отвезла нас в школу на машине, потому что проект Трейси по путешественникам оказался слишком большим, чтобы везти его в автобусе. Он и в машину-то едва поместился.
Я очень обрадовалась, что мы не поехали на автобусе, в первую очередь из-за того, что мне не пришлось встречаться с Венди. Не так-то легко не бояться ее и того, что она может с тобой сделать. Но я все-таки решила: буду вести себя как обычно, а Венди буду просто игнорировать. Это отучит ее угрожать людям. Она никогда не заставит меня пожалеть о том, что я родилась на свет.
Я вошла в класс и увидела, что на моем месте стоит парта Линды.
— Теперь твое место здесь, — заявила Венди, указывая туда, где раньше сидела Линда.
— Кто разрешил тебе передвинуть мою парту, Ворвань? — спросила я, не обращая на Венди внимания, как и было задумано.
— Следи за тем, как ты разговариваешь с моей подругой, — сказала Венди. — Ее зовут Линда, и не забывай об этом, ББ.
Все захохотали. Что еще за «ББ»? И с каких это пор Линда дружит с Венди? В класс вошла миссис Миниш. Я подошла к ней.
— Миссис Миниш, кто-то передвинул мою парту.
— О… уборщица постоянно двигает парты, когда подметает.
— Можно я поставлю ее туда, где она стояла?
Миссис Миниш оглядела класс.
— А почему бы тебе не подвинуть ее к парте Донны Дэвидсон? Там как раз есть местечко.
Я подошла к своей парте, поставила на нее стул и стала толкать ее через комнату к парте Донны. Когда я приблизилась, Донна отодвинула свою парту и прошептала: «Кому охота сидеть рядом с ББ?»
На физкультуре мистер Уитнески назначил капитанами Брюса и Линду. Линда первым делом выбрала Венди. Я все ждала и ждала, но никто не брал меня в команду. В конце концов, когда, кроме меня, никого не осталось, Линда сказала Брюсу:
— ББ досталась тебе.
И все в команде Брюса разочарованно застонали.
Ну я им покажу, решила я. Я им всем покажу! Буду играть так хорошо, что выбью десять хоумранов!
Но у меня не получилось. Я отбила три флай-бола прямо на Венди, и каждый раз моя команда говорила: «Ну чего еще ждать от ББ?»
За обедом я узнала, что ББ означает «Бэби Бреннер». Что ж, могло быть и хуже. Венди подбросила мне на парту булавку от памперса, к которой была прикреплена записка:

«Бэби Бреннер лучше переодеть памперс, а то уже вся комната провоняла!»

Прочитав записку, я сказала: «Ха-ха», помня, что говорила мама: нужно всегда уметь посмеяться над собой. Я постаралась смеяться так же громко, как и остальные, чтобы показать, какой я компанейский человек.
— Ути-пути… — протянул Робби Уинтерс. — Гляньте, Бэби Бреннер смеется, — он выговаривал слова, как будто читал букварь для первоклашек.
— Гляньте, Бэби Бреннер ест! — сказала Кэролайн.
— Бэби Бреннер ест только протертую фигню, типа арахисового масла, — объявила всем Венди, — потому что Бэби Бреннер еще не умеет жевать, как большие дяди и тети.
Я не стала доедать обед.
В этот же день, когда я садилась в автобус, Венди подставила мне подножку. Я упала плашмя, и все мои учебники рассыпались по проходу. Я снова постаралась рассмеяться, но на этот раз не смогла выдавить из себя ни звука. Трейси помогла мне подняться, собрала книжки и проводила меня до занятого ею сиденья.
— Поглядите на Бэби Бреннер! — крикнула Венди. — Бэби Бреннер еще не умеет ходить!

На следующий день все зажимали носы, когда я проходила мимо. В туалете Донна Дэвидсон толкнула меня к раковине, и я заработала черно-фиолетовый синяк на ноге. Когда я пила из фонтанчика, Кэролайн отпихнула меня, и я обрызгала себе все лицо. В обед Венди написала на доске «ББ + УВ =…».
— Что это значит? — спросил Ирвин.
— Бэби Бреннер влюбилась, — ответила Венди. — Бэби Бреннер любит Уоррена Винклера.
Это было уже слишком!
— Ничего подобного! — выкрикнула я. — Наглое вранье!
Тогда Венди прошептала что-то Линде, и они вдвоем захохотали.
На перемене мы прыгали через скакалку. Я знала, что буду последней, — так оно и вышло, и, ожидая своей очереди, я непрерывно грызла ногти.

— Что у нас на обед? — спросила я Большую Моди, бросив на пол сумку с учебниками.
— То, что принесет твоя мать, — ответила та. Моди сидела в одной из своих йоговских поз, скрестив ноги по-турецки и вытянув руки.
— Лучше б ты умела готовить! — я побежала в свою комнату и по пути врезалась в Кенни.
— Смотри, куда прешь, — сказал он.
— Заткнись, плотоядный! — крикнула я.
— Что с ней такое? — спросил он у Большой Моди.
Та вздохнула и ответила:
— Похоже, выдался тяжелый день.
Я захлопнула дверь спальни и уселась за стол.

22 ноября, пятница.
Дорогая миссис Сэндмейер!
Надеюсь, вам в Швейцарии весело. А у нас дома ничего хорошего. Вы верите, что беда не приходит одна? Так мне однажды сказала бабушка, и я начинаю думать, что это правда. Большая Моди оказалась ужасной няней. Она убеждена в пользе холодного душа, утренней зарядки и всякой ненормальной еды, типа морковного сока и каши из пророщенной пшеницы. Она вообще не умеет готовить обычную еду. Да-да, не умеет! Поэтому мама с папой каждый вечер приносят ужин из кафешек. Меня спасает арахисовое масло. Знаете, а с бананами получается совсем неплохо.
Я тут подумала: в следующий раз, если вы уедете в отпуск не летом, когда мы с Кенни в лагере, может, мы все-таки попросим приехать бабушку. Она отлично готовит, может сварить суп из настоящей курицы. И вдобавок ее любимое занятие — уборка. Мама уже объявила, что завтра мы весь день будем убираться.
В школе тоже все не слава богу. У меня кое-какая проблема, но чтение, математика и тому подобное здесь ни при чем. Все намного хуже. Меня теперь многие недолюбливают. И буквально ни за что. Я изо всех сил стараюсь притворяться, что мне все равно, но на самом деле это не так. Иногда мне хочется заплакать, но я сдерживаюсь. Мне бы не хотелось портить вам отпуск, поэтому больше я ничего не скажу.
Надеюсь, ваша мама замечательно отпраздновала день рождения, и вы очень скоро вернетесь к нам. Tu m'as beaucoup manque. (*)
С любовью,
Джилл.

Мама с папой принесли на ужин китайскую еду.
— А как же я? Чем мне поужинать? — спросила я.
— Ох, Джилл… — вздохнула мама. — Пора тебе научиться есть, как все остальные.
— Все остальные не едят эту ерунду.
— Мама хотела сказать, то практически все любят китайскую еду, — пояснил папа. — В этой стране она очень популярна.
— Блинчики, ребрышки и чоу-мейн (**) — это не китайская еда, — возразила я. — Не верите — спросите Трейси, она вам скажет.
— Трейси — американка, — вставил Кенни.
— Она американка китайского происхождения.
— Она ест хот-доги.
— Ну и что? — я с шумом сглотнула и принялась обгрызать ногти.
— И давно ты начала снова грызть ногти? — спросила мама.
Я не ответила.
— А как же наш уговор? — добавил папа. — Ты же не забыла про все эти марки в «Гимбелсе»?
Ему я тоже не ответила.
Мы сели за стол, но мне не хотелось ничего есть, даже хлеб с сыром, которые, я знала, мама положила специально для меня. В горле стоял ком, и болел живот.
— Я не очень голодная, — сказала я.
— Ты не заболела? — мама потрогала мой лоб.
— Нет… — выдавила я, и из глаз хлынули слезы. Я отодвинула стул и убежала в свою комнату.

— Не хочешь поговорить? — спросила мама пару минут спустя, присев на край моей кровати.
— О чем? — я сделала вид, что не понимаю.
— О том, что тебя тревожит. Возможно, тебе станет легче.
— Никто меня больше не любит, — пожаловалась я и заплакала еще сильнее.
Мама обняла меня.
— Я знаю… Я знаю, как это обидно.
— Я их всех ненавижу.
— Ну-ну… — мама успокаивающе погладила меня по волосам.
— Правда!
— Может, в этом все и дело? Иногда ты относишься к людям довольно сурово.
— Пусть так, все равно это несправедливо.
— Многое на свете несправедливо.
— Ты говорила, что человек, который способен посмеяться над собой, вызовет уважение.
— Верно.
— Я и посмеялась… Хотела показать, что меня это не задевает.
— Вот и хорошо.
— Но они меня не уважают… они меня даже не любят… дай мне платочек, — попросила я, шмыгая носом.
Мама подала мне бумажный платочек, и я высморкалась.
— Нелегко быть по другую сторону, правда? — заметила она.

(*) Я по тебе очень скучаю. (фр.)
(**) Egg rolls and spare ribs and chow mein...

18

«Не разменивайся на плевки».

Всю субботу, как и обещала мама, мы убирались в доме. Моей задачей было смахивать пыль со всего, что попадалось на глаза. Папа драил ванные комнаты и кухню, а мама меняла постельное белье и ходила в супермаркет. Кенни досталось пылесосить, Большая Моди поливала цветы.
Я не бралась за математику до самого воскресного вечера. Конечно, не следует тянуть до последнего, но почему-то я всегда поступаю именно так. Я трудилась над домашкой больше часа, а потом отнесла листок на проверку папе. Он сказал, что все идеально. Я была очень польщена.
После пятничного разговора с мамой мне стало не так страшно возвращаться в понедельник в школу. Но все равно, лучше не рисковать и ни в коем случае не надевать юбку. В брюках намного безопаснее: так Венди не сможет заставить меня показать мальчишкам трусы.
Зайдя за Трейси, я заявила ей:
— Если они будут заставлять меня целоваться с Брюсом, я в них плюну. Он сам так говорил: что плюнет в Ворвань, если она притронется к его губам.
— Не разменивайся на плевки, — посоветовала Трейси. — Если они вообще хоть как-то будут приставать, укуси их.
— Укусить?
— Ну да. Я однажды читала статью в газете про женщину, которая откусила другой женщине палец. Человеческие укусы очень опасные.
— Я запомню, — пообещала я.
Подойдя к автобусной остановке, мы увидели, что через холм в нашем направлении идет группа ребят. Когда я различила, кто это, мое сердце заколотилось как сумасшедшее.
— В чем дело? — спросила я.
— Понятия не имею, — ответила Трейси, — но лучше нам поскорее это узнать.
Первыми шли Венди, Кэролайн, Донна и Линда, за ними — Робби, Майкл и Ирвин. Смотрелись они как небольшое войско.
— Что вы здесь забыли? — спросила Трейси, когда они подошли к нашему повороту дороги. — Вы же садитесь в Затерянной Долине.
— Не сегодня, — ответила Венди и врезалась в меня, выбив из моих рук вещи. Не успела я их подобрать, как она схватила мой учебник по математике, и вся компания стала кидать его друг другу.
— Перестаньте! — крикнула я, стараясь отобрать у них учебник, но они перебрасывали его над моей головой. Делали, что хотели, я не могла их остановить.
— Отдайте ей книгу! — заорала Трейси и стукнула Робби тетрадкой.
Я со всей силы пнула Ирвина, надеясь, что он выронит учебник, но он пнул меня в ответ и швырнул учебник на дорогу. Я не заплачу, подумала я. Им никогда не увидеть моих слез. Никогда!
Тут как раз подъехал автобус, мигнув стоп-сигналами. Я выбежала на дорогу за книгой, а Трейси помогла мне собрать разбросанную еду, потому что кто-то порвал мой пакет с завтраком. Когда я залезла в автобус, водитель наорал на меня за то, что я долго копаюсь. Усевшись наконец рядом с Трейси, я заметила, что Венди и Линда сидят вместе, а Кэролайн сидит одна, позади них.

Позже, когда миссис Миниш собирала у нас домашку по математике, я не смогла найти свой листок.
— Но я сделала задание, миссис Миниш, — сказала я. — Спросите моего папу, он его проверял.
— Наверное, ты оставила его дома, — безразлично заметила миссис Миниш.
— Нет… я совершенно уверена, что положила листок в учебник.
— Может, он выпал? — предположила миссис Миниш.
— Нет! — я вдруг поняла, что с ним случилось. — Он не просто выпал!
— Что ж, Джилл… поскольку ты первый раз забыла принести домашнюю работу, я не буду это засчитывать.
— Но я не забывала, — возразила я. — Я же сказала вам, не забывала.
— Хорошо, Джилл, не волнуйся. Если листок найдется, можешь сдать его завтра.
— Я сделаю все заново, — сказала я.
— Сделай, если хочешь, но вообще-то это не так уж необходимо. А теперь все достаньте учебники и откройте главу номер три.
Венди повернулась ко мне и заухмылялась. Мне захотелось ее убить.
Когда мы на перемене зашли в туалет, Венди встала перед кабинками и не хотела пропускать меня, пока я не скажу: «Я Бэби Бреннер, я еще не приучена к горшку, поэтому от меня воняет». Я помотала головой.
— Тебе придется это сказать! — заявила Венди.
— Ни за что! — отрезала я. — Не скажу!
— Тогда я сама проверю твой памперс.
Я подумала о том, чтобы сбежать, но у Венди были помощники — Кэролайн, Донна и Линда, а за меня вряд ли бы кто-нибудь заступился. Поэтому я сказала:
— Только дотронься до меня — и ты труп!
— Хватай ее, Кэролайн! — приказала Венди. — Держи ее за руки, а я стащу с нее вонючий памперс.
Кэролайн была выше меня и гораздо сильнее. Когда она стала ко мне приближаться, я завопила:
— Ты всегда делаешь то, что говорит Венди? У тебя что, своих мозгов нет?
— Есть у меня мозги.
— Тогда подумай ими хоть раз! Венди теперь даже не хочет с тобой водиться, так зачем выполнять ее приказы?
— Заткнись, Бреннер! — крикнула Венди. — Не слушай ее, Кэролайн.
— А вот и хочет водиться, — возразила Кэролайн.
— Тогда почему она постоянно с Линдой? Ты же видела их сегодня в автобусе! Спорим, когда мы поедем в планетарий, она даже не сядет с тобой!
Кэролайн посмотрела на Венди.
— Мы же вместе сядем, правда?
Не успела та ответить, как Линда объявила:
— Я буду сидеть с Венди, — и положила руку ей на плечо.
Кэролайн прикусила губу, развернулась и вышла из туалета. Донна последовала за ней.
— Не смей больше отвечать за меня! — рявкнула Венди. У Линды был такой вид, словно Венди дала ей пощечину.
Я не стала смотреть, что Венди будет делать дальше, а вошла в кабинку и заперла дверь. Меня всю трясло. Перед тем как выйти, я нагнулась и проверила, не видно ли из-под двери чужих ног. В этом случае можно было выходить безо всякой опаски.
Во время обеда никто не называл меня Бэби Бреннер. Донна и Кэролайн сдвинули парты вместе, а Венди позвала к себе Лори. Линда сидела за партой одна, как и раньше.
Я достала свой сандвич и уставилась на него, думая, насколько бы он казался вкуснее, если бы было с кем поболтать за едой. Ненавижу есть в одиночестве. Я оглядела класс, прикидывая, стоит ли рискнуть или лучше не надо? А, ладно, попытка не пытка. Иногда нужно самой сделать первый шаг, иначе будет как у Линды — другие станут решать, что должно с тобой случиться.
Я встала, подошла к парте Рошель и сказала:
— Эй, Рошель… хочешь, пообедаем вместе?
Рошель ответила не сразу, и на мгновение я пожалела о том, что спросила ее. Но потом она закончила жевать, проглотила то, что было у нее во рту, и сказала:
— А почему бы и нет?
Я пододвинула свою парту к ее парте. У Рошель тоже был сандвич с арахисовым маслом.

19

«Отвечай за базар».

Во вторник утром, по дороге в школу, Ирвин обзывал меня самыми отборными из придуманных им прозвищ. В ответ я сказала: «Сам такой», и все засмеялись, но уже не надо мной.
Днем мы смотрели праздничное представление. Шестые классы выступали со скучнейшим спектаклем про пилигримов, индейцев и первый День благодарения. Вот бы в школе поставили спектакль, как в повести «Шпионка Гарриет»(*), где все участники изображали различные овощи! Я бы с радостью сыграла луковицу — каталась бы по полу, совсем как Гарриет в книжке. Интересно, неужели где-то и правда есть школы, в которых выделывают подобные штуки?
Возвращаясь с нами на урок, миссис Миниш задержалась в коридоре, разговаривая с учителем из соседнего класса, поэтому у Робби Уинтерса была уйма времени, чтобы воткнуть в кожу пальцев булавки и изобразить пришествие зомби. Когда он сунул руки мне под нос, я сказала:
— Ну и что тут такого? Да это любой сделает.
— Ну конечно…
— Конечно.
— И даже ты?
— И даже я.
— Отвечай за базар, Бреннер.
— На сколько поспорим? — спросила я.
— На четвертак.
— Заметано… дай-ка мне пару булавок.
Робби вытащил булавки и отдал их мне. Стараясь не морщиться, я продела по одной булавке через верхний слой кожи каждого пальца. Потом встала, вытянула руки вперед и, завывая, затопала по классу.
— Что, собственно, тут происходит? — спросила появившаяся в дверях миссис Миниш. — Джилл, ты не на своем месте.
— Сейчас, миссис Миниш, — я поспешила к своей парте, спрятала под нее руки и вытащила из пальцев булавки. Робби передал мне двадцать пять центов.
К обеду стало ясно, что Венди и Лори собираются стать лучшими подругами, так же, как и Донна с Кэролайн. Некоторые люди все время меняют лучших друзей. Хорошо, что мы с Трейси не такие. И все же здорово, когда в классе у тебя есть постоянная подруга, пусть даже и не лучшая. Я снова обедала вместе с Рошель. С виду она тихоня, но мне кажется, в голове у нее много разных мыслей и соображений. Поэтому позже, когда пора было расходиться по домам и все рванули к шкафчикам, я спросила:
— Эй, Рошель… хочешь сесть со мной, когда поедем в планетарий?
Она надела куртку, захлопнула дверцу шкафчика и ответила:
— Почему бы и нет?
В тот день я не грызла ногти до самого вечера, и когда папа пришел уложить меня в постель, я заявила:
— Знаешь, что? До рождества еще целый месяц.
— И что? — спросил он.
— А то… наш уговор еще в силе? — я вытянула руки и пошевелила пальцами, намекая, о чем идет речь.
— В силе, — подтвердил папа.
— Отлично… потому что я думаю, на этот раз у меня все получится.

В среду у нас был «короткий» день — только половина уроков. По дороге домой, в автобусе, мы играли в «собачку» шапкой Робби, а шестиклассники учили нас песне «Все француженки-девчонки любят задирать юбчонки»(**). Водитель орал: «Закройте рты, или я пожалуюсь директору!», но его никто не слушал.
Выйдя из автобуса, мы с Трейси остановились у ящиков проверить почту. Каждой пришла бандероль с пробниками от «Уинтроп».
— Заходи ко мне — выберем, что будем покупать, — предложила я.
— Как только переоденусь.
— Не забудь альбом.
— Как я могу забыть?
Кенни поджидал меня у входной двери.
— А известно ли тебе, что самый длинный в мире земляной червь в вытянутом состоянии достигает шести с половиной метров?
— Весьма рада это слышать, — ответила я. — Его мама, должно быть, им очень гордится.

(*)«Шпионка Гарриет» — повесть Луис Фитцхью.

(**)…a song about the girls in France:
Oh the girls in France
Like to show their underpants/Wear their whiskers in their pants/Do the hula hula dance...

КОНЕЦ


По данным Национальной коалиции против цензуры (National Coalition Against Censorship), изданная в 1974 году повесть «Ворвань» — о полной девочке, которую дразнят одноклассники, пока один из них, сам рассказчик, не становится новым объектом насмешек — с 1982 по 1992 гг. не менее тринадцати раз изымалась с библиотечных полок. Одно из требований исходило от начальной школы города Перри Тауншип, штата Огайо, где школьная администрация сочла книгу опасной, потому что «зло так и не наказывается. Добро так и не выходит на первый план. Порок торжествует».
Эллен Барри «Джуди Блум — в президенты»,
Бостонский феникс, 21-28 мая 1998 г.

"Ворвань" в Википедии:
http://en.wikipedia.org/wiki/Blubber_%28novel%29