Глава 1Эффи не нравится Хэймитч; она терпеть не может его пьянство, ненавидит ядовитый сарказм, презирает его неорганизованность, не может расслабиться в его присутствии, не доверяет ему, и еще куча всяких «не». Она знает, что он никудышный ментор, который, однако, умудряется сохранять крупицу рассудка, даже когда чертовски пьян.
Но вряд ли Эбернети сам рад этому.
За годы вынужденного сотрудничества, кажется, она изучила пьяницу из двенадцатого вдоль и поперек. И ни капли не удивляется, когда находит его в номере без сознания, с бутылкой в одной руке и ножом для колки льда в другой. Несколько часов назад стартовали семьдесят третьи голодные игры, где трибуты двенадцатого дистрикта не продержались и десяти минут. Эффи давно научилась забывать имена детей сразу после удара пушки. По крайней мере, она пытается заставить себя так думать.
Он – другое дело.
- Хэймитч, - шипит капитолийка, дотрагиваясь носком дорогих туфель до распростертого на полу туловища. Кажется, нужно что-то более действенное, чтобы разбудить надравшегося в хлам ментора. Недолго думая, Эффи достает из вазы цветы – букет ароматных кроваво-красных роз из сада самого президента Сноу – и выливает содержимое вазы на голову Двенадцатому.
Хэймитч приходит в себя слишком быстро для человека, напившегося до чертиков. Эффи коротко вскрикивает, когда нож для колки льда летит в диванную подушку, входя по самую рукоять.
- Дура! А если бы я метнул спросонья эту хреновину в твою пустую башку?
Эффи не раз пересматривала запись пятидесятых голодных игр. И человек, стоящий сейчас перед ней с бешеной яростью во взгляде, как никогда напоминает того отчаявшегося подростка, который сцепился с тремя профи и убил двоих из них, прежде чем сбежал.
- Какого хрена ты тут делаешь?
Этого оказывается достаточно, чтобы вывести Эффи из оцепенения.
- У тебя через полтора часа последняя пресс-конференция в этом году, так что приведи себя в порядок. Хотя бы относительный.
Он неуклюже садится на диван и делает глоток из початой бутылки, вытирая губы рукавом дорогой рубашки. Даже менторы-неудачники обязаны во время игр носить шмотки от лучших дизайнеров, негласное правило Капитолия.
- Пошла к черту, женщина. Я праздную.
Эффи фыркает, разозлившись не на шутку.
- Какой же ты бессердечный! Наши трибуты погибли, а ты не можешь даже выйти и сказать пару слов в память о них.
Хеймитч смеется, и его смех заставляет Эффи поёжиться от страха. Это смех безумного человека; она неосознанно делает шаг назад, подальше от этого ненормального.
- Им повезло, неужели ты не понимаешь, как им повезло?
Удивительно, что он вообще способен двигаться в таком состоянии. С трудом удерживая равновесие, он встает и в два шага преодолевает расстояние до стола, около которого замерла капитолийка. Хэймитч ставит руки по обе стороны от нее, не давая возможности ускользнуть, и выдыхает ей в лицо запах алкоголя, настолько сильный, что у Эффи сейчас, кажется, заслезятся глаза.
- А знаешь почему, солнышко, это правда? – зло шепчет он, не отводя взгляда. - Потому что они не страдали, а умерли быстро и безболезненно. Да-да, не сошли с ума от жажды, медленно и мучительно, не сгорели в вулкане и не сдохли от яда. И уж тем более не вернулись с арены, чтобы стать гребаными рабами, которых будут трахать их недавние спонсоры. Или же, если хватит глупости сказать «нет» сильным мира сего, смотреть, как умирают все, до кого есть дело в этом сраном мире! Как бы я хотел, чтобы мне повезло как и нашим трибутам, детка. Как бы я хотел.
Впервые в жизни Эффи не знает, что ответить. Она смотрит, как Хэймитч подбирает свою бутылку и делает очередной глоток, и с ужасом отмечает, что не отказалась бы сейчас выпить.
- Так что ты подумай, солнышко, кто еще из нас бессердечная тварь.
Когда часом позже Эффи отвечает на вопросы журналистов, сверкая безупречной белоснежной улыбкой, мысли ее заняты совершенно другим. Оказывается, она совершенно не знает человека, с которым имеет дело уже почти десять лет. И самое странное, что Эффи не может определиться, важно это для нее или нет.
