Глава 1Не верь, что в звёздах есть огонь,
Не верь, что солнце встанет вновь,
Не верь, что в истине нет лжи,
Но верь в мою любовь.
(с) "Письма к Джульетте".
Тоска всегда пахнет сиренью. Причём, неважно, какая именно - тоска по утерянному счастью, по слишком рано закончившемуся детству или по чему-то другому, не менее важному и значимому. У любой тоски есть одна отличительная черта: она сумасшедше пахнет сиренью. Сумасшедше - не значит сильно. Наоборот, иногда этот запах едва уловимый, несмелый, как бледно-жёлтые лучи мартовского солнца, а иногда - одуряющий, коварно проникающий в самые глубины сознания и остающийся там навсегда. Сумасшедше - значит горько. И, наверное, в этом и состоит весь парадокс: он любил этот запах, хотя за ним всегда следовала горечь. Это одна из тех закономерностей, которые были известны Сириусу Блэку; запах сирени преследовал его с самого детства и по сей день, впитался в него с молоком матери и оплёл своими синевато-лиловыми корнями всё его существо. Так всегда пахло в поместье Блэков, поскольку матушка просто обожала эти цветы; они стояли, кажется, в каждой комнате, росли на ухоженных клумбах в саду, украшали роскошные платья всех родственниц женского пола, которые приходили на праздники или светские приёмы в их дом, и даже любимые духи Вальбурги имели неизменный запах сирени. Такой, от которого кружилась голова и темнело в глазах, яростный, резкий, как и всё в этом доме. А потом он внезапно исчез, но снова вернулся в смущённой улыбке и огненно-рыжих волосах Лили Эванс. Вернулся более спокойным, умеренным, - он словно посветлел подобно тому, как светлеют на тон солнечные блики, когда наступает вечер, или как светлеет лицо Лили после очередного признания Джеймса в любви к ней. И даже в Азкабане, когда казалось, что все связи с прошлым - тоскливым или радостным - утеряны, запах сирени всё равно не оставлял его ни на минуту, и Сириус каждый день узнавал его в пронзительном крике Беллатрикс из соседней камеры, за что начинал ненавидеть кузину такой ненавистью, которой не ненавидел, наверное, ещё никого. Потому что именно она приносила ему запах из детства и юности, запах запретного прошлого, которое не хотелось вспоминать, но и забывать тоже не хотелось...
…Даже сейчас этот запах где-то рядом, витает в продрогшем августовском воздухе, которым Сириус дышит, прячется от него в ватной тишине и звенит в ушах тысячью колокольчиками. Его хочется прогнать, как упрямо следующую по пятам прошлую жизнь, которая никак не хочет понять, что она - прошлая, но слишком страшно расставаться с чем-то, сопровождавшим тебя с самого детства. Да и невозможно. Поэтому Сириус давно оставил эту неравную борьбу с прошлым.
Пронизывающий ветер подул откуда-то с запада и, путаясь в длинной шерсти большого чёрного пса, бредущего по пыльной обочине дороги, улетел в неизвестном направлении, - наверное, он скрылся за багряно-алой линией горизонта, что раздражает своей яркостью, прячась за неровными боками серо-зелёных холмов. Вдалеке уже можно было заметить уютные желтоватые огни Хогсмида, которые сейчас скрывал густой молочный туман, вязкими клубами стелющийся по земле. Где-то там, за этим тусклым осенним пейзажем, скрывается Хогвартс, пристанище юношеских грёз и счастливых воспоминаний. Его не было видно, но Сириус чувствовал, как приближается к нему. Это чувство невозможно описать словами - просто появилось ощущение, что всё наконец-то встало на свои места. Словно и не было двенадцати лет Азкабана и немыслимых потерь. Может, сейчас он окажется в уютной красно-золотой гостиной Гриффиндора, где встретит весёлого черноволосого мальчишку с вечно растрёпанными волосами и огоньками в светло-карих глазах? А потом к ним подбежит скромная рыжая девчонка с запутавшимися солнечными искрами в огненных волосах, посмеётся над своими "балбесами" и стремительно скроется в дверях спальни для девочек… И тихий мальчик с грустными, взрослыми глазами, не такими, как у них всех, - словно он прожил десять жизней, а не одну…. Только вот не будет больше щуплого паренька с затравленным взглядом, в котором никто - ни он, ни Джеймс с Ремусом, ни Лили - не узнали предателя... Сколько промозглых ночей, проведённых в сырой камере Азкабана, Сириус представлял, как отомстит ему за все свои годы несчастья, за Лили и Джеймса, которые должны были жить дальше, но не умирать, за Гарри, слишком рано оставшегося без родителей, за Ремуса, у которого отняли самое дорогое - его друзей. Он поплатится за всё, потому что невозможно сломать столько человеческих жизней, ни разу не пожалев об этом… Он, Сириус Блэк, не позволит этому случиться.
Бродячая собака с угольно-чёрной шерстью и человеческими глазами сорвалась с места и стремительно побежала вперёд. Ярость, резкость читались в каждом рваном движении усталых лап, словно пёс бросился в погоню за добычей, подобно разъярённому дикому зверю. Он вернулся, чтобы отомстить, потому что ни один человек, совершивший такой поступок, не заслуживает прощения… И прощения не последует.
***
Синеватые сумерки опустились на маленькую уютную деревушку, устроившуюся неподалеку от Хогсмида. Сириус с удовольствием вдохнул прохладный воздух и замер. Быстрый бег совсем его уморил. Теперь, когда можно было перевести дух, он заметил, насколько красиво это место. Маленькие, словно вылепленные из сказки домики были хаотично расположены между собой; в небольших окошках горел горчично-лимонный свет, и это ещё больше создавало атмосферу какой-то сказки, нереальности происходящего. Красно-алый закат больше не раздражал, он потерял сразу несколько тонов, как будто чья-то призрачная рука разбавила яркую краску прозрачной водой. На горизонте уже зажглись первые звёзды, и Сириус подумал, что это первый закат, который он видит после вчерашнего побега; первый закат за последние двенадцать лет. Контраст был слишком сильный, он заставлял сердце замирать в страхе перед возможной потерей только что обретённого. Ещё позавчера Сириус был вынужден задыхаться от серого отчаяния, преследовавшего его с самого первого дня в Азкабане, а сегодня - багряно-синие краски заката смешались между собой, отчего кое-где появлялись светло-сиреневые разводы. Это выглядело удивительно: неестественно большой лохматый пёс стоит на невысоком холмике и долго смотрит на небо, будто не в состоянии отвести глаз...
Тоска всё окутывала и окутывала, словно зазывала в свои объятия, пыталась убаюкать сладковатым запахом сирени… Усталость чувствовалась во всём теле, горечь в сердце тоже не прибавляла бодрости, но закрывать глаза в этот момент казалось чем-то преступным - хотелось только смотреть на этот закат, но времени почти не осталось. Блэк не зря пришёл именно в эту деревню. Ему нужно было увидеться с одним человеком, и хоть Сириус понимал, насколько это опасно, отчего-то в нём поселилась твёрдая уверенность, что он - а если быть точнее, она - никому не расскажет, не выдаст его. Страх сковывал, не давал ступить и шагу, словно предостерегал… И Сириус боялся даже не разоблачения, не возвращения в Азкабан в том случае, если его сдадут Министерству, а того, что она не поверит. Ему и так сейчас никто не верит, и если ещё один человек отречётся от него, от общего прошлого, что их связывало, то он, чёрт подери, сам сдастся аврорам, потому что ничего - ни месть, ни надежда, ни тоска по ушедшей жизни - не имеет смысла, если тебе - в тебя! - никто не хочет верить.
Сириус резко рванул вперёд, словно опасаясь, что если протянет ещё хоть минуту, то передумает. Деревня, в которой он сейчас находился, была небольшая, поэтому уже через несколько метров перед ним возник, словно вынырнув из дымчатых сумерек, небольшой, как будто игрушечный, домик. Он находился как раз на границе с Хогсмидом, поэтому вид открывался потрясающий: если подойти к краю холма и посмотреть вниз, то можно заметить мягкие, будто приглушённые рыжие огни пабов и всевозможных магазинчиков. Там, наверное, сейчас настоящее веселье, - Сириус помнил, какое сборище народу в "Трёх мётлах" по вечерам, а сегодня ко всему прочему была ещё и пятница, поэтому суета там, скорее всего, неимоверная. Здесь же всё поглощала тишина. Домик не подавал никаких признаков жизни, только чей-то силуэт, словно материализовавшись из темноты, возник на крыльце. Кажется, это была женщина; Сириус, по крайней мере, ни разу не встречал такого хрупкого мужчину. Угловатые плечи, излишняя худоба, острые линии бёдер ясно напомнили ему человека, с которым было многое связано в его прошлой жизни. Но раньше времени терзать себя надеждой было глупо. Прошло больше двенадцати лет, она могла сто раз куда-то переехать, а могла и вовсе уже не жить… Сириус неприятно поёжился, по спине пробежал холодок. Об этом думать совсем не хотелось. В конце концов, он должен подойти поближе и проверить, и это было бы лучше, чем если он будет стоять здесь и думать Мерлин знает о чём.
Постояв ещё несколько секунд, Сириус сделал пару шагов по направлению к дому. Человек в это время замер спиной к двери, тихо прошептал заклинание, и на конце его палочки загорелся неяркий, но достаточный для того, чтобы разглядеть лицо, свет. И Сириус обомлел, почувствовав, как сердце ухнуло вниз. Он не ошибся. Перед ним стояла
она - такая же дерзкая, не женственная, яркая… Вся решительность Сириуса исчезла, и он даже не знал, как поступить - кинуться сейчас же к ней, заключить в объятия и рассказать обо всём, о чём так мечтал кому-то рассказать, или уйти прочь, скрыться в вечерних сумерках, чтобы не тревожить её своим появлением, не заставлять вспоминать прошлое, о котором она, как и он, и Ремус, и тот же Снейп, мечтала забыть… Женщина, кажется, не заметила его, поэтому спокойно села на ступеньки, ведущие к двери дома, и подняла голову к небу, точь-в-точь повторив его недавние движения. Минуты две Сириус вглядывался в лицо давней подруги, не в силах отвести взгляд от её тонких, слишком ярких для девушки черт лица, потому что она - живое напоминание о школьных, счастливых годах... Её короткие лохмы смешно торчали в разные стороны и казались чисто чёрными, хотя на самом деле всю жизнь были золотисто-каштановыми. На какую-то долю секунды ему показалось, что это всё та же весёлая, дерзкая девчонка, "парень в юбке", как между собой называли её они с Джеймсом. В этот момент женщина слегка повернула голову в его сторону, и Сириус, подумав, что она его заметила, неуверенно сделал пару шагов вперёд. И остановился, как только попал в круг тусклого света, издаваемого её палочкой.
Некоторое время женщина смотрела на большого пса, в темноте кажущегося ещё более чёрным, чем есть на самом деле. Чуть наклонила голову влево, будто стараясь рассмотреть получше, а потом резко вскочила на ноги, и палочка, лежащая на её коленях, упала на землю, но не погасла, поэтому Сириус мог видеть её лицо. Она смотрела внимательно, изучающе, но в то же время черты её лица были пронизаны болью и, кажется, неверием. Собака сделала ещё несколько шагов по направлению к ней, и этого оказалось достаточно, чтобы она поняла, кто сейчас стоит перед ней.
- Ты?.. - её голос был тихим, надломленным, и Сириус, словно в подтверждение, дёрнулся было к ней, но в нерешительности остановился.
Она резко отвернулась от него, как будто хотела укрыться от происходящего, и когда Сириус подумал, что она не хочет его видеть, медленно, нерешительно повернулась к нему. В её глазах стояли слёзы. Мгновение, - и женщина падает на колени перед большим чёрным псом, её пальцы путаются в длинной свалявшейся шерсти, тело дрожит, но она всё хватается и хватается за него, как будто боится, что тот исчезнет.
- Ты живой, - всхлип, судорожные объятья, голос срывается, - я не верила, Сириус, я не верила им…
Пёс грустно лизнул ей лицо, и женщина прижалась к нему всем телом, зарывшись носом в густую шерсть и то и дело вздрагивая от рыданий. Его сердце разрывалось от боли и облегчения - она поверила, она никому не расскажет. Но, Мерлин, почему он решил, что имеет право вернуться в её жизнь, причинить ей такую боль? Эгоист, чёртов эгоист, каким был всю жизнь…
Женщина вздрогнула ещё сильнее, когда её обняли холодные руки, которые за столько лет окончательно потеряли своё тепло, но остались такими же родными…
- Не плачь, Гестия, всё теперь будет хорошо… - Сириус провёл рукой по её коротко стриженным волосам и удивился, когда вспомнил, как много лет назад так же успокаивал её, плачущую и уткнувшуюся лбом в его плечо. А она удивилась, услышав, каким безжизненным стал его голос.
- Пойдём в дом, тебе опасно находиться на улице, - женщина неуклюже поднялась с земли, отряхнулась и легонько потянула Блэка за руку. А потом, когда увидела, что он замер в нерешительности, упрямо вскинула подбородок и более настойчиво повторила: - Пойдём.
Сириус встал, постоял несколько секунд, словно решая, имеет ли на это право, но потом, побоявшись обидеть подругу, всё-таки позволил ей увести себя. Закат вспыхнул алым, в последний раз окутал их своим теплом и, растворившись в них, уступил место золотоглазой ночи…
***
- Рассказывай, - тихо попросила Гестия, старательно пряча взгляд и теребя руками светло-жёлтую скатерть. Перед Сириусом стояла большая кружка дымящегося земляничного чая, к которой он не притронулся, в то время как женщина, сидящая перед ним, уже допивала последние капли.
Чуть меньше часа назад он мечтал поведать кому-то свою историю, рассказать обо всём, потому что был уверен, что тогда станет легче, но сейчас, когда время, наконец, пришло, он не желал ни с кем делиться этими воспоминаниями, тем самым напоминая себе до безобразия наивного глупого подростка. Сириус внимательно смотрел на давнюю подругу, всматривался в её лицо, словно стараясь наверстать всё упущенное за эти годы. А может, просто прикидывал, можно ли ей доверять. Хотя, конечно, в этом он не сомневался, учитывая то, что она, наверное, единственная, кто верил ему все эти двенадцать лет. Но что-то заставляло с щемящей нежностью в груди смотреть на её лицо. Такая же худая, хрупкая, в огромных светло-зелёных глазах былые отблески веселья. Всё та же мальчишеская стрижка, медово-каштановые лохмы забавно торчат в разные стороны, практически как у Джеймса, над верхней губой яркая чёрная родинка, добавлявшая в её образ больше игривости, дерзости, неординарности, хотя, казалось бы, куда там ещё больше. Неправильные, но яркие черты лица, смуглая кожа, мальчишеская фигура, тонкий шрам на щеке, который она всегда маскировала сотней косметических заклятий, потому что жутко стеснялась, а Джеймс всегда уговаривал не прятать его… Это всё было таким знакомым, до ноющей боли в груди родным… Янтарно-зелёный взгляд казался взглядом из прошлого, но глаза смотрели с нежностью, и отчего-то Сириусу стало легче, как будто это стало подтверждением: он прощён. Прощён Джеймсом с Лили за то, что они умерли, а он остался жить, Ремусом - за потерянную надежду, и этой желтоглазой девчонкой, сидящей сейчас прямо перед ним - за то, что все эти двенадцать лет верила в него, хотя даже не знала, увидятся ли они ещё… Сириус, конечно, понимал, что друзья никогда не стали бы его винить за это, поэтому сам себя простил, за них... И понял, что не смог бы дальше без этого прощения.
- Ты всё такая же… - он усмехнулся, встретив растерянный взгляд Гестии. Но она, собравшись, взяла себя в руки и произнесла как можно чётче, будто стараясь казаться раздражённой:
- Твоя привычка игнорировать просьбы, Блэк, тоже идёт через века, - бледные губы слегка искривились.
- Ты всё ещё любишь его, - не вопрос - утверждение.
- Хочешь сказать,
ты забыл? - девчонка вздрогнула, и Сириус понял, что затронул больную тему.
- Отпусти его, Гестия. Уже ничего не поделаешь, Джеймса не вернуть, - он сам, кажется, поморщился, произнося имя друга. А глаза женщины напротив наполнились болью, но голос практически не дрожал:
- Пошёл к чёрту, - почти нежно произнесла она.
- Как раз оттуда, - Сириус усмехнулся, но тут же потупил взгляд, заметив, как вздрогнула Гестия от его слов. - Извини.
- Забыли. Лучше расскажи мне всё, - упрямо поджав губы, проговорила она, а потом, подумав, добавила: - Пожалуйста.
- Ты хочешь слышать, из-за кого он погиб, да? - горечь в уголках губ.
- Не нужно, Сириус. Лили тоже была моей подругой, - при звуке этого имени лицо мужчины исказила гримаса боли, и Гестия посмотрела на него понимающе, грустно, но извиняться отчего-то не стала. Она вообще редко извинялась.
- Питер Петтигрю, - на большее он, кажется, был не способен.
- Что?
- Ты хотела слышать имя предателя, - растерянность в глазах Гестии говорила о том, что она тоже не догадывалась. Даже не подозревала, что столько лет жила рядом с предателем.
- Этого не может быть! - пылко, резко. А потом голос сорвался на сбивчивый шёпот: - Но… как? - растерянность сменилась горечью.
- Они сделали его Хранителем в самый последний момент, об этом никто не знал.
Гестия молчала. Сириус не стал настаивать, он знал, что ей нужно время, чтобы всё осознать. И сделать это лучше всего она сумеет в одиночестве. Рассказать он может и завтра. А сегодня ей нужно смириться.
Блэк неспешно поднялся из-за стола, отнёс нетронутую кружку ароматного чая к раковине, вернулся к столу, чтобы задвинуть стул и, обернувшись уже у выхода, добавил:
- Я вернулся, чтобы отомстить ему.
- Питер мёртв, Сириус! - с ужасом в голосе воскликнула Гестия, но следующие слова заставили её замолчать:
- Ты ошибаешься, Гесс. Он живее всех живых. Но я найду его, - что-то в его голосе совсем не понравилось женщине, пытающейся скрыть бегущие по щекам дорожки слёз. - Я лягу в зале, постельного белья не надо.
Она хотела что-то добавить, сказать, как счастлива снова его видеть и как ей было тяжело без него все эти годы, напомнить, чтобы он превратился в собаку, ведь спать в человечьем облике может быть опасно, хотя никто не должен искать его здесь, но промолчала, потому что в дверном проёме никого уже не было. Синеглазая луна устало светила в небольшое окно её дома.
