Я все и всегда в своей жизни делала правильно.

Глава 1

Я все и всегда в своей жизни делала правильно. Так, как учила меня моя мама, а ее слова я ставила в абсолют с самого детства. Такое вот воспитание. Мои знакомые и приятели считали меня «перфекционисткой до колик», иные - «занудой». Именно знакомые, потому как подруг и друзей у меня не было. Думаю, это от того, что они мне завидовали. Но я лишь вежливо улыбалась им, тем самым не давая понять, что меня ранят эти слова.

Походка с мыска на пятку, с высоко поднятой головой и прямой спиной. Осанка у меня была истинно королевская. Я могла в темноте сервировать стол так, что приборы были разложены миллиметр к миллиметру. И ела я исключительно с помощью приборов. Когда же я видела людей, едящих руками, я впадала в ужас. Речь моя всегда была спокойной, размеренной, я не позволяла себе повышать голос. Мои ногти, прическа, кожа, - все было совершенно.

Мама учила меня быть принцессой с детства. А ведь принцессы в сказках идеальные. Не важно, отделяешь ли ты зерна от плевел в начале сказки, позже ты – идеальна. Вот и я была принцессой. Любила свое пальто, похожее на пышное детское платье из-за плиссированных воланов. Если было холодно, то надевала джинсы с розовой бисерной вышивкой (хотя, что может быть лучше пышной юбки?), и брала с собой яркую розовую сумочку, прижимая ее к себе. Вот только в сказках существует любовь, а мама запрещала мне любить. Убеждала меня, что любовь – это зло. Что между мужчиной и женщиной должна быть не любовь, а уважение и доверие.

Любил ли меня мой муж? А я его? Нет, мы не любили друг друга. Я, потому что была воспитана без любви и просто не умела любить, мой муж, потому, что боялся. Познакомились мы благодаря нашим родительницам. Я до сих пор не знаю, благодарить ли их за это или нет.

Наше первое свидание было спокойным и размеренным. Мы не целовались и не держались за руки; он подарил мне букет прекрасных роз и мы гуляли по набережной. После были месяцы ненавязчивых ухаживаний, терпеливых, лишенных страсти. Первый наш поцелуй был на седьмом или восьмом свидании – такой нелепый и совершенно безвкусный. Но после случившегося мы не могли уже разойтись – родительницы и свели нас для того, чтобы мы создали семью, неважно, возникнут ли у нас чувства друг к другу или нет. Нас так воспитали, что мы не могли ослушаться.

Как и полагается приличным правильным людям, секса до свадьбы у нас не было. Впрочем, для нас физическая близость была не способом получения удовольствий, а способом к продолжению рода. И многие соседи и приятели, столь любившие бывать у нас (вероятно из-за восхитительного лимонного пирога, который я пекла каждое воскресенье), были согласны с нами. Они завидовали нам, я была в этом уверена. Нашим с мужем отношениям, его высокой должности, нашей правильности, нашему быту, в котором все всегда было начищено до блеска и доведено до совершенства. Они не понимали, как можно не ссориться, не изменять, не врать... они не понимали этого, они завидовали.

Я родила Альберта спустя два года после нашей с мужем свадьбы. И с самого начала беременности я осознавала, что что-то с ребенком не так. Токсикоз у меня был жуткий, даже мама это признавала. Малыш постоянно толкался и не давал мне спать. Мне постоянно хотелось есть, причем я могла одновременно есть ананасы и запивать их кефиром, а через минуту мне хотелось мяса, брокколи и сладкого. Муж терпел мои капризы во время беременности, и делал все для меня. Он вообще был очень мягким, добрым, спокойным и отзывчивым человеком. Он никогда не повышал на меня голос, и относился ко мне с уважением.

После очередного УЗИ (то была двадцать вторая неделя беременности) я узнала, что малыш лежит ножками вниз. Сами роды проходили тяжело и долго, родила я только спустя двадцать часов с начала первых схваток, потеряла много крови, и, как мне казалось, чуть не умерла. Малыш родился крепким и здоровым, но когда я впервые взяла его на руки, то поняла, что не хочу видеть его. Я сказала об этом нянечкам, и они забрали новорожденного, уверяя меня, что это просто послеродовой шок.

Я вернулась домой через неделю и была этому несказанно рада. Впрочем, каждое кормление Альберта давалось мне с трудом и болью. Я по-прежнему не хотела видеть ребенка, мне казалось, что это не мое дитя. И я утверждалась в этом снова и снова на протяжении долгих лет. Альберт был слишком активным, шумным, открытым миру. Он постоянно дрался с мальчишками в школе, но между тем получал превосходные оценки. Он постоянно пытался поставить наш с мужем авторитет под вопрос: часто ссорился с нами, громко хлопая дверью своей комнаты, и даже устраивал в гараже мини-концерты (Альберт серьезно увлекался музыкой и даже состоял в какой-то музыкальной группе в колледже). Мы исправно платили за его обучение огромные суммы, но он редко ходил на занятия. Часто не появлялся дома, а если и появлялся, то был пьян.

Я не любила этого ребенка. Я не считала, что Альберт – моя кровь. Я говорила об этом с мужем, но он не понимал меня. Да и, собственно, зря я начинала эти разговоры. Для нас первостепенной задачей оставалось то, что мы обязаны были сохранить имидж семьи, и было неважно, как вел себя наш сын. Мы сохраняли внешнюю оболочку нашей семьи, тогда как она рушилась изнутри, и мы даже не замечали этого. Об этом нам сказал Альберт, но много позже, когда мы уже развелись. Он вообще был смышленым парнем, может потому, что не познал родительской любви и нежности. И я благодарна ему за то, что он не навязывал мне себя. Мне было больно смотреть ему в глаза. Я не любила его. Да, я не любила собственного ребенка.
Альберт закончил колледж и уехал из родного дома. Он уже был взрослым, самостоятельным. Если бы я хоть что-то чувствовала к нему, то это "что-то", несомненно, было бы гордостью.

После этого момента все начало рушиться. Начались ссоры с мужем. Ну как ссоры… я кричала на него, а он молчал и ходил из угла в угол, пытаясь унять дрожащие уголки губ и нервно трясущиеся ладони. Его снедали бессонницы. Я же увидела его совершенно с другой стороны, и не понимала, как могла полюбить это бесхарактерное нечто с жидкими усиками, бегающим взглядом и тупой улыбкой на пол-лица. Мне были отвратительны его водянистые глаза и тусклые рыжие волосы с залысиной, его субтильное тело с уродливыми коленками, лицо, покрытое полупрозрачными редкими веснушками. Его постоянные поддакивания моим словам, его покорность и неумение отстаивать свою точку зрения... Меня все начинало раздражать в этом человеке. Я возненавидела его. Если сына я не любила, то мужа, спустя двадцать пять лет совместной жизни, возненавидела.

Наш карточный домик не должен был разрушиться, нет. Не для того я потратила столько времени. И мне было стыдно перед мамой, уже крепко пожилой и смертельно больной женщиной. Я боялась разрушить ее ожидания на свой счет. Я боялась, что стану неидеальной в ее глазах. Только не когда она доживает последние месяцы, нет! Я должна была быть идеальной на ее памяти.

Я уехала на пару недель в Ниццу. Одна. Оставила, бросила все проблемы – хотя бы на время, пока они окончательно не сломили меня. Решила посвятить время себе. И на мое счастье или беду я познакомилась с удивительным молодым человеком - Хосе. Я, конечно же, не занималась этимологией слов, а тем более – имен случайных знакомцев. Но Хосе был послан мне Богом. «Яхве воздаст» - вот что значило его имя. И Яхве воздал, и воздал со сторицей.

Хосе был жизнерадостным, активным, творческим юношей, настоящим извергающимся вулканом, взрывным и шумным. Он напоминал мне сына, но Хосе, в отличие от Альберта, удивлял меня приятными поступками. Он дарил мне свежие цветы каждое утро, пел серенады под окнами моего отеля; мы совершали прогулки на лошадях, купались, ели мороженое, вели себя, как молодая пара, несмотря на то, что Хосе был чуть старше Альберта. Не знаю, что он нашел во мне, консервативной и высокомерной женщине, но ему удалось заставить делать меня неправильные вещи, буквально разбудить меня ото сна. И я резвилась вместе с ним, позабыв об испортившейся прическе, пробуждаясь, бежала к нему, забыв нанести макияж. Вела себя, словно влюбившаяся девчонка, и была так несказанно счастлива, как никогда в своей жизни! Я, конечно, читала о молодых альфонсах, и первое время держала дистанцию между нами, но позже поняла, что этот горячий юноша – мой родник, мой оазис, к которому я так стремилась всю свою жизнь, подобно истощенному путнику в пустыне. И наше телесное соединение было таким правильным, нужным и восхитительным, что мне не нужен был мой прежний мир, ведь теперь он заключался в одном человеке.

Мне было стыдно и страшно: я боялась, что мать, узнав о моей измене, разочаруется во мне. Всю свою жизнь я стремилась быть для нее идеальной дочерью. Но была ли я счастлива, следуя воли своей матери? Нет. Я была так счастлива тогда, далеко от дома и своей обыклой жизни, будучи в объятиях Хосе, что мне не была страшна материнская анафема, нависшая надо мной Дамокловым мечом. В последние дни моего пребывания в Ницце, Хосе признался мне, что болен раком. Сказал, что принимает препараты с морфием, чтобы как-то заглушить боль. Что я стала его музой и последним ярким воспоминанием. Что будет молиться за меня на небе. Что... полюбил меня.

Я смутно помню те месяцы. Они прошли темным пеленом, траурной вуалью, закрывающей лицо. Бракоразводный процесс, дележ дома, истерики, первое и последнее письмо от Хосе, его похороны, на которые я сорвалась птицей со сломанными крыльями. И слезы. Много-много слез было пролито мною. Я ведь никогда не плакала. И, стоя перед гробом, в котором лежал Хосе, я оплакивала и его жизнь, и свою. Я оплакивала человека, подарившего мне жизнь, и ту жизнь, все сорок шесть с половиной лет до, которых уже нельзя было вернуть.

Я никогда не думала, что принцессы бывают несчастливы. Я всю жизнь уверяла себя, что я – самая счастливая женщина. У меня был муж, которым можно гордиться, прекрасный дом, умный сын. И я не подозревала, что, стремясь быть идеальной, я буду вынуждена жить в одиночестве, с разрывающей душу болью, без счастья, без надежды на будущее, в окружении скорби и боли.

"Извини, мама, что не оправдала твоих ожиданий... Может, хотя бы на небе, я смогу стать идеальной, как ты того и хотела?" — думала я, прощаясь с жизнью под потолком съемной квартиры.

Ведь именно там, на небе, меня ждал мой принц.