Глава 1Он тихими шагами идет от вокзала к ее дому. Она всегда поражалась тому, как же у него выходит так ходить. Он звонил, но она не отвечала. Он переживает, хотя прекрасно знает, что она не будет ему рада. Потому что именно сконструированная им бомба унесла жизнь ее сестры.
Но, дойдя до Шлака, он вдруг сворачивает, и замирает, едва видит пустынные улицы. Он знает, сейчас рано. Но он всегда вставал в это время, отправляясь на охоту. Он отдал бы многое, чтобы вернутся на год назад. И сейчас спешить в лес, где его ждет она. Та, которая смеется над его дурацкими шутками. Которая так смешно морщится, когда солнце светит ей в глаза. Та, с которой он мог быть самим собой, ведь они понимали друг друга с полуслова. Куда все это ушло?
Он идет, поднимая ногами клубы пыли. Точнее, гари. Еще точнее – останков тех людей, которых он не спас. Быть может, сейчас он дышит теми, кто был его друзьями, соседями, покупателями... Почему так больно? Он не виноват. Он бы просто не смог спасти всех... Да, Дистрикт номер 12 небольшой, но увести из-под огня несколько тысяч жителей... Нереально. И все же он порой мечтал о том, что он мог бы спасти больше. Он был один... Если бы их было двое, то, возможно, спасли бы еще хотя бы пару человек. Может, даже семью этого Мелларка. Господи, как он его ненавидит! Именно из-за него все пошло наперекосяк!
Он часто думает о том, что было бы, если бы Китнисс тогда не спасла шкуру этого мальчишки. Зачем, зачем, зачем? Часто-часто крутится в голове одна навязчивая мысль: «Она ведь предала тебя. Променяла на Мелларка. Предпочла тебя сопернику. Это удар ниже пояса, парень. Раньше ты не знал отказов. Да и кто мог отказать первому красавчику школы? Только вот они тебе не нужны были. Тебе нужна была она. Твоя девочка. Только понял ты это, парень, слишком поздно...»
И тут же вспоминает о том, что он ее тоже предал. Только осознанно, в отличие от нее. Когда переехал. Оставил свою девочку совсем одну. Без поддержки. Без помощи. Потому что знал, что не сможет смотреть ей в глаза. Предпочел отступить, хотя никогда не был трусом. Позорно бежал с поля боя, понимая, что это уже не та Китнисс, которую он знал. Которой он бредил.
Он замедляет темп и замирает возле останков своего дома. Точнее того, что он называл своим домом. Настоящим пристанищем стал для него лес, ведь именно там он чувствовал себя свободным. Там дышал полной грудью. Там встречался с ней. И именно там был настоящим. Не нужно было врать, скрывать чувства, ведь она понимала и разделяла их. По крайней мере, до того, как ее забрали...
Он пинает ногой обугленный черный камень. Интересно, это стены его дома или соседнего? Или еще чьего-то? Почему он винит себя в том, что произошло? Уж он-то точно не виноват. Не он разжигал огонь восстания своими словами, действиями… А как бы ему хотелось поменяться местами с ней! Не потому, что он грезил битвами, победами и славой. Нет, такой ерундой он даже в пять лет не интересовался. Ему хотелось бы, чтобы ей было легче. Уж он-то знает, что испытывала Сойка, произнося речь перед камерами, отчетливо осознавая, что сейчас человеку, которым она грезит, сломают еще что-нибудь.
Да, он знал, что она любит Мелларка. Пожалуй, еще до того, как она сама поняла это. Ведь он знал ее лучше, чем кто-либо. Он ведь видел, как она съеживалась, когда видела его, потому что они в тысячный раз поругались из-за какой-то ерунды. И самое интересное, что страдали в этой ситуации все трое: она, потому что тому, кого она любит, было больно, ее избранник – потому что она опять солгала, а он сам – потому что страдала она.
Ему давно не было так больно. Точнее, физическую боль он испытывал часто – большие нагрузки сказывались. А вот душа давно так не болела. Черт, интересно, а есть мазь для души? Если да, то как ей воспользоваться? Где вообще у нас находится душа?
Он добирается до Луговины и опять замирает. Нет, он знал и видел своими глазами то, что раньше было покрыто зеленой травой. Его поражает большая яма в самом центре поля. Братская могила. И кирпичи возле нее. Наверное, тут построят мемориал памяти всем тем, кто пал из-за тирании Капитолия. Наверное, это правильно.
Ему хочется пойти в лес, но он понимает, что без нее там будет слишком одиноко. Он просто не сможет взять в руки лук, потому что оружие для него – теперь мерзость. Он не понимает, что сломалось в нем в тот момент, когда тысячи бомб уничтожили сотни невинных детей. И ее сестру. Ему вдруг слышится звонкий смех, и он готов поклясться, что перед ним только что мелькнула светлая коса с синим бантиком. Он хочет опереться за что-нибудь, но здесь ничего нет. Он садится на землю, не жалея дорогие брюки, и сдавливает виски. Да, теперь он и сам знает, что такое кошмары. Теперь он понимает, почему друг детства так боится спать. Теперь он и сам видит большой взрыв, виновником которого он стал.
Господи, зачем он тогда согласился помочь с изобретением этих бомб? Правильно, потому что ему казалось, что это правильно. Что это поможет прекратить войну. Господи, почему он был таким наивным? Только одна Китнисс в тот момент понимала, к чему может это привести…
Надо же, он снова называет ее по имени. Теперь это стоит больших усилий. Хотя, не таких, как произнести имя ее сестры. Он смертельно бледнеет, когда слышит его. Потому что слишком больно осознавать реальность.
Он поднимается и идет в сторону деревни Победителей. Он знает, что она не спит. Он знает, во что она превратилась. Но теперь он не уйдет, пока не увидит ее своими глазами. Чтобы вновь убедиться, что все давно не так, как ему бы хотелось.
Он идет и вспоминает о ней все, что может. Вспоминает ее привычки, повадки. Потому что ему хочется верить, что сейчас она тихонько приоткроет дверь, впустит его, попросит вести себя потише, чтобы не разбудить приболевшую сестренку. И он войдет не в новый, сияющий чистотой, пахнущий хорошей жизнью и богатством особняк, как он называл его, а в старенький, с покосившейся крышей, домишко. Он так ему нравился. Он представляет перед собой образ улыбающийся девушки с темной косой и маленькой родинкой над губой. Он хочет поверить в то, что ничего не было. Он тихо повторяет про себя то, что знает о ней.
Ее зовут Китнисс Эвердин.
И ей почти восемнадцать лет.
А это значит, приятель, что тебе скоро стукнет двадцать.
Наши отцы – шахтеры.
Ее мать – лекарь. Как и младшая сестра.
Ее любимый цвет – зеленый.
И больше всего на свете она любит свою младшую сестру.
Она любит булочки с сыром в исполнении Мелларка.
Она никогда не кладет в чай сахар.
Она терпеть не может, когда ее зовут по фамилии.
Она никогда не носит платьев.
Хотя они ей безумно идут.
Она любит сладости, хотя ни за что в этом не признается.
Она любит дождь.
Она полюбила читать с тех пор, как научилась это делать.
И только год назад смогла позволить себе читать то, что хочет.
Она – победитель.
Она та, ради которой стоит жить.
Она – самая необыкновенная, которую он только встречал.
Она терпеть не может грозу.
Она любит ходить босиком.
Она смеется так, как не умеет смеяться никто.
И она все еще ему нравится.
Она верна только одному человеку.
И это не ты, приятель.
И вдруг он понимает, что следует идти совсем не к ней. Потому что она не захочет смотреть ему в глаза. Потому что она опять будет плакать. На этот раз – из-за него. Он не представляет, что все же решился на это, когда входит в деревню победителей. Он смотрит на здание, стоящее против ее дома, и с радостью замечает, что из трубы тянется струйка дыма. Он замедляет шаг. Он дрожит, когда поднимается по лестнице. Ему кажется, что он псих, когда он стучит в дверь.
Проходит несколько минут, чему он несказанно рад. Он уже начинает надеяться, что Мелларк сейчас спит, а из печи тянется гарь догорающих дров, но нет.
Дверь резко распахивается, и хозяин дома замирает на пороге, удивленно глядя на гостя. Они молчат несколько минут, потому что оба не знают, что сказать.
- Можно? – прокашлявшись, начинает гость.
- Да, конечно, - хозяин отходит в сторону, позволяя парню пройти в дом.
Они оба идут на кухню. Светловолосый юноша – потому что туда идет гость. А сам гость – потому что не знает, куда еще можно пойти в этом доме.
Они сидят на кухне минут десять и просто смотрят друг на друга.
- Чаю? – вдруг предлагает хозяин, стараясь быть вежливым.
- Да, если можно, - он кивает, продолжая избегать его взгляда. Потому что знает, что наткнется на осуждение, которое наверняка горит в его глазах.
Мелларк быстрыми, точными движениями заваривает чай, и, взяв в руки мисочку с печеньем, ставит на стол. Хоторн берет в руку чашку и делает глоток. Надо же. Таким чаем его всегда поили в доме Эвердинов. Где парень научился?
- Я ведь поговорить пришел, Пит, - с трудом выдавливает он из себя.
- И о чем же? – Пит старательно делает вид, что крайне удивлен.
- Ты видел ее? – спрашивает Хоторн, не называя имени. Ведь они оба прекрасно знают, о ком идет речь.
-Да, - он кивает. И вдруг добавляет, - такого, если честно, я не ожидал.
Гейл понимающе хмурится. Он не видел ее, но знает, во что она превратилась.
- Пит, я хочу тебя кое о чем попросить, - начинает он и, наконец, смотрит ему в глаза.
- Попробуй, - пожимает плечами собеседник.
- Не бросай ее одну. Ей сейчас нужна помощь.
Мелларк молчит, удивленно рассматривая того, кто сказал это.
- Ты же знаешь, что я могу ей навредить, - начинает он. И на этот раз сам отводит глаза.
- Только если потеряешь над собой контроль, - добавляет Хоторн. – А я наврежу ей одним своим присутствием. Даже не потому, что она уверена в той бомбе, - его голос предательски срывается. – А потому, что сам знаю правду.
Пит молчит. Не знает, что на это возразить. Потому что доводов нет. Потому что сам знает, какова вероятность того, что именно собеседник виноват в смерти тех детей.
Они оба молчат. Хозяин – потому что хочет кое-что спросить, но никак не решается. А гость – потому что ждет ответа.
- Хорошо, - кивает хозяин.
Гость торопливо поднимается и идет к выходу. Он чувствует себя неуютно.
- Подожди, - он оборачивается. – Гейл, зачем ты самоустраняешься?
Пит спросил то, что волновало его больше всего. Гость замирает у двери и поворачивается к нему.
- Только не говори, что из-за ее сестры. Ты не из тех, кто сдается и отступает от своей цели, - торопливо добавляет светловолосый юноша.
- Потому что она не будет счастлива со мной. Она любит тебя, - отвечает гость как можно спокойнее. Потому что голос предательски дрожит.
- Откуда ты знаешь?
- Потому что это очевидно. Она любит тебя давно. Только вот и я, и она сама поняли это слишком поздно.
- Но... - тут же начинает спорить человек, сидящий за столом.
- Не спорь, Пит. Это правда. Ты не видел ее, когда ты был в Капитолии. Честно, это самое ужасное, что я видел прежде. Я думал, она сломается. А уж что с ней стало после того, как тебя вытащили... Прости, Пит, но таким тебя я даже представить никогда не мог.
- Что-то не видно, что она по мне скучала. Хотя бы по тому, что она не приходила ко мне. А если мы и общались, то она вела себя не слишком любезно.
- Господи, ты что, Китнисс не знаешь?! Ей же легче оставлять все эмоции в себе. Да не дай Бог кто-нибудь узнает, что ей плохо! И когда ей не хочется говорить откровенно, она грубит. Это как способ защиты. В конце концов, это же Эвердин. Ее не исправишь.
И замолкает, потому что не знает, что еще можно сказать. Как еще можно объяснить то, что испытывает она? Этого не объяснить. И не почувствовать. По-крайней мере, им.
- Спасибо тебе, Пит, - шепчет он, выходя из кухни. – Она все еще дорога мне, поэтому я и прошу тебя.
И выходит. Он хлопает входной дверью, чтобы хозяин знал, что он ушел. Оставляет его одного, позволяя продумать то, что ему следует делать.
Он идет на вокзал, размышляя о том, что сейчас произошло. И вдруг он понимает, что это был его единственный правильный поступок за последние два года...
