Глава 1 ВНИМАНИЕ. Голосование проходит в комментариях к фанфику. Оцените текст
по трем критериям:
1. общее впечатление
2. стиль
3. сюжет и соответствие теме
в баллах от 0 до 5
Спасибо!
Название: По дороге в закат
Персонажи: Том Риддл, миссис Коул, Доркас Медоуз
Жанр: Angst, Ужасы
Тип: джен
Рейтинг: PG-13
Размер: мини
Предупреждения: смерть второстепенных героев
Саммари: Сонг-фик на "Песню о мёртвой долине" Канцлера Ги. О том, к чему приводит страх смерти, или что приводит к нему.
По дороге в закат
По дороге в закат
Есть долина одна...
Запад когтями раздирает небо, собирает в ладони стекающую кровь и пачкает горизонт красными разводами. Где-то вдали хмурится зелёный восток, и стая ворон выстраивается пунктирной линией, отсекая алую половину мира. Том стоит почти посередине, чуть ближе к полыхающему пурпуром закату.
Вокруг, куда ни кинь взгляд, расстилается выжженная равнина. Сухая земля изъедена трещинами, запорошена пеплом, исполосована едва заметными тропами. В небольших углублениях, похожих на следы от бладжера, ползают черви и поблёскивают тянущиеся за ними дорожки слизи. Одной ногой Том стоит в такой яме, и на его ботинок взбираются пульсирующие белые ленты.
Безмолвие невидимыми щупальцами обвивает долину и сдавливает Тому горло. Крики, детский плач, звучавшие миг назад, отступают всё дальше, будто растворяются в слюне сожравшей их тишины. А та довольно – но беззвучно – фыркает и забивает воздух мягкой бесцветной шерстью.
Нервно сжимая пальцы в кулак, Том с отвращением кривит губы. Ветер бросает ему в лицо пепел и облизывает землю, коричневая пыль закручивается вихрем, осыпается к ногам. Против воли Том вспоминает могилы и надгробия; ёжится от внезапного холода. Палочка в руке дрожит, словно отражение в воде, и с каждой секундой всё больше походит на тающую струйку дыма.
Том оборачивается на восток – зелёные вспышки бьют по глазам, заставляют зажмуриться. Он вновь обращается к западу и медленно идёт к алому горизонту.
Где убитые спят...
Шаги получаются мелкими и какими-то неуверенными. Поначалу Том пытается их считать – то ли измеряя расстояние, то ли просто забивая голову минутными мыслями. Но после сорока четырёх спотыкается, перескакивает на десяток и прекращает. Долина, кажется, смеётся над ним и щеголяет своей бесконечностью.
Земля комками высохшей грязи убегает из-под ног, трещины раскрывают беззубые рты в ожидании жертвы. Закатное солнце ухмыляется, прячась за краем света. Том останавливается – колени подгибаются – и подает на землю, сливается с ней, распластавшись, будто червяк. Багровые лучи скользят над поверхностью, плавят воздух, ищут-ищут-ищут... Когда свет ложится совсем близко, Том вздрагивает и – осторожно, медленно – проползает под лучом, пряча голову в яме.
Сквозь пляшущий перед глазами полумрак он угадывает лежащую рядом палку – тонкую, гладкую. Выковыривает её из земли, скребёт, отчищает чёрную пыль. Странные выпуклые окончания кажутся Тому слишком знакомыми, и он, дрожа – от омерзения ли, от страха ли – ползёт прочь. Кость, зажатая в кулаке, мешает, процарапывает в слое пепла неровные зигзаги.
Красные пальцы солнца всё хватают пустоту, и Тому приходится изо всех сил вжиматься в землю. Он отбрасывает кость и кашляет, когда взвившийся пепел попадает в нос. На губах появляется привкус давнего пожара. Сумерки сгущаются, распарывают красные нити, прошивающие пространство. Закат догорает.
И больная луна
Там танцует смешно
Танец, дикий как бред...
Когда последние лучи тают, Том несмело поднимается. Вдыхает сухой, горячий воздух и, раскинув руки, торжествующе смеётся, грозит скрывшемуся солнцу кулаком. Долина вслушивается в незнакомые звуки, перекатывает их над землёй и отзывается эхом у самого горизонта.
В беззвёздном небе проступают смутные очертания грязно-желтого круга. Луна становится ярче, больше; мгла выедает в жёлтом диске пятна, похожие на пустые глазницы. Отблески неестественно бледного света играют на пепельно-серой земле, и лунная дорожка ложится Тому под ноги.
Он идёт в сторону, оставляя белую полосу по левую руку и недоверчиво оглядываясь. В какую-то секунду кажется, что блики метнутся следом, но дорожка лишь чуть колеблется перед тем, как застыть в неверном мареве полумрака.
Тех, кто умер давно,
Вызывая на свет...
Спустя несколько долгих, странно-неторопливых секунд, впереди разливается тёмно-фиолетовая клякса. Том щурится, присматриваясь, и ускоряет шаг. Линии становятся чётче, вот – уже можно различить инвалидное кресло из железных костей-спиц и сутулую спину сидящего человека. Том подходит ближе и в нерешительности замирает.
Сидящий разворачивается, и Том отрешённо смотрит на знакомое лицо, расчерченное морщинами, на полосатое одеяло, укрывающее нижнюю половину тела. Том задерживает дыхание, хрипит и с трудом шепчет:
– Миссис Коул?
Так приходи же к нам,
По чужим следам,
Выпей - коль с живыми не пьется!
Она, не размыкая губ, смеётся – точно пересыпается песок в картонных часах. Медленно, нехотя раскрывает рот, выплёвывает слова:
– Малыш Том. Неприятно снова увидеться, не так ли? – голос её низкий и скрипучий. – Рано ты теперь.
Пытаясь избавиться от ставшего чересчур острым вкуса пепла во рту, Том кашляет, сплёвывает густую слюну, и та стекает по подбородку. Долина будто разъедает Тома изнутри, заходит с тыла – и всё сильней чувствуется горечь на языке, и воздух – вязкий, затхлый – забивает лёгкие, не даёт дышать.
Миссис Коул снова смеётся.
– Не бойся, здесь всё, как там, только с изнанки. Внутренности мира, если хочешь, а мы – так, глисты в кишках. Но хоть не клещи на коже.
Она выуживает из-под пледа бутылку из мутного стекла, подносит к уху, трясёт. Внутри что-то плещется, и миссис Коул довольно улыбается.
– Будешь? – протягивает бутылку Тому, и он замечает, как из раскрытого горлышка двумя змейками поднимается пар. – Давно тебе никто не наливал, верно?
Том осторожно наклоняется, принюхивается. От резкого запаха на глаза наворачиваются слёзы, и он поскорее отталкивает бутылку; часть жидкости выплёскивается, шипит, пузырится в лужице на земле.
– Ч-что ты мне дала? – Том тоже шипит, и в уголке губ у него застывает маленький кровавый пузырек.
Миссис Коул презрительно хмыкает и делает большой глоток.
– Не по нраву тебе напиток? – она качает головой. – А ведь и не расплавленное золото...*
На пороге сна
Сказка лишь одна:
Что живому луна - то мертвому солнце…
Что живому луна - то мертвому солнце…
Том переступает с ноги на ногу, сжимает и разжимает кулаки. Мысли его путаются, обрываются на середине, словно лучи заклинаний, погашенные щитом. Земля под ногами чуть дрожит, недовольная, но ни уйти, ни подступить ближе к миссис Коул Том не может: от неё будто исходит неясная сила, смешанная со смертельным равнодушием и трупным холодом.
Луна течёт по небу вытянутым овалом, застывает над их головами, освещая миссис Коул лицо, а Тому – носки ботинок. Тени взвиваются вверх, обнимая его, скручиваются жгутом вокруг головы.
Миссис Коул сидит без движения, ждёт чего-то.
– Сейчас, сейчас... – разбирает Том тихий шёпот.
Луна вспыхивает белым, холодным светом. Миссис Коул улыбается – холодно, жёстко – и, замахнувшись, разбивает бутылку о край коляски. Чистый, холодный же звон разливается по долине. Тому кажется, что он примерзает сам к себе, не в силах отнять руки от бока.
– Идём, – миссис Коул разворачивает коляску, и Том бездумно шагает следом. – Теперь пора.
И, почти из засады,
Навстречу луне
Поднимаются всадники
В тусклой броне...
Долина меняется: безъязыкая – обретает голос, кряхтит, шипит и глухо стонет. В воздухе что-то движется, метается из стороны в сторону, суетится – невидимо, но так же явно, как домовый эльф, убирающий комнаты.
Миссис Коул петляет между тенями, вразнобой скачущими по земле. Том торопится, спотыкается, стараясь не отстать от коляски, что легко скользит перед ним. Ветер налетает порывами, и толкает в грудь, и, пронизывая насквозь, воет позади.
Со всех сторон встают зыбко-серые силуэты. Они тянут руки к свету луны и, собрав немного в ладони, умываются им, раскрашивают лица и тела. Тысячи голосов сливаются в одном вздохе, и люди расходятся – сбиваясь в группы, бродя в одиночестве. Миссис Коул останавливается около хоровода из шести человек. Том делает шаг вперёд, и они расступаются, позволяют разглядеть себя.
Их разбиты гербы,
И не видно венцов,
И скользит луч луны
Над толпой мертвецов...
Двое – близнецы – с одинаковыми ухмылками рассматривают его в ответ. Их черты кажутся ему смутно знакомыми, но нужные образы так и не всплывают в памяти, и Том переводит взгляд на стоящую рядом женщину. Круглое лицо её будто опухло, левую щёку пересекает шрам, выбившийся локон виноградным усом вьётся над бровью. Том изумлённо тянет:
– Доркас Медоуз. Вот ведь, так я от тебя и не избавился.
– Здравствуй, Лорд, – обращение звучит насмешкой. – Не представляешь, насколько рада тебя здесь видеть.
– И друзей своих, полагаю, тоже.
– Твоего отца не так давно встретила. Кто бы мог подумать – маггл.
Они замолкают, смотрят друг на друга с ненавистью: смешанной с испугом – у Тома; усталой и почти ненастоящей – у Доркас.
– Он не наш, – кто-то кладёт руку ей на плечо, и Том судорожно сглатывает. Человек рядом напоминает куклу, сшитую из лоскутов: кожа его поделена на множество кусочков, стянута стежками красных жил и синих вен.
– Знакомься, Бенджи Фенвик, – говорит один из близнецов. – Твои постарались. А Карадока и собирать-то не из чего.
– Гидеон, – предупреждающе окликает его девушка справа (Маккинон – вспоминает Том). – Не стоит.
Пруэтт хмыкает и отворачивается.
Том смотрит на бывших членов Ордена Феникса, отмечает изъяны, подаренные войной и не стёртые смертью, ищет прежние черты. Но, к его радости, ни улыбок, ни веры в глазах, больше не видно.
Луна светит безжизненно и равнодушно.
Так приходи же к нам
По чужим следам,
Если жить причин не осталось!
– Он не наш, – повторяет Фенвик. – Зачем он пришёл сюда?
– Как всегда без приглашения, – фыркает Доркас. – Но здесь его хотя бы давно ждут.
Миссис Коул, успевшая смолчаться с побитой тишиной, вдруг кашляет, извиняясь, шепчет с усмешкой:
– Как должно быть обидно, когда тебя ждут только здесь, так, Том?
Он не отвечает. Перед глазами у него всё плывет, смешивается, заливается в новые формы: близнецы хохочут, прошивая тела ярко-красными нитями; Фенвик отряхивается, будто собака, и заправляет за ухо рыжие кудри. Доркас – лысая, посеревшая – заламывает руки, прижимает к груди, моля о чём-то.
Том затравленно озирается, но все вокруг, вмиг ослепшие, спокойно улыбаются друг другу. Только испуганно шарахается в сторону подошедший чересчур близко ребёнок – наполовину серый, не дотянувшийся до света – и тут же снова исчезает, тонет в толпе.
– Скажи, Лорд, а ты помнишь, что там хорошего? – Доркас почти просит, хотя, видно, заранее не верит в ответ. – Что там такого, чего здесь нет?
Том молчит – не желает делиться пустотой воспоминаний.
– Уходи, – миссис Коул направляет коляску прямо на него, вынуждая отступить на шаг. – Сам ищи дорогу.
И он идёт.
На пороге сна
Песня лишь одна:
Что живому печаль - то мертвому радость…
Что живому печаль - то мертвому радость…
Пробираясь между тенями и людьми, уклоняясь от лунного света, Том точно знает, что движется верно. Какая-то сила зовёт его, пытаясь перекричать голоса вокруг, тянет к себе. И он почти слышит, почти разбирает слова, почти-почти-почти. Том думает, что через пару растянувшихся на земле отрезками секунд, это «почти» исчезнет, и он поймёт.
– Эй, Лорд, – Доркас бежит следом, прикрывая лысую голову руками. – Стой.
Она дышит громко и тяжело. Неясный зов, чуть побарахтавшись в хрипах и свистах, пропадает. Том останавливается: растерянно, зло – будто обрезали нити, дёргавшие его за ноги, отменили Империус.
– Ты... помнишь? – шепчет Доркас с надеждой и смотрит на Тома как на давнего любовника. – Тогда, перед Авадой, ты пытал меня. Ну же, Круцио, помнишь?
Том помнит, и совсем не прочь наложить на неё Круциатус и сейчас – вот только палочка давно растаяла, подмигнув напоследок вытянутым глазом из синего дыма.
– Я так давно не чувствовала боли, не чувствовала ничего, – Доркас говорит сбивчиво, но бойко. – Снова живой. На один миг. Пожалуйста.
– Ты хочешь, чтобы я... сделал тебе больно? – Том нежно перекатывает последнее слово на языке, и фраза звучит почти ласково. – А что я получу взамен?
– Всё, что угодно.
– Отведешь меня... куда я должен прийти? Чтобы я мог вернуться?
– Всё, что угодно.
Доркас сутулится – обречённо и расслабленно одновременно. Том подходит к ней, замахивается, бьёт по щеке, обхватывает руками лысый череп, впивается в него ногтями, выворачивает шею. Отступает.
– Довольна?
Она качает головой.
– Ничего. Ничего не чувствую.
Том щурится, наклоняется к её уху.
– Тогда я скажу тебе, как кричала твоя сестра – сколько ей было? Девять? Десять? Маленькая маггла. Кажется, она порвала себе связки. И ещё. Ты ведь знаешь любимое заклятие Эйвери?
Доркас отшатывается, хватаясь за горло.
– Она жива. И сейчас больше всего на свете хотела бы поменяться с тобой местами.
Доркас трясётся, бесслёзно плачет и – улыбается.
– Мне больно. Здесь, – она прикладывает руку к груди. – Совсем как по-настоящему. Спасибо, хоть ты и сволочь.
– Мы, – поправляет её Том. – Ты, даже умерев, ухитрилась стать предательницей. А теперь – идём.
И пронзает луну
Мертвых рыцарей взгляд;
Тихой смерти струну
Они слышат - и спят...
Доркас выводит его к безлюдному месту, над которым висит усталая, сонная луна. Указывает на две фигуры, застывшие перед непонятной грудой черноты на границе света и тени.
– Ты за ними пришёл. А выход, как известно, там же, где и вход.
Том шагает вперёд. Воздух противится, звенит от напряжения, словно эхо скрипки. Том оглядывается – но Доркас уже исчезла, растворилась в темноте. Он снова идёт один.
Пространство сердито сжимается, шипит под ботинками Тома. Он ступает по выгнутой земле, порой упираясь в ничто, отталкиваясь от пустоты. Кто-то рядом плачет, скулит, и Тому кажется – будто это он сам, будто это ему так невыносимо больно, и одна из частей его души – должно быть, застрявшая в детстве – распускает нюни, ожидая помощи. Том раздражённо морщится и думает, что сам бы себе не помог. Фигуры уже совсем близко, и, подойдя вплотную, он брезгливо рассматривает их.
Джеймс и Лили Поттер стоят, обнявшись, целуются, наплевав и на свет, и на тьму. Том заглядывает в их лица, видит в раскрытых глазах отражение лунного диска. Поттеры не двигаются, дышат ровно, словно во сне; и только Лили почти неуловимо весело щурится.
Ветви мертвые гнутся
И стонет вода...
Позади них обглоданным скелетом дракона высится сгоревший дом. Из провалов окон летит пепел, ложится на землю. Рухнувшие балки безжизненно чернеют на полу, изломанные стены немо тянутся к небу. Крыши нет, и внутренности комнат выставлены напоказ, чуть стыдливо окрашены гарью. Сам не зная зачем, Том перешагивает через остатки ступеней, осторожно входит в пустой дверной проём.
По дому разносится звон падающих в воду капель. Том идёт на звук, с трудом разбирает завалы ещё тлеющей мебели. Собственные обожжённые ладони кажутся ему неестественно узкими и маленькими, пальцы – слабыми и длинными. Вещи падают у Тома из рук, и он прижимает ладони к щекам, оставляя на них грязно-серые следы.
На столе, зажатом в углу бывшей кухни, стоит тарелка с отколотым краем. Над ней из ниоткуда рождаются капли, собираются вместе и дружно срываются с высоты, расходятся кругами по воде. Том вытягивает руки, но капли проходят сквозь них, как через призрачный туман.
Том наклоняется, заглядывает в тарелку, но вместо своего отражения видит обезображенное лицо кричащего младенца.
Только им не проснуться,
Увы, никогда...
Крик становится реальным, лезет в уши высокими, визгливыми нотами. Том бежит прочь, спотыкается, падает, ползёт на коленях. Крик гонится за ним, рвёт на части вялой рыбиной трепыхающееся сердце.
Долина под луной пустынна, и гулкое эхо носится кругами, играя с собственным хвостом. Том кулем вываливается из дома. Хватается за голову, глухо стонет, потирая виски. Озирается по сторонам, пытаясь найти Поттеров – но лишь чернеют справа два приземистых камня над выкопанными кем-то рвами. Том подползает к ним, читает имена и даты, заглядывает в разрытые могилы.
Поттеры, скрестив руки на груди, лежат – каждый в своей. Джеймс выглядит уставшим, но спокойным. Лили улыбается во сне. Сумрак окутывает их, осыпающаяся земля баюкает тихим стуком. Крик, снова нагнавший Тома, усиливается, подлетая ближе, и вдруг смолкает, завороженный мёртвой тишиной.
Так приходи же к нам
По чужим следам,
Прорасти в пути в бесконечность!
За двумя надгробиями Том различает третье. Поднимается и, хромая, подходит к чёрному камню, кладёт на него руки. Ощупывает вырезанные символы: имя – Том Риддл – и две перевёрнутые восьмёрки, разделенные короткой чертой.
Могила, зияющая рядом пустотой, притягивает взгляд. Том склоняется над ней – опасливо, чтобы не упасть – и смотрит на белый призрак самого себя, появляющийся из темноты. Призрак ворочается во сне и довольно причмокивает, глаза его закрыты, колени прижаты к груди.
Том наклоняется ниже, и его копия начинает просачиваться в землю. Когда она совсем исчезает, кто-то толкает Тома в спину, и он, взмахнув руками, с тихим вскриком падает на самое дно.
На пороге сна
Правда лишь одна:
Что живому обман - то мертвому Вечность!
Что живому обман - то мертвому Вечность!
Пепел кружит над могилой, засыпает её. Том ползёт вверх – но кусочек неба над головой отступает всё дальше, Том пытается что-то сказать – но пепел забивает рот, Том не позволяет себе закрыть глаза – но всё равно проваливается в чёрный, липкий сон.
* * *
Бесплотным духом плутая по лесам Албании, Том вспоминает, что миссис Коул никогда не ездила в инвалидной коляске, и смеётся, смеётся, смеётся...
____________________________
*В некоторых легендах расплавленное золото называют напитком богов.
