Глава 1– Никаких кошмаров, – говорит он.
– Что? – спрашивает она.
– У тебя не было никаких кошмаров прошлой ночью, – поясняет он.
Он прав, впервые за последнее время она спала всю ночь.
– Тем не менее, сны мне снились, – говорит она, вспоминая. – Я бежала за сойкой-пересмешницей сквозь лес. Очень долго. А на самом деле это была Рута. Я имею в виду, когда та запела, у нее был ее голос.
– Куда она вела тебя? – спрашивает он, убирая волосы с ее лба.
– Я не знаю. Мы никуда не дошли, – отвечает она. – Но я чувствовала себя счастливой.
– Да, ты спала так, словно ты была счастлива, – говорит он.
– Пит, почему я никогда не могу определить, когда кошмары у тебя? – спрашивает она.
– Не знаю. Не думаю, что я мечусь или выкрикиваю что-нибудь. Я просто попадаю туда, парализованный ужасом, – объясняет он.
– Тебе следует будить меня, – говорит она, думая, как прерывает его сон по два-три раза за ночь и о том, сколько времени уходит, чтобы ее успокоить.
– Это необязательно. Мои кошмары обычно о том, как я теряю тебя, – поясняет он. – Я успокаиваюсь, как только понимаю, что ты рядом.
Я не знаю, сколько я нахожусь здесь, я перестал считать дни и надеяться на спасение. Последняя надежда угасла. Я лежу на холодном грязном полу и пытаюсь не двигаться, тело ноет от малейшего движения, рука затекла, но я даже не пытаюсь пошевелить ей. Я неотрывно слежу за каплями воды, стекающими на сырой пол. Где-то вдалеке темного подвала снова раздаются душераздирающие крики, я вздрагиваю и закрываю глаза. Скоро они снова придут. Они всегда приходят. Люди в белом. Они уводят меня каждый день и вкалывают какие-то препараты, от которых начинаются галлюцинации. Иногда я вижу тебя. Ты превращаешься в сойку-пересмешницу и улетаешь прямо у меня из рук. Что-то происходит с моей памятью, иногда я не могу вспомнить, как увидел тебя впервые, а ведь это самое важное. Воспоминания с тобой даются мне с трудом, но я не хочу забывать.
Из каменной стены я вытащил кусок белого кирпича, я рисую им на темном полу. Я рисую тебя, стараясь запечатлеть в памяти твой профиль, твои глаза и губы. Еще я рисую наш дистрикт, но чаще – тебя. Каждое утро я просыпаюсь и рисую снова, из-за сырости подвалов, мои рисунки расплываются и становятся похожи на грязное пятно.
По ночам я слышу, как в соседних камерах плачут узники, молят о пощаде людей в белом, но они остаются непреклонны. Я чувствую, как этих людей настигает смерть, каждую ночь я слышу предсмертный вопль и жду, когда придут за мной.
Меня снова уводят, я чувствую, как в спину упирается дуло пистолета. Странно, но я хочу, чтобы он выстрелил. Я пытаюсь вырываться, чтобы получить пулю в голову, но получаю только сильный пинок в живот, от которого перехватывает дыхание. Я пытаюсь вздохнуть и начинаю задыхаться. Я хочу выплюнуть все свои внутренности на этот грязный капитолийский пол. Меня кладут на белую кушетку, привязывают ремнями, и я остаюсь один. Снова один. За эти дни я привык к одиночеству. Иногда мне кажется, что я разучился разговаривать. В комнату входит человек в белой одежде, мне сразу смутно запомнились его острые черты лица, близко посаженные глаза и густые брови, из-под которых выглядывают маленькие серые глаза, бегло просматривающие меня с ног до головы. В руку снова втыкается что-то острое. Я закрываю глаза и пытаюсь снова вспомнить твои черты лица. Сквозь пелену яда, растекающегося по моим венам, до меня доносятся звуки и обрывки приглушенного разговора:
- Процесс пошел, - слышится низкий голос. Должно быть, это человек в белом.
- Через сколько он будет готов, доктор? – шепчет другой, более высокий голос.
- Он борется до последнего, я делаю все, что в моих силах.
- Она жива, - еще тише шепчет гость.
- Китнисс Эвердин…
Больше я ничего не слышу, я начинаю кричать, вырываться и рвать ремни. Ты жива. Я должен бороться ради тебя, я не должен им сдаться. Из моего горла вырывается отчаянный вопль зверя, загнанного в ловушку, я кричу твое имя, но ты не слышишь меня.
Чьи-то сильные руки с силой прижимают меня обратно к кушетке, в вену впивается острая игла, но я уже ничего не чувствую. В моем сознании всплывает твой прекрасный образ, родные серые глаза и до боли знакомый взгляд. Мой разум еще больше застилает мрак, он тащит меня в бездну, из которой, порой, так трудно выбраться.
Я просыпаюсь от того, что по мне ползают крысы, но не могу пошевелиться. Я опять в своей камере. Я ничего не помню, будто бы целую страницу моей жизни вырвали и сожгли, я пытаюсь подняться и замечаю, что на мне другая одежда. С трудом подняв руку, я нащупываю запекшуюся кровь на голове, но каждое движение отражается мучительной болью во всем теле. До меня смутно доходят воспоминания, голова начинает раскалываться. Гимн Капитолия, президент Сноу, куча камер и миротворцы, оружейные дула которых наставлены мне в голову. Я видел тебя в прямом эфире, рядом с развалинами пекарни в нашем родном дистрикте. Слова предостережения сами вырвались у меня из уст, но я знаю, что поступил правильно. На мне не осталось живого места, после моего опрометчивого поступка. Я бы уже давно сам запустил себе пулю в лоб, чтобы не мучиться. Кажется, я схожу с ума.
Меня снова уводят в комнату, к человеку в белом. Снова галлюцинации, в них есть ты, но теперь все по-другому. Ты бежишь по полю, вокруг тебя вьются сойки-пересмешницы, ты сама превращаешься в сойку. Ты поешь ‘Песнь долины’, твой голос нежно переливается, затмевая самые прекрасные звуки природы, а сойки подхватывают твою песнь. Вдруг, твои глаза загораются алым, бешеным огнем, прекрасная птица превращается в уродливого переродка. Что они сделали с тобой? Я снова проваливаюсь во тьму, пытаюсь выбраться оттуда, зацепиться за последнюю соломинку, но меня затягивает эта трясина.
Я сижу на сыром полу, держа в руках кусочек белого камня. Не задумываясь, я яростно черчу на полу буквы. Давлю изо всех сил на этот несчастный камешек, стараясь впечатать в разум смысл этих букв. Буквы. Они складываются в слово. Короткое слово, которое я так давно не мог подобрать. Я смотрю на буквы и читаю шепотом получившееся слово:
- Ненавижу.
Кусок камня летит в стену. Я хватаюсь за голову и начинаю кричать, горло раздирает от боли и жажды, сколько дней я не пил? Три, может, четыре. Я продолжаю кричать, мной овладевает безумная ярость, с которой я не в силах совладать. Скоро мой крик переходит в тихий шепот. Я шепчу одно и то же слово. Ненавижу.
Почему ты не можешь забрать меня отсюда? Всем плевать на меня, а тебе в первую очередь, потому что ты переродок. Ненавижу.
Я стараюсь снова закричать, но захожусь судорожным кашлем, изо рта течет кровь, я отхаркиваю ее, но получается только хуже. Сверху раздается какой-то шум, но мне все равно. Единственное, что я хочу – это умереть. Мой взгляд падает на кусок камня, которым я вычерчивал буквы. Дрожащей рукой, я тянусь к камню, беру его и приставляю острый конец к запястью. Последних сил должно хватить. Я слышу приближающийся топот в конце коридора, нужно торопиться. Если я не успею – они снова заберут меня. Я делаю глубокий надрез, этого хватит. Кружится голова. Должно быть, открылась рана на затылке, но мне уже все равно. Чьи-то сильные руки поднимают меня с холодного сырого пола. Я снова проваливаюсь в трясину снов и кошмаров, которая вновь забрала меня в свои объятия.
Яркий свет ослепил меня, как только я открыл глаза. Я стараюсь привыкнуть к нему и вникнуть в приглушенный разговор за белой ширмой от меня. Что это за место? Должно быть, еще одна комната пыток. Мне так и не дали умереть. Я оглядываюсь по сторонам в поисках оружия и вижу шприц, лежащий на столике рядом. Как только я пытаюсь двинуться, все мое тело пронзает немыслимая боль, будто тысячи иголок одновременно впились в меня. Непроизвольно я издаю приглушенный стон. Разговор резко обрывается и из-за ширмы выходит человек в белом халате. Он не похож на остальных людей в Капитолии. Я стараюсь разглядеть его лицо, но перед глазами все плывет.
Доктор ловит мой непонимающий взгляд и, будто бы, отвечая на мой вопрос, произносит:
- Вы в тринадцатом дистрикте, юноша.
Смысл его слов не сразу доходит до меня, еще несколько минут я пытаюсь ущипнуть себя, чтобы проснуться, но ничего не происходит. Неужели меня спасли?
Где-то за вдалеке раздается топот шагов, резко распахивается дверь, и в нее влетаешь ты. Я не сразу узнал тебя. Ты побледнела, твои глаза стали безжизненными и пустыми. Во мне вновь поднялась волна ярости. Где-то там, внутри меня, другой Пит пытается докричаться до моего разума, но я его не слышу. Вместо тебя, передо мной возникает гигантский уродливый переродок, с алыми горящими глазами. Меня успели перехватить, прежде чем я свернул тебе шею. Я больше не тот мальчик с хлебом. Того Пита больше нет и никогда не будет. Раздирая горло, я вновь пытаюсь докричаться до тебя, чтобы ты почувствовала мою ненависть. Я хочу убить тебя. Я ненавижу тебя, Китнисс Эвердин.
#np Emily Browning – Sweet Dreams
