Глава 1
Маленькая девочка:
- Папа просил передать вам всем, что театр закрывается. Нас всех тошнит!
Даниил Хармс, "Случаи"
---
Ее мутит с самого утра.
Сперва укачивает в экспрессе - надо же, никогда прежде не укачивало, несмотря на двести миль в час скорости, а тут вдруг… пришлось даже спасаться пилюлями, спасибо собственной предусмотрительности. На площади перед Домом правосудия начинает откровенно тошнить - в Двенадцатом дистрикте жуткая жара, около сотни по Фаренгейту… вы были когда-нибудь в Двенадцатом? Если нет, вам не понять. На огороженном пятачке сто на сто футов - тысяча детишек, от которых несет, как из засорившейся сливной трубы, и это притом, что каждый из них в этот особенный день, хвала правилам, привел себя в порядок! Вокруг них оцепление из миротворцев - мужиков, выряженных в такое пекло по полной форме: шлемы, мундиры, краги и сапоги… один бронежилет чего стоит… представили амбре? Добавьте к этому бесподобному букету запахи метана и сероводорода - горящая на окраине свалка, навоз, тухлые яйца и прочая подобная радость, - которые слабый ветерок доносит со стороны шахт и нищего шахтерского поселка… она вечно забывает его название… здесь не помогут никакие надушенные платки! Но больше всего ее выворачивает от напарника - этого обрюзгшего пропитого алкаша в потертом дедовском костюме, доставшемся ему в наследство наверняка еще с Темных времен... да как он вообще смеет прилюдно распускать руки?! Обоняние всегда было ее слабым местом, а ментор Двенадцатого – настоящая разрывная бомба для ее нежного капитолийского носа: недельной давности рубашка, позавчерашние носки – есть ли они вообще? - и особенный, неповторимый, накопленный за десятки лет дешевый перегар, забивающий все прочие запахи на двадцать шагов вокруг - лучшие ее духи могут только позавидовать такому стойкому шлейфу.
С самого первого дня в сопроводителях Двенадцатого, обливаясь этими духами с ног до головы, она спит и видит себя где-нибудь во Втором или в Четвертом.
Но ей ясно дали понять: не будет победителя – не стоит даже заикаться о переводе.
---
То ли дело Капитолий.
Гостиная на верхнем этаже Тренировочного центра благоухает фруктовым коктейлем из свежих золотистых яблок и сочных слив, приправленных легкими нотами цветов апельсина. Благодарение небесам! - в какой-то момент мерзкая тошнота отпускает, а далекий угольный дистрикт начинает казаться всего лишь кошмарным сном. Им предстоит первый общий обед, и она нервничает, как школьница на выпускном экзамене - в который раз обходит апартаменты, придирчиво принюхивается, довольно качает головой. Ее носу и самолюбию льстит распознать невесомые оттенки изысканной ванильной орхидеи, богатого букета белых роз, навитого на основу из теплого сандала и ароматного тикового дерева. Это заслуга стилистов – надо же, пара новичков, а выбрали для чумазых подопечных самый дорогой бренд сезона… святая простота - будто розы и орхидеи смогут перебить смрад гнили и сероводорода! Загадочный зеленоглазый Цинна с аристократической легкостью носит терпкий грейпфрут, мяту и красный мандарин в сочетании с едва уловимым теплом белой древесины, ароматом добротно выделанной кожи и амбровой смолы… стильно и дорого, как раз в ее вкусе - она не падка на гламурных юношей, но в этом есть какая-то изюминка. Изящная манерная Порция выглядит еще изящнее в бархатной пудровой дымке из нежных пионов, фрезий и белого мускуса. Сама она предпочитает вечную классику – благородный ирис, пряный жасмин и сладкий иланг-иланг.
Отмытая до зеркального блеска Китнисс пахнет юностью – луговыми травами, вереском и фиалкой, ее светловолосый и неожиданно привлекательный мальчик – корицей, кардамоном и искрами черного перца.
Вваливается Эбернети – и все начинают пахнуть одинаково.
---
Ее трибуты попадают в восьмерку.
Нос чует грядущие перемены – солидные премиальные и долгожданный перевод в куда более приличное место. Она до смерти боится сглазить – и потому стоически держит кислую мину, нагоняя тоску на шумных клубных подружек. Она даже сменила духи: теперь каждое ее утро начинается с верхних нот беспокойства, раскрываясь насыщенными тонами раздражения с устойчивым шлейфом истерики. Она путает лаванду с пачули, зато с легкостью различает тончайшие нюансы паники и лицемерия. Ей приходится вернуться в Двенадцатый ради интервью с близкими полуфиналистов - и там ее накрывает почти нестерпимой вонью: от Примроуз Эвердин разит наивной надеждой, молчаливый светловолосый пекарь смердит глухой безысходностью, а новоявленный кузен Огненной Китнисс источает насыщенно-сочные миазмы презрения и лжи. Кто бы знал, что однажды она будет мечтать о прежних, простых и знакомых запахах гнилых овощей или нестираных сорочек - лишь бы не чувствовать это сбивающее с ног отчаяние! Она проклинает тот день, когда согласилась на испытательный срок в Двенадцатом - лишь бы зацепиться за теплое местечко в шоу-бизнесе, – и обещает себе выбраться из этой клоаки любой ценой.
В ответ на ее тираду Эбернети кривится и в самых изысканных выражениях посылает ее по уже надоевшему за последние годы маршруту – прямо, налево и нахер.
Ей хочется придушить его – чтобы больше не слышать запаха собственной ничтожности.
---
Одиночная камера лишает воли и сил.
Ее губит жадность. И глупость. И заносчивость. И совершенно фантастический гонорар, обещанный за Третьи Юбилейные игры – вчетверо больше обычного. Такой желанный, аромат денег отупляет и лишает бдительности: тяжелое благоухание купюр забивает пронзительно тонкий запах опасности. Еще есть время сбежать, но она бездумно тратит его на салон, шопинг и неуместную благотворительность: диета и программа подготовки для победителей, записи предыдущих Игр, душеспасительные беседы за чашкой ароматного чая… даже омерзительный прежде Эбернети уже не кажется таким омерзительным. Наваждение заканчивается взрывом Арены, ночным арестом и одиночкой с мягкими стенами. Она еще не знает, что вскоре станет бросаться на эти стены, задыхаясь от приступов клаустрофобии, паники и одержимости, что насквозь провоняет животным страхом – тем самым, который так ненавидела в Двенадцатом дистрикте! - и научится отличать соседей по камерам по приторно-соленому запаху крови.
Она готова продать мятежников, душу и даже свой роскошный коллекционный «Герлен» - сандал, цикламен и базилик - за крошечную каплю на запястье, туда, где наливаются синяки от наручников.
Каплю надежды – просить большего у нее не хватает мужества.
---
Капитолий выбрасывает белый флаг.
Она сидит в кресле и сжимает в руках блокнот. Вся сияющая, от металлически-золотого парика до высоченных лакированных каблуков… почти прежняя, почти безупречно-идеальная - за исключением отсутствующего выражения в глазах. Эффи, зовет ее смутно знакомый голос, и она механически поднимается навстречу. Безучастно касается губами чудом уцелевшей щеки - привет, Китнисс, - словно с момента их последней встречи не произошло ничего особенного. На сегодня назначена казнь Сноу, а значит, их ждёт очередной важный-преважный день. Сойке пора привести себя в порядок, пока она проверит остальные приготовления.
На самом деле ей дела нет до последних часов президента, новой лоскутной кожи глупой революционерки, съехавшего с катушек светловолосого мальчика или вечно пьяного ментора. Доктора ставят ей аносмию, но ее нечувствительность относится не только к запахам.
Чем-то приходится жертвовать – зато ее больше никогда не мутит.
