Эпилог

Глава 1

Они играют на Луговине. Девочка с темными волосами и небесно-голубыми глазами танцует вокруг смеющегося отца, а сероглазый малыш со знакомыми белокурыми локонами, перебирая по-детски пухлыми ножками, изо всех сил старается подстроиться под нее. Рядом со мной на большом клетчатом покрывале сидит их мать – она запрокинула такую же, как у дочери, темноволосую голову и теперь нежится под лучами полуденного солнца.

Иногда они заставляют меня запирать своих гусей в сарае и выбираться с ними на этот их особенный семейный пикник. И в такие минуты я стараюсь как можно меньше мешать им – только молча сижу на раскинутом тряпичном шезлонге и медленно потягиваю через тонкую соломинку содержимое своего большого пластикового стакана. В стакане яблочный сок - в присутствии малышей мне категорически запрещено пить.

Эти дети – самая серьезная причина заняться, в конце концов, своим воспитанием.

Я тайком разглядываю свою соседку. Прошло пять, десять, пятнадцать лет, прежде чем ее прекрасное лицо приобрело, наконец, это выражение безмятежного спокойствия. Правда, и оно тоже бывает обманчивым. Вот между тонких бровей появляется та самая характерная складочка, и я прячу улыбку – значит, сейчас будет очередная лекция.

- Может, приберешься у себя хотя бы сегодня? – даже не повернув головы, неожиданно роняет она. – Не каждый день у тебя бывают гости из Капитолия.

Усмехаюсь. Да уж точно не каждый. Всего раз в году. Старая привычка – Жатва…

- Вчера прибрался. Пит помог.

Китнисс смотрит на мужа долгим задумчивым взглядом: где-то далеко, в высоченной траве, блестят его светлые, вечно растрепанные волосы – Пит дурачится с детьми и задорно смеется на всю Луговину этим своим неподражаемым и по-прежнему мальчишеским смехом.

- Знаешь, мне кажется, я все еще не заслужила его.

Понимающе киваю. Неважно, сколько минуло лет – мы оба его не заслужили.

- В котором часу паровоз? – словно между делом спрашивает она.

Вопрос риторический – Китнисс отлично известно железнодорожное расписание. Ей просто нужен мой ответ.

- Как обычно, в восемь, солнышко.

Завтра утром капитолийский экспресс привезет в Двенадцатый особенного гостя… гостью. У нее все такие же дикие и модные наряды, а парик в этот раз, вероятно, будет ярко-сиреневым – она говорила что-то подобное вчера по телефону. За двадцать лет мисс Эффи-Вселенская-Глупость трижды побывала замужем и сделала в Капитолии хорошую карьеру. «Представителя по связям с общественностью» - так теперь называется ее должность – на вокзале встретит сам мэр и еще несколько уполномоченных лиц. Вместе с ней приедет куча коробок – она свято убеждена, что не имеет права появиться в гостях у своих бывших подопечных без сумасшедших по размаху подарков.

- Опять по делам? – проигнорировав мое шутливое обращение, деланно-безразлично роняет Китнисс, все еще не глядя на меня. Никаких имен - но мы оба знаем, о ком идет речь.

Я коротко киваю.

- Они будут таскать ее повсюду, отчитываться о проведенной за минувший год работе по восстановлению инфраструктуры города… вероятно, даже закатят официальный скучный обед с четырьмя переменами горячего, - нехотя пересказываю ей завтрашнюю обязательную программу. Теперь кивает она.

Прячу кривую усмешку – старый дурак, кого я пытаюсь обмануть?

Весь дистрикт давно уже знает, что каждый год, в день Жатвы, она приезжает ко мне. И потому обход города будет быстрым и поверхностным, обед отложится до следующего раза, и уже к полудню она окажется на крыльце моего дома в Деревне Победителей – и опять растерянно посмотрит мне в глаза своими невозможными синими глазами. Как в тот далекий первый раз... У нас собственный, до банального избитый, но священный ритуал: сначала я сниму с ее уставшей головы очередной дурацкий парик, потом заставлю ее умыться, чтобы убрать весь этот кошмарный столичный макияж. Достану из шкафа одну из своих новых рубашек – ей нравится ходить в них, да и в таком виде никто и никогда не признает в моей загадочной гостье широко известную капитолийскую неженку. Впрочем, ей нечего опасаться - по неведомой мне причине папарацци давно уже оставили нас в покое. Потом мы будем долго и натужно разговаривать о каких-то незначащих вещах, сидя на веранде на привезенном ею же лет пять назад плетеном диване. И, потягивая из пузатого коротконогого бокала ароматный капитолийский коньяк и перебирая мои изрядно поседевшие волосы, эта странная женщина, наконец-то, позволит себе расслабиться и снова станет настоящей…

- Опять на один день? – нарушает мои мысли тихий задумчивый голос Китнисс. Молча утвердительно киваю. На один день – и на одну ночь.

И неважно, что случится ночью – но утром она снова начнет эффектно топать ногами и громко браниться, что вот-вот опоздает на поезд, хотя до отправления будет еще несколько часов. И мне снова придется сдерживать свой длинный болтливый язык: каждый раз боюсь ляпнуть в сердцах какую-нибудь глупость, потому что где-то глубоко в душе опасаюсь, что однажды она не на шутку рассердится и больше не вернется.

Но, видимо, у нее давно выработался стойкий иммунитет к моим словесным гадостям.

Потому что, что бы я ни говорил, она снова и снова возвращается.

- Опять позволишь ей уехать? – то ли усмехается, то ли сочувствует моя соседка. Что мне ответить ей?

У каждого из нас есть свои демоны – и иногда они оказываются сильнее…

Эффи… нет, она не демон – она спасение. За последние годы я кое-что понял: пока эта невозможная капитолийская женщина держит в своих мягких руках мою глупую голову, я забываю о том, кто я и где я. Забываю о погибших близких, о Голодных Играх, о революции, о войне, о времени, потраченном впустую. И только их никак не могу забыть - моих персональных демонов. Последние двадцать лет у них зеленые с золотыми искрами глаза Цинны, светлые волосы Примроуз Эвердин, ироничная белоснежная улыбка Финника Одэйра, несносный характер Рубаки, изящные пальцы безгласой Лавинии и всезнающий взгляд Порции.

И даже Эффи не может избавить меня от них – они гораздо сильнее нас обоих.

А потому я не могу позволить себе остаться с ней… но и отпустить ее я тоже не могу. Да и она меня не отпустит, ведь я должен ей ее жизнь – и я вряд ли когда-нибудь смогу заплатить эту цену.

Китнисс выжидающе молчит, но она прекрасно знает, что я отвечу.

- Пит захочет проводить ее… как обычно, без посторонних, - после минутной паузы роняет она. Ее уверенные слова вызывают во мне снисходительную улыбку. Ох уж мне эти Мелларки!

Похоже, из нас троих Пит лучше всех понимает эту странную женщину. Он знает, что она ненавидит пышные проводы – ей достаточно нас, победителей из угольного дистрикта. И она всегда широко улыбается – хотя я отлично вижу, каких усилий стоит ей ее фирменная капитолийская улыбка, - потом мягко приобнимает Пита, кивает Китнисс и роняет какую-то шутку для малышей, с умным видом обещая приехать через год с новыми подарками.

И коротко пожимает мою предательски взмокшую ладонь.

И каждый раз, показательно-шумно прощаясь, я клятвенно обещаю, что в следующем году уж точно не позволю ей приехать – но все мы знаем, что я снова и снова лгу и ей, и самому себе. И каждый раз, усаживая ее в шикарный вагон столичного экспресса и провожая удаляющийся поезд голодным и растерянным взглядом, я год за годом продолжаю убеждать себя, что вовсе не собираюсь с ней связываться – но тем не менее вот уже почти тридцать лет, как я связан с ней намертво и бесповоротно. И Китнисс, и Пит – они лишь выразительно молчат в ответ на мои жалкие попытки оправдаться и спрятаться от них. Черт подери, они же должны меня слушаться – в конце концов, спустя столько лет они все еще мои подопечные!

Они по-прежнему мои трибуты.

А я все еще ментор Двенадцатого дистрикта.

- Китнисс! – прерывая мои горькие раздумья, зовет откуда-то издалека Пит и, широко улыбаясь, призывно машет рукой, на которой повис Мелларк-младший.

Их сын. Почти что мой внук.

Китнисс тяжело вздыхает и сокрушенно качает головой.

- Тебе не кажется, что вы ведете себя, как младенцы? Вам же давно не шестнадцать, – порывисто поднимаясь на ноги, она сердито оборачивается, заслоняя собою солнце. - Сколько еще вы собираетесь морочить друг другу голову? Не слишком ли высока цена?

Вскидываю колючий прищуренный взгляд. Солнечные лучи обрамляют ее силуэт, и на мгновение мне кажется, будто вся она светится. Мерцает. Горит.

Спустя столько лет она все еще Огненная Китнисс.

Я могу привести десятки и сотни трусливых доводов в свое оправдание. Но я понимаю, что она права – и я не оправдываюсь.

Ладонью прикрываясь от света и горько снисходительно усмехаясь, я отвожу взгляд от своей сероглазой совести. Китнисс не Пит, она прекрасно понимает: спустя все эти годы я по-прежнему притворяюсь.

- Ей-богу, просто детские игры! – так и не дождавшись ответа, сердито фыркает она и, вздохнув, натягивает счастливую улыбку и оборачивается на оклик мужа.

Я смотрю на ее удаляющуюся спину. Детские игры? Пусть так. Это не страшно.

Потому что бывают игры и пострашнее.