Глава 1Ночь мелькала огоньками фонарей, не давая уснуть уставшей детской площадке, в самом уголку которой на обшарпанной лавочке с отбитой дощечкой еще зачем-то сидели дети. Их было трое, издалека трудно было различить, все ли они девочки или та самая высокая фигурка в капюшоне всё же принадлежит мальчику.
Они старательно не замечали наступившей темноты и специально не оборачивались на высокие заросли позади площадки, чтобы не видеть хищных глаз голодных чудищ, что скрывались там.
В их маленькой и, кажется, дружной компании полным ходом шло обсуждение какой-то крайне важной задачи, а может уже во всю разрабатывался план сверхсекретной операции. Детям на вид было лет восемь или десять, но их хрупкие фигурки, так трогательно дрожащие от холода и трусливо отводящие взгляд от наиболее темных участков площадки, выглядели не по годам уверенными. Словно бы это всего лишь тела, в которые вселились души взрослых — детская сущность боится, а взрослый дух хладнокровно подавляет страх.
Девочка с длинными светлыми волосами наклонилась к ребенку в капюшоне и что-то говорила ему довольно громко, доказывая свою правоту. Другая девочка, сидящая на самом краешке лавочки, слегка отстраненная и задумчивая, кивала, соглашаясь с подругой. Голова в капюшоне обидчиво и смиренно опустилась, и длинноволосая девочка радостно всплеснула руками. Радость эта была настолько велика, что девочка забыла о том, куда нельзя смотреть, и заглянула прямо в глаза чудовищу из зарослей. Другие двое, не задумываясь и поддаваясь секундному порыву, обернулись тоже.
Длинноволосая закричала и кинулась прочь с площадки, а ребенок в капюшоне, коротко обернувшись на задумчивую девочку с растрепанным коротким хвостом на голове, пустился за ней. Плечи девочки, оставшейся на лавочке, задрожали, а глаза ее все никак не могли оторваться от глаз чудовища.
- Элька! - крикнул ей ребенок в капюшоне мальчишеским голосом.
Девочка дернулась, сорвалась с лавочки и бросилась догонять друзей.
***
В большом пустом зале в одиноком танце кружилась высокая стройная девушка. Ей было всего пятнадцать, но выглядела она такой гордой и изящной, что её непременно считали старше, чем на самом деле. Шерон была необыкновенна, словно бы окружена колдовской аурой, благодаря которой люди сбегались к ней как к какому-то чуду. Девушка занималась балетом с самого детства; когда она в первый раз пришла в этот зал, пожилая женщина-хореограф тут же обратила внимание на её длинные чудесные волосы; Шерон тогда уже не раз говорили, что она похожа на эльфийскую принцессу, и многие девочки ей из-за этого завидовали. Впрочем, Шер легко боролась с людской завистью — улыбка и внимание, уделенные каждому, как по волшебству разрушали любые стены, из чего бы они ни были построены — хоть из зависти, хоть из непонимания. С годами волосы её потемнели, хоть все еще оставались светлыми, а чудесное воздействие, которое Шерон могла оказывать на людей, только усилилось.
Балериной же Шерон была далеко не самой выдающейся: она была гибкой и хорошо управляла своим телом благодаря начатым с детства тренировкам, обладала природным изяществом и плавностью движений, но при этом совершенно ненавидела танцы.
- Давай быстрее, Шер, - раздалось с другого конца зала недовольное бормотание, - уже одиннадцать, а я еще выспаться хочу.
Описав еще несколько воздушных озер, Шерон изогнулась в реверансе. Эта вежливость не была обращена к парню, что просил ее поторопиться, не была логическим завершением танца, она больше походила на издевку и нервный смешок. Лицо же девушки оставалось неприступно-серьезным.
- Привет, - ровным и непонятно уверенным голосом поздоровалась Шер, бросив короткий взгляд на ждущего её в дверях. Далее с невозмутимым видом, будто вмиг забыв о присутствии здесь еще кого-то, кроме неё самой, она скрылась за непримечательной белой дверью.
Парень обреченно вздохнул, обведя неестественно-холодными взглядом потолок.
Она вышла через полчаса, а он все это время ждал её в машине.
- Ты не могла поторопиться? - незлобно возмутился парень, когда девушка уже пристегивалась.
- Извини, - Шерон повернулась к нему и улыбнулась. Взгляд её потеплел и румянец на щеках так стремительно ожил, что казалось, будто она только что исцелилась от изнуряющей болезни, а не всего лишь окончила тренировку.
Карие глаза смотрели на неё долго и испытующе, и в тот момент, когда Шерон уже почти отвела взгляд, парень повернул к окну рыжую голову. Повернулся ключ в замке, загудел двигатель и машина тронулась с места.
Они молчали почти половину пути, когда наконец девушка не выдержала:
- Нет, правда, Джеймс, извини. Я постараюсь заканчивать пораньше. И спасибо, что забираешь меня вот уже целый год.
- Уймись, Шер, ты же знаешь, что мне нетрудно, - Джеймс быстро посмотрел на неё в зеркало.
- Знаю, - печально выдохнула Шерон. - Через год я уже сама смогу себя отвозить.
В этот момент автомобиль резко съехал на обочину и остановился. Джеймс отвернулся к окну, а Шерон не знала, что делать, и предпочла молчать и не мешать. Секунды тянулись долго и то и дело царапали незащищенную душу. Машина стояла прямо под потухшим фонарем, а улицы были пустынны и мертвы.
- Может, хватит уже? - наконец пробормотал парень как-то слишком недобро и с некоторым раздражением. Его тонкие брови сдвинулись к переносице, а взгляд буквально прожигал Шерон.
И впервые за долгие годы их знакомства она не знала, что говорить, а то, что вертелось на языке, совершенно не подходило под ситуацию. Шер пожала плечами и отвернулась, не желая ни жаловаться, ни оправдываться.
Рёв автомобиля разбудил сонные улицы. Машина выглядела яростной и сильной, внутри же неё сидели пустота и горечь, так всегда бывает, когда спустя годы долгой дружбы наконец сталкиваются два одиночества.
- Спасибо. До завтра.
- Пока.
Шерон хлопнула дверью, а машина снова заревела и рванулась с места.
Луна проводила автомобиль до дома, а после укуталась в тучки и уснула. Полил дождь.
***
Два года назад он тоже лил. Удивительное явление природы — он всегда приходит в самые грустные моменты, именно тогда он становится по-настоящему приятным и желанным, помогая понять, что ты действительно остался не один со своей бедой.
Можно было бы начать вести дневник, записывать туда все дурные мысли, чтобы они были там, а не в голове. Так было бы легче, наверное. Но Шерон не хотелось, чтобы было легче — это было бы слишком грязно и слишком кощунственно. Чувство вины приятно лелеять и подогревать, когда начинаешь чувствовать, что умираешь. Шерон решила, что оно помогает ей жить.
Еще ей нравилось ворошить старые записки, которые когда-то незаметно пихали друг другу в портфели они с Элькой. Элька — и никак иначе. Язык не поворачивался ни тогда, ни сейчас назвать её Элиной, её настоящим именем; забавный и чуть корявый русский вариант куда больше подходил этой инфантильной и смешливой девочке. У Эльки был весёлый рот: даже когда ей было грустно, уголки его опускались вниз с такой потрясающей трогательностью, что непременно хотелось улыбаться, и всё как-то само собой тогда улаживалось, устраивалось, заново становилось светлым и чудесным. Не веселил он только саму Эльку, она даже умудрялась на него обижаться и говорила, что будет использовать глаза и нос, чтобы выражать эмоции, а рту она объявит забастовку. Правда, после Элька грохнулась в лужу и обо всем позабыла — смех без рта невозможен. Шерон редко понимала её до конца, как не понимала она и Джеймса, как Джеймс не понимал Эльку, хотя он ей приходился родным братом. Зато Элька, казалось, могла понять каждого — ей даже говорить ничего не приходилось, один её внимательный взгляд или кивок, и уже приятное ощущение, что тебя поняли, разливалось в груди.
Волшебными свойствами в их компании не обладал только Джеймс. Он не умел впечатлять людей так, как Шерон, или радовать их так, как Элька. Он был просто хорошим парнем — достаточно умным, в меру весёлым, надёжным и отходчивым, хоть и любил вспылить.
Все эти слова, описания её друзей, когда-то услышанные из разных совершенно уст — учителей, сверстников, родителей, - проносились в голове Шерон тяжелыми мыслями, наваливались на сознание, захватывая его и всячески издеваясь над ним.
Завибрировал телефон.
«Заеду завтра в пять. Спокойной ночи, Шер» - и только. Вместо мегабайтов дурацких ночных переписок из прошлого.
К сожалению, прошлое никогда не возвращается.
***
Уже во второе шестнадцатое октября дорога до дома Шерон казалась Джеймсу самой долгой дорогой в его жизни. Черный автомобиль, черный свитер с высоким горлом и рыжие волосы, слишком яркие, слишком весёлые для такого дня. У Эльки были точно такие же волосы, только длиннее и в постоянно растрепанном хвосте. При всей аккуратности и обстоятельности Джеймса Элька была неуклюжей, забывчивой и совершенно непрактичной. И как же ей это шло! Она была так очаровательна в своей хаотичности, так трогательна в своей неспособности позаботиться о себе же.
Вместо приветствия Шерон и Джеймс лишь коротко кивнули друг другу, как и в прошлом году - они не знали, что нужно говорить. Молчаливое понимание, впрочем, их сейчас не тяготило. Джеймс открыл дверцу, и Шер разместила на заднем сиденье перевязанного оранжевой ленточкой небольшого плюшевого зайку, добавив его к уже лежащему там букету белых тюльпанов.
- Эльке понравится ленточка, - шепнул Джеймс, зачем-то выдавив улыбку.
Шерон натянуто улыбнулась в ответ и села в машину.
Мимо плыл холодный октябрьский вечер, а люди прятались от него в домах и куртках. По тротуарам цокали каблуками дамы с миниатюрными собачками; опустив головы и засунув руки в карманы, лениво плелись ушедшие в мир наушников подростки, кое-где встречались дружные веселые компании — на них смотреть не хотелось совершенно, Джеймс тут же старался прибавить скорость, а Шерон — не смотреть в зеркало заднего вида.
За городом пейзажи были спокойнее, но по мере приближения к пункту назначения все-таки навевали мысли куда более тоскливые и тяжелые, чем смеющиеся компании на улицах. Высокие деревья напоказ выставляли разноцветные листья, а асфальт был удивительно черным от дождя. Капли били в окна все яростнее и яростнее, Шерон боялась, что очень скоро дворники просто не смогут справиться с ними и Джеймс не разберет дороги.
Но Джеймс слишком хорошо запомнил дорогу и, наверное, даже с закрытыми глазами смог бы туда приехать. Когда автомобиль свернул на неасфальтированную дорожку, уходящую в низину, дождь чуть поутих.
Шерон же начинала задыхаться от подступающих слез и воспоминаний.
- Шерон, дурочка, стой! - но Шерон не слышала Эльку и все быстрее крутила педали.
Элька была не такой спортивной, как подруга, и такая скорость давалась ей тяжело, но она, запыхавшаяся и истекающая потом, изо всех сил старалась не отстать.
- Шер, пожалуйста!.. Шер! - её голос почти перешел на визг.
- Отстань, дура! Не хочу тебя больше видеть, понятно?!
- Шерон...
Ноги Шерон крутили педали в таком бешеном темпе, что картинка становилась нечеткой. Небо покрылось тучками, но до того, как дождь начнется, казалось, еще можно было успеть доехать до дома.
Шерон и не пыталась этого сделать. Было так мерзко, так противно — Элька знала, что она ненавидит балет, и без спросу попыталась убедить маму Шерон, что балет не для их дочери. Как же бесила эта её привычка лезть, куда не просят! Как будто непонятно было, что ничего не выйдет из этой её затеи — мать Шерон разозлилась на дочь, да и только.
- Её... Она... - Шерон говорила вслух и не могла связать слов. - Мама ведь не виновата.
Шер доверяла Эльке и Джеймсу, и они были единственными людьми, которые знали, как она в действительности относится к балету. Но никто не знал, почему Шерон продолжает упрямо ходить на него и так упорно заниматься. Это не от того, что она такая слабохарактерная и не может противостоять желаниям матери, нет! Это от любви, от сочувствия, от капли взрослости в её маленькой тринадцатилетней сущности — мама Шерон, в отличие от дочери, балетом грезила с детства, и когда она была на пике, когда почти стала лучшей балериной города, все пошло под откос.
Так бывает.
Когда девочка возвращалась из школы домой, автобус, на котором она ехала, попал в аварию, и мать Шерон сломала спину. Её вылечили, она восстановилась и смогла ходить, но о собственной карьере балерины пришлось забыть. Её можно было понять, её нельзя было не понять, ведь всё, чем она жила, всё, о чем она так мечтала, вдруг умерло в один час.
А Элька, Элька... Как она только могла сказать ей, что у Шерон совсем иная судьба, что ей нужно уделять время другому, балет — это не её? Что вообще творилось в голове у женщины, которая когда-то сломала спину и которой теперь говорят, что балет может не быть главной целью в жизни, что балет не может быть жизнью? Ну уж нет, Шерон больше не хотела видеть её, ту, что так поступила с её мамой.
Телефон завибрировал. Короткое сообщение от Джеймса: «Она не знала». Из-за туч становилось все темнее и холоднее, Шерон уже давно стала дрожать в своей легкой ветровке. Она сжала телефон со всей силы и, удержавшись от того, чтобы не разбить его сейчас же об асфальт, закинула его обратно в карман. Теперь Шер сжимала велосипедный руль, злые горькие слёзы катились по её побледневшим щекам. Она одним движением запрыгнула на велосипед и покатила куда глаза глядят.
«Не знала?! Не знала?! Ну и что?! Как будто маме станет легче от того, что она не знала!».
Телефон вибрировал снова и снова, кажется, смс-ки писать принялась уже и Элька, но Шерон упрямо не доставала телефон. Ей не нужны были её извинения или попытки Джеймса убедить её, что Элька не виновата. К чёрту, к чёрту, к чёрту их всех! К слезам примешался дождь, всё тело дрожало, но руки в ярости сжимали руль, а ноги крутили педали.
«Они старше меня на два года, а такие глупые!» - с обидой думала Шерон.
Повернуть руль назад и домой, домой скорее! Только бы мама больше не переживала, только бы не злилась и не расстраивалась. Элька больше не появится в их доме, и Джеймс не появится, и всё хорошо будет, и никто больше и не подумает сказать, что Шерон ненавидит балет. Шерон любит балет. Она станет лучшей балериной и воплотит в себе мечту своей матери. Мама больше не будет злиться и плакать.
- Шерон, не несись так, тебя же собьют! - Элька ждала её на обочине все это время, а теперь торопилась за ней.
«Собьют?.. Как маму?..».
- Ты даже не знаешь, что ты сейчас говоришь! Иди к черту! Отстань от меня!
Элька успела отдохнуть и теперь она ехала наравне с Шерон, её рыжие волосы намокли и спутались, она тоже дрожала, но сильнее ее тела дрожал ее голос — она рыдала.
- Пожалуйста, прости! Я не понимаю, почему ты так сильно обиделась, я хотела, как лучше... Вы же помиритесь, пожалуйста!
- Моя мама сломала спину и не смогла стать балериной, понимаешь?! - заорала Шерон, до мелькающих кругов зажмурив глаза, она продолжала гнать вперед, не оборачиваясь.
Эльке было стыдно, страшно, она была такой жалкой и маленькой в тот момент, как кошка, легонько царапнувшая человеческую кожу и занесшая в неё заразу, она и представить не могла, что все так обернется.
- Прости, - лишь бормотала она уже сорванным и обезумевшим от страха голосом. - Я и не думала, что могу такое натворить...
- Ты никогда не думаешь, вот в чем вся суть!
Элька отстала от Шерон, потерянная и убитая. А Шерон, разгневанная, с противной болью в груди поехала прочь.
Элька была слишком сильно потрясена случившимся, чтобы быть внимательной. В этот день её сбила машина. Спустя сутки она скончалась в реанимации.
- Это тебе, Элька, - на земле у могильной плиты уселся небольшой плюшевый зайка, перевязанный оранжевой ленточкой. - Я знаю, ты любила оранжевый.
Джеймс же молча опустил цветы рядом с зайцем. Вдвоем они приехали сюда второй раз, раньше каждый приходил сюда отдельно от другого. Только второй раз, а Шерон уже ненавидела наблюдать за тем, как Джеймс опускает цветы на могилу сестры. Вина и горечь подступали к горлу, и как только Джеймс умудрялся не винить её?
Элька всегда понимала, о чем думает Шерон. Ошиблась она только раз, и ошибка эта была роковой. Джеймс же редко догадывался, о чем думает подруга, но сейчас в его карих глазах поселилось то же волшебное нечто, что всегда сияло в глазах Эльки, когда она о чем-то догадывалась.
- Когда мы с тобой ссорились, и мы с Элькой возвращались домой, она избивала меня подушкой. Больно. Она ненавидела, когда мы ругались.
Взгляд Шерон похолодел и стал непроницаемым. Получается, Элька скрепляла их дружбу и после гибели. Это... горько, как бы там ни было, какая бы вина не была. Горько.
- Нет, - и снова такие же, как у Эльки, глаза. - Просто однажды я понял, что ты мне дорога не потому, что дорога Эльке, а просто потому, что ты мой друг. Элька лишь помогла мне понять это. Как всегда, сама того не замечая, помогала нам понять то, что мы упустили из виду. Некого винить, Шер, прошлого не вернуть.
Девушка с растрепанным рыжим хвостом на голове улыбалась с фотографии. Вечер мелькал автомобильными фарами, а у могильной плиты стояла дружба.
