Глава 1Это рождественское утро порадовало новой порцией снежинок, покрывающих теперь всю землю до самого горизонта. Улицы были на удивление пусты; лишь несколько детишек выбежали порадоваться такому желанному и долгожданному снегу.
— Майкл, Майкл, смотри! Это сне-е-ег! — с восторгом воскликнула голубоглазая девчушка, звонко смеясь и подкидывая белоснежные хлопья в воздух. — Майкл, быстрее, а то все это растает, пока ты выйдешь, — со смехом крикнула она в приоткрытое окно.
— Мааам, ну давай быстрее, там сейчас весь снег растает, пока ты меня оденешь, — нетерпеливый детский голосок раздался из небольшого деревянного домика.
— Кто тебе такое сказал?
— Мэги.
— Ну, раз Мэги сказала, то беги.
И счастливый мальчуган, на ходу стягивая с себя душащий шарф, выбежал на поляну, где уже вовсю дурачилась его сестра.
— Мэги, Мэги, смотри как я могу, — выкрикнул он и, подпрыгивая как можно выше, выпустил из кулачков два снежка, мгновенно превратившиеся в снежный фейерверк. — Тыщтыщ... А ты так не можешь, а ты так не можешь, — распевал, высунув язычок.
Их звонкие голоса нарушают спокойствие небольшой улочки. Улочки, куда редко забредали случайные прохожие.
Высокая фигура ярким пятном выделяется среди покрывшей все вокруг белизны. Длинное черное платье, скрытое широким пальто, развевается на ветру. Собранные в высокую прическу белокурые волосы спрятаны капюшоном. Бледные пальцы сжимают голубой сверток, крепко прислоняя его к груди, в то время как во второй руке покоится букет пуансетий¹. Ярко-красных. Так резко контрастирующих с ее черным одеянием. Этой женщине можно дать не более двадцати пяти лет. Если не заглядывать в ее глаза. Взгляд измученный, как у старушки, прожившей долгую, тяжелую жизнь и встретившей старость с благоговением.
Она проходит мимо веселящихся детей. Проходит, оставляя за собой шлейф тоски и уныния. Ковыляет через забытые Богом дома. Не поднимая головы, не оглядываясь. Словно зная этот путь досконально.
Она сворачивает в глухие повороты, оставляя без внимания выстроенные в ряд зеленые ели, чьи пушистые ветки были покрыты небольшим слоем свежевыпавших снежинок. Она шла так очень долго, оставляя глубокие следы в снегу. Шла, пока не уткнулась в огромные кованные ворота. Старые, прогнившие в нескольких местах. Но от этого не менее величественные. На секунду остановилась, со свистом втянув в себя воздух. Но лишь на секунду, потому что она снова вышагивает по тернистой тропинке, змейкой ползущей по этой равнине, переполненной каменными плитами. Плитами, выстроенными в несколько рядов вдоль тропинки, уходящими далеко вдаль, к горизонту. А она останавливается. Судорожно вдыхает холодный воздух. На пару секунд задерживает дыхание, сдерживая выступившие горячие слезы. Обжигающие. Выпускает пар изо рта, сглатывая слюну. И чувствует, как больно давит в горле комок. Резкий порыв ветра сбрасывает с головы капюшон.
Несколько золотистых прядей выбиваются из заколки, падая на лицо, но она по-прежнему не шевелится. Стоит, вглядываясь в каменную плиту. Прожигает своим взглядом. Она смаргивает слезы, но одна все-таки скатывается по бледному лицу. Лицу с болезненным зеленоватым оттенком. Кристальная слеза падает, разбиваясь о серый камень на десятки мелких капелек, что тут же леденеют на морозе, оставляя влажную дорожку на впалых щеках. Девушка наклоняется и кладет яркий букетик к изголовью. Двенадцать. Ровно двенадцать бутонов. Кладет и присаживается на кованную скамейку. Уголки ее губ слегка приподнимаются. Но лишь слегка. Так, будто на большее у нее попросту не хватает сил. А она еще сильнее прижимает сверток к груди и произносит на выдохе: "Здравствуй, милый".
Милый... Голос дрогнул. Она нервно сглатывает, но продолжает дрожащим голосом.
— Я... Я пришла сюда. Снова. Не могу поверить, что ноги опять принесли меня к тебе, — на секунду зажмуривается. — Вру. Сердце привело.
До крови прикусывает губу. Опускает воспаленные глаза, качает головой. И ухмыляется. Горько. Жалко.
— Так нелепо. Мы клялись друг другу в вечной любви. Ты клялся, обещал всегда быть рядом. Поддерживать. А теперь... — Вторая слеза уже проделывает путь по влажной дорожке, оставленной предыдущей.
— Кажется, еще вчера ты был. Делил вместе со мной кровать. Знаешь, я специально не меняла постельное белье. До сих пор. Оно пропиталось тобой. Тобой и твоим запахом. Все это время хранило твое тепло. И мне это нравится, потому что создается иллюзия, что ты вновь тут, рядом со мной. Сопишь, как ты всегда делал по ночам. Я никогда не рассказывала тебе, но часто твое сопение мешало мне заснуть. Конечно, мне все это кажется. И запах, и тепло, и эти нелепые звуки. Но, знаешь, мне так спокойнее. Потому что я до сих пор не осознала. Потому что мои губы все еще помнят твой вкус. Потому что мои пальцы все еще чувствуют твои шелковистые волосы. Я все еще помню. И буду помнить всегда. — Облизывает пересохшие губы. Выдыхает. Пытается успокоить бешено колотящееся сердце, которое, кажется, сейчас разорвет ее изнутри. Но девушка говорит. Продолжает говорить, потому что это единственное, что придает ей сейчас сил. Этот диалог с пустотой.
— И, знаешь, иногда мне страшно. Я вдруг отчетливо ощущаю этот страх. Такой явный, что хочется рвать на себе волосы. Он окутывает меня в свои сети. Поглощает целиком. И я понимаю, что это тупик. Потому что
я не вижу выхода. Я мечусь по пустыне среди погребенных надежд. И выхода нет. Бесконечная равнина безысходности сводит с ума.
Вечность. Какое страшное слово. Вечность без тебя - еще страшнее.
Я иду по туннелю. По темному, мрачному туннелю, ведущему в никуда. И страх душит меня своими цепкими пальцами. Я тону в нем, захлебываясь собственной надеждой. Потому что я не вижу света. Света, который всегда дарил мне Ты. И единственное, что спасало меня все это время, эти сорок три дня. Целую вечность. Это наш сын. Вот он, здесь, рядом со мной. У него твои глаза, милый. Цвета ясного неба. Цвета надежды.
Я многого не успела рассказать тебе, но это неважно. Просто неважно. Потому что ничего уже не вернуть. Надо оставить прошлое и жить дальше. Именно так бы сказал мне ты, но знаешь... Я не могу. Не могу, потому что не вижу. Не вижу будущего. И он, этот маленький сверток у меня в руках, толкает меня вперед. Открывает глаза. Освещает дорогу. Заставляет делать шаг за шагом. Только вперед. Туда, где, кажется, так пусто. Так же, как и в кровати, когда я просыпаюсь рано утром. Так же, как и у меня в душе. Пустота. Оглушающая, выворачивающая внутренности. Пустота.
Убивающая. И единственное, о чем я действительно жалею — это то, что ты так и не успел увидеть его, этого малыша с твоими глазами. Того, кто сейчас сопит у меня на руках. Точь-в-точь как ты.
И я устала. Я только сегодня поняла, как сильно я устала. Просто катастрофически. Устала каждый день просыпаться и ждать чуда. Устала тешить себя мыслью, что все будет хорошо. Потому что я вру себе, но, знаешь, мне так легче. Легче жить. Легче дышать. Легче существовать без тебя. И без твоего кофе по утрам. Я столько раз пыталась сделать его, но тщетно. Только ты можешь приготовить его
так, — она уже срывается на хрип, но продолжает говорить. Все тише и тише. Словно теряя силы с каждым словом.
— А знаешь, милый, ведь сейчас Рождество. Мой любимый праздник. Он всегда приносил мне море эмоций: радости, счастья, благоговения. Я искренне верила, что нет ничего невозможного. И я ждала. Предвкушала. Верила. Верила, что чудеса случаются. Но я перестала. Потому что знаю — чуда не случится.
И я боюсь признаться даже самой себе, как отчаянно порой мне хочется присоединиться к тебе. Там, наверху. И я бы все отдала, чтобы еще хоть разочек прикоснуться к тебе. Почувствовать жар твоего тела. Хотя бы на мгновенье. Я бы продала душу Дьяволу. Плевать, от нее ведь все равно практически ничего не осталось. И когда наконец приходит осознание, что этого никогда не произойдет, я просто смотрю в глаза нашему сыну. Смотрю и тону в этой синей бездне. И мне становится спокойно. Вот так, резко. Как по щелчку пальцев. Сама не знаю, почему. Но сейчас я отчетливо понимаю, что без него я бы не справилась, без этого маленького комочка у меня в руках. Единственного, что ты оставил мне, - девушка уже захлебывается слезами, падая на колени. Прямо в размокшую от снега землю. Вглядывается в портрет молодого человека, навсегда оставшимся молодым. Жаль, лишь на этом портрете.
В ее памяти. Она проводит тонкими пальцами по фотографии, смывая с нее выступивший иней. Гладит ее. Закрывает глаза.
И погружается в темноту. Пусть на пару мгновений, но она уже чувствует мягкую кожу под подушечками пальцев. И это прикосновение, словно электрошок, мурашками отдается по телу. А она медленно открывает глаза, переходя на шепот. Шепот, который оглушал.
- Я люблю тебя. Так же сильно, как и этого маленького человечка у меня на руках. Я люблю тебя, слышишь? Люблю... И всегда буду любить.
И она уходит. Поднимается, бросает последний взгляд на серый камень. И уходит, прижимая маленький сверток к груди. Глотая вновь выступившие слезы. Уходит, чтобы потом снова вернуться. И знает, что
он все еще жив. В глазах их мальчика. В ее сердце.
_________
Пуансетия¹- пуансетию прекрасную еще называют "Молочаем красивейшим" или «Рождественской звездой» (из-за начала цветения именно в этот период). Относится растение к семейству Молочайных и родом из Центральной Америки. 
