Примечания:
1. О названии.
Название не только отражает рефрен, вынесенный в концовку рассказа, и концентрирует в себе его стержневую идею, но также даёт повод для обращения к одноимённым стихам Ф.И. Тютчева.
2. О религиозном подтексте.
Каждый да увидит своё.
3. О пространстве-времени.
Вашему вниманию представляется карта, где отображены упомянутые в тексте геополитические реалии (вернее, набросок таковой, ибо автор фатально ленив):
http://savepic.org/6810212.png
4. О благодарностях.
Кланяюсь Марии Тёмной (за дружескую поддержку) и Зайнаб (за ностальгию по антиутопиям).
- Лови её, лови!
- Щ-ща!
Ребятишки сломя голову рвались через лесные заросли. Упругие ветви деревьев тщетно хлестали и царапали их гибкие тела – в азарте погони дети не замечали ничего вокруг. Среди густой листвы мелькали то тёмные распушенные косы и багрянец сарафана, то загорелые мальчишечьи запястья.
- Давай-ка, Мир, почти достал! – восклицала девочка прерывисто, запыхавшись от скорого бега.
- Снижается, – вторил ей брат. Его пальцы неловко цеплялись за воздух.
- До чего шустрая! - жаловался Мир, переводя дыхание, и вновь переходил на бег. Под ногами детей, смятая высокими дитрионовыми сапогами, глухо хрустела трава.
Выбившись первой из сил, девочка рухнула в заросли мха под сень раскидистого орешника и с мучительным наслаждением растянулась на прохладной земле, провожая взглядом силуэт устремившейся ввысь чернокрылой птицы.
- Упустили дрозда-то, Инка, - пробормотал мальчик.
- Сам ты дрозд, - шепнула девочка. – Это скворец.
- Дрозд, сказано тебе, - с решимостью заявил Мир. – Ты его хвост видала? А крылья?
Инка обиженно насупилась, не желая признавать свою неправоту
- Я вот спрошу у тьютора!
- Спроси, какое мне дело, - проворчал сердито мальчик.
- И спрошу! Бежим на магистраль скорее!
Опять запрыгали пружинками встрепавшиеся косы, заработали, что вёсла, руки, сжатые в кулаки, примялась с хрустом сочная трава. Закружил подхваченный ветром дубовый листок, взлетел над чащей леса. С той высоты яснее ясного, что не успеть к стоянке детям до заката – едва ли не в другую сторону бегут. Да какое бегут - измучились погоней, устали, едва плетутся… Присев на корточки, подкрепились чёрными бусинками-ягодами – авось, не ядовитые, – ахая от удивления: сбились с пути! Дальше побрели бок о бок, вспотевшие, взъерошенные, неугомонные. Как там, в лагере? Уже заметили, должно быть, что их нет. Ну, велика ли беда – координатор отчитает! Главное - лес, настоящий лес со всех сторон. Живой, нетронутый цивилизацией, загадочный, полный чудес…
Неспешно склонялось на запад солнце, крася пунцовым пенные брызги облаков, серебря лазурную эмаль по-летнему высокого небосклона.
- Мир, подожди, передохнём… - жалобно просила Инка каждые пять минут. Сворачивалась, обхватив колени, на мху или мягкой траве, а как брат теребил за плечо, мол, вставай - хныкала:
- Не пойду дальше! Ногу натёрла! Болит!
Мальчик сердито бурчал под нос, что зря не захватил с собой рюкзак, в одном из карманов которого, вместе со складным ножом и баллончиком сверхгидрофобного спрея, был заготовлен превосходный нановолоконный пластырь, а сбросив раздражение, взваливал сестру на закорки и тащился, куда глаза глядят, пока сам не выбивался из сил. Солнце в закатно-рыжем ореоле целовало детей едва ощутимым жаром лучей. Прижавшись щекой к плечу Мира, Инка всхлипывала, давилась непрошенными слезами, дрожала не то от подступающей прохлады, не то от стихийного страха. Днём – одно, днём не страшно вовсе, а каково на ночь глядя оказаться в лесу – не проекции в интерактивном кино, а всамделишном, дышащем каждой корягой, каждой ветвью! Мир сохранял невозмутимость, но ледяные пальцы и бескровная бледность губ выдавали его тревогу.
- Инка, не реви! – прикрикивал он, хмуря брови. – Ты ведь на первой ступени!
- На пе-ервой, - тянула Инка. – Ми-ирочка, ужас како-ой…
- Да ладно, здесь хищников нет, - несколько неуверенно ответил мальчик и, смутившись просквозившего в тоне замешательства, с поспешностью заговорил:
- Нас как недосчитаются на ужине, так сразу спасательный экраноплан пошлют! Хочешь на экране полететь?
- Я есть хочу!
Мальчик понимающе кивнул и тут же замер, настороженно прислушиваясь.
- Ты что? – прошептала Инка, поддавшись беспокойству брата. Мир встрепенулся, смахнул со лба чёлку и, перехватив девочку поудобней, продолжил путь.
- Пустяки, ветка хрустнула, - отозвался он и тьюторским тоном добавил: – Не бойся. Вспомни, что люди прошлого жили бок о бок с природой.
- Когда это было-то, веке в двадцатом? - утомлённо пробурчала девочка, крепче обвивая шею брата худыми ручонками и свешивая взлохмаченную голову с его плеча.
- Тс-с! – выдохнул Мир, остановившись так резко, что Инка едва не свалилась на землю. – Слышишь? Кто-то идёт!
- Спасатели! – вскрикнула девочка, не веря своему счастью. В самом деле, продираясь сквозь поваленные деревья и буйно разросшийся папоротник, в сторону ребят двигалась невысокая фигура, по приближении оказавшаяся щуплым пареньком с сумкой наперевес.
- Наконец-то нас нашли, - бормотала Инка, во все глаза уставившись на незнакомца. - Ну мы и перепугались!
Мир же заметил, что спасатель кажется крайне растерянным.
- Как вас сюда занесло? – произнёс тот хриплым от быстрого бега голосом.
- Сестра птицу увидела, побежала, и я за ней, - кратко отозвался Мир.
Почесав лоб, он добавил со смущённой улыбкой:
- А где экраноплан?
- Понятия не имею, - виновато развёл руками паренёк. – Я вообще не ожидал вас встретить. Я силки ставить вышел, чтоб жаркое было к завтрашнему ужину.
- Что за чушь ты несёшь?! – Мир в сердцах топнул ногой. Он решительно ничего не соображал. Хорошо разглядев незнакомца, мальчик смекнул, что тот не может являться спасателем хотя бы в силу возраста. Незнакомец был немногим старше Мира и, вероятно, учился на третьей ступени, но форму не носил и вообще выглядел чудаковато.
- Не вру, видит Бог! – пробормотал парнишка, чьё лицо стало вовсе беспомощным.
Тут у Мира аж челюсть отвисла. Он мотнул головой в сторону перегнувшейся через его плечо сестры, затем перевёл осоловелый взор на паренька.
- Ты это зачем? – осуждающе прошептал он, совладав с собой.- Ещё и при младшекурснице!
Незнакомец был не менее ошеломлён реакцией ребят. Оттопырив карманы подвёрнутых по колено штанов, он вытаращился на ребят прозрачно-голубыми, будто полными водой глазами. Лишь пересекшись с ним взглядом, Мир уловил нить происходящего. Дёрнувшись, он инстинктивно попятился назад так, что Инка с трудом удержалась на его спине, а затем вперил в парнишку указательный палец руки:
- Заблужденец – вот ты кто!
- Так считают ваши люди, - согласился тот будто бы даже с радостью.
- Не подходи!
Незнакомец пожал плечами, помолчал с полминуты и, делая руками широкий жест, подытожил:
- Я-то дома, а куда деваться вам – вопрос.
От напряжения у Мира свело судорогой скулы. Как ни крути, а заблужденец был прав.
- Слушай, - сказал вполголоса мальчик. – Академия встала лагерем у магистрали. Выведешь?
- Далеко! – парень насупился, сведя к переносице широкие брови, смерил взглядом академистов, и, мысленно решившись, рассудил:
- Переночуете у нас – всё лучше, чем в лесу. А с утра найдём ваш лагерь.
Мир замялся – полагаться на гостеприимство государственных преступников, подрывающих устои общества, казалось весьма опрометчивым шагом, но перспектива коротать ночь на лоне дикой природы обнадёживала ещё меньше. К тому же, незнакомый паренёк располагал к себе одной кротостью взора прозрачных глаз. Да и Инка едва боролась с усталостью.
- Хорошо, - в конце концов сдался Мир, укорив себя за малодушие.
Он обхватил скрещенные ноги сестры и направился по пятам за указывающим путь заблужденцем. Тот припустился так быстро, что вскоре мальчик порядочно отстал и, верно, вновь заплутал бы, если б парень не замедлил шаг. Порядком стемнело. Хотя солнце ещё не опустилось за горизонт, сумерки ощутимо сгущались, и среди переливчато-сизых облачных клочьев появился сияющий диск луны. Мир запрокинул голову и восхищённо присвистнул. Небосвод промышленных мегаполисов вечно застилала мутная, как разлитый биодизель на товарной магистрали, бежевая пелена, в ясные дни принимающая изжелта-сизый окрас.
- Что, устали совсем? – неверно истолковал парнишка замешательство Мира. - Потерпите, немного осталось!
Мир продолжил путь, то и дело поудобней перехватывая задремавшую сестру и косясь украдкой на золотое блюдце среди россыпи мириадов тусклых искр в бархатной тьме небес. Они казались невзрачными в сравнении с огнями окон небоскрёбов, фарами электромобилей и бортовым освещением экранопланов, но имели какую-то особую, неизъяснимую словом притягательность. Недаром ночные светила так почитались людьми прошлого, наивно убеждёнными в существовании сверхъестественных сил… Мир тотчас оборвал себя и бросил косой взгляд на проводника, будто тот мог прочесть его мысли. Но паренёк как ни в чём не бывало шёл вперёд, вслепую ориентируясь на местности и предупреждая ребят о корягах под ногами и ветках, выступающих со всех сторон и грозящих расцарапать лицо. «Дикарь», - подумал Мир изумлённо, решив попытаться завязать с заблужденцем беседу, но вскоре оставил свою затею. Парнишка – как выяснилось, звали того Ваней – оказался малоразговорчив, и его краткие реплики лишь возбуждали в мальчике подозрение.
Наконец Мир и Инка оказались на поляне, покрытой мхом и остовами изломанных деревьев. Тишина вокруг стояла оглушительная, невыносимая для детей, привычных к шуму и суматохе предместий северной столицы.
- Пришли, - произнёс паренёк и с силой толкнул коленом один из пней, грозящих рассыпаться в труху. Тот покачнулся и... Мир было решил, что ему померещилось, но нет, тот плавно отъехал в сторону, открывая лестничный спуск под землю, освещаемый вереницей светодиодных лампочек. Мальчик, оробев, подумал, не сделать ли ноги, но вспомнил, что без помощи дорогу не найдёт и вопрошающе взглянул на заблужденца.
- Разбуди девочку и спускайся, - распорядился тот, ощущая важность своей задачи и, очевидно, в душе гордясь оказанным ему доверием. Оживившаяся Инка сползла с закорок брата, прильнула к заблужденцу, с любопытством вертя головой. Мир осторожно спустился по короткой, в несколько ступеней, лестнице и подхватил сестру с рук парнишки. Тот соскочил вослед, вручную задвинул люк и бодро устремился по подземному ходу. Туннель не отличался размерами и имел ощутимый уклон. Мир понял, что находится лишь на верхнем – снабжённом разве что гермозатвором – уровне бункера времён войны, уходящего вглубь на десятки, а то и сотни метров.
Устройство бункера было знакомо Миру. Подобный располагался неподалёку от служебного, или внешнего, корпуса академии. Ежесезонно дети посещали его в рамках упреждающего практикума. Едва ли кто-то из сверстников Мира всерьёз предполагал угрозу безопасности Евразии – от земного шара на световые годы веяло стабильностью. И всё же атмосфера прошлого будоражила умы академистов. Они – даже девчонки, напропалую путающие даты сражений и не отличающие Абу-Даби от Багдада – исправно посещали практикум, влезали в громоздкие защитные костюмы и со старанием водили пальцами по выцветшей настенной карте, на которой, взамен привычных очертаний Евразии и Магриба, Хиндустана и Тихоокеанской Республики, Атлантического Союза и Унасура, раскинул чёрные щупальца осьминогообразный Халифат, окружённый лоскутным одеялом микрогосударств.
Уже вскоре впереди забрезжил свет, и дети вышли в невысокий, но просторный зал. В центре его стоял деревянный – деревянный! – стол внушительной длины с широкими, вплотную приставленными к стенам лавками и рядом незамысловатых стульев. Вокруг стола хлопотала немолодая полноватая женщина в кухонном переднике, повязанном на лёгкое платье. При виде вошедших она встрепенулась, вскинула глаза на Мира и Инку и спросила со сдержанным недоумением:
- Ребята, вы откуда здесь взялись?
- Потерялись, - промолвил парнишка, механическим движением закинув сумку в угол. – Не оставлять же их в лесу, мам?
Оправляя передник, мать Вани откликнулась:
- Давно у нас гостей не было! Как вас зовут?
- Я Радимир, а сестра – Дарина, - сказал Мир с нарочитой строгостью.
Женщина тихо и ласково улыбнулась прозрачно-голубыми, как у сына, глазами. Затем, спохватившись, засуетилась:
- Пойду, скажу общине и учителю. Садитесь, милые, - и немедля исчезла в боковом проходе. Спустя минуту-другую издалека зазвучало беспокойное многоголосье. Шум постепенно нарастал, и вскоре до слуха ребят донеслись отдельные реплики.
- Не ступать безбожникам на наш порог! - ожесточённо упорствовал кто-то.
- Опомнись, Ибрахим! - увещевали его. – Разве дети могут быть врагами веры?
Но вот крепчающий гул неожиданно смолк, послышался шум шагов, и в зал вернулась мать Вани. Её сопровождал мужчина столь преклонных лет, что слово «старец» само ложилось на язык. Годы не лишили его статности и прямоты осанки, но избороздили пергаментную кожу сетью глубоких морщин. Его лицо, обрамлённое волнами белых кудрей, казалось бы невзрачным, если б не пронзительный взгляд, лучистые складки у висков и приязненная улыбка, прячущаяся в пышной бороде.
- Доброго вечера вам, - изрёк вполголоса старец. – И да хранит вас Господь.
Мир тотчас же догадался, что порядок жизни бункера определяется волей этого человека, и замешкался, не зная, ждут ли от него ответа. Благо, едва старец с Ваниной матерью отошли от прохода, зал наполнился людьми, и детей оттеснила любознательная молодёжь. Всполошенные юноши и девушки принялись наперебой называть себя, справляться, всё ли в порядке у нежданных гостей и со смешливым гомоном расспрашивать, как те живут. Инка, чью сонливость будто рукой сняло, бойко затараторила про академические будни, живописуя своих закадычных подруг-старшекурсниц, строгого метапредметника и новейший лазерный проектор, что подарили ей на День Евразии за отличную успеваемость. Молодые люди перешёптывались, кто-то благодушно хмыкал, одна из девушек, круглолицая и веснушчатая, подхватила Инку на руки и принялась переплетать той косы. Мир же, краешком глаза глядя на суматоху, воцарившуюся вокруг, задавался вопросом о судьбе заблужденцев. Что заставило их, - сокрушённо вздыхал мальчик, - пренебречь обязательствами перед обществом, поддаться власти животной потребности в облегчении страданий религиозным забытьём? Они казались бы приятными, право, очень симпатичными людьми, если б не злоумышляли против государственных порядков. Какими достойными гражданами могли стать хотя бы эти молодые ребята, шагая бок о бок со сверстниками-академистами, трудясь во имя благоденствия Евразии, радуясь её победам, как радуется он сам, как ликует в минуты единения вся необъятная страна! Безысходная, едкая жалость охватывала мальчика при виде примитивного быта обитателей подземелий, их трогательно-беззащитной наружности и истового радушия. Жалость назойливо и остро царапала сердце, будто капризничала, привлекая внимание, желая что-то подсказать, подтолкнуть к спасительному пути, помочь разобраться в причине явлений. Мир прислушивался к собственным вяло ворочающимся мыслям, но не находил желаемого отклика, и, с трудом превозмогая раздражение, так часто подымающее голову в минуты недовольства собой, продолжал молчаливо наблюдать за заблужденцами.
Мать Вани размеренно и ловко занималась подготовкой ужина. Когда женщина внесла последний поднос с дымящимися плошками и водрузила его на стол, по залу прокатилась волна шёпота, и здешние жители принялись рассаживаться по лавкам и стульям. Их, заблужденцев, оказалось несколько десятков, включая стариков и женщин с грудными детьми. Пожилые люди и супружеские пары заняли места поудобней, устроилась, где довелось, говорливая молодёжь, рядом с Ваней и веснушчатой девушкой примостился смуглый мужчина, кажущийся несколько сконфуженным, соседнее место занял курносенький мальчонка лет шести. Ванина мать, отерев руки о край фартука, заняла место с края. Сел во главе стола старец. Мир выведал уже, что тот – единственный из всей общины – некогда кончил академию, работал на иннополис, развивая не то биоэтику, не то трансгуманизм, а после подался в отшельники, что знает он решительно всё, если не больше, оттого и почитается учителем. Собравшиеся, - мимоходом отметил мальчик, - ведут себя столь живо и расслабленно, что не возникает сомнений: невзирая на особые обстоятельства, вечер проходит в привычном, месяцами не меняющемся русле.
Внезапно, как по мановению руки, повисла зыбкая тишина.
- Всё в Боге и Бог во всём, - едва слышно пропела юная, невзрачная внешне девушка с противоположной стороны стола.
- Миры сотворивший и установивший порядок, охраняющий сущее благостью… - затянули соседи девушки, и вскоре к молитве присоединились все, за исключением Мира и Инки.
- Ведь так Он есть Первоначало, Образ Образов… - нараспев читала девушка. Её хрупкий голос рассыпался струями весенней капели в прохладном воздухе подземного убежища. Мир зажмурился, ощущая отвратительную противоестественность и, вместе с тем, глубинную важность происходящего. От накала непривычных ощущений мальчика откровенно мутило.
Едва последнее слово молитвы упругой каплей воды упало в воздух, заблужденцы встрепенулись и, не спеша, сохраняя торжественно-радостные выражения лиц, принялись за трапезу. Мир, покосившись на Инку, уплетающую ужин за обе щеки, и, не желая показаться невежей, притянул к себе плошку с печёным картофелем, подхватил ребром вилки пёструю овощную смесь, опасливо поднёс ко рту, зажмурился… И, облизнув губы, с довольством зачерпнул ещё.
Отужинав, большая часть жителей убежища покинула зал.
- Лизавета, здесь ребят уложим? – вопросила веснушчатая девушка, обращаясь к матери Вани и, едва та кивнула, помчалась за бельём. Вернувшись с ворохом одеял и пледов в обеих руках, девушка наспех устроила детям постель. Разомлевшая Инка раскинулась на лавке, уткнувшись носом в сложенный на манер подушки мохнатый плед и шумно вдыхая непривычный запах шерсти.
- Побудь со мной, - пробормотала девочка, сжав руку заблужденки в своих руках. Та присела рядом, укутывая подопечную тяжёлым стёганым одеялом. Мир неодобрительно покачал головой и, под предлогом необходимости справить нужду, отправился изучать местные коммуникации. Как он и предполагал, планировка бункера принципиально не отличалась от типовой, а стало быть, все системы жизнеобеспечения располагались на нижних уровнях, куда не стоило соваться во избежание ненужных расспросов. Зато в непосредственной близости обнаружились резервные графеновые генераторы – вероятно, таковыми на случай чрезвычайных обстоятельств был оборудован каждый этаж. Сделав мысленную пометку, мальчик прошёлся туда-обратно по центральному проходу. Из технических комнат доносились голоса заблужденцев, плеск воды и звон посуды, младенческое лепетанье, чей-то негромкий прерывистый смех. Устав шевелить каменно-неповоротливые мысли, ощущая нарастающее жжение в гортани и шквал грубых ударов, обрушиваемых на грудную клетку раздосадованным сердцем, Мир поспешил вернуться в зал.
Инка уже спала, беспокойно ворочаясь. Её багряный сарафан порядком измялся, нагрудный значок с евразийским флагом - золотой звездой, раскинувшей лучи на пурпуре полотнища - перекосился набок. Мальчик опустил глаза на собственный костюм и тяжело вздохнул, убедившись, что и его форма находится в плачевном состоянии. От рубашки оторвались две верхних пуговицы, на левой коленке потёртых брюк зияла дыра, обрамлённая длинной бахромой.
- Извини, залатать не могу – сам понимаешь… - шепнула Миру веснушчатая попечительница Инки. Она продолжала сидеть у изголовья её импровизированной постели, поправляя сбивающееся одеяло.
- Это косметический текстиль, - сердито буркнул мальчик. – Его нельзя зашить при всём желании.
Девушка приподняла уголки губ в простосердечной улыбке. «Варвары», - в который раз подумал Мир, - «Затаились, несут околесицу всякую, зовутся не имеющими смысла именами, ещё и дети здесь…» Зевнув, мальчик подтянул под себя ноги и провёл взглядом по сторонам. Свет потолочных ламп отвесно падал на металлическое стекло стен, чья глянцевитая поверхность тускло поблёскивала.
- Что же, гости умаялись вечером в нашем кругу?
Увлёкшись струящимися отблесками света, Мир не заметил приближения учителя. Старец с ощутимым усилием опустился на крайний стул и, не спуская с сидящего напротив мальчика зорких и мудрых глаз, добродушно усмехнулся. «Я ведь вижу тебя насквозь», - говорила Миру его усмешка. – «Я знаю, что ты погубишь нас, но не противодействую тебе». И от понимания этого у мальчика вновь обжигающе заклокотало, защипало в груди, сжало горло волной удушья, литой и ослепительной, как огненная лава. Он смешался, опустил голову, пряча пылающее краской внезапного стыда лицо за высоким воротом рубашки и борясь с невольно подступившей тошнотой.
- Всё хорошо, - промямлил мальчик и, не то решив, что дал маху, не то не справившись с волнением, брякнул:
- Разве что неохота по подземельям прятаться.
Мир не рассчитывал на скорый ответ. Он, откровенно говоря, был бы рад не получить ответа вовсе. Но старец вдумчиво кивнул и молвил:
- От Евразийской Автократии нас отвратили гонения на синкретистов, сиречь заблужденцев, система послеродовой иммунопрофилактики и государственного образования. Мы не вакцинируем детей, обучаем их согласно своему разумению и призываем к познанию Господа, ибо законы совести и правды выше неправедных законов великих держав.
Голос учителя был осиплый, старчески медленный, но выразительный и оттого заставляющий сосредоточенно ловить каждое сказанное слово.
- Тебе сложно понять, Радимир, - сделав паузу, вздохнул старец.
Мир замер истуканом, ощущая, как секунды молчания пронзают онемевшее тело, а затем нутряное, звериное упрямство отозвалось его устами:
- Я хочу, чтобы мне объяснили.
«Объясните!» - сжимало виски, раскалённым расплавом растекалось по артериям и венам стремление утолить то издевательски ненасытное, что болезненно грызло его изнутри.
«Ведь это нельзя», - что искры вспыхивали мысли. - «Ведь это ужасно, ужасно неправильно…»
В сознании мальчика вера была пережитком минувших столетий. С верой соотносились нелепые обряды и обычаи, табу и ксенофобия – всё что ни есть дико-архаичного, примитивного, лишённого значения.
«Пус-тяк», - барабанило сердце.
Пус-тяк. Пусть так.
И лава, переливающаяся через пологий край жерла вулкана его, Мира, совести, остывала, безжизненно каменея.
А губы учителя зашевелились.
- Знай же, что мироздание есть целостное Божество, раскрытое в пространстве и во времени, а человеческий индивидуум – его совершеннейшая часть, потому как жизнь всего сущего резюмируется в нём, и он волен видоизменять её согласно своей свободе…
Старец повествовал о заповедях веры, в каждой из которых заложена эволюционная целесообразность, о величии Творца, что содействует гармонии универсума и воспрепятствует энтропии, испокон веков притягивает нас, питает силой и утверждает в ценностях. Говорил учитель и о том, что человечество погрязло под властью преходящих благ, отвергнув блага неизречённые, презрев почитание пророков древности, учивших ответственности и благодарности. Мир глотал слова старца, находил в них простую мудрость и удивлялся ей, как дивится не знающий жизни ребёнок рассказам взрослых об устройстве вещей. Мальчик ощущал, что учителю известно о его желаниях больше, чем самому ему, но это теперь не пугало его, а даже рождало в сердце исступлённое веселье.
Прервав размышленья, старец смежил веки и заметил, обращаясь не то к юному гостю, не то к попечительнице Инки:
- Слава тем, кто непрестанно помнит, что правда суть наивысшая ценность и исток счастья, кто радеет о благочестии, сострадает врагам веры из-за их слепоты и стремится к любовному единству с Господом.
- Находить Его промысел в пении птиц, предрассветном тумане, шелесте ливня, улыбке ближнего, во всём, что движет силами Вселенной - разве может сравниться с этим технократическая каббала? - эхом откликнулась девушка.
Учитель же промолвил:
- Не на связь человечества, осознавшей себя материи, с миропорядком, но на космо-текстиль направлен фокус внимания современной науки. Люди слишком несведущи в том, что касается самого главного.
А ещё сказал так:
- Господь раскрывает нам истину, когда разум обращается вовнутрь, достигая созвучия сперва с собственным естеством, а после и с Первоначалом в себе, затем что уму не нужны уши, чтобы слышать, а Богу – язык, чтобы учить нас должному.
На этих словах старец будто бы закончил свою речь, но Мир, признаться, не мог утверждать наверняка, поскольку туман беспамятства в одночасье окутал его сознание, и он против воли отдался сну.
Ранним утром детей разбудила мать Вани. В зале стоял покой, прерываемый разве что мерным потрескиванием электроприборов. Все, очевидно, ещё спали. Женщина торопливо собрала посуду, и спустя пару минут брат и сестра с упоением черпали молочную похлёбку.
В скором времени дети наконец-таки выбрались на поверхность. Уже рассвело. Солнце стояло высоко над горизонтом, заливая слепящим сиянием безоблачный небосвод. Со всех сторон раскинулась зелень леса. Где-то поблизости громкоголосо щебетали птицы.
Путь к магистрали был неблизок, и Инка совершенно уморилась, однако Мир, уйдя в себя, не обратил внимания на тяготы дороги. Едва впереди показались очертания походных шатров, провожатая расцеловала Инку в загорелые щёки, дружески обняла Мира и скрылась в тени деревьев. Подавив мимолётное желание оглянуться, Мир с сестрой устремились к лагерю. Их тотчас заметили. Мужчина в жёлтой спасательной спецовке бросился навстречу оробевшим детям, обхватил их обоих за плечи и потянул в сторону медицинского пункта, по пути отдавая спешные распоряжения бригаде и персоналу. На полдороги их догнал один из координаторов, тучный мужчина, трясущийся от возбуждения.
- Ну? Нашлись мальчики-девочки? Так держать! – пробасил он, стирая испарину со лба. Мир хотел заговорить с координатором, но его язык накрепко прильнул к нёбу. Мальчик понял, что что-то навек умерло в нём, и не находил сил оплакать эту потерю.
- Погодите, уважаемый! Детям нужен покой! – вскричал обеспокоенно спасатель, увлекая за собой ребят.
Потом была прохлада стерильных, ослепительно белых, как улыбки санитарок, больничных кроватей, утомительные расспросы, облегчение от того, что команда врачей единым фронтом признала состояние детей удовлетворительным и ограничилась назначением периода реабилитации, были обжигающе-горячий витаминный чай и череда визитов друзей-академистов, жаждущих услыхать из первых уст рассказ о ночёвке в полном опасностей лесу.
Под конец дня, донельзя измотанные, дети лежали на соседних койках, натянув по горло простыни и безучастно глядя в потолок. И назойливые посетители, и врачи оставили их в покое. Миру не спалось – слишком многое следовало обдумать, и от мыслей то бросало в жар, то пронзало колющей болью кончики пальцев. Тревога кружила голову, забивала лёгкие, и что-то огромное, решающе-важное, неколебимое шевелилось и росло в мальчишечьей груди… Обведя глазами палату, чуть приподнявшись на кровати и прижав руки к сердцу, Мир сказал с тихой твёрдостью:
- Всё в Боге, - и замолчал, поражаясь себе.
- Бог во всём, - подхватил сонный девичий голос.
