Глава 1Главы 1-3
В нашем уютном, пахнущем после ремонта свежей магловской краской и сверкающим новенькой плиткой ванной доме появилось «оно».
Притащил паршивца. Здрасьте приехали. Воспитывай, дорогая. К чертовой бабушке! К Мерлину! Пусть сам с ним возится. Я и пальцем не прикоснусь. Ни за что!
«Оно», кажется, должно было откликаться на столь близкое и родное каждому выпускнику Дурмстранга имя «Феликс», но, похоже, муж, сообщив имя паршивца мне, забыл поставить в известность «оно». «Оно» не откликалось вообще и всячески делало вид, что ничего не слышит и не видит. Меня, в частности.
На вид «оно» представляло собой ребенка мужского пола, если судить по одежде и имени. Точнее можно было бы сказать, если бы удалось «это» затащить в мою прекрасную ванную, раздеть и отмыть. Но пока не получалось. Товарищ педагог, извините, никак не привыкну, я хотела сказать: «Господин профессор», скотина такая, то есть, сокровище мое, аппарировал с «этим» неизвестно откуда прямо в гостиную и тут же скрылся из виду:
— Позаботься о нем, дорогая, я потом тебе все объясню! Феликс, его зовут Феликс. Мне ко второй паре, министерское тестирование на допуск к экзамену, опаздываю, прости!
И сбежал, негодяй. Пардон, аппарировал, волшебник.
«Оно» проявило недюжинную силу, мешком свалившись на пол и тут же вцепившись в ножку моего любимого кресла, так что в ванную этого грязного поросенка удалось бы затащить только вместе с несчастным предметом мебели.
Через десять минут безуспешных попыток отнестись по-человечески к данному представителю, по идее, разумных человекообразных, я психанула и не поленилась подняться за палочкой. Не люблю колдовать, не желаю, да и почти не умею. Но тут меня словно прорвало. То, что ни в какую не хотело получаться ни на уроках трансфигурации в родном Дурмстранге, ни после долгих тренировок под руководством мужа, внезапно получилось само собой, но результат оказался несколько неожиданным: кресло сдулось, словно резиновое, выскользнуло из детских пальчиков и отпрыгнуло на почтительное расстояние.
— Ой, мамочки! — от неожиданности я прижала руки к щекам, едва не проткнув себе глаз палочкой.
Вообразите картину: одной рукой я хватаю за тонкое запястье явно вознамерившегося от меня удрать «оно», а другой машу палочкой в сторону кресла, тщетно пытаясь вернуть сдувшейся резинке ее прежний облик. Ребенок верещит, оглушительно подтверждая свой статус поросенка, меня отбрасывает теплой волной в стену, яблоко раздора, то есть кресло, взрывается. И тишина, в которой слышен только удаляющийся топот маленьких ног…
Клочки непонятно чего, то есть еще как понятно — бывшего кресла, разлетелись по комнате, лохмотьями покрывая все, попавшееся на их пути, в том числе и мою многострадальную голову. Меня приложило знатно: потребовалось не менее пары минут рефлексии по поводу того, что, черт возьми, это было, и что похожие ощущения в последний раз я испытывала уже довольно давно — во время уроков по боевому самбо, которыми в Думстранге нас пытали ежедневно, как и квиддичем. В попытках понять, не сломано ли у меня с десяток костей, я наконец решилась сесть и осторожно ощупать наиболее пострадавшие места. Громко и с чувством выругалась, нащупав шишку на голове.
Среди непечатно выраженных выводов по поводу: «Что это было?», превалировал единственный: «оно» — маг, и весьма сильный, раз в столь юном возрасте едва не пробил стихийной магией стену. Моей головой, сукин сын.
Никогда не любила детей. А уж Витеньке — моему младшенькому почти братику частенько доставалось от меня за шкоды. И без всякой магии.
— Укажи! — а чем черт не шутит, может меня в качестве компенсации за страдания ожидает приятный сюрприз и это заклинание тоже покорится мне?
— Укажи, где ребенок! — ноль реакции. — Да укажи же, тупая деревяшка!
Впрочем, все как всегда, — почти сквибов эти обидчивые дрова слушаются редко. Видимо, на сегодня мое везение закончилось. Оно у меня и не везение вовсе. Я представляю свою собственную магию в образе избалованной своенравной красотки: если у нее есть настроение — она «в голосе», а если нет, то и суда нет.
Я отправилась искать свою реальную и потенциальную головную боль, вспоминая, где затих топоток. Где бы я сама стала прятаться в первую очередь, если бы сильно испугалась? Нормальные дети прячутся под кроватями. Нормальные. Что есть «норма»?
Давайте порассуждаем? Отставить разговорчики!
Уж не знаю, как «оно» додумалось, возможно, «оно» — гений, или долго тренировалось, но обнаружилось это создание именно там, где находиться ему не следовало ни за что.
Мне показалось, что я даже увидела первый росток будущего взаимопонимания между мной и тем, кому только предстояло выучить самое основное: что на свое имя непременно нужно откликаться. Просто жизненно необходимо. Особенно, когда тебя зовет и так разозленная по самое не могу почти магла, не имеющая возможности в считанные секунды найти тебя с помощью поискового заклинания. Почему взаимопонимания? Да потому, что протерев коленями несуществующую пыль перед кроватью в спальне мужа, а потом и в своей собственной, я уже точно знала, где искать. Умение с третьей попытки проникнуть в строй мышления другого человека и предсказать последствия — этим можно гордиться! А самое главное, предсказать поступки этого «другого». Еще потренируюсь — смогу заменить Трелони! Если останусь жива.
Я бросилась прямиком в чулан, завывая не хуже нашей ясновидящей:
— Феликс, идиот, только не туда! Он меня убьет!
Конечно, «оно» оказалось там и теперь отчаянно чихало, чесалось и давилось рыданиями, спрятавшись за ящиком с пустыми колбами. Естественно, что в темноте, «оно» не разглядело ящики на полу, споткнулось и врезалось в полки с банками, мешочками, коробочками и прочими емкостями, наполненными столь необходимыми мужу ингредиентами. Теперь часть всего этого была рассыпана, перемешана, испорчена.
Во что обошлись эти запасы? Сколько времени лично я и несчастные, попавшие на отработку гриффиндорцы потратили на приведение всех этих растений, лапок, хвостиков и прочей дряни в надлежащий вид «образцово подготовленных для варки зелий ингредиентов»? Что скажет муж, увидев разгром?
Ответы на все эти вопросы пронеслись в моей раскалывавшейся от боли голове. Теперь я точно смогу претендовать на место профессора предсказаний в Хогвартсе.
Ярость моя не знала границ!
Я выволокла мерзавца из его убежища и, громко кашляя и матерясь в перерывах между спазмами, от души отшлепала так, что у меня самой заболела рука. Паршивец покорно висел в моей руке, придушенный воротом рубашки, иногда икал, издавал еле слышные звуки, но не предпринимал никаких попыток оказать сопротивление. Словно огромный кот, стащивший сметану, а потом свесивший лапки и покорно выносивший наказание.
Слишком покорно. И звуков икания, сопения и кряхтения уже давно не слышно что-то…
Я взглянула в уже чуть ли не посиневшее лицо ребенка и от ужаса разжала руку. «Оно» свалилось на пол и, натужно кашляя, поползло от меня прочь, дрожа и прикрывая ручонками голову.
Твою мать, господин декан! Да что же ты мне подкинул-то, а?
Я своими нежными ручками, привыкшими крутить, словно барабанную палочку, тяжеленный дубовый окованный железом посох, едва не придушила ребенка четырех-пяти лет от роду. Кошмар какой…
У меня перехватило горло и закружилась голова: травма от удара о стенку очень вовремя дала о себе знать, подстегнутая нешуточным стрессом и резкими запахами из разгромленного чулана. Я с детства переболела, кажется, всеми респираторными заболеваниями. Ларингит был самым «любимым». Случалось, во время протекания данной болезни, закатывала глаза и от менее пахучих веществ.
Я опустилась на пол, схватила мальчишку за щиколотку, чтобы опять не удрал, и замерла, повалившись на бок и подгребая мелкую дрянь под себя.
«От комедии до трагедии…», — пронеслось в голове и я на некоторое время перестала адекватно воспринимать реальность.
***
— Тетя, проснись … Тетя, пожалуйста… Я убил тетю … Я — сучий выродок… Я не-нор-маль-ный … Я убил своей не-нор-м-мальностью тетю… Меня нужно ли-к-к —ви-и-и-дирова-а-ть …
Да что за…?!
Я открыла глаза и невольно отшатнулась: прямо перед моим носом раскачивалась маленькая фигурка, монотонно, словно долгие картрены заклинаний, произнося одни и те же фразы. Время от времени заклинатель прерывался на еле слышные рыдания и икоту, а потом все начиналось заново.
Бред, просто бред. Что он несет! Ужас какой…
— Замолчи немедленно, прекрати бормотать чушь! Я не собираюсь умирать. Не в ближайшие сто пятьдесят лет, это уж точно. И не от твоей стихийной магии. Позор мне, «птенцу Железного Феликса», на голову — погибнуть, не сойдясь во мнении с младенцем по поводу кресла!
Тут я запнулась. Хм, а ведь и сильнейшие маги, случалось, погибали, пообщавшись с детишками гораздо более нежного возраста. Что уж тут говорить о почти сквибе, которого не выгнали из Дурмстранга только благодаря его уникальным организаторским способностям и, что уж там скрывать, — родственным отношениям с директором Дурмстранга.
Но! И я, смею надеяться, тоже кое-чего стою: незаменимая староста, способная организовать всех и все; самый надежный и ответственный помощник учителей буквально с первых дней первого курса, лучший загонщик квиддичной команды школы. Такими, знаете ли, не разбрасываются! А еще я «невозвращенец» и «предатель Родины», позор прославленного отца… Но не будем о печальном.
Я внимательно оглядела доставшееся мне наказание: оно же возрастом вряд ли намного младше моего братишки, а такое впечатление, что приличный кот массой поболе будет. Не убить бы!
Упоминание о магии подействовало как-то странно: оживившийся при виде живой меня Феликс (вот как, оказывается, на меня подействовали картрены заклинаний-завываний: уже Феликс, а не «оно») сжался в комочек и принялся в полном смысле слова разводить сопли. И старательно их размазывать по худым остреньким коленкам, покрытым дорогими, модными, но уже порядком изгвазданными в земле и каком-то мазуте или машинном масле, обсыпанными содержимым чулана мешкообразными джинсами. Меня передернуло: вот… поросенок! Я прижала пальцы к вискам, чувствуя, как скребет горло, и кружится голова после недавнего обморока. На несколько секунд закрыла глаза. Помогло. Кажется.
— Так, товарищ! Раз уж ты мне должен за то, что не довел до конца самое глупое убийство столетия, то я ставлю тебе ряд условий: ты без капризов откликаешься, когда я произношу славное имя «Феликс», прекращаешь ныть и нести всякий бред, сдаешь свои грязнючие вещи в стирку и лезешь в ванную мыться! Понял, не понял — выполнять! Сколько тебе лет? Надеюсь, ты не утонешь в ванной?
— Шесть. Тетя, простите, я, правда, не хотел, оно само… Вы не сдадите меня на опыты? Тетя, вам плохо? Это из-за меня, да? А сдать свои вещи в стирку я не могу. Это джинсы и рубашка брата, — слезы вновь подступили к красным от травяной пыли и долгих рыданий глазам мальчишки.
Вот интересно: по какому поводу сейчас слезы? Привел мне сразу столько вариантов. Тут тебе и «оно само», и страх «сдачи на опыты» (интересно, кто его этим пугал) и прочее. Страх получить дополнительных пилюлей за до конца не убитую тетю от этой самой тети почему-то на втором месте, а «опыты» лидируют. Интересненько-чудесатенько. Столько информации. Она — владычица мира. Ну, или, на худой конец, возможность заставить одного конкретного поросенка-мага поступать так, как мне требуется.
— Да, мне плохо. Да, из-за тебя, свинтус ты этакий. Вещи брата? Чудесно, экономика должна быть экономной! Да мне, собственно, наплевать, чьи они, но их нужно постирать. Ты согласен? А на опыты я, кажется, сдам того, кто тебя сюда притащил, клянусь! Если он раньше не пустит меня на ингредиенты за то, что ты натворил в чулане.
Непонятного оттенка глаза на личике, перемазанном перемешанными с грязью соплями, взглянули на меня сначала с недоверием, а потом и вовсе со страхом:
— Он вас побьет? Но это же я виноват! Он большой… Сильный… Наверное, больно дерется… Я… скажу ему, что это я!
В этот момент я почувствовала, что бОльшая часть отрицательных эмоций, связанных с пребыванием Феликса в моем образцовом коттеджике, внезапно покинула меня. За такой героизм мальчишке можно было многое простить. Где мой милый супруг это откопал? Надо побыстрее замочить героя в ванне и, когда откиснет, разглядеть повнимательнее: может, обнаружу знакомые мне черты? А то с чего бы вдруг такая забота со стороны сурового господина декана к конкретно этому представителю начинающих волшебников?
Поросенок что-то долго… В ванной!
Я уронила упаковку с таблетками и завернутый в полотенце замороженный кусок мяса, который прижимала к затылку, и со всех ног бросилась спасать Феликса.
Живой, слава тебе, господи!
Пацан, обмотавшись с ног по шею, выделенным мной полотенцем, отчего стал похож на домового эльфа, что-то старательно намыливал неизвестно где найденным огромным куском хозяйственного мыла. Обернулся и выжидающе посмотрел на меня. Хорошенькое, почти девчоночье, личико. На моего суженого не похож абсолютно. Я облегченно вздохнула, потом поморщилась от боли в затылке.
— Стираешь?
Он кивнул, опустив голову и ощутимо напрягшись.
— Давай, я в стиралку закину, и пойдем, поедим, что бог послал, да и поговорить нужно. Ты как считаешь?
Удивленный взгляд, еле заметный кивок, и еще плотнее закутавшись в полотенце, Феликс отступил в сторону, внимательно следя за тем, как я запускаю машинку.
— Мыло где взял?
От этого простого вопроса пацан едва не подпрыгнул, словно я его спросила, у кого он украл кошелек.
— Там… — прошелестел он, указывая рукой на неприметную дверцу под ванной и все так же настороженно следя за мной.
— Ну, слава Мерлину, что ты такой внимательный. Я и забыла, куда его сунула — столько хлопот было в последние дни, — искренне обрадовавшись находке, заявила я. — Товарищ, тьфу, господин зельевар вывел какую-то специальную формулу для этого сорта. Я еще не испытывала. Испытаем на твоих джинсах: если не растворятся, значит …
— Растворятся? — глазенки испуганно взглянули на меня и тут же вновь уставились в пол, и дальше срывающимся шепотом: — Эти джинсы растворятся? Исчезнут?
— Да пошутила я, пошутила, — поспешила я успокоить явно находящегося не в себе мальчишку, — Ничего с твоими джинсами не будет, разве что, может, хоть эти ужасные пятна отстираются.
Пацанчик шуточек не понимает: то ли мал еще, то ли еще что. С ним вообще аккуратней нужно, психованный он какой-то. И хозяйственный чересчур, для шестилетнего — особенно. Хозяйственность — это хорошо. Пригодится.
— Слушай, давай отложим рассуждения о домоводстве на потом. У меня болит голова, першит в горле, и я срочно нуждаюсь в большой чашке чаю, в двух, а еще лучше в трех! Если я сейчас не запью пару таблеток максимум, парой чашек минимум, я выпью тебя, как вампир! — свирепым тоном заявила я, схватила Феликса за руку и потащила на кухню.
Притормозила, пролетая мимо комнаты мужа, заскочила на минутку внутрь, не отпуская от себя путавшегося в сползавшем полотенце пацаненка. Повелительный взгляд, дверца шкафа гостеприимно распахнулась, недра плюнули в меня футболкой. Пойдет. Я ловко перехватила ее в полете и протянула мальчишке.
— Надевай и сбегай в ванную — развесь полотенце!
Феликс пискнул, побледнел и попятился, с ужасом глядя то на меня, то на плюющийся шкаф.
Полотенце размоталось, обнажив необычно мускулистое для шестилетнего карапуза тело. И да, это точно был карапуз, а не карапузиха. Только вот пуза, как такового, у него не имелось.
Не понимая, что так напугало Феликса, я на всякий случай скомандовала:
— Захлопнись, деревяшка!
Приказ был перевыполнен на сто процентов: шкаф обиженно захлопнул дверцу, а пацан, видимо решив, что команда относится к нему, вновь пискнув, замотался во влажное полотенце и резко дал деру по направлению к ванной. Только вот футболка осталась у меня в руке.
Вздохнув, я поплелась следом, чувствуя, как у меня начинает кружиться так и не получившая отдыха голова. Я не поверила своим глазам: дверь ванной оказалась заперта! На что там можно было закрыться, если любые средства для этого отсутствовали напрочь: ни крючка, ни щеколды там и не планировалось, а сама дверь открывалась в коридор!
— Феликс, открой дверь! И забери футболку. Бояться плюющегося шкафа лучше в сухой одежде.
Тишина.
Блин. И что делать-то? Уговаривать его — сил нет, он меня сам уже «уговорил» так, что на ногах еле держусь. Тошнит. Этого еще не хватало. Допрыгались.
Я села на пол возле двери и тихо сказала:
— Мужик, я себя плохо чувствую. По твоей вине, между прочим. А ты мне кое-что обещал. Ты мужик или кто? Ты должен держать свое слово.
Дверь приоткрылась. Маленькая ручка цапнула футболку и исчезла. Через несколько секунд из недр ванной явилась футболка почти до пола и в ней «мужик». На его решительной физиономии читалась готовность сдержать не данное мне «слово». Уже хорошо. Я застонала и принялась подниматься. Но Феликс неожиданно резко присел со мной рядом и заговорщически зашептал:
— Тетя! Я хочу вам сделать одну не-нор-маль-ность! Это плохо, очень-очень, я знаю, но это хорошо, правда-правда! Я увидел кресло и шкаф и сейчас только понял: вы поймете!
Я замерла, услыхав этот торжественно произнесенный бред и увидав горящие странным огнем глаза. Мне стало не то, чтобы страшно, но весьма и весьма не по себе. О боже, помоги…
Феликс видимо расценил мой ступор как согласие на его «сделать» то, что он произносил по слогам, и вцепился мне в руку своими крепкими ручонками. Вцепился больно, стиснул запястье и что-то забормотал — то ли стишки, то ли просто ругался.
Я почувствовала, как перед глазами все поплыло, и, в который уже раз за этот день, уплыла в страну Морфея.
ГЛАВА 2
Опять картрены, но уже без завываний, соплей и иканий. Знакомо, проходили, только слова другие, не те, что в прошлый раз.
Я подняла голову. Протерла глаза. И едва не перевернула стоявшую прямо под носом чашку с чаем. Потом, попытавшись сесть, оперлась на что-то хрустящее. Упаковка таблеток. Моих. И чай. Заботливый этот маленький сумасшедший. Что он со мной сделал?
Я села, взяла кружку. Горячий. Мое странное состояние продолжалось довольно долго, раз успели и чайник вскипеть, и чай завариться и сюда доставиться, и таблетки найтись. Я машинально начала пить, осторожно дуя на поверхность. Поморщилась: пакетированный, да еще и сладкий. Любимый чай мужа, как он его называет: «Чай-на пару не опоздай». Пока пила, забыв о таблетках, принялась разглядывать напряженно смотревшего на меня, замолчавшего наконец-то Феликса.
Пацан казался уставшим и сонным: еще совсем недавно светившиеся ясным огнем глазенки потухли, под ними залегли тени, носик заострился. Мальчишка выглядел так, словно резко заболел. Я протянула руку — потрогать лоб. Феликс отшатнулся, но потом зажмурился и сам подался вперед, подставляя, почему-то, щеку. Вздрогнул. Я тоже.
— Ты чего меня пугаешь? Дай лоб! Ты что, успел заболеть, пока я тут валялась?
Лоб, слава Мерлину, оказался в норме. Поросенок вдруг зевнул раз, другой, сглотнул, глядя в кружку. Взъерошил свои черные и без того лохматые волосы, вновь заглянул в кружку, потом мельком мне в глаза, и опустил голову.
— Пей! — я протянула ему остатки чая.
Он моментально выпил, поставил посудинку на пол и улегся рядом, закрыв глаза.
Так-так. Интересненько-интересненько. Где-то я такое уже встречала. Давно и довольно надежно забыто. Но было. Точно. Я поднялась, точнее, вскочила, словно во мне давно ждала своего звездного часа распрямиться и толкнуть невидимый маятник забурлившей во мне энергии сжатая пружина. Легкая, словно бабочка. О боже! Давненько себя так не чувствовала! Ничего не болит, горло не першит, шишка исчезла! Так, словно от души попарилась в знаменитой папочкиной бане, потом хорошенько выспалась и теперь готова свернуть горы или, хотя бы, помочь Филчу перечистить все серебро в Хогвартсе! И прополоть все грядки Помоны, и перемыть кучу котлов для обожаемого муженька!
Ой, мамочки… Поздравьте меня: я, кажется, вампир. Энергетический. Бедный мальчик. Ему нужно держаться от меня подальше. А я его ненормальным считала. А сама-то, сама! Сперва чуть не придушила, потом чуть не осушила.
— Сюда, тупая деревяшка! — вырвалось у меня само-собой, вместо робкого «акцио, моя волшебная палочка». Эк меня сегодня заклинило: и шкаф — тупая деревяшка и волшебная палочка тоже, «разлетались!», понимаешь. Бывшая ветка яблони в этот раз не осмелилась ослушаться. Опасаясь прикасаться руками к уснувшему малышу, я осторожно левитировала его к себе в комнату на свою постель, укрыла одеялом и отправилась по хозяйственным делам: убрать не пригодившиеся таблетки и пустую чашку, вытащить вещи из машинки, развесить, приготовить что-нибудь поесть.
Пока возилась, несколько раз подходила и смотрела на спящего Феликса. Кто он, почему он, зачем он здесь? Личико и личико: скулы, носик, губки и весьма кусачие зубки. Это ж надо умудриться: не успел здесь появиться, столько бедствий сотворил, а все же, кто его родил?
Так, надо прекращать все эти раздумья. Если мои мозги заработали рифмовками, то ни к чему хорошему это не приведет — неоднократно проверено. Я потом начну дурацкими частушками разговаривать с супругом и просто нести всякую чушь. Он будет ржать, как ненормальный, и обвинять меня в том, что я не даю ему сосредоточиться и отвлекаю его мысли от драгоценных зелий. Послать бы сову со всеми моими вопросами… Эх, мечтай! Это только перепугает и, не дай бог, разозлит мужа: у нас существовал четкий договор, что «звоним» мы друг другу только в крайних случаях.
Мне, выросшей среди телефонов, четких команд и вечного «Есть!», очень трудно было привыкнуть к сонной безмятежности стен Хогвартса. Как будто не подбиралось к его стенам невидимое зло, как будто можно было позволить детям побыть детьми. Но мой супруг… Он другой. Ему понятна необходимость нашей полувоенной дисциплины Дурмстранга. Он единственный, кто не смеялся, когда я по привычке первое время вытягивалась в струнку перед директором и педагогами. На его факультете гораздо больше порядка и дисциплины, чем во всех остальных трех. Впрочем, «Вороны» тоже очень даже ничего. Но «Львы» — это просто ужас какой-то! Дикая смесь прямо-таки гусарских представлений о доблести и чести вперемешку с ожившими анекдотами о гусарском поведении. При первом знакомстве с этой братией меня посетил стойкий «бр-р-р!», а потом, при более длительном, не менее стойкий «фр-р-р!».
«Любят» меня «неформальные лидеры» этого «славного» факультета так же страстно, как и своего преподавателя зельеварения. А вот с гриффиндорской малышней и многими девушками у меня, как ни странно, хорошие отношения. Сама не знаю в чем дело: я терпеть не могу детей. И это имеет под собой железобетонную основу.
Я, своего рода, — уникум. Мой папа — генерал одной из самых могучих армий мира. Он был немало ошарашен, мягко говоря, у него немного сбился прицел, когда к нему под покровом ночи заявился… один человек. Хорошо знакомый человек. Тоже военный. Не просто человек и не просто военный, не просто хорошо знакомый. Все было очень «не просто». У меня тоже немного поначалу засбоили системы наведения: к тому моменту мне уже было тринадцать, по дому вовсю ползал карапуз-братец, сводный, правда, братец. И я была, здрасьте приехали, — волшебницей!
В тот вечер я пыталась угнаться за шустро удиравшим от меня Витькой, держащим в зубах какую-то дрянь, которую следовало немедленно отнять во избежание появления поноса и рвоты у юного представителя поколения засранцев. Бежала, старалась. Братец резко затормозил, и я, споткнувшись, кубарем полетела через него по траектории «мой лоб — угол стола». Я летела почему-то очень-очень долго. Куда там Алисе с ее белым кроликом. Летела и представляла себе, как будет здорово, если я врежусь в этот треклятый стол, а он — опа! — резиновый! И лоб останется цел и задница брата тоже — я никогда не спускала ему подобные фокусы. Моя тяжелая ладонь не раз опускалась на его пухленькую вредную попку.
Ну и что мы имеем? Стол — надувная резинка, я и срочно вызванный мной со службы папа в шоке. А ночью к нам постучали.
Начните в столь преклонном для начинающего волшебника возрасте обучение среди карапузов, младше вас на два года физически и на десяток фактически. Вы узнаете, что значит стать «мамой полка». Благодаря аномально поздно проснувшейся магии, я вдоволь хлебнула всего того, чем приходится заниматься многодетным матерям. Наш отец-командир охотно спихнул на меня возню с мелкими бандитами. Я оказалась единственной девочкой на всю ораву юных головорезов. То есть, я хотела сказать: драчунов, матершинников, хулиганов, коленко—носо—разбивателей, всякую дрянь глотателей и во всякие бякости бесконечно влипателей. Ну, и само собой, от меня по заднице получателей.
В нашей и некоторых соседних, дружественных нам странах, существует традиция: обучать только мальчиков-волшебников, рассматривая их как уникальное живое оружие со сверхспособностями. Собственно, это даже не считается волшебством, просто такие вот уникальные способности. Именно поэтому, в Дурмстранге совершенно другой подход к обучению многим учебным дисциплинам. И уж точно никому в голову не придет, что магию можно использовать в мирной жизни. Сверхспособности это всегда или война, или наука, в крайнем случае — медицина и, абсолютно без зазрения совести, — аппарат власти. Да-да, именно то, что так модно называть «зомбированием масс».
Но иногда происходят совершенно непредвиденные вещи: это либо когда девочка обладает столь выдающимся потенциалом, что проще запихнуть ее на учебу в мужской коллектив, чем в психушку, либо когда твой папа-генерал совершенно случайно через много лет узнает о том, где на самом деле служит его двоюродный брат. Секретность в наших условиях — это не просто слова: могут просто и без затей поставить к стенке, в надзидание остальным. Трибунал называется. Мирное время у нас только для маглов, а нам, волшебникам, покой лишь только снится. Ну, не будем о печальном, тем более, что свою неприветливую родину я теперь увижу лишь во сне.
Так и случилось, что мне пришлось отслужить, тьфу, отучиться семь лет под командованием, то есть под мудрым руководством своего дяди. Дядюшка, обнаружив во мне недюжинные педагогические способности и почти полное отсутствие волшебных, ни мало не смутился и не расстроился. Он всячески поддерживал меня на моем нелегком посту «всеобщей мамы», наплевав на юридические и прочие тонкости моего пребывания в ставших родными за семь лет стенах.
В очередной раз побежав посмотреть на болезненно выглядящего спящего ангелочка, я обнаружила образцово заправленную кровать. И его отсутствие. Сердце противно ёкнуло, но тут же успокоилось: мелочь вернулась из туалета и посмотрела на меня испытующим взором.
«Поесть бы, и конфет побольше», — перевела я сигнал на общечеловеческий, пока он не пропал с экрана радара, то есть я хотела сказать, пока Феликс, по своему обыкновению, вновь не уткнулся взглядом в пол.
Поевший и напившийся чаю Феликс постепенно приобрел более свойственную шестилетним поросятам окраску кожных покровов. Он вознамерился сам помыть посуду. Я не стала препятствовать. Парень обращался с тарелками и губкой уверенно, словно домохозяйка. Координация для шестилетнего просто замечательная. Интересно. Пацан-загадка.
Иногда я жалела, что не обладаю столь высоко ценившимся даром среди воспитанников Дурмстранга и не могу залезть в голову своим подопечным. А вот мой дядюшка — запросто! Недаром при нем даже самые пакостливые обормоты вели себя идеально. Весьма ценный дар для директора.
Но приходилось ждать. Что-то подсказывало мне, что Феликс с опаской и настороженностью ждет моих дальнейших действий: от расспросов до возможных репрессий. А еще от меня и мебели в квартире можно было ожидать проявления «не-нор-маль-ности». Я не сомневалась в том, что именно это слово употреблялось теми, с кем мальчишка жил раньше для обозначения проявлений магии. Я видела, как отец с ужасом и непониманием ситуации впервые встретился с моей «ненормальностью». А вскоре проявил «ненормальность» Витенька. Когда годовалый карапуз вдруг ловко, прямо-таки профессиональным жестом квиддичного ловца, поймал залетевшую в окно летучую мышь, товарищ генерал, кажется, не дышал несколько минут. Потом медленно выдохнул и отправился звонить брату. Но с тех пор я не раз видела, как отец замирает на несколько секунд, как-то болезненно вглядываясь в наши с братом лица. Что он хотел там увидеть? Мне кажется, он боялся нас. А, может, за нас? Не знаю. Потом, с годами, он, вроде, привык или смирился.
Я внимательно, ничуть не смущаясь, разглядывала сидевшего передо мной по стойке «смирно» Феликса. Феликс разглядывал меня, старательно делая вид, что разглядывает собственные колени, обтянутые серой футболкой. Он подпихивал излишки ткани под бедра, разглаживал до состояния «без единой морщинки» то, что туго натягивалось на верхней части, торжественно складывал руки поверх получившегося казарменного порядка и сидел так некоторое время. Замирал на несколько секунд, если мне приспичивало вздохнуть или шевельнуться. Потом оттаивал, вытаскивал измятую майку, пропускал сквозь пальцы, и затем процесс начинался заново. Между делом он пристально и почти неуловимо колол меня своими молниеносными взглядами. Ожидал нападения, не иначе.
Игра в «выжидайку» затягивалась. Я вскоре поняла, что передо мной сидит равный по силе противник. Взрослый, умный и хитрый. Не ребенок. Не малыш. Настоящая мелкая дрянь, способная доставить тебе серьезные неприятности, если избрал тебя своим врагом. Будущий лидер. И только от воспитания зависело, кого поведет этот лидер за собой. А то, что за ним пойдут, не подлежало сомнению.
Откуда я все это знала? Я не знала, я так чувствовала. В свое время мне пришлось немало повоевать с такими вот «бейбарсами» местного разлива. Они всегда признают только ум, силу и хитрость. Но этот экземпляр был их младше черти на сколько. Уникум. С ним опасно ссориться, с ним опасно дружить. Он запросто воткнет тебе нож в спину, если решит, что его предали. Но шесть лет. Всего шесть. Не может быть. Может-может. Мой красавчик братишка — такой же, хоть и постарше будет.
Хватит сидеть. Дел по горло. Мне еще на работу после двух.
— Феликс, давай учиться колдовать!
Приятно видеть ошарашенное выражение на физиономии того, с кем нельзя ссориться.
— Я не очень умею, точнее, почти совсем не умею, но у тебя может и получится. Пойдем.
Ни вопроса, ни звука. Обалдевший вид сменился на крайне настороженный и только. И мы пошли. В ванную, где на сушилке, обдуваемые тепловентилятором, сохли вещи Феликса. Не высохли еще, конечно. Джинсы довольно долго сохнут. Я протянула мальчишке свою палочку:
— Я не знаю, подействует ли. Палочка-то моя, но существует поверье, что сильный волшебник может подчинить себе даже самый пендитный кусок дерева. Давай попробуем.
Феликс не спешил брать в руки нечто ему непонятное и пробовать необъяснимое. Он все также настороженно смотрел то на меня, то на палочку. Потом вдруг подскочил к сушилке и, стянув джинсы, принялся их разглядывать. На его физиономии настороженность сменилась изумлением, а затем восхищением:
— Пятен нет! — ликующе заявил он. — Давайте попробуем, — и протянул руку.
Я расхохоталась: свой человек! Какие, к черту, неописуемые чудеса! Главное — польза, с которой можно применить полученные с помощью магии преимущества в хозяйстве! Для кого-то магия — сказка, а для кого-то возможность свести пятна от машинного масла. В тот же миг мне стало немного грустно: ребенок, не верящий в сказки — не ребенок.
— Как этим пользоваться? И что я должен делать? — четко, прямо-таки по военному, спросил маленький взрослый.
Стало еще грустнее: боевой расчет требовал инструкций по эксплуатации новой ракетной установки. Будут тебе инструкции, боец, и задачу по уничтожению конкретной цели, тоже сейчас поставлю. Но, давай, милый, по-человечески сначала попробуем. Не хватало мне в дом казарму тащить. Я не для того стараюсь даже во сне не видеть детство.
— Феликс, в тебе и во мне течет кровь. Как тебе такая новость?
Феликс оценил шутку и немного расслабился, перестав держать палочку так, словно собирался проткнуть ею джинсы.
— Приготовься, сейчас будет еще интереснее. В тебе и во мне можно сделать дырку и кровь потечет наружу. Не хмыкай! Теперь основное: в тебе и во мне течет магия! И ей можно управлять.
Мои ожидания не оправдались: Феликс отреагировал совершенно спокойно. Ну да, ну да, — исчезновение пятен на джинсах — веское доказательство существования магии, не говоря уж о взрывающихся резиновых креслах и плюющихся шкафах. Видимо, он получил достаточное количество доказательств нормального сосуществования с «не-нор-маль-ностью». Не собирается в ужасе спасаться в чулане? Замечательно!
Продолжаем.
Нужно успеть как следует испортить представление этого ребенка о магии, пока в него не вцепились мирные милые смешные педагоги Хогвартса. Испортить? О, нет. Ни в коем случае! Только дать ему верные, а не принятые в данном сообществе искаженные представления о том, что на самом деле происходит между волшебником и палочкой. Вы хоть раз видели палочку хоть у кого-нибудь из выпускников Дурмстранга? А что видели? Вот то-то и оно.
— Чтобы пользоваться магией, ей нужно дать вытечь наружу, как крови. Стоп! Не бледней и не пугайся! А то не буду объяснять.
Юный волшебник и вправду немного посмурнел, но мужественно кивнул и всем своим видом изобразил предельную готовность к чему-то страшному.
— Да-да, именно вытечь! — садистски ухмыляясь, продолжила я. — Но как и чем проковырять для этого дырку? И где ее ковырять? В животе? В руке? Есть люди, очень ограниченное число, кто способен приоткрывать эту самую невидимую и не ощущаемую заслонку-дырку мысленно. Очень сильным магам не нужны ни палочки, ни посохи, ни произнесение заклинаний. Им достаточно подумать, представить результат и они получают его. Возможно, что и ты — такой же. И мы прямо сейчас можем это проверить.
В серьезных зеленоватых глазах вспыхнул странный огонь, подозрительно похожий на тот, что я уже видела.
— Стоп, кроха! Не спеши. Сначала мы с тобой побудем в шкуре обыкновенного волшебника, который вынужден, образно выражаясь, «ковырять дырку» с помощью волшебной палочки. Да еще и произносить всякие мудреные заклинания. Им приходится делать это каждый раз, когда требуется направить немного магии, чтобы получить нужный результат. Очень хорошо, что ты пока не знаешь заклинаний. Ты ничего не знаешь. Именно поэтому у нас с тобой все может получиться. Поиграем в вентилятор? А в вентилятор, дующий теплым воздухом? Давай, включай, нажимай на кнопку! Слабый режим, не торопись. Нам нужны сухие джинсы, а не обугленные. Дошло?
Феликс кивнул, аккуратно развесил штаны на сушилку. Протянул руку с палочкой и закрыл глаза, сосредотачиваясь. Но тут же открыл и растерянно посмотрел на меня:
— А если оно… Ну, это… Сильно слишком будет. Вы меня побьете?
— Я думаю, что, в крайнем случае, ты просто останешься с голой задницей. Придется подгонять на тебя штаны моего мужа. Тебе оно точно надо? С другой стороны, если ты зажмешься, то пойдешь на работу со мной в сырых штанах. Выбирай и действуй уже. Я быстро высушить все равно не смогу. Моя магия проснулась слишком поздно и выделывается чаще, чем слушается меня. Вся надежда на тебя. Вперед.
Короче, что долго тянуть резину. Ничего у него не получилось. Ничегошеньки. Хотя, казалось, что все предпосылки на лицо: и мощная магия, способная разорвать резиновое кресло в клочки и поднять в воздух не худенькую тетку, то есть меня, и незамутненное неправильным представлением о магии сознание. Но что-то пошло не так. То ли просто еще маленький. Ладно, отставить. Надо изобрести, как быстро просушить джинсы и майку. Не оставлять же его одного дома.
Изобрели. Способ вам понравится. Но, поскольку это ноу-хау «бейбарса», — все вопросы к нему. Дети на выдумки хитры. Через десять минут одежда высохла без всякой магии. А вскоре я «имела счастье» лицезреть бледность, залившую лицо мальчишки, когда он увидел моего неожиданно возвратившегося супруга.
Что это с ними? Оба смотрели друг на друга как заклятые враги. Наконец, Феликс шевельнулся, словно стряхивая с себя осколки льда, что мгновенно сковал его при виде моего мужа:
-Тетя ни в чем не виновата! — решительным, хотя и подрагивающим голосом, заявил малыш, казавшийся совсем крохой на фоне грозно возвышавшегося над ним «Ужаса подземелий». — Это я все испортил! — отважно добавил он.
По лицу мужа пробежала тень, он нахмурился еще сильнее, подошел ближе, вцепился в шевелюру Феликса, вынуждая того подняться на цыпочки и откинуть назад голову:
— Гриффиндор! — презрительно процедил Северус, отталкивая от себя испуганного ребенка.
Я с недоумением и некоторым испугом смотрела на разыгрывавшуюся передо мной сцену: впервые за все время замужества я увидела моего супруга таким.
ГЛАВА 3
3
Оторопев, я смотрела на разворачивавшуюся перед моими глазами драму. В голове, как и всегда в подобных случаях, щелкали кадры-вспышки. Вспышки мыслей, прожигавших мозг искрами того, чего я иной раз не хотела бы знать. Годилось все: выражения лиц, положения тел, звуки, взгляды. Не говоря уж о словах. «Интересненько-интересненько» быстро скатывалось в «упс, приехали». То, что начиналось как комедия, стремительно перерастало чуть ли не в трагедию.
Этого еще только не хватало.
Судя по всему, эти двое знают друг друга не первый день, а то и год. И успели что-то крепко не поделить. Только что? Ну что может быть общего у грозного декана Слизерина и этого мальчишки? Феликс его сын? Это сына мой муж встречает сейчас с таким презрением и… ненавистью? Что этот пацан успел такого натворить? Что вообще происходит?
Кажется, мой выход:
— Северус, нам стоит поговорить наедине? Куда прикажете, господин декан, запереть виновного в «гриффиндорстве» преступника на время переговоров? — мне сильно не понравилось обращение моего мужа с малышом. Со смелым, умненьким, умеющим держать данное им слово, даже падая при этом в обморок от страха, малышом шести лет от роду. Чем бы ни досадил этот грозный поросенок Северусу, я инстинктивно встала на защиту интересов ребенка.
Я — предательница? Я — плохая жена? Северусу достаточно было произнести одно-единственное, вроде бы вполне безобидное слово, но таким тоном, будто Феликс виновен в самом страшном преступлении. И вот уже я — преступница, я почему-то встала на защиту незнакомого мне ребенка-преступника, а не мужа.
— Черт! — я помотала головой, силясь избавиться от прицепившегося в считанные секунды чувства негодования, тут же разбудившего чувство вины перед мужем. За что мне это?! И минуты не прошло с момента появления Северуса, а я уже меж двух огней и не знаю в какую сторону бежать.
— Я его сейчас сам запру! Жди меня здесь, — Северус сказал это таким тоном, какого я не слышала от него уже очень давно. Пожалуй, по отношению к себе я вообще такой тон не слышала. Так он обычно разговаривает с провинившимися взрывальщиками котлов на уроках зельеварения и с представителями ненавистного ему «львиного» факультета. Мне до сих пор неизвестны причины его ненависти. Я не раз замечала, что даже за незначительные проступки «львята» получали гораздо более серьезные наказания, чем представители остальных факультетов. Кажется, пришла пора узнать, в чем дело.
Тем временем, Северус схватил Феликса за запястье и потащил в свою комнату. По пути он не особо обращал внимания на то, что пацан не успевает за его широкими стремительными шагами и болтается, спотыкаясь, словно последний осенний листочек на ветке под порывами ледяного ветра. Тонкая ручонка, казалось, вот-вот растянется, словно струна. Я не успела и рта раскрыть, как процессия скрылась из виду. Все ужасатее и ужасатее.
Делать нечего. Я вздохнула и поплелась на кухню — перед серьезным разговором следовало выпить воды. А затем, не откладывая, послать то, что у меня заменяло патронуса, Филчу — предупредить, что сегодня я задержусь. Пусть начинают выдачу постельного белья на смену без меня. Кипе — эльфийке, ответственной за любой клочок ткани в Хогвартсе, проходящей через прачечную, придется нелегко. Но и отложить смену белья нельзя — порядок превыше всего. Чертов Северус! Ладно. Успокоиться. Выпить воды. Не кричать, не ругаться, не возмущаться, не чувствовать себя идиоткой, не накидываться на Северуса с обвинениями в жестоком обращении с ребенком, не…
— Северус! Как ты можешь! Что ты себе позволяешь! Это ребенок! Ему всего шесть лет!
Ну вот, настроилась не орать, понимаешь. Славненько начинается мирный разговор.
Слова застряли у меня в горле, когда я увидела лицо мужа. Он стремительно подошел ко мне так близко, что я почти уткнулась носом ему в грудь. Он еще и довершил процесс «утыкания», прижав меня к себе. И не вырваться.
Прошла, наверное, минута. Я не осмеливалась не то, что пошевелиться — дышать слишком заметно и то казалось мне кощунством. Сердце Северуса билось, как сумасшедшее, словно наказывая меня за мои резкие слова, оно било меня в лоб сквозь его ребра. Мне окончательно расхотелось орать и скандалить. Господи, да что ж такого в этом ребенке? Почему Сев в таком состоянии? Может, я проглядела число зверя под спутанными прядями давно не стриженой шевелюры этого антихриста?
Все еще тяжело дыша, муж увлек меня на диван и усадил рядом. Я молча ждала продолжения, вдыхая знакомый запах коридоров Хогвартса и мела, которым пропахли все учительские мантии моего обожаемого невыносимого грозного профессора.
— Горло болит и голова, — хрипло сказал Северус, — И у тебя будет болеть, если будешь так кричать. Подожди секунду.
Взмахом палочки он призвал флакон с зельем, которое обычно пил, когда его в очередной раз настигал безжалостный бич, которого боится любой учитель — ларингит. Прополоскал горло, проглотил. Глядя на него я поморщилась, сострадая: такую гадость, как это зелье, нелегко было проглотить даже залпом, не то, что позволить ей задержаться хотя бы пару секунд на языке. Зато помогает быстро.
— Я сожалею, что оставил тебя один на один с этим выродком. Я попросил Минерву забрать мои часы себе на сегодня. Едва дождался окончания тестирования у седьмого курса и рванул домой. Он ничего тебе не сделал? Ну, видимо, нет, раз у тебя есть силы его защищать. Слава Мерлину! Я сидел, как на иголках, проклиная свою безголовость. Подумать только, что он мог натворить! Вот я идиот! — Северус стиснул меня в объятиях так, что мне трудно стало дышать.
Упс! Опаньки! Я прикусила язык и потихоньку высвободилась из надежных крепких любимых рук. Да что ж такое-то, а? Выходит, что я теперь ничего не могу рассказать о произошедшем своему мужу, без опасения, что он прибьет «выродка» — как он назвал Феликса. Вот идиотская ситуация. У меня прямо-таки раздвоение сознания начинается: я уверена, что все случившееся — результат взаимонепонимания между мной и мальчишкой, сдобренное стихийной магией, столь свойственной маглорожденным в этом возрасте. А Сев, выходит, предполагал, что нечто подобное может произойти, но был уверен, что пацан может устроить столь опасную гадость специально? И все равно оставил меня один на один с мелким чудовищем? От изумления я не могла произнести ни звука. Что-то тут сильно не сходилось. Бред какой-то. Такое впечатление, что мы с мужем знаем двух абсолютно разных Феликсов. Либо кто-то из нас не знает его вообще. И, похоже, это была я.
— Да кто он такой? — наконец отмерла я для того, чтобы замереть вновь, услышав нечто невероятное:
— Спаситель наш, Мерлин бы его побрал! И наша с тобой обоюдная головная боль на пять лет, как минимум.
Приехали. Не может быть! Феликс — Гарри Поттер? Но, позвольте, а где же знаменитый шрам?
Северус внимательно посмотрел на меня, помолчал немного и признался:
— Уж лучше бы ты кричала и возмущалась. А то мне жутко становится. Я виноват, что не поставил тебя в известность о нашем, даже не знаю, как это назвать… задании, поручении, камне на шее… Иначе и не назовешь.
Он поднялся, расстегнул несколько пуговиц на своем странном одеянии, заменявшем ему магловский пиджак. Я видела, что у него болит голова, что он еле заметно морщится, стягивая волосы в хвост моей резинкой. Что-то гадкое и злое, поселилось во мне после лицезрения его поступков по отношению к маленькому ребенку. Малышу, который мне понравился своими человеческими качествами, который успел разбудить во мне дремавшие до поры до времени чувства, свойственные любой здоровой женщине.
Скользкая мерзкая змея сомнений задушила во мне желание вскочить, обнять, усадить своего суженного на пол, чтобы он удобно оперся спиной о диван. Долго расчесывать и разбирать его слишком длинные для мужчины волосы, успокаивая его боль, выслушивая, соглашаясь, спрашивая. Привычный, давно сложившийся порядок вещей, был нарушен. Я закрылась, почти враждебно разглядывая нахмуренное лицо Северуса.
— К Мерлину! — Северус резко провел рукой, и только что расстегнутые им пуговицы моментально застегнулись вновь. — Пусть возится со своим недобитым «героем» сам! Я не потерплю в нашем доме атмосферы подозрительности и ссор. И было бы из-за кого! — черные глаза полыхнули таким огнем, что я моментально почувствовала, как жар растопил-таки ледяную руку непонимания и неприятия, не желавшую отпускать мое сердце.
— Из-за кого, Сев? — я похлопала по дивану. — Снимай пиджак, давай сюда голову, призови мою расческу и рассказывай. Будем вычесывать проблему, пока не поссорились непонятно из-за чего.
Наша старая шутка немного смягчила черты любимого лица. Глаза, еще несколько мгновений полыхавшие ненавистным мне пламенем, слегка сощурились. Мне было знакомо это выражение: муж принял решение. Обсуждать больше нечего. Я не сомневалась, что он мне все расскажет, но это будет потом. После того, как Феликс, то есть Гарри, исчезнет из нашего дома.
Ох-хо, мужчины! Плетью обуха не перешибешь, конечно. Но плеть-хитрость — исконно женское оружие. Мягко обвить, да неожиданно дернуть. Зачем же перешибать? Главное, заставить муженька задержаться на минуту-другую, отодвинуть его планы, вынудить мне все рассказать. А там будем думать, что делать.
— Солнце мое, черноглазое! У меня было нелегкое утро. Раз уж так получилось, что я столько времени потратила на ТВОИ, — я немного повысила голос, — Дела, вместо того, чтобы заниматься нашими общими, то мне бы хотелось получить объяснение сейчас, а не мучиться от любопытства до вечера. Мне еще на работу, если помнишь. Буквально два слова, и я побегу, меня Филч и Кипа ждут.
— Хорошо, увидимся вечером и поговорим. А я пока отправлю яблоко раздора старому мудрому пню — пусть он и решает, что с этим фруктом делать, — Северус швырнул мою резинку на диван и провел руками по волосам, магией зализывая их назад, и явно собираясь уходить.
Зря надеялась. Не прокатило. Из таких рук, как у Сева, обух ни силой, ни хитростью не выбить. Только прямотой и честностью. Тогда он отложит его сам. Может быть. Я, бывает, по старой наивной привычке, надеюсь на ранее всегда срабатывавшее оружие. Я всегда могла обвести вокруг пальца кого угодно, но не мужа. Обидно признавать, но он умнее меня.
Я забралась с ногами на диван, обняла колени и обиженно уткнула в них нос. Проводила мужа взглядом до дверей его спальни. Блин. Поговорили, называется! Так всегда: он очень тонко чувствует малейшую фальшь и реагирует соответственно. Им нельзя манипулировать. Только искренность. Обидно: он требует ее от меня, но часто не считает нужным делиться со мной своими планами и мыслями. В такие моменты, я действительно чувствую себя маленькой глупой девочкой, которой, собственно, и являюсь.
— Алохомора! Алохомора!
Опаньки! А шоу, кажется, продолжается! Я прекратила шмыгать носом. Совсем, как давеча Феликс, вытерла слезы прямо о брюки на коленках и прислушалась.
— Алохомора! Открывайте, Поттер!
Куда там! Судя по голосу, Северус не на шутку разозлился, пора было спасать положение и новенькую дверь: «Бомбарда» от Сева — вещь очень мощная. Словно порыв ветра сбросил меня с дивана. В мгновение ока я взлетела вверх по лестнице, чтобы затормозить в дюйме от бледного от ярости мужа.
Шантаж! Шанс!
— Сев, ты прости, я очень обиделась на тебя и кое-что не рассказала о своих утренних приключениях и о Феликсе. Но ты сам виноват! Не дал мне и слова вставить. Я знаю, как обойтись без столь радикальных мер. Но давай сначала поговорим. И прекрати воспринимать меня как маленького ребенка! Мне это осточертело! Не настолько я тебя и младше!
Я не смогла довести свое выступление до логического завершения: я никогда так раньше не разговаривала с мужем. Я уважала и любила его. Мне всегда была противна сама мысль о скандалах и разборках. Так же, как и Северусу. А теперь, уже второй раз за столь непродолжительное время, я осмеливаюсь повышать на него голос. Мне стало так противно, так нехорошо, так… никак, что я разрыдалась.
Северусу раньше не доводилось видеть моих слез. Он опустил палочку и явно смутился: таким смущенным я видела его лишь однажды: когда мы с ним столкнулись у дверей в ванную старост. Судя по всему, ему стало явно не по себе: что делать со мной деловой, неунывающей, агрессивной, яростно отстаивающей права любого несправедливо обиженного им ученика, он знал, а вот с истерикой сталкивался впервые.
Хорошо, что очень уж лишний вес у меня пока лишь в планах: муж подхватил меня на руки, и понес вниз. Скользкая гадина внутри меня еле слышно прошипела: «Как романтично», но тут же скрылась. Правильно сделала: я сама не ожидала, что столь примитивное, древнее, как мир женское оружие окажется столь действенным. Если еще окажется! Сев товарищ такой: вполне может приласкать, напоить успокаивающим зельем и отправиться выполнять задуманное. От острого приступа жалости к себе, любимой, но бесправной, я всхлипнула еще громче, подавилась и закашлялась.
Как бы ни была я увлечена вытиранием моих горьких слез о его одежду я, все же успела заметить кое-что, что не заметил Сев: дверь в спальню беззвучно отворилась и на пороге появилась маленькая фигурка, воинственно сжимавшая в руках настольную лампу. Весь вид Феликса говорил о том, что меня, кажется, готовятся спасать от грозного мужа. Я округлила глаза в безмолвной попытке приказать моему рыцарю исчезнуть с этих самых глаз долой. Он в ответ тоже сделал круглые глаза, но все же верно разобрался в ситуации и исчез в недрах спальни, притворив дверь.
В ответ на эти достойные деяния я разрыдалась еще сильнее, просто до икоты. И успешно продолжала этим заниматься, вспоминая, как ни за что не про что отшлепала столь достойного молодого человека.
Северус, ошарашенный потоком слез, сгрузил меня на диван, целовал, успокаивал, шептал что-то щемяще-нежное и пытался-таки напоить меня зельями. Куда ж без зелий-то.
Кажется, артподготовка перед боем прошла успешно. Теперь нужно было максимально использовать преимущества.