мор

Как часто у прекрасного — судьба Джоконды. Проклятая судьба!

— «Циники», Анатолий Мариенгоф.

***

— Ужасающий случай…

— Да он наполовину в могиле, слышишь? После такого не выживают…

— Его же только одного и нашли, всех остальных сравняли с землей… что же с нами теперь будет?

Лили дергается, отрываясь плечом от стены, а потом, слегка выглянув из-за спин столпившихся колдомедиков, чувствует, как дыхание срывается с губ. Он лежит без сознания, свесив руку, и ей кажется, что в этом движении жизни больше, чем в телах людей, окруживших ее. Ей тошно и немного горько, но, прикусив губу, она лишь мрачно продолжает наблюдать за его неподвижным телом, полностью обмотанным бинтами, и думает, что не все потеряно.

Она боится лишь одного — что черная, мрачная ночь наступит не скоро, а она не успеет, не вырвет его из рук смерти, пролив собственную кровь. Ее совсем не печалит своя же участь: в конце концов, Лили окончательно потеряна для этого мира, и ей совершенно все равно, что скажут другие, если прознают, как именно она спасает его от смерти, куда спрячет и чем пожертвует. Ведь Лили и без того презираема своими коллегами, они — оплот белой магии, бесполезной и жертвенной, такой, что не дает сил.

И Лили смеется мысленно над ними, перекидывает длинные распущенные рыжие волосы за плечи и томно улыбается, ловя на себе чужие взгляды. Она знает — их влечет к ней магнитом, они все — жертвы ее амплуа. Безвольные, глупые куклы. Лили любит ломать их судьбы с хрупким хрустом в костяшках, когда, мило задев их самые потаенные, болезненные места, проникая в сознание, заставляет совершать что-то такое, что никогда не позволяет им вернуться в чопорное, непрощающее английское общество.

Лили — ведьма. Самая настоящая, злая ведьма. У нее невысокий рост, глубокие карие глаза и короткие надколотые красные ноготки. Все знают, что она читает тома Морганы, практикует зелья Салазара и может вылечить любого, готового заплатить ей цену. Цена — это минуты жизни, закупоренные в склянках, хранимые ею в мрачном лесу за пределами Лондона. И никто не может ей запретить: в Англии — хаос, колдомедиков не хватает на горы раненых, которых ежедневно доставляют в св. Мунго. Они стонут, мечутся по палатам, сплевывают пенистую слюну на пол и с налитыми кровью глазами навзничь падают на пол.

Поэтому неудивительно, что однажды они все же приходят к ней, мнутся на пороге ее полуразваленной избушки в лесу, что расположен в Шотландии, и просят прийти и помочь.

Ведь в Англии — хаос. Она горит от адского пламени смерти, безобразных заклятий и проклятый. Эта болезнь — спусковой крючок, каждый день толпы волшебников попадают в изумрудный дым страшного проклятия и, заразившись, умирают мучительно долго, со стоном и диким воплем на устах. Кто мог решиться запустить мор? Зачем любопытные герои прошлой войны, разбазарив богатства фамильных старинных особняков, захотели поиздеваться над домом Лестрейнджей, над тем самым, в котором, как гласит старая легенда, Беллатриса Лестрейндж заложила страшное проклятие, выкашивающее целые толпы волшебников, которые вдыхают страшный изумрудный дым?

Этот мор — расплата. За беспечность и глупость победителей Второй Войны, которые, решив поиздеваться над старинными магическими домами, не захотели услышать змеиный шепот запертых в Азкабане бывших Пожирателей.

И Лили смеется. Улыбается мрачно, перекидывая волосы за плечи, потому что ей весело. Ей-то все понятно сразу: мор непобедим, волшебники, разрушив печать проклятия, навлекли на себя беду. Их никто не спасет. А страдания… их вкус так заманчив, что, придя в св. Мунго, она с наслаждением пускается в пляс отчаянья. Всечеловеческого отчаянья, которое косит даже больше и быстрее, чем сам мор.

Изумрудный дым прожигает носовые полости, сжигает до мяса плоть на грудной клетке, оставляет прожженные раны по всему лицу. От него спасения нет. И даже маски, придуманные через месяц после появления проклятия, спасают лишь отчасти, до тех пор, пока зеленый дым не пронзает драконью кожу. Стоит лишь вдохнуть, и волшебник мечется по палате, лезет на стену от боли, потому что изнутри его прожигает страшный изумрудный пожар.

Когда по прошествии месяца у британских волшебников начинается дефицит драконьей кожи, из-за чего цены на маски вскакивают до небес, Лили лишь хохочет тихо, в ладонь, наблюдая за их душевными терзаниями. Потому что не боится. Потому что знает смерть как родную и смотрит ей прямо в глаза. Ведь вокруг нее стенания полумертвых, тихий шепот озабоченных врачей и каждая секунда на исходе. Дым, распространяемый из особняка Лестрейнджей, медленно, постепенно окутывает большую часть Лондона, проникая в заброшенные дома, вынуждая волшебников уходить все дальше от Лондона, к магглам, ведь иной дороги нет. Миру плевать на Англию. Миру хочется посмотреть на ее агонию и не допустить распространение проклятия на своей территории.

И вот, когда дым почти подходил к стенам мертвого Хогвартса и оставалось совсем немного до св. Мунго, пришел он. Скорпиус Малфой.

Она знает его давно, еще с Хогвартса. Платиновые волосы, высокий рост и гиперответственность за свой факультет. Скорпиус, учась на Слизерине, олицетворял собой благородство, не вступая в

конфронтацию ни с кем, держа голову высоко поднятой, прожигая всех уверенным взором серых глаз. С-к-о-р-п-и-у-с. Лили еще тогда восхищалась его спокойствием, его какой-то доброй насмешкой и ответственностью, с которой он подходил к учебе и факультету.

— Не стоит позорить свой факультет, пытаясь встряхнуть гриффиндорцев, — говорил он первокурсникам, будучи старостой Хогвартса. Всякий раз, стоило ему поймать драчунов в коридоре, Скорпиус пытался примирить их с несправедливостью этого мира.

Он пришел тогда, когда надежды больше не было. Многие погибли от адского пламени изумрудного проклятия, герои прошлой войны пали ничком в разлагающуюся, жженую траву, отравившись ядом, пытаясь собрать его и заточить в доме. Лили знала — это бессмысленно, мор непобедим, поэтому, получив весть о смерти собственных родителей, бросившихся в огонь проклятия одними их первых, она равнодушно пожала плечами, зная, черт побери, все наперед.

В конце концов, Лили — ведьма. Настоящая, злая ведьма, сбежавшая от всего мира в леса Шотландии, вынужденная вернуться к волшебникам после их долгих тяжб и молитв.

Мор непобедим. Так казалось всем, пока он, хранитель тысячелетних традиций, наследник одного из старинных родов, не показал, почему и за что так уважали в далекие времена чистокровных волшебников. Скорпиус Малфой стал спасением. Сплотив вокруг себя отпрысков еще не погибших родов, он день за днем затачивал изумрудный дым в камни, колбы, дома, а потом, проводя ночные обряды, превращал мор в россыпь изумрудных звезд на небе.

Люди свищут, и Лили, усмехнувшись, тихо уходит прочь, не желая более смотреть на его бездыханное тело. Он не умер, такие не могут просто так умереть, а значит, она поможет ему — даст одну из минут жизни, закупоренных в склянки, пожертвует своей кровью и проведет обряд. Потому что уважает, мучительно долго восхищается им еще со времен Хогвартса и тайно желает, чтобы и он, наконец, заметил ее среди плеяды людей. Ведь Лили многого и не надо, ей плевать и на мир. Потерявший все не зависит более ни от чего, но один только вид его полумертвого, изувеченного тела заставляет ее лишиться спокойствия и попытаться действовать. Прямо сейчас.

Ночь, глубокая, мрачная, такая же, как и она, наступает быстро, и кучка колдомедиков рассасывается, покидает почти бездыханного героя. Все они боятся. Потому что Скорпиус — герой, он тот, за кем пошли многие, и что же станет, когда его больше не будет? «Жалкие людишки», — злобно шепчет Лили, склонившись над его бледным, перемотанным лицом, и волосы ее спадают ему на грудь. Внутри нее яростное желание сомкнуть его в свои объятия и никуда не отпускать, воскресить его только ради себя одной и запереться с ним в своей избушке на опушке шотландского леса.

Она проводит медленно указательным пальцем по его обмотанной бинтами груди и внимательно всматривается в кусочки бледной кожи, что проглядывает сквозь повязки. О, конечно, она знает его слишком давно, чтобы не помнить каждую клеточку этого лица, чтобы забыть яркость его

серых глаз. Только вот он, скорее всего, не вспомнит даже ее имени: бывшая гриффиндорка, дочка Гарри Поттера, что, разругавшись с семьей, сбежала прочь сразу после выпуска из школы.

Ведь Лили — чернокнижница. Она восхищается Морганой, вычитывает ее учение и знает, как заворожить саму смерть. Она носит длинные платья с закрытыми рукавами, чтобы скрыть тысячу порезов, что появляются всякий раз после обрядов, и обожает рассветы. Ее никто и никогда не понимал — она презираема в своей семье, презираема миром, и пока тот не столкнулся с проклятием… кто знает, может, Лили так и жила бы на опушке шотландского леса, проводя обряды и наводя порчи?

Лили усмехается, а потом, занеся нож, пронзает свою плоть, позволяя яркой-алой крови заструиться по розовой руке. Кровь пачкает бинты, и Лили, шепча тихо заклятия, низко склоняется над его телом, позволяя каплям упасть на его бледные губы. Вихрь проходит по комнате, и Лили, откупорив флакон, склоняется ближе, обхватывает рукой его шею и целует аккуратно, прикрыв глаза.

Вихрь бушует, и Лили чудится, что сердце под бинтами, что мелко билось, дрогнуло ощутимо. Она знает, он не умрет, и дело совсем не в ее магии — у Малфоя на судьбе крест, он — спасение от мора и будет жить до тех пор, пока весь изумрудный дым не превратится в ночное сияние.

Лили улыбается сквозь поцелуй, отрывается от его губ и, наткнувшись на широко распахнутые серые глаза, склоняет голову набок, позволяя длинным рыжим волосам разметаться пожаром на его груди.

Кругом тьма. Но ей кажется, что в одних этих серых глазах больше света, чем в любом предрассветном утре. Она улыбается сильнее, когда он, хмурясь, говорит хрипло:

— Кто ты?

Лили смеется.

— Твое личное проклятие, герой.