Это не Будапешт

Глава Глава 1

jigsaw falling into place
There is nothing to explain
Regard each other as you pass
She looks back, you look back
Not just once, not just twice


Radiohead — «Jigsaw Falling into Place»



— Это тебе не Будапешт.

— Совсем нет.

— Будто ты помнишь в подробностях. Столько лет-то. Мы ведь не молодеем, если что.

Наташа рассказывает ему свою историю — о том, что творилось в эти пять лет. Ее голос доносится словно издалека. Клинт не хочет рассказывать о себе. Она и так знает.

Это точно не Будапешт. Наташа с совсем другой прической. Волосы заплетены в косу: рыжие у корней, светлые на концах. В Будапеште он помнит ее брюнеткой.

Это не Будапешт. А может, он и есть. Тогда Клинт тоже натянул тетиву, но потом отказался от выстрела.
***
Спустя столько лет стрела все же полетит Наташе в грудь. Не просто же так была когда-то нацелена. Один ее любимый русский писатель, давно умерший, говорил, что если в начале пьесы на сцене где-то висит ружье, то в итоге оно рано или поздно выстрелит.

— Я все равно прыгну, но на самом деле я должна туда упасть. Ты понимаешь разницу?

Клинт понимает. Глаза сухи, он давно отучился плакать, вернее, как — отучился? Не тренировался специально, просто однажды обнаружил: не может.

— Это тебе не Будапешт.
***

Клинт никогда не жаловался на память. Это их, наверное, любимая — практически семейная, — шутка. Почти семейная. Натаниэлю-Пьетро сейчас было бы семь. Имена двоих умерших дорогих людей (Наташа сейчас умрет, и этого не изменить. Он что, и раньше знал? Да, Клинт собирался ее убить, но тогда ведь не любил. Что это, как это, судьба или что там такое есть, или какие-то заумные научные явления - объясните! Он же не понимает!) , данные сыну. Это как что-то из «Гарри Поттера». Он бы и другое вспомнил, но именно «Поттера» так любил Купер.

Клинт приучил себя в такие моменты не думать абсолютно ни о чем. Два десятка лет работы на спецслужбы — и он мог бы встать посреди ночи и оттарабанить на десяти языках список тех, кто заслуживает смерти.

Столько лет спустя когда-то нацеленная им стрела все же полетит Наташе в грудь. Это не Будапешт. Теперь-то выбора не осталось. Монетка, подброшенная и пойманная на ладонь — шансы один к двум, если не жульничать, — а они договорились не жульничать. Клинт сам согласился. У него нашлась монетка. А ладонь была — Наташи. Кто сказал, что она хуже него умела делать всякие фокусы.

О, какой у них был бы прекрасный дуэт, вздумай они вписаться в группу странствующих трюкачей. Вот так все было бы: Нат стоит у стены, прикованная к мишени. Он сам, ослепленный повязкой, целится в нее из лука. Да хоть из русского «Калаша». Наташа знала его и доверяла ему. Все еще доверяла. Даже слишком.

Наташа была его светом и теплом — после щелчка Таноса. Ведь не осталось больше никого. Клинт не видел ее все пять лет, и голоса ее тоже не слышал, хотя вот же оно — протяни руку, позвони. Он выбрал другой путь. Клинт ни в кого не верил, ни в Богов, ни в героев, хотя и тех и тех повидал, но это не мешало ему шептать: «Храни их всех». Ведь хотя бы кто-то остался. Клинт не хотел узнавать, кто именно. Это было бы слишком. Если постоянно расковыривать рану, она все равно заживет, только гораздо медленнее положенного. И останется уродливый шрам. Который, конечно же, всегда можно поковырять гвоздем, когда захочется.

И это кто кого — он или Наташа — чаще спасал? Наверное, сравнялись уже. Или у кого-то был перевес. Но теперь точно перевес останется за нею. А за Клинтом — долг, теперь уж точно неоплатный. Душу забирайте, что ли. Забирайте все, что есть. Но что у него есть теперь — только пустота. Только — он сам, высушенная оболочка. Нечем оплатить. Пять лет Клинт убивал — мексиканских наркоторговцев, русских бандитов, японских якудза, счет уже пошел на тысячи, но пустота никак не желала заполняться.

— Мы еще друзья? — спрашивает он. Просто для порядка. Конечно, еще друзья.

— Смотря как сильно будешь бить.

Наташа улыбается. Снова семейная шутка. И Клинт понимает, что ответ ровно такой, каким и должен был быть. Они еще друзья — если он не промахнется.

Один его любимый писатель говорил, зорко лишь сердце. Клинт не уверен насчет сердца, но предпочел бы сейчас очки толщиной в дюйм. Такие носят те, кому противопоказана операция, кто без них дальше своего носа не видит.

Не минует своей цели выстрел, что был заготовлен давным-давно.

Если бы Наташа улыбнулась или взмахнула рукой на прощанье, его сердце тоже бы не выдержало. Оно же зорко? Или как? И краснорожий упырь надолго бы замер в полном офигении от всего этого.
***
Стрела летит.
И Наташа падает.
Лук его изготовлен из сверхсовременных материалов, которые способны выдержать что угодно.
А его сердце?

Но сердце Клинта выдерживает. Лишь пропускает пару ударов.

Потом он ложится на спину и засыпает. Буквально в минуту, словно только что наевшийся младенец, у которого ничего не болит. Глупо, ведь он только что убил лучшего — и единственного, — друга. Глупо, но никто его мнения не спрашивал.

Клинт просыпается, лежа в теплой ванне. Открывает глаза — ну спасибо, это не видение, вызванное открывшимся на пятом десятке энурезом. Он просто спал в теплых беспечных водах. А в его руке переливается холодным светом Камень.
Некоторые, кому везет, умирают во сне. Клинт не верил ни в Богов, ни в героев, но иногда все-таки молился, чтобы и с ним так вышло. Но что-то в нем самом не желало тонуть, что-то звало за собой, будто маяк в ночи, что-то обещая, возможно — несбыточное. Воды пусты, и небеса схлопываются. Он увидит Лору, Лайлу, Купера и Натаниэля-Пьетро. Ради этого стоит подняться.

Спасибо, Нат. Просто спасибо.
Столько лет они спасали друг друга, но пришло время окончательного расчета.
Клинт поднимается, держа Камень в ладонях, бережно, не смея сжать или лишний раз коснуться. Как ядовитое, но очень редкое и дорогое насекомое.
Пора идти. Пора активировать костюм.
Подожди, Нат.

Даже после самого страшного кошмара мы просыпаемся. И понимаем, что это был лишь кошмар. Даже если в реальности ждет не меньший ужас. Мы просыпаемся, будто жертвы кораблекрушения, каким-то чудом ухватившиеся за обломки корабля. Мы просыпаемся, и солнце восходит, и нам везет. И темнота уходит — та, что снаружи, та, что внутри нас, — это самое важное. Самое важное — чтобы было, куда вернуться, и там не ожидала бы нас зубастая пустота.

Клинт много повидал злодеев и монстров, но пустота была страшнее всего.
***
У них все получается как надо. Потом уже, после похорон Тони, Ванда говорит ему, что Наташа знает, что все было не зря.
Клинт тоже знает. И все помнит.
***
Самое невероятное чудо — встретить тех, кого уже однажды потерял. С его семьей — прокатило, вдруг сработает еще раз?
***
Вода уносит венок с тем, что заменяло сердце Тони Старку, Ванда уже ушла, Клинт закрывает глаза и слушает.

***
Их лбы соприкасаются, и ребра к ребрам, и ладони хлопают по спинам. Друзья прощаются ненадолго.
— Ну что, поцеловала бы? Нат?

— Может, и да, да только ты никогда не хотел.
***
Нат знает. Как Ванда и говорила. Все было не зря. Может, этой ночью, когда Клинт будет спать, обнимая Лору, ему приснится открытая дверь. И громадные часы. Старые, проржавевшие, но по ним все еще можно сверять время.

И доверие. Доверие, если настоящее, от времени не портится. Открываешь глаза поутру, и время начинается снова. С нулевой отметки
***

Время Клинта начинается снова. Дети орут друг на друга из-за каких-то наушников. Что-то падает, что-то разбивается, Лора кричит из кухни, что завтрак готов. Суд по запаху, тосты слегка подгорели, но с яичницей все отлично.
Время начинается снова.
Кому-то везет, кому-то — нет.
Монетка была в руках Наташи, а она куда как прекрасно умела выделывать разные фокусы. Клинт все помнит.
Всегда будет помнить.