Глава 1Впервые принцесса Лея Органа увидела его, когда всё только начиналось — когда она была маленькой, наивной принцессой, пытающейся биться за Альянс. Тогда она не думала, насколько это значимая встреча — тогда она только что пережила пытки Дарта Вейдера и стояла, дрожащая, в цепких руках гранд-моффа Таркина, рассматривая Альдераан. И, сказать по правде, она даже не сразу поняла, почему враг брезгливо её оттолкнул, поворачиваясь к двери:
— Что привело вас на мою станцию, командор Вендал?
Он никогда не менялся, даже не старел, так что принцессе не составило труда его вспомнить — радостного юношу, со смехом и музыкой влетевшего на мостик. Идеально выглаженная парадная форма, начищенные до блеска сапоги, два бластера на поясе — мягкая улыбка, косой пробор, идеально лежащие белые кудри, и чистые, наивные голубые глаза с жёлтыми искорками. Невысокий рост, смех и пожилой мужчина, с каменным выражением лица держащий колонку, из которой лилась музыка — Таркин и слова на это не сказал. Тогда принцессу это удивило — тогда она не знала, что перед ней любимый сын Дарта Вейдера.
Тот, кого назвали Вендалом, радостно улыбнулся.
— О, уважаемый гранд-мофф, я хотел попросить одолжить вашу чудесную станцию.
Юноша раскинул руки и крутанулся вокруг своей оси, словно желая обнять мостик «Звезды Смерти». Лея отчётливо слышала, как Таркин громко заскрежетал зубами, но вторженец безмятежно продолжил, не дав ему и слова сказать.
— Видите ли, как вам известно, Принцесса пыталась передать чертежи этого прекрасного устройства нашим врагам. Папочке удалось отследить их путь до отдалённой планетки под названием Татуин, но из-за слабой инфраструктуры их след безнадёжно затерялся в песках. И вот я подумал — зачем тратить время и силы на поиски, когда у вас есть такая чудесная станция?
Тогда принцесса Лея почувствовала, как криозаморозка уничтожила содержимое её живота. Угроза уничтожения родной планеты её не пугала — у Альдераана нет оружия, никто не стал бы его атаковать — но Татуин, Силой забытая планета, на поверхности которой сейчас скрывался их последний шанс!
Таркин недовольно пожевал губы, не желая идти на поводу у зарвавшегося юнца.
— На Татуине присутствуют наши солдаты.
Непонятно откуда взявшийся командор фыркнул, позволяя себе на равных спорить с одним из самых влиятельных людей Империи.
— На Альдераане они тоже есть, но вас это, кажется, не останавливало. Не волнуйтесь, гранд-мофф — Император в любом случае впечатлится вашим успехом, если станция действительно сможет уничтожить целую планету. А принцесса напугается и так, даже если погибнет не её родина. Тем более, что Лея Органа всё ещё находится в ведомости моего папы, а он уже согласился отдать её мне.
И только после этой фразы командор Вендал обернулся к ней, как будто только что заметил.
— Приветствую, Принцесса.
Тогда принцесса Лея ничего не понимала. Тогда она могла только смотреть — как недовольный Таркин даёт команду уходить в гиперпрыжок, как юноша жизнерадостно просит своего спутника огласить количество имперских солдат, оставшихся на Татуине, и слушает чопорный отчёт, как он нетерпеливо подпрыгивает на месте, пока «Звезда Смерти» выходит на огневой рубеж, и радостно смеётся, глядя на планету, обращённую в пыль. Принцесса могла только смотреть и плакать — потому что там, в безразличном огне, на её глазах умерла их последняя надежда.
Заключение на «Победоносном» было невыносимым. Нет, командор Вендал не пытал её, не таскал смотреть на мучения пленных солдат и не требовал выдать базы повстанцев. Он, можно сказать, был максимально милым — вежливо приглашал на чай, разрешал гулять по кораблю и даже иногда переключал музыку в соответствии с её пожеланиями. Музыка на «Победоносном» играла всегда — эти бодрые, нарочито беззаботные мотивы ввинчивались в мозг, набатом громыхали в ушах и медленно сводили с ума. Иногда это становилось настолько невыносимым, что принцесса Лея ложилась на пол в своей маленькой каюте-тюрьме и молилась, чтобы всё закончилось, прижав руки к голове и тихо воя сквозь зубы, чтобы заглушить звук.
Командор Вендал, улыбчивый и наивный, как ребёнок, пугал её до дрожи в коленках и колик в животе. Раньше, пока она была свободна, принцесса даже не слышала о сыне Вейдера — и она не поверила бы доброхоту, сообщившему, что у Вейдера есть сын. Теперь, за время пребывания на «Победоносном», она узнала более, чем достаточно — что он единственный сын милорда, которого почти спрятали на уничтоженном Татуине, что он никогда не спускался ни на одну планету, что он долгие годы тайно жил в каюте своего отца, видясь только с ним и своим гувернёром — тем самым, который и сейчас хвостиком ходил за ним. Что Вендал это даже не настоящее имя, а позывной, который он придумал себе сам — чтобы было созвучно с Вейдером. Что у него вообще нет имени — поддельные документы Люка Скайуокера, с которыми он заканчивал Академию, не в счёт. Что ему оно и не нужно — хватает ёмкого отцовского «сын». Что командор искренне верит, будто слышит каждую звезду на свете, и разговаривает с ними с самого детства, что первое убийство он совершил в свои три и что он очень, очень далёк от образа нормального человека.
Единственный, неимоверно любимый и избалованный сын Лорда Вейдера.
Они, кажется, действительно любили друг друга — какой-то гротескной, слишком вычурной и отчаянной любовью. Пугающий лорд Вейдер позволял своему сыну бежать к себе через весь корабль и виснуть на плечах с криком «папочка!», внимательно слушал беззаботную болтовню и безропотно выходил на связь каждый день, тратя на разговор с отпрыском минимум два часа — а ещё поставлял лучших солдат и техников, прилетал при первой же возможности и в любой момент был готов восстать против самого Императора. Лея сначала не поверила своим ушам, но об этом говорили тихо, с горячностью, и повторяли множество раз — насколько же им всем повезло, что командор Вендал не унаследовал Силу.
Возможно, так оно и было — но этому человеку было достаточно и двух бластеров. Лея видела, как он стреляет, несколько раз, и была готова в этом поклясться. Трижды повстанцы пытались её спасти — трижды командор останавливал их прорыв в одиночку. Он стрелял, будто не целясь, и так часто, будто у него не руки, а сверхскоростные протезы — и каждый, абсолютно каждый выстрел достигал своей цели.
Один раз принцесса видела, как он стрелял просто так, без причины. На мостик «Победоносного» привели пленённого офицера с семьёй, и он, даже не глядя, пристрелил его жену и дочь, а потом долго сокрушался, что ценный инженер не отвечал на вопросы, а просто смотрел расфокусированными глазами перед собой и что-то бормотал.
— Чего это он так отреагировал, Принцесса? Смерть — всего лишь переход из одной формы Силы в другую. Разве так убиваться — нормально?
Тогда она не выдержала. Боролась с тошнотой, не хотела находиться рядом и непринуждённо пить чай — сорвалась, взвилась, сказала то, что действительно думала:
— Да, нормально. Это ты не понимаешь. И никогда не поймёшь — потому что ты не человек. Ты — сын Вейдера!
В тот раз принцесса Лея впервые увидела, как голубой цвет глаз меняется на ярко-жёлтый. Тогда она этого даже не заметила — потому что впервые за время её плена командор Вендал не улыбался.
— Да. Я — сын Вейдера.
В тот день все пленные были казнены без суда и следствия, включая случайно попавших на борт гражданских. В тот день Лея Органа впервые поняла, что сын Вейдера не так уж и безумен, когда становится серьёзным.
Иногда он казался почти нормальным. Когда разрешал ей связываться с отцом, травил байки об Академии или звал в ангар, чтобы показать собственноручно собранный истребитель. Командор регулярно что-нибудь собирал — «потому что папа непревзойдённый техник». Вручную перебирал детали, сам вешал защитную плёнку и снабжал новыми изобретениями половину Имперской армии. Но вот такие, полностью готовые истребители он делал только в подарок отцу — гувернёр по секрету рассказал принцессе, что милорд приказал построить уже третий ангар. Дарт Вейдер всегда прилетал тестировать новую игрушку, всегда садился в неё сам — и командор носился по коридорам своего разрушителя, громко молясь, чтобы всё прошло нормально. До сих пор, кажется, не было ни одного инцидента, но он всё равно нервничал.
В один из таких визитов на «Победоносный» напали, и Лея решила попытаться сбежать. Тогда в её голове гулял ветер и горели отчаянные идеи, тогда она была немного влюблена и называла его «Люк», думая, что это делает его человечнее. Тогда она подумала, что, если сбежит, он не станет её останавливать. Ей это даже в какой-то степени удалось — ровно на три шага, пока два смазанных выстрела не лишили её возможности ходить. Она отлично помнила, как выглядел командор — собрано и безразлично, медленно моргая жёлтыми глазами.
— Уберите её отсюда, кто-нибудь. Мне некогда.
Когда всё закончилось, и гувернёр отвёл её к медицинскому дроиду, чтобы нормально исцелить сожжёные колени, принцесса Лея отказалась. С того момента и до конца жизни хромота стала её платой за наивность.
Для Империи всё началось гораздо позже — именно тогда, когда непривычно взволнованный Вейдер отослал своего сына за Внешнее Кольцо, а он, несколько дней громивший необитаемые планеты, приказал поворачивать назад, вбивая координаты Таркиновской станции. Когда привычные лёгкие мотивы сменились тревожным хоровым пением, когда он носился по своему кораблю и вглядывался в белые полосы гиперпрыжка, будто действительно мог разговаривать со звёздами. И — позже, когда попавший в гущу сражения «Победоносный» взял «Звезду Смерти» на абордаж. Принцесса Лея мало что помнила — залитый кровью мостик, сломанную фигуру Вейдера, рвущий барабанные перепонки вой «отец!» и длинную чёрную мантию Императора. Кажется, командор Вендал ударил его молнией — или они атаковали друг друга одновременно? — а потом выхватил отцовский световой меч и напал, горячо, отчаянно, не думая, восставая против того, перед кем преклонял колени и кому клялся в верности. Говорят, ситхов всегда двое — в тот раз остался только один.
Принцесса Лея до сих пор не была уверена, что сама приняла решение остаться. Тогда за ней никто не следил, а непривычно растрёпанный гувернёр даже махнул рукой в сторону спасательных капсул. А она, почему-то, рванула вперёд — к чужому изломанному телу и воющему, харкающему кровью юноше, с красными от полопавшихся капилляров глазами повторяющим: «Ты не умрёшь, отец. Ты не умрёшь». Вдали, около вентиляционного шлюза, лежала перемолотая кровавая каша — Император, ослабленный боем со своим учеником, был уничтожен порывом отчаяния. Он мог бы выиграть этот бой, мог бы даже в том состоянии, в котором его нашёл гонимый предчувствием чужой сын. Но — решил забрать себе ситха, решил опутать чужой разум пеленой слов. Роковая, очевидная ошибка — он так давно потерял человечность, что не мог даже предположить, будто сын Вейдера не будет с ним разговаривать.
Именно принцесса Лея заметила, что тот, кто официально стал Дартом Вендалом, начал задыхаться. Именно она оттащила его в командную рубку, позволяя провозгласить «Эру Императора Вейдера», именно она звучным голосом дублировала приказ выстрелить в личный флот Императора, именно она рассказывала врачам о том, что случилось, и воевала за Империю все полгода комы. Зачем? Хотела бы она, чтобы во всём была виновна Сила.
Как стало известно, командор сделал то, чего не должен был — связал себя с умирающим телом, сделал так, чтобы его органы работали вместо Вейдеровского костюма. Он чуть было всё не испортил — новоиспечённый Император всё равно погиб, не приходя в сознание, а его единственный наследник остался агонизировать, медленно приходя к тому же состоянию, что и его отец.
Хотя он, конечно, выглядел приличнее. За двадцать лет технологии шагнули далеко вперёд — костюм жизнеобеспечения от настоящего тела было не отличить. Даже волосы создали — редкая разновидность меха банты, той же фактуры и цвета, как выпавшие настоящие. Разве что вентиляция теперь была на шее, двумя симметричными отверстиями намекая, что перед ними не совсем человек. Даже глаза остались те же — Лея слышала, что техники пригласили лучшего ювелира, дабы протезы в точности повторяли тот самый оттенок голубого.
Когда он очнулся, у него просто не было выбора — так началась «Эра Императора Вендала». А ещё — новая война, на этот раз против сторонников Палпатина. Принцесса в этом уже не участвовала — новый Император просто отпустил её, заявив, что «игры с неграмотными фермерами ему не интересны».
Принцесса Лея мотает головой, с трудом возвращаясь к реальности. Она здесь, на родном Альдераане, снова вспоминает то, что было сорок лет назад. Для их системы — Канцлер, отважный лидер блокадного Сопротивления, для остального мира — гранд-мофф Органа, достаточно эксцентричная, чтобы собирать в своём кусочке галактики Сенат. Для Императора — всё та же «Принцесса», которую можно выдернуть на «Звезду Смерти» пить чай. Теперь он живёт там, на «Звезде» — говорит, слишком мощный аргумент в управлении Империей. Теперь он не скрывает, что он ситх, и что его сын тоже владеет Силой.
У тихого, забитого мальчика с тёмными кудрями тоже нет имени — кажется, он давно сросся с ласковым, сводящим с ума «сын». Мир называет его Дарт Вернер, но сейчас он учится в Академии под именем Бенджамина Скайуокера. У обожаемого ребёнка Императора нет матери — насколько известно принцессе Лее, его отец нанял целую команду учёных, чтобы из двадцати восьми яйцеклеток создать само совершенство. Кажется, её собственная вошла в список тех, которые пошли в ход — в любом случае, ни одна экспертиза не сможет точно указать на кого-либо, кроме Дарта Вендала. Сын, полностью принадлежавший Императору — принцесса несколько раз видела, как горят искусственные голубые глаза, обрушивая на ребёнка водопад своей слишком сильной, искажённой любви.
Хотя, кажется, Дарт Вернер совсем не против, и его забитость скорее объяснялась тем, что он думает, будто недостойный сын.
Лея Органа большую часть жизни смотрит, как улыбающийся юноша строит Империю. Не свою — Вейдеровскую, скрупулёзно восстанавливая его идеи из записей разговоров и архива «Палача». И то, что получается, выглядит очень достойно — выглядело, пока она не стала слишком старой, чтобы присутствовать на собраниях. Император, ожидаемо, остался прежним, молодым, улыбчивым, с бластерами и гувернёром, чьё тело заменили на дюрастил и металл - с возрастом он лишь чаще грустно улыбается, сетуя на то, что «они так и не смогли править, как отец и сын».
Принцесса Лея точно знает, что скоро он уйдёт. Завершит то, что уже начал, создаст то, что хотел видеть его обожаемый отец, и сольётся с Силой, доверив огромное межгалактическое детище невинному ребёнку, свято веря, что он справится. Лея думает, что так оно и будет — юный Дарт Вернер настолько похож на родителя, что иногда ей хочется назвать его «Люк».
Галактика, несмотря ни на что, начинает свою новую смерть длиной в тысячелетия.
