Шервудская история

Глава 1

Глава 1. Совесть врага

Для солдат шерифа Ноттингема наконец-то наступил знаменательный день, которого все так долго ждали: преимущество на их стороне, и уж на этот раз разбойник Робин Гуд точно сдохнет.
Даже те, кого оставили караулить пойманных членов шервудской шайки и не взяли на травлю, находились в приподнятом настроении, предвкушая конец их мытарствам по лесу в погоне за неуловимой шайкой и ее наглым предводителем. Только молодой рыцарь, их непосредственный начальник, отчего-то не разделял общей радости. Он нервно мерил шагами маленький дворик и никак не мог отделаться от тревожных мыслей.
Это был Гай Гисборн, помощник шерифа, вечная мишень его презрения и острот. Он получил четкий и ясный приказ: остаться в деревне караулить разбойников, захваченных в плен. Но что-то мучило и не давало покоя.
Только что он провел допрос дружков Локсли, пытаясь выяснить, где еще один член их отряда, сарацин Назир. Они так хорошо держались, не желая выдавать своих, что Гисборна передернуло. Он был абсолютно уверен, что если в плен захватят кого-нибудь из его солдат, они все расскажут и о сослуживцах, и о нем, и о шерифе, лишь бы им сохранили их жалкую жизнь. Чем же Локсли так хорош, что его люди готовы пойти друг за другом в огонь и в воду, в то время как солдаты шерифа только и делают, что подставляют друг друга ради собственной выгоды? Может быть, тем, что Локсли, в отличие от самого Гая и его солдат, никогда не поступает так. А его собираются затравить собаками как дикого зверя. На душе внезапно стало паршиво, как никогда. Гисборн велел страже глаз с пленников не спускать и почти выбежал на улицу, где вот уже минут сорок предавался мрачным мыслям.
Гай никак не мог понять, в чем дело: все же правильно. Таким как Локсли не место в мире, собаке собачья смерть.
Робина Локсли вполне можно было назвать смертельным врагом сэра Гая. Он всегда мешал ему, становился поперек дороги. И Гисборн от всей души ненавидел шервудского выскочку. По крайней мере, искренне так считал. Он был как заноза, кость в горле, и, наконец, избавиться от него являлось заветной мечтой сэра Гая. Но в его радужных мечтаниях это никогда не происходило так, как решил избавиться от Локсли шериф. Он представлял, как лично побеждает врага в открытом и честном бою, а не отсиживается в деревне в ожидании известия о смерти разбойника. Это было до того неправильно и казалось таким нелепым, что Гай решительно вышел из тесного закутка и побрел туда, где должна свершиться расправа. Он решил, что даже ничего не будет предпринимать, просто посмотрит. В конце концов, это не самая большая глупость из всего, что он наворотил за свою жизнь. И в тот момент Гисборн действительно верил в это.

Робин чувствовал, что это конец. Сегодня его убьют, и не будет больше ничего: его миссии, друзей с веселыми посиделками у костра, любимой и любящей Марион. Он просто перестанет существовать. Да, до одури хотелось жить, ведь он так молод. Но когда за спиной послышался лай своры собак, Робин понял, что его беспокоит не сама смерть, а то, как это произойдет. Одно дело умереть с оружием в руках, от руки врага, которого отчасти уважаешь. И совсем другое – когда тебя вот так травят, как дикого зверя, когда ты понимаешь, что даже не сможешь испытать силу и удачу в открытом бою с противником. Конечно, в другом положении он бы не унывал, ведь в жизни и раньше случались безвыходные ситуации. Но сейчас все было действительно страшно – против него и его людей почти целая армия, надежды нет. И осталось только одно – спасти тех, кто ему дорог.
Невыносимо тяжело было прощаться с Марион и знать, что они никогда больше в этой жизни не увидятся. Но Робин смог, и, когда он желал любимой счастья, нахлынуло полное осознание необратимости происходящего. Но он больше не боялся, раз и навсегда решив для себя, что будет единственно верным. Он остался прикрывать отход друзей потому, что иначе не мог. А собаки и солдаты стремительно надвигались.
Робин понял, что медлить и сомневаться уже поздно. Он взял в руки верный лук, который никогда его не подводил и начал стрелять.
Первый, второй третий… Робин сбился со счета где-то на третьем десятке. А потом он осознал, что стрелы кончаются, а враги все ближе и ближе.
Но ведь главное совсем не это, а то, что он смог прикрыть отход друзей, и теперь им наверняка удастся спастись.
Робин вспомнил обо всех друзьях, и на душе стало тепло. Было грустно, что он никогда не узнает, как они будут жить, чем дышать без него…
Но он желал им всем счастья и искренне верил, что они найдут свой путь и смогут стать счастливыми без него.
Враги неумолимо приближались, и Робин чуть усмехнулся, когда понял, что шериф бросил на его поимку почти всех своих солдат. Краем глаза он также отметил, что Гисборна среди них нет, и удивился таким мыслям – нашел о ком вспоминать в последние минуты жизни.
Осталась одна единственная последняя стрела, и Робин выпустил ее в небо, которым ему уже никогда не любоваться. Он надеялся только на одно – что о нем не забудут.
А потом благородный разбойник Шервуда одним движением сломал свой лук о колено, окончательно признавая, что это конец.
Ну конечно, близко они к нему подходить не будут. Значит, драки не получится, и он, Робин из Локсли, умрет не с мечом в руке, а как затравленный зверь. Как же обидно…
Робин еще успел расслышать щелчки арбалетов, а потом наступила Тьма. Последним, что всплыло перед глазами, было улыбающееся лицо Марион.

Гай смотрел на происходящее из безопасного и скрытого от глаз укрытия, закусив губу до крови. Он понимал, что никогда не смог бы так, как Локсли смотреть в глаза смерти, но беспокоиться не за себя, а за близких людей…
Да и не было у Гая близких людей, никогда не было. В семье его не любили, и друзей себе он так и не нашел, считая, что такого понятия вообще не существует. И действительно, за свою жизнь дома и службу у шерифа Гай ни разу не встречал доказательств того, что люди могут быть близки по-настоящему, что жизнь близких людей – родителей, друзей, любимых – может быть во сто крат дороже собственной.
А в то, чему не видел доказательств, Гисборн не верил. Но как тогда понимать отношения, царящие в лагере разбойников из Шервуда? За свои многочисленные стычки с ними Гай твердо уяснил, то каждый лесной разбойник был готов отдать жизнь за своего товарища. И это было непонятно и странно: лесные бандиты благороднее их, солдат шерифа, призванных защищать закон?
Нет, идеалистом Гай не был, и иллюзий по поводу «честности» и «справедливости» законов Ноттингема никогда не испытывал. Но, тем не менее, у него было ощущение, что он и его солдаты были больше похожи на разбойников, чем Локсли и его люди. Это было обидно и неприятно, но, тем не менее, хоть и нечасто, мучило его.
И смотря на последние минуты жизни Робина Локсли, Гай испытывал весьма противоречивые чувства. С одной стороны, ему было непонятно и досадно, что вор может быть таким благородным, так смело смотреть в глаза смерти, ценой собственной жизни защищать близких ему людей. Это вызывало раздражение, как и все, чему человек не может найти объяснений. Но с другой стороны, хоть было невыносимо тяжело себе в этом признаться, Гай испытывал восхищение этим человеком.
В довольно сумбурных мыслях молодого рыцаря не было одного: злорадства и удовлетворения. Это так странно…
Еще недавно Гай только и мечтал о том, чтобы увидеть своими глазами, как подохнет этот разбойник, и действительно верил, что это принесет ему удовлетворение. Возможно, именно это чувство он бы и испытал, если бы о смерти Локсли ему, к примеру, сообщил шериф.
Но он своими глазами наблюдал, как тот без страха выпускает в воздух последнюю стрелу, как символ вечной свободы духа, а потом ломает свой лук, готовясь без страха встретить свою участь. Гай чуть было не крикнул арбалетчикам, чтобы не стреляли, в последний миг поняв абсурдность порыва.
И он с какой-то щемящей тоской наблюдал, как дюжина стрел пронзает тело его врага. И злился на себя и на него за это чувство.
Но прошло время, и все стихло, разошлись последние солдаты. Гай прекрасно понимал, что ему нужно немедленно мчаться в деревню, чтобы не вызывать в очередной раз гнев шерифа. Но не мог. Появившееся совершенно иррациональное желание было во сто крат сильнее его. И он, понимая, что поступает ну уж совсем безрассудно, побежал на холм, где лежало тело его врага. Зачем? Гай и сам понятия не имел, но уж точно не для того, чтобы насладиться.
Тело было в гораздо лучшем состоянии, чем ожидал помощник шерифа. И тут он почувствовал что-то непонятное, неправильное. Нагнувшись к Локсли, Гисборн неожиданно понял, что разбойник дышит, хоть хрипло и перерывами. Гай достал кинжал, намереваясь это исправить, но, когда уже поднес к горлу поверженного врага, неожиданно нахлынуло чувство отвращения к самому себе. Гай вспомнил, что обязан этому разбойнику жизнью.

Это случилось три месяца назад. Тогда Гай в очередной раз по собственной глупости попал в серьезную передрягу. Как обычно, он возжелал богатства, чтобы, наконец, покончить с опостылевшей службой в Ноттингеме. Он все спланировал и рассчитал, но, как обычно, промахнулся.
Идея была проста: он хотел жениться на одной состоятельной вдовушке и завладеть всем ее состоянием. Но Гисборну сильно не повезло - она оказалась довольно сильной колдуньей. Тогда, разумеется, леди сразу же почувствовала его намерения. Она отказала, произнеся какую-то фразу на непонятном языке. Гай посчитал, что легко отделался и поскакал к шерифу снова унижаться, прося прощение за длительное отсутствие без уважительной причины.
Путь его лежал сквозь Шервудский лес. Зная, что там обитают разбойники и его кровные враги, Гай не боялся. Он тоже не лыком шит, и был абсолютно убежден, что сумеет преодолеть расстояние до Ноттингема без особых проблем.
Но еще в начале пути Гисборн понял, что слабеет. Это было страшно – бесовство какое-то. Он стал как выжатый лимон, это было похоже на действие того зелья, которое шериф велел сварить для Локсли уличенной в ведьмовстве селянке. И Гай с ужасом осознал, что это ведьма постаралась. Было страшно, он решил доехать до шерифа, попросить помощи.
И, конечно, в самый неподходящий момент возник-таки эта сволочь Локсли. Гай ясно помнил, как окончательно ослабел и свалился с коня, а потом поднял голову и увидел сверху улыбающееся лицо разбойника. Локсли спросил:
- Неприятности, Гисборн? С твоими-то куриными мозгами, наверняка куда-то вляпался?
И тут открылось еще одно действие произнесенного ведьмой заклинания: оно, зараза, еще и развязывало язык! Гай и сам не заметил, как рассказал самому ненавистному из врагов абсолютно все: от своего желания разжиться деньгами за счет вдовушки до произнесенного ей заклинания и его последствий. По усмешке на лице разбойника Гай сразу понял, что тот весьма рад такому положению вещей. Еще бы, теперь он может просто перерезать ему горло, а он даже не сможет сопротивляться. Но план Локсли оказался еще более изощренным.
Последующая неделя слилась для Гая в сплошную череду унижений. Он был абсолютно беспомощен, не мог даже твердо стоять на ногах. Естественно, сразу стал мишенью для шуточек и острот Локсли, который вовсю пользовался таким положением вещей, унижая его и раз за разом доказывая, кто тут главный. Но, как ни странно, он не привел Гая в их разбойничий лагерь. Боялся, что он сможет бежать и доложить шерифу? Глупости. В таком состоянии дальше пары шагов не убежишь.
Но Гай не сдавался. Да, у него не было сил даже на остроты, но он отчаянно пытался не падать духом, не доставлять Локсли такого удовольствия. Самое обидное заключалось в том, что то, что могло помочь избавиться от проклятой немощности, хранилось у Гая дома в надежном тайнике. И почему он такой не предусмотрительный! Вечно у него не оказывается именно того, что очень срочно нужно.
Итак, через неделю постоянных унижений Гай думал, что просто свихнется. И уже гадал, когда же Локсли надоест развлекаться, и он убьет его. Но внезапно спасение пришло, откуда Гай не ждал, - действие заклинания закончилось. Выходит, ведьма все же сжалилась над ним. От этого стало особенно мерзко.
Итак, заклинание спало ночью, и Гисборн не стал дожидаться пробуждения Локсли и очередной порции насмешек. Он вскочил на коня, и только его и видели.
Вопреки всем ожиданиям, в Ноттингеме все прошло неожиданно гладко. Послушав рассказ своего нерадивого подчиненного, шериф посмеялся и сообщил, что тот и так уже достаточно наказан. Естественно, Гай ни слова не сказал о своем пленении лесным разбойником – тогда он бы точно так легко не отделался. Просто сообщил, что окольными тропами, ползком, пробирался в Ноттингем дольше недели.
Все кончилось только тем, что Гисборн в очередной раз убедил де Рено в том, что у него большие проблемы с головой и бабами – именно так шериф и изволил выразиться.
Но в поимке ведьмы шериф отказал, хоть Гаю и были непонятны его мотивы. Селянок сжигали на костре по доносам, зачастую очевидно ложным, а эту стерву решили не трогать. Потому что она знатного происхождения? Тогда Гай получил еще одно доказательство тому, что разделение на богатых и плебеев не всегда справедливо. А ехать мстить ведьме в одиночку он по очевидным причинам не решился.
Заветная мечта отомстить Локсли за все унижения обрела еще больший стимул. И Гай, забыв об осторожности, выезжал в Шервуд с рейдами раз за разом, все пытаясь его поймать. Но ничего не получалось – он был так ослеплен яростью, что ничего не соображал. Как ни странно, Локсли этим не пользовался: пару раз Гай ему попался, и оба раза был отпущен даже без язвительных комментариев. Видать, Локсли уже исчерпал лимит своего остроумия…
Но Гай не собирался думать о мотивах разбойника, просто хотел мести. И сейчас, похоже, такой случай представился.

Гисборн с усмешкой отвел кинжал от горла Локсли: он вспомнил о том, что именно надежно спрятано в тайнике у него дома.
Это подарок одной юной ведьмочки, которую Гай неожиданно для себя самого спас от костра. Это оказалось не так уж и сложно, и, пожалуй, это был его единственный не провальный план – в суматохе, созданной им самим, он настолько ловко умыкнул ее, что никто его даже не заподозрил. Ведьма не отблагодарила юного рыцаря так, как он надеялся, зато подарила ему два пузырька с зельями. Первое возвращает с того порога, когда грань между жизнью и смертью начинает стираться. Но при этом человек полностью, абсолютно беспомощен. Второе же зелье призвано возвращать силы. Его можно принимать и постепенно, возвращая их по частям.
Сначала Гай думал приберечь зелье и оставить его для себя, но быстро понял бесперспективность такого замысла: по его глубокому убеждению лично он воспользоваться им не сможет, а любой, кому расскажет, захочет выкрасть ценность для себя. От мысли продать нежданный подарок Гисборн тоже быстро отказался: еще не хватало для полного счастья быть обвиненным в колдовстве. Так что ценность лежала у него дома и ждала удобного случая…и, наконец, дождалась.
А дом у Гисборна был тоже особенный. Он находился на приличном расстоянии от Ноттингема и был построен на деньги, которые Гай получил еще в бытность свою наемником. Шериф о нем понятия не имел и был убежден, что большую часть времени Гай проводит у баб. Что Гаю было и на руку, в самом крайнем случае можно было использовать дом как убежище.
Он был не очень больших размеров, но вполне уютный и теплый, с удобными комнатами. Единственное, что выглядело немного устрашающе и внушало уныние – это подземелье, куда Гай и собрался поместить своего заклятого врага.
Ему это показалось идеальным выходом – так и совесть свою успокоит, и отомстит за неделю унижений. Гай собирался дать разбойнику только первое зелье, а потом вдоволь насладиться у себя в подземелье его беспомощным положением.
Нет, при всей ненависти к Локсли, Гай не мог поступить с ним так, как этот разбойник собирался поступить с ним. Он все равно рано или поздно даст ему второе зелье. А потом они сразятся, и победит сильнейший. Гай считал это верным шагом, и был полностью удовлетворен этим полетом своей мысли.
А потом он незаметно протащил Локсли в свой дом. Позже Гай все время удивлялся, как ему такое удалось. Но так весьма часто бывает – человек совершает в пылу такие поступки, на которые ни за что в жизни не решился бы в спокойном состоянии. Что удивительно, Гаю удалось вполне беспрепятственно провернуть очередную идею, хотя обычно с его планами случались большие проблемы.
Дотащив Локсли, вылив ему в рот зелье и устроив в подземелье, Гай пошел в деревню к шерифу, на взбучку. Ну да, естественно, де Рено ему спасибо не скажет, ведь он оставил пленников на солдат и смотался в неизвестном направлении. Хорошо еще, никому в Ноттингеме и голову не придет подозревать его в помощи лесным разбойникам, все знают, как он их ненавидит. Так что с шерифом обошлось.
Хотя, конечно, ругался де Рено жутко. Хоть он и был в довольно благодушном настроении оттого, что, наконец, покончил с Робином Локсли, настроение омрачали его сбежавшие дружки, в чем, разумеется, Гай и был незамедлительно обвинен. Шериф орал, что сам руководил травлей опасного разбойника, вполне успешно, а его нерадивой помощник не смог даже справиться с такой пустяковой задачей, как присмотр за парочкой уже пойманных преступников. В общем, гнев шерифа был ярким, но не долгим. Вскоре тот устроил праздник по случаю избавления от шервудской банды, так как был абсолютно убежден, что без главаря они там долго не продержатся, и совсем забыл про Гисборна.
И Гай смог совершенно беспрепятственно покинуть Ноттингем. Естественно, все решили, что он опять по бабам, но у рыцаря были дела поинтереснее. Он собирался детально продумать, что будет делать с Локсли, а когда тот очнется, приступить к осуществлению. В конце концов, по глубокому убеждению Гая, он заслужил некоторую компенсацию за унижения, которые разбойник заставил его испытать.

Глава 2. К лучшему ли?

Робин приходил в себя медленно, не сразу понял, что произошло. Его только преследовали смутные, неясные воспоминания: как он прикрывает своих друзей и остается один на холме, как бросает вызов почти целому войску: затея, конечно, изначально провальная… И как в него летит дюжина арбалетных стрел…
В реальности воспоминаний сомневаться не приходилось. Но это значит, что он должен быть мертвым… но он жив, хоть и чувствует в теле такую слабость, что даже подняться без посторонней помощи кажется невыполнимой задачей.
Тем не менее, Робин попытался, насколько смог, оценить обстановку. Никаких иллюзий она не внушала. Судя по всему, находится он в плену, в каком-то мрачном подземелье. Неужели, люди шерифа не добили его? Что-то на них не похоже… Да и даже если и так, уж тогда его бы обязательно заковали в цепи, а не просто бросили на связку соломы. Робин снова провалился в беспамятство, не успев додумать эту мысль.
А когда шервудский стрелок снова очнулся, его первой мыслью было, что уж лучше бы его пристрелили люди шерифа – прямо перед ним были начищенные ботинки его врага Гисборна.
Робин мог с уверенностью сказать, что помощник шерифа является одним из его наиболее непримиримых врагов, и лучше умереть, чем попасть в плен к нему. Но судьба распорядилась иначе, и осталось только надеяться, что друзья узнают, где он, и придут на выручку. Словно прочитав мысли Робина, Гисборн ухмыльнулся и бросил:
- Даже не надейся на помощь своей банды, Локсли. Они все считают тебя мертвецом, так что ты полностью в моей власти.
- Что тебе надо, Гисборн?
- То же самое, чего ты добивался три месяца назад. Ты развлекся, Локсли, теперь моя очередь.
И Робин сразу понял, что влип по-крупному.

Ему до сих пор совестно вспоминать о том, что приключилось три месяца назад, когда нежданно ему попался такой подарок – совершенно безвольный Гисборн. Он не хотел ничего особо плохого, только показать заносчивому норманну, что тем, кого унижают, далеко не так приятно, как имеющим силу и власть. Но сам не понял, когда окончательно заигрался. Когда это из того, что призвано проучить врага, превратилось в жестокость. Он унижал Гисборна, хоть и не опускался до рукоприкладства, но постоянно давал понять, что он калека, ни на что не способный, и таким и останется.
Хоть у него все же хватило благородства не везти Гисборна в свой лагерь, где уж Уилл бы точно не выпустил того живым, все равно это не оправдание. Не оправдание тому, что он пользовался беспомощностью врага и играл с ним, как кошка с мышью. А когда Робин почти решился его отпустить, Гисборн исчез в неизвестном направлении. Как оказалось, с него спало заклятие. Тем не менее, Робин прекрасно понимал, что вел себя недопустимо, и теперь получит все, что заслужил.

Но шло время, и уверенности становилось все меньше, а существование все невыносимее. Как оказалось, Гисборн был гораздо менее разборчив в методах. Он и рукоприкладство применял, и тащил Робина, когда ему требовалось во двор, очень грубо, оставляя на руках синяки.
Стоит отдать должное Гисборну, тот все же перевязывал Робину раны и довольно сносно его кормил, не переставая, впрочем, острить, что с ложечки, как маленького. А Робин даже ответить ничего не мог, в его состоянии слова давались с огромным трудом, лучше беречь силы. Хотя какие там силы, если выжат как лимон, и понятия не имеешь, как такое произошло, и сколько будет продолжаться.
Не говоря уж о многочисленных шуточках про его беспомощность, от которых хотелось повеситься на ближайшем суку. Что, впрочем, тоже было абсолютно невозможно. А время шло, Робин был уже на грани.

Гай вот уже около часа отчаянно скучал, слушая пафосную речь де Рено. Шерифа опять нелегкая понесла на проверку, и теперь он вовсю выговаривал Гаю об отсутствии порядка и дисциплины в его войсках. Какой порядок, какая дисциплина! Никогда люди не будут серьезно служить тем, кого не уважают, как в конкретном случае. Даже наемники, с которыми Гисборн служил в определенный момент своей жизни, были более честными людьми. Поэтому он уже давно отчаянно хотел уйти от шерифа, но у него не было достаточно денег, чтобы он мог жить так, как хочет.
Так что Гай слушал нотации, пытаясь сохранить внешнюю невозмутимость, хотя внутренне весь кипел от злости на себя, своих солдат и, прежде всего, своего непосредственного начальника.
Хорошо еще, что ему в последнее время всегда есть на ком сорвать злость. Робин Локсли вот уже почти два месяца находился у Гая в своеобразном плену, и пока он был не готов отпустить его, хоть и понимал, что должок давно вернул.
Раньше Гай не понимал, как разбойник мог над ним издеваться целую неделю, теперь стало ясно: затянуло, как и его сейчас. Он каждый день говорил себе, что с этим пора кончать, необходимо вернуть врагу силы и сразиться с ним, как и планировал изначально. Но постоянно что-то останавливало, всегда находились отговорки… А время шло.
И сейчас, в конце выводящей из себя речи, Гисборн понимает, что сегодня он Локсли точно не отпустит. Надо же хоть как-то выместить зло.
Он идет домой и сразу, только скинув плащ, спускается в подвал, где на сене у стены лежит его враг.
Он действительно старался сдерживаться. Вывел пленника во двор, покормил. Эти действия, выполненные с презрительно-брезгливым выражением лица, и без того настолько мучительны, что что-либо говорить даже нет особой надобности. И Гай хотел уйти, честное слово. Но пленник остановил его вопросом:
- Гисборн, сколько это будет продолжаться?
- Локсли, ты не в том положении, чтобы задавать вопросы.
- Но ты должен ответить!
- Должен? Тебе? Не смеши меня, смерд! Ложку держать не умеешь, а туда же – должен…
- Да когда же ты, наконец, убьешь меня, и все кончится!
- Твоя жалкая жизнь не достаточная расплата. Может, для тебя все только начинается… К тому же, я еще не наигрался.
- Ах ты, сволочь!
Не смотря на свое без того шаткое состояние, Локсли попробовал встать и ударить Гая, но тот, естественно, не предоставил ему такого шанса. Он просто оттолкнул от себя Локсли, даже сильнее, чем предполагал. Тот отлетел к противоположной стене, а Гай брезгливо сморщился, посмотрев на него, как на какое-то насекомое, и вышел.
Только выйдя из подземелья, Гисборн уже понял, что поступил неправильно. Даже хуже, чем раньше, ведь на этот раз он прекрасно понял, что перешел границу. Да, он насмехался над Локсли, унижал его, но вот такое рукоприкладство слишком даже для него.
Но, в самом деле: не извиняться же перед лесным разбойником! С этой мыслью Гай ушел спать
Время шло, Гисборна мучила бессонница, и идея попросить прощения уже не казалась такой уж абсурдной.
И на этот раз даже он сам понимал, что есть за что. Что может быть недостойнее, чем вот так беззастенчиво воспользоваться слабостью другого человека… Гай был противен сам себе.
Такое пробуждение совести ему и самому казалось странным, но за то время, когда он, пусть грубо и без энтузиазма, но по-своему заботился о Локсли, он уже не мог, как раньше, просто считать его своим врагом, и точка. Он даже беспокоился о нем, что казалось абсолютно иррациональным.
И вот сейчас Гай представлял, что он лежит в постели, а Робин там валяется у стены, совершенно истощенный, не в силах даже поднять голову, дрожа от холода… Гай выругался сквозь зубы и пошел в подземелье, захватив с собой теплое одеяло и кувшин с водой, прекрасно зная, что после такого упадка сил вода просто необходима.

Робин больше не мог терпеть все это, у каждого есть свой предел. Благородный разбойник держался целых два месяца, но вот этот самый предел все-таки наступил. Ему было нестерпимо холодно, он очень хотел пить и был совершенно обессилен, настолько, что даже голову не мог поднять. Вскользь промелькнула мысль, что хорошо, что сейчас его не видит Гисборн. Если помощник шерифа увидит его вот таким – съежившимся на каменном полу, не в силах даже доползти до соломы, дрожащего от холода и беспомощно облизывающего пересохшие губы…
Потом ему никогда не отмыться от едких насмешек. Кстати…помыться было бы очень неплохо. А еще хотя бы раз нормально поесть. Нет, Гисборн не морил его голодом, но так хотелось настоящего мяса…вот мяса мучитель ему не давал, верно, желая унизить лишний раз «немужской» пищей. И еще осточертело отсутствие кровати, необходимость спать на стоге сена. Как же он устал за эти два месяца!
Но при всей ненависти к Гисборну, Робин не мог не признать, что их ситуации несколько различаются. Если бы тогда, почти полгода назад, он не остановил помощника шерифа, тот бы спокойно доехал до своего шерифа в Ноттингем. Гисборн же, без сомнений, спас ему жизнь. Робин это чувствовал, хоть и понятия не имел, как тому это удалось.
Но самое страшное не это, а то, что он не знал, сколько придется пробыть ни на что не способным калекой. Неужели, всю жизнь? Тогда зачем ему такая жизнь?
Но неужели Гисборн рисковал жизнью, помогая ему, только для того, чтобы наслаждаться его беспомощностью? Хотя, почему нет? Глупо думать, что заносчивый норманн может испытывать по отношению к нему что-либо, отличное от презрения. А вдруг, когда ему, наконец, надоест, Гисборн сдаст его шерифу? Это вполне реальная перспектива, и тем ужаснее звучит.
Хотя сейчас Робин был убежден, что хуже быть просто не может. Раньше Гисборн не опускался до вот такого рукоприкладства, но если это войдет у него в привычку, Локсли понятия не имел, сколько сможет продержаться. Он еще день назад тешил себя надеждой, что все самое худшее уже произошло, а оказалось, что все только начинается… Жить не хотелось совершенно.
Казалось, из тела выжаты все соки, а ведь Робин чувствовал, как силы невыносимо медленно, но все же возвращались к нему. И вместо того, чтобы сберечь их для попытки побега, так глупо потратил на совершенно бесполезную ссору! Теперь ведь очевидно, что после такого Гисборн начнет еще больше изощряться в своих издевательствах, и неизвестно, что придумает еще…
Несмотря на очевидную бесперспективность идеи, Робин решил попытаться встать. Ноги казались чужими и абсолютно не слушались, но он продолжал попытки. И слишком поздно заметил, что, пытаясь подняться и сохранить остатки собственного достоинства, задел висящий на стене факел. Они упали на холодный пол одновременно, причем факел оказался в опасной близости от Робина. Стало до невозможности жарко, и он попытался отодвинуться, но стало только хуже: он задел факел и перекинул пламя на себя. И понял, что это конец. Не самый плохой, кстати.
Огонь уже подбирается к нему, Робин чувствует жар… и вдруг на него выливают кувшин ледяной воды. Гисборн, не иначе… Снова спас жизнь, чтобы продолжать издеваться.
В следующее мгновение Робин почувствовал у себя на плечах теплое одеяло… а потом с ужасом обнаружил, что говорит обо всем – о том, что понимает чудовищность своего поступка и хотел отпустить Гая, о том, как ему осточертели эти стены, это сено, отсутствие приличной одежды и нормальной еды, как хочется почувствовать себя человеком, а не ни на что не годным калекой. Он все говорил и говорил, приказывая себе остановиться, но безуспешно. Он чувствовал, что силы и жизнь по капле уходят с каждым словом. Может, оно и к лучшему? По крайней мере, у Гисборна больше не будет шансов над ним издеваться. Ведь он может каждое сказанное слово использовать против Робина…об этом лучше вообще не думать.
Гисборн вел себя нетипично: обнимал Робина и шептал, что все будет хорошо, уговаривал успокоиться. А тому даже не хватало сил задумываться над такой переменой. Уже проваливаясь в беспамятство, он ощутил, что Гисборн его куда-то тащит.

Гай потом долго вздрагивал, представляя, что бы произошло, если бы он зашел в подземелье всего на пару минут позже. И если бы его подвели неизменные условные рефлексы. Но с этим у Гая всегда все было в порядке – сказалась служба наемником. Он не успел подумать, не успел ужаснуться тому, что к лежащему на полу Робину уже подобрались языки пламя, еще пара секунд, и он загорится как факел. Гай об этом даже не задумался, молниеносно выплеснув на Локсли воду из кувшина. И только после этого подбежал к нему, присев рядом.
Потрогав Локсли, Гай обнаружил, что его всего трясет, и принесенное одеяло как нельзя кстати. Накинув его на пленника, он собрался пойти в погреб и принести хорошего вина, чтобы он согрелся, но Локсли остановил его, судорожно вцепившись в его рубашку. Гай понимал, что, навряд ли лесной разбойник соображает, кто сейчас перед ним находится, и еще меньше вероятность, что он контролирует свои слова. Тем не менее, остался.
И испытал сильнейшую волну отвращения к самому себе, когда понял, до какого состояния довел Робина. Да, он всегда хотел унизить его, увидеть раздавленным и жалким. А теперь, когда это желание, наконец, исполнилось, совсем не чувствовал удовлетворения, только огромное чувство вины.
Вины за то, что за два месяца непрестанных унижений сумел довести всегда веселого и неунывающего парня из Шервуда до такого жалкого состояния, полностью сломать его. Да, это и было его целью. Но, не стоит лгать самому себе, с тех пор многое изменилось, прежде всего, он сам. И теперь ему больше совсем не хочется причинять Робину боль, ни в физическом, ни в моральном смысле. Почему? Просто за то время, как он вынужденно ухаживал за шервудским добрым вором, он, в числе прочего, слушал его бред.
Бредил Локсли много, особенно в первые дни. И Гай многое узнал о его товарищах, в том числе узнал, что на свете существует настоящая дружба и люди, способные отдать жизнь за других, ничего не требуя взамен для себя. Постепенно он начал уважать Локсли, хоть раньше сама подобная мысль показалась бы ему абсолютно абсурдной. И он даже хотел вернуть тому, кого уже не считал врагом, силы, но всегда что-то мешало: то отсутствие времени, то просто скверное настроение. И вот к чему это привело…
Теперь помощник шерифа ощущал глухое отчаяние, зная, что каждое слово Локсли отнимает его и без того скудные силы, что тот балансирует на грани жизни и смерти, и совершенно непонятно, как ему помочь.
Следующие действия Гая были почти неосознанные: он обнял Робина за плечи и начал шептать бессвязные и абсолютно бессмысленные слова о том, что все обязательно будет хорошо. Его основной целью было помочь тому успокоиться, чтобы он, наконец, перестал растрачивать энергию.
Самое странное в том, что Гай искренне верил в то, что говорил, и правда хотел, если только Робин очнется, сделать все, чтобы он больше не чувствовал себя ущербным, не ощущал себя в плену, не воспринимал свое нахождение у него как изощренную пытку.
Возможно, мысли Гая каким-то образом передались Локсли, поскольку он постепенно затих и, наконец, обмяк в его руках. Гай первым делом решил убрать Робина из опостылевшего ему места, которое будет ассоциироваться с мучениями и безмерно раздражать.
Но возник вопрос: куда поместить Локсли, плавно перетекающий в то, как к нему теперь следует относиться. Предельно ясно одно: не так, как в эти два месяца. Но Гай никак не мог представить Локсли в роли своего соратника, они все же по разные стороны баррикад. Тем более другом: в дружбу он, несмотря ни на что, все еще поверил не до конца, по крайней мере, в отношении себя.
Значит, в верхние комнаты дома, предназначенные для близких соратников и друзей, каковых у Гисборна нет, он помещать Локсли не будет. Комнаты для прислуги, каковая тоже отсутствует, рыцарь тоже отмел, Робину и без того хватило унижений. Остались вполне удобные комнатки для гостей, не очень близких, чтобы размещать со всеми удобствами.
Разместив гостя на кровати и укутав одеялом, Гай вышел в деревню, лежащую в окрестностях его дома. Обычно в этой деревеньке он развлекался с красавицей – крестьянкой Ларой. Но в этот раз было не до развлечений. Он приказал девушке сходить в Ноттингем и передать шерифу, что он серьезно заболел и в течение месяца не сможет нести службу. Естественно, де Рено будет в ярости. Конечно, ему придется услышать от шефа очень много нелестного. Но Гай был к этому готов. Он представлял, в каком Локсли находится состоянии, и прекрасно понимал, что одного его оставлять нельзя. Кроме того, даже если он даст Робину зелье немедленно, все силы теперь вернуться к нему не раньше, чем месяца через три, так как перерыв между первым и вторым достаточно большой. Так что некоторое время Робину все равно придется побыть в таком состоянии. И Гай был твердо намерен сделать все, чтобы это время не казалось его гостю пыткой.

Сознание возвращалось к Робину медленно и неохотно. Особенно неохотно потому, что он сам этого не хотел, так как сразу нахлынули воспоминания о том, как он его потерял. И он подумал, что лучше бы ему не очнуться, ведь Гисборн такого не спустит, тем более, получив такую отличную возможность издеваться над ним.
Но тут Робин заметил, что что-то не так в окружающей обстановке. Он неожиданно обнаружил, что лежит на довольно удобной кровати, а не опостылевшем стоге сена. Голова, впервые за последнее время, на подушке, да и накрыта теплым мягким одеялом.
Сделав столь неожиданное открытие, Робин решил оглядеться. Глаза открыть удалось не сразу и с трудом, и тут же чуть не зажмурил их вновь – на него смотрел Гисборн. Выглядел помощник шерифа, прямо скажем, не очень, будто не спал несколько суток. От его пристального взгляда наш герой поежился, сразу стало не по себе, хоть и смотрел он серьезно и даже слегка взволнованно, без тени насмешки или презрения. Хотел что-то сказать и обнаружил, что горло пересохло, прошептал: «Воды» прежде чем понял, кого просит. Тем не менее, у его рта почти мгновенно оказался кувшин с чистейшей родниковой водой.
Это оказалось приятно, как возвращение к жизни, но Робину было страшновато ждать, что будет дальше. Ведь было бы очень странно, если бы Гисборн никак не прокомментировал его недавнюю истерику. И действительно, как только Робин напился и откинулся на подушку, Гисборн решительно начал разговор:
- Локсли, насчет того, что произошло...
Вот тут Робину стало страшно. Он больше всего боялся, что сейчас Гисборн начнет насмехаться, припоминая его безвольное состояние и жалкий лепет. Но тут до него дошла вторая половина фразы:
- Я должен извиниться. Я вел себя непозволительно, и этого больше не повторится.
Робин просто покачал головой, выражая всем видом крайнюю степень недоверия, сил спорить не было совершенно. Не хотелось абсолютно ничего, он был морально опустошен. Помолчали. Потом Гисборн продолжил:
- Ты меня спросил, как долго это все будет продолжаться. Я отвечу. Ты там, на холме, был уже почти мертв, и я дал тебе зелье, возвращающее жизнь в подобных случаях. Но только жизнь, все силы и энергия не возвращаются.
Так вот в чем дело! Вот почему он чувствует себя так странно! Удивительно, что Гисборн снизошел до объяснений. Тем временем, тот говорил:
- У меня есть еще одно, функции которого как раз и заключаются в возвращении сил. Их вообще-то надо употреблять в комплексе, но я не дал его тебе, потому что…
- Потому что ненавидишь меня и сейчас тоже хочешь поиздеваться.
Гисборн покачал головой, и в следующее мгновение у губ Робина очутилась небольшая бутылочка с зельем. Он решил рискнуть и выпить, все равно хуже уже не будет. Тем не менее, почувствовал разочарование, когда не произошло абсолютно ничего. Но Гисборн снова пустился в объяснения:
- К сожалению, оно подействует далеко не сразу, все это время тебе придется погостить у меня.
- Ага, в подвале.
- Ну, как ты уже, надеюсь, сообразил, сейчас ты находишься не в подвале. И возвращать я тебя туда не собираюсь. Но учти, до первой же попытки побега.
- Ну, хорошо. Допустим, я тебе поверю. А что будет потом?
- А потом мы решим по обстановке.
- Но…
- В любом случае, сейчас об этом говорить не время. Ты, наверное, голоден? Я сейчас еду принесу.
Робин и впрямь почувствовал, что страшно проголодался, и появившийся спустя некоторое время Гисборн с едой оказался как нельзя кстати. И Робин удивился еще больше – ему принесли мясо и вино, как раз то, чего очень хотелось. Гисборн помог привстать, и начал кормить его с абсолютно каменным выражением лица, без малейшего намека на насмешку.
Так продолжалось и в последующие дни: Гисборн ему помогал, больше не насмехаясь и не издеваясь. Робину это казалось странным. Да, любой другой человек именно так и поступал бы, но ведь это помощник шерифа Ноттингема, в котором, по глубокому убеждению Робина, не было ничего человеческого. Почему он тогда не выставил его, когда надоело развлекаться? Не сдал шерифу? Более того, по-своему о нем заботился, ни словом не напомнив о его позорной истерике?
Это все казалось до того странным, что не верилось в искренность его намерений. Несмотря ни на что, Робин решил сбежать, как только выдастся шанс. Гисборн сообщил, что его друзья в безопасности, и он отчаянно желал найти их.




Глава 3

Глава 3. Выбор

Шло время, и Робин начал все ярче ощущать возвращение сил. Возможно, это еще и потому, что ему больше не приходилось растрачивать их на отчаянные попытки держать себя в руках, выслушивая от милорда Гисборна очередное унижение. Просто потому, что тот больше не унижал его. Более того, пытался, насколько мог, отвлечь его от осознания собственной беспомощности и хандры на этой почве. Робин чуть не поперхнулся, когда однажды, когда у него было уж вовсе паршивое настроение, Гисборн неожиданно начал рассказывать о своей службе наемником довольно-таки занимательные истории. Он стал внимательно слушать, и даже хандра куда-то испарилась. Чудеса!
С тех пор Гай каждый день рассказывал что-то в этом духе, и Робин, наконец, понял, в чем его проблема. Гисборн абсолютно не верил в существование дружбы. То есть совершенно, он не знал, каково это, когда ты не оглядываешься назад, будучи твердо уверен, что твоя спина надежно прикрыта верным другом. Поэтому он стал таким, каким стал. И Робину даже было его немного жаль, но не настолько, чтобы раскрывать перед ним душу.
Но он не мог не признать, что находиться у Гисборна стало намного проще, зная, что он в гостях, а не в плену. Раньше это показалось бы невозможным абсурдом, но все было именно так. Теперь пребывание в доме Гисборна больше не отнимало душевные силы, наоборот, ему становилось все лучше и лучше с каждым днем. Гисборн со времени разговора по душам ни разу не сделал ни намека на сложившуюся ситуацию. Наоборот, он даже в каком-то смысле утешал Робина, говоря, что вскоре силы к нему вернутся, и все будет хорошо. Он постоянно был с ним, очевидно, взяв незапланированный отпуск. Сначала Робин решил, что это для того, чтобы сделать его жизнь еще невыносимее. Но, как ни странно, оказался неправ.
Наоборот, Гисборн помогал ему, кормил его, предоставил возможность мыться регулярно, достал ему чистую одежду. И все это без тени снисходительности или брезгливости. Что заставляло Робина чувствовать угрызения совести за то, что творил сам. Но Гисборн сказал ему, чтобы он не смел себя винить, они теперь квиты.
Тем не менее, Робин не собирался оставаться у Гисборна дольше необходимого. Помощник шерифа спас ему жизнь, и он обязательно вернет долг с процентами, но это не повод вот так пускать все на самотек. Все-таки, они враги, несмотря на это неожиданное перемирие. Хоть, особенно послушав его откровения, Робин стал относиться к Гисборну значительно лучше, сути это не меняло: они все равно по разные стороны баррикад.
Конечно, если бы он раньше знал, что, по - сути, помощник шерифа не так уж и плох, их отношения могли бы сложиться иначе, но вышло, как вышло. И Робин вовсе не был уверен, что, убедившись, что он в порядке, Гисборн не сдаст его шерифу. Разумеется, это нелогично, но когда это Гисборн действовал согласно логике?
Так что ясно было одно: необходимо немедленно сматываться и отправляться на поиски друзей. Такая возможность представилась, когда Гисборн через месяц, убедившись, что его гость поправляется, уехал к шерифу, пообещав приезжать так часто, как только сможет и, взяв обещание, что он не уйдет.
Робину казалось неправильным нарушить данное слово, но пришлось. И вообще: они же с Гисборном не друзья, чтобы так трепетно относиться к его реакции. Тем не менее, Робину казалось, что он поступает неправильно, но он не доверял гостеприимному хозяину, так что после недолгих душевных метаний на побег все же решился.
Но уйти немедленно не вышло, так как не было достаточно сил. Робин знал, что в случае, если поймает его, Гисборн снова посадит его в подвал. А провести неопределенное количество времени в сыром каменном мешке на стоге сена нашему герою вовсе не улыбалось. Так что он смог покинуть жилище Гисборна только под конец недели. Конечно, это тоже было связано с риском: он мог столкнуться с Гаем, возвращающимся из Ноттингема. Но навряд ли после месячного отсутствия шериф отпустит его так быстро. В любом случае, это был разумный риск, на который Робин решился пойти.

Как и предполагал Гай, встреча с начальником вышла вовсе не радостной, хоть для шерифа ноттингемского и долгожданной. Ядом, которым были пропитаны слова де Рено, можно было насмерть отравить население целого города. Тем не менее, выслушивать подобное от непосредственного начальника для Гая было не впервой, так что он твердо решил продержаться.
И у него получилось выслушать все замечания начальства с абсолютно каменным выражением лица. Но это еще не самое странное. Поразило Гая то, что для сохранения душевного равновесия он думал вовсе не о жарких ночах с Ларой, не о себе любимом, он вспоминал их вечерние посиделки с Локсли.
У них сложилась привычка по вечерам сидеть в гостиной с кувшином хорошего вина и разговаривать.
Началось это где-то через неделю после их с Робином разговора по душам. Гай все не мог внушить своему гостю, что он именно гость, а не пленник, и это очень напрягало. А Локсли становился с каждым днем все мрачнее, несмотря на все старания Гая облегчить ему жизнь. Такое положение вещей угнетало, и он уже не знал, что и делать.
А в тот вечер у Робина настроение было особенно мрачное. С утра он весь был на взводе, и, казалось, вот-вот сорвется. Гай не хотел повторения происшествия в подвале недельной давности, но понимал, что все опять идет к истерике. Естественно, дело совсем не в слабости характера Локсли, что-что, а это за лесным разбойником точно не водилось. Но Гай был убежден, что сам в подобном положении продержался бы гораздо меньше, ведь это ужасно, когда чувствуешь себя ни на что не годным калекой. К тому же он осознавал, что у Локсли нет причин верить, что все вернется на круги своя, что он станет таким, как прежде. Действительно, он бы лесному разбойнику не поверил, так с чего бы этому разбойнику верить помощнику шерифа?
Все неуклонно шло к срыву, а Гай лихорадочно перебирал в уме варианты, как бы этому помешать. Он даже вывел Робина на прогулку по окрестностям, рискуя нарваться на кого-нибудь из окружения, собственного или шерифа. Но все обошлось.
Однако это помогло ненадолго, видимо, настроение у шервудского вора было уж совсем паршивое. Вечером он без спроса зашел в гостиную Гая и уселся в кресло. Если у Гисборна и были возражения, все они выветрились из головы при виде наимрачнейшего выражения лица Робина. Он молча порылся в своем погребе и нашел там кувшин хорошего вина, налив себе и гостю.
Робин был крайне удивлен, но по-прежнему подавлен. И Гай неожиданно сам для себя стал рассказывать о том, о чем никому не решался поведать, - о своем наемничьем прошлом. Было сложно держать это в себе, тем более что многое из того, что он с напарниками творили в те безумные времена, резко осудили бы в Ноттингеме. А Локсли слушал без малейшего намека на неприятие или презрение, с живым интересом, даже забыл про свою хандру, чего Гай и добивался.
Вскоре такие посиделки вошли в привычку, а спустя несколько дней Робин стал расспрашивать о подробностях. И по тону вопросов Гай понял, что он вовсе не осуждает его, а наоборот, хочет понять. Он отвечал с удовольствием, и вскоре осознал, что ему такие посиделки необходимы так же, как Локсли.
Но все-таки гость не доверял ему, он ни словом не обмолвился о себе. Оно и понятно, сейчас именно Локсли в зависимом положении, естественно, что ему не хочется довериться тому, кто явно имеет преимущество. Тем не менее, Гисборну было обидно. Ведь он действительно не желал Локсли зла.
И это возвращало его к мысли, что они будут делать, когда Робин поправится. Как ни крути, они по разные стороны баррикад. Тем не менее, Гай знал совершенно точно, что не выдаст Робина шерифу. Не для того он сейчас с ним возится.
А для чего? Чтобы один из них убил другого в честном бою? Теперь и такой вариант не устраивал Гая. И что тогда? Глупо думать, что они смогут стать соратниками или даже просто нормально общаться.
Гай был уверен, что Робин его ненавидит, и, когда к нему вернутся силы, захочет отомстить. Почему-то это было неприятно.

За всеми этими размышлениями Гай вовсе не обращал внимания на нападки шерифа. И вообще вся неделя прошла как в тумане – он все думал о сложившейся ситуации, но ничего не мог надумать…
Выбивать у де Рено выходной пришлось долго и упорно, но Гай не сдавался, и в конце концов получил свой приз в виде двух дней отдыха. Хотел заехать сначала к Ларе, но не смог отделаться от тревожного предчувствия. В конце концов, к Локсли вернулись еще не все силы, и мало ли что может случиться…
Мало ли что действительно случилось - Гай чуть не завыл от злости, когда понял, что Локсли удрал. Забрал его трофей – лук – и сделал ноги.
Это было обидно: после всего, что он для него сделал… а собственно, что он сделал? Постоянно издевался на протяжении двух месяцев. Тем не менее, Гай был очень зол. Он даже не представлял себе, что сделает с Локсли, если найдет. И хорошо, если найдет он, а не его солдаты или шериф собственной персоной.
Гай поймал себя на мысли, что беспокоится за этого безмозглого разбойника. Если бы кто ему три месяца назад сообщил, что он будет волноваться за Робина Локсли – прибил бы на месте шутника. А вот как оно обернулось.
Тем не менее, действовать надо было быстро. Гай вскочил на своего верного коня и помчался в шервудский лес, не без основания предполагая, что Локсли именно туда отправился.
Что-то было не так, кругом опасность. А интуиция сэра Гая никогда не подводила…и он еле успел уклониться от метательного ножа. Тем не менее, нож весьма ощутимо задел руку, и Гай упал на землю.
А когда поднял голову, увидел перед собой настоящих бандитов. Не шервудских, а тех, кто не делал различий между богатыми и бедными, совершенно беспринципных и жестоких, убивающих всех на своем пути от мала до велика. И Гай понял, что на этот раз ему точно конец. Осталось только надеяться, что Локсли им не попался. Гай даже не успел поразиться нежданной мысли, как у его горла оказался острый клинок одного из троих бандитов.

Робин шел по лесу, на свободе, с луком за спиной… Ему было хорошо. Но, как ни странно, его не оставляли угрызения совести. Гисборн так много сделал для него, а он вот так ушел, не смотря на данное обещание. Хотя само понятие обещание, данного Гисборну, весьма условно. Вот Робин вовсе не был уверен, что, находясь на его месте, помощник шерифа свое обещание бы сдержал. Тем не менее, на душе было паршиво, он ведь даже не поблагодарил Гисборна за все, что тот для него сделал, особенно в последний месяц. Да и за спасение жизни, независимо от мотивов.
А к побегу подтолкнуло, в частности, как раз не знание мотивов Гисборна, ведь кто поручится, что в планах норманна нет сдать его. А если тот ждет момента, когда к Робину вернутся силы, им придется драться, чего совершенно не хотелось.
Вовсе не потому, что Робин трусил. Если Гисборн действительно даст ему полностью отойти, еще неизвестно, на чьей стороне окажется перевес, вполне возможно, что и на его. Но все равно, одному из них придется совсем несладко, а этого не хотелось. Но не может же помощник шерифа просто так отпустить разбойника! Это даже не смешно.
А в данном случае Робин просто ушел, надеясь, что они с Гисборном, по крайней мере, в ближайшее время, больше не столкнутся. Это показалось единственным приемлемым выходом из сложившейся ситуации. Расслышав подозрительный шум, Робин остановился и оглянулся. Шум доносился чуть в отдалении, и можно было просто пройти мимо. Но даже с не полностью восстановившимися силами, Робин не смог так поступить, вдруг кому-то нужна помощь. В тот момент он совсем не думал, что помощник из него тот еще – просто побежал на звук.
И увидел Гисборна одного против нескольких вооруженных разбойников. Помощник шерифа был ранен, и преимущество явно было не на его стороне, но он не просил пощады, смело глядя бандитам в глаза. И Робин вдруг понял, что просто не сможет пройти мимо, не смотря ни на что. Да, отношения их были достаточно сложными, но оставить Гисборна умирать он не может… и не станет.
Робин знал, что, возможно, совершает ошибку, ведь у него не настолько уж много сил, чтобы их вот так растрачивать. С другой стороны, разве это пустая трата сил – помочь товарищу. Стоп. Какой это Гисборн товарищ вольному стрелку? Тут Робин резко себя оборвал, думать было совершенно некогда. Он направил лук на бандитов, и выстрелил, лишь на долю секунды опередив взмах ножа у горла помощника шерифа.
Потом он еще двумя точными выстрелами уложил так и не успевших ничего понять остальных бандитов и хотел уйти…но не смог. Гисборн лежал на земле в полубессознательном состоянии, очевидно, потеряв много крови. И Робин решил, что оставить его там одного означает подвергнуть смертельной опасности, мало ли какие еще бандиты шастают по лесу. Поэтому, хоть и понимал, что ставит крест на своей свободе, решил довести его до дома.
Они шли медленно, покачиваясь. Гисборн явно плохо воспринимал действительность, а Робин чувствовал, что силы на исходе. Но он не давал отчаянию поглотить себя, ведь если начнет упиваться жалостью к себе, не сможет помочь Гисборну. Вот так – теперь не сорваться помогает необходимость помочь бывшему врагу. Бывшему? Да, именно. Теперь Робин был в этом абсолютно уверен, хоть и считал, что его еще ждет наказание за побег. Не может же, в самом деле, Гисборн оставить это просто так.
Тем не менее, даже доведя Гисборна до дома, Робин не смог его оставить просто так. Вместо того чтобы постараться уйти как можно дальше, он принялся перевязывать раны помощника шерифа, стараясь не смотреть на его крайне удивленное лицо. Конечно, не каждый день враг спасает тебе жизнь. Сам Робин Гисборна теперь врагом не считает, но насчет него уверен не был.
А потом Робин почувствовал, как плохо становится уже ему самому. Он начал падать, но Гисборн подхватил и куда-то повел. И Робин с ужасом услышал собственный умоляющий голос: «Нет, только не в подвал». Потом прозвучал успокаивающий голос Гая: «Успокойся, мы идем не туда». А потом Робин отключился.


Глава 4

Глава 4. Потепление

Вместе с сознанием возвращалось давно надоевшее ощущение бессилия, от которого хотелось выть. Только вернувшиеся силы вновь утрачены, и неизвестно, насколько в этот раз.
Вместе с этим ощущением было и другое, гораздо более приятное – ощущение комфорта. Удивительно, но чувство было такое, словно он находится не в обычной комнате, а в невероятно шикарных покоях. По крайней мере, перина была необычайно мягкая, да и подушка с одеялом ей не уступали.
Открыть глаза удалось не сразу, а поверить в увиденное и вовсе казалось невероятным. Он находился в удивительно уютной и светлой комнате, никогда в таких не бывал. Гисборна не было видно, и это казалось странным. Робин настолько привык к тому, что бывший враг во всем ему помогает, что поймал себя на мысли, что весьма странно, что тот не пришел, зная, что ему нужна помощь.
Такая мысль раньше показалась бы вершиной абсурда, но сейчас Робин ни на секунду не сомневался в ее правдоподобности.
А потом он вдруг вспомнил все обстоятельства неудавшегося побега и осознал, что, вероятно, помощь как раз нужна Гаю. Робин решил проверить, как он, и поднялся было с кровати, как вдруг услышал сердитый голос: «Не вздумай вставать, ты еще очень слаб!» - на пороге стоял Гисборн собственной персоной.
Ну все, сейчас начнется… Тем не менее, Гисборн относительно спокойно, видимо, сдерживаясь из последних сил, накормил Робина и дал ему воды. А потом, убедившись, что с ним все в порядке, стал ему выговаривать:
- Локсли, ты что, рехнулся? Выйти одному в таком состоянии из дома и побрести в твой любимый Шервудский лес – надо же было додуматься! А если бы на тебя, дурака, наткнулись патрули? Или эти разбойники? Я уж не говорю о том, что ты мне обещал. Конечно, слово, данное врагу, ничего не значит.
Гисборн говорил все тише, и Робин вдруг понял, что именно это его и задевает: то, что он не сдержал данное ему обещание. Он раньше и представить не мог, что этим так обидит его. Не мог же помощник шерифа ожидать, что его враг сдержит данное ему слово… Или он тоже больше не считает его врагом? Робин не успел додумать мысль, как из него вырвались слова:
- Гисборн, прости. Я не должен был нарушать слово.
Гай посмотрел на Робина такими глазами, словно призрака увидел, и переспросил:
- Что?
- Ты слышал. Я знаю, что отвратительно поступил. И кстати, вроде я нахожусь не в подвале. Ты же говорил, что при попытке побега…
- Локсли, ну почему тебе все надо разжевывать? Неужели и так не ясно, ну не мог я так поступить, только не после того, как ты спас мне жизнь.
- Ты тоже спас мне жизнь.
- Но это совсем другое.
Робин пожал плечами. Спорить не хотелось, хоть и удивительно, что Гисборн почувствовал разницу. Некоторое время помолчали, потом Гисборн спросил:
- Почему ты вернулся? Мог же уйти.
- Не мог. Если бы я ушел, эти подонки тебя бы прикончили.
-Ой, можно подумать, тебя это заботит!
- Не поверишь, Гисборн. Да.
- Знаешь, если бы ты хоть немного верил мне, не поперся бы в этот лес не полностью окрепшим. Поэтому говорю сразу: сдавать тебя шерифу я не намерен.
- И как ты поступишь?
- Ты сам решишь, что делать, когда полностью восстановишься. Я бы посоветовал тебе уехать из Англии, но вряд ли ты прислушаешься к моим советам.
- Дело не в этом, просто Шервуд – мой дом.
- В любом случае, я не намерен тебе мешать.
- Я тебе верю.
Гисборн после этой фразы выглядел удивленным и слегка ошарашенным, хотел что-то сказать, но в результате молча развернулся и вышел. А Робин с удивлением ощутил, что действительно ему верит.
Через некоторое время он достаточно пришел в себя, чтобы выходить из комнаты, и обнаружил, что находится на этаже, где и покои Гисборна. На вопрос, почему переместил его сюда, Гисборн ответил, что несправедливо им быть в разных условиях, он же ему гость, а не пленник. Робин уже даже не удивился, что Гисборн их уравнял.
Но Локсли все чаще замечал, что Гай с каждым днем становится все мрачнее. И испытывал угрызения совести: Гисборн помогает ему, старается поднять ему настроение, а у него у самого наверняка полно проблем. Да и шериф за долгое отсутствие по голове не погладит. Но Гисборн отчего-то не спешил в Ноттингем. Он по-прежнему рассказывал Робину свои истории, и это натолкнуло шервудского стрелка на мысль, как поднять ему настроение. Тем же самым способом, каким Гисборн недавно вывел из депрессии его самого.

Гай чувствовал, что вот-вот сорвется. Все было настолько паршиво, что не высказать словами. Прежде всего, это неожиданное нападение и спасение бывшим врагом, что вновь перевернуло его уютный мирок и поставило все с ног на голову.
Гай прекрасно помнил, как подумал, что это конец, осознав остро наточенный клинок у самого своего горла. Он плохо соображал, очевидно, из-за потери крови, но прекрасно расслышал свист стрел. Он сразу догадался, что произошло, хоть и не сразу в это поверил. Ну не мог сбежавший Локсли вернуться и подвергнуть себя опасности только ради спасения врага. Как оказалось, мог.
Но сил удивляться не было, даже когда Гай почувствовал, что вместо того, чтобы уйти как можно скорее, Локсли тащит его домой. Это было настолько невероятно, что даже не верилось. Хотя, если вдуматься, его решение спасти Робину жизнь, принятое три месяца назад, было столь же невероятным.
Добрались с горем пополам, его шатало, и у Робина кончались силы. Гай чувствовал, что для его бывшего врага такое напряжение сил может плохо кончиться и пробовал идти сам, но получалось, скажем прямо, не очень. Так что пришлось позволить довести себя. А потом Локсли, вместо того, чтобы попробовать уйти, начал делать ему перевязку, аккуратно, стараясь не причинить лишней боли. Это было настолько невероятно, что просто не укладывалось в голове.
После перевязки Гаю стало значительно лучше, зато Робин начал падать, видимо, подчистую истратив лимит сил, Гай еле успел его подхватить, забыв про боль в руке. Он испугался, увидев очень бледное лицо Локсли, и очень удивился, услышав шепот: «Нет, только не в подвал». В ответ он произнес что-то успокоительное, и Робин отключился, а Гай не мог поверить, что Локсли и правда считает его такой сволочью. И правда думает, что он способен запереть в подвале человека, только что спасшего ему жизнь, зная о том, что это может иметь для него весьма печальные последствия.
А он не мог. Более того, он даже не смог вернуть Локсли в комнату для не очень важных гостей, потому что внезапно он стал именно очень важным гостем, единственным за всю жизнь Гая, кто спас его, не задумываясь о последствиях, без малейшей выгоды для себя. Более того, считая, что сделает этим себе гораздо хуже. Гай неожиданно подумал, что хотел бы иметь такого друга, впрочем, быстро отогнав от себя такие мысли: это не для него. Тем не менее, Робина он поместил именно в комнату для друзей, надеясь, что он этого не поймет. Гай даже не хотел представлять, как скривится лесной разбойник при малейшем упоминании о возможности дружбы с помощником шерифа.
Тем не менее, он осторожно устроил Локсли в комнате и отправился в свою. Слабость не покидала его, о том, чтобы вернуться в Ноттингем и речи быть не могло. Хорошо бы добраться до Лары, она наверняка сможет помочь, но Гай отмел подобные мысли, так как она, хоть у них и роман, девушка весьма честолюбивая. Неизвестно, что предпримет, узнав, что у него гостит сам Робин Гуд.
Так что справляться пришлось самому, не в первый раз. Пока отлеживался, пытаясь прийти в себя, Гай понял одну вещь – почему Локсли сбежал, нарушив слово. Да он просто решил, что его выдадут шерифу, как только он поправится. Абсурд, конечно, но не менее абсурдно предполагать, что обязанный тебе жизнью человек запрет тебя в подвале.
И у Локсли, разумеется, нет ни малейшего основания ему доверять. Так что, вероятнее всего, он даже не уверен, что не останется калекой на всю жизнь. Это его ошибка, надо будет еще раз попытаться все объяснить, хоть и глупо надеяться, что он поверит.
Тем больше было удивление Гая, когда через пару дней очнувшийся Локсли попросил у него прощения и сообщил, что верит ему. Локсли ему верит! Как ни странно, это было очень приятно.
Невыносимо медленно тянулись однообразные дни, настроение Гая с каждым днем становилось все хуже. И правда, с чего бы взяться оптимизму? Он хреново себя чувствует, находится в компании с человеком, относящемся к нему крайне враждебно и не имеет ни малейшего желания возвращаться на службу шерифу.
Действительно, после всего произошедшего в последнее время Гаю меньше всего хотелось продолжать служить шерифу Ноттингема, человеку без совести, принципов и морали. Раньше бы подобные мысли показались Гаю донельзя глупыми, но Локсли сумел в корне изменить его взгляды на жизнь. И теперь рыцарь оказался на распутье, что делать -неизвестно и помочь некому.
Так что он сдерживался из последних сил, стараясь не сорваться на Локсли, который, хоть и был косвенно виноват в его проблемах, такого не заслужил. Что касается гостя, он разрешил ему свободно передвигаться по дому, и пока тот этим правом не злоупотреблял, что Гай очень ценил. Их вечерние посиделки по-прежнему продолжались, но Гай вел их с гораздо меньшим энтузиазмом. Он чувствовал, что его будто лишили почвы под ногами, а когда тебе самому помочь некому, нелегко помогать другим, но Гай старался из последних сил.
Но однажды эти последние силы все-таки кончились. Он чувствовал, что больше не может, а Локсли, как обычно, уселся в гостиной и налил себе и Гаю вина. Он чуть было не сорвался, но сдержался. До крови закусив губу. Говорить ничего не хотелось, а встревоженный взгляд Локсли и вовсе выбивал из колеи.
Гай уже хотел было пойти спать, раз толку от него все равно никакого, как Робин неожиданно заговорил. Он просто рассказывал историю из собственной жизни, но Гаю внезапно стало значительно легче, будто с плеч упал тяжкий груз. Значит, он ошибся, и Локсли не считает его своим врагом, ведь в противном случае он ни за что не стал бы пытаться помочь.
Некоторое время Гай просто слушал, в потом заметил, как тревоги отходят на второй план. В дальнейшем они стали рассказывать по очереди, все больше и больше понимая, что не такие уж они и разные, как может показаться на первый взгляд. Да, они сакс и норманн, разбойник и помощник шерифа, но это все вызвано, прежде всего, обстоятельствами, внешними причинами. И Гай не сомневался, что они могли бы быть друзьями, если бы не обстоятельства. Так уж сложилось, что дружба не его стезя, но он был решительно настроен помочь человеку, доказавшему, что она действительно существует.

Робин поправлялся быстро, с каждым днем чувствуя себя все лучше и лучше. И, конечно, становилось значительно легче от внезапного потепления отношений между ним и Гисборном.
Такое ранее казалось абсолютно невозможным, но теперь их отношения стали теплыми и почти дружескими. Они делились опытом и впечатлениями, рассказывали друг другу занимательные истории. Робин, несмотря на протесты Гая, делал ему перевязки, вполне успешно, за этим занятием даже не замечая, как стремительно поправляется сам. Да, он всегда знал, что когда помогаешь другу, о себе не думаешь. Но Гисборн?
В глубине души Робин понимал, что Гисборн ему давно друг, но отчаянно не хотел в этом себе признаваться. Это же неслыханно – дружба между разбойником и правой рукой шерифа. Хотя к обоим этим званиям с некоторых пор можно прибавить «бывший». Робин сомневался, что сможет вернуться к прежнему ремеслу, да и Гай сообщил, что не хочет больше служить де Рено.
Так что жизнь текла вполне себе нормально. Робин имел право бродить, где хочет, в разумных пределах, конечно. Гай уходил к своей девушке Ларе, потом возвращался, и они устраивали посиделки за бокалом хорошего вина. Такое размеренное течение обоих устраивало, но оба понимали, что долго так продолжаться не сможет. И конец все-таки настал.
Гай пришел измотанный и нервный, Робин, естественно, спросил, в чем дело. Тот молча налил себе вина, а потом протянул:
- Лара сказала, что меня разыскивает шериф.
- Так в чем проблема? Передай записку, что ты больше на него не работаешь.
- Так дела не делаются, Локсли. Я должен приехать сам, иначе…
- Иначе что?
- Де Рено собирается сам наведаться сюда. Представляешь, что будет, если он тебя здесь застанет?
- Я могу уйти в Шервуд.
- Ни в коем случае. Шериф собирает солдат в рейд по лесу. Хочет выловить твоих дружков. Ходят слухи, что там опять неспокойно.
- Тогда тем более! Вдруг я их встречу.
- Это опасно!
- Я отсиживаться здесь не собираюсь!
- Локсли, давай так: я обещаю сделать все возможное, чтобы рейд не увенчался успехом, а ты сидишь здесь и не высовываешься. Или ты мне не веришь?
- Верю, но что, если попадешься ты сам? Мои ребята тоже не промах.
- Думаю, я не тот человек, о котором ты будешь сожалеть.
Гисборн направился к выходу, а Робин стоял, закусив губу. Хотелось сказать, что он не прав, что он считает его своим другом. Но снова что-то мешало.
К тому же Робин вспомнил, что знает одну тайну, которую не успел рассказать друзьям. В лесу есть потайная тропа, откуда можно уйти совершенно незаметно. Рассказать Гаю? Но что, если он использует это против его ребят? Но он же обещал. Робин долго мучился, и, наконец, решился. Когда Гай уже почти вышел из дома, он крикнул ему: «Постой!». А когда тот удивленно обернулся, рассказал, как, если что, он сможет спастись. Гисборн был поражен, но спрашивать о причинах было некогда. Он молча кивнул и вышел.
А Робин подумал, что, как бы то ни было, свой выбор он сделал.


Глава 5

Глава 5. Рейд в Шервудский лес

До самого Ноттингема Гай никак не мог избавиться от состояния глубокой задумчивости. Он ожидал от Локсли чего угодно, но только не такого. Это доверие, чувство, которое Гай никогда не испытывал. За всю его жизнь он никому не доверял и ему не доверял никто. А лесной разбойник, не так давно бывший его злейшим врагом, вот так запросто рассказывает тайну, которая может стоить жизни его друзьям.
Но не будет. Гай знал, что никогда в жизни, даже под пытками, не расскажет про тайную тропу. Просто потому, что впервые ему поверили просто так, без условий и оговорок. И это возвращало к тому, каковы их с Робином отношения. Бессмысленно скрывать от себя, что он хотел бы видеть Локсли другом, но возможно ли это? К сожалению, Гай был вынужден признать, что это где-то за гранью фантастики. Тем не менее, он был убежден, что сохранить приятельские отношения им будет не так уж и сложно.
С такими мыслями Гай въехал в Ноттингем и по закону подлости сразу же нарвался на разъяренного шерифа.
Да, много всего наслушался о себе Гай в тот день. За всеми мыслями о возможности, а точнее невозможности, дружбы с Локсли, он как-то запамятовал о необходимости придумывать себе оправдание, так что пришлось импровизировать.
Так что Гай стоял перед де Рено, смотрел тому в глаза и вдохновенно описывал то, как спасал от разбойников юную прекрасную леди и потом выхаживал ее.
Это было бы смешно, если бы от того, поверит ли шериф, не зависела жизнь Локсли. Гисборн поймал себя на мысли, что еще хорошо, что Робин не слышит про юную прекрасную леди, ведь если провести определенную параллель… Да, он бы его точно прибил.
Как ни странно, шериф поверил. О любви Гая к слабому полу давно ходили легенды, а рассказывал он так красочно, что некоторых нестыковок де Рено не заметил. По правде, Гай просто пересказывал, поменяв, разумеется, имена главных героев, поведанную Робином историю.
В общем, шериф признал причину уважительной и выдал помощнику задание – поехать в рейд по лесу, где, по слухам, объявился новый Робин Гуд. В задачи Гая вменялось найти человека, посмевшего вновь мутить воду в Шервудском лесу, и отловить людей, бывших подельниками Робина из Локсли.
Гисборн понял, что, пока носился с Робином, многое пропустил. Кто же этот человек, посмевший объявить себя Робин Гудом? И как к нему отнеслись остальные разбойники?
Гай был намерен это выяснить, для чего необходимо отправиться в рейд. Кроме того, он обещал Робину, что не даст в обиду его друзей. И, конечно, сдержит свое слово. Ведь слово рыцаря – то, на чем держится мир.
Уже при въезде в Шервудский лес Гая кольнуло неприятное предчувствие, что добром эта затея не кончится.
А предчувствие его редко обманывало, хоть и порой запаздывало. Так что он ничего не успел предпринять, как его солдат, да и его самого скрутили появившиеся из ниоткуда лесные разбойники.
Пока его связывали и куда-то вели, Гай ругал себя, на чем свет стоит. Это ж надо было так глупо попасться! Сам виноват, взял мало людей, не рассчитывал на такой прием. А туда же, убеждал Робина, что поможет его людям. Самому бы ему кто помог. Мимоходом посетила мысль: за кого сейчас Локсли переживет больше, за него или за своих разбойников. Но Гай даже покачал головой, поразившись ее нелепости. Странно даже предположить, что вольный стрелок станет волноваться за помощника шерифа. Да и его что-то чересчур волнует эта тема.
Додумать мысль Гаю не дали – его ждало очередное потрясение. Помощник шерифа за свою службу привык ко многим неожиданностям, но все же увидеть во главе разбойничьей шайки своего брата Роберта Хантингтона было как-то слишком.
Именно то, что он оказался родным сыном графа Хантингтона, и заставило Гая уйти из дома в неизвестность, стать наемником, потерять веру в справедливость этого мира. И теперь перед ним, ухмыляясь, стоял законнорожденный наследник его отца, который по каким-то неведомым причинам предпочел спокойной жизни сына графа нелегальное существование главаря шервудских разбойников.
Роберт Хантингтон, ухмыляясь, сообщил, что солдат Гисборна отпустят, им всем завязали глаза, так что выдать место положения лагеря они все равно не смогут. Что же касается самого Гисборна, его повесят на дубу рано утром. Пока же он приказал поместить Гая в глубокую земляную яму. Гай набрал в грудь воздуха, чтобы сообщить Роберту, что они братья… и промолчал. Просто вдруг понял, что ни за что не скажет, даже если от этого напрямую зависит его жизнь.
Конвоировать Гая поручили Скарлетту, так что к моменту прибытия пара ребер у него точно была сломана. Тем не менее, он понимал, что это не самое страшное, что может случиться. Он в лесу в плену у разбойников, надежды на спасение нет… Или все-таки есть?
Гай не поверил своим глазам, но все верно – его привели именно в ту яму, о которой рассказывал Локсли, обрисовывая путь безопасного выхода. Из этой ямы путь ведет прямо в Ноттингем. Конечно, можно было бы попасть таким образом с солдатами в Шервуд из Ноттингема, застав разбойников врасплох, но Гай не смог предать того, кого уже почти считал другом. И вот теперь появился вполне реальный шанс спастись. Яма находилась рядом с лагерем, и Гай решил сбежать ночью, а пока послушать, чем живут лесные разбойники и какое место Роберт занимает в их жизни.
Услышанное поразило Гая до глубины души. Он никогда бы не поверил, что место такого человека, как Робин Локсли – искреннего, честного, готового отдать жизнь ради дружбы – может так просто кто-либо занять, тем более, графский сынок. А Роберт, очевидно, сумел отвоевать не только место Робина в руководстве шайкой, но и сердце его возлюбленной – леди Марион.
Почему-то Гаю стало обидно за Робина. Да, раньше он бы вдоволь поиздевался над ним, как же идеалы дружбы лесного разбойника разбились, словно стекло. Но теперь он вовсе не считал идеалы Робина глупыми, как раньше. Более того, несмотря на то, чему стал свидетелем, сам поверил в них. И очень не хотелось рассказывать об этом Локсли, причинять ему боль. Однако думать об этом было совершенно некогда – стемнело, и настала пора делать ноги.

Появился в Ноттингеме Гай чуть ли не раньше своих солдат. Весь вопрос был в том, как в свете сложившихся обстоятельств, не сдав Робина, объяснить это де Рено. Но и тут он справился. Правда, сам Гай плохо запомнил, что такого наплел шерифу, но результат превзошел все ожидания – его отпустили домой на неделю.
Это было как нельзя кстати, потому что к нему со дня на день должны были вернуться слуги.
Так как дом у Гая был не большой, прислуживала ему одна семья. Он отпустил их навестить родственников, рассчитывал, что надолго Робин у него не задержится, а вон оно как обернулось…
Тем не менее, Гисборн не считал возвращение прислуги такой уж большой проблемой, будучи убежденным, что они-то точно будут молчать. Он не такой уж плохой хозяин, чтобы его сдавать. Во всяком случае, уж лучше шерифа.
Единственной большой проблемой, которую Гай все обдумывал по дороге домой, было то, как поступить с полученными сведениями о том, как быстро все, включая леди Марион, забыли Локсли. Гай прокручивал в голове все варианты, и ни один его не устраивал.
Если рассказать Робину правду, это его очень сильно ранит, чего Гаю абсолютно не хотелось. Кроме того, трезвостью рассудка Робин никогда не отличался, так что он наверняка отправится немедленно в Шервуд правду искать да права качать, и ни к чему хорошему это не приведет.
А если не сказать, Локсли все равно узнает и будет его ненавидеть за сокрытие такой важной информации. А этого очень не хотелось.
Так что куда ни кинь, всюду клин. Тем не менее, Гай решил ничего не рассказывать. Просто не мог смотреть в глаза Робину и говорить о том, что его друзья предали его.
Когда Гай приехал домой, на пороге его встретил взволнованный Робин. На вопрос, что же случилось, он ответил какую-то чушь о том, что в лесу никого не нашли. Конечно, Робин ему не поверил, но это был единственный выход, который Гай посчитал правильным. А на следующий день прибыли слуги. Гай провел с ними воспитательную беседу и окончательно убедился в том, что сдавать его и Робина они не собираются.
Тем не менее, дела не только не наладились, а все стало и вовсе плохо. Гай ходил хмурым и раздражительным, так как понимал, что должен рассказать Локсли правду, он имеет право знать…но не мог. Он даже думал, как бы смягчить удар и сделать так, чтобы Робин не подумал, что над ним издеваются. Но выхода видно не было.
А меж тем раздражение накапливалось. Сам Робин, безусловно, чувствовал, что Гай от него скрывает что-то важное, смотрел на него волком. Их вечерние посиделки прекратились, каждый был настолько напряжен, что стало как-то не до них. Напряжение росло с каждым днем, и только ждало момента, чтобы выплеснуться в крупную ссору.

Робин весь извелся, пока ждал Гая с задания шерифа. Он даже не мог с уверенностью сказать, за кого больше переживает – за своих лесных друзей или Гая, что раньше показалось бы полнейшим бредом.
А теперь это вовсе не было невероятным, ведь Гай обещал помочь друзьям Робина, а вот если попадется к ним сам, пощады ему не будет. Поэтому Робин весь извелся, и пойти искать Гая не давало только данное ему слово. В прошлый раз он поступил неправильно, хоть в результате и спас Гисборна. Тем не менее, то, что данное слово нарушать нельзя, - неоспоримый факт.
Итак, Робин еле дождался Гая, и сразу выбежал его встретить и расспросить. Выглядел приятель, прямо скажем, не очень – весь в грязи, избитый и очень измученный. Естественно, Робин сразу спросил, в чем дело и был крайне удивлен, услышав в ответ, что ничего особенного. Конечно, как смеет разбойник надеяться на то, что сам помощник шерифа снизойдет до разговора с ним… Но после всех их совместных посиделок и откровений, после обещания Гая Робин считал себя вправе рассчитывать на откровенность.
Тем не менее, качать права он не стал, слишком уж Гай выглядел измученным и усталым. К тому же Робин надеялся, что он сам все расскажет, когда отдохнет и придет в себя.
Но и на следующий день Гисборн по-прежнему не был расположен к откровениям.
К тому же пришли слуги Гая, и он перед ними стал ходить павлином и корчить из себя Великого Господина, что уж никак не могло добавить доверительности их с Робином отношениям.
Робин вспомнил, как однажды за вечерними посиделками он спросил Гая, почему у него нет слуг. А тот ответил, что, как у каждого уважающего себя рыцаря, слуги у него, разумеется, есть. Просто он их отпустил на свадьбу к дальним родственников, откуда они вскоре должны прийти. Слуг было немного – всего одна семья, хоть и большая, но Гаю хватало.
Робин вздохнул: он очень скучал по их с Гаем вечерним посиделкам, но теперь это казалось невозможным.
Так что все день ото дня становилось хуже и хуже, Робина посещали все более мрачные мысли о том, что он здесь, а что с друзьями, неизвестно. Если Гисборн не рассказывает, то, скорее всего, что-то нехорошее.
Итак, время шло, оба наших героя находились на взводе, все более и более накручивая себя. И было достаточно всего одной маленькой искры, чтобы из огоньков непонимания снова разгорелся костер вражды.


Глава 6

Глава 6. К чему ведет недопонимание

Гай стоял в гостиной добротного деревенского дома и слушал очередную истерику Лары, что его уже достало. За последние месяцы рыцарю порядком надоела эта «старая песня о главном».
Гай понимал, что Лара видит его самое лучшее раз в неделю, и что у нее есть основания злиться, но подобные умные мысли начисто вылетали из головы, когда она начинала очередную тираду:
- Я думала, что что-то для тебя значу. Нет, конечно, о свадьбе и не помышляла – кто ты и кто я. Но рассчитывала на хотя бы уважительное отношение, а ты относишься ко мне как к игрушке!
- Лара…
- Нет, я не договорила. Скажи, кто она, та, с кем ты проводишь все остальные ночи?
- Не говори ерунды, у меня никого нет, - устало выдохнул Гай.
Однако его подруга и не собиралась успокоиться. Она нервно расхаживала по комнате, картинно заламывая руки, и все говорила и говорила:
- Да, я понимаю, ты видный рыцарь, красавец, помощник шерифа, но неужели я настолько неказиста, что одной меня тебе уже не хватает? А ведь ты обещал на мне жениться в самом начале отношений, помнишь?
- Стоп, Лара. Ты сама недавно сказала, что это невозможно.
- Ах, невозможно? А морочить мне голову?
- Все, это мне надоело.
Гаю действительно надоело. С Робином недопонимание, с Ларой конфликт, шериф начинает подозревать… Для одного человека это слишком, и он чувствовал, что скоро сорвется. А так как с женщиной, пусть даже не благородного происхождения, необходимо вести себя прилично, он решил уйти как можно скорее.
Гисборн направился к двери и уже почти вышел, как путь ему решительно перегородила Лара. Девушка, тряхнув гривой густых золотистых волос, посмотрела прямо на него небесно-голубыми глазами и решительно выпалила:
- Пойми, Гай, я тоже человек. Если ты сейчас уйдешь, мы расстанемся навсегда.
Вот, значит, как. В другое время Гай бы подумал, но он смертельно устал, и вовсе не был расположен к ультиматумам. Так что он просто отодвинул Лару в сторону и вышел. Услышав за спиной сдавленные всхлипы, он чуть было не обернулся, но удержался, лишь ускорив шаг. Раз уж жечь мосты, то дотла.

И дома тоже все было кувырком. Робин смотрел волком, и Гай скривился, заметив этот взгляд. Он уже вовсе не был уверен, что им с Локсли удастся сохранить не только приятельские, но и даже нейтральные отношения. Конечно, помощник шерифа и разбойник: и как он раньше хоть на минуту смог предположить, что у них может быть что-то общее…
Гай уже не помнил собственные мысли об искренности и благородстве Робина, ему казалось, что разбойник по-прежнему считает его врагом и просто использует.
Действительно, верить в плохое проще. И Гаю уже казалось, что Локсли и про тропу рассказал, только чтобы спасти своих подельников, опасался, что Гай станет приманкой, и его люди окажутся в руках шерифа.
Шериф… Гай чувствовал себя, по сути, предателем, ведь он за последнее время немало раз ослушался прямых приказов сюзерена. И ради кого? Ради человека, который его терпеть не может?
В общем, как ни пытался Гай себя успокоить, он был на взводе. Шипел на слуг и сдерживался из последних сил, чтобы не врезать как следует Робину. Просто так, для разрядки. Пока сдерживаться получалось, но рыцарь сам понимал, то не надолго.

Робин бродил во дворе дома Гисборна, как вдруг его как гром среди ясного неба поразила страшная догадка: Гай не сам заботился о нем, его заставил шериф. Конечно, с чего бы это Гаю Гисборну, помощнику шерифа и заносчивому норманну, испытывать к разбойнику из Шервудского леса что-либо, отличное от презрения? Тогда, в подземелье, это было истинное лицо сэра Гая. А все остальное лишь игра.
Это было больно, но Робин и не думал останавливаться, продолжая накручивать себя. Через час он уже додумался до того, что Гисборн все это время притворялся, а их совместные вечерние посиделки были фальшью и ложью. Да, ему, наверняка, было тяжело притворяться другом тому, кого презирает. И, скорее всего, он делал это с целью поймать остальных из вольных стрелков Шервуда. Стоило только увидеть, как скривился Гисборн сегодня, посмотрев на него, чтобы осознать, что он ему глубоко неприятен.
Да, он теперь стал предателем, сдал своих друзей. Как он только мог подумать, что Гисборн откажется от такого замечательного шанса заслужить благодарность сюзерена, как поимка самых знаменитых преступников. Он уже думал, что все было подстроено. Считал, что Гисборн действительно оживил его, чтобы поиздеваться, вероятно, с разрешения де Рено.
А потом, когда его друзья сбежали, шериф решил воспользоваться ситуацией. Они знали, что друзей Робин не выдаст и под пытками, и придумали этот коварный план, решив втереться к нему в доверие, чтобы он выложил все сам и абсолютно добровольно. А он повелся как дурак! Это было так больно, что казалось, душа разрывается на части.
Конечно, надо было просто поговорить с Гаем, может, тогда история была бы совершенно другой. Но Робин не хотел говорить. Во-первых, он не был уверен, что сможет сдержаться, если его подозрения полностью подтвердятся. К тому же считал, что с Гисборном больше разговаривать совершенно не о чем. Надо просто уйти как можно быстрее и проникнуть в Ноттингем. Скорее всего, его друзья там.
Робин действительно не хотел ввязываться в ссоры с Гисборном и, наверняка, просто ушел бы, если бы не случайно подслушанный разговор.
Он как раз проходил мимо слуг Гисборна, кухарки Эвелины и горничной Саманты, ее старшей дочери. А они обсуждали новости из Ноттингема. Конечно, в самом городе они не были, но проезжали мимо, и до них дошли слухи.
- Мам, как думаешь, про пойманных разбойников правда?
- Конечно, Саманта. Нам рассказал это весьма уважаемый человек, уж он не стал бы сочинять.
- И их повесят?
- Да, и правильно сделают. Из-за таких как они мирные жители боятся въезжать в Шервудский лес.
- И кто же их поймал?
- Саманта, неужели ты ничего не слышала? Меньше надо было строить глазки сыну уважаемого купца.
- Ну мам…
- Ладно. Это была операция, блестяще спланированная шерифом и его окружением.
- Господин тоже в этом участвовал.
-Прямых сведений об этом нет, но, скорее всего, да, ведь сэр Гисборн ближайший помощник шерифа.
Дальше Робин не слушал, в его сознании не осталось ничего, кроме холодной ярости. Конечно, если бы Локсли подумал, то понял бы, что разговор мог вестись об абсолютно любых разбойниках, вовсе не о его друзьях. Еще он бы заметил, что участие в деле Гая весьма сомнительно. Но он не подумал.
Робин ворвался в гостиную, где сидел мрачный Гисборн, с решительным видом, время на разговоры он тратить не собирался.

Гай, увидев до крайности разозленного Робина, встал, но не успел и слова сказать, как был отброшен к стене мощным ударом кулака.
И случилось то, что, наверное, все равно должно было случиться: вся отрицательная энергия, которую накопили в себе герои, наконец, нашла выход.
Гай быстро встал и крикнул:
- Какого черта, Локсли?
- А то ты сам не знаешь, мерзкий приспешник шерифа?
Когда Гай услышал эти слова, он уже почти ничего не соображал от ярости, перед глазами стояла красная пелена. Он стоял рядом со стеной, на которой находилась небольшая коллекция оружия. Один меч он снял для себя, а второй кинул Локсли с криком:
- Не роюсь в голове у смердов!
Дальнейшее походило на схватку кровных врагов, и если бы кто-то увидел со стороны противников, перемещающихся по гостиной и яростно дерущихся, он никогда не подумал бы, что они совсем недавно вместе пили по вечерам вино и рассуждали о смысле жизни, что они уже готовы были стать друзьями.
Клинки звенели, соприкасаясь. Противники не уступали друг другу ни в ловкости, ни в ярости. Не прекращая драки, они продолжали спорить. Каждый чувствовал боль оттого, что тот, кого почти считал другом, говорит такие жестокие вещи, и отвечал еще большей жестокостью.
- Конечно, куда уж мне до законника из Ноттингема, да ты такой же подлый убийца, как твой обожаемый шериф!
- На себя посмотри, разбойник с большой дороги! Я, по крайней мере, всегда держу свое слово.
- Я держу слово, если оно дано друзьям, а не негодяю!
- Да? И кто же твои друзья? Бесчестные шервудские разбойники?
- Не смей о них так говорить!
- Не тебе мне указывать, о ком и что говорить!
- По крайней мере, они честнее тебя!
- Да неужели, Локсли? Ты так к ним рвался, но, спешу огорчить, опоздал. Место-то уже занято.
- Что?
- Что слышал, Локсли. Ты оказался не таким уж незаменимым! Твои дружки быстренько нашли нового друга и предводителя, а о тебе и не вспоминают!
- Ты врешь!
- Нет. Более того, Локсли, твоя прекрасная леди Мерион тоже довольно быстро утешилась в объятиях нового Робин Гуда.
Это было уже слишком для Робина, и он не заметил, как пропустил довольно сильный удар. Левое плечо обожгло болью, но это было ничто по сравнению с тем, что он испытал, лишь на мгновение представив, что его забыли те, ради кого он готов был отдать свою жизнь без раздумий.
Гисборн застыл на месте, его отрезвил вид крови Робина, к тому же пришло осознание того, что он только что наговорил.
И в следующий момент, словно очнувшись от оцепенения, Локсли быстрым движением выбил меч из руки Гая, приставил свой ему к горлу и…
И понял, что не сможет его убить, не смотря ни на что. Даже если он все время ему лгал, даже если сдал его друзей… Он просто не сможет, и точка.
Робин оттолкнул Гая к стене и стремительно вышел из его дома, взяв с собой только меч и лук. Он пошатывался и не знал, сколько продержится, рука страшно болела. Но одно он знал точно: необходимо выяснить, правду ли говорил Гисборн.
За спиной Робина Гай медленно съехал по стене и закрыл лицо руками. Ему было паршиво как никогда.

Робин шел по деревне вблизи от дома Гисборна и еле сдерживался, чтобы не упасть. Рана была болезненной и отнимала много сил. Но об этом Робин почти не думал, он все вспоминал и вспоминал последнюю фразу Гисборна, заставившую его окончательно потерять контроль.
Если все так, как сказал помощник шерифа, значит он во всем прав, дружба действительно пустой звук, а любви и вовсе не существует. Но в это так не хотелось верить. Это ведь очень больно, когда на осколки разбивается то, чем ты раньше жил и во что искренне верил.
Он хотел только одного: добраться до Шервудского леса, встретить своих друзей и с облегчением понять, что то, что наговорил ему Гисборн - гнусная ложь. Но внутренний голос упрямо твердил, что все это правда, от чего становилось еще более паршиво. И когда уже наступил предел силам Робина, он понял, что хуже уже не будет, и постучал в первый попавшийся дом. Дверь ему открыла красавица-блондинка, удивленно распахнув голубые как небо глаза. И в следующее мгновение мир потерял четкость, и Робин провалился в беспамятство.

Очнулся Робин на удобной кровати. Слабость была во всем теле, но на этот раз обычная, а не полное отсутствие сил, как раньше. Очевидно, открывшая дверь красавица сделала ему перевязку и оставила у себя. Робин был ей за это благодарен, но хотел уйти, как можно скорее, и по возможности незаметно. Но расчет не оправдался: не успел Робин встать с кровати, как появилась его нежданная спасительница. Девушка строго посмотрела на него и произнесла:
- И куда же ты собрался? Ты еще слаб.
- Справлюсь. Спасибо, что помогла.
- Не за что. Зови меня Лара. А ты кто?
Робин поморщился: это имя не английское, и потому достаточно редкое. И он был абсолютно убежден, что перед ним находится девушка Гисборна. Гай несколько раз рассказывал про нее, впрочем, без особых подробностей.
Удивило то, что девушка не знала его имени. Странно… Неужели Гай не рассказал ей? И Робин сам не заметил, как выдал:
- Я Робин Локсли.
- Но это невозможно. Ты же мертв!
- Неужели твой драгоценный прихвостень шерифа ничего тебе не рассказал?
- Не говори так о Гае! Да, вы враги, но это не повод грубить. Не боишься, что я расскажу ему о твоем чудесном воскрешении?
И Робин окончательно убедился в том, что девушка совершенно ничего не знает, а также в том, что, если расскажет, у Гисборна будут неприятности. Но только в том случае, если это не была идея шерифа.
Мелькнула шальная мысль проверить, но Робин задушил ее в зародыше. Да, слова Гисборна были грубы и жестоки, но после того как выпустил пар, он понял, что и его предположения абсурдны и ничем не обоснованны. Да, он слышал разговор, и что с того? Слуги могли болтать о чем угодно.
Но что случилось, то случилось. Теперь между ним и Гисборном окончательно разрушен восстановившийся было мир, и назад ничего не вернешь.
Единственное, чего хотел Робин - побыстрее найти своих друзей и во всем разобраться. Так что на долгие разговоры с Ларой времени не было. Он просто сказал «Спасибо», отодвинул девушку и вышел, зная, что помешать она не решится.

Гай сидел в гостиной и напивался. Ему было паршиво, как никогда. И почему все умные мысли приходят в голову слишком поздно? Почему только сейчас он осознал, что, собственно, все подозрения относительно Локсли совершенно беспочвенны. Да, он может действительно презирать его и заботиться только о своих друзьях…А может, и нет. В конце концов, чужая душа потемки.
И определенно он не имел право на то, что сделал. Надо же: столько времени думать, как смягчить Робину удар, и, в конце концов, высказать все ему в лицо в такой резкой форме.
В его жизни появилось что-то хорошее, так отличающееся от прежнего мрачного и почти бесполезного существования – настоящая дружба. Он же разрушил это сам. И не имеет значения, что Локсли полез в драку первым. Гай прекрасно понимал, что это он его спровоцировал, создав обстановку враждебности и напряженности. Кроме того, совершенно очевидно, что если бы Робин не полез первым, это сделал бы Гай.
И что делать теперь? Вернуться к шерифу? Снова начать считать Локсли своим личным врагом? Смотреть на всех свысока и ни во что не верить? Нет. Он этого не хотел.
Его больше устраивал другой вариант: броситься вслед за Робином, остановить его и спокойно и без нервов поговорить. Но он не сделал этого, что-то остановило. Гордость? Да какая может быть гордость, если тот, кого ты почти начал считать другом, ушел в неизвестность, возможно, серьезно раненым… Но и сейчас Гай не спешил бежать искать Локсли, а напивался, с каждой минутой все больше презирая себя.
И в этот момент зашла та, кого он уже не ожидал увидеть. Лара была очень взволнована, она даже не заметила, что Гай пьян, просто начала нервно говорить:
- Гай, я его видела, твоего врага.
- Которого? У меня их столько, что не сосчитать.
- Локсли.
- Что?
- Да, этого бесчестного шервудского разбойника, о котором ты мне рассказывал. Он жив, как ни странно. Наверное, кто-то ему помог.
- И он не сказал тебе, кто?
- Нет. Он сбежал, но ты можешь попытаться его поймать, он довольно серьезно ранен.
Гай мгновенно протрезвел, словно и не было пары кувшинов вина. И неизвестно, что подействовало больше – что Робин его не выдал или что он серьезно ранен. Но Гай вдруг осознал, что все, что он себе насочинял, чушь и ерунда. А Робин именно такой человек, которого он мог бы назвать своим другом. Неужели, поздно?
Как давно всем известно, под лежачий камень вода не течет. Так что Гай решительно собрался и пошел к выходу, велев Ларе молчать о Робине, в противном случае пригрозив, что расскажет шерифу, что она выхаживала разбойника. Конечно, Лара серьезно обиделась, ну и ладно. Все равно между ними все кончено.

Робин неслышно шел по Шервудскому лесу ему одному известными тропами, пробираясь к местам, где они с друзьями обычно устраивали лагеря. Ему так хотелось развеять свои опасения, хотелось, чтобы они обрадовались ему, чтобы все снова было как раньше. Хоть шестым чувством он уже понимал, что как раньше не будет никогда.
И Робин убедился в этом окончательно, достигнув своей цели.
Он, спрятавшись в кустах, наблюдал идиллическую картину: все сидят вокруг костра, смеются и травят байки, Марион прижалась к плечу предводителя, с нежностью смотря на него… Все как надо, кроме одного: его место действительно занял другой, стал Робин Гудом, предводителем шервудских разбойников. И, как будто этого мало, он отнял даже любовь Марион.
Робин стоял как вкопанный, ничего не замечая вокруг. И насмешливый голос нового шервудского стрелка раздался вблизи совершенно неожиданно:
- Кто ты такой и почему вынюхиваешь здесь?
- Я Робин из Локсли, это ты кто и что делаешь среди моих людей?
- Твоих людей? Не смеши меня. Робин Локсли умер несколько месяцев назад. А ты или дерзкий самозванец, или шпион шерифа. И я тебя не трону только потому, что ты ранен, а мы лежачих не добиваем. Убирайся из нашего леса!
Робин мог бы полезть в драку даже серьезно раненым, он был достаточно безрассуден. Но, по-видимому, не сегодня. Сегодня он не смог, как будто все силы снова оставили его. Вообще, в мире как будто ничего не осталось…только обжигающая пустота. Робин прошел мимо презрительно ухмыляющегося наглеца, занявшего его место. И ему было все равно, что о нем подумают.
Робину даже было все равно куда идти, все было как в тумане. В голове билась только одна мысль: «Гисборн был прав: кругом одни предатели, дружбы и любви не существует».
В таком состоянии главное было не нарваться на людей де Рено. И, разумеется, закон подлости сработал как всегда безотказно: на выходе из леса Робин столкнулся с патрулем. Особенно паршиво было то, что его узнали. Пока солдаты справлялись с шоком от вида того, кого давно считали покойником, Робин сумел расправиться с двумя. Но это давалось очень тяжело, сказывалась нанесенная Гисборном рана. А потом люди шерифа опомнились и быстро скрутили его, начав избивать.
Последним, о чем думал Робин перед тем, как потерять сознание было, что его непременно повесят. Видимо, ему и правда не место в уютном мирке уже бывших друзей и Марион


Глава 7

Глава 7. Настоящая дружба

Гай сильно нервничал и не знал, с чего начать, поэтому пошел в Шервудский лес, куда, наверняка, отправился Робин.
Но оказалось, что так далеко идти вовсе не надо – на полпути он совершенно случайно столкнулся с тем, кто, вполне вероятно, мог пролить свет на произошедшее.
Роберт Хантингтон находился в деревушке на границе Шервудского леса, через которую и держал путь Гай. Конечно, хитрости всякие – это не по-рыцарски. Надо было вызвать Хантингтона на дуэль и разобраться по-мужски. При всех своих недостатках Гай трусом никогда не был. Так что, вероятно, он именно так бы и поступил, но не сейчас. Когда жизнь друга висит на волоске и счет идет на минуты, как-то не до соблюдения рыцарских уставов. А Гай шестым чувством сознавал, что Локсли опять влип по-крупному. Из-за дурацкого недопонимания. И если с Робином что-то случится, он никогда себе не простит.
Так что действовать пришлось хитростью. Это было не так уж и сложно. Была у Гая одна подруга в той деревне, Каролина. С ней было совсем не так, как с Ларой. У них всегда был только взаимовыгодный союз, без всяких там романтических бредней о неземной любви, в которые Гай не очень-то и верил. Просто они проводили вместе время и довольно часто помогали друг другу. Вот и сейчас настало время обратиться за помощью к Каролине.
Конечно, все получилось, не могло не получиться. Каролина просто предложила Роберту отдохнуть у нее дома и налила вина. Не простого вина. Гай всегда подозревал, что его подруга ведьма, хоть и в его планах не было это использовать против нее. Но у Каролины всегда были свои способы добиваться желаемого. Вот и сейчас вино развязало Роберту язык после всего лишь пары глотков, а коварная интриганка отступила в тень, давая Гаю возможность узнать то, что он хочет, и пряча в карман платья мешочек с золотыми.
А Гай, оставшись наедине с братцем, решительно начал его расспрашивать:
-Ты видел Робина Локсли?
- Робин мертв, я встретился с самозванцем, выдававшим себя за него. Он наблюдал за мной и друзьями, у него даже хватило наглости сказать, что я занял его место.
- Что ты с ним сделал? – быстро спросил Гай, стараясь скрыть волнение в голосе.
- Ничего, он был серьезно ранен, а лежачих мы не добиваем. Просто прогнал его.
- Он же наверняка попался шерифу!
- Ну и ладно, это наверняка де Рено его и подослал. И кому как не тебе, его верному псу, знать это.
- Да, я кое-что знаю. Ты идиот, Хантингтон. А тот, кого ты встретил, настоящий Робин Локсли. Хотя наверняка именно этого ты и добивался. Ты же не позвал никого из вашей шайки. А знаешь, почему? Потому что в глубине души ты знал, что это действительно Локсли и просто использовал шанс избавиться от конкурента.
Гай хотел врезать хорошенько Хантингтону, который, оказывается, вовсе не так благороден, как он думал, но решил не пачкать руки, к тому же времени в обрез. Он просто посмотрел на братца, как на падаль, и стремительно вышел. В голове были только обрывки мыслей, и все о том, как могли люди, считающие себя благородными разбойниками, не заметить разницы между Робином и Хантингтоном?
Но Гай понимал, что это все лирика. Сейчас необходимо спасать друга, и как можно быстрее. Да, именно друга, Гай понял, что Робин уже давно его друг, просто он даже себе боялся в этом признаться, а теперь пришло время решительных поступков. Гай отправился в Ноттингем, послушал слухи и выяснил, что, действительно, схвачен разбойник, и солдаты в один голос утверждают, что это Робин Локсли.
Де Рено, конечно, не поверил, но приказал с пленника глаз не спускать, решив все выяснить, как только разберется со срочными делами. Так что времени в обрез.
Гай придумал план. Конечно, по большей части его идеи были провальными, но на этот раз от успеха зависит жизнь друга, и на ошибку он права не имеет.

Очнулся Робин от боли. Казалось, болело абсолютно все, и на теле не было ни одного живого места. Да, помимо того, что у него ранена рука, его еще и жестоко избили. Естественно, солдаты и не подумали сделать ему перевязку, и рана снова открылась. Так что и сам Робин понятия не имел, от чего быстрее умрет – от повешения или же от потери крови.
Но в положении Робина ему было решительно все равно. Слишком тяжело было осознавать, что он никому не нужен, и даже его лучшие друзья предпочли не особо убиваться по поводу его смерти, найдя себе нового предводителя. Как они могли, не убедившись, не увидев тела, уже похоронить его! Робин окончательно убедился в том, что дружбы как таковой не существует, так что ему абсолютно не в чем было винить Гая.
К тому же, если сравнить с тем, где он оказался в данный момент, даже в худшие времена Гисборн обращался с ним не в пример лучше. Странно, он все сетовал на то, что с ним ужасно обращаются, забыв, что ведь, по сути, был пленником. А если посмотреть с этой стороны, обращение было более чем гуманным. А потом Гай поменял его статус с пленника на гостя, что и вовсе было из области фантастики. Именно поэтому было очень легко предположить, что это все устроенный им и де Рено фарс. Робин нахмурился, но не успел серьезно задуматься, как к двум его охранникам присоединился третий, и они разговорились. Что-то подсказывало Робину, что этот разговор очень важен, прежде всего, для него. Так что он, притворяясь бессознательным, стал слушать.
- Эй, Ганс, какие новости в городе? А то нам уже надоело стеречь эту падаль, скучно, аж жуть.
- А, в Ноттингеме тоже ничего нового. Шериф прибудет только завтра, меня вот в помощь вам поставили. Зачем – не пойму. Можно подумать, этот полутруп сможет куда-то сбежать.
- Не ной, мы и так тут столько времени торчим. Скажи лучше, наш начальник когда прибудет?
- Гисборн-то? Да кто его знает, невесть сколько времени не появлялся, после той неудачи с облавой.
- Интересно, как ему удалось уйти от разбойников?
- Я только краем уха слышал, что он шерифу плел. Вроде, там фигурировала какая-то баба.
- Ха, кто бы сомневался! Так с кем он там столкнулся? С шервудской шайкой?
- Ну, доподлинно-то мало что известно: де Рено отправил с ним совсем молодых солдат, которые и шайку-то эту в глаза не видели.
- А сер Гисборн что говорит?
- Что никакой Шервудской шайки больше не существует, а это обычные разбойники-душегубы хозяйничают. Сам слышал его доклад.
- Ну, раз начальник так говорит, значит, так оно и есть.
Дальше Робин не слушал, его оглушил этот разговор и выводы из него. Получается, он был абсолютно неправ насчет Гая: тот не только не сдал ни одного из его бывшей команды, но и выгораживал их, несмотря ни на что. Это ставило крест на всех глупых и беспочвенных подозрениях Робина, а ведь он столько всего наговорил лишнего…
Робин совершенно не винил Гая в жестоких словах и нанесенном ударе, он считал, что не имеет на это право: в конце концов, именно он затеял драку, ударив первым и даже не посчитав нужным объясниться. Возможно, если бы он предпочел поговорить, а не размахивать кулаками, они бы во всем разобрались, и все не сложилось бы так печально. А теперь остается лишь сожалеть о невозможности объясниться с человеком, который помог тогда, когда не соизволили друзья.
Робин сам не заметил, как от слабости провалился в беспамятство. Очнулся он, услышав громкие голоса и смех солдат. Один из голосов был женским. Послышался звук разливаемого по бокалам вина, тост… А потом все стихло.
Робин совершенно ничего не понимал, особенно когда раздался приглушенный голос Гая. Слов совершенно невозможно было различить, и Робин не понимал, что в темнице делает помощник шерифа. Поиздеваться пришел? И ведь имеет на это право: он многое для него делал, а в ответ получил лишь черную неблагодарность.
И Робин твердо решил для себя, что, как бы ни издевался над ним Гисборн, он ни слова не скажет, потому что заслужил. В следующее мгновение дверь открылась, и Гай зашел в камеру. Робин повернулся к нему, готовясь увидеть усмешку на лице…а увидел протянутую в помощь руку. И подумал: а почему бы и нет…

Гаю снова пришлось прибегнуть к помощи Каролины для спасения Робина. Опять пришлось действовать с помощью хитрости, а в этом красавица была просто бесценна.

Познакомились они с Гаем при весьма неординарных обстоятельствах. Тогда Гисборн только недавно поступил на службу к де Рено и хотел проявить себя, а де Рено вожжа под хвост попала, и он соизволил устроить охоту на ведьм. По его приказу по всему городу отлавливали женщин, обладающих хоть какими-то незаурядными способностями, причем порой по простому навету. Гаю это казалось дикостью, но он не смел ослушаться сюзерена, к тому же только поступив на службу.
Она была одной из подозреваемых в ведьмовстве, и, только взглянув на завораживающую своей красотой девушку, Гай сразу понял, что не беспочвенно. А еще он понял, что не может позволить сжечь ее на костре. И даже если Каролина околдовала его, это было абсолютно неважно. И он тогда впервые не согласился с шерифом и был как никогда близок к тому, чтобы его прогнали со службы с позором. Впервые он применил все свое красноречие, чтобы кого-то спасти, и даже не искал для себя выгоды. Это было странно, не согласовывалось с его жизненными принципами, и ни тогда, ни сейчас Гай не мог понять причины того поступка.
Тем не менее, он сумел убедить де Рено, что казалось абсолютно невозможным. А Каролина отблагодарила его известным образом. И с тех пор начались их взаимовыгодные и абсолютно ни к чему не обязывающие отношения.

Вот и сейчас, разведав обстановку, Гай вернулся к Каролине. К тому времени Хантингтон уже отбыл в свой Шервуд. Каролина сообщила, что он был очень подавлен, но Гаю не было никакого дела до чувств братца.
Гай попросил у Каролины помощи в реализации продуманного им плана.
План был прост до банальности, но при этом весьма эффективен во все времена. Старая как мир удочка: красавица приносит храбрым солдатам стакан вина… с подмешанным снотворным. Помимо всего прочего, расчет еще и на то, что ночью из города выбраться проще простого: в отсутствии шерифа о безопасности начисто забывали. Раньше напоминал Гай, но сейчас это, естественно, было не в его интересах.

Все прошло как по маслу, и вот он уже стоит перед входом в камеру Локсли. Тут Гай немного замешкался: он понятия не имел, как будет не только говорить с Робином, но и просто смотреть ему в глаза после всего, что натворил. Но сейчас не время разводить церемонии – надо убираться из негостеприимного места, да побыстрее. Так что Гай набрался смелости и зашел в камеру, готовясь встретиться с презрительным взглядом Робина.
И в очередной раз судьба преподнесла ему сюрприз: во взгляде Робина, когда он обернулся к нему, не было и тени неприязни, даже наоборот – выражение, которое изумило Гая…но он разберется с этим позже. Друг был в плохом состоянии, а действовать надо было очень быстро. Гай протянул Робину руку, помогая подняться, а потом они вышли на улицу. Естественно, Каролины уже и след простыл, а Гай буквально тащил Робина на себе, а потом посадил перед собой на лошадь, так как друг пребывал в почти бессознательном состоянии.
Это был один из весьма редких случаев, когда судьба улыбнулась Гисборну: до дома добрались без особых приключений. А там приказал слугам позаботиться о Робине, сам же стал контролировать их действия.

Прошло три дня, а Робин все не приходил в сознание, Гай все больше отчаивался. Он знал, что никогда не простит себе, если произойдет непоправимое. Просто сидел у постели друга, не смыкая глаз, хоть и считал, что он последний, кого тот хотел бы увидеть, очнувшись. Гай вообще не представлял, как будет смотреть Робину в глаза после того, что произошло. Погрузившись в мрачные мысли, он не сразу заметил, что на него пристально смотрят, а, заметив, резко поднял голову и столкнулся с внимательным взглядом Робина. И тогда Гай смог, наконец, перевести дух.

Очнувшись, Робин испытал стойкое ощущение дежавю. Снова он лежит в постели в доме Гая, почти беспомощный. Но было отличие, вселяющее некоторую надежду на лучшее – на этот раз его недомогание было связано только с раной и потерей крови, а не с упадком сил. Робин не открывал глаз, размышляя над ситуацией, в которой оказался.
Гай оказался полностью прав: дружбы не существует, каждый сам за себя, выбывшему легче найти замену, чем надеяться, верить и ждать… Но почему тогда сам Гай спас его, рискуя быть разоблаченным? Чтобы потом поиздеваться, заставляя признать свою правоту? Не похоже, иначе он был бы где угодно, но точно не в комнате друзей. Гай никогда не говорил Робину, что эта комната предназначается для друзей, но он все равно узнал об этом от слуг. Раньше тому, что его поместили сюда, он находил простое, хоть и очень неприятное, объяснение – приказ шерифа. Теперь же, когда абсолютно ясно, что действовал Гисборн по собственной воле, он не знал, что и думать. И точно не представлял, как после всего будет смотреть Гаю в глаза. Даже не открывая глаз, Робин знал, что Гай сидит у его постели. Надо извиниться и, как это ни тяжело, признать свою ошибку. Он открыл глаза. При виде озабоченного лица Гая стало только хуже, но Робин пересилил себя и заговорил:
- Гай, прости меня.
- Тебе абсолютно незачем извиняться, это я должен просить прощения. То, что я тебе наговорил… на самом деле я так не думаю.
- Нет, ты во всем прав. Дружбы не существует, а я глупец, наверное, последний, кто еще пытается держаться за зыбкие идеалы.
- Не последний.
- Что?
- Ты слышал, Робин. Ты и меня сумел заразить своими зыбкими идеалами. Не знаю, что ты себе напридумывал, но я никогда не врал тебе. И все, что я делал, было искренне.
- Прости меня, Гай. Я тоже не думаю так, как говорил, не знаю, что на меня нашло.
- Забудем?
- Забудем.
Некоторое время помолчали, потом Робин осторожно спросил:
- Гай, почему ты спас меня? Ты рисковал.
- Неужели и так не понятно? Я не бросаю друзей в беде.
- Друзей?
- Робин, давай сразу во всем разберемся, чтобы не было недомолвок. Я не знаю, как ты к этому отнесешься, не знаю, надо ли это тебе, но я считаю тебя своим другом.
Робин видел по лицу Гая, что ему совсем не просто было сказать эти слова. Видел он и то, что Гай сомневался в ответе. Наверное, для жесткого помощника шерифа это было так сложно – научиться чувствовать, захотеть иметь друзей, ради которых можно пожертвовать всем, и ждать от них того же. И Робин был настроен не разочаровать его, тем более он и сам давно чувствовал то же самое. Он сказал:
- Знаешь, Гай, я тоже считаю тебя другом, давно. Я просто раньше не говорил, ведь ты сам давал понять, что дружбы не существует.
- Я был не прав.
Они пожали друг другу руки, и Гай вышел из комнаты, пожелав Робину скорейшего выздоровления.

Выздоровление, действительно, было быстрым. Уже через неделю Робин почти полностью поправился. Единственное, что его волновало - полнейшая неопределенность дальнейшей судьбы. По Гаю было видно, что и он этим озабочен не меньше, но теперь это не вызывало злости и раздражения, прошлых ошибок они больше не совершат.
Еще через пару дней Гай выехал куда-то на рассвете, а вернулся под вечер. За ужином он сказал Робину:
- Кажется, я знаю, что нам делать дальше.
- Правда? Просвети меня.
- Я только что узнал, что собирается очередной крестовый поход.
- Гай, ты серьезно?
- Конечно. А почему нет? Каждому записавшемуся дается амнистия, а после возвращения надел. Небольшой, но нам хватит. Взгляни правде в глаза, Робин. Ты вне закона. Я тоже буду вне закона, когда открыто откажусь служить шерифу. Да и вассалов просто так не отпускают. Так что для нас обоих это единственный путь.
На том и порешили.

Оставалось не так много времени до сборов в крестовый поход, и Гай гулял по окрестностям, запоминая их, ведь неизвестно, когда он снова вернется в родные края… и вернется ли. Вот так: одна невероятная дружба, и приходится покидать ставшие родными места, отказаться от всего, что смог достичь, и пускаться в довольно опасное предприятие. Но Гай не жалел. Он знал: оно того стоит.
Стоит того, чтобы узнать, что такое настоящая дружба. Пусть теперь кроме нее у него ничего нет: все равно это уже немало.
Задумавшись, Гай не заметил, как ноги сами привели его к домику в деревне, где жила та, с которой они были вместе долгое время и расстались совсем недавно. Уйти незаметно не вышло: Лара будто почувствовала и появилась на крыльце, жестом пригласив войти.
Первой мыслью было просто сбежать, но Гай ее сразу же отмел. Во-первых, он рыцарь, а спасаться бегством от крестьянки даже не смешно. К тому же, они видятся в последний раз…
Лара пригласила Гая за стол, но он неловко остановился в коридоре, поняв, что зайти было все же глупой идеей. Она некоторое время просто рассматривала его, а потом набрала в грудь побольше воздуха и заговорила:
- Гай, нам надо поговорить.
- О чем? Мы уже все решили.
- Нет, это ты решил!
- Если помнишь, ультиматум мне поставила именно ты.
- Но я не подумала…
- А следовало бы.
- Гай, нам же было хорошо вместе.
- Было. Но все это в прошлом.
- Неужели ты уже нашел мне замену?
- Моя личная жизнь больше тебя не касается.
- Ах так! Имей в виду, ты сильно пожалеешь!
- Не смей мне угрожать!
Гай резко развернулся и вышел. Внутри все бурлило от ярости, что какая-то крестьянка посмела ему угрожать. Ах, если бы он знал, что она даром время не теряла и стала встречаться с сыном его кухарки, если бы знал, куда и как скоро сможет завести эту парочку жажда мести, и чем это все обернется для него и Робина… Но он не знал.


Глава 8

Глава 8: «Свой путь».

Проснулся Гай от странного шума: в дверь стучались его собственные солдаты, настойчиво требуя, чтобы их впустили. Ну все, это конец…
Сер Гисборн всегда встречал судьбу с открытым забралом, вот и сейчас он не стал скрываться, а вышел в гостиную оценить ситуацию. Робин был уже там. Друг был бледен, но тверд, словно уже решил для себя что-то очень важное. Он подошел вплотную и быстро заговорил:
- Гай, они ничего не знают о нашей дружбе, и доказательств у них нет. Я уже обречен, спасай себя.
- Ты рехнулся, Робин?
- Вовсе нет. Слушай внимательно: сейчас ты запрешь меня в подвале, мы проникнем туда через тайный ход, который ты позавчера мне показывал. А шерифу скажешь, что поймал меня в Шервудском лесу и хотел сделать ему сюрприз. И все пойдет как раньше, тебе не надо будет пытаться спрятаться, выкрутиться, идти в этот дурацкий поход.
- Но как же ты?
- Гай, посмотри на вещи трезво: мной все равно придется пожертвовать.
Это было невероятно тяжело – сделать выбор. Гай понимал, что, если не примет план друга, они обречены оба. Но если примет - как потом жить с этим? Он до последнего мига не хотел принимать окончательное решение. Но тут звуки стали настойчивее, действовать надо было быстро. Северус посмотрел на бледное, но решительное лицо Робина, и произнес всего одно слово:
- Никогда.
Если бы Робин стал возражать, Гай даже разочаровался бы в нем. Ведь получилось бы, что друг считает его слабаком. Но возражать тот не стал. Просто посмотрел в глаза Гаю и молча кивнул, принимая его выбор. Он встали плечом к плечу, и в следующее мгновение дверь отворилась, не выдержав напора изнутри. Ворвавшиеся солдаты некоторое время ошарашено на них пялились, и этого времени нашим героям хватило, чтобы начать наступление первыми. Разумеется, они и не надеялись, что сумеют спастись. Но в таком случае не собирались продешевить, продавая свои жизни.
Нет, Гай не жалел о своем решении даже тогда, когда их с Робином взяли в кольцо, и стало окончательно ясно, что уйти не получится. В конце концов, он встал на тернистый, но единственно верный путь – путь дружбы и самоотверженности. И никогда не пожалеет об этом.
Все-таки мечи из их рук выбили, а потом зашел шериф. Когда Гай увидел, кто его сопровождает, чуть не сошел с ума от ярости. Лара и Карл, сын его кухарки. Вот значит как… Что ж, он был уверен, что судьба не будет милостива к предателям. Жалел только о том, что не увидит этого.
Де Рено что-то говорил о том, что он его предал, что достоин смертной казни за измену, но Гай не вникал в эти слова. Ведь он знал, что поступил правильно.
А потом шериф подал знак солдатам, и они набросились на Робина и Гая, пиная их ногами и стараясь сделать им как можно больнее.
И в угасающем сознании Гая билась только одна мысль: как там Робин.

Очнулся Робин в до боли знакомой темнице, но на этот раз не один, а вместе с Гаем.
До сих пор не верилось в произошедшее. Ну почему в жизни всегда вот так: когда кажется, что все, наконец, наладилось, жизнь преподносит очередную невозможную гадость.
Когда он говорил Гаю, что тот должен спасаться сам, то не лукавил. Он готов был ответить за все один, и даже не стал бы упрекать Гая, хоть и был бы разочарован. Но предлагал от чистого сердца. А друг отказался, решив разделить его участь. Почему? Быть может, потому, что понял нечто важное, без чего в этой жизни никак нельзя.
А потом пришла боль, которую он в первые минуты не почувствовал, возможно, из-за шока. Болело все, и это неудивительно, солдаты набросились на них, как дикие звери. И все же Гаю досталось больше: ему мстили за, как они это назвали, предательство. Хотя, по мнению Робина, никакого предательства не было. Ведь это подразумевает дружбу, а подчиненные шерифа наверняка понятия не имеют о том, что обозначает это слово.
Прошло не много времени, как Гай застонал и пришел в себя. Он посмотрел на Робина мутными от боли глазами и сказал:
- Это конец. На рассвете нас повесят.
- Почему ты так уверен, Гай?
- Потому что прекрасно знаю шерифа и его методы. Можешь мне поверить.
- Прости, это все из-за меня.
- Нет, Робин. Не смей себя винить, я сделал выбор сам.
- Наверное, уже жалеешь?
- Нет. Если бы я сделал другой выбор, поверь, моя участь была бы гораздо страшнее.
Больше друзья не говорили, думая каждый о своем.
А спустя некоторое время за стенами темницы раздался странный шум. Конечно, пришли тюремщики отвести их на казнь… Все таки было обидно, что все закончится вот так… Наконец, дверь отворилась, но в нее вошли вовсе не те, кого ожидали увидеть наши герои.

Роберт долго думал над словами Гисборна. Он всей душой ненавидел мерзкого приспешника шерифа, и тем больнее было признавать, что тот кое в чем прав.
И было странно, что этот человек, который казался абсолютно далеким и чуждым, так прекрасно его понимает. Особенно неприятно было признаться себе самому в том, что ведь Гисборн прав: действительно, он предпочел бы, чтоб благородный разбойник по имени Робин Локсли никогда не появлялся в их с Марион замечательной жизни. Ведь у них все так хорошо: роман набирает обороты, друзей полно, занимаются благородным делом…
Но Роберт упустил одно: он все же был благородным человеком, а вот так игнорировать факты никогда не было его методом. Наоборот, он всегда славился умением именно решать проблемы, а не зарывать голову в песок.
Но отправить человека, так много сделавшего для английского народа, на верную смерть – разве это решение проблемы? Никогда еще Роберт не чувствовал себя таким мерзавцем.
Тем не менее, в нем еще жила надежда, что Гисборн попросту солгал. Ведь это вполне могло быть: благородством помощник шерифа никогда не отличался.
Он сознавал, что это сродни трусости: цепляться за эту надежду, не ведя глубокого расследования. Но ничего не мог поделать с собой.
Но спустя некоторое время в его лес забрела красивая заплаканная девушка и рассказала душещипательную истории.
Ее зовут Лара, и она некоторое время, довольно продолжительное, кстати, встречалась с Гаем Гисборном. Он бросил ее, а обиженная женщина, как всем давно известно, страшная сила.
Итак, Лара рассказала Роберту историю, которую мы уже знаем. Единственно новым было то, что она раскаялась в содеянном, так как все же любила Гая. И не нашла ничего лучше, чем поступить так, как в последнее время поступали весьма многие, столкнувшись с большими жизненными трудностями: пошла жаловаться в Шервудский лес.
Да… Одно дело догадываться, и совсем другое – точно знать. Роберт никогда еще не чувствовал себя так хреново. Он понимал, что это может быть концом и дружбы, и любви, но ничего не мог с собой поделать. Он рассказал всем и о встрече с Робином, и о нападках Гая.
Как и следовало ожидать, это вызвало бурю негативных эмоций, Уилл вообще полез драться, его насилу остановили. И только Марион просто тихо сказала: «Это очень недостойный поступок, Роб», но от этого стало еще больнее. Тем не менее, Роберт очень захотел все исправить, и именно он предложил предпринять попытку освободить Робина.
Ведь не он, а Робин Локсли первым встал на путь защиты слабых и обиженных, не он, а Робин Локсли сделал таким знаменитым Шервудский лес, и, наконец, не он, а Робин Локсли превратил благородную даму Марион в очаровательную разбойницу, свободную как ветер. И не он, а Робин Локсли заслуживает любви и дружбы – всего того, что он, как оказалось, украл у него.
Роберт сам разработал простой, но эффективный план: переодеться стражами и проникнуть в темницу, а уж потом, как получится. Главное Робина освободить.

Гай уже потерял надежду. Хотя, по правде говоря, никакой особой надежды и не было, ведь он всегда прекрасно знал, как шериф поступает с врагами и предателями. Но сам себя предателем не считал, так как никогда по-настоящему не относился к де Рено как к сюзерену. Возможно потому, что не мог уважать его, а как можно быть верным тому, кого не уважаешь.
Так что совесть Гая была чиста. И он жалел только о том, что у него не будет шанса доказать, что он ценит дружбу и может быть преданным. Она с Робином умрут и никогда не смогут узнать, является ли их дружба той самой, настоящей, способной выдержать любые испытания.
Именно на этой мрачной мысли дверь темницы была открыта, и туда ворвались лесные благородные разбойники во главе с его братцем Хантингтоном. Гай был удивлен, он и не думал, что его пламенная речь возымеет какой-либо эффект, тем более такой радикальный. И он был рад, что Робин спасен, хоть и понимал, что лично для него положение вещей практически не меняется. Действительно, нет никакой принципиальной разницы, кем быть казненным: людьми шерифа или же лесными разбойниками.
Увидев зверское выражение лица Скарлета Гай решил, что его убьют на месте, но оказался неправ: последнее, что запомнил рыцарь прежде чем провалиться в беспамятство, был мощный удар кулаком в лицо.

Робин не поверил сначала, но все это правда: его друзья все-таки пришли за ним. Это было неожиданно и очень приятно, вдохновляло и вселяло надежду.
Он сначала не понял, что происходит, когда отворилась дверь и туда зашли шервудские благородные разбойники. Потом его подхватили и куда-то потащили, посадили на лошадь… Все это происходило словно в каком-то полусне, Роб мало воспринимал происходящее.
Окончательно очнулся он уже в их лагере. Рядом стол Роберт. Как только он обнаружил, что спасенный очнулся, начал что-то лепетать, что Робин расценил как сбивчивые извинения, что-то о том, что он не знал, никогда бы не подумал и прочее…
Как ни странно, на Роберта он не злился. Да, тот причинил ему боль, но не вполне мог считаться ее виновником. По-настоящему виновны были те, которые вот так просто забыли его. А Роберт просто выполнял свой долг так, как считал правильным. И даже те, кого Робин считал чуть ли не предателями, все-таки пришли его спасать, рискуя всем. Значит, все-таки он им нужен.
От этой мысли потеплело на душе, и он просто кивнул. На что Роберт сообщил, что отдает ему место главаря, принадлежащее по праву, и вышел.
И в следующее мгновение зашла ОНА: та, о которой в последнее время были все мысли Робина. Марион. Так же прекрасна, как всегда и так же любима. Она подошла ближе и неуверенно начала разговор:
- Робин, прости нас, мы не должны были тебя вот так забывать. Но пойми, твоя смерть была тяжким ударом, но мы ее пережали и попытались жить дальше, найти новый смысл. Мы и понятия не имели, что на самом деле ты жив.
- И что будем делать теперь?
- Роберт согласен уступить тебе место лидера. И мы тоже этот очень хотим.
- Мы… ты говоришь за всех, Марион, а я хочу услышать твое мнение. Мне хочется знать, могу ли я рассчитывать на место в твоем сердце.
- А ты хочешь этого?
- Как никогда!
- Роберт замечательный человек, но для меня он все равно никогда тебя не заменит.
А потом молодые люди целовались, забыв обо всем на свете. И можно было на этот закончить. Робин мог бы снова возглавить своих разбойников Шервуда и быть счастливым с прекрасной Марион, но он внезапно вспомнил нечто очень важное.
- Марион, а что случилось с Гисборном?
- Роб, да какое тебе дело до мерзкого приспешника де Рено?
- Ответь, пожалуйста.
- Его как раз сейчас вешают.
И тут же утратило смысл все, кроме того, что его друга собирались убить. Робин выскочил на улицу, не обращая внимания на предостерегающий возглас Марион.

Гая растолкали довольно грубо, да и хмурый вид разбойников не предвещал абсолютно ничего хорошего.
Вскоре предчувствие подтвердилось: определенно, его вели вешать. Разбойники уже прилаживали петлю на раскидистый дуб, Роберт Хантингтон с усмешкой спросил о последнем желании.
Да, Гай мог бы сказать, что они братья, и у него появился бы шанс. Он мог бы… Но не стал. Не будет он использовать родство с Хантингтоном, и так будет проще для всех.
Только жаль было, что все-таки дружба не для него. Он ведь просто очень хотел иметь настоящего друга, который не предаст, который прикроет и которого, не задумываясь, прикроет он сам.
А получилось, что к Робину вернулись друзья, вернулась любимая…а он уже не нужен. Обидно. И именно в этот миг на месте предполагаемой казни появился тот, о ком думал Гай.
Робин с ужасом смотрел на все приготовления и, наконец, решительно сказал:
- Стойте! Вы не можете так поступить, Гай на нашей стороне.
- Опомнись, Робин, этот человек долгое время только и делал, что портил всем жизнь, он заслужил того, что случится, - ответил Роберт.
- Нет. И если вы сделаете то, что задумали, я не желаю вас знать.
Ответила подоспевшая Марион:
- У тебя будет выбор, Робин. Ты можешь или признать справедливость наших действий в отношении Гисборна и остаться с нами, или же уйти отсюда навсегда вместе с ним.
Роберт кивнул, в подтверждение, и воцарилась мертвая тишина. Гай сам не верил в то, то Роберт выберет его. В конце концов, с друзьями его столько связывало… а уж о Марион и говорить нечего.
Но тут Локсли тряхнул головой и решительно сказал:
- Пусть будет так! Я убежден, что ты, Роберт, станешь достойным продолжателем моего дела. Что же касается тебя, Марион, я от тебя такого не ожидал. Очевидно, нам действительно лучше расстаться.
Все замерли, пораженные. Но благородные люди слов назад не берут, так что Робину и Гаю дали беспрепятственно уехать, даже снабдив лошадьми и деньгами.

Гай и Робин ехали в крестовый поход. Раны почти зажили, с новым сюзереном они договорились довольно быстро. Так что не было препятствий к началу новой жизни. Жалели ли они? Нет.
Конечно, Гай мог бы поговорить с Хантингтоном, объяснив ему, что на самом деле они братья.
Разумеется, Робин мог бы предпринять попытку помириться с Марион.
Но они не стали.
Их ждала новая полная приключений жизнь, подвиги и настоящая дружба. Их ждал свой путь, и они ничего не хотели менять.