Dum spiro, spero.

Глава 1


Тик-тик. Тик-тик. Этот звук меня раздражает. Мне хочется вскочить и разломать этот гадкий аппарат, мешающий мне находиться в полной тишине. Одна польза от них – они показывают, как скоро закончится этот день. Еще один день моих мучений. Еще один день неведения, день, когда она очень далека от меня. Еще один день, когда я не знаю, где она, что с ней.
-Пит, ты бы отдохнул. У тебя завтра сложный день, - заботливо шепчет мне на ухо отец. – Ты помнишь, что завтра едешь в Двенадцатый?
Я замираю, словно меня ударили. Напоминание о моем Дистрикте для меня болезненно. Потому что от него ничего не осталось.
После того, как Китнисс взорвала силовое поле, Дистрикт начали бомбить. Не сразу, примерно через час. Спастись удалось только четверти жителей. Большинство – благодаря Гейлу. У него сработало чутье. Как только отключили электроэнергию, он послал братьев собирать соседей по Шлаку, а сам побежал за семьей Китнисс. Моя семья, Делли с братом и Мадж спаслись исключительно из-за того, что в тот день ужинали у Китнисс. Иначе, их постигла бы та же участь, что и треть жителей Дистрикта.
Гейл отвел всех в лес, к озеру, которое ему показала Китнисс. Миссис Эвердин и Прим развернули пункт помощи, лечили всех лесными травами. А на плечи Гейла легла самая сложная задачи – пропитание. У него было несколько луков, парочка ножей и восемьсот голодных ртов. Все, кто мог ему помогать – помогали. В таких ужасных условиях они продержались несколько дней, а потом за ними прилетел планолет из Тринадцатого. Всем беженцам предоставили жилье, одежду и еду. Правда, жилье однотипное, с белыми стенами, одежду приходилось донашивать, а еда достаточно безвкусная. Но жители Двенадцатого привыкли и к более суровым лишениям. Дети пошли в школу, каждому, кто старше 14 лет, дали низший военный чин и разрешили участвовать в военных действиях. Все, кто не хотел, получили работу. Так, вся моя семья стала работать на кухне, Делли теперь помогает штопать одежду, а Прим и миссис Эвердин помогают в медпункте. Мадж и Гейл решили перейти к решительным действиям и активно тренируются. По идее, я тоже должен был начать готовиться, но из-за физических и моральных травм, я не мог приступить к тренировкам. Собственно говоря, я и сейчас к ним приступить не могу. На моей руке обычно висит браслетик с названием моей болезни. Правда, оно длинное и запутанное, и я прочитать то его не могу, не то, что запомнить.
Из Капитолия в тот день вывезли Эффи, команду подготовки Китнисс и Порция. Что стало с Цинной и с моей командой никто не знает. Когда я лежал в больничном отсеке, каждый, кто приходил ко мне, старался подбодрить, обязательно говорил, что все будет хорошо, что у меня и у Китнисс все обязательно наладится. Правда, о последней фразе все жалели, потому что мое лицо сразу бледнело, а сам я смотрел на этого человека с убийственным спокойствием. Джоанна как-то пошутила, что моим взглядом в этот момент можно убивать. Шутка вышла несмешной.
-Пит, ты меня слышишь? – отец с беспокойством заглядывает в мои глаза и трогает меня за плечо.
-Да, пап. Я просто задумался.
-Шон, Пит, Джем, Майк, через двадцать минут отбой! Если вы хотите еще что-то успеть, то вам лучше поторопиться! – громко заявляет мать, выходя из душевой. – Пит, сейчас твоя очередь.
-Да, мам. Иду, - негромко отзываюсь я и поднимаюсь на ноги. Быстрыми шагами пересекаю комнату, беру себе чистые вещи из комода и захожу в душевую.
Сбрасываю одежду и становлюсь под потоки теплой воды. Ерошу мокрые волосы и чуть надавливаю пальцами на виски. Как же я устал, как запутался, как мне хочется, чтобы все это наконец-то закончилось.
Выключаю воду и обтираюсь полотенцем. После того, как я одеваюсь, в дверь слышится стук.
-Все, мам, я выхожу!
Я бросаю грязную одежду в корзину и толкаю дверь.
На своей кровати я вижу Джоанну. Она лежит, широко раскинув ноги и руки.
-Привет! – она улыбается.
-Что тебе нужно? Или ты так, по-соседски пришла соли попросить?
-Нет, я совсем по другому поводу. Меня попросили позвать тебя в Штаб.
-В десять? Они с ума сошли?
-Я тоже так думаю. Но я не самоубийца, чтобы заявлять об этом. И еще, держи! – она поднимается и бросает мне фонарик. – В коридорах сейчас выбросят свет. Так что пойдем на свет фонариков.
-Они точно психи, - задумчиво протягиваю я, ловко подхватывая фонарик. И чувствую на себе взгляд матери.
-Все, все, мамочка, мы уже смылись! – шутливо улыбаюсь я и чувствую, как каждый в этой комнате облегченно выдохнул.
Мы выходим в коридор, и почти сразу гаснет свет. Я нажимаю на кнопку и оборачиваюсь к Джоанне.
-Надеюсь, что ты знаешь, где находится Штаб. Потому что я понятия не имею.
Она улыбается уголками рта и идет вперед.

-Знаешь, Пит, ты сегодня какой-то другой, - напрямик заявляет Джоанна, когда мы, минуя очередной коридор, подходим к двери.
-Дай угадаю, сегодня я не хожу с видом ожившего покойника! – парирую я и открываю дверь.
Все, кто сидит за столом, тут же оборачиваются. Я с невинным видом интересуюсь:
-Вы соскучились? Или забыли, как я выгляжу?
-Я бы с радостью тебя забыл, да вот не могу. А жаль, - парирует Гейл с едкой улыбкой.
-Я бы тоже с радостью не знакомился бы с тобой, Хоторн, - в тон ему отвечаю я.
-Взаимно, Мелларк.
-Так, мальчишеские разборки оставим до лучших времен. Сейчас у нас есть более важные вопросы. Мы должны обсудить… - президент Тринадцатого Альма Койн не успевает закончить свою фразу. Из большого плазменного телевизора, висящего на стене, раздается писк. Плутарх переглядывается с Бити, сидящим рядом со мной, и нажимает на какую-то кнопку на пульте управления.
Экран телевизора загорается. На черном фоне, под звуки гимна, сверкает знак Панема. Через несколько секунд на экране возникает Цезарь Фликерман. Кажется, его совсем не коснулись те изменения, что происходят в стране. На нем все тот же костюм, сверкающий разноцветными лампочками. Его волосы снова цвета морской волны. Его лицо все так же озарено улыбкой. Цезарь приветствует зрителей, а затем сообщает, что в сегодняшней программе к нему придет гость. А точнее гостья.
Камера отъезжает назад, показывая нам гостью сегодняшней программы. Молодая девушка с волосами цвета шоколада заставляет меня замереть. Я инстинктивно наклоняюсь вперед, стараясь уловить каждый жест, воспроизвести в памяти каждую черточку ее лица.
Китнисс Эвередин сидит в кресле цвета сливок рядом с ведущим. Она приветственно улыбается и машет рукой. Совсем не похоже, что эта девушка проводит в казематах Капитолия большую часть суток вот уже целый месяц. Вид у нее если не цветущий, то вполне даже приличный. Кожа идеально ровная, нет старых шрамов и синяков. Она выглядит как-то непривычно, неестественно что-ли.
-Полная регенерация. Ей сделали полную регенерацию, - тихо шепчет Порция, сидящая напротив меня.
На Китнисс темно-синее бархатное платье, расшитое бриллиантами. Такое было на ней во Втором, во время тура победителей, вспоминаю я. На нагие плечи волнами спадают гладкие волосы. На лице достаточно много косметики, но даже она не может скрыть синяки под глазами от бессонных ночей. В остальном, у Китнисс вполне обычный вид. Ничего общего с той израненной, замученной девушкой, что снилась мне в кошмарах. Да, именно такие они теперь были у меня. Старые, с Катоном, Миртой и Диадемой, канули в прошлое. Теперь, каждую ночь я видел ее. Мою Китнисс. В ужасных, темных, пыточных камер в Капитолии.
-Странно, - вслух замечает Гейл. – Я думал, что будет хуже.
-Так оно и есть на самом деле. Наши разведчики сообщают, что одно из интервью с Цезарем снимали во дворце президента несколько недель назад. То, что оцеплены были несколько кварталов вокруг его жилища, наводит на мысль, что там был кто-то очень важный. Нужный, которого могут попытаться перехватить, - сообщает Плутарх. – Скорее всего, тогда там была Китнисс.
-Ну хоть что-нибудь о ней известно? – с надеждой спрашивает Порция.
-Нет. Дворец хорошо охраняется, добраться туда пока нет никакой возможности. Мы ничего не знаем ни о Китнисс, ни о Финнике. Кроме того, что они живы.
-Откуда такая уверенность? – ледяным голосом осведомляется Джоанна.
-Если бы их убили, то об этом узнал бы весь Панем. Я уверен в этом, - хорошо поставленным голосом сообщает Боггс, один из подчиненных Койн.
-Может быть мы все же посмотрим, а потом уже будем обсуждать возможные концы этой истории? – гневно интересуется Гейл, прерывая наш разговор.
Как это не странно, но он прав. Я вновь перевожу взгляд на экран. Китнисс и Цезарь уже обменялись приветствиями. И сейчас начнется самое интересное…


Глава 2

- Добрый вечер, Китнисс!

- Здравствуй, Цезарь. Готова поспорить на что угодно, ты не ожидал меня здесь увидеть.

- Ну почему же? Я всегда в тебя верил. Как и верил в то, что ты приложишь все усилия, чтобы сейчас здесь сидел совсем другой человек, - напрямик заявляет Цезарь, смотря Китнисс прямо в глаза. В его собственных, темно синих, скрывается сочувствие. Видимо, он знает, что происходит на самом деле, он явно не рад, что вынужден задавать провокационные вопросы.

- Да, но только вот у кое-кого были совсем другие планы, - отзывается Китнисс, отвечая не слишком ясно. То ли она имеет ввиду меня, то ли Хеймитча и остальных трибутов, а может, намекает на президента Сноу. Сейчас никто, кроме самой Китнисс, не знает истинного смысла этой фразы.

Они обмениваются еще парой банальных вопросов. Во время них мы точно ничего не узнаем, поэтому можем отвлечься на обсуждение.

- В этом вся Китнисс. Она отвечает на прямо поставленный вопрос. Без подробностей. Уникальный случай, - задумчиво протягивает Джоанна.

- В данном случае нам это не очень полезно. Сейчас один из тех немногих моментов, когда мы можем выхватить информацию прямо у Сноу из-под носа, - резко отвечает Койн.

- Думаю, она поступает так не только из-за неумения говорить, ведь в нужной ситуации она вам такой монолог отчеканит, что любой обзавидуется. А сейчас ей что-то мешает, - медленно тянет Порция, чуть сощуривая глаза.

Я перевожу взгляд на экран, пропуская мимо ушей очередные банальные вопросы. Ведь действительно, что-то не так. Китнисс всегда чувствует себя не в своей тарелке, находясь перед камерами, но за год она научилась сносно играть на публику. Сейчас же она скована даже больше, чем обычно. И она иногда бросает взгляд на камеру. На камеру…

- Я думаю, что рядом с камерой кто-то стоит. Она постоянно туда смотрит, пытаясь понять, говорит ли она правильно. Судя по всему, пока всё сказанное не выходит за рамки дозволенного, - рассуждаю я вслух.

- Да, пожалуй, ты прав, - соглашается Бити.

- Вы смотрите или нет? – резко обрывает нас Джоанна.

Ее фраза заставляет всех перевести взгляд на экран. Китнисс рассуждает о чем-то, но я никак не могу понять темы. Цезарь внимательно ее слушает, изредка что-то вставляя. Интервью пока протекает непринужденно, что не может не радовать меня и не огорчать Койн, ведь Китнисс никакой провокационной информации пока не предоставляет.

Чуть встряхиваю головой, стараясь отогнать ненужные мысли. Не до них.

- Китнисс, не могла бы ты рассказать о событиях последней ночи на арене. Мне кажется, что это могло бы многое нам пояснить, - медленно и четко произносит Цезарь.

Китнисс передергивает плечами и на мгновение прикрывает глаза, собираясь с мыслями.

- Это сложно, очень сложно, Цезарь. Но я все же попробую. Итак, представь, что ты находишься на огромной площадке, окруженной барьером. Ты трибут. Точнее победитель, знающий цену, которую заплатишь за победу. Ты уже знаешь, что арена - это часы. Каждое деление на циферблате сулит новое испытание. За последние двое суток умерли 16 трибутов. Некоторые были твоими союзниками, друзьями, они спасли тебе жизнь, и не раз. И ты точно знаешь, что победить на этот раз сможет только один. И это точно не ты. И не важно в этот момент, что происходит там, дома. Нет разницы, кто и что сейчас испытывает. Арена не позволяет отвлечься ни на минуту. Она жестока. Она требует платы, которая слишком высока. Плата, которая поможет избавиться от всего. Плата, которую придется заплатить всем, и не важно, каков будет исход этой истории.

Китнисс говорит тихо, отчетливо, смотря прямо на камеру. Кажется, что в этот момент для нее нет важнее ничего на свете, кроме ее чувств. И ей, наверное, плевать, что за каждое слово ей придется заплатить.

- А плата – это жизнь? – уточняет Цезарь.

- Не совсем. Таков будет исход для 23 человек, но все они перед этим заплатят другую цену. Они станут убийцами, ведь рано или поздно убивать приходится всем. Каждый цепляется за свою жизнь, как может. Все мы, победители, совершили преступления, ужаснее которых, наверное, не может быть. Мы убивали ради победы. Это ужасно, и если честно, страшно мешает жить дальше. Это висит грузом на шее. Душит, напоминает о себе каждый день. Так что, в каком то смысле, мы все проиграли тот страшный бой.

-Проиграли… - тихо повторят Цезарь.

В студии, где сидит Китнисс, в нашей комнате, и кажется, что даже во всем Панеме царит звенящая тишина. Никто никогда не говорил, каково это – быть трибутом-победителем.

- И мне тогда показалось, что спасение дорогого для тебя человека хоть как-то поможет искупить мою вину. Ведь смерть порой приносит страшное облегчение. Не только для тебя, но и для других. И ты живешь этой мыслью. Цепляешься за нее, как за соломинку, за последнюю надежду. Моим желанием было спасти Пита. И на мое удивление, такое желание было не у меня одной. Все было так странно, так запутанно. Я не знала о повстанцах, не понимала сути этой игры. Для меня было ясно только одно – спасая Пита они удерживают меня от расторжения союза. Да и он сам был против этого. Я до сих пор жалею, что не уговорила его тогда уйти. А еще больше о том, что тогда позволила «союзникам» нас разлучить, и ушла с Джоанной. Но я порой прокручиваю в голове те события и понимаю, что у меня не было ни единой возможности остаться, не расторгнув союза. А потом, когда Джоанна ударила меня катушкой с проводом… Дальше события я помню смутно… Помню, что вернулась к Дереву молний, звала Пита и взорвала арену… Я сама до сих пор понять не могу, зачем сделала это. Никаких намерений у меня не было. По крайней мере, я их не помню.

Китнисс замолкает, опускает взгляд в пол и начинает выстукивать какой-то непонятный ритм кончиками ногтей. Цезарь молча рассматривает Китнисс с ног до головы, будто раздумывая над чем-то.

- Китнисс, как ты думаешь, знал ли в тот момент Пит о повстанцах? – с какой-то нерешимостью спрашивает ведущий.

Китнисс медленно поднимает голову, в свою очередь внимательно рассматривая Цезаря, будто прикидывая, как получше его можно убить.

- Нет, Цезарь, - холодно отвечает она.

- Ты уверена?

- Абсолютно. Я бы знала.

- А как насчет вашего ментора, Хеймитча?

Китнисс, продолжая отстукивать четкий ритм и рассматривая Цезаря, едко улыбается.

-Я понятия не имею, знал ли о чем-либо Хеймитч. И знать не желаю.

-Как ты думаешь, он знал что-либо о заговоре?

-Я понятия не имею, знал ли о чем-либо Хеймитч, - повторяет Китнисс. – Он, знаешь ли, не имеет привычки ставить меня в известность о своих планах. И я ничего об этом не думаю, – предупреждая очередной вопрос, отвечает она.

Какое-то время они молчат. Китнисс чуть прикрывает глаза, переводя дыхание, и интересуется:

- Что мы еще должны обсудить?

- В чём дело? – вопросом на вопрос отвечает Цезарь.

- В последнее время я очень быстро устаю, знаешь ли, - равнодушно отвечает она, смотря куда-то в сторону.

- Слышал, у тебя были небольшие проблемы со здоровьем, - негромко замечает Цезарь, бросая короткий взгляд на оператора, стоящего возле камеры.

- Ну, выкидыш нельзя назвать небольшой проблемой со здоровьем, - отвечает Китнисс с некоторым трагизмом в горле, показывая тем самым Капитолийским зрителям то, что ей действительно пришлось пережить ужасное событие в жизни каждой девушки.

- Что произошло? – тут же интересуется Цезарь, добавляя в голос трагизма.

- Электрический шок на арене. Давай мы не будем продолжать эту тему? – с некоторой надеждой в голосе спрашивает Китнисс.

- Да, конечно, я понимаю, что тебе тяжело говорить об этом.

Цезарь поворачивается к камере и говорит, что на этом специальный выпуск окончен.

Несколько минут мы молчим, а затем Хеймитча, сидящего недалеко от меня, начинает пробирать смех. Громко хохоча, он что-то пытается нам объяснить, но никто его не понимает.

- Боже, я не узнаю свое солнышко! Как научилась врать, как изворачиваться, выпутываться из вопросов, о которых не хочет говорить! А когда говорила про выкидыш! Если бы я не знал этой истории, то поверил бы, что все так и произошло. Пит, а ты точно уверен, что между вами ничего не было? – с издевкой в голосе спрашивает он.

- Я бы знал, поверь мне, Хеймитч, - парирую я, даже не улыбаясь.

- Если честно, то я не вижу в этом интервью особо ценной информации. Разве что теперь мы точно знаем, что наша Сойка жива и относительно здорова. И еще то, что ее заставляют играть по чужим правилам и контролируют каждое слово и каждый шаг. Но тем не менее в нем нет ничего вредительного. И на том спасибо, - замечает Боггс.

- Бити, у тебя осталась запись этого интервью? – неожиданно для всех спрашивает Гейл.

- Да, конечно. А зачем тебе?

- Включи с того момента, когда Китнисс начинает стучать. И дайте мне кто-нибудь ручку и листок бумаги.

- Зачем тебе это? – недовольно спрашивает Боггс, отдавая Гейлу почти чистый лист бумаги и ручки.

- Надо кое-что проверить. Если это то, о чем я думаю, то скажу. Если нет, то неважно.

Включают запись и Гейл начинает что-то писать. Затем просит включить еще один, два, три раза. Что-то подправляя, что-то дописывая через 20 минут он, внимательно всматриваясь в листок, просит остановить видео.

- И что ты узнал? – интересуется Порция.

- То, что и хотел. Китнисс стучала не просто так. И она только что передала нам какую-то информацию через это постукивание.

- Как она могла это сделать? – не понимает Боггс.

- Очень и очень просто. Китнисс только что простучала определенный ритм. Это шифр.

Глава 3

- Шифр? – переспрашивает Порция, удивленно вскидывая брови.

- Ага, - кивает Гейл.

- С чего ты это взял? – недоверчиво интересуюсь я.

- Сейчас я объясню, Мелларк. В прошлом году Китнисс нашла в одном из домиков у озера книгу с различными видами шифровки. Не знаю. почему, но ее все это очень заинтересовало. Она несколько дней провела в том доме, изучая книгу. Я помню совсем немного из того, что она мне показывала. Один из шифров был с принципом длинных и коротких пауз. Китнисс выучила его и еще один. Она старалась заинтересовать и меня, но мне тогда как-то все равно было, так что я смог разобрать здесь только буквы "н" и "е". Больше я ничего помню. Но раз ты, Мелларк, завтра едешь в Двенадцатый, то сможешь забрать ту книжку. Мне кажется, что Китнисс все же приносила ее домой. Наверное, у нее в комнате она и лежит.

Я киваю, хотя совершенно не представляю, как я буду не то что искать что-либо у нее в комнате, если я в дом с трудом смогу зайти.

- Ладно, а теперь все отправляются спать. Завтра рано вставать, - решительно заявляет Койн.

Я бреду по коридору, освещая себе путь фонариком. Свой отсек я нахожу без труда. Стараясь не шуметь, я приоткрываю дверь и на цыпочках захожу. А вот найти свою кровать оказалось не так уж просто. Стягиваю одежду и забираюсь под одеяло.

- Пит! – тихо шепчет мне на ухо мой младший брат Джем.

- Джем, иди спать, - тут же прерываю его я. Я привык не ставить в известность о своих проблемах семью.

- Пит, мы видели интервью с Китнисс, - так же тихо шепчет брат.

Я резко поворачиваю голову и внимательно смотрю Джему в глаза.

- Да, Пит, мы видели, - залезает к нам другой мой брат, на этот раз старший – Майк.

- Я тоже видел, - киваю я.

- И что ты об этом думаешь? – спрашивает Джем.

- Ребят, какая разница, что я об этом думаю? – резко прерываю их я. Они шикают на меня и с опаской поглядывают на кровать родителей. Мать только что-то недовольно бормочет во сне, отец же вовсе не реагирует.

- Идите спать. Не забивайте себе голову, - отмахиваясь от них я.

- Пит, ты наш брат. И, кстати, ты уже достал ворочаться на кровати. Она у тебя скрипит, я заснуть не могу, - еще тише шепчет Майк.

- Давай поменяемся. Мне все равно где спать, - тут же предлагаю я.

- О боже, Пит, ты так ничего не изменишь.

- Я и так ничего не изменю. Как бы я не хотел, я не смогу ничего поменять, - спокойно отвечаю я и поворачиваю голову в сторону двери. – Ребят, давайте спать. Мне вставать завтра рано.

- Да брось, работать допоздна и рано вставать по утрам – разве не этим мы занимались всю жизнь? – смеется Майк и пихает меня в плечо.

- Да уж, именно этим и заставляла нас заниматься она, - я тоже позволяю себе улыбнуться, указывая на кровать матери и отца.

- Пит, нам можно доверить все, что тебя тревожит. Мы не скажем родителям, - заверяет Джем, заглядывая мне в глаза.

- Джем, пойми, это вас не касается, я не хочу, чтобы это еще и вас с Майком тревожило.

- Пит, позволь нам самим решать, чем забивать голову, а чем нет. Давай, колись, - Майк похлопывает меня по плечу.

- Да что рассказывать-то? – мне до последнего хочется отвязаться от этого разговора.

- Пиит, я ведь тебя знаю. Мы от тебя так просто не отстанем. Чем быстрее ты нам все расскажешь, тем быстрее ты ляжешь спать. Я, правда, не уверен, что ты заснешь, но все же.

- Хорошо, - сдаюсь я. – О чем я должен рассказать вам?

- Итак, Пит, зачем им такие интервью? Зачем им вообще нужна Китнисс? – с любопытством спрашивает Джем.

- Сноу считает, что показывая Китнисс на капитолийских каналах будет обозначать то, что она на стороне Капитолия. Хотя, агитролики утверждают об обратном. Так что чувствую, что ни Китнисс, ни Финнику сейчас не легко, - с какой-то тоской в голосе отвечаю я.

- Финник? – удивленно поднимает брови Майк.

- Да. Китнисс-то ничего не знала о восстании. А вот Финник был замешан в их заговоре по вытаскиванию нас с ней с арены. Поэтому ему даже хуже, чем ей.

- А что по этому поводу думает Койн? – тут же интересуется Майк.

- Койн не довольна тем, что Китнисс никак не указывает на свою принадлежность к восстанию. Хотя, Хоторн утверждает, что Китнисс передала нам какой-то шифр. Он рассказал, что она нашла книгу с различными шифровками в одном из домов у озера, возле которых вы находились, когда ушли из Двенадцатого.

- Да, я как-то встретил ее в городе с такой книжкой в прошлом году. Она меня, кажется, не узнала тогда, - припоминает Майк.

- Правда? – я удивленно поднимаю брови.

- Ага. Мне кажется, что она просто знает, что у тебя два брата, но ни как нас зовут, ни как мы выглядим, она понятия не имеет, - тихо смеется старший брат.

- Вполне может быть, - мне тоже становится смешно.

- Пит, а что ты сам думаешь об этом? – неожиданно спрашивает Джем.

- О чем именно? – удивленно переспрашиваю я.

- О шифре. Китнисс могла бы так поступить? – еще тише поясняет младший брат.

- Не знаю. Китнисс непредсказуема. Никогда не знаешь, что у нее на уме. Так что это вполне в ее духе.

- Мальчики, вы спать сегодня будете? – голос отца заставляет нас подпрыгнуть.

- Пап, а мама спит? – дрожащим голосом интересуюсь я.

- Мама-то спит, но если она проснется, то вам не поздоровиться, - под стать нам – так же тихо отвечает отец. – И кстати, что вы обсуждаете?

- Пап, ну хоть ты скажи им, чтобы они перестали меня расспрашивать. Я спать хочу! – почти умоляюще прошу я.

- Неет, пап, пусть Пит нам все объяснит! – хором заявляют братья.

- Так, Пит, ты тут крайний, судя по всему, так что объясняй, что тут происходит! – требовательно заявляет отец.

- Они меня пытают! – жалобным голосом, которым я в детстве жаловался на Майка, объясняю я.

- Не правда! Мы спрашиваем у него про интервью с Китнисс, которое мы смотрели перед сном, помнишь? – оправдывается Джем.

- И что же вы хотите узнать от него? – спрашивает отец, тоже присаживаясь на край моей кровати.

- Все! – тихо признается младший брат.

- Отлично. Вот и узнаете завтра. А теперь живо спать! Чтобы через 20 минут все видели третий сон! – решительно вставляет отец и подталкивает мальчиков к кроватям.

- Да, папа! Через 10 минут и пойдем спать, правда, Джем? – подмигивает младшему брату Майк.

- 10 минут, Пит и Майк. Джем идет спать! – ставит точку в разговор папа и поднимает на ноги своего младшего сына.

- Папа, так не честно! – возмущается Джем.

- Майк совершеннолетний, я не могу его заставлять делать что-либо, - спокойно отвечает папа.

- Но Пит - нет! – все еще протестует брат.

- Он почти совершеннолетний. И, тем более, почти женатый, - лукаво подмигивает отец, заставляя меня улыбнуться. – А когда-то давно именно женатый человек считался совершеннолетним.

- В том то и дело, что почти! – Джем решил до последнего упираться.

- Не переживай, я уверен, что в скором времени у меня появится невестка. Кем она будет для тебя, я, прости, уже не помню! – отец похлопывает меня по плечу и подталкивает младшего сына к кровати.

- Все же как удачно я родился – раньше всех! Осталось только жениться для полного счастья, - коварно улыбается брат.

- Ну так женись. За тобой бегает половина местных девчонок. И наших тоже.

- Нет, не половина, одна треть. А остальные две трети бегают за Хоторном, - ухмыляется он. – Ну а если серьезно, то они, скорее всего, рассчитывают просто удачно выйти замуж за пекаря. Я-то ведь точно не пойду в шахты или куда-нибудь еще. Но и точно не вернусь в наш Дистрикт. При любом исходе.

-Почему? – удивляюсь я.

- Что мне там делать? Ты-то можешь заниматься всем тем, что твоей душе угодно. Хоть печь, торты разукрашивать, рисовать на заказ. Ты богат, можешь позволить себе все что угодно. А что я?

- Ты не прав, Майк, - стараюсь хоть как-то подбодрить его я.

-Пит, в конце концов, ты влюблен. Говорят, что влюбленному человеку открыт весь мир, - пожимает плечами Майк.

- Нет, это не совсем так. Весь мир содержится в одном человеке. И интересует только он. Мир бывает открыт только тогда, когда для тебя открыт человек, которого ты любишь, - я печально улыбаюсь и смотрю в сторону. – А вообще, это сложно объяснить. Это можно только почувствовать.

- А ты попробуй, Пит, - Майк поудобнее устраивается на моей кровати. – Папа все равно уже спит. И Джем тоже. За временем никто не следит. Все равно же ты не заснешь, а у меня завтра дежурство после обеда, я высплюсь с утра.

- И что тебя интересует? – любопытствую я, удивляясь, как наш разговор плавно перетек в другое русло.

- Просто расскажи мне, каково это – быть влюбленным? А то влюблюсь и не пойму - что же это со мной?

- Ты это поймешь, обязательно поймешь, - улыбаюсь я.

- Я надеюсь, - Майк улыбается в ответ. – Ну, теперь рассказывай.

- Ну, знаешь, это сложно объяснить. Это… это как… - я прищелкиваю пальцами, ища нужное слово, - я не могу. Это нужно почувствовать. Только вот одно я тебе могу сказать точно – как только ты влюбишься, ты поймешь это. В тот же момент. И если эта настоящая, искренняя любовь, то ты будешь испытывать ее до конца жизни. Все, сказочке конец, ты молодец, что послушал, а теперь марш спать!

Майк смеется и перелезает на свою кровать. Через несколько минут я слышу, как его дыхание выравнивается. Брат спит. Я кладу руку под голову и смотрю в потолок. Майк действительно заставил меня задуматься. Как же это – любить? Я люблю, но я не могу объяснить свои чувства. Ту радость, то счастье, какое-то неизведанное удовольствие, которое мне приносит общество Китнисс. Мне просто хорошо быть рядом с ней, чувствовать ее прикосновение. И тогда, когда я сделал предложение Китнисс, хоть и знал, что она не хочет этого, но мне так хотелось жениться на ней. Мне было стыдно признаваться в этом самому себе, но я был счастлив, прекрасно понимая, что моя возлюбленная боится замужества, как огня. А сейчас я почти уверен, что Китнисс предпочла бы быть замужем, чем быть в Капитолии.

Я чуть надавливаю на виски, старательно прогоняя из головы гадкие мысли. Китнисс и Капитолий не должны появляться в моей голове одновременно. Точнее, желательно, чтобы Китнисс была рядом, а казематы Капитолия просто приснились мне в страшном сне.

Я переворачиваюсь на бок и провожу рукой по волосам. Сейчас мне в голову вдруг пришел тот шифр, который передала Китнисс. Какое-то время меня занимает гадание о том, что же может быть зашифровано в том сообщении. Предупреждение об опасности? Какое-то сообщение о Сноу? Или она просит о помощи? Через какое-то время я решаю бросить это занятие, понимая, что лишний раз терзаю себе без причины.
Чем дольше я размышляю обо всем этом, тем больше путаются мои мысли, медленно превращающиеся в кашу, глаза закрываются. Да, 48 часов без сна дают о себе знать. Единственный плюс в такой усталости моего организма – кошмары мне в такое время обычно не сняться. Вот и сейчас, когда мозг переходит в состояние сна, вместо темных образов я вижу лишь одну пустоту. Остаётся надеется, что в этот раз мне все же удастся выспаться.

Глава 4

Я неотрывно смотрю на темно-серый пепел, медленно опускающийся на мои кроссовки. Стоит ли упоминать, что земля теперь цвета грозовых туч, а в воздухе витает столько гари, что мне становится трудно дышать. Я опускаюсь на корточки и беру в руку то, что осталось от старого домика в Шлаке, куда я провожал каждый день после школы девочку с двумя косичками. Я медленно разжимаю пальцы, внимательно наблюдая, как же вытекает несколькими тонкими струйками пепел, бывший, наверное, кроватью Китнисс. Ориентиром мне служат остатки печи. Хоть я и был в этом доме лишь раз, в прошлом году, когда мы вернулись с арены, но я запомнил все в мельчайших подробностях. Как-никак фотографическая память, для художника полезно, между прочим. Напротив печки стоял раньше стол, а теперь я вижу только остатки лестницы на второй этаж. По краям бетонного фундамента лежат большие горки пепла, служившие стенами. Я начинаю шумно дышать через рот, захватывая еще больше гари. Горло вскоре начинает першить, мысли спутываются, в левом виске начинает покалывать.

Тут же мне приходит в голову способ, подсказанный мне одним молодым врачом: медленно проговариваю в мыслях все, что знаю. От самого простого – в чем я точно уверен, к сложному.

Меня зовут Пит Мелларк. Мне семнадцать лет. Мой отец – пекарь. Моя родина – Дистрикт номер двенадцать. Я влюблен в Китнисс Эвередин. Я участвовал в 74 и 75 Голодных Играх. Меня спасли с арены. Китнисс забрали в Капитолий. Ее пытают, но она жива, и я должен сделать все, чтобы ее вернули назад…

- Пит, у тебя все хорошо? – слышу я голос в наушнике, который меня обязали надеть. Несколько секунд пытаюсь сообразить, кто же говорит. Потом понимаю, что это Мадж, оставшаяся на планолете.

Еще несколько секунд пытаюсь понять, почему же она решила, что я не в порядке. До меня доходит, что я сижу на корточках, обхватив голову руками. Кажется, что у меня сейчас будет нервный срыв. Нет, надоело. На меня теперь даже мать с жалостью смотрит. Пора доказать им всем, что я постепенно прихожу в норму. Поднимаюсь на ноги.

- Я в порядке, Мадж.

Чтобы успокоится, ухожу из дома Китнисс, направляясь в центр бывшего селения. Не зная других путей в Шлаке, иду по дороге, но тут же жалею о своем намерении: дорога усеяна останками людей. От некоторых остался один скелет, кто-то не обгорел полностью, другие избежали огня, но задохнулись от дыма. Трупы не разложились до конца, над ними кружат полчища мух. Часть дороги залита кровью. Зажимаю рот рукой, стараясь предотвратить приступ рвоты, и ускоряю шаг.

На выходе из Шлака замечаю все еще дымящиеся шахты. Черный дым от горящего угля еще больше режет горло. Утоптанная дорога сменяется булыжной мостовой. Я сам не заметил, как пришел на площадь. По краям лежат остатки магазинов. Направляюсь к тому месту, где раньше стояла пекарня моего отца. Все, что от нее осталось – кучка пепла и большая обгоревшая печь, возле которой я провел столько времени. Чувствую, как на глаза наворачиваются слезы, и решаю уйти, пока не расплакался.

Чуть не падаю, спотыкаясь о кусок металла. Приглядываюсь и понимаю, что это остатки виселицы, которую поставил Тред. Оглядываюсь и замечаю колодки и позорный столб, а точнее их остатки. Перед глазами тут же проплывает вчерашний кошмар: Китнисс, спину которой медленно и мучительно превращают в кашу при помощи плети, как Гейла прошлой зимой. Почему-то тут же вспоминаю еще один из своих кошмаров: черная комната, Китнисс, кричащая от боли передо мной, но как только я пытаюсь приблизиться к ней, она отдаляется на расстояние, еще большее, чем было изначально. Со временем ее крики становятся все громче, раны все больше, а я все отчаяние кричу ее имя.

От того кошмара меня избавил Марк, разбудивший меня. Но сейчас брата рядом нет, поэтому я зажмуриваю глаза, отгоняя страшные картины. Потом вдруг резко поднимаю голову и бегу прочь, к Деревне победителей. Из-за шагов в небо поднимаются тучи пыли. Натягиваю платок, повязанный мне Порцией, на рот.

Вот и Деревня Победителей. Сначала сворачиваю к себе домой. Медленными шагами захожу на кухню, будто боясь, что там кто-то сидит. Но нет, тут никого не было с того момента, как я уехал на Игры. Отец никому не позволял заходить туда. Провожу рукой по столу, поднимая в воздух облако пыли. Закашливаюсь и спешу наверх за тем, из-за чего я сюда и пришел. Быстрым движением открываю дверь в своей комнате и зажмуриваюсь от яркого света, исходящего из открытого окна. Надо же. А мне казалось, что я его закрывал. Решаю, что оставлю все так как есть. Открываю шкаф и достаю от туда свитер цвета заката, связанный для меня Порцией. Снимаю куртку и надеваю его. С тумбочки, стоящей рядом с кроватью, беру рамку с фотографией Китнисс. Ее сделал я еще в прошлом году, когда мы вернулись из Тура Победителей. Именно из-за этой карточки мне хотелось попасть сюда больше всего.

Быстро спускаюсь по лестнице, прикрываю парадную дверь и спешу в дом напротив. На секунду замираю, прежде чем открыть дверь. Медленно поворачиваю ручку и захожу в прихожую. Тишина. Вспоминаю, что дома победителей построены одинаково, иду на кухню. Вижу, что на столе стоят грязные тарелки. Когда хозяйки покидали дом, им явно было не до мытья посуды.

Медленно пересекаю кухню и беру с полки справочник по растениям, в котором я рисовал прошлой зимой, и фотографию четы Эвердин. Среди книг в шкафу ищу нужную, но её там не оказалось. Поднимаюсь вверх по лестнице и захожу в комнату Китнисс. Дыхание перехватывает оттого, что в воздухе витает запах духов Китнисс. У меня начинает кружиться голова. Пол она ими мыла, что ли?

Открываю окно, избавляясь от аромата, напоминающего о его владелице. Провожу рукой по книгам, стоящим на полке. Ничего нужного. Задумчиво брожу по комнате, думая, куда же еще Китнисс могла спрятать книгу.

- Мадж, спроси у Гейла, куда еще Китнисс могла книгу положить? Я не могу ее найти, - обращаюсь я к девушке, оставшейся на планолете.

- Сейчас, - тут же откликается она.

Пока Мадж связывается с Тринадцатым, я открываю тумбочку рядом с кроватью. Книжки, тетради, какие-то неизвестные мне приспособления для охоты. Достаю ее охотничью сумку и куртку. В сумку кладу справочник и фотографию, куртку перебрасываю через плечо.

- Пит, Гейл говорит, чтобы ты посмотрел в шкафу, - наконец, отвечает Мадж.

- Он уверен?

- Да. Если не там, то он уже и сам не знает, где.

Я медленными шагами приближаюсь к шкафу. Открываю дверцы, стараясь не дышать, чтобы не потерять контроль над разумом от запаха Китнисс, сохранившегося на ее вещах. Стараюсь прикасаться к ее вещам осторожно, пока ищу книгу. Когда я уже совсем отчаялся, думая, что мы точно не разгадаем шифр, оставленный Китнисс, я нащупываю толстый переплет. Резким движением вытягиваю книгу в багровой обложке с золотыми полосами; кажется, что книге несколько сотен лет. Осторожно убираю ее в сумку и собираюсь закрыть шкаф, но тут замечаю сверток на одной из полок. Опускаю сумку на пол, а в руки беру пакет из плотной бумаги. Кажется, что сердце вырвется из груди, пока я распечатываю сверток. И чуть не падаю, увидев комбинезон, дутый пояс, покрытый блестящим пурпурным пластиком. Потому что именно в этом костюме Китнисс Эвердин была на арене 75 Голодных Игр. У меня у самого был такой костюм, пока я находился там.

Я разворачиваю сложенный комбинезон, и на пол опускается белая роза, как бы говорящая мне: «Она в моих руках. И все, что с ней сейчас произойдет, зависит только от тебя.
Об этом изящном жесте я уже слышал однажды. Кажется, Хеймитч, рассказывал мне об этом знаке внимание самого Кориолана Сноу.

Мне кажется, что сейчас мою голову опустили в ледяную воду. Я разеваю рот, не в силах произнести ни слова. Потом меня вдруг словно током бьет. Я подхватываю сумку и выбегаю на улицу. Размахиваю руками, призывая планолет.

Я не помню, как поднимался по лестнице, как приветствовал Плутарха, как ответил на вопрос Мадж о том, все ли у меня в порядке. Очнулся я уже в кресле, оттого что Мадж трясет меня за плечо и спрашивает, что же я сжимаю в руке. Не отдавая себе отчета о том, что я делаю, я отпускаю комбинезон и пояс. Все это оказывается у меня на коленях. Сверху лежит белоснежная роза. Мадж с интересом берет в руки цветок, но как только она касается комбинезона, ее лицо бледнеет, и она ойкает при виде кровавого пятна и разреза в том месте, где Джоанна вырывала у Китнисс датчик слежения.

Плутарх с интересом оглядывается на нас. После того, как он замечает белую розу в руках Мадж, он тут же начинает убеждать меня, что с Китнисс ничего серьезного не сделают, что я не должен принимать все это близко к сердцу. Я киваю невпопад, а сам пытаюсь убедить себя в том, что мне совершенно не нужно терять рассудок именно в этот момент.

На площадке нас встречают Хеймитч и Гейл. Гейлу тут же протягиваю книгу, которую вертел в руках всю дорогу в Тринадцатый, а Хеймитчу жестом показываю, что со мной все хорошо. Знаю ведь, что Плутарх наверняка связался с моим бывшим ментором. Нет, поправляю я себя. Игры будут продолжаться до тех пор пока Китнисс не окажется здесь, рядом со мной. Так что он все еще мой ментор. А я все еще трибут, который отчаянно нуждается в помощи.

Хеймитч сообщает мне, что всех нас ждут в Штабе. Мадж недовольно морщится, Гейл что-то бубнит, Плутарх довольно улыбается, а я равнодушно пожимаю плечами. Но как бы кто не хотел, мы все вынуждены идти за Хеймитчем через десятки коридоров в кабинет чисто белого цвета на встречу с президентом.

Как только я захожу в комнату, все тут же оборачиваются. Ловлю на себе сочувствующий взгляд Порции и опускаюсь в кресло. Гейл тем временем нашел нужный раздел и теперь старательно выписывает буквы. Мадж подходит к нему сзади и заглядывает через плечо. На ее лице отражается непонимание, когда Хоторн заканчивает работу. Сам он недовольно морщится и озвучивает послание:

- Нападение.

- Что? – переспрашивает Боггс. – Какое нападение?

Койн тем временем быстро проводит руками по клавиатуре, набирая нужный код. На ее бледном лице отражается некоторое понимание. Она быстро выводит изображение на экран телевизора.

- Вот, какое нападение имела в виду Китнисс Эвердин, - отвечает она и указывает на флотилию планолетов, явно направляющихся к Дистрикту-13.

Глава 5

Все, кто сейчас находится в Штабе, оборачиваются и внимательно всматриваются в монитор.

- Сколько у нас есть времени до бомбежки? – дрожащим голосом интересуется Порция.

- Не больше получаса, - быстро говорит Койн, нажимая какие-то кнопки на пульте. – Я объявляю воздушную тревогу.

- А почему не срабатывает система безопасности? – вдруг спрашивает Боггс.

- Она сработает через 20 минут. Так что мы можем объявить Китнисс Эвердин благодарность, она только что спасла жизнь большинству жителей Дистрикта, - отвечает Койн.

И тут начинают выть сирены. С момента моего осознанного появления в Тринадцатом, тренировочные учения, показывающие, как следует поступать во время тревог различных уровней, проводились трижды. В первый раз я лежал в госпитале, еще плохо отличая явь от галлюцинаций из-за морфлинга, так что эту тревогу я почти не помню, да и пациентов тревога не касалась, так как решили, что трудности эвакуации больных значительно перевешивают хоть какую-то пользу.

Следующее учение я тоже помню лишь в общих чертах: меня на тот момент выписали из одной части госпиталя, переведя в другую, на содержание у психиатра. Его монотонный голос вводил меня в некий транс, продолжающийся еще часа два после его ухода, так что во время этой тревоги я продолжал сидеть на кровати и смотреть в пустоту.

Третье последнее учение было второго уровня – действие во время профилактических мероприятий, например, карантин до проведения анализов на наличие вирусов. Необходимо было просто вернуться в свои отсеки. Моя задача здорово упрощалась, так как я практически все время сидел отсеке, наплевав на особое расписание – его получает каждый житель Дистрикта с утра, засунув руку в специальный отсек в стене. Оно не смывается до 22.00, когда обычно наступает время принятия душа.

Но эти сирены, как бы я не хотел, я бы не смог проигнорировать. Барабанные перепонки едва не лопаются от визгливого, громкого и душераздирающего воя. Кажется, что звук специально разработали для того, чтобы повергать людей в панику.

Боггс ведет меня, Гейла, Мадж, Порцию и Хеймитча из Штаба в коридор, затем в еще один, а потом мы попадаем на широкую лестницу. Толпы людей стекаются в один поток, вокруг стоит полная тишина. Мы спускаемся все ниже и ниже, глубже и глубже. Кажется, что сейчас мы уже ниже уровня моря примерно на километр. Единственный плюс в спуске – вой сирен становится все тише и тише. Боггс приводит нас к основанию лестницы и останавливается возле дверей, открытых настежь и ведущих в огромную пещеру. Он показывает сканер, перед которым нужно провести рукой с расписанием, - чтобы никто не потерялся.

Я медленными шагами захожу в пещеру. Стены, потолок, пол, перегородки, - здесь все сделано из камня. Даже воздух, кажется каменный – дышать им тяжело, он сдавливает легкие. Лежанки высечены прямо в стенах и огорожены все теми же каменными перегородками, как бы создающими собственное пространство для людей. На них наклеены таблички с цифрами и буквами. Боггс объясняет, что нам нужно найти таблички с обозначением наших отсеков.

Рассеяно киваю и прощаюсь с Боггсом – он уходит в один из специализированных кабинетов. Затем мы идем дальше, выискивая нужные цифры. Дохожу до своего отсека и сворачиваю, не сказав никому ни слова. Мой сектор представляет из себя маленький по площади квадрат. Есть шесть лежанок, что радует – у меня нет желания спать на полу. В полу высечена квадратная яма для вещей. На стене под прозрачным пластиком висит лист белой бумаги. «Правила пользования убежищем», гласит название.
Первый раздел - «По прибытии»

1. Убедитесь, что все жители вашего отсека на месте.

Никто кроме меня пока не пришел, но я-то добрался одним из первых. Все дежурят на кухне, так что спускать их достаточно долго.

2. Получите на складе по одному вещевому мешку на каждого жителя вашего отсека.

Оглядываюсь в поисках склада. Им именуется глубокое помещение, огороженное прилавком. Очередь пока небольшая. Я подхожу, называю номер отсека и прошу пять мешков. Сверившись со списком, женщина преклонных лет достает мешки с полки и отдает их мне. Два забрасываю на спину, один беру подмышку, оставшиеся два держу в руках. Поворачиваюсь и с удивлением замечаю, что теперь возле прилавка стоит целая толпа, выжидательно смотря на меня. С задержкой понимая, что я всем мешаю, спешу убраться подальше, но, даже отходя, чувствую, как все эти люди смотрят на меня.

Возвращаюсь в отсек и вскрываю один из пакетов. Два комплекта запасной одежды, зубная щетка, фонарик, расческа и тонкий матрас. Все комплекты одинаковы, разве что в одном одежда женская, а в остальных размеры одежды разные. Я заправлю постели, мешки убираю в яму и читаю последний пункт:

3. Ждите дальнейших указаний.

Забираюсь на одну из верхних лежанок и смотрю прямо перед собой. В помещении заметно прибавляется людей. Вскоре появляется и моя семья. Они тоже читают правила, благодарят меня за разобранные постели и садятся каждый на свою лежанку. Мы молчим. Я ложусь на спину и тут же подпрыгиваю как ужаленный, натыкаясь на что-то твердое. Сумка Китнисс. И как я мог забыть?

Быстро слезаю с лежанки, говорю отцу, что хочу поговорить с Порцией, и отчаянно припоминаю, в каком же отсеке живет семья Эвердин. В памяти всплывает разговор с Хеймитчем, в котором он невзначай упоминает, что Прим и миссис Эвердин живут в 313 отсеке. Медленно бреду вместе с потоком людей, выглядывая нужные цифры.

Когда я захожу в нужный сектор, то вижу лишь Прим, сидящую на нижней лежанке. Их отсек меньше чем наш, но в остальном выглядит точно так же. Она поднимает голову, как только слышит мои шаги. Она вопросительно поднимает брови.

- Привет, Пит, - улыбается она.

- Привет, Прим. Я вот принес вам… - поднимаю вверх сумку.

- Сумка Китнисс… - ее лицо бледнеет.

- Да. Держи, - я протягиваю ей сумку.

Прим берет ее в руки и медленно опускается назад на кровать. Дрожащими пальцами она открывает ее. На ее колени выпадает справочник и фотография ее родителей. Она улыбается одними уголками рта. Я поворачиваюсь и направляюсь к выходу и уже прощаюсь с Прим, когда она вдруг произносит:

- Пит, ты забыл кое-что! – я поворачиваю голову и вижу, что она протягивает мою фотографию.

- Спасибо, - слабо улыбаюсь я, наблюдая, что Прим не отрывает взгляда от портрета сестры.

- Посиди здесь. Мама помогает с пациентами, а одной мне скучно, - тихо просит она, все еще внимательно рассматривая фотографию. – Пожалуйста.

-Конечно, - я медленно опускаюсь на лежанку рядом с Прим и протягиваю ей портрет.

Она берет его в руки и обрисовывает пальцем контур лица Китнисс. Какое-то время мы молча сидим рядом и смотрим на портрет улыбающейся девушки, одетой в ярко-зеленый свитер, с книжкой в руках. По ней нельзя сказать, что каждую ночь ей сняться кошмары, и, что на ее руках умерли несколько человек. Она счастливо улыбается, кажется, что в ее жизни произошло что-то радостное.

- Я скучаю по ней, - тихо шепчет Прим, я чувствую, что она дрожит. – Пит, я боюсь за нее.

Я приобнимаю ее за плечи и зажмуриваюсь.

- Я тоже боюсь... И мне даже страшно подумать о том, что же с ней сейчас делают. Я знаю только одно – они не убьют ее, - тихо говорю я, стараясь не смотреть в глаза девочки.

- С чего ты это взял? – дрожащим голосом спрашивает она.

- Это будет слишком милосердно. Они сделают все, чтобы ее жизнь была намного хуже смерти, - отвечаю я, автоматически отмечая, что мой голос срывается.

- Пит, ты для них сейчас враг номер один. И поэтому они сделают все, чтобы сломит тебя. Поэтому они не убьют ее, ведь так у них не останется никого, кто тебе дорог. Сноу больше не сможет причинить тебе боль, - она утыкается носом в мое плечо, и я слышу, как она всхлипывает.

- Прим, не плачь, пожалуйста. Прим, ты же знаешь, что ее вытащат как только будет такая возможность, - я поглаживаю ее по плечу, чувствуя, что у меня и у самого слёзы готовы брызнуть из глаз.

- Я знаю, Пит, знаю... Но что они успеют сделать до того, как ее вытащат? – вопрос явно не риторический, но я не знаю, что же на него ответить. Просто потому что я действительно не желаю знать, что же они могут с ней сделать.

- Они сделают все, чтобы сломить меня. Не меньше этого, - просто повторяю я ее предыдущую фразу.

После этой фразы я поднимаюсь на ноги, забираю протянутую Прим фотографию и иду к выходу. Медленно возвращаюсь к себе в сектор, стараясь не думать над последним вопросом маленькой девочки, которой пришлось стать взрослой слишком рано, как и ее сестре. Что они могут сделать с Китнисс? Да все что им угодно. Переломать кости, изуродовать до неузнаваемости, свети с ума? Мне действительно страшно думать об этом.

Как только я возвращаюсь к себе в отсек, в динамиках перестают звучать уже слабые отголоски сирены. Вместо него Койн произносит речь, в которой подчеркивает, что все это - не учебная тревога. Она сообщает о том, что в интервью Сойка-пересмешница, то есть Китнисс Эвердин, победитель Дистрикта-12 сообщила о возможном нападении на Тринадцатый, и…

Ее речь прерывается из -за падения бомбы. Громкий звук, от которого, кажется, трясутся стены, и в голову лезет только одна короткая мысль: «Мы все умрем». Свет гаснет, в наступившей тишине слышны только плач маленьких детей, чей-то истерический смех и вскрики. Видимо, эта бомба шокирует даже людей, привыкших все время жить под угрозой бомбежки.

Свет мигает и вдруг начинает работать ровно, освещая все вокруг неярким светом, так не похожим на обычный пронизывающий свет Тринадцатого. Голос недовольной Койн сообщает о том, что информация, полученная от Китнисс Эвердин, подтверждена. Она замечает, что датчики показывают, что первая бомба была хоть и мощной, но не ядерной, и напоминает о том, что во время бомбардировки все должны оставаться в убежище и ждать дальнейших указаний.

Остаток дня протекает для меня как в тумане. Я не помню, как ел в специально отведенном углу, как стоял в очереди чтобы попасть в ванную комнату, как что-то отвечал на вопросы отца, кивал в ответ на реплики брата, слушал то, что мне пыталась втолковать мать. Я очнулся лишь тогда, когда поздно вечером упала еще одна бомба, и когда я уже надеялся, что все закончилось. Она, кажется, была мощнее чем предыдущая, о чем нам тут же сообщает Койн.

Следующие четыре дня меня мучает вопрос, что же может меня сломить. Ведь именно к этому решению пришли мы с Прим, когда говорили о Китнисс. Что сможет изменить меня до неузнаваемости, заставить страдать и днем, и ночью? Из-за чего мое сердце разлетится на миллиарды осколков, исполосовав все внутри меня? Правильно. Только одно. Смерть Китнисс. Я никому не говорю о моих размышлениях, об этой уверенности, преследующей меня круглосуточно. Мне страшно даже подумать о том, что об этом может догадаться Сноу.

За это время падают еще шесть бомб. Разрушений много, но они не критические. Между атаками проходит множество часов, но стоит только обрадоваться тому, что все закончилось, как стены вновь сотрясаются от удара. Капитолий хочет ослабить Тринадцатый, но не уничтожить. Зачем уничтожать то, что хочешь захватить? Глупо, правильно.

Никто не знает о том, что сейчас происходит во внешнем мире. Экраны телевизоров не загораются, мы слышим лишь голос Койн, сообщающий нам о типе бомб. Она не говорит ни одного лишнего слова, ничем не подбадривает жителей Тринадцатого. Мне кажется это глупым, но в какой-то момент Порция подсказывает мне, что она ждет, что всех поддержу я своим оптимизмом. Джоанна, которая присутствовала при этом разговоре, лишь удивленно хмыкнула и заметила, что Койн слишком плохо меня знает.

В какой-то момент мне кажется, что я больше не выдержу этой неизвестности. Мир, который я старательно восстанавливал из праха, стараясь быть оптимистом, рушится, как карточный домик, из-за одного интервью с человеком, которого я люблю. Часами я сижу на верхней полке, закутавшись в свитер, одеяло или плед и смотрю на фотографию Китнисс, зачастую освещая ее фонариком. От предложений отца поиграть в карты я отказываюсь, хотя раньше мог сидеть за ними часами. Прошу Порцию найти другого собеседника, когда она хочет обсудить какой-то вопрос. Джоанну с ее шутками пропускаю мимо ушей. Лишь общество Энни я могу стерпеть просто потому, что она может точно также, как и я, молчать часами, завязывая различные узлы на веревке. Меня это заинтересовывает, и я спрашиваю, помогает ли ей это отвлечься. После утвердительного ответа я час трачу на то, чтобы упросить неуступчивого мужчину на складе выдать мне кусок веревки. А потом, все так же сидя на верхней полке и не отрывая взгляда от фотографии, старательно вспоминаю и воспроизвожу все узлы, которые успел пройти во время подготовки к Играм.

И вот, когда после сорока восьми часового затишья нам, наконец, разрешают вернуться наверх, я чувствую, что мне становило относительно лучше. Узнав номер своего нового отсека, мы с семьей стоим в длинной очереди к выходу, когда ко мне подходит Боггс. Выудив меня из толпы, он делает знак Гейлу, Мадж, Порции, Джоанне и Хеймитчу идти за ним. Толпа пропускает нас, преданно смотря мне в след.

Миновав длинные коридоры, мы, наконец, приходим в комнату со светлыми стенами, так похожую на наш прежний Штаб. За столом сидят усталые Койн, Плутарх, Фульвия, Бити и еще несколько человек, которых я не знаю. Кто-то принес сюда кофе, которое считается здесь неприкосновенным запасом. Фульвия держит свою кружку обеими руками, будто боясь, что ее вот вот отнимут. Нам тоже вручают по чашке с густым напитком. Добавляю себе сливок и сахара, значительно улучшая его вкус. Медленными глотками пью кофе, которое терпеть не могу, как и Китнисс. Почему-то все в последнее время вызывает у меня мысли, а что же думает об этом Китнисс? Койн призывает всех к тишине, и собрание начинается…


Глава 6

- Итак, объявляю наше собрание открытым, - усталым, но полным бравого настроя голосом, говорит Койн. – На повестке дня у нас слегка поврежденный Дистрикт. Для тех, кто не в курсе, - она выразительно смотрит на меня, Мадж, Гейла, Порцию, Джоанну и Хеймитча, ведь мы все время провели в убежище, - сообщаю, что наши разрушения не фатальны. Пострадали лишь пара ферм и жилые отсеки. До аэродромов бомбы не достали.

- Я, конечно, все понимаю, но зачем нам такие подробности? – прерывает ее Хеймитч.

Койн открывает рот, чтобы произнести недовольную речь, но ей не дает сказать Боггс. Если честно, то от него я ожидал этого меньше всего.

- Он прав, мем. Тем более, сейчас для нас важнее Эвердин. Если, конечно, Вашим агентам удалось подтвердить слухи.

При этих словах, я, сам того не замечая, наклоняюсь вперед, будто желая все услышать первым. Краем глаза замечаю, что Гейл заметно напрягся, а и без того бледное лицо Хеймитча, переживающего тяжелейший период в жизни в связи с отсутствием алкоголя, бледнеет еще сильнее. Даже ему сейчас далеко не безразлична Китнисс, с которой он постоянно цапается.

- Какие слухи? – Джоанна старается произносит слова ровно, но ее голос предательски срывается на последнем слове. Кто-то из приходящих ко мне в госпиталь обмолвился, что она винит себя за то, что тогда не сумела спасти Китнисс.

Плутарх обводит нас всех, лично знакомых с Китнисс Эвередин, внимательным взглядом и, наконец, говорит:

- Это лишь слухи, но… Один из наших агентов сообщил, что Капитолий заметил, что никто при бомбежке не погиб. Но толи они догадались о шифре Китнисс, толи им просто захотелось выместить на ком-то свое зло… В общем, нашей девочке сильно досталось. Про Финника, правда, информация умалчивает.

После этих слов я с силой надавливаю на свои виски, так, что в ушах начинает шуметь кровь, а в глазах мутнеет. На несколько мгновений прикрываю глаза, давая организму успокоится. Наверно, так будет даже лучше, ведь я могу не видеть дрожащие губы Порции, Мадж, спрятавшую лицо в ладонях, Гейла, старающегося унять дрожь в руках и Хеймитча, смертельно побледневшего. Даже Джоанне, кажется, сейчас не все равно.

- И что вы собираетесь делать? – прерывая повисшую тишину, негромко произносит Мадж, уняв свои чувства. – Так ведь не может продолжаться вечно! И ребята не железные. Мы должны им помочь!

- Это рискованно и опасно. Наши агенты засветятся, могут погибнуть люди! – Койн намерена всерьез убедить нас в своих намерениях. И для кого она старается? Для людей, лично знакомых с Китнисс Эвердин и Финником Одейром? Мы же всеми силами будем убеждать ее в обратном!

- Они и так гибнут каждый день, и не по одному десятку... - замечаю я, вглядываясь в глаза президента, старательно пытаясь понять, действительно ли она такая черствая, или только претворяется?

- Ты прав. Но, в конце концов, мы даже не знаем где они! – гневно возражает она.

- Может хватит пудрить молодежи мозги? – нервно интересуется Плутарх. – В конце концов, наши ребята им совсем не чужые!

После этих слов семь пар глаз устремляются на Койн. Эффи, молчавшая все это время, даже привстает, и я могу, наконец, разглядеть ее без яркой одежды, париков и косметики. На самом деле ей едва ли больше тридцати, волосы у нее – светло русые. Мне хочется прервать Койн и сказать, что моя сопровождающая красивая и без макияжа.

Койн тем временем недовольно буравит взглядом Плутарха, явно прикидывая, что же с ним можно сделать. Плутарх же отвечает ей таким же уверенным взглядом, показывая, что он устал врать и обманывать. Некоторое время они молчат смотрят друг на друга, а потом Порция громко чистит горло, привлекая их внимание. Выражение Койн не предвещает ничего хорошего для Плутарха, но она все же поворачивается к нам.

- Эта информация не проверена до конца, но все же. Нам известно, что Китнисс и Финник одно время находились в специальном отсеке в капитолийских казематах. Они предназначались для бывших важных лиц. Мы не знаем, там ли они до сих пор, но наши агенты старательно пытаются это выяснить.

- И что вы собираетесь делать, как узнаете, достоверна ли это информация? Ну, положим, они действительно сейчас находятся там, и что дальше? – с любопытством спрашивает Джоанна. – Мне почему-то не кажется, что вы сразу помчитесь их спасать, - добавляет она.

Койн обреченно вздыхает, как будто мы стайка ее непослушных детишек, вечно что-то ломающих, а она – наша мамаша, вынужденная оправдываться перед соседями. И вроде бы мы такие любимые, но в то же время такие проказливые, что и убить жалко, и терпеть невозможно.

Но вопрос Джоанны так и остается открытым, потому что вдруг начинает пищать монитор Койн. Она быстро нажимает какие-то кнопки и включает телевизор. На экране мигает знакомый герб Панема, а затем перед зрителями предстает Кориолан Сноу. Он здоровается с жителями и сообщает, что в целях усмирения повстанцев и воздействия на Дистрикты, правительство Капитолия решило устроить еще одни Голодные Игры с участием бывших важных лиц. В то же время на экране появляются фотографии двадцати четырех человек, которые раньше были важными шишками, но решили присоединиться к повстанцам.

Внутри все холодеет, потому что первой на экране возникает фотография юной девушки с шоколадными волосами и серыми глазами, а затем вспыхивает фотография прекрасного юноши с глазами цвета моря. В мозги что-то выстреливает, когда я понимаю, что Китнисс и Финник приобретут еще одних спутников своих кошмаров. Потому что именно им суждено вернуться на арену. И на этот раз их шансы выиграть малы, как никогда.


Глава 7

В ушах по-прежнему гремит гимн Панема, когда я, наконец, осознаю, что еще жив. И нахожусь в полной безопасности, в отличии от Китнисс и Финника. В кабинете царит полная тишина, слышен лишь хруст моих заламываемых суставов. Я не смею поднять глаза и встретится взглядом с кем-либо. С тем же самым Гейлом у нас сейчас есть общее горе.

- Что мы будем делать? – тишину прерывает непривычно резкий голос Порции. Не услышав ответа, она говорит еще громче и грубее. – Что мы будем делать?! Мы не можем позволить им обоим умереть!

Койн молчит. То ли у нее нет идей, то ли ей действительно плевать на Китнисс и Финника. Ни одна из этих мыслей не вызывает у меня особой радости. Зато Плутарх явно не собирается ни сдаваться, ни терять таких необходимых для восстания людей.

- Для начала я предлагаю узнать, что это за арена. Если она предусмотрена для 76 Игр, то я знаю, где она находится. Если же нет – придется постараться, чтобы добыть столь важную информацию. А дальше будем действовать по обстоятельствам. В конце концов, наши ребята не из тех, кого мы можем лишиться на этой войне.

Идея Плутарха нравится практически всем, включая Койн, что, собственно говоря, является сюрпризом не только для меня, но и для половины собравшихся здесь. Она объявляет, что Плутарх и Фульвия могут прямо сейчас связаться и напрячь большинство агентов. В конце она добавляет, что считает, что я в достаточно хорошей физической и моральной форме, чтобы начать принимать участие в создании агитроликов. Порция тут же говорит, что мой костюм, похожий на костюм Китнисс, созданный Цинной, почти готов. Койн советует доделать его побыстрее и дает согласие на выведение меня на поверхность в Дистрикты, пострадавшие от боевых действий. Президент настаивает на том, чтобы я не посещал Дистрикты, в которых на данный момент происходят боевые действия. Бити уверяет ее, что ни я, ни еще кто-либо во время этой операции не пострадает. На такой безрадостной ноте наше собрание заканчивается.

Когда я уже собираюсь встать и уйти, Хеймитч неожиданно просит меня остаться. Ничего не понимая, опускаюсь обратно в кресло, из которого едва успел подняться. Хеймитч садится в кресло напротив и выжидающе смотрит на меня, как будто это кто-то другой, а не он попросил меня остаться. Выразительно приподнимаю брови, показывая, что я готов его слушать.

- Пит, нам нужно поговорить, - наконец, изрекает он.

- Я тебя слушаю, - тихо произношу я, стараясь не смотреть в его глаза. На уме предательски возникает воспоминание о нашей встречи на планолете после моего спасения. Тогда, узнав, что он не спас Китнисс, я, не имея никакого оружия, врезал ему. Судя по всему, я тогда сломал ему нос.

- Нам предстоит работать вместе, так что давай выкладывай все, что ты о мне думаешь.

- Я поверить не могу, что ты не спас тогда Китнисс, - тихо шепчу я. – Теперь ты.

- Я не могу поверить, что ты тогда позволил Джоанне, Финнику и Бити разлучить вас.

-Я часто думаю об этом. И понимаю, что у меня не было выбора. Я не мог не отпустить ее, не нарушив союза.

- Да, ты прав. У тебя не было возможности, - соглашается Хеймитч. – Пит, послушай меня. Китнисс еще жива. Не нужно хоронить ее раньше времени. В конце концов, у них с Финником больше всего опыта, они сильнее своих соперников. Мы еще не проиграли, значит не имеет смысла сдаваться, Пит.

Я прощаюсь с Хеймитчем, договорившись завтра вместе посмотреть церемонию открытия, и возвращаюсь к себе в отсек. Судя по тому, что вся моя семья с сожалением смотрит на меня, они уже видели специальное сообщение. Избегая их взгляда, я хватаю из книжного шкафа первую попавшуюся книгу и утыкаюсь в нее, лишь бы не видеть сочувственных глаз отца.

Следующие пару часов я старательно делаю вид, что со мной все в порядке. Я медленно переворачиваю страницы, даже не вникая в суть текста. В голове крутится лишь одна навязчивая мысль: лишь бы не закричать, лишь бы не закатить истерику, лишь бы пережить эти дни.

Во время ужина я сижу вместе с ребятами и перемешиваю осетрину, медленно загустевающую. Стараюсь не смотреть никому в глаза, на расспросы отвечаю односложно, а сам думаю, неужели они не понимают, что мне хочется помолчать и побыть в тишине и одиночестве.

Через несколько часов после ужина пытаюсь объяснить Джему решение задачи по геометрии, которую и сам терпеть не мог в школе. Зато Китнисс обожала этот гадкий, по моему мнению, предмет и была отличницей по нему. Но даже моего знаменитого терпения не хватает больше, чем на две задачи, так что Джем завтра опять пойдет с недоделанным заданием.

Ночью несколько раз просыпаюсь из-за кошмаров. В итоге, часа за два до рассвета я перестаю предпринимать жалкие попытки уснуть и лежу, стараясь осмыслить, как мне жить дальше. Мир слишком жесток по отношению ко мне. Слишком много бед, проблем для одного человека. Видно, такова моя доля – постоянно быть несчастным. Мне хочется кричать от несправедливости и боли, которую я так старательно прячу ото всех, потому что знаю, что останусь непонятым. Нет рядом со мной такого человека, который бы смог меня утешить, облегчить ту душевную боль, которая грызет мое сердце. Девушка, которая помогла бы мне сейчас, находится в большой опасности, а ее здоровье и физическое состояние во многом зависит от моих слов, поступков и действий. Я сильно сомневаюсь, что Сноу решит оставить Китнисс в покое до конца обязательных тренировок для трибутов, которые продлятся три дня. Об этом сообщил сам президент, рассказывая о правилах проведения этих Игр. Из его слов следует, что Голодные Игры для бывших важных лиц будут не слишком отличатся от обычных Игр. Единственное изменение, которое произойдёт, так это то, что тренировки теперешних трибутов будут транслироваться на всю страну.

Под такие невеселые мысли я забываюсь нервным сном. С утра меня будит отец и сообщает, что, во-первых, я проспал завтрак, а во-вторых, меня искал Хеймитч. Благодарю отца, быстро одеваюсь и старательно пытаюсь вспомнить номер отсека, в котором обитает мой ментор. С самим Хеймитчем мы сталкиваемся у дверей его жилища. Он выглядит достаточно прилично, его щёки гладко выбриты. Единственное, что его портит – круги под глазами. Видно без выпивки его кошмары не позволяют ему спать.

- Хорошо, что ты здесь, Пит. Порция закончила твой костюм, а Койн разрешила нам вывезти тебя в Десятый. Так что пойдём, нас ждет тяжелый день!

Глава 8

- Отлично, Пит. Костюм сидит, как влитой. Ты хорошо поработала, Порция, - Плутарх довольно улыбается и поправляет мой шлем.

Бити спускается вместе со мной вниз, в центр специального вооружения. Охранники снимают наши отпечатки пальцев, берут анализы ДНК и пропускают через детекторы металла. Ноги Бити не совсем в порядке после арены, он вынужден ездить на инвалидном кресле. Ему приходится оставить свое средство передвижения, но ему тут же предоставляют другое, когда мы проходим все процедуры. Затем нас, наконец, пропускают через огромную железную дверь. После того, как мы минуем длинный коридор, нас заставляют еще раз пройти все процедуры. "Господи, конечно, мы изменили все свои анализы и ДНК, пока шли по коридору!" - саркастично думаю я, но молчу. Наконец, мы попадаем в гигантскую комнату, стены которой сплошь обвешаны оружием. Тут, наверное, есть все, что только возможно: гранатометы, мины, пистолеты, ружья, мечи, даже автомобили.

- Авиация находится не здесь, - говорит Бити.

- Конечно, - соглашаюсь я.

- Я сейчас вернусь, Пит, подожди меня, - просит меня Бити и уезжает в комнатку, двери которой я даже не заметил.

Он возвращается с двумя длинными черными коробками. Он останавливается возле меня и протягивает мне одну из них.

- Держи, это тебе.

Я открываю коробку и вижу ножны, лежащие на красном бархате. Осторожно вытаскиваю меч из чехла и чувствую, как он легонько вибрирует в моих руках. Лезвие блестит в свете ярких ламп, черная рукоятка удобно ложится в руку.

- Когда меня попросили сделать оружие для тебя, я долго думал, что же тебе подойдет. Остановился на мече. Надеюсь, что ты умеешь с ним управляться, Пит, - объясняет Бити.

- Да, умею. В тренировочном центре научился. Он мне нравится. Спасибо, Бити. А что во второй коробке? – интересуюсь я.

- Это лук для Китнисс. Я подумал, что тебе захочется и на него посмотреть.

Изобретатель открывает коробку, и я невольно ахаю при его виде. Ничего не понимающий в таких вещах, я восхищен этим оружием. Изящная форма, плечи, напоминающие крылья летящей птицы.

- Здорово. Китнисс он понравится.

- Не сомневаюсь. Видишь ли, меня попросили сделать оружие для вас двоих, подходящих к вашим образам. Я подумал, что это слишком глупо. У нас война, оружие может вам пригодиться. В итоге я сделал его по описанию начальства снаружи, но подобрал хорошую начинку. У тебя меч, правда, не такой шикарный, как лук Китнисс. Жаль, что ты пока не можешь оценить всю его прелесть, потому что он реагирует только на голос нашей Сойки.

Я печально улыбаюсь, осторожно закрываю футляр с луком и возвращаю его Бити. Ножны с мечом пристегиваю на пояс.

На выходе из центра встречаюсь с Боггсом, пришедшим специально для того, чтобы проводить меня на посадочную полосу. В лифте он рассказывает мне о том, что некоторые планолеты были созданы непосредственно жителями Тринадцатого, а некоторые достались в наследство от Капитолия. После последних слов меня начинает пробирать злоба: у них были большие возможности, но они терпели 75 лет, зная, что ежегодно Капитолийцы убивают 23 невинных детей. Видимо, Боггс замечает, как перекосилось мое лицо и добавляет, что у них не было никакой возможности помочь Дистриктам. Дескать, народ не был готов к восстанию, и только Китнисс смогла подстегнуть их своими ягодами. Киваю, хотя сам придерживаюсь совершенно противоположного мнения.

В планолете я, наконец, выясняю, кто же будут моими спутниками. Помимо Боггса, со мной полетят Хеймитч, Мадж, Плутарх, несколько охранников, телевизионщики и Гейл, которому я рад меньше всего. Ну что же, выбирать не приходится.

Для того чтобы долететь до Десятого необходимо пара-тройка часов. Мы, желая развлечься, начинаем вспоминать название различных блюд, заканчивающихся на последнюю букву предыдущего, потом это плавно перетекает в имена авторов книг, фасоны одежды и разговоры про военные действия. Плутарх решает просветить меня и рассказывает, что с Капитолием воюют все Дистрикты, кроме Второго, который пользовался большим почтением. Жить там намного лучше, а после Темных Времен Дистрикт стал новой военной базой Капитолия. Производство оружия и набор в миротворцы прикрывали поставками строительного камня.

- То есть… большинство миротворцев родом из Второго? Я думала, что все они из Капитолия, - удивляется Мадж.

- Да, вы и должны были так считать. Некоторое количество действительно родом из Капитолия, но его население просто не в состоянии поставлять такое количество людей для армии. Капитолийцы – люди избалованные, они просто не хотят жить суровой жизнью в Дистриктах. Срок контракта велик, семью, детей иметь нельзя, с родней связи не поддерживать. Большинство идут в качестве альтернативы наказания, но есть те, которые считают это престижем. Тем, кто выбирает в качестве наказания зачастую списывают долги. Если бы вы знали, как велики долги у большинства Капитолийцев! Однако, берут не всех. А оставшееся количество человек набирают во Втором. Для них это такой шанс выбраться из каменоломен и нищеты. Детей с раннего возраста готовят к такой жизни, воспитывают воинский дух. Да ты и сам видел, каковы в действии Катон и Мирта, Брут и Энобария.

- А все остальные Дистрикты? Они на нашей стороне? – интересуюсь я.

- Да. Наша главная задача – лишить Капитолий основных поставок, ведь без этого он долго не продержится. Да что уж говорить, мы, Капитолийцы, слишком зависим от Дистриктов. В Капитолии практически ничего не изготавливается. Без Дистриктов он беспомощен, как младенец.

- А какая власть будет в стране, если мы победим? – спрашивает Хеймитч.

-Править будут все. Создадим республику. Жители Капитолия и каждого из Дистриктов будут выбирать представителей, которые будут представлять их интерес. Что же, не надо так морщиться. Когда-то это работало.

- Да, в книжках, - бурчит Гейл.

- В книжках по истории, - не сдается Плутарх. – У наших предков получалось, значит, получится и у нас.

- Что будет если мы проиграем? – вдруг спрашивает Мадж.

- О, - на этот раз отвечаю уже я. – Если мы проиграем? Тогда в следующем году Голоднее Игры будут незабываемыми.
- Кстати, чуть не забыл, - Плутарх достает из кармана пиджака баночку, вытряхивает на ладонь несколько фиолетовых капсул. – Держите, ребята. Мы назвали их «морник» в твою, Пит, с Китнисс честь. Никому из вас нельзя попадать в плен. Гарантирую, что все будет совершенно безболезненно и очень быстро.

Я беру одну капсулу и верчу ее в руках, не зная, куда положить. Хеймитч указывает на маленький кармашек, как раз по размеру капсулы, на моем правом рукаве. Даже если у меня будут связаны руки, я смогу наклонить голову и откусить ее. Цинна продумал все до мелочей.

Планолет опускается на широкую дорогу. До Дистрикта номер Десять нам придется идти пешком совсем немного. Как только мы все спускаемся на землю, планолет поднимается в небо и исчезает. Боггс отводит нас в сторону и на дорогу опускаются еще два планолета, которые привезли медикаменты, продукты и необходимые вещи. Также прибыла команда из десятка врачей. Затем мы идем к угрюмому серому Дистрикту, срезая часть пути в поле. Серая земля, сплошь покрытая пылью и пеплом, была совсем недавно полна молодой зеленой травы. Её одинокие кустики теперь погибают от грязных коробок и тяжелых сапогов военных.

Наконец мы добираемся до серых грязных складов. Миновав их, выходим на широкую улицу и замираем. Большие группы людей переносят раненных и убитых. Изуродованных, лишившихся конечностей, без сознания. Всех их относят в один из складов, на котором красной краской неумело нарисован красный крест. Я ожидал не такого. Предполагал, что окажусь среди развалин, а оказался среди трупов. Нет, здесь у меня явно ничего не выйдет.

- Прости, Боггс, но боюсь, что у меня здесь ничего не получится.

Солдат смотрит в мои глаза, а я в его. Я впервые замечаю, что глаза его глубокого серого оттенка, как у Китнисс, Гейла и Хеймитча. Глаза жителя Шлака. Должно быть, его предки были из небогатого сословия древнего Дистрикта-13 еще до восстания.

- Получится, Пит. Ты, конечно, не произведешь такого фурора, как Китнисс, но подействуешь на них как лекарство. Им нужно видеть тебя, знать, что ты еще жив и не опускаешь руки.

Тут к нам подходит мужчина, руководивший до этого толпой людей, принесших коробки с медикаментами. Он выглядит устало, повязку на его руке давно пора поменять, а из зеленых глаз будто выкачали всю жизнь. Он поправляет автомат на плече и нож на поясе, чтобы ремни не так сильно врезались в кожу. На секунду он отвлекается, показывает, куда нести раненных, а потом поворачивается к нам.

- Командующий Восьмым Мерен, - представляет ее Боггс. – Капитан, это наши солдаты. Мадж Андерси, Гейл Хоторн, ну, и конечно, Пит Мелларк.

Мерен пожимает наши руки и внимательно смотрит на меня.

- Рад, что ты в порядке, Пит. Мы уже сомневались, жив ли ты.

Мне кажется, или он меня обвиняет?

- Долгий реабилитационный период, - поясняет Боггс, стараясь оправдать меня. – Но, тем не менее, он настоял на приезде.

- Будем надеется, что на раненных он хорошо подействует, - кивает капитан.

- Только не говорите мне, что вы помещаете их всех в один склад? – недовольно бурчит Гейл, оглядываясь на госпиталь.

Тут я с ним согласен. Любая эпидемия – и они все погибнут.

- Это все же лучше, чем бросать их умирать в одиночестве, - теперь уже очередь Мерена оправдываться.

- Я имел в виду другое.

- Тем не менее, у нас нет особого выбора. Я буду вам чрезмерно благодарен, если вы придумаете что-нибудь получше и убедите в этом Койн, - спокойно отвечает Мерен и направляется к госпиталю. – Заходи, мальчик, бери с собой друзей.

Я иду следом за ним, не оглядываясь на компанию у меня за спиной. Передняя часть склада огорожена коробками и закрыта брезентом. Взгляд невольно падает на гору трупов, лица которых закрыты белыми простынями.

- Мы начали рыть общую могилу на окраине Дистрикта, но нам помешала бомбежка. И потом, у меня просто нет свободных рук, чтобы отнести их туда, - объясняет Мерен.

Он находит щель в брезентовых шторах и раздвигает их в сторону. Делаю шаг внутрь и получаю мощный удар по обонянию. Мне хочется не дышать, лишь бы не вдыхать ужасную вонь рвоты, гноя, крови и грязного постельного белья. Все шесть люков открыты, но свежий воздух не поступает в помещение. На складе царит полумрак, так что мне необходимо несколько минут, чтобы глаза привыкли к темноте. Едва я начинаю различать силуэты, я вижу несколько сотен раненных людей. Они лежат на койках, раскладушках, тюфяках и на полу. Места непростительно мало. Плач их родных, стоны раненных и жужжание больших черных мух сливаются в ужасающий вой.

В наших Дистриктах никогда не существовало настоящих больниц. Мы умираем дома, но уж лучше умереть среди родных, чем здесь. И тут же вспоминаю, что у них теперь нет домов…

Чтобы не дышать вонью, втягиваю воздух ртом. Струйки пота катятся по спине, перед глазами все плывет, но тут я ловлю на себе два выжидающих взгляда. Боггс и Мерен смотрят на меня в упор, оба явно желают знать, действительно ли я победитель, преодолевающий свое презрение и страх. Шагаю вперед, в центр склада, протискиваясь сквозь ряд коек.

- Пит? – улавливаю я правым ухом и поворачиваю голову. Молодая девушка с замотанной грудью тянет ко мне руку, а я хватаюсь за нее, как утопающий за соломинку. Бинты не останавливают кровь, цвет ее майки невозможно установить, ей явно очень больно, но я вижу в ее глазах надежду и счастье.

- Пит, это правда ты? – шепчет она, едва разжимая губы, так что мне приходится присесть на край ее кушетки и наклонится, чтобы я мог разобрать ее слов.

- Да, это я, - я улыбаюсь ей.

Она улыбается мне в ответ и выражение ее лица меняется. На несколько мгновений гримаса горя, боли и страданий сменяется радостью. Ее лицо светлеет, при виде меня и звуков моего голоса. Надежда на то, что все обязательно будет хорошо, зарождается внутри нее.

- Ты жив! Люди говорили, но мы все же не доверяли! Надо сказать маме! – тараторит она, пытаясь сесть, но потом оставляет попытки и кричит кому-то через несколько кроватей. – Мама, мама! Он правда здесь! Пит Мелларк здесь!

Вместе с женщиной преклонных лет ко мне разворачиваются все, кто могут слышать. Сотни глаз внимательно смотрят на меня, пока я подхожу к матери девушки, узнавшей меня первой. Любезно улыбаюсь ей, пожимаю протянутую руку и спрашиваю, как она себя чувствует. Женщина молчит, видимо, повредила связки при бомбежке, но она внимательно смотрит на меня своими синими глубокими глазами.

Новость о том, что я здесь тут же долетает до дальних краев госпиталя. Я хожу среди рядов, пожимаю протянутые руки, улыбаюсь всем, знакомлюсь, спрашиваю о их самочувствии, разговариваю с теми, кто не может двигаться. Никаких призывов, лозунгов. Боггс прав, этим людям нужно лишь посмотреть на меня, чтобы понять, что им есть за что бороться.

Каждый человек в этом помещении хочет прикоснуться ко мне, так что я окружен сотнями рук, которые просто не успеваю пожимать. Их интересует абсолютно все, что связано со мной. Многие спрашивают о моей семье, о Хеймитче и Порции. Сообщаю больным, что у них все хорошо, и они все облегченно вздыхают. И всех они спрашивают о Китнисс. Большинство видели то интервью с Цезарем и все они поразились ее рассказу о жизни победителей и трибутов. Я стараюсь говорить о нашем с ней будущем с оптимизмом и надеюсь, что мои предательски красные уши не заметны в темноте, когда они соболезнуют мне с потерей ребенка. Что же, ты сам виноват, Мелларк. Не Китнисс-то это придумала, а ты втащил ее в эту историю.

Когда мы, наконец, выходим на улицу, я прислоняюсь спиной к стене и пью воду из фляжки, предложенной Боггсом.

- Ты молодец, Пит. У нас получился просто замечательный материал, - сообщает нам Крессида, женщина лет тридцати, главная среди телеоператоров.

Тоже самое мне говорит Хеймитч, когда мы поднимаемся обратно на планолет. Я киваю в ответ на его слова и засыпаю, сидя в кресле.

Глава 9

Я крепко сжимаю в руках чашку с давно остывшим чаем. На экране крутят повтор выступления президента, через пять минут начнется церемония открытия. Койн решила, что мы должны посмотреть его все вместе, поэтому я не буду наедине с Хеймитчем во время просмотра.

К нашему обычному составу, в котором мы бываем на совещаниях, прибавились миссис Эведин, Прим и Энни. С большим трудом Плутарху и Боггсу удалось уговорить президента, аргументируя это тем, что они напрямую связаны с Китнисс и Финником. Энни, кажется, не замечает никого вокруг, и лишь внимательно смотрит на герб Панема, сияющий на экране. Миссис Эвердин и Прим о чем-то негромко говорят, бросая частые взгляды на телевизор в страхе пропустить начало.

Гремит гимн, и мы все тут же поворачиваемся, не желая пропустить ни секунды. Ворота перед тренировочным центром открываются, и первой выезжает колесница, запряженная двумя лошадьми цвета вороного крыла. Ими управляют достаточно пожилой мужчина и женщина средних лет. Они одеты в какие-то нелепые черные балахоны, украшенные черными камнями.

- Нефть раньше добывали. Вот и костюмы черные, - рассуждает Плутарх, знавший этих людей лично.

Одна за другой выезжают колесницы. Большинство людей в возрасте, нет совсем уж юных. И одежда их выглядит намного лучше, чем у нефтедобытчиков. Видимо, у их стилистов еще осталось какое-то понятие о вкусе.

И вот последней выезжает колесница с такими знакомыми нам всем людьми. Двое самых юных участников этой ужасной битвы, которым просто не повезло на арене, сейчас держаться за руки и смотрят только вперед. На Китнисс великолепное белоснежное платье, расшитое жемчугом. Камера, как и на прошлых Играх, отдает предпочтение ей. Несколько минут на экране сияет ее лицо, непривычно ухоженное. Вокруг глаз сделан необычный узор из блесток и все тех же жемчужин. Ее волосы собраны лентой бледно-розового цвета. Сама девушка заставляет меня задержать дыхание, а затем облегченно выдохнуть, потому что выглядит она очень даже не плохо.

Ее спутник выглядит не хуже. На нем белый смокинг, на руках белые перчатки, а его бронзовая шевелюра сияет от света тысячи софитов. Финник, такой же прекрасный, как и раньше, приветливо улыбается, но я замечаю, что пальцы Китнисс побледнели от его мёртвой хватки. Так обычно хватается утопающий за соломинку. Парень нервничает, но он давно привык играть на потеху публики.

Китнисс и Финник смотрятся порядком потрепанными, как люди, банально не выспавшиеся. Я наклоняюсь вперед, дабы уловить каждое движение, каждый взгляд девушки, которой мне сейчас так не хватает. Сердце бешено бьется от одной мысли о том, что ей не так уж и плохо. Да чего уж скрывать, я рад, что и с Финником все хорошо. В конце концов, на 75 Играх он спас мне жизнь. Вообще-то, он очень даже неплохой парень. На арене я достаточно часто задумывался о том, что он мог бы стать нашим другом за пределами Игр.

А вот Китнисс, похоже, сдружилась с Финником. По крайней мере, я не уверен, что она стала бы держать его за руку при таких обстоятельствах, если бы она не считала его тем, в ком можно найти поддержку.

На секунду отрываю взгляд от экрана, замечаю, что не одного меня удивляет фактор того, что Китнисс и Финник держаться за руки. В конце концов, молчание нарушает Прим, придумавшая объяснение для этого:

- А может, и в правду, беды, неприятности и проблемы сближают людей?

Мы молчим. Вроде бы это и вопрос, но в нем девочка сама на все ответила. Мы переводим взгляды назад на экран и видим, что колесницы остановились перед балкончиком, на котором стоит Кориолан Сноу. Его речь в точности повторяет все те слова, которые он говорил во время выступления по телевизору ранее. В то время, как он вещает, камера показывает лица трибутов. Большинство выглядят, как испуганные дети. Лица Китнисс и Финника остаются непроницаемыми. Они знают, каково это, стоять, и слушать, как тебе зачитывают смертный приговор. И слушать рев толпы Капитолийцев, радующихся будущему зрелищу. Да они и сейчас рады. Видимо, война их ничему так и не научила.

Ничего, усмехаюсь я, завтра вам будет очень весело глядеть, как ваши обожаемые трибуты падают с десяти метров, разбивают колени во время рукопашного боя и учатся разводить костры. Хоть узнают, каково приходится детям, которых в итоге убьют. Может быть, хотя бы эти 22 Капитолийца поймут, что мы испытали тогда, может, до них дойдет, какова цена победы.

И вот колесницы совершают финальный объезд площади и исчезают в воротах Тренировочного центра. Едва они закрываются, как на экране возникают Клавдий и Цезарь, обсуждающие новоиспеченных трибутов. Не особо вслушиваясь, понимаю, что Китнисс и Финник опять в числе фаворитов. Ведущие подчеркивают, что завтра в 10:00 начнется трансляция тренировок трибутов и после этого, наконец, можно будет понять, какие у кого шансы. Также они сообщают последние новости. Оказывается, президент посчитал, что одних тренировок будет мало, поэтому дал добро на прямую трансляцию происходящего в номерах трибутов. Разумеется, только те места,где они не обсуждают стратегию со своими менторами, чтобы противники не узнали их тактику.

Тут же задумываюсь, кто же будет ментором Китнисс, ведь Хеймитч сидит сейчас рядом со мной. Спрашиваю у него самого об этом, чем порядком его озадачиваю.

- Если честно, - пожимает плечами он, - даже не знаю. Может быть, привезли победителей из Второго, их там пруд пруди. Может, еще чего удумали. Узнаем.

Койн говорит, что завтра мы опять можем собраться здесь и начать просматривать тренировки. Никто не против. Потом мы разбредаемся кто куда. Слава богу, наши пути со всеми остальными различны, поэтому я один бреду по тихому белому коридору и желаю, чтобы он было казался бесконечным. Мне так не хочется возвращаться к себе, опять чувствовать на себе сочувственные взгляды, слышать успокаивающие речи, убеждения, в которые они и сами-то не верят. Я понимаю, они хотят помочь, но мне почему-то от этого легче не становится. Наоборот, я чувствую себя обязанным, ведь они мне сейчас помогли, значит, и я их должен буду поддержать. В общем, никому это никакой пользы не приносит.

- Пит! Пит, подожди, пожалуйста! – слышу я и оборачиваюсь. Ко мне по коридору бежит Делли, подруга детства. На ней симпатичное платье, которое я замечаю только лишь потому, что оно очень похоже на платье матери Китнисс, которое она надевала на Жатву, когда вызвалась добровольцем. И фасоном, и цветом. Я сглатываю ком, образовавшийся в горле, и перевожу взгляд на ее лице. Делли тоскует по погибшим родителям, но все же она выглядит лучше, чем раньше.

- Привет, Делли. Как поживает Майки? – вежливо интересуюсь я, вспоминая, что при пожаре ее младший брат не погиб.

- Спасибо, хорошо. Учится в местной школе, - улыбается она, а я почему-то не могу улыбнуться ей в ответ.

- Ты что-то хотела? – спрашиваю я ее.

-Да, Пит. Вот, - она протягивает мне потрепанную записную книжку. Беру его в руки и понимаю, что это моя. – Прости, но когда ты уехал на Игры, я все же зашла в твой дом и взяла ее, - она заливается краской. – Прости.

Молчу и открываю книжку. На каждой страничке робкие зарисовки тонкого и такого родного мне профиля, который я видел не далее, чем десять минут назад по телевизору. Первые страницы выдраны, потому что они казались мне совсем ужасными. Дальше работы гораздо лучше, но до моих теперешних им еще далеко. Я изрисовал книжку примерно до половины, на моей последней работе лежат длинный карандаш и ластик. Вот и отлично. В Тринадцатом мне не дают бумаги, рисовать будем здесь.

- Спасибо, Делли, - искренне произношу я. – Правда, это очень важно для меня.

- Я рада, что ты не сердишься, Пит, – улыбается она в ответ. И мнется, как будто хочет еще что-то добавить. – Может, пройдемся? – наконец предлагает она.

Я не против, и мы с ней все так же медленно бредём по белым коридорам.

- Пит, скажи мне… - нерешительно начинает она и замолкает.

- Что?

- Скажи, как только Китнисс вернется, вы поженитесь?

- Что?! – от неожиданности я замираю посередине коридора и удивленно таращусь на Делли.

Признаться, такие мысли мне даже не приходили в голову. Да я и не очень задумывался над тем, что скажу Китнисс, когда ее увижу, как мы будем жить дальше. Главным для меня являлся, да и сейчас является тот фактор, что Китнисс будет здесь, а там мы уже разберемся, как нам дальше жить. Удивление проходит, и я начинаю задумываться над словами Делли. Я как-то не думал о женитьбе, хотя сам мечтал взять Китнисс в жены чуть ли не всю жизнь. Но когда ее жизнь висит на волоске, почему-то не задумываешься об этом.

- Честно, Делли, я даже не знаю, - ошарашено отвечаю я. – Мы с ней это еще обсудим.

Девушка облегченно вздыхает и просить проводить ее до отсека. После того, как я довел ее до дверей и двинулся обратно, в голову вдруг приходит странная мысль.

- А почему она это спросила? – тихо шепчу я и замираю.

А ведь правда, какое ей дело до наших отношений с Китнисс? Тем более, с чего бы ей спрашивать о нашей свадьбе? В голову лезут всякие бредовые идеи, но я тут же отгоняю их. Ладно, потом у нее самой и спросим.

Едва я открываю дверь своего отсека, то вижу удивительную картинку. Вся моя семья сидит на моей кровати и смотрит телевизор. Едва они слышат звук открывающейся двери, они синхронно поворачивают головы и так же синхронно подзывают меня к себе. Находясь в состоянии шока, я подхожу к ним и вижу то самое видео, о котором говорили ведущие. Жизнь трибутов в комплексе. Сейчас показывают, как они смотрят собственное выступление на церемонии открытия. Из-за Делли я пропустил первые девять колесниц, и сейчас показывают тех, кто заменяет трибутов Десятого Дистрикта. Это пожилые мужчина и женщина, примерно одного возраста. Сидят они, как на иголках и непрерывно смотрят на экран, не говоря ни слова. Камера отъезжает в сторону, и я вижу, что Энобарии досталось счастье курировать их. Не одного меня, но и родителей начинает пробирать смех. Они, наверное, смотрели Игры с ее участием и знают, что она очень жестока. А сейчас женщина с ужасом смотрит на своих подопечных, понимая, что обречена на провал. Вот показ заканчивается, и они втроем уходят.

На одиннадцатом этаже Тренировочного Центра дело обстоит веселее. Тут трибуты помоложе, ровесники моих родителей. Во время просмотра они негромко переговариваются, смеются над костюмами других трибутов и в целом выглядят очень даже ничего. По крайней мере, они не дрожат, как юные дети.

Но совсем весело на этаже Финника и Китнисс. Начать, пожалуй, стоит с того, что и он, и она сидят кверху ногами, запрокинув их на спинку дивана, и строят друг другу рожицы. Я прыскаю, когда камера приближается к их лицам, чтобы зрители могли оценить их. Так же трибуты громко обсуждают все недостатки костюмов соперников и строят уморительные рожи, когда их ментор, мужчина лет сорока, очень похожий на Хеймитча, напоминает им, что на них сейчас смотрит вся страна. Ребятам, похоже, плевать на это с высокой башни и они продолжают дурачится, наверное, стараются хоть как-то отвлечься от неприятной мысли о том, что их ждет в скором времени.

Такое поведение Китнисс и Финника веселит не только меня, но и окружающих меня родственников. Ни девушка, ни юноша, похоже, не нервничают по поводу стратегии и тренировок. Как только показ заканчивается, они, как малые дети, вскакивают с дивана и наперегонки несутся прочь из комнаты. Я выключаю телевизор и готовлю себя к тому, что завтра будет еще веселее.

Глава 10

Дорогие мои читатели!
Эта глава будет не слишком привычной для чтения, потому что повествование пойдет от другого лица. Мы с моей бетой решили, что так будет проще описать арену и события там происходящие во всех подробностях.

_____________________________________________________

POV Китнисс.

Мышцы напряжены до предела, когда я методично покачиваюсь вперед - назад на носочках, прислушиваясь к речи Аталы. Да, вроде бы, ничего нового. Я помню эту речь практически наизусть. Хотя нет, вот что-то новенькое. Наш тренер сообщает, что в тренировочном центре появилась парочка новых секций. А это уже интересно. Теперь нам дают возможность научится плавать – построили большой бассейн. Финник будет в восторге, когда спустится сюда. Трибутов сейчас поделили на две части. Девушки спускаются на час раньше и, следовательно, уходят на час раньше. Хотя, девушкой тут нельзя практически никого назвать, в основном это женщины средних лет, но есть и совсем пожилые, как Мэгз. Да, Финник был прав. Мы с ним определенно фавориты.

Ну, а второй новый сектор - это место, где мы можем научиться скалолазанию. Я недовольно морщусь, предчувствуя какой-то подвох. Ладно, попробуем себя и в этой сфере.

Потом Атала читает список оставшихся секций, а мой взгляд невольно перебегает от одной женщины к другой. Практически каждая из них крупнее меня по массе, да и они намного выше меня. Но я по сравнению с ними – гора мышц. Это правда, хоть я и меньше, и вешу немного, я довольно хорошо натренирована. Годы охоты, две арены и подготовка к ним, и вот, я намного сильнее каждого из них. Да и смешно смотреть, как одиннадцать взрослых женщин дрожат, как испуганные дети. Я тихонько прыскаю, а сама подумываю, как же я сейчас напугаю их, когда спокойно заберусь на ближайшее дерево, ловко управлюсь с ножом и метну копье с расстояния в нескольких ярдов.

Задумчиво улыбаюсь в камеру, когда ко мне подходит телерепортер, прикидывая, что когда моя семья увидит меня, то они должны посчитать, что у меня все хорошо. И плевать, что команде подготовки Пита пришлось потратить полчаса, чтобы скрыть круги под глазами от бессонных ночей и оставшиеся синяки от побоев. Еще до объявления Игр меня перевели в специальный центр восстановлений. Меня слегка подпортили в Капитолийских казематах, а убийство на арене слабой, несчастной девушки было бы не интересно. Поэтому меня привели в идеальное состояние, сделали мне полную регенерацию во второй раз со времени моего прибытия в Капитолий после третьей Квартальной бойни. Правда, я не собиралась вести себя покорно, слушаться приказов и терпеть унижение. Правду говорит мама, моя гордость и упрямость когда-нибудь меня погубят.

Как только Атала заканчивает свою речь, я быстро направляюсь в секцию вязания узлов. Я начинала с них две предыдущие свои тренировки, так почему же не начать и третью? Инструктор вспоминает меня, он в восторге от того, что я помню практически все виды узлов, но я все равно прошу повторить все, заостряя внимания на тех, которые могут особенно пригодиться при установке ловушек. Я как раз пытаюсь закончить хитроумную удавку, как вдруг кто-то обвивает меня сзади руками и заканчивает ловушку.

- Кажется, в прошлый раз ты тоже не могла доделать эту ловушку, а, Кит? – шепчет он мне прямо в ухо.

- Да вроде эту, - отвечаю я, морща нос, припоминая, как он разбесил меня тогда своим «повешением» при помощи петли. Тогда еще Пит с Хеймитчем были здесь…

Трясу головой, отгоняя неприятные мысли. Финник заботливо заглядывает в мои глаза и спрашивает, все ли у меня в порядке. Я киваю и лепечу что-то про плохое самочувствие и неприятные воспоминания.

- Ты давно здесь? – спешу перевести я тему разговора. – Я тебя не заметила.

- Нет, мы пришли пятнадцать минут назад. Десять минут Атала нам объяснял все, а еще пять я пытался сообразить, где тебя можно найти.

- Я все время была тут. И, кстати, как тебе новость про бассейн?

- Я в восторге! Ну, что, пошли, поплаваем? – смеется он, поднимаясь на ноги и протягивая мне руку.

- Нет, я пас. Давай оставим плавание на потом. И я в секцию стрельбы тоже не пойду, - я лукаво улыбаюсь и подмигиваю ему.

- Хочешь их попугать, я тебя правильно понимаю? – спрашивает Финник, коварно улыбаясь.

- Ага.

- Твое коварство не знает границ! – смеется он, поправляя ремень на моем поясе.

- Я знаю, - равнодушно пожимаю плечами я и поднимаюсь на ноги.

Все оставшееся время до обеда мы проводим в секции по скалолазанию, и уже к ланчу тренер находится в полном восторге от наших успехов, а сами мы готовы четвертовать чертового тренера вместе с его чертовой секцией. У меня жутко болят ноги, руки покраснели он жестких веревок, а самой мне хочется кричать от одного вида обмундирования. Ремни больно натирают кожу в местах соприкасания, а кошки жутко неудобные. Поэтому, как только нас приглашают на обед, я стаскиваю гадкую экипировку и практически бегу есть.

Единственный плюс в Капитолии, который я нашла за время длительного пребывания здесь – еда, и этот раз не стал исключением. Хоть за стенами города бушует война, трибутов, то есть нас, кормят отлично. Количество блюд, безусловно, меньше, чем обычно, но они все такие же разнообразные. Фрукты, овощи, рыба, морепродукты, мясо. У Финника это вызвало бешеное недоумение - как так, повстанцы же практически отрезали Дистрикты от столицы. Я предпочитаю вопросов не задавать, и без того проблем немало.

После трапезы я прохожу по наиболее неинтересным секциям, не желая пока брать в руки оружие. Финник покорно тащится за мной, хотя я прекрасно понимаю, что ему хочется поплавать. Но когда я предлагаю ему покинуть меня, подчеркивая, что я и сама прекрасно справлюсь, он бурчит, что не хочет оставлять меня одну. Правда, его помощь мне все же требуется, когда мы добираемся до секции маскировки. Как бы я не старалась, я не могу припомнить ничего о смешивании ягод, грязи, травы и прочих природных материалов для сливания с тем или иным объектом. Отмечаю, что красок здесь стало намного больше, а Финник лишь шепчет, что Питу бы это понравилось.

Пит… Всего три буквы, а кажется, что я только что выслушала длинную и нудную лекцию по философии, в которой все равно ничего не понимаю. От звуков его имени внутри все скручивается в тугой, болезненный узел. Я дышу чаще и прикрываю глаза, представляя себе его светлые волосы, радостную улыбку, взгляд, полный нежности и голос, который менялся, когда он говорил со мной. Черт, как же я по нему скучаю.

- Хорошо, что он не здесь, - шепчу я, стараясь, чтобы голос звучал ровно.

- Да, - соглашается он, жалея, что начал эту тему. – Ты скучаешь по нему.

- Вопрос или констатация факта? - спрашиваю я без интонаций.

- Вопрос или констатация факта? – переспрашивает он уже у меня.

- У меня вопрос.

- А у меня констатация факта.

А потом он подходит ко мне сзади и обнимает меня за плечи.

- Все хорошо, Китнисс. Все будет хорошо, я обещаю тебе. И это тоже констатация факта.

На этом мы заканчиваем неприятную для нас тему и спешим перейти в следующий отсек. И как назло мы попадаем в метательную. Её я ненавижу больше всего. Отчасти из-за того, что Марвел в свое время убил мою маленькую союзницу Руту именно копьем.

Финник же решает пойти нетрадиционным путем и берет трезубец вместо копья. Когда он спокойно пронзает манекен прямо в сердце с расстояния в десять ярдов, мне кажется, что весь зал смотрит только на нас. Точнее, все трибуты смотрят на нас, тренера-то к такому зрелищу более привычные. Финник старательно делает вид, что не замечает этого и учит меня пользоваться своим оружием. Раньше, когда мы еще готовились к Квартальной бойне, он обменял урок с трезубцем на урок стрельбы. Сейчас же мы с ним достаточно близкие друзья, как бы пафосно это не звучало, так что он учит меня просто так. Да, соседние камеры в Капитолийских казематах, крики, боль и страдания определенно сближают людей. Тогда, после пыток, я просовывала руку сквозь решетку и сжимала его ладонь. И сама мысль о том, что я не одна, давала мне сил. Простая надежда на то, что я справлюсь, у меня получится, все это рано или поздно кончится, давала мне желание бороться дальше. Порой, я была счастлива от той мысли, что сейчас со мной именно Финник, а не Пит. Что дорогой мне человек сейчас в безопасности, пускай ему и безумно больно от одной мысли о том, где я сейчас.

Финник стал для меня хорошим другом. Мы вместе перенесли то, что под силу не каждому. Он стал для меня вторым Гейлом, таким же верным товарищем, почти что братом, хотя с ним мы очень разные. Финник – человек, который не бросит меня. Не зря говорят, что друг познается в беде.

После того, как у меня, наконец, получается попасть в мишень, расположенную на расстоянии в несколько ярдов, Финник, наконец, отстает от меня со своими уроками и устремляется в сторону бассейна. Знаю, ему нужно отвлечься от неприятных мыслей, забыть, куда мы скоро попадем. Я не осуждаю его, я понимаю, что он сейчас чувствует.

Я неторопливо иду в сектор по метанию ножей. Для начала тренер хочет посмотреть, что я помню с прошлых разов. Беру протянутый мне нож за середину лезвия и внимательно смотрю на манекен передо мной. Отвожу руку назад, прицеливаюсь и резким движением бросаю оружие. Слишком быстро и резко, и у меня начинает кружиться голова. Я ведь еще не совсем оправилась после сотрясения, полученного все в тех же казематах. Прикрываю глаза и не вижу, куда попадает мой нож. Слышу удивленный возглас тренера и открываю глаза. Надо же. Всплеск адреналина, и я попала прямо в сердце, вогнав лезвие практически наполовину. Весьма недурно. Будем надеется, что на арене мне удастся метнуть не хуже. Раз за разом попадаю прямо в цель, хотя, конечно, хуже, чем в первый раз. После десятой попытки замечаю, что в зале царит тишина. Благодарю тренера и стремительно перебегаю в следующую секцию, так как наличие публики, которая уже начала собираться, меня очень даже не привлекает.

Быстрыми шагами пересекаю зал и затормаживаю у бассейна. Опускаюсь на его бортик, предварительно убедившись, что он сухой, и опускаю руку в воду. Сквозь толщу смотрю на маленькие жемчужинки на моих ногтях, оставшихся после Парада трибутов. Бледно-бледно розовый лак переливается, создавая причудливые узоры. Дышу чаще и отвожу взгляд от воды, потому что у меня начинает кружиться голова. Слышу всплеск и разворачиваю голову на 180 градусов. Финник, весь мокрый, но очень довольный, ловко забирается на бортик, обдавая меня брызгами воды. Морщусь, бурчу что-то невнятное себе под нос и возмущенно смотрю на него. Парень лишь смеется и просит меня не хмуриться, потому что хмурый вид мне не идет. Мое лицо тут же грустнеет, потому что простая фраза навевает мне воспоминание о холодной пещере и Пите с заражением крови. А ведь было все это всего полтора года назад, а кажется, что прошла не одна вечность…

Я улыбаюсь, когда он говорит что-то про чрезмерно теплую воду, почти горячую, и заявляю ему, что вода очень даже холодная, и это он сам перегрелся. Финник делает вид, что оценил шутку и замечает, что я очень даже неплохо управляюсь с ножами. Равнодушно пожимаю плечами и спрашиваю у него об успехах в плавании. Парень сообщает, что у него все просто отлично и интересуется, куда же я пойду дальше. Я медленно обвожу взглядом зал, прикидывая свои силы, и понимаю, что безумно соскучилась по стрельбе. Спрашиваю у Финника, намерен ли он просидеть все оставшееся время в бассейне, на что получаю обещание помучить меня с уроками стрельбы, только на этот раз в роли учителя буду выступать я. Трагично закатываю глаза и стремительно сбегаю прочь от бассейна под громкий смех Финника.

В любимом моем отсеке выясняю, что у них появились новые виды стрел и луков. Сочетая несочетаемое, я вновь и вновь попадаю в различные мишени, установленные в нескольких десятках ярдов от меня. Инструктор, дабы хоть как-то развлечь и себя, и меня, указывает, в какую конкретно точку я должна попасть. Порой ее не возможно увидеть, и мне приходится стрелять вслепую. Также она вспоминает, что в прошлый раз она еще и подбрасывала в воздух тушки фальшивых птиц и животных. Я, не замечая ничего и никого вокруг, полностью растворяюсь в стрельбе. В какой-то момент проблемы, неприятности, споры, разговоры, дружба с Финником, нестерпимая тоска по Питу, боль от потери родного Дистрикта, переживания за Прим и маму, весь мир отступают на второй план. Я бью собственные рекорды, сбивая сначала шесть, потом семь и восемь тушек разом и вдруг замираю, пораженная тишиной. Разворачиваюсь и вижу, что все трибуты, все инструкторы, все распорядители и телевизионщики смотрят только на меня. Десятки камер направлены лишь на меня, и я, осознавая, что на меня смотрит все страна, а также мама, Прим и, конечно же, Пит, улыбаюсь.

Я провожу в секции стрельбы все оставшееся до конца тренировки время, а потом поднимаюсь наверх, ломая голову и размышляя, чем же мне заняться. Финник пробудет внизу еще целый час, мне же нужно что-то делать. Прикидываю, что целого часа вполне хватит на принятие душа и анализ собственных чувств. Так я и поступаю. После холодного душа, взбодрившего и тело, и мысли, ложусь на кровать и начинаю думать о том, что вообще со мной происходит.

Начать, пожалуй, стоит с того, что я провела в Капитолии около месяца. Несколько недель слились в один ужасный миг, в котором была только нестерпимая боль, кровь, крики и страх. Мне до сих пор страшно вспоминать о том, что там происходило. К сожалению, у меня нет ни единого шанса забыть все это, как страшный сон. И виноваты в этом те самые страшные сны. Да, я уже давно не видела старых кошмаров с участием Диадемы, Мирты, Катона и Цепа. Теперь мне сняться исключительно Капитолийские казематы. Я предпочитаю не спать по несколько суток кряду, лишь бы вновь не переживать те страшные минуты своей жизни.

Дальше моя жизнь стала немножко легче – меня перевели в другой отсек, в котором калечат тело меньше, душу – больше. Я вздрагиваю, поджимаю под себя ноги и трясу головой. Нет, про те ужасные три дня, в течение которых ко мне применяли охмор, я предпочитаю не вспоминать. Меня спасло элементарное чудо – слишком расшатанная психика была категорически против даже минимальных доз яда, я отключалась на несколько часов от нескольких миллилитров, так что то, что я до сих пор не ненавижу Пита – большое везение.

Дальнейшие события я помню смутно. Около недели я провела в Центре восстановления, где мое порядком пошатнувшееся здоровье приводили в приличное состояние. Меня это пугало, я не понимала, к чему мне готовится, что же они сделают со мной дальше? Новости не заставили себя ждать, и вскоре я узнала, что Сноу решил приструнить Дистрикты, устроив еще одни Голодные Игры. Что за глупость? Дистрикты, по моему мнению, это только подстегнет. Ну а кто не хочет избавиться от ужасных Игр, спасти полюбившихся трибутов и прекратить этот гнет Капитолия? Правильно, никто.

Я не знаю, что со мной будет дальше. Я чувствую, что все события, происходящие в моей жизни, медленно сводят меня с ума. Я нервная, замкнутая, готова накричать от единого замечания в мою сторону, болезненно реагирую на критику. Я не могу понять, что со мной происходит, что со мной сделали. Мне страшно от того, что меня ждет в будущем. Я боюсь за себя, за Финника, за маму и Прим, за Пита, за тех людей, которые еще остались живы после разрушения и уничтожения моего Дистрикта. Я не сильная, я очень и очень слабая, и я прекрасно понимаю, что из-за меня всем грозит большая опасность. И то, что с ними сделают, зависит только от меня. И то, что сделают со мной, зависит от того же.

Я накрываюсь пледом с головой, борясь с накатывающей истерикой. Нет, Китнисс, ты должна быть сильной, хотя бы ради Пита и Прим. Я прикрываю глаза, представляя, как они сейчас сидят и смотрят в экран, пропуская мимо ушей все замечания Плутарха, советы Мадж, Гейла и прочих руководителей Тринадцатого, которых я не знаю. "Они верят в тебя, ты показала им, что ты все еще сильна"... Я представляю себе улыбку Прим, смех мамы и теплые руки Пита, которых мне так сейчас не хватает. Я мечтаю о том, что возможно скоро смогу обнять сестру, сказать маме, что со мной все в порядке, и поцеловать человека, которого люблю. Все будет хорошо. Мне нужно продолжать бороться. Как там говорилось в одной из древних книг по философии? Пока живу – надеюсь. Dum spiro, spero...


Глава 11

POV Китнисс


- Финник Блейн Одейр! У тебя есть ровно 30 секунд, чтобы придумать, почему я проснулась в шесть утра из-за того, что на меня вылили ведро воды! – громко кричу я, злобно смотря в глаза Финнику. Нас разделяет только диван, и парень понимает, что его положение очень даже критично, потому что оббежать будет сложно – мебель стоит полукругом, а я в один прыжок преодолею спинку дивана и, следовательно, доберусь до него. А это не предвещает ничего хорошего.

Да, его идея разбудить меня с восходом солнца, вылив на мою несчастную голову кувшин воды и громко прокричать: «С добрым утром, солнышко!», определенно, провалилась. В итоге, я, злая, невыспавшаяся, с мокрыми волосами, с одеждой, прилипающей к моему белью, представляла серьезную опасность для его жизни. К сожалению, Финник понял это слишком поздно. По крайней мере, он мог бы не бежать в гостиную, когда я, вскочив, понеслась за ним, а запереться у себя в комнате до завтрака, подождать, пока я остыну, чтобы адекватно оценить все плюсы и минусы такого пробуждения.

Теперь он старательно пытается придумать, как же избежать моей мести и злости. Его спасает чудо – когда я перепрыгиваю через спинку дивана, то неудачно приземляюсь на одну ногу и громко кричу скорее от неожиданности, чем от боли. Злоба тут же куда-то уходит, а Финник, наоборот, приходит мне на помощь. Я бурчу ему, что он гадкий и противный, когда он ощупывает мою ногу, проверяя, не сломала ли я себе кости. К счастью, этого не произошло, поэтому он облегченно выдыхает и садится на диван рядом со мной. Желание мстить ему пропало, поэтому я сижу и обдумываю, чем же нам заняться до завтрака и тренировки. Подозреваю, что вся страна веселилась, наблюдая наш ранний конфликт, а если и не видела, то его покажут позже. Мы с Финником изначально решили вести себя непринужденно и весело, как дети. Собственно говоря, кем я и являюсь. Финник старше меня на семь лет, он уже не ребенок по определению, а вот я до восемнадцати буду носить гордое звание дитя и не смогу выйти замуж. Да, собственно говоря, мне и не очень-то надо, но, боюсь, Пит все еще намерен взять меня в жены при первой возможности. Ладно, отговорим как-нибудь.

Финник задумчиво смотрит на меня и вдруг спрашивает:
- Китнисс, я вот сейчас подумал и пришел в шок от того, что я до сих пор не знаю, какой твой любимый цвет! Вроде бы знакомы так долго, а я до сих пор не выяснил сей важной информации!

При этом у него такое выражение лица, будто речь идет о политически важных данных. Я смеюсь, пихаю его в плечо, но отвечаю:

- Зеленый.

- Зеленый? Как последняя кофточка у Мерцеллы? – интересуется он.

Мерцелла – наша сопровождающая, во многом напоминает мне Эффи. Она точно так же следит за расписанием и манерами, чем выводит из себя нашего ментора, Деметрия. Мерцелла одевается ярко, вычурно, вся ее одежда будто кричит, а я не могу долго смотреть на нее – в глазах начинает рябить. Она – урожденная капитолийка, поэтому и ее внешность слегка экстравагантна. Мы с Финником так и не выяснили, то ли у нее на самом деле волосы ярко-красного цвета, то ли это парик такой.

Деметрий – победитель из Второго Дистрикта. Хоть он и носит такой же статус, как и я, меня он раздражает. Он во многом напоминает мне Хеймитча – точно так же резок, груб, когда выпьет, но он не делает это регулярно, как мой бывший ментор. В принципе, с ним вполне можно нормально общаться, но слишком нервная я категорически против. Мы обмениваемся парой банальных фраз за ужином, вот и все. Максимум, до чего доходит наше общение – обсуждение тактики, на которую мне, как и Финнику, плевать. Мы делаем вид, что внимательно его слушаем, а на самом деле чуть ли не уши затыкаем.

- Нет, - морщусь я. – Более нежный оттенок. Скорее, как молодая листва.

И я почему-то вспоминаю наш разговор с Питом. Тогда, после нашего отъезда в Тур Победителей, он, желая наладить со мной контакт, тоже спрашивал меня о моем любимом цвете. Я закрываю глаза, представляя закат, ведь именно такой цвет нравится Питу. Я только подумала о нем, а мне уже хочется плакать от невыносимой боли внутри меня. Господи, если бы мне сказали четыре года назад, что я буду безумно скучать по Питу Мелларку, я бы посоветовала ему пройти курс лечения в психиатрической больнице. А теперь я готова публично признать это, как и то, что я больше всего на свете хочу вновь обнять его, услышать мягкий голос, успокаивающий меня после очередного ночного кошмара.

- А твой? – спрашиваю я у Финника, желая отвлечься от ненавистных мыслей.

- Цвет морской волны. Такой, знаешь, ближе к изумрудному.

- Как твои глаза? – тут же уточняю я.

- Да, Китнисс, - и он поворачивается ко мне, позволяя оценить красоту такого цвета.

Да, у него действительно прекрасные глаза цвета моря. Такого насыщенного цвета, будто вместо глаз у него и было море. А черные зрачки кажутся бездной, глубокой впадинной.

- Знаешь, я советую тебе переодеться, - вдруг шепчет Финник, напоминая о недавней ссоре. – А то Мерцелла и Деметрий в обморок упадут, когда тебя увидят.

Недовольно бурчу, что он сам во всем виноват, но совету все же следую. Через полчаса выхожу из своей комнаты, освеженная после душа, в чистой и сухой одежде. Правда, мокрая пижама так и осталась лежать на не менее мокрой кровати. Будем надеется, что она высохнет к вечеру, потому что спать среди воды мне не улыбается.

Направляюсь в столовую, надеясь застать там и Финника, и еду. Мое шестое чувство меня не обманывает: я вижу обоих. Парень сидит, положив ноги на стол, и старательно выскребает остатки из тарелки. Что он ел, я установить не могу. Увидев меня, он машет мне рукой, призывая присоединиться к его трапезе. Задумчиво оглядываю столы с едой у окна и беру себе немного оладий с апельсиновым вареньем. Финник скептически смотрит на меня и накладывает в две тарелки кашу с тушеной говядиной. Показываю ему язык, когда он ставит одну из тарелок передо мной. Он трагически закатывает глаза, будто я – его маленькая капризная дочь, а жена смылась в какую-нибудь командировку, взвалив тяжелый груз присмотра за ребенком на отца. И вроде бы получается, но при этом ребенок настолько упрям и горд, как и он сам. В общем, нашла коса на камень.

Когда я перехожу к каше, в столовую входят Мерцелла и Деметрий.

- Вы уже встали! Какие молодцы! – высоким, почти пищащим голосом радуется Мерцелла. Я едко улыбаюсь ей, с трудом удерживаясь от замечания.

- Итак, дорогие, вчера у нас не получилось нормально поговорить, - начинает Деметрий и выразительно смотрит на меня. Ну, поскандалила я вчера чуть-чуть. С кем не бывает. – Зато сейчас все обсудим. Итак, большинство трибутов настоятельно просили своих менторов уговорить меня, чтобы я в свою очередь уговорил вас взять их в союзники.

После этой фразы мы с Финником переглядываемся и заливаемся оглушительным хохотом. Мерцелла недовольно на нас смотрит, а Деметрий терпеливо ждет, пока приступ смеха пройдет, и мы сможем нормально говорит.

- Их? В союзники? – Финник начинает говорить первым, так как он справляется с весельем раньше.

- Пусть даже не мечтают! – добавляю я. – Взять их в союзники означает только одно – подписаться на заботу о них. Они не могут нож в стену метнуть, о чем может идти речь?!

- Мы вдвоем обойдемся и без них. Мы никого не возьмем в союзники! – отвечает напарник, и я киваю.

- Это ваше право. Если вы доели – можете быть свободны. Китнисс, тебе спускаться вниз через полчаса, переоденься, - советует он мне.

Как это не прискорбно, но мне приходится повиноваться, и я торопливо иду в свою комнату. Быстро натягиваю одежду, омываю лицо холодной водой и долго смотрю на себя в зеркало. Сегодняшний кошмар дает о себе знать – круги под глазами стали еще больше, я выгляжу уставшей и невыспавшейся. Втираю в кожу специальный крем, который мне вручил кто-то из команды подготовки Пита. Им тоже сильно достается, радует хоть то, что Порцию вместе с Эффи и моей командой вывезли еще в тот день, когда я подорвала арену. О том, что Сноу приказал сделать с Цинной, я предпочитаю не вспоминать. Слишком страшно.

В назначенное время я спускаюсь вниз и вижу, что некоторые трибуты пожелали спуститься попозже. Из двенадцати женщин здесь только девять. И все они как-то странно смотрят на меня. Избегая их взглядов, я спешу в раздевалку, чтобы примерить купальник. Вчера Финник все же уломал меня пообещать поплавать вместе с ним. Уже в раздевалке выясняю, что у девушек скорее специальный костюм для плавания, чем купальник. Странно. У Финника вчера вроде бы были плавки. Или нет?

Приближаюсь к бассейну и вижу, что мной заинтересовался инструктор. Он опускается на бортик и спрашивает, что конкретно меня интересует. Я быстро отвечаю, что не хочу зацикливаться на определенном виде, а испробовать все. Через час мои мышцы ноют с непривычки, а зубы отбивают четкий ритм. Я замерзла, поэтому прошу сделать перерыв. Забираюсь на бортик и чувствую, как на мои плечи падает полотенце. Рядом со мной опускается Финник, уже переодетый в плавки.

- Замерзла? – спрашивает он, водя туда-сюда ногами в воде.

- Ага.

- Оно было ясно с самого начала. Ты же не привыкла так долго мокнуть.

Равнодушно пожимаю плечами, вытирая мокрую голову. Потом понимаю, что больше не выдержу здесь и спешу обратно в раздевалку, чтобы высушится и переодеться. Легкое прикосновение к маленькому ящичку, и мои волосы уже сухие и спадают каскадом завитков мне на плечи. Да, к сожалению, от воды они вьются. Быстро сменяю купальный костюм на привычную одежду, заплетаю волосы в косу и спешу вернуться в зал. Финник уже вылезает из воды, но чтобы присоединиться ко мне ему нужно время.

Быстрыми шагами пересекаю зал, добираясь до секции определения съедобности растений и насекомых. Проходя тест на знание различных растений, замечаю, что их количество стало больше, нежли в прошлые разы. Тем не менее, все растения мне знакомы, и я, шутя, прохожу сложный для женщины с четвертого этажа тест. Потом жду Финника, который, в отличии от меня, выбирает не растения, а насекомых. Подсказываю ему пару раз, на что он отвечает мне благодарным взглядом.

Оставшееся до ланча время мы проводим, обучаясь рукопашному бою. Ни я, ни Финник не помним ни одного способа его ведения, поэтому инструктору приходится хорошенько над нами поработать. После того, как мне удается пару раз уложить на лопатки одного из помощников, нас зовут есть. Во время трапезы Финник рассказывает мне историю о черепахе, которая утащила однажды его шляпу. Я смеюсь, наверное, на всю столовую. Большинство трибутов традиционно сидят поодиночке, а мы - вместе. Да еще и постоянно что-то обсуждаем, смеемся, рассказываем истории и о чем-то спорим. Я постоянно чувствую на себе чей-нибудь взгляд. Наверное, мы удивляем их скорее не нашим общением, а нашей дружбой, тем, что Финник относит за меня грязные тарелки, я подсказываю ему в различных тестах, а он смеется, когда я чуть не проливаю на себя сок. Правда, после этого я чуть не бью его подносом по голове.

После ланча мы с Финником занимаемся плетением сетей и гамаков. Парень явно в ударе, за полчаса он сплел сетку в два раза длиннее моего роста. Я смеюсь над ним и называю маньяком, а он отшучивается и говорит, что я не права. На такой позитивной ноте мы перебираемся в следующий сектор, в котором учат разжигать костры. Нет, и он, и я, умеем это, но хотелось бы меньше зависеть от спичек. При помощи огнива, кремня и обугленного лоскута нам удается добыть огонь только через два часа, что не может не огорчать. Я недовольно бурчу, что если на арене мы останемся без спичек, то помрем с голоду без горячей еды. Поэтому я заставляю его проторчать там еще час, пока у нас не получается разжечь костер за полчаса. Я все еще не довольна, но по лицу Финника понимаю, что он убьет меня на месте, если я потребую потренироваться еще раз.

К концу наших мучений в секторе появляются трибуты, заменяющие Дистрикт-1. Пожилой мужчина и женщина средних лет с трудом разжигают костер при помощи спичек и инструктора. Мы сочувственно на них смотрим, прыскаем и убегаем в сектор стрельбы. Там Финник пристает ко мне с просьбой научить его стрелять. Горестно вздыхаю и начинаю объяснять, как правильно держать лук. Поправляю его руки, чувствую, как напряжены его мышцы, когда он натягивает тетиву. С моей помощью ему удается попасть в мишень с третьего раза. Лучезарно улыбаюсь и замечаю, что он быстро учится, за что получаю не менее добродушную улыбку и мнение о том, что у меня есть дар преподавания. В ответ лишь молчу, подбирая со стенда лук.

- Все, Эвердин, я понял, что ты лучше, хватит выпендриваться! – кричит Финник через полчаса после того, как я в очередной раз пронзаю сердце манекена.

- Боже, Одейр, я не выпендриваюсь, а отдыхаю, - бурчу я, отдавая лук инструктору. – Пойдем, что-ли, на мечах посражаемся?

- Пошли, товарищ! – и бежит вперед меня.

До конца своей тренировки я слышу звон металла и вскрики трибутов, падающих с нескольких метров и получающих удары битой. Совсем рядом с площадкой находится полоса препятствий, в которой необходимо перепрыгивать со снаряда на снаряд, не получив при этом синяков, ведь инструкторы изо всех сил стараются сбить нас с ног. Не отвлекаясь на них, сосредотачиваюсь на мечах, понимая, что пара лишних порезов мне не нужна. В конце концов, у меня получается очень даже неплохо, тренер просто в восторге от моих успехов.

В лифте со мной неудачно пытается заговорить женщина с пятого этажа. На большинство ее вопросов я отвечаю односложно, а в ответ на остальные просто молчу. Когда она выходит на своем этаже, я прижимаюсь спиной к стене, убираю со лба мокрые волосы и пытаюсь понять, почему же мне так плохо. Сердце бешено бьется, перед глазами плывут разноцветные круги, на виски что-то давит, я чувствую, что мне не хватает воздуха. Практически вылетаю из лифта и бегу к лестнице, ведущей на крышу. Ступаю на кафель и чувствую, как меня обдувает холодным ветром. Голова кружится, ведь я давно не была на свежем воздухе. Облокачиваюсь на перила и смотрю вниз. Город полон жизни: люди спешат по своим делам, периодически забегая в различные магазины, трассы полны машин. Все это происходит настолько несуетливо, что кажется, что за стенами города ничего не происходит, где-то в далеком Двенадцатом по прежнему добывают уголь, во Втором идет набор в миротворы, а на полях Одиннадцатого работают люди. Капитолийцы ведут обычный образ жизни, кажется, что они даже не знают о войне, происходящей в Дистриктах.

Дыхание выравнивается, и я иду к себе в комнату, чтобы переодеться к ужину. У дверей своей комнаты сталкиваюсь с Финником, который уже пришел. Надо же, я провела на крыше около часа, даже того не заметив… Стаскиваю мокрую от пота одежду, к собственном удивлению натягиваю короткие шорты и майку. Пожимаю плечами и спешу за Мерцеллой в обеденный зал. Ментор удивленно таращится на мою одежду, когда я опускаюсь на стул рядом с ним. Делаю вид, что не замечаю этого и накладываю в тарелку салат с рыбой. Не замечаю, когда подходят наши с Финником стилисты, Камир и Фецелия. Ну, как стилисты… Они называются стилистами, но на самом деле меня одевают в одежду, сделанную Цинной специально для меня, а Финнику вручают перешитую одежду Пита, сделанную Порцией. Сноу решил, что так будет проще. Я не знаю, чью одежду надевают остальные трибуты, но у нас дело обстоит именно так.

Не принимаю участия в общем разговоре, даже не вникаю в тему. Как только мы заканчиваем ужинать, сообщаю, что очень устала, и что лягу спать пораньше. Под пожелания спокойной ночи удаляюсь к себе в комнату и падаю на кровать, не раздеваясь. У меня болят ноги, тело и разум требуют сна, но я боюсь вновь погружаться в мир кошмаров. Вместо этого переворачиваюсь на спину и представляю себе лица Пита, мамы, Прим, Гейла, Мадж, Хеймитча, Эффи, Порции, Сальной Сей и всех остальных, кого только могу вспомнить. Мне хочется плакать, но слезы не приходят. Я научилась терпеть боль, не издавать ни звука, когда меня раздирает изнутри. Я понимаю, что сейчас дорогие мне люди смотрят на экран, видя какой-нибудь шестой этаж, а на самом деле безумно хотят посмотреть на меня. Я сжимаюсь, притягивая колени к груди и обхватывая их руками. Мне плохо. Я безумно хочу посмеяться вместе с сестрой, выслушать очередную нотацию Эффи, едко улыбнуться Хеймитчу, услышать от Пита, что все будет хорошо, послушать игру Мадж, вместе с Гейлом прособирать ягод… Я хочу домой, но от моего дома ничего не осталось. Мне страшно от того, что впереди меня ждет арена, новые убийства, новые ночные кошмары. Я устала бороться, доказывать всем, что я чего-то стою. Мне безумно хочется вернуться назад и позволить Мирте пронзить меня ножом в той мясорубке у Рога Изобилия. Почему я? Почему мне придется стать Сойкой, если я выберусь отсюда живой? Почему все так сложно?

Слышу тихий стук в дверь, мо молчу. Если это Финник, то я не хочу, чтобы он видел меня такой. Такой жалкой, такой слабо, такой беспомощной. Если это Деметрий, то я не хочу выслушивать его разговор о стратегии, советы, наставления. Если это Мерцелла, то я не хочу видеть ее красные волосы и яркую одежду, от которой у меня болит голова.

Сбрасываю туфли и носки, и забираюсь на кровать с ногами. Укрываюсь пледом и засыпаю, слушая, как в ванной капает вода из крана.


Глава 12

POV Китнисс.

Осторожно ступаю босыми ногами по белому кафелю и замираю на несколько минут, разглядывая практически полную луну. Возможно, одну из последних лун в моей жизни. Я неслышно переступаю ногами и опираюсь на ограждения, глядя вниз. Народ все еще суетится, бегает. Город горит тысячами огней, машины все так же шумят, до меня долетают обрывки музыки. Капитолий живет, кажется, обычной жизнью…

Я проснулась совсем недавно, едва вырвавшись из очередного ужасного кошмара, содержание которого не могу вспомнить, да и не хочу. Единственное, что я поняла, после того, как выпила несколько графинов чистой воды и переоделась, так это то, что я срочно нуждаюсь в чистом свежем воздухе. Поэтому я сейчас и стою здесь.

- Тоже не спится, Китнисс? – спрашивает голос позади меня. Я вздрагиваю, и оборачиваюсь, готовая ко всему.

Финник, с взъерошенными волосами, тоже босой, стоит в нескольких шагах от меня и улыбается.

- Спалось, но не долго, - отвечаю я, пожимая плечами. Ему не нужно объяснять, что мне снилось. Он видит то же самое.

Финник тихо, как кошка, подходит к ограждению и облокачивается на него рядом со мной. Мы вместе смотрим вниз, не нуждаясь в лишних словах.

- Волнуешься из-за завтрашнего показа? – наконец прерывает молчание он.

- Привыкла уже. За два года-то, - равнодушно пожимаю плечами я. – А ты?

- Аналогично, - и чуть погодя добавляет, - только вот знаешь, мне кажется, что это будет необычный показ. Ну не верю я, что они вот так просто возьмут и устроят нам самый обычный показ. Нет, это будет нечто особенное.

- Как и арена, - неожиданно для себя добавляю я. – Большинство этих людей не в ладах с оружием. Ну а мы, как профи, не такие жестокие. А Капитолийцы не любят скучных арен. Нет, нам будет весело…

- Я искренне надеюсь, что ты не права. Мне кажется, что нам с тобой пока слишком рано умирать. Лет эдак через восемьдесят я над этим подумаю, но сейчас…

Я горько усмехаюсь и внимательно смотрю на его лицо, такое же идеальное, как и моё. Да, парню подправляли внешность, чтобы зрители увидели его прежнюю красоту, а не то, что сделали с ним в казематах. Мне-то хоть старались сохранить внешность для не слишком удачных интервью, во время которых я вполне могла грохнуться в обморок или брякнуть что-нибудь не то.

А что ты делал не предыдущих показах? – вдруг интересуюсь я.

- На первых своих играх я ставил ловушки, а на вторых похвастался умением пользоваться трезубцем, - спокойно отвечает Финник и тут же спрашивает. – А ты?

- О, я была куда более экстравагантна! – усмехаюсь я. – На семьдесят четвёртых я выстрелила в них…

- Выстрелила? – его глаза раскрываются от удивления.

- Ага. Хвасталась умением пользоваться луком, а они в упор меня не замечали. Ну, я разозлилась и выстрелила в жареного поросенка, выбив при этом яблоко из его рта.

- И за это тебе дали одиннадцать баллов? – еще больше поражается он.

- Да. Тем самым натравив на меня профи. Ведь они привыкли быть лучшими во всем, а тут я, какая-то выскочка из жалкого Двенадцатого.

- А на семьдесят пятых? – да, я разожгла в нем интерес.

- Ммм, я повесила манекен и написала на нем имя Сенеки Крейна, - отвечаю я, довольно замечая, как меняется его лицо.

- Боже, я в шоке. Я думал, что связался с приличной и тихой девочкой, а на самом деле…

- Ну, прости, сам виноват, что не разглядел, что я за фрукт, - я церемонно развожу руками в сторону.

- А Пит? – вдруг спрашивает Финник. - Он ведь на семьдесят пятых тоже двенадцать получил.

- Так… Пит написал протрет Руты после того, как я усыпала ее тело цветами.

- Что? Ты усыпала тело Руты цветами?

Я удивленно таращусь на него, а потом вспоминаю, что он же не видел этого момента, да и я никогда ему не рассказывала.

- Да. Я спела ей, а потом украсила ее тело цветами.

- Да… Вам палец в рот не клади! – наконец произносит он после затянувшегося молчания.

Я молчу. Не знаю, что еще сказать. Замолкает и Финник. Какое-то время мы молча рассматриваем друг друга, а потом переводим взгляд на яркий город. Тишина затягиваемся, но ни он, ни я не знаем, о чем еще можно поговорить.

- Как ты думаешь, как они? – тихим голосом спрашивает он.

И мне не нужно спрашивать, кто такие "они". Я прекрасно понимаю, что он имеет в виду Энни и Пита.

- Плохо, Финник, - так же тихо отвечаю я.

- Почему? – севшим голосом интересуется парень.

- Потому что мы здесь. И потому что они тоже знают, куда мы попадем, и что нас ждет.

Он передергивает плечами.

- И нам плохо. И не потому, что мы изранены физически и душевно, и не можем спокойно спать. Наверное, даже не потому, что мы скоро умрем. А потому что они далеко, и им плохо.

Он зажмуривается, по его щеке катится слезинка. Я смотрю вниз в надежде, что смогу сдержать свои слезы. Мне больно до такой степени, что хочется кричать. Что-то разрушается внутри меня. Невидимый барьер, служащий плотиной и скрывающий досаду и страх, тоску, грусть - все, что причиняет мне боль... Он вот-вот рухнет.

Нет, так не пойдет. Я не могу предстать завтра перед всеми с красными от слез глазами и опухшим лицом. Завтра, нет, уже сегодня показ перед распорядителями. Сегодня я покажу себя. И пусть я даже не знаю, что устрою там, я все равно справлюсь. Сегодня решится, как долго я протяну на арене, ведь моя теория, скорее всего, верна – это будет знатное зрелище. Без спонсоров я долго не протяну, а они смотрят в первую очередь на количество баллов.

Резко поднимаю голову и смотрю на напарника.

- Финник, давай спать, а? – жалобно тяну я. – У нас завтра важный день.

Он кивает и идет следом за мной к лестнице. Финник провожает меня до двери и хочет попрощаться, когда вдруг та самая плотина внутри меня рушится. Я утыкаюсь носом в широкую грудь и плачу навзрыд. Первые три секунды Финник ошарашен, а потом он обнимает меня и тащит в комнату. Правильно, запоздало понимаю я, иначе всех сейчас разбужу. Парень гладит меня по плечу, шепча что-то успокаивающее, но я его не слышу. Сейчас я пытаюсь не захлебнуться собственным отчаянием и подавить подкатывающую истерику.

- Китнисс, Китнисс, ну не плачь, пожалуйста, - растеряно бормочет Финник. – Китнисс, знаю, это глупо говорить сейчас, но все будет хорошо.

- Нет, Финник, не будет, - в перерывах между всхлипами сообщаю ему я.

- Давай немного побудем оптимистами, а? Солнышко, ну чего ты слезы льешь? – шепчет он и тут жалеет об этом – при слове "солнышко" на меня накатывает ностальгия, воспоминания о Хеймитче больно режут душу.

Еще минут пятнадцать я не могу успокоиться. Финник больше ничего не говорит, лишь поглаживая меня по плечу. Я постепенно усмиряю расшатанные нервы, глубоко дышу ртом, чтобы восстановить дыхание.

- Успокоилась? – тихо спрашивает Финник, отрывая мою голову от своей груди. Его футболка промокла насквозь от моих слез, но его, кажется, это даже не волнует. Парень помогает мне забраться в кровать, подтыкает одеяло и пристально смотрит в глаза.

- Прости, - смущенно бурчу я.

-Я понимаю. Накопилось, да? Вот прорвало, да так, что с головой захлестнуло? Бывает. И у меня тоже. Знаешь, в такие моменты действительно лучше проплакаться. Легче становится. Стало ведь?

Я киваю. Действительно, легче. Как будто кто-то взял взаймы камень, удобно устроившийся на моем сердце. Наверное, он скоро вернется, но все же сейчас я испытываю огромное облегчение. Вот бы оно продолжалось как можно дольше.

- Ну, а теперь спать, солнышко. Тебе полегчало, я вижу. Надеюсь, что тебе удастся выспаться. Спокойной ночи, - тихо шепчет он, потеплее закутывая меня в одеяло.

Финник хочет встать и уйти, но я хватаю его руку и удерживаю.

-Посиди со мной, пока я не засну, пожалуйста, - прошу я. Он садится на край моей кровати и смотрит в мои глаза, которые уже начинают слипаться.

- Спасибо тебе, Финник, - шепчу я, проваливаясь в сон. – Спасибо за то, что я не одна.


Глава 13

POV Китнисс.

- Китнисс, вставай! Сегодня у нас сложный и важный день! – кричит через дверь мерцелла, сопровождая все это стуком.

С трудом разлепляю глаза и сажусь на кровати. Провожу рукой по спутанному месиву на голове, задумываясь над тем, что я, при попытке расчесать "это", вырву целые клочья волос. А расчесать-то их придется, ведь завтра у нас берут интервью. Точнее, не совсем интервью... Сначала мы простоим то ли час, то ли два на ковровой дорожке, дабы потом журналисты украсили все местные издания нашими изображениями. Потом Цезарь возьмет у нас интервью, а затем состоится банкет в нашу честь. Мне не нравится ни один их пунктов этой программы, но я готова потерпеть ради близких, которые увидят меня по телевизору.

Выбираюсь из постели и плетусь в ванную. Долго и внимательно смотрю на себя в зеркало, пытаясь представить, что же сейчас происходит в далеком Тринадцатом. Какие выводы они сделали после того, как увидели меня на тренировках, что считает Хеймитч по поводу нашей дружбы с Финником, что чувствует Пит, ежедневно видя меня по телевизору и зная, куда я скоро попаду? Как там Прим и мама? Интересно, Гейл и Пит по-прежнему ругаются, или после общей беды они объединились? Как Бити? Даже по Джоанне я скучаю, что странно, ведь она пыталась меня убить. И тут же поправляюсь: она вырубила меня, чтобы вытащить датчик слежения. И не ее вина, что меня тогда не спасли.

Стаскиваю одежду и забираюсь в душ. Наугад нажимаю первые попавшиеся кнопки, надеясь, что мне повезет. Но удача сегодня явно не на моей стороне: теплая вода сменяется холодной, жесткие мочалки больно царапают кожу. Одно радует – после такого душа я взбодрилась, а мои мысли посвежели. Я надеваю одежду для тренировок, чтобы потом не переодеваться, и иду в обеденный зал. Мерцелла и Деметрий уже там, а вот Финника пока не видно. Киваю в ответ на приветствие и сажусь за стол. Передо мной тут же ставят тарелку с яичницей и беконом. Как только я за нее принимаюсь, в зал входит Финник. Его голова мокрая от воды, но выглядит он невыспавшимся. Видимо, ему так и не удалось заснуть, а если он и спал, то недолго. Парень хмуро смотрит на свою тарелку, но тем не менее, скоро принимается за еду.

Как только моя тарелка пустеет, передо мной тут же ставят черничный пирог. Мне становится грустно, потому что теперь любая выпечка напоминает мне о моем милом пекаре. Едва притрагиваюсь к нему и тут же переключаюсь на горячий шоколад. Отламываю от булочки кусочки и макаю их в напиток. Это еще больше напоминает мне о Пите, но уж больно вкусно.

- Китнисс, побросай туда еще и фруктов. Это еще лучше, - советует мне Финник.

Следую его совету, бросая в кружку ягоды винограда, кусочки яблок, апельсинов и еще много чего. Действительно, очень вкусно. Быстро уничтожаю шоколад в своем бокале и беру еще один. Финник посмеивается, наблюдая за мной, а я показываю ему язык, за что получаю недовольный взгляд от Мерцеллы. Закатываю глаза и опускаю пустую чашку на стол. Деметрий предпочитает не обращать а всех нас внимания.

Поднимаюсь из-за стола и иду к себе в комнату. Ложусь на ковать и смотрю в белый потолок. Я закрываю глаза, стараясь расслабиться, но мышцы лишь напрягаются еще больше. Дышу медленнее, понимая, что ни Прим, ни Пит не хотят видеть меня слабой и беспомощной. Я должна быть сильной хотя бы ради них, да и перед распорядителями нужно себя показать. Все же у них уже составлено представление обо мне, нужно оправдать надежды.

Ополаскиваю лицо водой в ванной и быстро иду к лифту. Финник уже ждет меня. Запоздало вспоминаю, что сегодня, в последний день тренировок, девушки и юноши начинают тренировку в одно время. Киваю на его вопрос, все ли со мной хорошо. Парень молчит, не задает больше вопросов.

Мы спускаемся на нужный нам этаж. Как только Атала объявляет, что тренировка открыта, Финник хватает меня за руку и тащит в оставшиеся секции, которые мы не успели пройти за эти два дня. Все оставшееся у нас время мы строим шалаши, учимся возводить укрепления, которые могут удержать стены пещеры, еще раз ставим силки. Время пролетает незаметно и вот, нас уже зовут на обед.

Трапеза протекает непринужденно, мы болтаем как и обычно. Впрочем, мы продолжаем общение и после того, как нас по одному начинают вызывать на показ перед распорядителями. Мы с Финником пойдем последними. В толпе легче сохранять непринужденный вид, но как только женщина с одиннадцатого этажа уходит, напарник берет меня за руку и спрашивает:

- Уже придумала, чем удивишь их?

- Не знаю. Правда. Может быть, похвастаюсь умением пользоваться луком. Не знаю, често. Придумаю. А ты?

- Тоже. Будем импровизировать.

Мы болтаем на непринужденные темы, пока, наконец, Финника не зовут в зал. Я сижу одна еще минут двадцать, пока и меня не приглашают. Я захожу, готовая ко всему. Едва я переступаю порог, в глаза сразу бросаются безгласые, стоящие у стены с яблоками на голове. Меня бросает дрожь от того, что в нескольких ярдах от них стоит стенд с луком и стрелами, как раз по числу людей.

- Добрый день, мисс Эвердин, - приветствует меня женщина, являющаяся одной из распорядителей. – Ваша задача заключается в том, что вы должны сбить яблоки с головы безгласых, стоящих у стены.

Я киваю и на негнущихся ногах подхожу к стенду. Беру в руки лук и замечаю, что они дрожат. "Так, Китнисс, ты чего? Не бойся. Тебе нужно просто сбить с головы этих людей яблоки. Ты же не должна убивать их!" Беру первую стрелу в руки и натягиваю тетиву. Выстрел, и я сбиваю яблоко. Как только я попадаю, безгласый молча выходит из зала.

Вроде бы все получается, но чем дальше, тем чаще бьется мое сердце, тем сильнее дрожь и тем больше пота стекает по моей спине. Пять, шесть, семь, десять, одиннадцать. И вот, наконец, последний безгласый. Молодой юноша выглядит слегка расслабленно, видимо понимая, что ему грозит не такая уж и большая опасность, раз я попадаю во все мишени. Я медленно принимаю стойку, натягиваю тетиву, готовясь к выстрелу, перевожу дыхание и выпускаю стрелу. Закрываю глаза, чтобы не видеть, как она летит, и краем ухо улавливаю странный полувздох -полувскрик. Открываю глаза и понимаю, что его вызвало. Я промахнулась. И, к сожалению, не туда, куда бы мне хотелось.

Я с испугом смотрю на молодого парня, брюнета с красивыми зелеными глазами, широко распахнутыми от ужаса. Моя стрела попала всего на дюйм ниже, чем нужно. Видимо, в последний момент у меня дрогнула рука, и поэтому я угодила в этого парня. Стрела была прямо во лбу. Я дрожу, с трудом сдерживая слезы и крики. Я только что убила невинного человека.

- Вы можете идти, мисс Эвердин, - не слишком твердым голосом говорит та самая женщина, что объявляла мое задание.

Лук выпадает из ослабевших рук, и я выбегаю из зала. В лифте прижимаюсь спиной к стене и даю волю слезам. Перед глазами все еще стоит тот зеленоглазый парень. Меня бьет дрожь, я обхватываю себя руками и закусываю губу, сдерживая крик. Едва двери лифта расходятся, я бегу в свою комнату, не обращая внимания на крики из гостиной.

Закрываю дверь на ключ и падаю на кровать лицом вниз. Не обращаю внимание на то, что Деметрий, затем Марцелла, а потом еще и Финник барабанят в дверь, требуя открыть и объяснить, что происходит. Я не могу остановить слезы, медленно впадая в истерику. Я захлебываюсь своими слезами; даже не могу представить, что меня так расстроило. Ну подумаешь, еще одной жертвой на моем счету стало больше, но ведь счет у меня уже идет на сотни, ведь на меня можно повесить еще и вырезанные при пожаре две трети населения Двенадцатого. Он не будет так заметен среди них…

Слезы у меня заканчиваются, и я медленно заставляю себя подняться, когда Мерцелла приходит позвать меня на ужин. Нет, еду я заказываю себе в номер, не собираясь сегодня появляться вне комнаты. Отпираю дверь и иду в ванную, где долго сижу в душе, чувствуя, как по моей спине текут струйки воды. Я медленно и с трудом иду к себе в комнату, где, не торопясь, ужинаю. Когда Деметрий зовет меня смотреть результаты показа, я кричу, что мне все равно, и я не пойду. Слышу, как ментор уходит, ругая меня последними словами.

Несколько минут я пытаюсь поудобнее устроиться на кровати и обхватываю руками маленькую подушку, представляя, что это кто-то дорогой для меня. Но тут дверь распахивается, и на пороге появляется Финник. У него растрепаны волосы, на нем синие джинсы и рубашка, не застегнутая на верхние пуговицы. Он смотрит на меня оценивающим взглядом, быстро подходит к моей кровати.

- Я не пойду никуда! – громко заявляю я.

Парень не задает лишних вопросов. Он забрасывает меня на плечо и идет в гостиную. Первые три секунды я пребываю в состоянии шока, а потом начинаю громко кричать и колотить его руками и ногами. Ну разве я могу сделать хоть что-нибудь Финнику, мышцы которого напоминают по твердости сталь?

- Поставь меня на место, Одейр! Верни меня назад в комнату! – издаю громкие вопли я, когда он заносит меня в гостиную и опускает на диван. Сам он совершает оплошность, усаживаясь рядом со мной, потому что я тут же начинаю бить его подушкой, которую подхватываю с дивана. Финник берет другую подушку и начинает защищаться. В итоге мы пропускаем первые десять оценок. Судя по всему, они ничем не примечательны, потому что и Деметрий, и Мерцелла молчат. Когда же Цезарь добирается до наших оценок, мы успокаиваемся.

- И, наконец, Финник Одейр. Одиннадцать баллов!

Я поздравляю его. Он довольно улыбается и благодарит меня. Нужно будет спросить, что он делал.

- И вот, Китнисс Эвердин. Она получает… двенадцать баллов!

Меня поздравляют, но когда спрашивают, что же я такого сделала, отмалчиваюсь. Благодарю всех за поздравления и спешу уйти к себе.

Принимаю душ, переодеваюсь в просторную футболку и короткие шорты. Когда я выхожу в свою комнату, то вижу Финника, сидящего на моей кровати. Он внимательно смотрит на меня и выразительно поднимает брови. В его случае это значит, что он спрашивает у меня, что случилось.

- Привет, Финник, - тихо шепчу я, подходя к собственной кровати.

- Китнисс, что произошло? – чуть слышноо спрашивает он, внимательно смотря на меня.

Я избегаю его взгляда и сажусь на кровать.

- Что делал ты? – спрашиваю я у него.

- Я? Я, наверное, как и ты, выполнял задание. Оно состояло в том, что я должен был попасть в манекены. Справился, но мне дали одиннадцать.

- Мне повезло меньше. Я должна была сбивать яблоки с голов безгласых, - тихо отвечаю я, ложась на кровать и закрывая лицо руками.

- И что?

- Что? Я промахнулась, Финник. На последнем, - меня начинают душить слезы. – Я убила его. Убила, понимаешь?

Голос срывается на последнем слове. Я начинаю задыхаться от безысходности и боли. Финник поглаживает меня по плечу и накрывает одеялом.

- Ничего страшного, Китнисс. Пожалуйста, не плачь.

- Мне плохо, Пит… - тихо шепчу я, сама не замечая, что зову его другим именем.

Финник молчит. Наверное, ему не хочется разрушать тот единственной момент, во время которого я считаю, что рядом со мной совершенно другой человек. Я лежу с закрытыми глазами, стараясь представить себе образ человека, которого я только что назвала. Светлую шевелюру, добрую улыбку, голубые глаза, нежные, но сильные руки. Я вспоминаю его объятья, его поцелуи, ночи, во время которых мы спасали друг друга от кошмаров. Вспоминаю зеленый свитер, который он сам терпеть не мог, но носил его, потому что он очень нравился мне. Я припоминаю тембр его голоса, его интонации, неизменную улыбку на губах и счастье в глазах, когда он встречал меня.

В памяти всплывают практически все моменты моей жизни, связанной с Питом. Я лежу, представляя себе, что я все же вышла замуж за него, и что сейчас он войдет в комнату, обнимет меня и скажет, что все будет хорошо. Воспоминания висят на мне, как груз, причиняя боль и вызывая слезы. Я забываю про Пита и вспоминаю про парня, которого сегодня убила. Нельзя сказать, что у него была очень счастливая жизнь в роли прислуги, но все же, он был жив. Я не знаю, как живут безгласные, есть ли у них родственники или могут ли они заключать браки.

Меня бьет дрожь, и я подтягиваю ноги к груди и обхватываю их руками. Финник заставляет меня сесть и обнимает. Я обхватываю его шею руками, утыкаюсь носом в ключицу и даю волю слезам. Через какое-то время замечаю, что и мне на плечо что-то капает. С трудом скрываю всхлипы и понимаю, что Финник тоже плачет. Наверное, он вспоминает об Энни…

В какой-то момент слезы заканчиваются, но я продолжаю сидеть, мне не хочется разрывать объятия и отпускать Финника, оставлять его совсем одного. Я начинаю клевать носом и засыпаю, роняя голову на грудь напарника.


Глава 14

POV Китнисс.

Я щурусь от солнечного света, бьющего в глаза, и недовольно сажусь на кровати. Третья попытка разлепить сонные веки оборачивается успехом, и я еще несколько минут сижу, пытаясь понять, кто я, где я, и зачем я здесь. Скоро нахожу ответы на все три вопроса. Рассеяно провожу рукой по волосам и спускаю ноги на мохнатый ковер.

Быстрыми шагами иду в ванную, стягиваю одежду и ныряю под потоки воды. Я сажусь на кафель, обхватываю руками колени и медленно раскачиваюсь из стороны в сторону. В висках пульсирует кровь, перед глазами мигают яркие пятна. Господи, как же мне плохо. А сегодня будет еще один ужасный день, во время которого я буду обсуждать с Деметрием будущую трансляцию беседы с Цезарем. Я даже не знаю о чем говорить на этом гадком интервью. Я не знаю, что мне делать.

Я выбираюсь из-под душа, натягиваю сухую одежду и медленно плетусь на завтрак. Прерываю любые попытки завязать со мной разговор, ем молча, потому что просто не знаю, о чем говорить.

- Китнисс, ты в порядке? У тебя что-то случилось? – с тревогой спрашивает у меня Мерцелла.

- Нет, все в порядке, Мерцелла. Не стоит беспокоиться, - шепчу я ей.

- Значит так, вы уже имеете опыт с интервью, поэтому только я буду беседовать с вами о теме интервью. Китнисс, ты первая. Я жду тебя через десять минут в гостиной.

Я киваю и поднимаюсь из-за стола. Медленными шагами бреду сначала в комнату, затем в гостиную. Видимо, я пришла во время, раз Деметрий уже сидит здесь.

- Значит, так, Китнисс, приступим, - едва начинает он, как в комнату входит отряд миротворцев.

Я испуганно смотрю на них. Что я опять сделала не так? Какую новую пытку для меня придумали? Или это как-то связанно с Питом и повстанцами? Я дрожу, не отрывая взгляда от белой униформы.

- Что-то не так? – не слишком ровным голосом спрашивает Деметрий.

- Президент хочет видеть мисс Эвердин. Не переживайте, ее вернут в целости и сохранности после того, как она ответит на парочку вопросов. Все с ней будет хорошо. Прошу вас, мисс.

И он указывает мне на дверь. На негнущихся ногах я медленно бреду к ней, не понимая, что вообще происходит. Зачем я понадобилась Сноу? В коридоре меня ждут еще несколько миротворцев. Надо же. Я по-прежнему важная шишка. Мы спускаемся на лифте и покидаем тренировочный центр. Миротворцы обступают меня со всех сторон, закрывая от репортеров, которые как-то пронюхали, что я сегодня выйду из Центра. На лице тут же появляется равнодушная маска. И я искренне надеюсь, что меня хоть краем глаза увидят в Тринадцатом. Потому что мне слишком страшно оттого, что меня ждет.

Меня заталкивают в черную машину с тонированными окнами и дают листок с текстом, который мне нужно выучить. Старательно прячу лицо в бумажки, лишь бы они не видели испуг на моем лице. К концу поездки, которая длиться не больше десяти минут, я понимаю, что речь направлена на усмирение повстанцев. Как бы мне не претило это, я должна выучить текст. Медленно, по предложениям запоминаю его, пока меня ведут по длинным коридорам президентского дворца. Я уже была здесь раньше, мы снимали несколько интервью, правда, я не знаю, показывали ли их.

Когда я вхожу в операторскую, то вижу самое страшное, что могло ждать меня здесь. Его. Два змеиных глаза впиваются в меня. Я замираю, растеряно постирая виски, не понимая, отчего так кружится голова. БАМ, меня будто ударили. Потому что я вдруг вспоминаю то, что забыла, когда получила сильное сотрясение после одной из пыток.

- Вы запомнили, идиоты?! – грозно рычит кто-то возле моей кровати, пока я лежу, не подавая вида, что очнулась.

- Да, сэр. Двадцать второго, в ночь на двадцать третье. Бомбежка Тринадцатого. Мы уже начали готовиться, - отвечает робкий голос, который кажется мне смутно знакомым. Я напрягаю слух, стараясь уловить все, что говорят эти люди.

- Все должно быть идеально! – повторяет человек, которого я тут же узнаю. Ну да, сам Кориалан Сноу. Надо же. Какая честь! Самолично пришел убедиться, что я все еще жива!

Рассеяно смотрю перед собой, делаю несколько шагов вперед и замираю. Да, я помню этот момент так ярко, будто он только что произошел. Тогда я лежала на больничной койке, старательно пытаясь придумать, как же можно предупредить тех, кто мне дорог… А потом… Кажется, я потеряла равновесие, упала с узкой кровати, ударившись головой о кафель… После сильного сотрясения, которое я получила после пыток, мой воспаленный мозг временно решил перестать держать в памяти все, что было связанно с моей жизнью последний месяц. Конечно, воспоминания довольно быстро восстановились, но такие мелкие подробности я позабыла напрочь. Иногда случается так, что я вдруг вспоминаю это, но случается так довольно редко.

Я старательно пытаюсь вспомнить, какое сегодня число. В конце концов, сдаюсь и осторожно выведываю это у гримера, а затем уточняю и у костюмера. На их радость, работы со мной не так уж и много. Старательно заучивая текст, пытаюсь смириться с тем, что именно сегодня Тринадцатый будут бомбить…


Воспоминание причиняет мне почти физическую боль. Боже, почему я вспомнила? Что такого произошло в моем воспаленном мозгу, что я вдруг на поверхность сознания всплыло такое? А самое главное – что мне делать?

- Запомни, девочка! Сейчас от того, что ты сейчас скажешь, зависит твоя судьба! – холодные, толстые пальцы хватают меня за подбородок; он заглядывает мне в глаза.

Слава Богу, что меня заставили выучить текст наизусть. Сейчас самое главное – решить, что мне делать… С одной стороны, я могу промолчать, но ведь в Тринадцатом мама, Прим, Пит, Гейл, Хеймитч, Эффи… Все, кто мне дорог в этой жизни. А что, если…? Что будет, если я не предупрежу их?! Тем более, один раз у меня получилось… Но в этот раз с использованием шифра у меня ничего не выйдет. Мне придется сказать это…

- Готовность - одна минута! Эвердин, на место!

На ватных ногах я опускаюсь на высокий стул, ставлю ноги на перекладину. Каблуком левой туфли отстукиваю странный ритм, смотрю только на красную мигающую лампочку на камере. Рядом с камерой стоит сам Кориолан Сноу, он внимательно смотрит на меня.

- Мотор! – кричит одна из телерепортеров. Я продолжаю смотреть на эту лампочку. И усталым, обреченным голосом начинаю отчитывать зазубренный текст. А в голове крутится одна мысль: сказать или нет? Сказать или нет?

Щелк, и на экране, на который я постоянно смотрю, появляется Пит. Он стоит среди развалин и говорит, что это все, что осталось от моего дома. В животе застревает ком. Пять секунд, и я снова на экране. Я вижу свое испуганное, растерянное лицо, и старательно пытаюсь вспомнить, о чем говорила. Несу какой-то бред про пожар на зернохранилище.

Бам, и передо мной Эффи, рассказывающая о маленькой Руте. Начинается настоящая битва за эфир – Бити против спецалистов из Капитолия. Точнее, я надеюсь, что это Бити. Капитолийцы застигнуты врасплох, а у Бити явно заготовлены десятисекундные ролики. На моих глазах рушится тщательно запланированная трансляция.

Наверное, сейчас большинство людей в Тринадцатом радуются, что их план удался. Только горстка людей, которые реально оценивают ситуацию, на кричат, не радуются, а внимательно смотрят, адекватно понимая, что с каждым роликом мои шансы живой и здоровой выбраться на арену становятся все меньше и меньше. Эта короткая передышка дает мне возможность решить, что мне делать. И я, наконец, решаю, что мне все же надо делать. В конце концов, говорят, что смелым везет…

Динамики трещат. Секунд через двадцать на экранах появляемся мы со Сноу. В студии царит суматоха, а я все так же сижу, обеими руками вцепившись руками в край стула. Президент, подойдя к камере, заявляет, что мятежники пытаются сорвать трансляцию, чтобы люди не узнали об их преступлениях, однако все все же узнают об этом. Как только будет наведен порядок, программа будет показана в полном объеме.

- Китнисс, ты хочешь сказать что-нибудь Питу ввиду сегодняшней выходки бунтовщиков?

Я напрягаюсь, едва услышав его имя. И молчу несколько секунд, собираясь с мыслями. Я должна сделать то, на что собралась. И плевать, что они сделают со мной.

- Пит… Подумай о последствиях. Что произойдет в конце? Хотя… Сейчас никто из нас не в безопасности. И… жители Капитолия, и жители Дистриктов… - я хватаю ртом воздух будто бы перед прыжком. – А вы… в Тринадцатом…

Господи, почему так больно бьется сердце? Почему мне так страшно?

– Не встретите завтрашнего рассвета!

Я выкрикиваю последние слова и встречаюсь взглядом с Ним. Змеиная злоба, ненависть и страшные искорки горят в его глазах. И машет рукой отряду миротворцев, приказывая:

- Выключайте немедленно!

Последнее, что я вижу на экране – портрет Пита перед госпиталем. Я закрываю глаза, слышу топот сапог и чувствую сильные удары в плечо и живот. Я кричу от резкой боли, автоматически поднося руку к ране. Открываю глаза и вижу свои окровавленные пальцы и испуганные глаза молодого парня. В его руке сияет кинжал, покрытый моей кровью. Я падаю вперед, рядом с камерой. И последнее, что увидят жители Панема, это моя кисть обагренная кровью.

Глава 15

- Всегда, - шепчет мне Пит, и я иду его искать.

Тихий-тихий голос родного человека стихает вдалеке, в мире, в котором все окрашено в нежно-оранжевые тона, в котором все предметы не имеют острых углов. Я бреду среди белых облаков, и мне кажется, что я сейчас на небе. Тропинки едва видны, воздух наполнен запахом укропа и корицы. Я чувствую на своей щеке теплую руку и пытаюсь понять, чья же она. Когда я осознаю, что это ладонь Пита, я пытаюсь удержать ее, но она исчезает, как и сам силуэт, который примерещился мне.

Я остаюсь совсем одна, сажусь на голубую траву и вдруг вспоминаю…

Мама дает мне чай вместе с успокоительным сиропом. Я упала с ветки, когда пыталась попасть назад, в Двенадцатый, и ушибла пятку и копчик. Пит укладывает меня на кровать, а я прошу его побыть со мной. Он что-то шепчет, но я уже не слышу. Должно быть, какая-та часть мозга запомнила одно-единственное слово и теперь, в наркотическом сне, выпустила снова. Будто в насмешку. Ведь я даже не знаю, жив ли он. Успела ли я…

Я шевелю пальцами, пытаясь понять, жива ли я. Я не чувствую никакой боли, а это обозначает всего лишь две вещи: либо меня уже нет среди живых, либо мне вкололи большое количество морфлинга. Господи, пожалуйста, скажите мне , что я мертва! Я так устала, запуталась… Всем станет легче от моей гибели. У Сноу больше не будет большой проблемы в моем лице. Повстанцам смерть Сойки-пересмешницы предаст сил в борьбе. Капитолийцы восстанут после несправедливой гибели невинной девушки. Правда… Есть на свете горстка людей, которым я по-настоящему дорога. Прим, мама, Пит, Гейл, Хеймитч, Эффи, Порция, Финник… Это список можно продолжать и продолжать. Каково будет им узнать о том, что я больше никогда ничего не скажу, не рассмеюсь, не обниму их? Я знаю, как это – терять тех, кто тебе дорог. Теперь я не знаю, действительно ли хочу умереть…

Ответ приходит через несколько минут – хочу. Потому что я понимаю, что морфлинг – это не надолго. Скоро мне урежут дозу, и вернется боль. Нестерпимая, режущая боль, заставляющая корчиться и кричать. Хотя, кричать – не про меня. Я дала себе установку – не кричать, еще тогда, в Казематах. Чтобы они со мной не делали, я старалась не издавать ни звука. Чтобы хотя бы мой голос остался со мной, когда они меня убьют… Смерть избавит меня от криков и боли. Потому что я больше не боюсь умереть. Я боюсь вновь испытать ужасную боль.

Я хочу сесть, но у меня получается лишь издать слабый стон.

- Скажи, ты сама поверила в то, что я позволю тебя так просто умереть, дорогая? – едко шепчет кто-то, сидящий рядом. Я тут же узнаю змеиный голос и интонации. Сноу.

Я с трудом открываю глаза и встречаюсь с ним взглядом. Неестественно зеленые с большими черными зрачками. Впервые я могу спокойно заглянуть в них, потому что морфлинг притупляет все чувства, все то, что делает меня человеком.

- Не переживай, солнышко, - продолжает он, пародируя интонацию Хеймитча на последнем слове. У меня сжимается сердце. – Ты попадешь на арену живой, даже здоровой. Потому что твоему дружку будет куда веселее смотреть, как ты сама себя убиваешь.

Дружок… Интересно, кого он имеет ввиду? Пита или Гейла? Я думаю, что все же Пита. Гейл хоть и мелькает иногда в агитроликах, но он сейчас не так важен для Сноу. Его основная задача – выбить из колеи Пита. Потому что президент знает о том, что несчастный влюбленный из Дистрикта 12 может сделать с помощью слов, равно как и я знаю об этом. Не он ли убедил всю страну в том, что мы любим друг друга? Не из-за него ли страна считала на продолжении всех прошлых Игр, что мы не только обручены по традиции угольного Дистрикта, но я еще и ношу под сердцем его ребенка? Кстати, как мы будем выкручиваться с мнимой свадьбой? Ладно, Сноу решил вторую проблему, заявив, что я потеряла ребенка из-за удара электрическим током, одной головной болью меньше. Но ведь вряд ли люди забыли о том, что мы еще и женаты? Если нас поженят в Тринадцатом – Капитолий не признает наш брак законным. Потому что ни я, ни он не достигли 18-летнего возраста, чтобы иметь возможность заключить брак. А жениться после моего дня рождения еще раз я считаю глупым. Господи, как порой проще быть взрослыми! Хотя… Чего нам стоит съесть этот дурацкий хлебец и пожениться по традиции нашего Дистрикта?

- Интервью из-за тебя мы перенесем, - продолжает тем временем Сноу.

- Когда? – одно слово, да и то хриплым голосом – единственное, что я могу сказать.

- Через три дня. Тут тебя быстро подлатают, - он резко наклоняется, хватает меня за подбородок и заглядывает в глаза. – Только попробуй выкинуть подобный фокус на интервью. Я превращу твою жизнь в ад. Даже нет! Твоя жизнь будет в тысячу раз хуже ада. Если я не сотру тебя в порошок на месте, конечно...

Он поднимается на ноги и выходит из палаты, унося за собой шлейф запаха из крови и роз. Меня сразу начинает тошнить, но мой желудок опустошен, так что меня не хватает надолго. В палату тут же вбегают медсестры, чтобы поменять простыни и рубашку, испачканные рвотой. Я даю волю слезам. Эти люди видели меня избитой, не отличающей право от лево, плохо слышащей, кричащей и вырывающейся. Какое им дело до моих слез? Мне протягивают коробку с бумажными платками, но никак не утешают, понимая, что это бесполезно. Я сижу, пытаясь подавить накатывающую истерику.

Действие морфлинга ослабевает, и я чувствую страх. Нет, не за себя. Я практически перестала бояться за свою никчемную жизнь. Пит, Прим, мама, Гейл, Мадж, Эффи, Порция… Я боюсь за них. Именно за них. Я знаю, что Сноу не убьет меня. Нет, моя жизнь должна быть гораздо хуже смерти, чтобы Питу в Тринадцатом было больно. Очень больно. Моя смерть сильно повлияет на него, но не так, если Сноу будет периодически показывать меня измученной, избитой по телевизору, дразня его таким образом. Дескать, она у меня, и ты ничего не сможешь сделать. Показывая ему то, что от каждого его слова будет зависеть то, что он сделает со мной.

К горлу подступает ком, едва я вспоминаю о нем. Господи, почему же так больно? Из слов Сноу можно понять, что Пит жив. А все равно так плохо, будто это он, а не я, скоро отправиться на арену. Будто его пытали, а я сидела в сторонке, ничего не делая. Я мотаю головой из стороны в сторону. Пит не виноват. Он ничего не может сделать, ведь это не он принимает решение. Если бы он мог хоть что-то сделать для меня, он бы обязательно сделал бы это. Но сейчас он всего лишь пешка в руках властей Тринадцатого. К сожалению...

Мне безумно хочется сейчас увидеть Пита. Обнять, прижаться к могучей груди, прошептать, что он самый лучший, что я очень по нему скучала. Услышать ободряющий шепот, улыбнуться в ответ на его улыбку, вновь услышать, как он смеется. Я слишком устала, чтобы бороться, сопротивляться. Почему я пережила так много? Мне всего семнадцать. Почему я не могу быть обычным подростком? Ну, ладно, не совсем обычным. Подростком, который нелегально охотится, живет без отца, дружит с таким же нелегальным охотником. Ах, да, еще и у нее есть страсть в лице пекаря, отец которого чуть не женился ее матери. Но нет, мне не дано.

- Мисс, - одна из медсестер осторожно трогает меня за плечо.

- Да, - я поднимаю заплаканные глаза и утираю слезы платочком.

- Вам… Вам передать просили, - дрожащим голосом продолжает она, протягивая мне сверток.

Затем, когда она выходит, и я остаюсь совсем одна, тяну за зеленую ленточку, и оберточная бумагу… На ладони у меня остается моя брошка сойки-пересмешницы, которую мне подарила Мадж. Разглядываю ее, обвожу контур и откладываю в сторону. Маленькая круглая бусинка, лежащая в небольшой шкатулочке кажется мне знакомой. Я осторожно прикасаюсь к жемчужине и узнаю ее. Да, я провела много времени, сидя на кровати и разглядывая ее переливчатые узоры. Я осторожно вытаскиваю жемчужину из гнездышка и прижимаю ее к губам. Меня это успокаивает. Будто сам Пит целует меня своими прохладными губами. Ведь именно он подарил мне этот дар моря.

Я лежу, вспоминая все то, что произошло тогда, у берега моря, за пару часов до того, как я взорвала арену, и меня забрали в Капитолий. Вспоминаю, как мы вскрывали ракушки... А ведь именно Питу попалась та самая, с жемчужинкой. И как он, смеясь, объяснял Финнику, что уголь под очень сильным давлением превращается в уголь. Я улыбаюсь краешками губ, вспоминая ту историю. И свой первый приезд в Капитолий. Тогда глупышка Эффи именно так представила нас кому-то из Капитолийцев. Красота, порожденная страданием.

Я не знаю, что стало с ней и с Порцией. Кажется, их увезли из Капитолия в тот же день, что привезли меня. Мне хочется верить в это, потому что хоть я никогда и не была особа близка с ними, с меня хватит того фактора, что на моем счету больше половины Дистрикта 12. Мне становится нестерпимо больно в том месте, где когда-то находилось моя душа. Меня сломили, растоптали, размазали по стенке. Я давно перестала быть той, что готова защищать. Я слишком слаба, слишком устала.

Я сжимаюсь в комок, по-прежнему держа жемчужину у губ. И тут я понимаю, что моя майка начинает становиться мокрой. Я подношу руку к животу, потом смотрю на пальцы. Кровь. И мне сильно хочется спать. Я не чувствую боли, сладко зеваю, закрываю глаза, надеясь, что на этот раз навсегда.

Глава 16

POV Китнисс.

Я сижу, обхватив колени руками, и раскачиваюсь из стороны в сторону. Господи, как мне плохо... Количество морфлинга в последний раз было черезчур большим, потому что меня мучает слишком сильное желание принять новую дозу. Из-за того, что у меня разошлись швы, Сноу пришлось отменить интервью. И он перенес дату непосредственно Игр еще на три дня. Правда, все пять дней утекли как вода. Я лежала, привязанная к кровати длинными кожаными ремнями, не в силах пошевелиться. Мне достаточно быстро урезали дозы морфлинга, поэтому больше всего на свете мне хотелось умереть, чтобы больше не страдать ломкой и не испытывать жуткую боль.

Господи, а я-то думала, что прошла все круги ада еще тогда, в Казематах, а оказалось, что нет ничего ужаснее того, когда тебе кажется, что твое тело горит. Тридцать пять уколов в грудную клетку, чтобы у меня не болели ребра. Не знаю, но я была уверена, что я сейчас умру на месте от той боли, которую испытывала. Даже большая, на тот момент, доза морфлинга не сильно помогла. Интересно, что будет со мной на арене, ведь морфлинга не будет совсем... Наверное, я сплету веревку и повешусь на ближайшем дереве.

- Китнисс, ты идешь есть? – в комнату заглядывает Мерцелла и вдруг замирает, увидев меня, сидящей посередине ковра.

Я мотаю головой из стороны в сторону, показывая, что сейчас хочу двух вещей: либо морфлинга, либо смерти. Меня бьет дрожь, во рту все пересохло, но я не хочу просить дозу, потому что знаю, что сломаюсь без морфлинга уже завтра. Господи, почему же так плохо?

- Китнисс, детка, как ты? – обеспокоено смотрит она на меня, опускаясь рядом на ковер.

Надо же, не пожалела платья ради меня... Хотя все уши прожужжала нам с Финником о том, что оно стоит целое состояние. Мне с трудом верится, что она все же беспокоится обо мне.

Я неопределенно мотаю головой. Мерцелла поглаживает меня по голове, помогает подняться и ведет к кровати. Она закутывает меня в одеяло, даже целует в лоб.

- Я прикажу, чтобы тебе принесли ужин сюда, хорошо? – заботливо предлагает она, прежде чем выйти. Я киваю.

Как только она выходит, я подтягиваю колени к груди и начинаю вдыхать носом в выдыхать через рот, чтобы успокоиться. В голове все путается, меня все еще трясет. Но мне надо собраться.

Меня зовут Китнисс Эвердин. Мне семнадцать лет. Мой дом – Дистрикт номер двенадцать. Моя мать – лекарь. Сестра ей помогает. Я – охотник. Я – трибут. Я – победитель. Я скоро снова попаду на арену. И я боюсь, что те, кто мне дорог, не выдержат этого.

- Как ты, Кит? – в комнату входит Финник.

Я поднимаю на него красные глаза. С ним можно не притворяться. С ним можно быть откровенной. Он видел меня и не такой. Да и я его...

- Как будто меня переехало поездом, - хрипло усмехаюсь я.

Он смеется, делая вид, что оценил шутку. Финник опускается на край моей кровати. Я сжимаю его ладонь.

- Что будет с нами завтра, Финн? – тихо шепчу я, привычно сокращая его имя, хотя знаю, что он терпеть этого не может. Плачу за то, что он позволил сократить мое. Мы оба предпочитаем полные имена.

- Честно? Я не знаю, - он делает вид, что не замечает сокращения. – Буду надеяться, что мы будем сидеть в тепле, с едой и водой и решать, что нам делать дальше.

Но мы оба знаем, что обманываем друг друга. Сноу отплатит за испорченное шоу очень жестоко. Ведь им пришлось отменить интервью из-за меня. Вместо этого покажут что-то типа сводки о каждом из трибутов. Будут упоминаться их умения, способности и преступления, за которые их приговорили к арене. Трибутом запрещено смотреть эту передачу. Ее даже не будут транслировать на наши мониторы. И я почти уверена, что не увидела бы там ничего хорошего о себе.

- Финник... - тихо зову я его. – Как ты думаешь... Как они?

Я шепчу это так тихо, что едва слышу свои слова. Но я знаю, что он меня услышал, потому что молчит. Финнику больно говорить на эту тему, а я затрагиваю ее довольно часто в последнее время. Я уже начинаю жалеть, что вообще спросила, но он вдруг отвечает:

- Знаешь, Китнисс, им сейчас плохо. Потому что они знают, куда мы скоро попадем.

- Им еще больнее чем нам, Финник, - зачем-то добавляю я. – Питу еще хуже, чем Энни. Потому что она уже смотрела на тебя по ту сторону экрана, а он нет. Мне кажется, что нет ничего страшнее того, чем смотреть на своих близких на арене. Когда ты там, как-то легче, не правда ли?

- Да, ты права. Легче переживать все самому, чем смотреть на своих близких. Спокойной ночи, Китнисс. Постарайся выспаться.

Он поднимается, целует меня в лоб и собирается уйти, но я удерживаю его за руку.

- Финник, удачи тебе, - зачем-то шепчу я, хотя прекрасно знаю, что увижу его на арене.

- И тебе, Китнисс.

Мы обнимаемся и соприкасаемся лбами. Это наш маленький тайный ритуал. На удачу, как мы говорим с ним. Он выходит, а я медленно погружаюсь в сон, надеясь, что завтрашний день будет легче.

- Доброе утро, Китнисс, - зовет меня кто-то из темноты.

Я с трудом открываю глаза и с трудом различаю образ своего стилиста. Я медленно сажусь на кровати и приветливо улыбаюсь. Нила протягивает мне простую одежду и ведет на крышу. Да, я правильно вчера попрощалась с Финником, ведь с утра нам не удалось увидеться. Появляется планолет, точно таким же образом, как и всегда – из ниоткуда. Из него сбрасывают лестницу и становлюсь на нижнюю ступеньку. Меня тут же замораживают, пока поднимают наверх.

В плечо мне вводят следящее устройство, и я привычно вздрагиваю. Я тут же вспоминаю то, как Джоанна вырубила меня, вытаскивая его. Когда дело сделано, я, наконец, могу пошевелиться. Появляется безгласый и ведет нас в комнату, где нас ждет завтрак. Мы едим в полной тишине. Ну, как едим… Я с трудом заставляю себя проглотить хоть кусочек пищи, зато пью много воды, вспоминая предыдущие опыты на арене.

Полет продолжается около часа. Едва мы приближаемся к арене, стекла темнеют, ведь ни один из нас не должен видеть место сражения до начала Игр. Планолет приземляется. Нила ведет меня через длинные сети коридоров в комнату для подготовки. Так называемый Стартовый комплекс.

Я чищу зубы, принимаю душ. Мне заплетают волосы. Потом Нила приносит мне одежду. Скептически осматриваю ее, позволяя помочь одеться. Я критически осматриваю себя в зеркале: черные штаны, спортивное белье, длинная и облегающая футболка, коричневый ремень, темно-зеленый свитер и черная ветровка с капюшоном, подозрительно похожая на ту, что была на мне на 74 Играх. Штаны и куртка из ткани, отражающей тепло тела, что на водит на мысль, что нам придется померзнуть.

Хожу туда-сюда по комнате, размахивая руками, желая убедиться в том, что в одежде удобно. Больше всего из экипировки мне нравятся ботинки, хоть они и те, что были на мне на моих первых моих Играх: гибкая, тонкая резиновая с жесткими шипами подошва подойдет для бега и скалолазания. Ну, в моем случае, лазанья по деревьям. Кожа мягкая.

Нила вытаскивает из кармана мою знаменитую брошь и прикалывает ее на край куртки. Теперь остается только ждать сигнала. Я сижу на диване, маленькими глоточками поглощая воду, пока есть такая возможность. Потом уже знакомый женский голос сообщает, что пора готовиться к подъему на арену.

- Не забывай того, что вам советовали, - негромко говорит Нила. – Беги и ищи воду. Постарайся не вляпаться в передряги. Ты, конечно, опытнее большинства трибутов, но они не совсем то, что тебе кажется.

Мы с ней обнимаемся, хотя никогда не были подругами. Я встаю на специальный диск, и тут же опускается прозрачный цилиндр. Я готовлюсь к тому, что сейчас меня увидит моя семья. Я расправляю плечи, натягиваю на лицо маску равнодушия и смотрю вверх, пока меня поднимают на арену. Несколько секунд я нахожусь в полной темноте, а потом в глаза бьёт солнечный свет.

Я оглядываюсь, замечая, что меня подняли одной из последних. И тут же пугаюсь, потому что не могу найти Финника. Да и не только его... Нас всего двенадцать! Где еще половина?

Сомнения и страхи начинают наполнять меня, но я до боли впиваюсь в предплечье, в следящее устройство, чтобы не потерять голову. Оглядываюсь снова. Мы на утоптанной площадке. В двадцати ярдах от меня – рог Изобилия. Все припасы разбросаны вокруг него на равных расстояниях. Более ценный – ближе к центру. Сзади – озеро. Справа и слева – густой сосновый бор, над которым возвышается гора. Так как она очень высока, я позволяю себе предположить, что на этот раз мы проведем больше всего времени именно в гористой местности.

И в ту же секунду звучит до боли знакомый голос Клавдия:

- Дамы и господа, позвольте объяснить мне вам причину того, что сейчас вас в два раза меньше, чем должно было быть. Нет, просто вы поделены поровну. И сейчас половина из вас находится в нескольких километрах от ваших напарников с этажей. Каждый из вас получит подсказку о том, где он может найти союзника. Если, конечно, вы захотите заключать союз. Итак, семьдесят шестые Голодные Игры объявляются открытыми!

Ровно шестьдесят секунд. Ровно через одну минуту я буду в Игре. Возможно, я убью кого-нибудь. Возможно, сама умру. Мысли путаются, и я вспоминаю упражнение, которое помогло вчера.

Меня зовут Китнисс Эвердин.

Пятьдесят.

Мне семнадцать лет.

Сорок восемь.

Мой дом – Дистрикт 12.

Сорок шесть.

Я – охотник.

Сорок четыре.

Как и мой отец.

Сорок два.

Моя мать и сестра – врачи.

Сорок.

Я родом из самого бедного района Дистрикта 12.

Тридцать восемь.

Моего лучшего друга зовут Гейл Хоторн.

Тридцать шесть.

Отец моей лучшей подруги – мэр.

Тридцать четыре.

Я – трибут 74 и 75 Голодных Игр.

Тридцать два.

Я – победитель 74 Игр.

Тридцать.

Каждую ночь я просыпаюсь из-за кошмаров.

Двадцать восемь.

Каждую ночь я кричу.

Двадцать шесть.

Каждую ночь я вновь переживаю события той арены.

Двадцать четыре.

Мой отец погиб при взрыве в шахте.

Двадцать два.

Пит Мелларк спас мне жизнь.

Двадцать.

И его я люблю больше жизни.

Восемнадцать.

В конце 75 меня забрали в Капитолий.

Шестнадцать.

Меня пытали.

Четырнадцать.

Меня сломали.

Двенадцать.

Но я буду держаться ради сестры.

Десять.

Мой Дистрикт сожжён дотла.

Восемь.

Человек, которого я люблю, страдает.

Семь.

Я не знаю, где человек, ставший мне другом.

Шесть.

Я умру из-за собственной глупости.

Пять.

Я - символ революции.

Четыре.

Я не знаю, доживу ли до завтра.

Три.

Я должна попытаться бороться.

Два.

Я не хочу убивать.

Один.

Но вон тот лук - мой.

Гонг.


Глава 17

POV Китнисс

Я бегу так быстро, как только могу, хотя под ребрами разливается боль. М-да, лечение не слишком помогло. Перепрыгиваю через небольшую коробку, хватаю лук, вытаскиваю одну стрелу из колчана, который лежит рядом, и осматриваюсь. Практически все предпочли унести ноги, дабы не связываться со мной. Я не убиваю первой, но и не позволяю подойти ко мне слишком близко. Резким движением беру рюкзак, лежащий у самого Рога Изобилия, надеясь, что он полон полезных вещей. Беру парочку ножей, два колчана со стрелами и маленький рюкзачок в надежде на то, что смогу переложить потом в свой, большой. И вдруг замираю, услышав тикающий звук. Что-то мне это напоминает... Отпихиваю деревянную коробку, разламываю первым попавшимся под руку топором конструкцию, что лежит под ней, и в ужасе отшагиваю назад.

Потому что передо мной лежит бомба. Дрожащими пальцами переворачиваю ее так, чтобы видеть часовой механизм. Две минуты. Через две минуты те, кто не спасется и не убежит, взлетят на воздух, превратившись в тысячу маленьких кусочков. Я бегу прочь, едва не выронив свое оружие. Стараюсь просчитать, сколько секунд осталось до большого взрыва. Я едва достигаю края леса, когда взрывная волна отбрасывает меня в сторону. Я лечу на землю, прикрыв голову руками, и жду, когда все закончится. Слышу еще один взрыв и медленно благодарю всех известных мне богов за то, что не лишилась слуха, как в прошлый раз. Я не знаю, погиб ли кто, но, честно говоря, мне плевать. Едва взрывы утихают, я поднимаюсь на ноги и бегу так быстро, как только могу. Петляю, стараясь увеличить расстояние между противниками.

Едва не падаю, когда земля резко уходит вниз. Останавлиаюсь только тогда, когда понимаю, что больше не выдержу. Сажусь на поваленное дерево, раскрываю большой черный рюкзак, вытаскиваю маленький рыжий. Открываю его и вижу набор шприцев, вату, бинты, йод, морфлинг, успокоительное, жаропонижающее и несколько коробочек с антибиотиками. Надеюсь, что они мне не понадобятся. Пошире раскрываю черный рюкзак. Спальный мешок, пара коробков спичек, большая фляга, полная воды, несколько яблок, галеты, вяленые кусочки говядины, большая коробка печенья, веревка, проволока, кошки, пленка и большая мужская футболка черного цвета. Да уж, я в такой утону, а вот Финнику она вполне пригодится.

Финник... От его имени мне становится еще больнее. Физическая боль от большой нагрузки, раздирающая мне ребра, куда-то уходит, уступая место душевным ранам. Как ты, друг? Где ты? Почему не здесь? Мне хочется плакать, но слезы сдерживает осознание того, что на меня смотрят дорогие мне люди. И тут же становится еще больнее, едва я вспоминаю о Прим и Пите. Как они? Надеюсь, что держаться. Надеюсь, что верят в меня. Надеюсь, что не смотрят на то, как мне плохо. Мне хочется, чтобы это все вдруг закончилось. Чтобы я больше никому не была нужна. Чтобы меня никто не ждал. Чтобы умереть с чистой совестью. Но я не могу бросить маму, Прим, Пита, Хеймитча, Гейла, Мадж, Сей с ребятами... Я не могу просто так умереть. Им ведь будет больно.

Я не могу оставить Финника совсем одного. Единственный человек, находящийся в радиусе пятидесяти километров от меня, которому сейчас не наплевать на то, что со мной происходит. Где он? Как он? Пережил ли сегодняшний день? Одергиваю себя – конечно, пережил. Это же Финник.

Поднимаюсь на ноги, вновь бреду куда-то в неизвестном направлении. В голове крутится только одно – нужно найти источник воды. Без нее я долго не протяну. Хоть у меня и полная фляга, надолго ее не хватит. Устало двигаюсь среди деревьев. Натыкаюсь на маленький ручеек и радуюсь, как ребенок. Пристраиваюсь у воды, снимаю тяжелый рюкзак. Собираюсь порыбачить, чтобы в сумерках развести костер. Прицеливаюсь, натягиваю тетиву, и тут начинают палить пушки.

Замираю в странной позе, загибая пальцы. Восемь раз. Всего восемь человек. Для первого дня это мало. Видимо, сказывается отсутствие профи. Трясу головой, отгоняя мысли о том, что среди убитых может быть Финник. Нет, он не умер. Я ловко выуживаю из пруда парочку рыбешек, собираю хворост для костерка возле ближайших деревьев. Едва пристраиваю добычу над огнем, как к моим ногам опускается серебряный парашют. Дрожащими пальцами развязываю узел, не понимая, что мне могли прислать. Раскрываю баночку и вижу небольшой листочек бумаги. На нем каллиграфическим и до боли знакомым почерком выведено: «Он к северу от вас, мисс Эвердин. Чем ближе вы будете подходить к нему, тем больше подсказок получите».

И тут же все понимаю. Да, это то самое изменение в Играх, о котором говорил Клавдий. Каждый из нас получит бумажку с сообщением о том, где находится напарник. Честно говоря, я рассчитывала на более подробные координаты, потому что найти человека не слишком просто по такому скудному направлению. И тут до меня доходит тот факт, что это маленькая записочка означает тот факт, что Финник жив. Мне хочется кричать от радости, но это было бы слишком неосмотрительно с моей стороны.

Я прикасаюсь рукой к вискам, закрываю глаза и тяжело вздыхаю. Почему-то мне становится больно, хотя я безумно рада тому, что мой напарник, да и просто близкий человек, жив. Сердце сжимается, мне еще сильнее хочется зарыдать. Я не знаю причины, не знаю, что вообще происходит со мной. Я разрушаю себя, часто плачу, истерю без повода. Да, психика у меня значительно испортилась с тех пор, как я попала в Капитолий. Интересно, что будет потом? Что я начну делать дальше?

Пока я думаю, рыба успевает слегка пережариться. Беру себе одну, остальные заворачиваю в пленку и засовываю поглубже в рюкзак. Тушу костер, затаптываю угли. Ем рыбу на ходу. Ищу дерево, на котором растет мох, чтобы определить, где находится север. Провожу рукой по шершавой поверхности, дышу полной грудью. Я не должна опускать руки. Я не должна нервничать. Я сильная... Точнее была. Когда-то.

Меня отрезвляет мысль о том, что Финник, сейчас, должно быть, уже ищет меня, а я тут прохлаждаюсь, рассуждаю о прелестях жизни. Мне почему-то становится стыдно. Я припускаю вперед, предварительно забросав кости от рыбы сухими листьями.

Я иду минут пятнадцать, прежде чем замечаю, что вокруг меня царит полная тишина. В этом участке леса нет ни одной птицы – я не вижу их гнезд на ветках, ни одного зверя. Воздух, кажется, звенит от напряжения вокруг меня. Мне вдруг становится страшно. Я стараюсь шагать как можно тише, но ветки все равно предательски хрустят под ногами. Тихо-тихо, но я все же издаю шум. Должно быть, если бы я была в лесу, полном звуков, я и не замечала бы собственных шагов, благо охота приучила меня ходить очень тихо. Правда, всё равно не так, как Гейл. У него настолько мягкая походка, что его никогда не возможно услышать. Даже в октябре, когда земля покрывается сухими листьями. Я помню, как поддразнивала его, говоря, что из него получилась бы прекрасная девушка с бесшумной походкой. Воспоминание заставляет меня улыбнуться.

Еще через три минуты начинаю верить в то, что здесь никого нет. И это, честно говоря, настораживает. Неспроста здесь нет абсолютно никого. На Играх ничего не бывает просто так. Мой мозг перебирает самые изощренные ловушки, которые только может вспомнить и придумать. Я зажмуриваюсь, отгоняя неприятные мысли. Нашла, чем забивать себе голову. Придумывать ловушки поизощреннее. Для кого, скажи на милость? Мало тебе твоего негласного счета жертв, который ты начала еще два года назад?

Я медленно и осторожно пробираюсь через лес, уже убежденная, что здесь одна, но все равно настороже. И не зря. Потому что они меня замечают. Я вздрагиваю от звука ломающейся ветки, автоматически выхватывая стрелу и заряжая лук. Быстро оборачиваюсь назад и вижу неестественно зеленые глаза, звериный оскал, длинную, как у собаки, морду и мохнатые уши. Стрела поражает переродка прямо в лоб, а я уже готова кричать от ужаса. Потому что такие собачки обычно не ходят поодиночке.

И тут я вижу остальных. Пока их только пятеро, но я уверена, что их намного больше. Я замираю лишь на мгновение, чувствуя на себе тяжелый взгляд. Резко срываюсь с места, петляя между деревьями, как заяц. Сердце бьется так сильно, что кажется, будто я вот-вот останусь без ребер. Ноги ватные, дышать становится невыносимо. Я слышу ритмичный стук лап за своей спиной. И тут же вспоминаю такие же частые, закономерные удары плетью, которые видела, которое получала сама... В ушах слышится свист, а мне теперь хочется не только кричать, но и плакать. Я закусываю нижнюю губу так сильно, что чувствую во рту металлический привкус крови. Снова вспоминаю кровоточащие раны во рту Сноу.

Я задыхаюсь. Ноги сводит. В боку сильно колет. Господи, я сейчас упаду. Но вместо этого я практически пролетаю под поваленным деревом, так некстати расположившимся на моем пути. Во рту пересохло. Рюкзак больно бьется о лопатки. Я устала. Я слишком долго бегу. И тут понимаю, что не знаю, куда и зачем я бегу. От них не убежишь. Они быстрее меня.

Я чувствую спиной их горячее дыхание и свист, с которым они втягивают воздух. Я больше не могу. Можно, я умру быстро и безболезненно? Можно, мою смерть не покажут в прямом эфире? Можно, мои родные не узнают о том, что мертва?

Я спотыкаюсь о дурацкий корень какого-то дерева, который не заметила на земле, и лечу в овраг. Понимаю, что мне уже плевать на то, что сейчас я умру. Господи, пусть мне только не будет больно! Я лежу на животе, уткнувшись носом в прелую листву, и жду. Только вот никто не приходит. Я больше не слышу ни топота, ни дыхания, ни свиста. Медленно переворачиваюсь на спину и вижу, что переродки бродят по краю оврага, в который я упала, но не подходят ближе. Они рвутся, мечутся из стороны в сторону, но не приближаются. Что здесь? Ловушка? Испуганно вскакиваю на ноги, по-прежнему не отрывая взгляда от гигантских собак. Вся свора вдруг разом поднимает уши, прислушиваясь, и убегает.

Я медленно поднимаюсь к краю злополучного оврага, тянусь рукой впереди себя и вдруг замечаю маленький мигающий квадратик в нескольких сантиметрах от моей руки. Надо же. Силовое поле. Как же я преодолела его? Провожу рукой за ним и понимаю, что поле на этот раз можно перейти. Я могу. А вот эти милые собачки – нет. Поэтому и не добрались. Поэтому не разорвали.

Я не совсем понимаю, что происходит, но нахожу в себе силы медленно идти дальше, анализируя полученную информацию. Но не успеваю я даже начать движение, как вдруг слышу крик. Отчаянный, полный боли и страдания. Крик, от которого все внутри холодеет. Я тут же забываю о том, над чем хотела поразмыслить, и бегу на выручку.

Потому что кричит Финник. Мышцы напряжены до предела. Мне становится еще больнее, недавний забег сказывается. Но я бегу так быстро, как только могу. Крики становятся громче и отчетливее. Мне все хуже и хуже. Голова разрывается, сознание отказывается воспринимать реальность. Мне больно дышать, мне страшно за Финника. Легкие раздирает от нехватки воздуха, но я не в силах остановится и передохнуть. Я нужна ему.

Я выбегаю на открытую поляну. Посередине растет высокий дуб. Источник крика находится именно там. Я подбегаю, задираю голову вверх, ища глазами друга, но вместо этого вижу маленькую черную птичку с белыми полосами. Сойка-говорун. Еще один переродок. И он, на мой взгляд, куда страшнее собак с пеной у рта.

Голос сменяется. На этот раз кричит Прим. Я закусываю губу, затыкаю уши и спешу прочь от этого дерева. Я знаю, что птицы будут преследовать меня. Стараюсь сосредоточится на одной единственной мысли: «Что происходит?». Ясно, что оба вида переродков здесь оказались с легкой руки распорядителей. Я смутно догадываюсь, что не слишком большая часть леса поделена на отсеки, в которых и находятся эти самые вредители. Только вот они появляются не по часам, как на прошлой арене, а находятся в своих частях круглосуточно. Осталось только найти выход и не попасться кому-нибудь похуже. К тем же осам-убийцам. Теперь даже один укус выведет меня из игры часа на три-четыре. Кто знает, что произойдет за это время?

Кричащий снова сменяется. Пит. Становится еще больнее. Сноу знает, куда бить. Я бреду в направлении, противоположном отсеку переродков. Не думаю, что хочу с ними встречаться еще раз. Снова и снова повторяю себе, что с Питом все хорошо, что его не пытали, что он жив и здоров, что он сейчас смотрит на меня и думает, какая же я дура, если поверила в то, что этого его голос. Давай, ты же знаешь его интонации. Ты знаешь его тембр. Это не он. Это машина. Точно такая же, какая была в Казематах. Помнишь?

Еще бы. Как не помнить. Часы напролет сидеть в комнате с белыми стенами, белым потолком, белым полом. Все было обито мягкой тканью, так что даже если очень постараться – не возможно пораниться. И крики. Эти крики, сводившие с ума. Хоть и не верила в их правдивость, все равно было безумно больно. Слишком больно. Слишком страшно. Ведь не знала ничего.

Эта комната была раем, ведь там крики были подделкой. Самой настоящей, безумно качественной подделкой. Слышать настоящие крики тоже приходилось. Порой меня приводили в камеры совершенно незнакомых мне людей и показывали, как их пытали и убивали. Как я смотрела на кровь, капающую на серый пол. Слушала крики, от которых внутри все застывало. Как не могла отвернуться, потому что скрутили так, что пошевелиться было невозможно. И смотрела, слушала, ужасалась и сходила с ума.

Хуже было позже. Хуже было, когда я видела пытки Финника. Он ведь знал о планах повстанцев. Немного, но знал. И поплатился за это. Господи, я никогда не смогу забыть душную камеру с серыми стенами, Финника, подвешенного за запястья к специальному столбу, четверо людей в черных костюмах с закрытыми лицами. К телу раздетого по пояс парня прикладывать раскаленные куски железа. Как бы он не кричал, не вырывался, он не мог даже пошевелиться. И я, стоящая на коленях напротив него. Я должна была смотреть на все это. Как бы я ни кричала, как бы не вырывалась, как бы не просила, меня не слушали. Человек, державший меня за руки, предварительно связанные за спиной, лишь смеялся. А другой следил, чтобы я не отводила глаза. Потому что меня тут же окунали в большое железное ведро с ледяной водой. Едва вода попадала в рот, я ощущала знакомый металлический привкус крови. Не знаю, моей ли или того, кто был здесь до меня...

Я зажмуриваюсь и перед глазами тут же встает лицо Финника, услужливо подкинутое мне сознанием. На глаза наворачиваются слезы, но я смаргиваю их. Не сейчас. Перехожу на быстрый шаг под крики мамы. Трясу головой, пытаясь убедить себя, что она сейчас в Тринадцатом и вместе с Прим смотрит на меня по телевизору. Едва слышу крик Гейла, начинаю бежать. Потому что его криков не смогу вынести. Бежать больно, но слышать голос еще больнее. Едва раздается голос Мадж, я вырываюсь из этого ада. Останавливаюсь на опушке, достаю флягу и делаю парочку жадных глотков. Начинает темнеть.

Забираюсь на подходящее дерево, устраиваюсь в развилке, кутаюсь в спальный мешок, засунув на его дно рюкзак. Пристегиваюсь, вспоминая предыдущие опыты. Ужинаю половинкой рыбы и открываю пачку галет. Я заслужила. Едва моя трапеза заканчивается, начинает играть гимн. Устремляю взгляд на небо, приготовившись загибать пальцы.

Мужчина и женщина с первого этажа, учившиеся разводить костер вместе со мной и Финником. Молодая девушка из Третьего. Женщина из Пятого, пытавшаяся заговорить со мной в лифте. Мужчина из Седьмого. Пара из Девятого. Остался всего один. Это не Финник. Пожалуйста, пусть это будет не Финник... И это, и правда, не он. Это - дряхлая старуха из Десятого.

От сердца отлегает. Я облегченно вздыхаю, провожу рукой по распадающейся прическе. Да уж, нужно будет завтра переплести волосы. Я уже готовлюсь ко сну, как на мои колени опускается маленький серебряный парашют. Что это? Новая подсказка? Дрожащими пальцами развязываю узел и вижу маленькую красную коробочку, кажущуюся смутно знакомой. Открываю ее. Пальцы скользят к перламутровой поверхности жемчужины. Подарок Пита. Я прижимаю ее к губам, успокаиваясь. Деметрий знал, чем меня подбодрить. Спасибо.

Глава 18

Хрусть. Я прислушиваюсь. Хрусть. Открываю глаза. Хрусть. Хрусть. Медленно поворачиваю голову и смотрю вниз. Хрусть. Кто-то идет.

Стараясь не издавать ни звука, начинаю медленно расстегивать спальный мешок. Не то, чтобы незнакомец меня напугал - он, скорее всего, меня даже не заметит. Только вот его замечу я. И у меня есть лук. Да, я знаю, что это не правильно – убивать с высоты, пока тебя не замечают. Это подло. Но имею ли я право рассуждать о подлости?

Мне достаточно вспомнить Сноу, чтобы убедиться в том, что лицемерие, предательство и подлость в почете в стране. Если уж сам президент у нас подпаивал своих соперников ядом, чтобы занять столь высокую должность в юном возрасте… Финник как-то рассказал мне об этом, как и о сотне других секретов, которыми делились с ним люди. Смазливый, но не опасный, такой красивый, притягательный. Кто ему поверит? Господи, да кто вообще станет слушать раба Капитолия, тело которого продавал президент? Я помню, как мне стало стыдно, когда я узнала об этом. Как я могла думать о нем так плохо? Вереница почитателей и поклонников – все они схожи с бывшим главой миротворцев Крейном, покупавшим голодных нищих девушек на ночь просто потому, что он мог себе это позволить. Мерзко.

Я ловлю себя на том, что опять отвлекаюсь. Мысленно ругаю себя за глупость, потирая виски. У меня вдруг начала болеть голова. Замираю на месте, вновь прислушиваясь. Шорох шагов слышится все сильнее и отчетливее.

Выбираюсь из мешка, сажусь на ветку, свесив ноги, вытаскиваю стрелу из колчана и натягиваю тетиву. Плечо отвожу назад, морщась от боли. Хрусть. На поляне, совсем недалеко от моего дерева, появляется человек. Это достаточно пожилой мужчина. Я стараюсь, но так и не могу вспомнить, с какого он этажа. Что ж, пора открывать счет. Мне в любом случае придется убивать. Какая разница, когда начинать? Если не будет убийств, распорядители решат, что зрителям очень скучно, и устроят что-нибудь для нас. Уверена, что я стану звездой местного шоу. Мне совсем не хочется совершать еще один марш-бросок через лес, убегая от переродков. И не дай Бог, они напустят на меня ос-убийц. Один укус – и я выбываю из соревнования где-то на сутки.

Вдыхаю. Прицеливаюсь. Тетива касается губ, и я вспоминаю, как на первой своей арене подрывала запасы профи.

Выстрел. Стрела пронзает грудную клетку мужчины, так что он умирает быстро, так и не успев понять, откуда пришла смерть. Гремит пушка. Убираю запасы в рюкзак, спрыгиваю на землю и подхожу к своей первой жертве на этой арене. Смотрю в пустые синие глаза. Повинуясь порыву, наклоняюсь и закрываю их кончиками пальцев. Замечаю у него на плечах лямки рюкзака. Перерезаю их и вытаскиваю из-под его спины сумку. У него есть бутыль воды, плед, пакетик сухофруктов и нож. М-да. Скудный запас. Стараюсь вспомнить, стартовал ли он со мной. Как ни стараюсь, не могу вспомнить что-либо кроме женщины со шрамом над бровью. Вроде бы, она с третьего этажа.

Убираю запасы мужчины в свой рюкзак, и в тот же момент к моим ногам опускается серебряный парашют. Развязываю узел и вижу бумажку с уже знакомыми буквами. «По-прежнему север, мисс Эвердин», - гласит запись. Разворачиваюсь к дереву, на котором ночевала и вижу мох у самых корней. Дерево находится за моей спиной, когда я медленно обхожу кусты, ямы и большие дубы, стараясь следовать на север.

Я не знаю, сколько проходит часов, пока я бреду среди сосен. Позволяю сделать себе перекур длинной в пять минут, чтобы перевести дыхание и сделать пару глотков воды. Беру одно печенье, желая хоть как-то усмирить голод. Организм привык к регулярное кормежке в последние три недели, так что мне сложно вновь перейти на хлеб и воду. Сноу пришлось хорошо меня откармливать, чтобы волосы вновь стали иметь приятный естественный блеск, на щеках появился румянец, нокти перестали слоиться, а ребра – выпирать.

Руки автоматически тянутся к голове. Распускаю волосы, расчесываю их руками и заплетаю простую косу, дабы хоть как-то убрать то гнездо, что образовалось на моей голове. Довольно улыбаюсь мыслям о том, что ребята в Тринадцатом посчитают, что я в порядке. Откидываю непослушные пряди со лба и вновь поднимаюсь на ноги. День разогревается. Становится нестерпимо жарко. Снимаю свитер и протягиваю его через лямку рюкзака.

Вскоре вновь ловлю знакомый серебряный парашют. В подсказке написано, что мне следует искать напарника у подножия гор. Мне приходится забраться повыше, чтобы понять, куда следует двигаться. С вершины вижу, что придется пройти еще парочку километров, прежде чем я смогу добраться до друга. Спрыгивая с дерева, неудачно приземляюсь на корни дерева. Падая, выставляю вперед руки, больно ударяясь левым, и без того больным, плечом. Несколько минут лежу, не в силах пошевелиться. Заставляю себя подняться. Слишком опасно вот так просто лежать здесь.

Потом в мою душу закрадываются мысли по поводу того, что я встретила лишь одного из трибутов. Да, вчера я здорово развеселила зрителей, побегав сначала от переродков, а потом еще и спасаясь от соек-говорунов. Сегодня умер только один человек. Пускай от моей руки, но это все же не так весело, как, например, сражение.

Мои размышления прерывает выстрел пушки. А за ним гремит еще один. Спрашиваю себя, кто же это мог быть, невольно тревожась за Финника. Да, я знаю, что мы с ним одни из сильнейших, но мне все равно страшного за него. Он мой друг. Я не хочу потерять еще и его. Мы с ним слишком сблизились за последнее время. Я теперь знаю все о нем, а он – обо мне. Да, может быть, я многое потеряла, но обрела верного и надежного друга, без которого мне сложно теперь представить свою жизнь.

Продолжаю движение, стараясь не слишком отвлекаться на свои печальные мысли. Быстрым шагом двигаюсь на север. Вновь ловлю серебряный парашют. «Тепло, очень тепло, мисс Эвердин». Улыбаюсь и прячу бумажку в сумку. Пристраиваюсь у поваленного дерева, опускаю рюкзак на землю и оглядываюсь в поисках живности. Замечаю на дереве небольшую группу грусят, с которыми познакомилась на своей первой арене благодаря Руте. Успеваю пристрелить три птицы, прежде чем стайка успевает улететь. Свежую туши и развожу небольшой костерок, надеясь, что в полуденную жару дым будет не слишком заметен.

Жду, пока тушки хорошо зажарятся, попутно жуя яблоко и думая о том, что сейчас происходит в Тринадцатом. О том, как Пит сидит за круглым столом, упирается подбородком в сложенный из собственный пальцев замок и смотрит в экран; как Хеймитч, хмурясь, ругает меня последними словами за бездумные и глупые поступки; как молчит Гейл, трезво оценивая мои возможности и шансы соперников; как Мадж, закусив губу, не может оторвать взгляд от экрана. Как Прим, помогающая в больнице (так мне говорил Сноу), находит время в перерывах между очередными курсами, спешит к экану, чтобы в очередной раз взглянуть на сестру. Как мама, не выказывая никаких эмоций, слушает соболезнования, хотя ей самой хочется придушить говорящего. Как Сей, оставшиеся в живых миротворцы, соседи, приятели, знакомые по Котлу обмениваются новостями, бросая взгляды на мою семью и друзей, когда встречают их в коридорах.

У меня перед глазами стоят множества лиц в придуманных мною позах. Я открываю глаза, надеясь, что образы пропадут, но нет, я все еще отчетливо вижу светлые волосы моей сестры, синюю ленточку в волосах Мадж, серые, как и у всех выходцев из Шлака, глаза Хеймитча, полные боли. Да, мы с ним не слишком ладим, но мне кажется, что он все-таки привязался ко мне. Мне вновь становится плохо.

Пока я думаю, мясо успевает даже пережариться. Съедаю половину первой тушки, долго пью, после чего убираю в сумку остатки еды. Вновь поднимаюсь на ноги и иду вперед.

Я ничего не слышу, но инстинктивно поворачиваюсь, будто уловив какое-то движение. Вижу черную куртку и серый свитер под ней. Резко выхватываю стрелу, натягиваю тетиву, навожу ее на того, кто стоит напротив меня. Это молодой парень с русыми волосами, волнами спадающими на лоб, пронзительно зелеными глазами и загорелой кожей. Мне кажется, что он из Дистрикта 4, но я не уверена, как, в прочем, и в том, что он с десятого этажа. Он замирает, поняв, что я заметила его. В его руке блестит меч, но он доберется до меня не раньше, чем попадет на мою стрелу.

- Давай, - хрипло бросает он и откидывает меч в сторону. Я смотрю на него, пытаясь понять, почему мне знакомо его лицо.

Едва я слышу его голос, я осознаю, где я видела его раньше. Он смотрит на меня, едва заметно дрожа. Он боится меня. Я вспоминаю душную камеру, капающую с потолка воду, собственную лужу крови, тяжелые сапоги с железными носами и подошвой из-за которых мое тело было покрыто кровоподтеками. Помню эти зеленые глаза, помню жалость, с которой он на меня смотрел, прежде чем нанести очередной удар. Помню его собственный крик, когда он сказал, что с меня хватит. Помню, как закрыл меня собой. Помню, как его тогда избили, но меня больше не тронули.

Я не могу. Не могу убить того, кто защитил, заступился. Нет, я не могу быть кому-то должной. Я медленно опускаю лук, смотря ему в глаза.

- Уходи, - рычу я.

Парень пугается еще сильнее, не понимая, почему я его отпускаю.

– Давай. Убирайся. Это только из-за того раза, - я не уточняю, но вижу, что он понял. - Но только никто больше ничего никому не должен. Ни ты мне, ни я тебе. В следующий раз я выстрелю, так что не попадайся мне.

Я продолжаю неподвижно стоять, пока он подхватывает свой кинжал и бежит сломя голову, пока я не передумала. Я разворачиваюсь и иду туда, куда шла. Наверное, сейчас все гадают, почему я отпустила этого парня. Я почти слышу голос Хеймитча, высказывающий различные догадки. Мотаю головой. Не до этого.

Через полчаса я получаю еще одну посылку. «Горячо, мисс». Значит, я все-таки не сбилась с курса из-за этого парня. Мне больше не хочется вспоминать о нем. Все, кончено. Никто из нас ничего никому не должен. Провожу рукой по волосам, не останавливаясь ни на минуту. Старые привычки дают о себе знать, так что я могу идти очень долго без перерывов.

Сердце начинает биться чаще, как только я вижу подножие горы. Перехожу на бег, петляя между деревьев. Выбегаю на небольшую полянку и… никого не вижу. Улыбка медленно сползает с лица, пока я осматриваюсь. Горы не слишком высокие, выступов много, так что при желании туда можно забраться. Тем более, что большая часть леса поделена на эти дурацкие сектора, о которых я успела благополучно забыть. Слава Богу, что я сегодня не приближалась к ним.

В который раз за сегодня слышу шорох листьев. Разворачиваюсь, выхватываю стрелу и прицеливаюсь. Но никого не вижу. Через несколько метров, правее того места, откуда я слышала шум, появляется молодой парень. Я щурюсь, стараясь увидеть его, потому что он стоит как раз под солнцем, которое слепит мне глаза. Миг, и я узнаю бронзовые локоны парня, его улыбку, когда он смотрит на меня. Вижу трезубец в его руке, направленный в мою сторону. Мышцы тут же расслабляются, и он отпускает оружие.

А я уже висну на шее Финника...

Глава 19

- Я рад тебя видеть, Китнисс, - шепчет мне Финник, крепко прижимая к себе. Он намного выше меня, так что я едва касаюсь носками земли. Финник в буквальном смысле держит меня на руках. А стоим мы так минут пятнадцать. И он не устал?

- Фи-и-и-и-ни-и-и-ик! – жалобно тяну я. – У меня плечо болит. Пожалей бедную меня.

- Как прикажите, мадмуазель! – смеется он, ставит меня на землю и шутливо отдает честь. – Что еще прикажете, барышня?

- Не смешно, Одейр, - одергиваю его я, вспоминая о том, что мы все-таки пока на арене.

Видимо, эта мысль приходит и ему в голову, потому что улыбка сползает с его лица, а он сам оглядывается. Затем приобнимает меня за плечи, убирает прядь волос за ухо, наклоняется поближе и тихо шепчет:

- Ты как?

Я смотрю в его глаза цвета морской волны, на белые искорки у самых зрачков. Смотрю на его едва заметную складку между бровей. Раньше ее не было. Он слишком часто хмурится. Смотрю на прямой нос, чуть приоткрытые губы. На пряди волос, под которыми виднеется тонкая полосочка. Я прикасаюсь к его лбу, и он дергается от боли. Опускаю руку ему на плечо и вижу полосы засохшей крови на черной куртке. Он, как и я, снял свой темно-синий свитер и теперь стоит в одной футболке. Я позволяю ему рассмотреть себя, пока сама внимательно оглядываю его с ног до головы. Будто в нём могло что-то измениться.

- Я в порядке. Хотя, по сравнению с тобой у меня все супер, - отвечаю я, убирая челку с его лба.

Длинный порез тянется от правого виска к брови. Рана не глубокая, но ее все равно следует промыть. Недовольно хмурюсь и спрашиваю:

- Кто это тебя так?

- Какой-то дядька с синей челкой, - мы прыскаем, потому что это звучит уж очень нелепо. – Кажется, он был с Пятого этажа.

- Был? – я удивленно поднимаю брови, хотя, кажется, уже знаю ответ.

- Угу. Был, - Финник как можно равнодушнее пожимает плечами. Но я-то вижу, что его глаза будто потемнели. Ему больно из-за того, что он убил человека. Дура! Зачем спросила?

- Ну, а помимо этого? Еще что-нибудь? – спрашиваю я, спеша перевести тему разговора.

- Эм-м, лопатка… - он как-то виновато смотрит на меня.

- А это кто постарался? – как можно тише спрашиваю я.

- Ну, а это постарались милые собачки со звериным оскалом, - он невесело усмехается.

- О, я их тоже встретила. Очень милые, правда? Хотя, не такие, как птички...

Финник удивленно поднимает брови. Видимо, он не повстречал соек-говорунов. Оно и к лучшему. Он и так не в лучшей форме в последнее время. Я не знаю, что с ним случилось бы, услышь он крики Энни.

- Я предлагаю вернуться в лес. Там есть небольшой ручей, где мы с можем обработать твои раны и посмотреть, что у нас имеется.

Финник кивает, и мы идем назад. Первые пару минут мне чудится, будто я на охоте. За спиной верный друг, в руках лук, я иду с сумкой, готовясь к охоте. Мне действительно нужно добыть еду, потому что у меня практически ничего не осталось. Но затем замечаю, что все далеко не так гладко, как мне хотелось бы. Я не знаю, почему я так придираюсь, но я постоянно слышу за спиной хруст листьев, веток, тяжелое дыхание. Резко разворачиваюсь, и Финник подпрыгивает.

- Что?

- Ты не мог бы идти потише? Пожалуйста. Я планировала поохотится по пути к реке, потому что у меня не слишком много еды.

- О, прости, я не замечаю. Я постараюсь, - он виновато смотрит на меня, пропуская вперед.

Дальше, конечно, лучше, но не намного. Оглядываясь по сторонам, понимаю, что сейчас охоты точно не будет – Финник распугал всех в радиусе пятидесяти метров. Жаль, конечно, но не беда. Оставлю его у воды, сама уйду и добуду нам пищи где-нибудь неподалёку. Тем более, Финник сможет поймать рыбу в реке.

Мы приходим к небольшому ручейку, очень похожему на тот, что был на моей первой арене. Закрываю глаза, вздыхаю, приказываю себе успокоиться и открываю глаза. Не время и не место паниковать. Все в порядке. Ничего не произошло. Давай же. Финник наверняка уже испугался. Ты же не хочешь, чтобы он переживал?

Открываю глаза и встречаюсь взглядом с Финником. Он замер, теперь стоит передо мной и обеспокоено заглядывает мне в лицо.

- Ты чего? Голова кружится? – я киваю, хотя до меня еще не дошел смысл его слов.

Он тревожно морщится, наклоняется близко-близко, убирает волосы с моего лба и прикасается к нему губами, пытаясь понять, есть ли у меня температура. Я удивленно отмечаю, что у него очень холодные сухие и потрескавшиеся губы. Я подаюсь вперед, крепче прижимаясь лбом. Он поднимает голову, и моя голова по инерции падает ему на грудь. Он обнимает меня за плечи, упираясь подбородком в макушку.

- Слушай, а ты ведь горячая, как печка. Где умудрилась простудиться?

- Да не горячая я! Мне жарко! – я резко отстраняюсь от него. Не хватало еще, чтобы он тут начал меня жалеть и лечить.

- Шучу, шучу! – он поднимает руки вверх, а я пользуюсь моментом и тыкаю его под ребра. Он складывается пополам, то ли кричит, то ли смеется, то ли делает и то, и другое вместе.

Я первая сажусь на камень у реки, а через пару минут Финник садится напротив меня, сбрасывает рюкзак, бросает куртку и свитер на землю. Я достаю аптечку и опускаюсь к нему на колени, чтобы достать до его лба. Он, не задавая лишних вопросов, убирает челку в сторону, позволяя мне промыть рану сначала водой, а потом и перекисью, смазываю края йодом.

- Отлично. Теперь я буду ходить с коричневым лбом! – недовольно бурчит он, но я могу уловить шутливые интонации в его голосе.

- Господи, не сильно отличается от твоего настоящего цвета. Ты же у нас загорелый, как будто всю жизнь в солярии пролежал.

- В принципе, так оно и было. Ты же знаешь, что Четвертый – настоящий солярий.

- Я была там один раз. Да и то я все время провела в замкнутом помещении, потому что ваш Дистрикт был одним из самых буйных, - я пожимаю плечами.

- Надеюсь, что у нас с тобой еще будет возможность искупаться в море. Я знаю рыбные места и классный обрыв, с которого здорово прыгать в воду.

- Звучит заманчиво. Мне нравится.

- Рад слышать. Энни не оценила, - с грустью добавляет он.

- О-о, она просто не представляет, как это круто. Ну, на словах – точно.

- Это действительно здорово.

- Ну, тогда я покажу тебе лесное озеро, которое нашел мой отец.

- Звучит заманчиво, - повторяет он мою фразу. Мы смеемся.

Я встаю с его колен, чтобы дать Финнику возможность снять футболку для того, чтобы я могла обработать его лопатку. Когда он стаскивает майку, я вижу, что он все такой же мускулистый и сильный, а мышцы его пресса все так же ярко выражены. Равнодушно оглядываю его, желая убедиться, что никаких крупных ран у его нет. Вижу лишь пару синяков, несколько мелких ссадин. Ничего серьезного.

Усмехаюсь при мысли о том, что миллионы фанаток по всей стране сейчас пускают слюни, рассматривая его полуголого. Хорошо, что я не принадлежу к их числу. Финник для меня только друг. Хороший, верный, один из самых лучших, но друг.

Он поворачивается ко мне спиной, и я невольно ахаю. Длинный, достаточно глубокий порез на левой лопатке с рваными краями и запекшейся кровью, а в некоторых местах кровотечение так и не остановилось. Теперь я понимаю, почему его майка была покрыта твердой коркой на спине, которую я почувствовала, когда я его обнимала. Я бросаю его футболку в реку, и она окашивает воду в бледно-розовый.

- Ты свою спину видел, а? – дрожащим голосом спрашиваю я.

- Нет, мне не видно. Что, все так плохо? – как-то слишком спокойно спрашивает он.

- Очень. Ладно, сейчас обработаем, - стараюсь радоваться тому, что рана пока не загноилась. Значит, при правильном лечении можно будет избежать заражения крови.

Финнику приходится опустится на корточки, чтобы мне было удобнее промывать рану. Я мочу бинты, старательно отираю кровь, слышу, как он тихо постанывает, а на его глаза начинают поблескивать.

- Прости, Финник. Я понимаю, что тебе больно, но это действительно нужно сделать.

- Я все понимаю, Китнисс. Делай, что следует, я потерплю.

Когда я наконец вытираю всю кровь, глаза у него красные и слегка припухшие. Когда я выливаю на бинты перекись и прижимаю его к ране, он вскрикивает.

Прости, дорогой, но мне и правда необходимо обеззаразить это.

Медленно промакиваю рану под жалобные звуки. Будто побитое животное стонет. Мочу руки в холодной воде и медленно провожу пальцами вдоль его позвоночника. Спина Финника покрывается мурашками. Я чуть улыбаюсь, тихонько напевая себе под нос какую-то незамысловатую песенку, скорее для меня, чем для него, заматываю рану чистыми бинтами. Парень натягивает футболку, взятую мною у Рога Изобилия, пока я старательно отмываю кровь с уже отмокшей майки. Вода становится малиновой. Прикусываю губу, потому что все это слишком напоминает мне о Казематах и пытках.

- Почему ты никогда не делаешь этого? – неожиданно спрашивает Финник, садясь на камень рядом со мной и опуская ноги в воду.

- Чего не делаю? Ты о чем? – не понимаю я.

- Не поешь. Почему ты не поешь, Китнисс? – уточняет он и с любопытством на меня смотрит. – У тебя очень красивый голос. И ты меняешься, когда поешь.

- Меняюсь?

- Да, у тебя светлеет лицо, весь мир будто отступает на второй план, - мне знакомо то, о чем он говорит. Мой отец менялся, когда пел. – Это твое. Почему ты не поешь?

- Наверное, это слишком напоминает мне о папе. Я редко пела с тех пор, как он умер, - я передергиваю плечами.

Финник молчит. Он подбрасывает в воздух камешек, когда я заканчиваю стирку и распластываю футболку на камне. Парень достает из сумки бутыль воды, кусочки вяленой говядины, несколько рыбин и мясо какой-то птицы, когда я предлагаю перекусить. Мы едим молча, потом собираемся, прикидываем, куда мы можем пойти. Решаем держать путь к горе, от которой ушли -попытаемся на нее забраться. Когда я набрасываю рюкзак на плечи, он вдруг обгоняет меня и негромко говорит:

- Ты очень красивая, когда поешь. Надеюсь, что я еще услышу твой голос, - и уходит впереди меня, не давая мне времени ответить.

Глава 20

- Мне кажется, что нам стоит искать места для ночлега, Китнисс. Сегодня мы уж точно никуда не заберемся. Нет, серьезно, давай завтра утром. Сейчас я устал. И голоден. Господи, да куда ты так несешься, а? – недовольно бурчит он за моей спиной. Я резко останавливаюсь, и он налетает на меня, падая сверху.

- Слезай, - верещу я, придавленная его телом. – Господи, ты же весишь пятьде… Какой там! Шестедеся… Нет, все семде… Слушай, Одейр, какой ужас! С сегодняшнего дня ты на диете!

- Не такой уж я и тяжелый, - ворчит он, помогая мне подняться.

Я потираю ушибленный бок, хватаюсь за протянутую руку, и он с легкостью ставит меня на землю.

- Пожалуй, ты прав. Хорошо. Только для начала я предлагаю разделиться и поохотится. Прости, но ты топаешь, как слон.

- Но до Пита мне далеко, - парирует он, и мы опять заливаемся смехом.

- Что есть, то есть.

- Ладно, мне твое предложение не слишком нравится, но придется.

Перед расставанием мы делим продукты пополам, я отдаю ему коробок спичек, он мне – футболку, которая мне чуть велика. С остальными его вещами мы решаем разобраться потом, когда снова встретимся. Учу Финника четырем ноткам Руты, чтобы переодически переклиниваться, дабы убедиться, что у нас все хорошо. Уже собираюсь уходить, как Финник резко обнимает меня. Чуть помедлив, я тоже обхватываю его руками.

- Обещай, что будешь осторожна. Я не могу потерять тебя, Китнисс. Ты и Энни – все, что у меня осталось, - шепчет он, крепко прижимая меня к себе.

А ведь раньше у него была большая семья… Старший брат, отец, дед – все были рыбаками, как и сам Финник. А ведь еще были мать, младшая сестра, тетя… Он никогда не чувствовал себя одиноким, но сначала умер дед, позже брат пропал в море, кажется, его вместе с лодкой унесло в открытое море во время шторма. Отец умер от старости, мать не смогла пережить смерть мужа, старшего сына и отца. Тетя оставила его, когда он был трибутом на своих первых Играх, а сестра погибла при бомбежке, о чем Финнику любезно сообщил Сноу. Никогда не смогу забыть его смертельно бледное лицо. В какой-то миг мне даже показалось, что он не дышит, что он умер в тот самый момент, когда сердце его сестры остановилось.

- Все будет хорошо, правда. Мы ведь еще не проиграли, значит, не имеет смысла сдаваться, - шутливо улыбаюсь я, хотя хочется плакать. – Со мной ничего не случится. И я буду предельно осторожна. Правда.

Я похлопываю его по плечу, а он, наконец, отпускает меня.

- Все будет хорошо, - повторяет он, странно смотря куда-то сквозь меня, и уходит.

Я несколько минут стою, глядя ему в след, а затем разворачиваюсь и иду в противоположную сторону. Лес, в котором рядом со мной нет Финника, наполняется звуками. Я слышу пение птиц, негромкий треск веток под моими ногами. Мне хочется верить в то, что я сейчас дома, в своем лесу. Мне нравится думать о том, что меня ждет сестра, мэру можно продать парочку белок, пекарь все так же откладывает для меня буханки хлеба, а мне надо пробраться в его дом незаметно, иначе его жена меня прибьет. Теперь я даже не уверена в том, что эти люди живы…

Снимаю с плеча лук и заряжаю его. На несколько секунд замираю, присматриваясь и прислушиваясь. Замечаю в кустах белые уши, отвожу плечо назад, запуская стрелу, не уверенная в том, что я попаду. Из кустов никто все же не выбегает. Подхожу ближе, на чистом автомате насвистывая мелодию для Финника, приседаю на корточки, готовясь достать кролика и… Замираю, по-прежнему раздвинув ветки руками. На меня смотрят мертвые глаза какого-то непонятного существа, немного смахивающего на скунса. Беру его в руки, отмечая, что у него мягкий и теплый мех. Может быть, Финник знает, что это за мясо?

Готовясь свежевать животное, я замечаю двух грусят на ветке, успеваю пристрелить обоих. Быстро избавляю тушки от перьев, шкуры и внутренностей, вновь свищу четыре нотки и устремляюсь назад, в наш с Финником лагерь. Осторожно раскладываю мясо на клеенке, собираю хворост под деревьями, растущими близко к поляне. Развожу небольшой костерок, надеясь, что дым не будет слишком заметен в серых тучах, начавших собираться на небе.

Руки ловко перебирают ветки, которые можно подкинуть в огонь, когда я вдруг замираю с одной единственной мыслью в голове. Его нет. Слишком долго нет. Даже свиста не слышно около пятнадцати минут. Потрясенная собственным открытием, я вскакиваю на ноги и свищу заветные нотки. Сойки-пересмешницы тут же подхватывают мелодию, эхом разнося ее в разные концы леса. Минуты, которые я жду, кажутся мне вечностью. Мне снова становится страшно.

Без особой надежды на ответ повторяю мелодию. Господи, где он? Я осматриваюсь и негромко зову его по имени. Обхватываю себя руками, пытаясь справиться с приступом паники. Ты же не должна медлить. Давай же… У меня слишком заторможенная реакция в подобных ситуациях. Все хорошо. Китнисс, давай.

Хватаюсь за единственную разумную мысль в путанном сознании, как утопающий за соломинку. Практически бегом бросаюсь в ту сторону, куда он ушел. Петляя между деревьями, как заяц, я с удивлением обнаруживаю у себя в руках лук, а за спиной – колчан со стрелами. Однако, рюкзака нет, значит, я чисто на автомате бросила все вещи у костра. Поздравляю, Эвердин. Ты – клиническая дура. Не дай Бог кто-то на них наткнется.

Господи, нашла о чем думать! Я вновь отвлекаюсь на свои мысли, налетая на кого-то, выходящего из-за дерева. Мы оба летим на землю, хватаясь за свое оружие. Я резко поднимаю голову, стараясь собрать трех одинаковых парней вокруг меня в одного.

- Финник, - сердито произношу я, наконец, вставая на ноги. – Финник, - повторяю я, крепко обнимая его.

- Китнисс? – удивленно переспрашивает он, тоже обвивая меня руками.

- Ты напугал меня... Господи, как же ты напугал меня.

- Там шумела вода, я не слышал, как ты звала меня. Прости, я не хотел так беспокоить тебя. Пожалуйста, прости.

Я молчу, сильнее упираясь лбом ему в грудь. На глазах почему-то появляются слезы. Меня трясет то ли от ярости и злости, то ли от обиды и отчаяния. Не слышал он! Господи, как я испугалась! Я не понимаю, почему мне вдруг стало так страшно за него. Ведь пушка не выстрелила.

Я резко отступаю назад, вспоминая о том, что оставила вещи у костра. Финник покорно идет за мной, не задавая лишних вопросов. К счастью, мои опасения не оправдались, и я не спалила половину леса своим костром. А вот мясо успело даже чуть-чуть пережариться. Финник потрошит пойманную им рыбу, нанизывает ее на палку и устраивает над огнем. Солнце уже близко к горизонту. Скоро начнется гимн, и мы узнаем, кто сегодня умер.

Я жую свою ножку, слушая рассказ Финника о том, как он в первый раз вышел в море. Кажется, он всеми силами старается загладить свою вину передо мной и отвлекает от моих грустных мыслей. Его рассказ прерывает знакомая мелодия гимна. Финник замолкает, не договорив до конца слово, поднимает голову и смотрит на небо.

Мужчина из Второго, старик из пятого, мужчина из десятого. Нас двенадцать. Мы доедаем наш ужин, заливаем костер и убираем остатки еды в рюкзак. На мое предложение забраться на ночлег на дерево, Финник недовольно морщится, но соглашается с доводом, что так и он, и я сможем выспаться. Я нахожу достаточно крепкую сосну с раскидистыми ветками, на которой мы сможем заночевать.

Забираясь на дерево, даю Финнику советы о том, куда следует ставить ногу. Он засовывает свою гордость в дальний ящик и беспрекословно выполняет мои приказы. Итог: мы оба на сосне достаточно удачно сидим, нас не видно снизу, камерам тоже не шибко удобно. Мы сидим на соседних ветках. Нас отделяет только ствол. Вытаскиваем наши спальные мешки. Финник по моему совету привязывается веревкой к ветке. Я поступаю так же.

Засыпая, он вдруг хватает меня за руку, чтобы точно не потерять связь с внешним миром. Я ободряюще сжимаю холодные пальцы с грубой кожей. Как только он засыпает, его хватка ослабевает, но он все еще держит мою кисть.
Меня тоже начинает клонить ко сну, я закрываю глаза, по-прежнему не отпуская руки Финика. Сейчас он – единственная ниточка, точка опоры, которая не дает упасть. Я слишком запуталась, я не знаю, где правда, а где вымысел, навязанный мне Капитолием. Я устала.

Я просыпаюсь из-за того, что меня кто-то трясет за плечо. Открывая глаза, я пугаюсь, когда встречаюсь взглядом с Финником. Он улыбается во все тридцать два зуба, протягивая мне баночку с фирменным знаком Капитолия. Видимо, парашют прислали, пока я спала.

- Смотри, Китнисс, что нам прислали.

Не до конца понимая его радости, я отвинчиваю крышку и морщу нос от отвратительного запаха. Судя по всему, это лекарство. Так вонять может только чудодейственная мазь. Желая проверить свою теорию, я опускаю пальцы в мазь, а затем, убрав волосы со лба Финника, осторожно провожу по краю раны. Судя по его вздоху, лекарство действительно помогает.

- Вот так. А теперь слезай с дерева и раздевайся, - командую я.

Финник прыскает от смеха.

- Знала бы ты, как смешно это звучит, - объясняет он в ответ на мой укоризненный взгляд.

Мы скатываем наши спальные мешки и спускаемся на твердую почву. Финник покорно стаскивает сначала куртку, потом свитер, а затем и футболку, подставляя мне свою лопатку. Как можно осторожнее мажу рану, но он все равно вскрикивает. Извиняясь, я дую на порез, потом убираю волосы со лба, измазав при этом половину челки. Финник снова смеется. Я позволяю себе улыбнуться, а затем, закусив губу, чтобы не рассмеяться самой, начинаю доставать наш завтрак из рюкзака.

Во время трапезы парень еще не раз заставляет меня улыбнуться. В какой-то момент может показаться, что мы с ним на пикнике, а не на арене, где нас могут убить в любую минуту. Мысленно ругаю себя за легкомыслие, но не могу попросить Финника замолчать. Мне не хочется разрушать эту идиллию, полет нашей фантазии, мечту. Ему и так сейчас сложно. Пусть отвлечется, не будет переживать хотя бы еще пятнадцать минут. Он же будет счастлив, ты же знаешь.

Наш завтрак занимает около часа. Потом мы еще раз перепроверяем свои запасы, прячем остатки еды, я вновь забираюсь на дерево, чтобы уточнить маршрут. Наш путь лежит на север, к горам. Правда, ни один из нас не знает, зачем мы вообще туда идем. Что нам делать?

Но мы предпочитаем такие вопросы не обсуждать. Идем и идем себе спокойно. В какой-то момент Финник снова начинает шутить, мы дурашливо скачем друг перед другом, строим гримасы. Потом он начинает щекотать меня, не смотрит себе под ноги, спотыкается об корень и снова оглушительно хохочет. Я протягиваю ему руку, помогаю подняться, он оказывается прямо передо мной. Я заглядываю ему за плечо и вижу чью-то фигуру…

Тело срабатывает моментально. Я резко отталкиваю Финника в сторону, а он, будто прочитав мои мысли, выхватывает свое оружие. Крепкий мужчина с пятого этажа попадает на заточенные острия трезубца ровно в тот момент, когда нож, пущенный им, вонзается в мой живот. Под грохот пушки я вытаскиваю лезвие, вошедшее в меня примерно наполовину, и тупо смотрю на кровь на своих пальцах. Нож падает из ослабевших рук, ноги подкашиваются, я откидываюсь назад. Финник подхватывает меня ровно в тот момент, когда я уже готова встретится с землей. Он опускается на траву, кладет мою голову на свои колени и начинает поглаживать мои волосы. В его глазах блестят слезы.

- Китнисс, все будет хорошо, - дрожащим голосом произносит он. Только вот знает, что врет. Я не дурочка. Меня ничто сейчас не спасет.

Мне больно, хочется плакать, но слез почему-то нет. Я знаю, что он чувствует, когда протягиваю ему руку, а он хватается за нее, будто утопающий. Будто умирает он, не я. Точно так же я чувствовала себя, когда умирала Рута.

- Не плачь, пожалуйста, не плачь, - хрипло прошу я, вытирая слезы с его щек. Никогда их не видела. На его лице теперь моя кровь.

- Это все из-за меня, - шепчет он и зажмуривается.

Пытаться убедить его глупо. Я не переспорю. У меня нет сил спорить. Я устала. Мне хочется спать. Но я не могу оставить его совсем одного.

- Китнисс, пожалуйста, не закрывай глаза, - умоляет он. Будто не знает, что просит о невозможном.

Я распахиваю глаза так широко, как могу. Этого хватит на пару минут, пока во мне еще есть силы, потом это станет слишком сложно. Смерть приносит покой. Я хочу покоя. Я хочу отдохнуть. Я хочу умереть, но я не могу оставить его одного. Я не могу бросить сестру. Я не могу умереть с осознанием, что Пит сейчас плачет. Того, что Гейл так же широко раскрывает глаза, не смея отвести взгляд от экрана. Он знает, что в глазах уже стоят слезы. Моргнет – расплачется. Я не могу помнить белые костяшки Хеймитча. Я не смогу найти покой, потому что им всем больно. Они все дорожат мной. Той, что приносит только боль и несчастья. Та, что сейчас умирает из-за собственной глупости.

- Ты еще не проиграл, Финник, - из последних сил шепчу я. Господи, как же хочется спать… - Значит, нет смысла сдаваться. Пожалуйста, не опускай руки. Ради меня.

Я плачу. Мне не страшно, но я плачу. Почти не больно, только хочется спать.

Меня зовут Китнисс Эвердин. Мне всего лишь семнадцать. Мой дом – Дистрикт номер двенадцать. Он разрушен из-за меня. Мало кто выжил. Я трибут трех Игр. И победитель первых. Символ восстания. Теперь еще и мученица. Сейчас всем больно. Прим, Питу, маме, Хеймитчу, Финнику, Порции, Мадж, Сей…Оказывается, я кому-то дорога. Кто-то меня любит. Я опять их разочаровала.

Я смотрю мимо лица Финника, на небо. Мне чудится большой черный планолет со странным знаком на одной из сторон. Мне чудится странный шум. Или…

Из последних сил я указываю на небо. Финник непонимающе морщится, поднимает голову и замирает. И начинает смеяться. Он смеется сквозь слезы, у него, кажется, истерика. Его трясет, а значит трясет и меня. Я не понимаю причину его смеха. Мне так хочется спать.

- Нет, Китнисс, нет, пожалуйста, нет, – Финник уже умоляет меня, смеясь и плача одновременно.

Его силуэт расплывается. Мне сложно смотреть на него. Я закрываю глазу, но еще дышу, хотя это очень больно.

- Нет, потерпи еще чуть-чуть. Умоляю, потерпи. Не смей засыпать! Посмотри на меня! Посмотри, ну же! – он трясет меня за плечо. Я распахиваю глаза, но практически сразу закрываю их обратно. - Китнисс, не оставляй меня одного. Китнисс, мне страшно, - шепчет мне он с такой болью в голосе, что я заставляю пальцы сжать его руку.

Его голос затихает где-то вдали. Перед закрытыми глазами предстает образ смеющегося отца, Руты, поющей песенки, Пита, что-то весело рассказывающего Финнику, Гейла с луком и стрелами. Они машут мне рукой, подзывая к себе, а я не могу сделать ни шагу. За моей спиной вырастают крылья, руки покрываются перьями. Теперь я - сойка-пересмешница. И не могу произнести ни слова. Я могу лишь повторять песни отца, Прим и Руты. Я лечу, но не знаю, куда. Я падаю, потому что перья превращаются в камни. Я тону, а все дорогие мне люди все так же машут мне руками. Мои враги превратились в рыб и отщипывают от моего тела кусочки.

Мне не больно, не страшно, но безумно хочется, чтобы все это закончилось. Голос Финника все еще звучит в моей голове. Я тону, мои легкие наполняются водой, но дышать становится все легче. Мне хочется смеяться. Мне снова чудится улыбающийся отец, а потом все взрывается миллионами осколков. Дальше только белый свет...

Глава 21

POV Китнисс.

В полночь, в полночь, приходи
К дубу у реки,
Где вздернули парня, убившего троих,
Странные вещи случаются порой,
Не грусти, мы в полночь встретимся с тобой?

Я открываю глаза. Где я? Смотрю на свои ладони. Я будто соткана из дымки, из тумана. Тело, руки, все будто светится изнутри. Я прозрачна. Мне страшно.

В полночь, в полночь приходи
К дубу у реки,
Где мертвец своей милой кричал: «Беги!»
Странные вещи случаются порой,
Не грусти, мы в полночь встретимся с тобой?

Я замираю, услышав знакомую мелодию. «Дерево висельника». Я не пела эту песню десять лет, потому что она запрещена, но помню слова так ясно, будто исполняла ее еще вчера. Я вспоминаю, как отец напевал ее мне, в лесу, когда взял меня с собой. А потом я сидела на полу вместе с Прим, которая едва научилась ходить, и плела нам венки из пеньки, как в песне, в третьем куплете. Я не понимала слов, но мне нравился мотив. Тогда я повторяла все песни, следом за отцом, лишь бы они мне нравились. А мама вдруг закричала, забрала у меня ожерелья и начала ругать папу. Мы с Прим испугались, ведь мама никогда раньше не кричала. Я заплакала и выбежала из дома. Отец быстро меня нашел, ведь тогда было всего одно место, где я могла быть: тайник под кустом жимолости. Он утер мои слезы и сказал, что все в порядке, просто нам с ним лучше не петь эту песню, потому что мама будет сердиться. После этого я запомнила эту песню навсегда.

В полночь, в полночь приходи
К дубу у реки
И надень на шею ожерелье из пеньки.
Странные вещи случаются порой
Не грусти, мы в полночь встретимся с тобой?

Я узнаю этот голос из тысячи. Мягкий баритон напевал мне колыбельные, читал сказки, когда я была совсем маленькой. Я помню, как мама стояла у дверей, прислонившись к косяку, и слушала голос отца. Он был всей ее жизнью. Не удивительно, что она не смогла жить, как раньше, когда его не стало.
- Китнисс, - негромко зовет меня все тот же голос. Я оборачиваюсь и вижу улыбающегося отца.

Он протягивает ко мне руки, и я заключаю его в крепкие объятья. Он поглаживает меня по голове, а я снова чувствую себя семилетней девочкой, не знающей боли и горя. Пока отец был жив, у меня было детство, была радость, счастье. Только вот в тот момент, когда папа взорвался в шахте… Там, наверное, было и мое детство…

- Где я, папа? – наконец, спрашиваю я.

- Ты здесь, - просто отвечает он, чуть посмеиваясь.

- А здесь - это где? – я озираюсь по сторонам, стараясь уловить хоть какие-нибудь признаки, которые помогут мне узнать, что это за место.

- Я как раз хотел тебя спросить об этом. Как ты думаешь, где мы? – спрашивает уже он, прерывая объятия.

Я осматриваюсь. Вижу светлые стены, несколько больших арок и несколько часов.

- Ну, это похоже на вокзал в Капитолии. Только здесь чисто и нет людей.

- Вполне может быть, - соглашается он, тоже осмотревшись.

- Ты же не был здесь, - удивленно замечаю я.

- Зато смотрел. По телевизору. Этого хватило, поверь.

Я пожимаю плечами.

- Давай пройдемся, - предлагает он.

Мы неторопясь идем вдоль перрона.

- Что это за место? – вновь спрашиваю я.

- Мы же уже решили, что мы на вокзале, - спокойно отвечает отец.

- Нет, это понятно. Но это ведь не настоящий вокзал. Что это?

- Я полагаю, что твой сон, - он пожимает плечами.

- То есть, я не умерла, - уточняю я.

- Видимо, нет. Хотя очень хотела, - укоризненно произносит он, а я смущенно опускаю глаза.

- Почему я здесь? – спрашиваю я после короткого молчания.

- Не имею ни малейшего понятия, - все так же спокойно отвечает он.

- Почему здесь ты? Ведь я не умерла. Значит, тебя не может здесь быть, - вновь удивляюсь я.

- Несомненно, я мертв. Но это ведь твой сон. Поэтому спроси у себя, Китнисс.

Я замолкаю. Правда, почему он здесь? Что это за место? Почему здесь я? Зачем я здесь? Почему все так сложно? Меня трясет от количества вопросов и от отсутствия ответов. Я снова запуталась…

- Ну же, Китнисс, почему ты сразу паникуешь? – недовольно отзывается отец. – Где твоя хваленая смелость?

- Осталась в Казематах, - не задумываясь, отвечаю я и прикусываю язык.

- Китнисс, - мягко произносит отец. – Китнисс, перестань. Ты многое пережила, но это не повод сдаваться!

- Не повод? – Я начинаю закипать. – Папа, мне нет восемнадцати, а я пережила столько, сколько хватит еще на моих правнуков! Папа, я устала, я запуталась, мне страшно…

Я опускаю на землю и обхватываю голову руками. Я безнадежна. Я не могу мыслить рационально. Я быстро устаю. Я слишком нервная. Я не помню, когда в последний раз спала нормально.

- Китнисс, - отец опускается рядом со мной, - тише, не надо, не плачь, прошу тебя. Ты же знаешь, что я не люблю, когда ты плачешь.

Он поглаживает меня по щеке. Да, папа действительно не любил, когда я плакала. Он говорил, что в такие моменты ему самому хочется плакать.

- Давай успокоимся. Ну же.

- Почему я не могу проснуться, если это сон? – спрашиваю я, подавив слезы.

- Наверное, потому, что твой организм не готов к этому. Ты перенесла тяжелейшую операцию, потеряла много крови. Врачи в Тринадцатом могут тебя разбудить, но ты не перенесешь этого.

- Врачи Тринадцатого? Значит, меня и Финника вытащили?

- О, да. Разумеется. Иначе мы бы с тобой разговаривали в другом месте, дорогая. Правда, твое ранение не входило в их планы. На всякий случай они, конечно, взяли группу врачей. На свою и на твою удачу, дорогая.

- А… - я не знаю, как правильно задать вопрос. – А что здесь от меня? Я имею в виду, ведь здесь не мое тело. На мне нет ни единой царапинки.

- Не знаю. Может, душа? – предполагает отец.

Я пожимаю плечами, потому что не знаю ответ. Мы садимся на одну из лавочек.

- Когда я смогу проснуться? – снова спрашиваю я.

- Логично предположить, что когда ты будешь готова.

- Но… - я не совсем понимаю. – Но ведь я готова.

- Нет, дорогая. Тело, может быть, и вынесет. Но не душа.

- Как я могу подготовить душу?

- Разберись, родная. Разберись. И все получится. Помнишь слова нашей песни? Не грусти, мы в полночь встретимся с тобой?

Его голос затихает. Я снова одна. Мы в полночь, встретимся с тобой? Почему именно эта строчка? Может быть, если я разберусь, то в полночь я смогу встретиться с Питом?

Я вновь встаю и иду. Мне нужно разобраться. Нужно успокоиться. Нужно понять, что делать дальше. Я не уверена, что смогу это сделать самостоятельно, но я должна попытаться.

Я сажусь на перрон, складываю ноги по-турецки и закрываю глаза, вспоминая все, что я знаю о себе, чтобы разобраться.

Начнем с самого начала.

Меня зовут Китнисс Эвердин. Мне семнадцать лет. Мой дом – Дистрикт номер двенадцать. Моя мать – врач. У меня есть младшая сестра. Мой отец погиб в шахте, когда мне было одиннадцать. Мне пришлось стать взрослой, потому что мама ушла в себя. Пит Мелларк спас мне жизнь.

Самое простое, то, что было со мной до Игр. Теперь к более сложному. С самому трудному этапу. К первым Играм…

Я трибут 74 Голодных Игр. Я победитель этих Игр. Я победила обманом, вытащив еще и Пита. Президент угрожал мне, заставив заявить о моей помолвке. Но это не помогло. Из-за меня началось восстание. Сноу устроил еще одни Игры. Я снова оказалась на арене. Меня забрали в Капитолий. Меня пытали. Я снова оказалась на арене. А сейчас я черт знает, где. И я очень хочу вернуться назад…

Я открываю глаза. Я слышу шум поезда. Я знаю, что мне нужно делать.


Глава 22

Долгожданное POV Пит.

Я продолжаю смотреть на рябящий экран телевизора, хотя все оборвалось минут десять назад. Я медленно качаюсь из стороны в сторону, пытаясь удержать в путанном сознании одну мысль: «Она не умерла. Она не умерла. Она не могла умереть!» Крик зарождается внутри меня и благополучно застревает где-то в горле. Хочется плакать, но слез нет. А перед глазами по-прежнему одна только картинка: ее окровавленные пальцы сжимают руку Финника, у которого слезы на глазах. Ее хриплый голос все еще звучит в моей голове.

- Пит, - мягко произносит Хеймитч, кладя руки мне на плечи.

Я закрываю глаза и снова вижу ее слабый пульс внизу экрана. Я с силой сдавливаю карандаш в своих пальцах, и он ломается на две части. Хочется кричать. Не могу произнести ни слова.

- Пит, - снова повторяет Хеймитч, мягко сжимая мои плечи.

Я открываю глаза, натыкаясь взглядом на Гейла, сидящего в точно такой же позе, что и я. Его пытается растормошить заметно побледневший Боггс. Реакции нет. Гейл в ступоре. Судя по выражению его лица, ему тоже хочется кричать, плакать и смеяться одновременно, как и Финнику, которого мы видели пятнадцать минут назад. Кричать от страха, плакать от боли и несправедливости, смеяться – потому что это злая шутка. Планолет со спасателями прибыл чуть позже, чем нужно. Когда нет гарантии, что она еще жива.

- Пит, - в третий раз повторяет Хеймитч.

Я смотрю на него и вижу отражение собственного ужаса, боли и досады. Хеймитч, смертельно бледный, внимательно смотрит на меня. Я хватаюсь за его руку, а он с силой сжимает мои пальцы. Нам теперь страшно вдвоем.

- Она жива, - резким, непривычно твердым голосом говорит Прим, сидящая рядом со мной.

- Прим, - негромко говорит Мадж, будто боясь спугнуть девочку. – Прим…

- Она жива. Жива! – Прим переходит на крик. – И пока мне в лицо не скажут о том, что… - она запинается. В ее глазах блестят слезы. – Пока я не услышу это собственными ушами, я буду уверена в том, что она жива!

Она поднялась со своего места, заметно дрожа. Она говорит это с такой решимостью, уверенностью и твердостью, что я невольно сравниваю ее с сестрой. Да, она истинная сестра Сойки. Точно такая же.

- Ты права, Прим, - соглашается Мадж, обнимая ее за плечи. – Я тоже не поверю в это.

- Все будет хорошо, - кивает миссис Эвердин. – Все и сейчас хорошо.

Я несильно надавливаю пальцами на закрытые веки. Я провожу рукой по волосам, сконцентрировав взгляд на одной точке. Мне нужно успокоиться. Она жива. А если она жива, я нужен ей сильным.

Меня зовут Пит Мелларк. Мне семнадцать лет. Мои родители - владельцы пекарни. В свой первый школьный день я влюбился в девочку с двумя косичками и восхитительным голосом в клетчатом платье. Теперь эта девочка уже девушка, платья она давно не носит, да и косичка у нее одна. А еще ее зовут Китнисс Эвердин, она спасла мне жизнь. И, похоже, потеряла свою…

- Пит, у нас сейчас по плану обед. Ты с нами? – Мадж осторожно трогает меня за плечо.

- Разумеется. Пойдем, - я поднимаюсь на ноги, отодвигая стул в сторону.

Мы все выходим из Штаба и движемся по направлению к столовой. Во время прогулки все стараются хоть как-то меня отвлечь, рассказывая что-то. Только вот сами заметно бледные. Я натянуто улыбаюсь, сам вставляю пару шуток, но мне хочется убежать и спрятаться от всех них. Правда, в этом случае, Китнисс мне не видать ещё месяц, а то и больше.

Я механически пережевываю тыквенный суп, заедая все это странным на вкус хлебом. Через пять минут запоздало понимаю, что на все вопросы отвечаю молчанием. Спокойно смотрю куда-то через плечо Эффи, сидящей напротив, улыбаясь в ответ на ее предложение навестить Бити. Он, по крайней мере, не станет задавать глупых вопросов. И не попытается растормошить.

Когда я уже выхожу из столовой, слышу, как кто-то зовет меня. Оборачиваясь, вижу Энни и Мадж, бегущих ко мне.

- Мы с тобой, ты же не против? – улыбается Мадж. Я смотрю на засохшие слезы на ее щеках.

- Конечно, - я галантно пропускаю их вперед, уловив краем уха облегченный вздох дочери мэра.

В лифте Энни, неожиданно для меня, начинает интересоваться различными видами живописи. Стараясь скрыть удивление, я рассказываю ей о стилях художников, живших до нас. Она рассеяно улыбается, кивает к месту, не переставая завязывать узлы на уже знакомой мне веревке. Засовываю руку в карман, желая достать свою и тоже отвлечься, и натыкаюсь на блокнот. Не понимая, откуда я его взял, я вытаскиваю книжку наружу. Взгляд скользит по блеклой оранжевой обложке, и тут я понимаю, что это. Мои рисунки. Там везде Китнисс.

- Ой, Пит, а что это? – лучезарно улыбается Мадж. – Можно посмотреть?

Киваю ей и позволяю забрать из негнущихся пальцев блокнот. Ее улыбка блекнет, когда она открывает его. Медленно переворачивая страницы, девушка рассматривает каждую черточку лица своей подруги.

- Очень красиво, - замечает Энни, посмотрев ей за плечо.

Так же рассеяно улыбаюсь, как бы благодаря их. Забираю свой блокнот обратно, мимолетно взглянув на последний незаконченный рисунок. Стараюсь удержать в руках карандаш и делаю пару осторожных двжений, поточнее выделяя линию скул. Краем глаза замечаю, как улыбается Мадж, наблюдая за мной. Решаю, что я должен закончить эту работу сегодня. Это поможет отвлечься.

Мы бредем сквозь лабиринт коридоров в поисках Бити. Находим его в большом зале, стены которого обвешаны различной аппаратурой, в которой я ничего не смыслю. Он что-то набирает, быстро скользя пальцами по клавиатуре. Спрашиваем у него, можем ли мы посидеть на его полянке. Он кивает, бросив на меня мимолетный взгляд. Даже не спросил, как я. Видимо, на моем лице и так все написано.

Мы сидим на зеленой траве, стараясь хоть как-то растянуть время. По словам Плутарха, если все получилось, то они прибудут ближе к полночи. Правда, на слове «если» он запнулся, потому что мне захотелось ударить его. Я стараюсь держаться равнодушно, старательно вырисовывая профиль Китнисс в своем блокноте. Мадж с интересом наблюдает за мной, а Энни все так же делает узлы на своей веревке.

В какой-то момент Мадж произносит одну единственную фразу:

- Наверное, это даже хорошо. К концу дня они либо будут с нами, либо никто не сможет причинить им боль. Пан или пропал.

Как это ни горько осознавать, она права. Все или ничего. К полночи я смогу либо обнять ее, либо навсегда потеряю. Слишком сложный выбор. Это лучше, чем есть у меня сейчас. Она будет в безопасности в любом случае. А это для меня по-прежнему самое главное.

В какой-то момент появляется Плутарх, но когда мы смотрим на него полными надежды глазами, он отрицательно качает головой. Они еще не прибыли. Нужно ждать.

- Пит, я хотел спросить тебя, - неуверенно начинает он, опускаясь рядом со мной на траву. – Не хочешь ли ты подняться наружу? Там поработаем. Надеюсь, что все получится, и тогда Бити попытается прорваться в вечерний выпуск новостей.

Я киваю. Мне ничего не остается. Быстро следую следом за Плутархом в гримерную, где меня уже ждут Порция и команда подготовки Китнисс. Я позволяю одеть себя в одежду, стараясь не смотреть на своего стилиста.

- Порция, не надо, - прошу я, когда она собирается что-то сказать. – Правда, я в порядке. Мадж права. Все или ничего. Так будет правильно.

Она кивает, по-прежнему продолжая смотреть на меня. Когда за мной приходит Боггс, чтобы вывести меня наружу, я готов расцеловать его, ведь он помогает сбежать от этого сочувствующего взгляда. Мы петляем через множество коридоров, в какой-то момент к нам присоединяются Хеймитч, Плутарх с Фульвией, Мадж, Джоанна и съемочная группа. Все по-прежнему смотрят только на меня. Одна Джоанна, проходя мимо, наклоняется и негромко бросает:

- Мне тоже тебя жалко, но я не стану сочувствующе на тебя смотреть. Прости. Хотя, кажется, ты даже благодарен.

Я действительно благодарен ей. Мне уже хочется повеситься, лишь бы на меня не смотрели так жалостливо. Сердито прерываю попытку Хеймитча что-то сказать, отрезая:

- Я в порядке.

И обгоняю его, идя рядом с Боггсом. Он с любопытством смотрит на меня, замечая:

- Интересный у тебя характер.

- О, я еще пай-мальчик. Та же Китнисс запросто вытреплет у тебя все нервы.

Джоанна сзади меня смеется. Хеймитч тоже довольно улыбается.

- Характер у солнышка, что надо.

Кажется, мне удалось немного разрядить обстановку. Даже Хеймитч позволил себе улыбнуться.

Мы поднимаемся наверх. Я замираю на месте, широко расставив руки в стороны, поднимаю голову повыше и тяжело вздыхаю. На поверхность я не поднимался все то время, что Китнисс была в Тренировочном центре, а потом и на арене. Это примерно полторы недели. В те моменты меня едва можно было заставить оторваться от телевизора, чтобы сходить хотя бы поесть. Да мы там все сидели в Штабе, не вылезая. Периодически кто-нибудь засыпал прямо в кресле. В конце концов, мы уговорили Койн, чтобы еду нам приносили прямо туда. Она, конечно, долго злилась и не соглашалась, но ей все же пришлось согласиться.

- Ты в порядке, Пит? - спрашивает Мадж, осторожно прикасаясь к моему плечу.

- Да, я порядке, Мадж. Какой сегодня день, Боггс? – спрашиваю я, поворачиваясь к нему.

- На следующей неделе начнется сентябрь, Пит, - отвечает мне вместо него Фульвия.

Я киваю и иду следом за Поллуксом и его братом Кастором к развалинам. Я хочу спросить Поллукса, куда он идет, но когда он поворачивается, я замечаю, что странно сглатывает.

- Он безгласый, Пит, - спокойно говорит мне Кастор, положив руку на плечо.

Киваю, стараясь не думать о рыжей безгласой с которой была знакома Китнисс. Когда-то я соврал, что она похожа на Делли, чтобы избавить ее от проблем. Эта девушка тогда помогла мне спокойно поговорить с Китнисс.

- Ты готов? – спрашивает у меня Крессида.

Я стою напротив камер, смотрю на красную мигающую лампочку, смотрю и не знаю, что сказать.

- Прости, ничего не приходит в голову, - пожимаю плечами. Мне действительно сложно думать не о Китнисс.

- Давай воспользуемся проверенным способом: вопрос - ответ. Хорошо? – улыбается она.

- Да, спасибо, - я тоже улыбаюсь ей в ответ.

Следующий час я отвечаю на различные вопросы о Китнисс, стараясь сохранять спокойствие. И потом с удивлением замечаю, что Гейла здесь нет. Мы с Мадж рассказываем о том, как замечательно мы живем здесь, в Тринадцатом.

Боггс ведет нас на стрельбище, где мы с переменным успехом показываем, как мы «тренируемся». Джоанна, неожиданно для всех, говорит, что хочет рассказать кое-что интересное о самом президенте. Плутарх с понимаем морщится, видя, как она чуть дрожит. Я удивленно смотрю на нее, гадая, что же она хочет. Джоанна занимает мое место перед камерами, а я становлюсь рядом с Хеймитчем. Она начинает совершенно неожиданно:

- Президент нашей страны занимался очень интересным делом. Если победитель был красивым, например, как я или Финник Одейр, президент выставлял наши тела на продажу за большие деньги или дарил кому-нибудь. Откажешься – убьют того, кто тебе дорог. Когда я была совсем юной и глупой, я отказалась. И тогда у меня больше не осталось тех, кто мне дорог. Пришлось соглашаться.

И тут я понимаю абсолютно все. Причину ее популярности, вереницу поклонников Финника. Все они похожи на старого главу миротворцев Крея, покупавшего нищих и голодных девушек просто потому, что он мог себе это позволить. Мне становится стыдно за то, что я так плохо думал о ней и о Финнике. Я сжимаю кулаки, представляя, что такая же участь ждала бы и Китнисс, если бы она тогда убила меня и стала победителем. Какой бы популярностью пользовалась бы Огненная девушка? С ее-то родственниками. Китнисс бы согласилась, чтобы спасти жизнь сестры, из-за которой она стала добровольцем. Я закрываю глаза, стараясь не думать об этом. Это не произошло, да и никогда теперь не произойдет. Она уже в безопасности. Правда, пока непонятно, где…

Джоанна тем временем продолжает.

- Я была далеко не единственной, но одной из самых популярных. Больше всего "повезло" Финнику – с такой внешностью, как у него… Вот он-то бил все рекорды по популярности. И, пожалуй, по беззащитности. Он никак не смог бы защитить людей, которых он любил. Правда, нам щедро платили. Я получала очень много драгоценностей и денег. Только вот… Капитолийцы делились кое-чем еще. Секреты. И тут есть кое—что о вас, многоуважаемый президент.

Она убирает со лба волосы, скрещивает руки на груди, как бы защищаясь.

- Одно слово и все станет на свои места, ведь Кориолан Сноу сделал карьеру в раннем возрасте. Яд. В этом и заключается вся загадка.

Джоанна рассказывает о карьере Сноу, про которую я не знал раньше. Она рассуждает о причине смерти различных соперников и союзников. Одни медленно умирали в течение нескольких лет. Другие же падали замертво после одного глотка. Все списывали на несвежие продукты, да на непонятные вирусы. Чтобы не вызывать лишних подозрений, Сноу сам пил из бокалов. Правда, его противоядия иногда не срабатывали. Говорят, именно поэтому он всегда носит в лацкане розы с усиленным ароматом, чтобы отбить запах незаживающих язв во рту. Ходят слухи, что у него существует специальный список, и никто не знает, кто будет следующим.

Оружие змеи. Яд.

Когда Джоанна замолкает, никто не в силах сказать: «Снято», поэтому это делаю я. Телевизионщики убегают редактировать материал, Плутарх торопливо подходит к Мейсон, желая узнать что еще ей известно, но она лишь отмахивается:

- Плутарх, это все, что рассказывал мне Финник. Вот при нем никто не стеснялся. Он знает много интересно. Если судить по его близкому отношению к Китнисс, сейчас она знает намного больше, чем я. Спроси у них, когда они будут тут.

И уходит, торопливо стирая с глаз слезы.

- С тобой было тоже самое? – спрашиваю я у Хеймитча, когда мы с ним неторопливо идем назад.

- Нет. Из-за того фокуса с силовым полем. Моя девушка, мать, брат – их не стало после того, как телевизионщики уехали из Дистрикта. Сноу не смог меня прижать.

- Почему он не убил тебя, Хеймитч?

- Я стал примером того, что будет, если не подчинишься. Как видишь, сработало. У Финника, Кашмиры, Энобарии и многих других хватило мозгов не противоречить. Потом это поняла и Джоанна. Ну, а меня не удалось заставить. Некого было убивать.

- Пока не появились мы с Китнисс? – тихо спрашиваю я, зная, что он меня услышал.

Хеймитч молча проходит мимо и первым спускается в люк. Я же возвращаюсь в Центр Обороны. Время, кажется, стоит на месте. Я уже не знаю, куда податься. К ужину я уже готов сойти с ума от неизвестности и страха. Сердце болит так сильно, что в какой-то момент мне кажется, что у меня сердечный приступ. Но это такая мелочь по сравнению с происходящим. Я все думаю над словами Джоанны о том, что Китнисс знает очень многое о Капитолии от Финника. После того, что я услышал, мне не хочется, чтобы она знала этого. Правда, что-то подсказывает мне, что теперь она в курсе вещей и похуже.

От ужина я отказываюсь, убеждая при этом Мадж и Энни, которые снова спустились ко мне, не пренебрегать едой. Потом Бити приглашает нас посмотреть на очередное вторжение в обычный капитолийский выпуск новостей. Увидев союзника по арене, я поражаюсь тому, как плохо я его знаю. От его обычной суетливости ни осталось и следа. Точные, последовательные действия, полнейшая собранность. На экранах показывают обычный выпуск новостей. Миг, и на экране я, рассказывающий о том, как я влюбился в девочку с потрясающим голосом. Еще парочка историй из моих уст. Но гвоздь программы – история Джоанны. Около получаса ее лицо с переменным успехом красуется на экранах. То ли у Бити улучшилось оборудование, то ли самим телевизионщикам стало интересно, но наша трансляция прерывалась гораздо реже, чем раньше. Как только Мейсон договаривает последнее слово, Бити вскидывает руки над клавиатурой, отпуская эфир.

- Наши планолеты должны были быть где-то в окрестностях, - объясняет он. – Мы таким образом отвлекали их внимание. Хотя, должен признать, что план действительно неплохой. Ты знаешь?

Он почему-то обращается только ко мне, не замечая девочек. Мы отрицательно мотаем головами, и Бити тащит нас в специальную комнату с большой картой Панема. Сложность маршрута и плана зашкаливает, лично я не понимаю больше половины еще в самом начале. Бити доволен тем, что мы запутались.

- Возможно, они тоже не отследят его закономерность, - добавляет он.

Следующий час я гипнотизирую взглядом часы. Их равномерное тиканье сводит меня с ума. Не думать, не думать, не думать… Вязать узлы. Успокоиться, только не думать. В голове крутится дурацкая навязчивая песенка. Позволяю Хеймитчу запихнуть в себя половину ужина, которого мне принесли сюда. Пальцы болят из-за жесткой веревки, но я не могу остановиться. Это хоть как-то успокаивает.

Мадж не выдерживает, когда время приближается к одиннадцати и засыпает, укутавшись в мою куртку. Энни сжимается в комок, закрывает лицо руками и раскачивается из стороны в сторону. Я держусь, хотя мне хочется кричать. Вновь вспоминаю упражнение, которое помогло мне с утра.

Меня зовут Пит Мелларк. Мне всего лишь семнадцать лет. Мой дом – Дистрикт – 12. Я трибут и победитель 74 Голодных Игр. Все время, что я помню себя, я люблю Китнисс Эвердин. Она – охотник. Она – сильная. Она не имеет права умереть. Она не может оставить меня одного…

В четверть двенадцатого появляется Хеймитч. Мне стоит бросить на него один взгляд, как я понимаю, что она здесь. Я вскакиваю на ноги, когда он говорит:

- Вернулись. Пойдемте в госпиталь.

Тысяча невысказанных вопросов застывают на моих губах, растянувшихся в дурацкой улыбочке. Вернулись… Она жива.

- Я знаю лишь только, что Китнисс потеряла очень много крови. И то, что она пришла в сознание незадолго до того, как они прилетели, - коротко бросает Хеймитч, когда Мадж открывает рот, чтобы задать вопрос. – Ах да, ее уже успели передушить Прим и Мэри.

Мне хочется спросить, кто такая Мэри, когда Хеймитч торопливо добавляет:

- Ее мама. Прости, я привык называть ее по имени.

Ну да, они же были знакомы. Возможно, Хеймитч даже дружил с отцом Китнисс. Они ведь выходцы Шлака. Мне хочется бежать, но Энни, кажется, не может поверить в происходящее. Мы с Мадж тащим ее за руки сначала через длинные коридоры, потом запихиваем в лифт, а затем снова ведем через коридоры.

В госпитале царит хаос. Туда-сюда бегают врачи и медсестры, что-то обсуждают, доказывают и решают. Боггс, появившийся из ниоткуда, заставляет меня вздрогнуть. Он сообщает, что хотя во время операции и возникли проблемы, у них все прошло очень даже неплохо. Я рассеяно киваю, а он лишь смеется и просит прощения за то, что меня задерживает, чем заставляет меня улыбнуться.

- Энни! – вдруг слышим мы до боли знакомый голос.

Финник, закутанный в один только больничный халат, стоит посередине коридора, распахнув объятия. Энни бросается к нему, они смеются, кружатся, в конце концов, теряют равновесие, ударяются о стену и остаются там. Ни он, ни она, кажется, ничего не соображают и не замечают никого, кроме друг друга. Возле них трется медсестра, пытающаяся втолковать Финнику, что ему сейчас нужно лежать. Сам он отмахивается от нее, заявляя, что не помрет. Молоденькая девушка пугается, заявляя, что этого ни в коем случае не должно произойти.

Мы останавливаемся возле них, ожидая, чем же это закончится. Финник смеется и бурчит, что здесь ограничивают его свободу. Энни прижимается к нему и молчит, а сам парень крепко обвивает ее руками и объясняет, что в его палате будет слишком шумно и слишком много народу. Я не могу сдержать улыбку, когда смотрю на него. Что сказать, а парень он далеко не плохой, да и Китнисс с ним хорошо общается. Тем не менее, я нетерпеливо переминаюсь с ноги на ногу, желая, поскорее обнять Китнисс.

- Прости, что задерживаю тебя, Пит, - извиняется он, замечая мои терзания. – Только зря вы торопитесь. Китнисс от наркоза плохо отошла, она ужасно соображает. Хотя, вроде бы, Прим сейчас тормошит нашу Сойку.

Я улыбаюсь ему.

- Гляжу, ты в порядке, Фин, - на ум приходит его сокращенное Китнисс имя.

- Не называй меня Фином, - просит он, а я удивленно поднимаю брови. – Меня это бесит. А Китнисс фиг переспоришь. Тем более что она терпит, когда я зову ее Кит. Так что мы друг друга стоим.

Я смеюсь, и вместе с Хеймитчем идем дальше по коридору. Финник остается бороться с медсестрой. Боггс машет мне, остановившись возле одной из дверей, и открывает ее, а я захожу в кабинет. Китнисс обнимает Порцию, потом целует ее в щеку и шепчет ей что-то ободряющее. Мне кажется, что у меня сейчас точно будет сердечный приступ. Сердце колотится так сильно, что чудится, что сейчас у меня будет большая дыра в ребрах. Я не могу не улыбаться. Мне опять хочется кричать, только теперь уже от радости. И смеяться. И плакать. Причем все – одновременно. Я торопливо подхожу к ее кровати, а Китнисс, едва только ее отпускает Порцию, протягивает руки ко мне.

Сколько мы сидим с ней? Вот так, просто обнявшись, и ничего больше? Пять? Десять? Двадцать минут? Я наматываю на палец один из ее спутанных локонов и чувствую, как она теребит мои волосы. На нас удивленно таращатся взрослые, не понимая, чего это мы молчим. Да и Гейл, и Мадж, и Делли порядком озадачены. С моей позиции видно, что лишь одна Прим понимающе улыбается. Наверное, так оно и есть. Только маленькой тринадцатилетней девочке понятно, что мы сейчас чувствуем. Она тихо шепчет что-то взрослым и увлекает их из палаты, оставляя нас с Китнисс одних.

- У меня очень умная и понятливая сестра, - тихо шепчет сама Китнисс.

Господи, как же я соскучился по твоему голосу.

- Я люблю тебя, - вместо ответа, неожиданно для себя, произношу я. И замолкаю, ожидая одного из самых важных ответов в моей жизни.

- А знаешь, Пит Мелларк, я тоже тебя люблю, - после небольшой паузы отвечает она. И без сомнений отвечает на мой поцелуй, когда я прикасаюсь к ее губам.


Глава 23

- Нет! Нет! И еще раз нет! Ты прекрасно знаешь, что не прав! – кричит Китнисс, когда я открываю дверь палаты.

Замираю на месте, удивленно глядя на девушку. Такой разозленной я ее давно не видел. Волосы прилипают ко лбу, она часто дышит, недовольно смотря на Финника. Видимо, они опять ругаются. Заметив меня в дверях, Китнисс делает глубокий вдох, выравнивая дыхание, убирает волосы со лба и внимательно смотрит на парня, сидящего рядом с ней. Финник тоже недовольно сопит, нахмурив брови.

- Китнисс, но… - он вновь начинает с ней спорить.

- Я сказала, что ты несешь полную чепуху! Забудь! И хватит постоянно об этом говорить! – Китнисс снова начинает закипать.

- Мы с тобой потом об этом поговорим! – прерывает ее Финник, как ни в чем не бывало целует девушку в щеку и уходит.

Я занимаю место Финника, все так же удивленно глядя на Китнисс.

- О чем спорили? – без особой надежды спрашиваю я. За неделю, что она здесь, я привык к тому, что Китнисс не собирается рассказывать мне о своих с Финником спорах.

- А, не напоминай! – отмахивается она. – Опять за свое. Надоел! - громко заканчивает она, обхватывая себя руками.

Я тяжело вздыхаю. В последнее время они ругаются раз по десять на дню. Но никого в причину своих споров не посвящают. Да и не скажут, если спросить. Бесполезно. Мы все пробовали неоднократно. Молчат, заговорщики. Что поделаешь? Правильно, ничего. Остается надеяться, что скоро они угомоняться.

- Как прошел твой день? – она лучезарно улыбается, что заставляет меня тоже улыбнуться.

- А почему ты спрашиваешь? – интересуюсь я.

- Ну, в твоем расписании сейчас значится анализ дня, - она указывает на мою руку, лежащую на моих коленях. – Я просто стараюсь следовать расписанию.

Последняя фраза меня смешит. Уж кто, а Китнисс скорее всего не станет следовать расписанию. Она тоже будет получать его, когда девушку выпишут. Правда, осталось понять – куда…

Вся проблема в том, что она не способна нормально спать. Равно как и Финник. Ребятам снятся кошмары о Казематах. Правда, Финника спасает присутствие Энни. Эти двое собираются пожениться, как только Китнисс выпишут из больницы – Финник хочет, чтобы девушка была дружкой невесты. Мне же предложили роль шафера. Парня обещают скоро выписать, потому что благодаря чудодейственной мази от спонсоров и еще куче различных медикаментов в Тринадцатом его раны почти затянулись.

Врачи, лечащие ребят, заметили, что присутствие Энни каким-то странным образом помогает Финнику спать чуть спокойнее. Пару дней назад медики провели эксперимент и с Китнисс. Мне позволили остаться в ее палате на ночь. Девушку подключили к различным приборам, реагирующим на состояние Китнисс во время сна. Не знаю, на мое или на ее счастье, но она спала более спокойно, чем обычно. Под утро ей ввели еще какой-то препарат, и тогда остаток ночи вообще проспала спокойно. Когда об этом рассказали Хеймитчу, Прим и миссис Эвердин, то они переглянулись и сказали, что понятно, что делать. Мой бывший ментор сказал мне позже, что теперь осталось убедить Койн разрешить нам с Китнисс поселиться в отдельном отсеке. Например, напротив миссис Эвердин и Прим, чтобы они могли присмотреть за нами.

Пока мы не знаем, удалось ли врачам и Хеймитчу поговорить с президентом. Честно говоря, нас это не очень-то и волнует. Пока – точно. Китнисс выпишут еще не скоро.

- О чем ты задумался? – интересуется она, прерывая мои раздумья.

- О том, что тебя еще долго не выпишут, - пожимаю плечами я. Не соврал.

- Знаешь, а ко мне сегодня твой папа приходил, - вдруг улыбается она.

- Правда? – я сильно удивлен. – Он не говорил мне, что собирался. Зачем приходил?

- Спрашивал, как я себя чувствую. Печеньем угостил, - она указывает на вазочку на прикроватной тумбочке, которая сплошь уставлена многочисленными подарочками, которые ей приносят. – Бери, если хочешь.

Удивляясь, где отец мог достать печенье, беру одну штучку. Смотрю на тигровую лилию, сделанную из глазури. Отцовская работа. Я видел много таких лилий, когда был маленьким. Наверное, он делал их для угощения маленьких детей, оставшихся без родителей из-за войны. Он рассказывал мне, что иногда их балуют таким способом. Видимо, ему разрешили взять немного для Китнисс.

- Кстати, - я вдруг вспоминаю о младшем брате. – Не поможешь Джему с геометрией? Помниться, в школе ты хорошо в ней разбиралась.

- Хорошо, - она пожимает плечами. – Мне все равно нечем заняться. Только вот скажи мне, кто такой Джем?

Я смотрю в ее любопытные глаза и смеюсь. Надо же. Не знает, как зовут моего младшего брата.

- Это мой младший брат. Кстати, как зовут старшего? – интересуюсь я.

- Не имею ни малейшего понятия, - она смеется. – Прости.

- Так поможешь? – уточняю я.

- Да, конечно. Пусть приходит в любое удобное время. Я никуда не денусь.

Я улыбаюсь, сжимая пальцы ее рук.

- Что читаешь? – я беру в руки раскрытую книгу с ее колен.

- Это стихи. Правда, чьи – не знаю. Автор стерся, - она показывает обложку. Действительно, автора нет.

- Нравится? – я снова улыбаюсь. Рядом с ней мне всегда хочется улыбаться.

- Читать можно, - она снова пожимает плечами. Эта ее привычка начинает меня раздражать. – Принеси мне потом еще чего-нибудь, пожалуйста.

В последние дни мы с Гейлом постоянно приносим еще книги. Китнисс нечем заняться, и она решила посвятить себя чтению. Теперь мы постоянные гости в местной довольно обширной библиотеке.

- Что хочешь? Снова рассказы? – я теперь много знаю о ее литературных пристрастиях.

- Выбери на свой вкус, - она улыбается. – Я тебе доверяю.

Доверяет. Я снова улыбаюсь, прижимая пальцы ее руки к своим губам. С тех пор как она вернулась, мне постоянно хочется прикасаться к ней. Так что Китнисс приходиться мириться с тем, что одна из ее рук в моей постоянной власти. Она улыбается, чуть шевелит пальцами, сжимая мою вторую свободную кисть.

- Китнисс, - громко кричит Хеймитч, открывая дверь палаты. Мы подскакиваем. – Ты будешь играть со мной в шахматы!

Даже не вопрос, утверждение.

- С чего ты взял, что я вообще умею? – она приподнимает брови.

- Порция сказала. Она видела, как ты играла с Цинной, - он запинается. Китнисс бледнеет.

- Почему я должна играть с тобой? – спрашивает она ровным голосом.

- Давай же. Тебе все равно нечем заниматься! – Хеймитч выдвигает специальную досочку, на которую Китнисс обычно ставит тарелки с едой. Он быстрым движением расставляет фигуры.

Китнисс тяжело вздыхает, отдавая мне книжку. Внимательно смотрит на доску, потом на Хеймитча и спрашивает:

- У тебя ломка? И тебе нечем заняться?

- Нет, радость моя, ломка у меня прошла, - он смеется. – А вот заняться мне действительно нечем. И потом, мы все ждем окончательного ответа Койн.

Мы с Китнисс переглядываемся.

- Я, пожалуй, пойду. Не буду вам мешать, - я кладу книжку на тумбочку и поднимаюсь на ноги. – Я после ужина зайду, хорошо?

Китнисс кивает, я целую ее в щеку и ухожу. Медленно бреду через коридоры в свой отсек, думая, какой же я счастливый. Девушка, которую я люблю, рядом, моим близким ничего не угрожает. Мы в относительной безопасности. Сноу далеко. Он ничего не сможет сделать Китнисс.

Шумно открываю дверь в свой отсек. Родителей и Марка еще нет, а вот Джем уже здесь. Видимо, у него сегодня нет дежурства на кухне. Младший брат лежит на кровати, подперев подбородок руками, и вымученным взглядом смотрит на учебник геометрии.

- Как твои успехи, страдалец? – спрашиваю я, опускаясь рядом с ним на кровать.

- Издеваешься, да? – Джем поднимает красные глаза на меня и всхлипывает.

- Ну, прекрати. Не стоит эта геометрия твоих слез, Джем, - я ласково треплю его шевелюру.

- Мама убьет меня за очередную двойку за контрольную, - он тяжело вздыхает.

- Я знаю, как тебе помочь, - я улыбаюсь ему. – Китнисс согласилась помочь тебе.

- У нее не хватит терпения, - усмехается Джем.

- Ну, она в свое время натаскала по геометрии Мадж, - я улыбаюсь, вспоминая школьные годы. – Поверь, она разбиралась в ней точно так же, как и ты.

- Ладно. Попытка - не пытка, - он пожимает плечами.

- Пойдем. Она тебе поможет, - я похлопываю его по плечу. Он поднимается, собирает учебники, берет тетрадь и покорно плетется за мной через длинные коридоры.

Когда мы заходим в палату, Китнисс с Хеймитчем как раз заканчивают очередную партию.

- Как успехи? – улыбаюсь я.

- Ничья, - равнодушно пожимает плечами Китнисс. – Мы всего две партии сыграли.

- Отлично, если добавить, - Хеймитч довольно улыбается. – Солнышко хорошо играет.

- Спасибо. Привет, Джем, - она приветливо машет моему брату, прижавшемуся ко мне.

- Ладно. Я завтра к тебе загляну, хорошо? – Хеймитч собирает шахматы в доску. Китнисс кивает и хлопает по стулу, стоящему рядом с ее кроватью.

- Давай, Джем, иди сюда. Я не кусаюсь, - брат робко улыбается и садится рядом со мной.

- Не буду вам мешать. Увидимся, Китнисс, - но девушка уже полностью углубилась в чтение задачи и не слышит меня.

Я осторожно закрываю дверь, стараясь не шуметь. Она упрямая, своего добьется. Бросаю взгляд на свое расписание, а затем на часы, висящие во всех коридорах. Наручные есть только у избранного круга лиц. Например, у Боггса, Плутарха или Койн. До ужина еще есть полтора часа. Я решаю наведаться в библиотеку.

Пожилая женщина, сидящая в огромном зале, чем-то напоминающем столовую, сплошь заставленную книгами, приветливо улыбается, увидев меня. Я не имею ни малейшего понятия о том, как ее зовут, но все равно вежливо здороваюсь.

- Опять для девушки книги берешь? – она понимающе щурится, лукаво улыбаясь.

Я почему-то краснею, будто мне четырнадцать, и смущенно киваю.

- Сам выберешь? Или тебе подсказать? – она снова улыбается. Она все время улыбается.

- Подскажите что-нибудь.

- Стихи или рассказы? – она с готовностью поднимается с места.

Раньше я никогда не просил ее о помощи и теперь с удивлением отмечаю, что у нее мягкая и плавная походка, которую никак нельзя сопоставить с ее возрастом. Она все время улыбается, ведет себя приветливо со всеми, всегда готова подсказать, что чудится, будто она – моя бабушка.

- Рассказы, - я вспоминаю просьбу Китнисс.

- Что бы тебе такое дать? – рассуждает она, медленно прохаживаясь вдоль полок. Я иду за ней. – Эх, дала бы тебе стихи, есть очень красивые, да ты не хочешь.

Она произносит это так укоризненно, что я смущенно соплю и снова смотрю в пол.

- Вот, держи, - она протягивает мне потертую книгу в синем переплете. – Пользуется популярностью среди молодежи.

Она записывает номер книжки на специальном листке, я расписываюсь и на несколько секунд замираю, будто собираюсь с мыслями.

- Дайте мне ту книгу со стихами. Для себя, - негромко прошу я.

Женщина будто ни на секунду не сомневалась, что я так поступлю, потому что вытаскивает книгу из-под стола.

- Скажешь мне потом, понравилось ли тебе, - улыбается она.

Я рассеяно киваю и спешу уйти. Выхожу, закрываю дверь, прохожу пару коридоров, а затем сажусь прямо в коридоре, на полу, прижавшись спиной к холодной каменной стене. Эта женщина чем-то пугает меня, и я не знаю, почему. Верчу книгу, неожиданно для себя замечаю закладку. Тяну за нее, открывая нужную страницы. А закладкой оказывается… Моя детская фотография. Перевожу взгляд на стихи и удивленно читаю:

Я в глазах твоих утону, можно?
Ведь тонуть в глазах твоих — счастье.
Подойду и скажу: "Здравствуй,
Я люблю тебя очень". Сложно..?

Нет, не сложно, любить — это трудно
Очень трудно любить... веришь?
Подойду я к обрыву крутому
Буду падать — поймай! Успеешь?

Только мне без тебя плохо...
Я хочу быть с тобой, слышишь?
Ни минуту, ни месяц, а долго...
Очень долго — всю жизнь... понимаешь?

Знаешь... вместе, всегда... Любишь??
Если да, я тебе обещаю
Что ты самой счастливой будешь,
Если нет, я тебя умоляю
Не казни меня взглядом, не надо,
Не тяни меня взглядом в омут...

Пусть другого ты любишь, ладно...
Но меня хоть немножко помни.
Я любить тебя буду, можно?
Даже если нельзя, буду!
И всегда я приду на помощь,
Если будет тебе трудно!

Я люблю тебя, слышишь?..

Помни.... *

Захлопываю книгу. Господи, что, черт возьми, происходит?

_____________________________________________________

*Роберт Рождественский


Глава 24

- Пит, ты вообще меня слушаешь? – недовольно бурчит Джем вечером того же дня, что я прочитал странное стихотворение, очень точно описывающее мое отношение к Китнисс в школе.

- Джем, прости, - я виновато качаю головой. – Я задумался. Повтори еще раз, пожалуйста.

Я улыбаюсь, зная, что брат не сможет долго на меня сердиться.

- Я говорю, что Китнисс просто потрясающе разбирается в геометрии, - брат радостно улыбается. – Она мне все объяснила! Представляешь, я понял!

Джем просто сияет от гордости, а я радостно улыбаюсь. Честно говоря, я даже не сомневался в том, что Китнисс сможет все толково объяснить брату.

- Только вот, - мальчик растерянно чешет затылок, - что на это скажет наша мама?

И он обеспокоено хмурится. Я морщу лоб. Мама точно будет не в восторге. Китнисс она не слишком любит, как, впрочем, и меня, и Марка, и Джема, и отца, и еще весь Двенадцатый и Тринадцатый. Какая, черт возьми, разница, что она думает по этому поводу?

- Джем, - мягко говорю я, - я не думаю, что она будет слишком против. В конце концов, ей, похоже, порядком поднадоело каждый понедельник и четверг кричать на тебя из-за очередной задачи. Не переживай. Она нас не съест.

Брат с сомнением смотрит на меня, а я похлопываю его по плечу. Джем обреченно вздыхает.

- Мне в любом случае грозит смерть. Так что пусть я умру с точным знанием того, как можно доказать равенство треугольников!

Он говорит это с таким важным видом, что я не выдерживаю и заливаюсь хохотом. Брат сопит, старательно строя из себя обиженного, но потом не выдерживает и тоже начинает хихикать.

- Ба, мальчики! – Майк широко разводит руками, подходя к нам. – Вы дома! Я был уверен, что один из вас сейчас сидит у милой барышни, - и он выразительно косится на меня, - а другой пристает к маме с геометрией.

- А вот и не угадал! – Джем улыбается так же широко, как и я. – Милая барышня решила все проблемы с геометрией!

- Да ладно? – Майк от удивления даже перестает улыбаться.

- Ага. Ну, по крайней мере, она попыталась объяснить мне решение задачи. Я что-то там даже понял.

- Это хорошо, - старший брат довольно улыбается.

- Никто не спорит, - соглашаюсь я. – Правда, у нас есть одна проблема… - все же приходится добавить мне.

- Какая? – уголки рта Майка снова ползут вниз.

- Большая. В виде мамы, - заговорческим шепотом сообщаю я ему.

- Господи, да брось ты, - отмахивается тот. – Не так уж мама и не любит твою Китнисс.

- Почему это она моя? – удивляюсь я.

- Не твоя? Значит, я могу ею заняться? – шутливо спрашивает Майк.

- Перебьешься, - серьезно отвечаю я.

- Мальчики, опять ругаетесь? – весело спрашивает у нас мама, заходящая в комнату. Мы переглядываемся. Мама давно не радовалась.

- Мам, что-то случилось? – с заботой интересуется Джем.

- С чего ты это взял? – она улыбается. Господи, а я-то был уверен, что она попросту не умеет этого делать.

- Ты просто... - я замялся, - улыбаешься.

- Надо же, какая я, оказывается, нудная и серьезная.

Мы снова переглядываемся. Кто эта женщина, и что она сделала с нашей мамой?

- О, Шон, ты вернулся! – мать радостно поворачивается. Отец ошарашено замирает в дверях. – Господи, да что с вами?

Мать упирает руки в бока и хмурится. Теперь перед нами наша мама.

- Ты, - негромко начинает отец, - улыбаешься?

- Да, черт возьми, да! – мать начинает злиться. – Просто один человек сказал, что мне следует чаще улыбаться. А теперь я иду в душ!

Мы вчетвером молча наблюдаем за тем, как мама берет свои вещи.

- Скажите мне, кто это, и я поставлю ему памятник, - негромко произносит Майк, надеясь, что мать не услышит. Она слишком далеко.

Но она все же улавливает фразу. Поэтому, перед тем, как зайти в ванную комнату, она отвечает на вопрос старшего сына:

- Можешь поставить памятник Китнисс Эвердин, дорогой.

И захлопывает за собой дверь. Меня начинает пробирать нервный смех.

- Вижу, сегодня к Китнисс состоялись коллективный поход нашей семьи. Майк, ты, случайно, к ней не заглядывал? – шутя, спрашиваю у брата.

- Знаешь, заглядывал. Спросить, как дела.

- В таком случае, вся наша семья побывала у нее, - негромко замечает Джем. Я успел рассказать ему о визите отца.

- Да ладно? – Майк поднимает брови. – И ты, пап?

- Как видишь, - пожимает плечами отец.

В дверь стучат. Майк кричит, что можно войти. Я ошарашено смотрю на Хеймитча, просунувшего голову через небольшую щель.

- Господи, как похожи-то, - удивленно замечает он. Действительно, и Майк, и я, и Джем - все три брата пошли в отца. – Пит, я к тебе. Можно с тобой поговорить?

- Да, конечно, - киваю я и выхожу в коридор.

- Пойдем, - Хеймитч быстрым шагом следует прямо по коридору. Я покорно шагаю за ним, предпочитая не задавать лишних вопросов. Наконец, мы оказываемся в каком-то помещении, и мне кажется, это склад, в который никто давно не заходил. Здесь все слишком бережливые.

Хеймитч закрывает дверь и поворачивается ко мне.

- Ну, что, парень, можешь считать, что твоя мечта сбылась! – произносит он, опускаясь на один из ящиков. Я же сажусь рядом с ним.

- Что ты имеешь в виду? – удивленно поднимаю брови я.

- Лечащий врач Китнисс вчера успешно доказал Койн, что если она хочет, чтобы ее Сойка была в состоянии держаться на ногах, то ей придется согласиться с его идеей. Ты ведь помнишь, что та ночь, во время которой ты спал возле Китнисс, прошла для нее практически без кошмаров. Так вот, врач настоял на том, чтобы вам с ней выделили отдельный отсек. Койн согласилась при условии, что вы с ней поженитесь в ближайшее время.

- Нам нет восемнадцати, Хеймитч. И исполнится только в мае. Мне первого, Китнисс – восьмого. Такой брак Капитолий не признает. А жениться потом еще раз мне, уж прости, кажется глупым. Проще говоря, нам логичнее жениться в мае или июне, - пожимаю плечами я.

- Вот тоже самое я сказал Койн. И…

- Ты знаешь, когда у нас дни рождения? – мой голос становится еще удивленнее.

- Представь себе! – язвительно отвечает бывший ментор. – И вернемся к Койн. Ей это не понравилось, но против закона она не пойдет. Так что она разрешила жить при условии, что я проведу с тобой беседу. И ваша свадьба будет практически сразу после дня рождения Китнисс.

- Беседу? – мне становится смешно. Причем тему беседы я себе прекрасно представляю: Хеймитч проводил ее со мной во время тура победителей. – Ладно, я помню прошлую, можешь не повторяться. Обещаю не распускать руки.

- В тебе я не сомневаюсь. Твою выдержку я знаю. Да и за Китнисс не слишком переживаю. Вы взрослые и сами в состоянии решать, когда и чего вы хотите. Просто постарайтесь не терять голову.

- Китнисс знает? – я задаю новый вопрос.

- Да, ей сказали об этом, - кивает ментор.

- И что она ответила на это? – я почему-то напрягаюсь. Мне важен ответ.

- Она сказала, что это очень хорошо, - Хеймитч почему-то улыбается. - Ты можешь собирать вещи. Из одежды бери только то, что сделала для тебя Порция. Все остальное тебе выдадут. Твой новый отсек номером 375. Надеюсь, что ты его найдешь, - мой бывший ментор встает и идет к двери. – Ах, да, Китнисс переедет сразу после выписки. Так что пока ты может пожить вместе с родителями, если хочешь.

Он захлопывает дверь, а я еще несколько минут сижу молча. Мне кажется, что я сейчас лопну от переполняющей меня радости. Поднимаюсь на ноги и выхожу в комнату. Практически бегом иду в отсек к родителям. Но подойдя к двери, останавливаюсь и, переведя дыхание, толкаю дверь.

Следующие пять минут я рассказываю обо всем родителям и братьям. Они согласно кивают, а потом мама замечает, что скоро будет сигнал отбоя, так что мне следует поторопиться с душем. Я не спорю. Быстрыми движениями достаю из шкафа все, что мне нужно, я иду в ванную.

Подставляя лицо под струи воды, я размышляю над тем, что все, чего я так страстно желал с пяти лет, начинает сбываться. Китнисс фактически является моей невестой. На этот раз – по своей воле. Так же мы с ней с этого дня живем в одном отсеке. Я медленно провожу рукой по волосам, стараясь понять, почему же мне так подфартило. Как известно, за белой полосой всегда следует черная. Но сейчас я просто не в состоянии об этом думать.

Вылезаю из-под душа, наспех натягиваю на себя чистую одежду, толкаю дверь. В мои планы входит забраться под одеяло еще до того, как свет погаснет. Едва моя голова касается подушки, верхний свет выключается, и начинает работать ночник над дверью. И только засыпая, я вспоминаю те странные стихи и пожилую библиотекаршу…


Глава 25

Китнисс стоит на коленях, смотря прямо перед собой. Китнисс пропускает сквозь пальцы серый пепел, шумно вдыхая поднявшуюся гарь носом. Мы с планолета внимательно следим за каждым ее жестом. Мы в Двенадцатом. Китнисс настояла на приезде. Она сказала, что хочет своими глазами увидеть то, что осталось от ее дома. Мы хотели спуститься сразу все вместе, но Хеймитч неожиданно возразил:

- Ей нужно побыть одной, - сказал он, указав на Китнисс, стоящую в нескольких метрах от нас. - Потом спуститесь.

Никто не возражал. И вот уже пятнадцать минут мы смотрим на неподвижную девушку.

- Китнисс, ты в порядке? – негромко интересуется Хеймитч, подвинувшись поближе к микрофону. Ответа нет.

- Китнисс, нам спуститься? – предпринимает новую попытку уже Гейл. Девушка молчит.

- Дай я, - Финник поднимается со своего места и идет к креслу Хеймитча. Ментор удивленно поднимает брови:

- Ты думаешь, что тебе она ответит? – с долей сарказма спрашивает он.

- Уверен, - спокойно отвечает Финник и негромко произносит в микрофон: - Кит, ты жива?

К нашему большому удивлению, ответ следует незамедлительно:

- Намного живее, чем ты думаешь.

Хеймитч с любопытством смотрит на Финника, а тот лишь пожимает плечами:

- Условный рефлекс. Именно этот вопрос я задавал ей там, - его голос срывается. Ему больно вспоминать о Казематах. – И она отвечала точно так же. Я был уверен в том, что она ответит.

Китнисс внизу приходит в движение. Она поднимается на ноги, вытирает перепачканные руки о свой костюм Сойки-пересмешницы и машет нам руками, призывая спуститься к ней. Через пару минут мы уже стоим бок о бок с символом восстания. Крессида просит Китнисс встать на то же самое место, где она только что была. На вопрос, что ей делать, женщина отвечает коротко:

- Просто покажи мне, что ты чувствуешь.

Китнисс кивает и покорно идет обратно к руинам. Мне хочется спросить, как она, но девушка уже среди останков своего дома. Она бледная, едва заметно дрожит. Точно такая же, каким был я, когда стоял среди того, что раньше было моим Дистриктом. Поллукс с Кастором наводят камеры на девушку, но она, кажется, этого не замечает. Она смотрит по сторонам, потом приседает на корточки, берет в руки горсть пепла и смотрит наверх. Никаких слов. Одни эмоции.

Потом мы покорно идем за Крессидой по улицам Шлака. Точнее, по тому, что от него осталось. Как и в прошлый раз, дорога усеяна останками людей. Китнисс, равно как и Гейл, бледнеет еще сильнее, стараясь смотреть куда-то в сторону, лишь бы не видеть всего этого. Она держится от меня в стороне. Я прекрасно знаю, что если я обниму ее сейчас, она покажется слабой. А Китнисс этого не хочет. Она сильная. Точнее, старается казаться такой .

Когда мы добираемся до дома Гейла, его тоже заставляют побродить среди развалин. Только вот в отличие от Китнисс парня засыпают тонной различных вопросов. Обо всем. О Шлаке, о школе, о семье и работе. Крессида просит его еще раз рассказать о той бомбежке. Китнисс чуть наклоняется вперед, вслушиваясь в каждое слово друга. Он замечает ее взгляд, и, заканчивая рассказ, смотрит прямо на нее.

Затем мы тащимся в город. У развалин пекарни Китнисс инстинктивно поворачивает голову в сторону моего дома и чуть замедляет шаг. Но затем трясет головой и снова идет дальше. Мы ничего не снимали здесь лишь потому, что делали это раньше, еще когда Китнисс и Финник были в Тренировочном центре. В самом начале тренировок.

Когда мы подходим к искореженному куску металла, который раньше был висельницей, Крессида интересуется, пытали ли нас когда-нибудь. Вопрос крайне неуместен для Китнисс и Финника. Парень лишь хмыкает и негромко говорит девушке:

- У меня в ушах до сих пор свист стоит, когда я вспоминаю об этом.

Она печально улыбается в ответ и тихо бросает:

- А я до сих пор помню кожаные колечки плети на белом кафеле. И свою кровь там же.

Финник обнимает ее за плечи, а Китнисс закрывает глаза. Есть что-то такое, что могут понять только они. В том числе и эти воспоминания. Гейл ревниво смотрит на эту парочку, а я лишь с удивлением отмечаю про себя, что я абсолютно спокоен. Наверное, потому что я знаю, что Финник и Китнисс просто друзья. У него есть Энни, а у нее… я.

Плутарх предлагает Гейлу показать путь, который проделали часть жителей в ночь бомбежки. Он снова звезда экрана, поэтому покорно идет впереди. Я стараюсь держаться где-то в середине, но замечаю, что Китнисс плетется в хвосте, поэтому замедляю шаг.

- Как ты? – заботливо спрашиваю я, приобнимая ее за талию.

К моему удивлению, она не убирает моей руки.

- Наверное, так же как и ты, когда приехал сюда в первый раз, - отвечает она монотонно.

Я молчу. Китнисс убирает выбившуюся прядь волос за ухо, спокойно смотря куда-то впереди себя. Мы уже добрались до Луговины и теперь перебираемся через забор. Девушка мрачнеет не то от того, что тут и там разлагающиеся останки, не то от того, что по ее лесу гуляет столько противных ей людей.

К тому моменту, что мы добираемся до озера, Гейл едва может связать два слова. Несмотря на сентябрь, погода еще жаркая, мы все обливаемся потом, особенно Кастор с Поллуксом в своих панцирях, поэтому Плутарх объявляет перерыв. Я старательно пытаюсь вспомнить, почему же он захотел спуститься с нами, а не остаться на планолете. Пока я размышляю, Китнисс стаскивает ботинки и носки и босиком бродит по песчаному берегу озера. Финник вскоре присоединяется к ней, и они негромко о чем-то разговаривают. Потом Крессида зовет обоих обедать. Взяв свои бутерброды, Китнисс, к моему удивлению, садиться не рядом с Финником, не рядом со мной, и даже не рядом с Гейлом, а устраивается возле Поллукса. Кажется, ей хочется помолчать. Я опускаюсь на землю недалеко от нее, чтобы иметь возможность слышать, что она рассказывает ему. Как это ни странно, никто не разговаривает.

Заметив что-то в ветвях, девушка толкает безгласого локтем, показывая куда-то. Я присматриваюсь и замечаю черно-белые крылья маленькой птички с хохолком. Поллукс указывает на брошку Китнисс. Та кивает. Это сойка-пересмешница. Она что-то негромко говорит ему, а тот воодушевленно кивает. Прожевав остатки своего бутерброда, девушка прочищает горло и негромко свистит четыре нотки. Мелодия Руты. Все головы тут же поворачиваются в сторону девушки. Китнисс, кажется, этого не замечает или не желает замечать. Она смотрит, как лицо Поллукса заливается восторгом, когда птички повторяют мелодию. Он сам что-то насвистывает, к моему большому удивлению. Сойки тут же повторяют. Телевизионщик радостно улыбается, снова и снова повторяя мелодию. Наверное, это его первый разговор за столько лет молчания. Музыка привлекает птиц. Новые и новые сойки садятся на дерево, под которым сидят Китнисс и Поллукс. Парень пихает девушку в плечо, а потом что-то выводит веточкой на земле. Мне не видно, что, но девушка минуту колеблется, а потом согласно кивает и поднимается на ноги.

- Хочешь услышать, как они поют песню? – спрашивает она у него. Девушка смотрит на птиц и негромко начинает:

В полночь, в полночь приходи
К дубу у реки,
Где вздернули парня, убившего троих.
Странные вещи случаются порой,
Не грусти, мы в полночь встретимся с тобой?

Я мечтательно закрываю глаза. Голос у Китнисс не сильно изменился с тех пор, когда я впервые услышал его. А ведь прошло двенадцать лет…

В полночь, в полночь приходи
К дубу у реки,
Где мертвец своей милой кричал: «Беги!»
Странные вещи случаются порой,
Не грусти, мы в полночь встретимся с тобой?

Птицы внимательно слушают. Во всем лесу стоит тишина, когда она поет. А Китнисс не верит мне, когда я говорю ей об этом.

В полночь, в полночь приходи
К дубу у реки,
Видишь, как свободу получают бедняки?
Странные вещи случаются порой,
Не грусти, мы в полночь встретимся с тобой?

Я открываю глаза и смотрю на нее. Она едва заметно дрожит, кажется, что с этой песней связано много воспоминаний. Должно быть, она думает об отце, который пел для нее эту песню.

В полночь, в полночь приходи
К дубу у реки,
И надень на шею ожерелье из пеньки.
Странные вещи случаются порой,
Не грусти, мы в полночь встретимся с тобой?

Кажется, птицы ждут продолжения, но Китнисс молчит. Я все еще не могу отвести от нее взгляда. Она, кажется, замечает, что я смотрю на нее, и чуть поворачивает голову, чтобы лучше видеть меня. А затем, будто что-то замечая, она резко оборачивается и видит в руке Кастора включенную камеру. Я недовольно морщусь. Она пела не для камер. Для Поллукса. И для себя. Все смотрят только на нее. Поллукс плачет, сидя рядом с ней. Кажется, эта песня заставила его о чем-то вспомнить. Девушка тяжело вздыхает и прислоняется к стволу. И тут начинают петь сойки. Очень красиво. Но я смотрю только на девушку. Понимая, что ее снимают, она не шевелиться, пока не слышит заветное: «Снято!»

Я поднимаюсь, чтобы подойти к ней, но меня опережает Плутарх.

- Господи, где ты этого понабралась? Нарочно такого мы бы точно не придумали! – он звонко чмокает ее в макушку. – Ты просто золото!

- Я пела не для камер! – раздраженно отмахивается девушка, убирая его руки.

- В таком случае нам повезло, что они были включены.

Китнисс бросает на него мимолетный взгляд и идет ко мне. Мы снова садимся на землю, она позволяет обнять себя и кладет голову мне на плечо, предварительно предупредив Плутарха, что она его застрелит, если он будет снимать нас сейчас. Кажется, она хочет о чем-то рассказать. Но девушка молчит.

- О чем ты думала, когда пела? – спрашиваю я, прерывая молчание.

- Об отце. Точнее, о нашей с ним последней встрече, - Китнисс замолкает, понимая, что сказала лишнего.

- Встрече? – я удивленно поднимаю брови.

- Ну, как бы тебе это объяснить… - она нервно теребит край косички. – Когда меня ранили на арене, и я потеряла сознание, он мне… приснился что ли? Понимаешь?

Она поднимает на меня глаза, а я лишь удивленно хмыкаю.

- И что он сказал тебе?

- Спел «Дерево висельника» и посоветовал разобраться в себе, - коротко отвечает она, смотря куда-то мимо меня.

- «Дерево висельника»? – я задумчиво хмурю лоб. – Эта та песня, которую пела ты только что?

- Да. И моя мама будет далеко не в восторге, когда увидит, что я вновь ее пела.

- Почему?

- Ну, она запретила ее петь десять лет назад. Наверное, подумала, что семилетней девочке рано думать о смерти. Особенно, если она плетет ожерелье из пеньки, как в последнем куплете.

- Не думаю, что тогда ты понимала смысл, - я пожимаю плечами.

- Правильно думаешь. Я не размышляла над смыслом. Просто мелодия красивая. Я тогда все что угодно повторяла, лишь бы это пелось.

- Спой что-нибудь еще, - неожиданно для себя прошу я.

- Прости, но нет, - она отрицательно мотает головой. – Не хочу. Я не стала бы петь и сейчас, по Поллуксу я отказать не смогла.

- Эй, молодежь, поднимайтесь! Ай да назад! – кричит Плутарх.

Китнисс, неожиданно для всех просит заглянуть в Деревню Победителей. Она хочет что-то взять из дома. Главный распорядитель кивает. Мы идем обратно. Возле одного большого валуна, Китнисс с Гейлом синхронно поворачивают головы. Когда Крессида спрашивает, что там, они, глядя друг другу в глаза, отвечают, что раньше встречались там перед охотой. Когда женщина говорит, что хочет посмотреть, они, перебивая друг друга, начинают уверять, что там нет ничего особенного.

Ничего особенного, усмехаюсь я, просто там ты была по-настоящему счастлива.

Крессида просит их сесть в укромное местечко, между выступами скал. Они там умещаются, лишь прижавшись плечом к плечу. Женщина заводит разговор об охоте. Она расспрашивает, как они познакомились и первый раз попали в лес, интересуется различными историями. Они отвечают сначала с неохотой, но потом оттаивают и даже смеются, вспоминая свои приключения.

Уже темнеет, когда мы переступаем через оградку Деревни Победителей. Хеймитч в наушнике просит нас поторопиться. Я, Китнисс и Финник практически бегом припускаемся к ее дому. Остальные остаются ждать нас у окраины. Оказавшись в своем доме, Китнисс вытаскивает что-то из ящика на кухне. Она просит нас помочь уложить баночки с различными настойками в коробочку, чтобы ничего не разбилось. Сама же собирает в пучки высушенные травы. Потом она быстро поднимается по лестнице. Мы слышим, как она копошится у себя в комнате. Через пару минут она быстро сбегает вниз, уже с сумкой на перевес.

- Взяла кое-какие вещи, сделанные Цинной, - коротко отвечает она, открывая дверь гостиной. Опустившись на колени перед книжным шкафом, она быстро вытаскивает с нижней полки увесистый альбом. Прижав его к груди, она говорит, что мы можем идти обратно. Но едва мы переступаем порог гостиной, как слышим протяжное шипение. Резко разворачиваясь, я замечаю бурую шерсть.

- Лютик, - выдыхает Китнисс.

- Лютик? – удивленно переспрашивает Финник, поудобнее перехватывая коробку с баночками.

- Кот моей сестры, - отвечает девушка. И, присев, негромко зовет его по имени. Кот шипит. – Хочешь к Прим?

При слове «Прим» Лютик поднимает уши. Кажется, имя девочки для него что-то значит.

- Иди сюда, я отнесу тебя к Прим, - Китнисс протягивает руки коту. На мое удивление, тот позволяет себя взять.

Поглаживая его за ушами, Китнисс направляется к выходу.

- Эм, Китнисс, - окликает ее Финник. Она оборачивается. – Я думаю, в Тринадцатом будут против Лютика.

- Ты предлагаешь оставить его здесь? – удивленно спрашивает она.

- Нет. Я предлагаю засунуть его в сумку. Шуму, конечно, будет много, но так-то все нормально.

Китнисс улыбается, расстегивает сумку и, выудив оттуда толстовку, запихивает кота во внутрь.

- Всегда знала, что ты создан для того, чтобы нарушать правила. Пошли.

Я усмехаюсь, увидев брыкающуюся сумку девушки. Такая же реакция и у Гейла, когда он выходит нам на встречу.

- Так вот за чем тебе требовалось вернуться, - улыбается он.

- Будто был хоть один шанс встретить его! – закатывает глаза Китнисс. – Я была уверена, что он погиб вместе с половиной Дистрикта. Ан нет, даже не похудел!

- Китнисс, я не думаю… - негромко возражает Плутарх.

- Боже, не переживай. Договоримся, - усмехается девушка.

Через пятнадцать минут мы уже летим обратно. Мы не знаем, чем заняться, когда Финник неожиданно для всех достает из кармана колоду карт.

- Я так понимаю, азартные игры в Тринадцатом тоже запрещаются?

- Господи, да какая разница? – Китнисс в предвкушении потирает руки. – Мы пока еще в Двенадцатом. Кстати, кто-нибудь видит здесь стол?

Стол мы выклянчиваем у Плутарха и, под его неодобрительный взгляд, Финник тасует карты. Сначала мы играем вчетвером: я, Китнисс, Финник и Гейл. Потом к нам присоединяются еще и Крессида с Поллуксом и Кастором, а под конец и Плутарх, засунув свои принципы куда подальше, включается в игру. Хеймитч сдается на наши уговоры лишь в конце пути, так что успевает лишь сыграть пару партий. Китнисс, как оказалось, хороша не только в шахматах, но и в картах, поэтому победа в большинстве партий принадлежит ей. Там, где удалось выиграть мне или Финнику, мы, по обоюдному согласию, решили, что она просто отвлекалась на шумящего Лютика у себя в сумке.

Когда мы приземляемся, Финник быстрым движением собирает карты и прячет колоду в карман. Мы сбегаем по лестнице. Сейчас около шести, а значит нас всех ждет анализ дня. Китнисс сегодня с утра выписали из больницы, а вчера я перенес свои вещи в новый отсек. Она говорит мне, что хочет зайти к матери и сестре, чтобы отдать Лютика и поговорить. Она просит не ждать ее. Китнисс идет следом за Гейлом и Финником в одну сторону, а мы с Хеймитчем сворачиваем в другую.

- Ты как? – неожиданно для меня спрашивает он.

- Все прекрасно, - удивленно отвечаю я, смотря на него. – К чему этот вопрос?

- Да так, - неоднозначно отвечает он. – Честно говоря, меня больше волнует Китнисс.

Я понимаю, о чем он. Хотя всю дорогу девушка радостно болтала и играла в карты, каждый раз, когда я ловил ее взгляд, я видел в глазах отчаяние.

- Девочка научилась играть, врать и притворяться. Пожалуй, не идеально, раз не умеет контролировать свои глаза.

Я хмыкаю. Спасибо и на том. Так вообще не поймешь, что с ней твориться. Она же у нас девочка взрослая, все проблемы в себе держит до последнего. Наверное, если бы у нее не умер отец, такого бы не произошло. Ну, или хотя бы если ей не пришлось бы стать взрослой в одиннадцать.

- Ладно, пока, - надо же, а я даже не заметил, как мы пришли к моему отсеку. – Я загляну к вам вечером.

Вечером к нам заглянут все, хочется сказать мне, но я молчу. Прекрасно понимаю, что сегодня нас навестят все, да и не по одному разу. Взрослым почему-то слишком сложно свыкнуться с мыслью, что мы – взрослые люди и сами в состоянии решать, чего и когда мы хотим. Я киваю, и Хеймитч уходит. Я толкаю дверь в свой новый отсек и шагаю через порог. Замираю посередине комнаты, силясь поверить в то, что мне это не сниться. Действительно, скоро сюда придет девушка, которую я люблю. И следующие недели мы с ней проведем в одном отсеке.

Я падаю на кровать, широко раскинув руки и ноги. Эта здоровенная постель даже больше той, что стоит у моих родителей. Я мечтательно смотрю в потолок, отмечая, что меня совершенно не волнует то, что происходит за пределами Тринадцатого. Последние недели я проводил дни в госпитале, не думая ни о чем, кроме Китнисс. Наверное, когда вокруг тебя бушует гражданская война, это не правильно, но я ничего не могу с собой поделать.

- Эй, подвинься, я тоже хочу поваляться! – я вздрагиваю от голоса Китнисс. Чуть приподнимаю голову, удивленно смотря на нее.

- Я не слышал, как ты вошла.

- Да, я заметила. Двигайся!

Китнисс стаскивает кроссовки и с ногами забирается на кровать. Она хватает одну из подушек и обнимает ее, положив подбородок на край.

- Чур, я сплю у стенки! – заявляет она, осмотрев кровать.

- Хорошо, - киваю я. Мне все равно, где спать. Если она хочет спать на том краю кровати, который примыкает к стене, нет никаких проблем. – Ты как-то быстро, - замечаю я. Я думал, она пробудет у своей семьи больше.

- Я отдала им Лютика и все. Зачем рассказывать о том, что они видели собственными глазами? – замечает она, закрывая глаза.

- Тебе плохо, - не вопрос. Я знаю это.

- Можно и так сказать, - отвечает она, кладя голову мне на колени. Ее ноги свешиваются с края кровати.

- Почему ты все держишь в себе? – спрашиваю я, перебирая ее волосы.

- Лишние эмоции - лишние проблемы, - усмехается она, вертя в руках жемчужину, который я подарил ей.

- Откуда она у тебя? – вдруг спрашиваю я, прекратив свое занятие, потому что до меня доходит суть моих мыслей.

- Ты же сам мне ее подарил, - как ни в чем не бывало отвечает она.

- Нет, почему она сейчас у тебя? Я был уверен, что она осталась в Капитолии.

- Нет, Деметрий прислал мне его в первый день на арене.

- Не заметил, - признаюсь я, вспоминая, что в тот день уснул очень рано.

- Кстати, что это за толстенный альбом, который ты взяла? – интересуюсь я.

- Семейный. С фотографиями. Мама делала фотографии еще в юности.

- Откуда у нее фотоаппарат? – удивленно спрашиваю я.

- Ну, она же не в Шлаке родилась. Ей родители подарили, когда шестнадцать исполнилось. А после пятидесятых Игр, родители Мейсили Доннер отдали маме несколько коробок с различными веществами для проявления фотографий. Мейсили тоже этим увлекалась, - отвечает она. – Мама так говорила.

- Можно посмотреть? – спрашиваю я. Она кивает и лезет в сумку за фотоальбомом.

Оставшееся время до ужина я внимательно разглядываю фотографии миссис Эвердин, отличавшиеся необычностью. Конечно же, в большинстве случаев это фотографии мистера Эвердина. Так же здесь есть маленькие Китнисс и Прим. Помимо них я с удивлением рассматриваю фотографии своих родителей, замечая, что на одной из работ, явно сделанных кем-то из подруг миссис Эвердин, отец светится от счастья, фотографируясь рядом с мамой Китнисс. Также мы перелистываем страницы с портретами незнакомых нам людей. В который раз удивляемся молодому Хеймитчу. А затем Китнисс замечает, что нам пора идти ужинать.

Получив свою порцию еды, мы замечаем Финника, который поднимается нам на встречу.

- Мы заняли там стол, пойдем, - объясняет он, забирая у Китнисс поднос. Мы ловко лавируем среди едящих, стараясь не замечать, как на нас смотрят люди.

Финник опускает поднос Китнисс рядом со своим. Я занимаю место напротив. Кроме нас троих за столом сидят Энни, Джоанна и Гейл. Поедая тушеную капусту с мясом, Хеймитч, присоединившийся к нам, спрашивает, как идет подготовка к свадьбе, назначенной через три недели. Китнисс тут же отвечает, что сейчас Плутарх пытается согласовать с Койн список гостей. Также она добавляет, что попросила Фульвию повесить объявление для тех, кто хочет помочь с организацией.

- Я смотрела списки. Там уже сейчас такое количество людей, что мы сможем устроить свадьбу не через три недели, а через три дня! – смеется она. – Только нужно будет обсудить с Порцией все по поводу костюмов. Подойди к ней, Финник.

Я прикрываю рот рукой, чтобы Китнисс не видела, как я улыбаюсь.

- Слушай, хватит, а? – она пихает меня локтем. – Я просто хочу помочь.

- Чтобы мы без нее делали? – на полном серьезе спрашивает Энни. Китнисс улыбается ей.

- Ребята, можно вас? – Боггс подходит к нашему столу. – Пит, Китнисс, Гейл, Финник, Джоанна, Гейл и Хеймитч, идемте за мной.

Мы быстро относим свои подносы и торопливо идем за Боггсом через коридоры. Он приводит нас в Штаб. Китнисс и Финник, оказавшиеся здесь впервые, удивленно осматриваются. Девушка занимает стул рядом с Гейлом, и он начинает ей что-то рассказывать. Финник же садиться с другой стороны от Китнисс. Я сжимаю и разжимаю кулаки, тихонько наблюдая за девушкой и ее другом. Мне не нравится это, но ничего поделать со своей ревностью я не могу. Радует то, что Плутарх уже включил телевизор, и теперь внимание Сойки переключилось на экран.

Сейчас мы смотрим обычный вечерний выпуск новостей. Бац, и на экране красуется Китнисс, смотрящая в небо. Все кричат и смеются. У Бити снова получилось! Он говорил, что после того, как повстанцам удалось забрать Китнисс с Финником с арены, Капитолийцы усилили свою защиту телевидения. На экране возникают ведущие. Испуганные. Они только пытаются продолжить, как на экране Гейл рассказывает о бомбежке. Битва за эфир. Только вот Бити хорошо подготовлен. У него наверняка целый арсенал коротких роликов. Капитолийцы же застигнуты врасплох. Выпуск новостей идет совсем не по плану.

Мы смотрим, как Китнисс поет песню для Поллукса, как я ободряюще сжимаю ее руку, как девушка гуляет по песку босиком, а потом над чем-то звонко смеется. А потом вдруг на экране возникает какая-то странная картинка. Финник как завороженный смотрит на нее. Китнисс испуганно вскрикивает, настойчиво трясет друга за плечо, а потом все исчезает. Финник поворачивается к подруге, девушка вскрикивает, вскакивает со стула, уронив его на пол. Она едва начинает бежать в сторону выхода, как пальцы Финника обхватывают ее шею.


Глава 26

Я крепко прижимаю Китнисс к себе. Она полулежит, облокотившись на меня. Девушка укрыта двумя одеялами, но все равно дрожит. Мне жарко, но я не могу отпустить ее от себя дальше, чем на полметра. Она, кажется, не возражает. Ей только что сняли воротник, и полчаса назад отпустили из огромной тикающей комнаты, где ей постоянно говорили не двигаться, но девушка не могла унять дрожь. Опасения врачей не подтвердились. У нее не повреждено ровным счетом ничего. Хрипота и синяки не в счет. Чтобы скрыть это, девушка повязала на шею ярко-зеленый шарф, любезно предложенный ей Порцией.

Она хрипло благодарит Боггса, когда тот приходит к нам. Ведь именно он вырубил Финника, пока тот не успел изувечить ее. И спрашивает, как ее друг. Солдат говорит, что ему вкололи успокоительное. И сейчас он спит. Так же, Боггс интересуется, что произошло. Девушка говорит, что хочет дождаться всех, чтобы не объяснять все по десять раз. Прим, которая прибежала, как только узнала, что произошло, методично массирует пальцы рук Китнисс, крепко сжатые в кулак. Ее матери, которая ассистировала в сложной операции, еще не успели сообщить.

Плутарх, Бити и Хеймитч ждут в коридоре. Плутарх просит врачей оставить нас наедине, а заодно и пытается выпроводить Прим, но сестра Сойки резко говорит:

- Нет. Если выгоните, я пойду к маме и все ей расскажу. Она вряд ли будет в восторге, когда узнает, что вы так плохо заботитесь о Китнисс!

Плутарх недовольно хмурится. Ему никогда не угрожала тринадцатилетняя девочка.

- На твоем месте, я бы не рисковала, - замечает Китнисс непривычно хриплым голосом.

Ее сестра остается.

- Что ж, Китнисс, мы тебя слушаем, - Бити ласково поглаживает ее руку.

- Что ж, - она закрывает глаза, - это достаточно сложно объяснить. Когда мы были там, в Капитолии, какое-то время к нам с ним применяли такой способ пыток, как охмор. Знаете, что это?

Я отрицательно качаю головой. Взрослые недовольно хмурятся.

- Это что-то по типу формирования условного рефлекса страха, при котором используют яд ос-убийц. Он вызывает те самые помутнения рассудка. Ну, ты знаешь не по наслышке. Помнишь? – спрашивает она у меня, уперев затылок в мою грудь и смотря вверх.

Я киваю. Такое не забыть. Кошмары, беспрерывные кошмары, во время которых я постоянно терял ее. Паника. Галлюцинации. Совершенно не возможно разобрать, где правда, а где вымысел.

- Уверена, что ты помнишь, что испытывал тогда. В такой момент можно подменить воспоминании. То есть тебя заставляют вспомнить о чем-то. В данном случае, я смотрела на огромный экран. Так или иначе, я вспоминала о чем-то. И в этот момент мне вводили яд, чтобы вызвать сомнения или страх. Это достаточно сложно и долго, чтобы полностью изменить отношение к кому-то. Вводят яд в маленьких дозах, чтобы человек не отключился, а просто испугался. Мозг же у нас умный, он сам всю работу выполнит, все свяжет и запомнит.

Китнисс замолкает, видимо, вспоминая о чем-то.

- Мне повезло больше, чем ему. У меня слишком испортили нервную систему, так что я не пугалась, а отключалась от несколько миллиграмм. Финник же был не в таком потрепанном состоянии. Тем не менее, эксперимент тоже не удался. Он не стал ненавидеть меня постоянно. Но иногда, когда он видит, что-то по типу тех картинок, на экране или слышит что-нибудь, его переклинивает. Я уверена, что очнется он уже нормальным. И с огромным чувством вины вдобавок.

- Часто такое бывает? – спрашивает Прим.

- Нет, достаточно редко, - Китнисс отрицательно качает головой. Она вновь закрывает глаза, будто раздумывая над чем-то. Я кладу подбородок на ее макушку.

- Ты чего? – спрашивает у сестры Прим.

- Думаю, - коротко отвечает она, улыбаясь сестре. – Слушай, Бити, а у тебя сохранилась запись этого эфира? – вдруг спрашивает она у техника.

- Да, есть на одном из системных дисков. Нужно только поискать. Зачем это тебе?

- Хочу посмотреть еще раз.

- Я могу попытаться раскодировать изображение, - предлагает он ей.

- Я буду тебе благодарна, - Китнисс выдает жалкую тень улыбки. Сейчас улыбаться ей явно не хочется.

Мы молчим. Я закрываю глаза и сглатываю, стараясь не думать о том, каким я был наивным часа три назад. Думал, что она в безопасности. Как бы не так. Сноу ее из-под земли достанет. В прямом смысле этого слова. Китнисс ерзает в моих руках, крепче прижимаясь ко мне. Я по-прежнему не отпускаю ее.

- Но ведь надо что-то делать! – тихо говорит Прим, сжимая пальцы сестры.

- Мы слишком мало знаем об этом, - негромко замечает Бити. – Капитолий тщательно скрывает этот метод. Подробности нам с тобой смогут рассказать разве что сами врачи. Ну, а то, к каким последствиям приводит сей метод, мы уже видели.

- Если же тебя интересуют подробности проведения – вот у тебя сидит живой свидетель, - добавляет Плутарх.

Китнисс смеряет его злобным взглядом.

- Ха – ха, - грубо бросает она. – Я бы на тебя после всего этого посмотрела.

Я заметил уже давно, что когда она вспоминает обо всем этом, она начинает едва заметно дрожать и обхватывает себя руками. Будто бы желая защититься. Китнисс упирается макушкой мне в грудь. Я чуть наклоняюсь, прижимаясь щекой к ее виску, чувствуя, как под одеялами она свободной рукой прикасается к моей ладони. Я чуть сжимаю ее пальцы.

Ты не одна. Не бойся. Я с тобой. Все три фразы так и не срываются с моих губ. Хватит и того, что она позволяет себе казаться слабой рядом с Боггсом и Плутархом, крепко прижимаясь ко мне. Пожалуй, эти слова она мне не проситит.

- Но вы же все-таки попытаетесь? – настаивает Прим.

- Конечно. Это не может продолжаться дальше. Рано или поздно он сумеет навредить Китнисс, - Хеймитч обеспокоено смотрит на свою подопечную. Она смотрит мимо него.

- С ним точно все в порядке? – спрашивает она у Боггса, будто не услышав последнюю фразу ментора.

- Да. Все в порядке. Не переживай, Китнисс, - как ни в чем не бывало кивает военный. Кажется, он ее понимает.

- Китнисс, он ведь мог убить тебя! – а вот Плутарх ее как раз не понимает.

- Он не виноват, - огрызается девушка, отрицательно качая головой. Прядь ее волос неприятно бьет меня по лицу. Китнисс виновато улыбается. – Прости.

Я улыбаюсь ей в ответ и качаю головой. Мол, я не сержусь. Я просто не могу на нее сейчас сердиться.

- И вообще, уже поздно. Я устала и хочу спать. Я не собираюсь снова разговаривать на эту тему, - Китнисс отбрасывает одеяла и спрыгивает на пол. Я спускаю ноги, собираясь последовать за ней.

Прим тут же прижимается к сестре. Сойка обнимает девочку за плечи.

- Я свободна? Допрос закончен?

- Иди, отдыхай, - кивает ей Боггс. Китнисс печально улыбается ему, протягивая мне свободную руку. Я с удовольствием сплетаю ее пальцы со своими.

Едва я только открываю перед сестрами дверь, Плутарх нарушает тишину очередным вопросом:

- Китнисс, нам тут удалось добыть план Капитолийских Каземат. Ты нам не поможешь понять, что где?

Девушка, едва только поднявшая ногу, чтобы переступить порог, так и замирает, смертельно бледнея.

- Да, конечно. Давай завтра, а?

Он кивает, но она этого не видит. Быстрым шагом переступая через порог, девушка упорно тащит за собой меня и сестру. Замерев у отсека мамы и сестры, Китнисс обнимает Прим, а та, в свою очередь, быстро ныряет в дверной проем.

- Я скажу маме, что с тобой все в порядке. Хорошо?

- Конечно, утенок, - Сойка слабо улыбается сестре.

Девочка кивает и закрывает за собой дверь. Китнисс делает резкий разворот на пятках и утыкается лбом мне в грудь. Я от неожиданности замираю на несколько мгновений, а потом обнимаю ее руками.

- Эй, ты там плачешь, что - ли? – спрашиваю я, замечая, что она чуть трясет плечами.

- Пока нет, но я определенно близка к этому, - тихо отвечает она, прижимаясь ко мне, пока мы бредем по направлению к нашему отсеку. – А сейчас я похожа на дуру из дешевой мелодрамы.

- Во-первых: почемуты так считаешь? Во-вторых, на дуру ты точно не похожа.

- За второе спасибо, - грустно улыбается она. – А почему… Наверное, потому, что я сильно изменилась. Я слабая.

Я едва заметно улыбаюсь, открывая перед ней дверь в комнату.

- Мне нравится, когда ты такая, - напрямик заявляю я. Мне хочется, чтобы она знала правду.

Китнисс смотрит на меня, не зная, что сказать. Она не удивлена.

- Пит, послушай, - она ласково берет мои руки в свои. – Я могла бы быть такой, какой я тебе нравлюсь, если бы мы с тобой сейчас не находились бы в деспотичном мире, где вокруг нас бушует война. А я, уж прости, - горько усмехается она, - символ одной из сторон. Разве таким должен быть символ?

Я отрицательно качаю головой. Я не хочу врать Китнисс.

- Вот видишь. Ты сам знаешь правду. Но хотеть нормальности – естественно.

И тут я начинаю громко смеяться. Она скрещивает руки на груди, непонимающе смотря на меня. Мол, она мне тут душу изливает, а я смеюсь.

- Китнисс, послушай, если бы я хотел нормальности, я бы выбрал ту же самую Делли Картрайт. Но мне нужна ты, ты и только ты. С твоими странными замашками, бешенным характером, упреками и обидами. Ты не подарок, не спорю, но мне нравишься ты такой, какая ты есть на самом деле. Пусть, ты упрямая, гордая, подозрительная и порой невыносимая. Нормальность – это скучно и точно не для меня.

Китнисс улыбается и обнимает меня.

- Хотя, я бы не отказался, если бы ты была немного поспокойнее и перестала бы все скрывать от меня.

- Что я скрываю от тебя?

- Ну, например, за те четыре недели, что ты здесь, ты ни разу ни словом не обмолвилась по поводу охмора.

- Боже, только не начинай! – трагически закатывает глаза девушка и целенаправленно идет к комоду. – Есть вещи, которые я не собираюсь обсуждать ни с кем, кроме Финника, потому что это имеет к нему прямое отношение. И не надо со мной спорить. Будто ты от меня никогда ничего не скрывал! Все, я в душ!

Китнисс хлопает дверью ванной, а я сажусь на кровать, размышляя над ее последними словами. Если подумать, то я действительно что-то ей недоговаривал. Например, одиннадцать лет молчал о том, что люблю ее. Еще кое-что по мелочи, в основном, для ее же пользы. Китнисс же предпочитала отмалчиваться гораздо чаще. Может быть, дело действительно меня не касается, но мне хочется знать все, что связанно с ней.

- Эй, ты тут спишь сидя? – улыбаясь, спрашивает Китнисс, вытирая волосы полотенцем одной рукой.

- Пока нет. Хотя очень хочется. День сегодня был сложный.

-Не могу с тобой не согласиться, - кивает Китнисс. – Ты в душ пойдешь?

- Уже, - отвечаю я, вытаскивая из шкафа чистую футболку. – Не ложись без меня, хорошо?

- Хорошо, - кивает девушка, отворачиваясь к зеркалу. Она приподнимает волосы, поворачивая голову, обнажая свои синяки.

Я резко закрываю дверь и прислоняюсь к ней спиной. Порой мне хочется изобрести машину времени, чтобы вернуться назад и защитить Китнисс оттого, что будет позже. Ну, или хотя бы заставить ее послушать меня хоть чуть-чуть.

Я подставляю лицо струям воды, по прежнему думая о девушке, что сейчас сидит в соседней комнате. Убираю волосы назад, на ощупь закрываю кран и быстро, не до конца обтираясь полотенцем. Китнисс сидит на кровати, скрестив ноги, и никак не реагирует, когда я открываю дверь.

- О чем ты задумалась? – спрашиваю я, опускаясь на кровать рядом с ней.

- Да так, не важно, - отмахивается она.

- Снова не важно? – это уже начинает меня порядком раздражать.

- Не злись. Злость тебе не идет, - коварно улыбается она, откидываясь назад подушки.

- Тебе так сложно сказать, о чем ты думала?

- Что ты любишь во мне? – резко спрашивает она, поворачивая ко мне голову.

- Что? – честно говоря, я слегка опешил от ее решительного и настороженного взгляда. – Мне послышалось? Что я люблю в тебе?

- Да. Я думала об этом. Не переживай, вопрос чисто риторический. Я еще почитаю, пока есть время, - и Китнисс тянется к своей книге, лежащей рядом с ней.

Я растеряно качаю головой, собираясь с мыслями.

- Что я люблю в тебе? – снова переспрашиваю я.

- Я же сказала, что ты можешь не отвечать, - грубо бросает она.

- А я хочу ответить, - спокойно отвечаю я, игнорируя тон. Она просто злиться.

Китнисс вдруг морщится, как от головной боли, закрывает глаза и надавливает на виски. Я тут же забываю все, что хотел сказать ей, подбираясь к ней поближе.

- Что случилось? – заботливо спрашиваю я, чуть трогая ее за плечо.

- Не переживай, со мной такое бывает, - уже спокойным голосом отвечает она, все еще не открывая глаз. – Сейчас пройдет.

- И все же? – настаиваю я.

- Все, отпустило, - она резко открывает глаза. – Просто у меня все начинает мелькать перед глазами. Голова кружится. И всякая фигня иногда мерещится.

- Из-за чего это?

- У меня три сотрясения было. Это побочные эффекты, так сказать. Не переживай, все нормально. Правда.

- Я надеюсь, очень надеюсь, - старательно улыбаюсь я, стаскивая штаны и бросая их на стул, стоящий неподалеку от кровати. Штаны благополучно пролетают мимо места посадки.

- Да, меткости тебе не занимать, - улыбается Китнисс, старательно прикусывая губу, чтобы не рассмеяться.

- Да брось, сама же ты не всегда попадала в цель! – с обидой в голосе бурчу я.

- Конечно. В пять лет, когда отец учил меня стрелять, я часто промахивалась мимо мишени, - серьезно кивает девушка. – Но это было двенадцать лет назад! – с упреком замечает она, снова улыбаясь.

- Все, понял, - я поднимаю руки наверх. – Каюсь, мне стыдно.

Китнисс снова прыскает, ловким движением руки отправляя книгу на стол. Девушка потягивается и бросает взгляд на часы.

- Три! Два! Один! – и свет гаснет. Китнисс кутается в одеяло, отворачивается к стенке и негромко шепчет, - Спокойной ночи!

- И тебе тоже, - невольно улыбаюсь я, поворачиваясь на бок и медленно закрывая глаза. Завтрашний день обещает быть сложным.


Глава 27

Новый день начинается с того, что Китнисс больно пихает меня локтем в живот и сквозь сон просит немедленно выключить будильник. С трудом нашарив его на прикроватной тумбочке, я пытаюсь, не открывая глаз, выключить его. Обозленная Китнисс, которой злополучный будильник мешает спать, советует швырнуть его в стенку. Пожалуй, так бы я и поступил, не находись мы в Тринадцатом, где все чересчур бережливые, поэтому приходится открыть глаза. Наконец, моя миссия завершается успехом, но спать уже не хочется.

Зевая, привычно засовываю руку по локоть в специальный отсек. Внимательно рассматриваю свое расписание. Китнисс, приподнявшись на локтях, задумчиво смотрит на меня, видимо, раздумывая, стоит ли вставать.

- Давай пропустим завтрак! – подбадриваю ее я.

Издав жалобный стон, Китнисс падает обратно на подушки.

- Не хочу! – голосом недовольного ребенка сообщает она. – Можно я сегодня никуда-никуда не пойду, а?

- Нельзя! – строго отвечаю я. - Давай, поднимайся! И вообще, как ты вставала в пять утра на охоту?

- В четыре, - поправляет она, откидывая одеяло в сторону. – И это было другое дело.

Я терпеливо жду, пока она переоденется и получит свое расписание. Критично осматривая фиолетовые чернила, Китнисс замечает:

- Надо же, согласились!

- На что? – я непонимающе морщусь, когда она протягивает мне руку.

- Мы с Гейлом просили, чтобы нам разрешили охотится за счет тренировок. Разумеется, всю добычу мы отдадим на кухню.

- А это не опасно? – с тревогой спрашиваю я.

- Не будь занудой, Пит! Не становись похожим на мою маму, а?!

- Молчу-молчу. Идем?

- Идем, - кивает она.

Мы торопливо двигаемся в сторону столовой. Китнисс постоянно оглядывается, будто ища кого-то глазами. Задавать прямой вопрос я не хочу, потому что, кажется, знаю, кого она ищет. Проходя мимо охранников, Китнисс автоматически отвечает на приветствие. Вооружившись подносами и получив свою порцию непонятной каши, девушка приподнимается на носочках, стараясь разглядеть, где сидят ребята. Судя по ее разочарованному лицу, мы пришли самые первые. Но тут Китнисс кто-то зовет по имени. Она без колебаний идет на голос, пробираясь между сидящими людьми. Мне ничего не остается, как последовать за ней.

- Привет, - удивленно улыбается Китнисс Октавии, Вении и Флавию. – Можно?

- Конечно, садитесь, - Флавий указывает на свободные стулья. Китнисс садится, игнорируя множество глаз, которые смотрят на нее и ее странную компанию.

Обычно многословная команда подготовки на этот раз удивительно молчалива. Китнисс чуть привстает со стула, приветливо маша Джоанне и Гейлу, призывая их сесть сюда. Гейл без колебаний опускает свой поднос рядом с Китнисс. Джоанна же закатывает глаза, но все же следует за парнем. Всегда молчаливый за трапезами Гейл на удивление разговорчив. Но при этом он постоянно смотрит на синяки на шее Сойки.

- Гейл, - негромко бросает девушка примерно через десять минут. – Еще раз посмотришь, я столкну тебя в овраг на охоте, и все спишу на несчастный случай. Понял?

- Ой, боюсь, боюсь! – отзывается Гейл. – Только не будем в семнадцатый раз ругаться за последнюю неделю, ладно?

- Все зависит от тебя, - передергивает плечами Китнисс. – Я готова.

Странно. Не знал, что они ругаются. Мы с Джоанной переглядываемся. Кажется, она тоже не в курсе.

- Что это? – резко спрашивает Китнисс, чуть подавшись вперед. Она осторожно берет за руку Октавию, молчавшую все это время и внимательно рассматривает синяк на запястье. – Октавия? Посмотри на меня, пожалуйста.

Но женщина так и не поднимает головы. Китнисс перегибается через стол, прикасаясь к подбородку, заставляя показать лицо. Девушка резко садится обратно, шокировано рассматривая синяки на самой молодой из всех стилистов.

- Что с тобой, Октавия?

Вся троица молчит. Гейл едва заметно сжимает руку Китнисс чуть выше локтя.

- Видела бы ты, в каком состоянии мы с Плутархом освобождали их из… - но он не успевает договорить.

- Ты знал и не сказал мне? – резко интересуется она. – Почему?

- Меня попросила твоя мама, - виновато отвечает он. – Она сказала мне, что лучше лишний раз тебя не тревожить. Это было около двух недель назад.

- Потрясающе, - злобно бросает она, с шумом бросая приборы в тарелку. – Просто потрясающе. Давай в следующий раз я сама буду решить, чем меня можно тревожить, а чем нет?

- Китнисс! – Гейл тоже начинает закипать. – Меня просила твоя мама!

- Да неужели? – шипит она. – А ничего, что маме плевать на меня последние шесть лет, а? Она предпочитает говорить мне правду в независимости от того, что я после этого почувствую. Так что это чисто твое решение!

Китнисс вскакивает и быстрыми шагами идет относить посуду. Гейл, помедлив пару секунд, решительно следует за ней.

- Весело живем, - протягивает Джоанна, о присутствии которой я успел порядком позабыть. – И как ты ее терпишь, а?

- Не знаю, - я пожимаю плечами. – Терплю как-то.

- У тебя дальше что? – спрашивает Мейсон.

Я всматриваюсь в расписание.

- Тренировка.

- Жаль. У меня история ядерного оружия. Вот на кой нам это нужно, а? Прогуляю!

- Удачи, - равнодушно отзываюсь я.

Через двадцать минут я, переодетый в выданную мне спортивную форму, захожу в зал для тренировок. Честно говоря, все это здорово напоминает мне подготовку к Играм. Передергивая плечами, окликаю немолодого мужчину средних лет, примерно моего роста. Он говорит, что нам нужно дождаться еще двоих. К моему удивлению, вскоре к нам легкой походкой направляется Китнисс, переодетая в майку и шорты.

- Ты ведь должна быть в лесу, разве нет? – удивленно поднимаю брови я.

- Нет. Тренировка у меня после обеда. Сейчас у меня… - она опускает глаза на руку. – Физподготовка. Честно говоря, я особой разницы не вижу, ну, да ладно.

Через пару минут к нам подбегает Мадж, форма которой решительно отличается от одежды ее подруги. Девушки приветливо улыбаются друг другу, а затем внимательно смотрят на мистера Брайна. Тренер успел сообщить свое имя, пока мы ждали Мадж.

- Теперь мы все в сборе. Барышни, - с легким сарказмом обращается он к девушкам, - прошу вас, идемте.

Он по-джентельменски пропускает девочек вперед. Китнисс закатывает глаза, а Мадж без слов идет в указанном направлении. Ее подруге ничего не остается, как последовать за девушкой. Я же покорно тащусь за тренером в самом конце нашей маленькой группы. Попетляв немного мимо тренажоров, мы подходим к большому ограждению. Надо заметить, что все, мимо которых мы проходили, провожали Китнисс взглядом. Ее это заметно взбесило, но она удержалась от замечаний.

- Мечи? Вы предлагаете нам сражаться на мечах? – удивленно и испуганно вскрикивает Мадж.

- А что в этом такого? – не понимает ее Китнисс и, пригнувшись, пролезает под веревочными ограждениями. Она приветливо улыбается молодому человеку, помогающему ей надеть защиту. Мадж качает головой, но лезет за ней.

- А мы с тобой пока посмотрим, как мальчики покажут девочкам класс, - хитро улыбаясь, сообщает мне тренер, упираясь на ограждениями.

Я качаю головой и тоже улыбаюсь. Думаю, все будет с точностью наоборот. Китнисс покажет, как умеет сражаться за свою жизнь трибут. Действительно, едва она подходит к своему сопернику, помощнику тренера, уже вооружившись, то ловко и с улыбкой выхватывает его меч, заводит его руки за спину, указывая краем меча на шею юноши.

- Это еще кто кого учить будет, - хитро улыбается она. – Правило первое. Никогда не верь противнику, каким бы привлекательным он не был. Враг всегда остается врагом.

Юноша возмущенно смотрит на Китнисс, мистер Брайн рядом со мной оглушительно хохочет. Помощник тренера, надеясь на поддержку, поворачивается к начальнику.

- Мистер Брайн, но так же не честно! – возмущенно говорит он. А потом летит на пол, ведь Китнисс сильно пихает его в плечо.

- Кто-то что-то говорил про честность? – удивленно поднимает брови девушка, по-прежнему направляя кончик меча на парня. – В реальной битве с тобой церемонится никто не будет. Убьют, и все. Кстати, правило второе. Никогда не поворачивайся к противнику спиной.

Дальше битва проходит более-менее нормально, но все равно, плечи Китнисс практически никогда не касаются пола. Один раз, едва она оказывается на полу, девушка смеется и кричит, что партнер победил. Тем не менее, едва парень протягивает ей руку, чтобы помочь подняться, она упирается ногами в его грудь и, перекинув через себя, отправляет на пол. Отряхиваясь, она произносит:

- Правило третье. Никогда не верь противнику. Что бы он тебе не плел.

Под дружный и оглушительный смех половины зала, Китнисс ловко стаскивает броню, бросает на пол меч и перебирается через ограждение.

- Иди на тренажеры. Пробежишь семь миль и можешь быть свободной.

Я же отправляюсь на рукопашный бой. Мои успехи не так шикарны, как у Китнисс, но тренер остается доволен. Я заканчиваю примерно тогда, когда Сойка выходит из раздевалки. Мы сталкиваемся с ней у выхода. На мою просьбу подождать, она утвердительно кивает, и я бегу в раздевалку. Минут через десять, когда мы с ней снова встречаемся у выхода, она говорит, что скоро у нас будет обед. Надо же, а я и не заметил, как прошло полдня. Мы решаем, что неторопливая прогулка до столовой как раз займет оставшееся время.

Однако, в коридоре нас ожидает гость. Едва мы выходим из зала, я узнаю бронзовые волосы и загар. Финник поднимает голову, услышав шаги, и я вижу в его глазах сожаление. Он встречается взглядом с Китнисс, она улыбается ему и обнимает, будто ничего не произошло. Она не винит его. Она понимает, что он не осознавал, что делает.

- Как ты? – заботливо спрашивает Финник у Китнисс, едва она отпускает его.

- Жива, как видишь. А остальное сейчас не имеет особого значения, - пожимает плечами девушка. Финник улыбается, будто слышал эту шутку уже тысячу раз. Вполне возможно, что так и есть. – Лучше скажи, как ты себя чувствуешь?

- Нормально. Только шея болит, - он потирает место удара. – Боггс свою работу делает качественно. Однако, гляжу, тебе все же досталось.

Голос его звучит недовольно, будто он злиться сам на себя. Я все это время стою неподалеку. Китнисс, будто только сейчас вспоминает, что я все еще здесь.

- Пит, иди. Мы придем позже.

На самом деле, мне все еще не хочется оставлять Китнисс наедине с Финником, но я убеждаю себя, что если бы он был не в порядке, его бы не отпустили из госпиталя. Да и с Китнисс мне совершенно не хочется ругаться. Я киваю и иду дальше в одиночестве. Правда, оно длится не долго. Через пару минут я слышу свое имя. Оборачиваясь, я вижу Делли, бегущую ко мне по коридору.

- Привет, - приветливо улыбается она мне.

- Привет. Давно не виделись, - замечаю я.

- Ну да. Последние четыре недели тебе было не до меня.

Мне кажется или обычно добродушная Делли упрекает меня за то, что я провожу время с любимой девушкой? Я делаю вид, что ничего не заметил. Маскировка всегда была моей сильной стороной.

- Так получилось, - стараюсь казаться равнодушным. – Ты что-то хотела?

- Да. Точнее, я хотела попросить тебя передать кое-что своей девушке.

И опять упрек? Она на меня обиделась?

- Я тебя внимательно слушаю.

- Передай, пожалуйста, Китнисс, что я тоже хочу помочь с подготовкой к свадьбе Финника и Энии.

- А почему это я должен передать ей? – удивленно вскидываю брови я.

- Ну, она ведь отвечает за подготовку. Или ты не знал?

Не знал. Но признаваться в этом Делли я не собираюсь, поэтому морщусь, будто что-то припоминая.

- Да, она кажется говорила что-то в этом духе. Только вот почему бы тебе не сказать ей об этом самой?

Делли морщится, как от зубной боли. Что ей сделала Китнисс?

- Я просто не так часто вижу ее, как ты.

Я пожимаю плечами. Не так уж ее и сложно найти, если захотеть.

- Делли, что происходит? – напрямую спрашиваю я.

- Ты о чем? – она старательно делает вид, что не понимает, о чем я.

- О том самом. Что ты имеешь против Китнисс?

- Ты еще спрашиваешь! – с обидой в голосе заявляет она и, развернувшись на пятках, уходит восвояси.

Наверное, следовало бы пойти за ней, но я лишь разворачиваюсь и иду прочь. Если она что-то не поделила с Китнисс, то это только ее проблемы. С самой Сойкой мы сталкиваемся у дверей столовой.

- Пит, что с тобой? – спрашивает она, пока мы, взяв свои порции, пробираемся к столику, где сидят ребята.

- Потом расскажу, - коротко бросаю я, опуская поднос на стол.

- Китнисс, а что сказала Порция по поводу свадебного платья? – интересуется Эффи, впервые обедая вместе с нами.

- Мы сошлись на том, что мы еще раз съездим в Двенадцатый и привезем оттуда все мои свадебные платья. Ну, те, что остались. Заодно и мне что-нибудь посмотрим. Пит, у тебя остались какие-нибудь смокинги? – обращается девушка уже ко мне.

- Кажется да, - морщусь я, стараясь припомнить. – Кажется, даже не один.

- Вот и славно. Порция сказала, что просто чуть перешьет их.

- А для Энни? – интересуется Хеймитч. – Тоже перешьет?

- Надеюсь, что нет. Мы с ней примерно одной комплекции. Мороки будет очень много.

- Почему? – не понимает Джоанна.

- Ты их видела? – Китнисс с насмешкой поднимает брови. – У них такая сложная конструкция, что без помощи не оденешь. И не снимешь, тем более. И весят они килограммов по пять. Бедная Энни.

- Вопрос с твоим платьем и моим костюмом решен, - говорит Финник, с подносом подходя к столу.

- Порция что-то придумала? - удивленно спрашивает Китнисс, поднимая голову и смотря Финнику в глаза.

- Нет. Нам тут подарочек сделали. Догадаешься кто сама или подсказать? – с иронией спрашивает парень, а по лицу его видно, что ему совсем не смешно.

- Ты серьезно? – испуганно переспрашивает девушка. – Сноу? Как? У него совсем крыша поехала?

- Не знаю, может, и поехала. Извини, я такой чести, как встреча с ним, не заслужил, - разводит руками парень. – Это, наверное, были наши с тобой костюмы для интервью. Скинули с планолета, наверное. Кто-то из солдатов Боггса нашел среди обломков. Сейчас их изучают.

Китнисс молчит некоторое время, а я незаметно сжимаю под столом ее руку. Ледяные пальцы крепко хватаются за мою ладонь.

- Не найдут они там ничего, - холодно констатирует она. – У Сноу свои методы. Нашли еще что-нибудь?

- Да, - кивает Финник. – Розы.

- Дай-ка угадаю? – прерывает она его. – Семнадцать белых роз.

- Да, - потрясенно соглашается он. – Тебе Боггс рассказал?

- Нет. Просто Сноу как-то говорил, что белый – цвет совершенства. Мне семнадцать, поэтому роз столько же. Ну, а сами цветы я ненавижу со времен первой арены. Полагаю, в следующий раз он пришлет нам венок, с тонким намеком на то, что положит его на мою могилу.

Некоторое время мы потрясенно молчим. Я не могу сказать ни слова.

- Постой, ты только что сказала, что Сноу лично говорил тебе о цветах? – удивленно спрашивает Хеймитч. – Он что, встречался с тобой?

Китнисс закрывает глаза, складывает руки в замок и кладет на них подбородок.

- Разумеется. И не раз. Про цветы он, помнится, сказал на одном из последних моих допросов.

- Допросов? – потрясенно переспрашивает Эффи.

- Да, - кивает Финник. – Допросов. Им нужно было понять, что мы знаем о восстании.

- И что? – все еще со страхом в голосе интересуется Эффи.

- Я ничего не говорил, - пожимает плечами Финник. – Китнисс же там чуть с ума бедных следователей не свела там.

- Может быть, - морщится девушка. – После того, как меня я уже не помню чем шендарахнули по голове, я вообще смутно помнила кто я, где я и почему я здесь.

- Нет, это было второе твое сотрясение, - неожиданно для всех начинает спорить Финник. – В первый раз…

- Тогда уж третье. Первое было после того, как я взорвала силовое поле, - тут же вмешивается Китнисс.

- Хорошо, во второй раз ты упала с трех метров на каменный пол. А вот в третий раз тебя уже чем-то там ударили.

- Какая теперь разницы, друг, товарищ и брат, а? – качает головой Китнисс. Сам факт в том, что я ничего после этого не помнила. Так что, все может быть. И давай тут людей пугать перестанем? Мы-то с тобой вещи и похуже видели, а вот им не привычно.

- Как скажешь, - равнодушно пожимает плечами Финник. – Так когда, говоришь, собираешься в Двенадцатый за одеждой с Порцией?

- Все вопросы к Плутарху. Он, кстати, никак со списком гостей определиться не может. Я ему передала все, что ты говорил мне. Осталось только уладить все с Койн. Ибо Плутарху, по его капитолийским меркам, все кажется слишком скромным, а Койн – наоборот. Вот они и воюют.

- Какой ужас, - качает головой Эффи. – Разве так можно организовывать свадьбу?

- Можно. У нас все именно так. Кстати, Финник, церемонию должен будет проводить Далтон. У них, в Десятом, все очень похоже на торжество в Четвертом. Ты не против?

- Я не могу быть против, Китнисс, - Финник ласково приобнимает ее за плечи. – От меня тут ничего не зависит.

- Что у тебя дальше? – спрашивает Китнисс у меня.

- Эм, история ядерного оружия, которую я благополучно прогуляю, - я хитро улыбаюсь ей.

- Ты? Прогуляешь? – притворно ужасается Китнисс. – Кто ты и что ты сделал с Питом, а?

И мы все смеемся. Потом слышим удар колокола, обозначающий, что пора уступать место следующей группе обедающих. Мы расходимся в разные стороны. У Китнисс сейчас тренировка, а я иду провожать ее до выхода.

- Так что у тебя случилось? – неожиданно спрашивает она. Признаюсь, я уже успел позабыть о происшествии с Делли.

- Давай вечером?

- Как хочешь, - пожимает плечами она.

- Кстати, я тут встретил Делли, она просила передать тебе, что она тоже хочет помочь в подготовке к свадьбе. Кстати, почему ты не сказала мне, что ты ответственная за это?

- Я не успела. С утра пораньше, на выходе из столовой, уже после завтрака, меня подловил Плутарх и сказал мне, что он хотел бы, чтобы я занялась подготовкой. Наверное, Делли слышала. И теперь я поняла, что у тебя случилось, - недовольно констатирует она.

- И что же? – я удивленно приподнимаю брови.

- Встретил Делли, она тебя обхамила, ты в шоке. Она ведь всегда была доброй и приветливой. А ты не любишь, когда что-то меняется. Особенно, друзья детства.

- Откуда ты знаешь?

- Она мне тоже повстречалась. Только вот она мне не друг, и я не придаю этому значение.

- А что ты с ней не поделила?

- Тебя, - коротко бросает Китнисс и по-прежнему идет вперед, будто не замечая, что я встал, как вкопанный.

- Меня? – шокировано переспрашиваю я, догоняя ее.

- Да. Она влюблена в тебя, - все так же непринужденно продолжает девушка, хотя я вижу, что ей это не слишком нравится.

- Ты уверена?

- Да. Она сама сказала мне это.

- Ты ничего не путаешь, радость моя? – ласково спрашиваю я, обнимая ее. – Может, речь шла не обо мне?

- О тебе, о тебе, - кивает она, смотря в сторону. - Я же с ума не сошла пока.

- В любом случае, это не важно, - спешу прекратить разговор я, пока она не разозлилась окончательно. – Я люблю только тебя одну.

- А я тебя больше, - улыбаясь, отвечает Китнисс, поворачиваясь ко мне.

- А я тебя еще больше, - я теперь тоже ей улыбаюсь.

- А еще я становлюсь похожей на влюбленную дурочку из дешевого романа, ага?

Я смеюсь ей в ответ. Китнисс приподнимается на носочки, чтобы наши лица оказались на одном уровне. Она хватает меня за воротник рубашки, притягивает поближе и медленно целует. Затем, бросив взгляд на часы за моей спиной, громко вопит, что опаздывает, целует в щеку и бежит прямо по коридору. А я продолжаю стоять посередине коридора и по-дурацки улыбаясь ей в след.

Я возвращаюсь в наш с ней отсек, благополучно решив прогулять не только историю ядерного оружия, но еще и какую-то ерунду в таком же духе. Только, замерев на пороге, я понимаю, что абсолютно не представляю, чем можно заниматься следующие четыре часа до собрания в Штабе. Опускаясь за письменный стол, зачем-то открываю ящик и с удивлением таращусь на свой блокнот с рисунками. Надо же. Забыл.

Осторожными штрихами заканчиваю старые наброски, как слышу громкий хлопок двери. Бросаю взгляд через плечо.

- Привет, - кивает мне Боггс. – Прогуливаем, значит?

Но, судя по тому, как он улыбается, солдат совершенно меня не ругает.

- Как видишь, - пожимаю плечами. – Ты что-то хотел?

- Да, - кивает солдат. – Спросить.

- И о чем же?

- Ты поедешь с нами в Двенадцатый за платьями для Энни?

- А почему бы и нет? – решение зарождается в голове мгновенно. – Во сколько едем?

- Сегодня, в четыре. Вместо собрания в Штабе.

- А Койн не против? – улыбаясь, интересуюсь я. – Платья действительно шикарные. Что у невесты, что у дружки. Да и костюмы у нас с Финником очень даже ничего.

- Она не в восторге, скажу честно, но ничего не поделать. Кстати, Китнисс говорила, что у тебя должны были остаться обручальные кольца с момента вашей с ней помолвки.

- Да, - киваю я. – Они у меня. Были, по крайней мере.

- Отлично. Поедем – заберешь.

И он выходит из комнаты, оставляя меня полностью ошеломленным. Я медленно продолжаю свою работу, старательно пытаясь выбросить из головы то, что эти кольца могли носить мы с Китнисс, сложись все иначе.

Время пролетает незаметно. В полчетвертого, я закрываю дверь отсека и торопливо иду в сторону аэродрома. Боггс уже ожидает меня. Натягиваю предложенную броню под куртку и поднимаюсь по трапу. Китнисс, Финник, Мадж и Порция уже ждут нас там. Пристегиваюсь ремнем, когда объявляют посадку и прислушиваюсь к разговору об интерьере свадьбы.

Я засыпаю примерно на половине пути под ровный и четкий рассказ Китнисс об украшении зала. Мне снится что-то светлое и непонятное, а потом я слышу отчетливый голос Порции, зовущей меня по имени. Смутно понимаю, что мне это не снится и открываю глаза.

- Пит, мы приехали. Пойдем, - улыбается мне мой стилист.

Сбегая вниз по трапу неподалеку от Деревни Победителей, услужливо подаю Китнисс руку, а в ответ получаю нежную улыбку. Девушка легкой пружинистой походкой направляется в сторону моего дома.

- Вначале мы возьмем твой костюм и кольца и отправим Финника с ними назад, - поясняет Боггс. – Потому что наши дамы слишком суеверны.

- Суеверны? – непонимающе переспрашиваю я.

- Да, - кивает жених. – Они утверждают, что мне нельзя видеть платье невесты до свадьбы, - обиженно добавляет он.

- Правильно, - киваю я. – В прошлый раз это ничем хорошим не закончилось.

Я имею ввиду фотосессию Китнисс в свадебных платьях, из которой сделали целое шоу.

- Вот. Поэтому фиг тебе! – добавляет сама девушка.

Мы быстро взбегаем по лестнице и толкаем дверь в мой дом. Порция решительно открывает мой шкаф и замирает, вглядываясь во внутрь. Право решать, во что я буду одет на свадьбе принадлежит исключительно ей. Тем временем, я открываю свою тумбочку и достою оттуда две коробочки с кольцами.

- Ты их не в сейфе хранил? – удивленно интересуется Китнисс.

- Нет, - отрицательно качаю я. – А что?

- Ничего. Просто они стоят как весь Двенадцатый, - пожимает плечами Мадж. – Об этом в газетах писали. Ты не знал?

- Нет.

- Так что смотри за ними внимательно! – добавляет Китнисс, передавая коробочки Финнику. Порция запихивает в чехол один из моих фраков и отдает его жениху. Парень кивает и вместе с нами спускается по лестнице.

На улице мы разделяемся. Финник идет в сторону планолета, а мы в дом напротив. Китнисс кажется безмятежной, когда открывает дверь и ведет всю процессию на второй этаж. На мое удивление, она заходит не в свою комнату, а в ту, что находится по соседству.

- Прошу, - громогласно заявляет она, толкая дверь.

Небольшая комнатка сплошь уставлена шкафами. Посередине красуются пять платьев на манекенах. Туфли и украшения к каждому лежат неподалеку. Порция критически оглядывает каждое, проверяя на ощупь ткань.

- На чердаке должны быть коробки, в которых их доставляли, - добавляет Китнисс, подходя к одному из шкафов. – Ну, что, Мадж, теперь с тобой. Тебе платье какое?

- Выбери сама, - смущенно бурчит ее подружка.

- Э, нет, так дело не пойдет. У меня тут все, что душе угодно. Давай, выбирай, - и Сойка пошире раскрывает дверцы шкафа.

Я заглядываю ей через плечо. Действительно, кажется, у Китнисс есть все, что вообще возможно. Мадж робко подходит к гардеробу и начинает перебирать наряды. Наконец, она вытаскивает из шкафа голубое платье с пышной юбкой и бантом чуть выше пояса.

- Ох, я так и знала, - морщится Китнисс, доставая коробку с туфлями. – Можешь забирать, если тебя не смущает большой каблук у туфель.

- Ты издеваешься? – начинает нервничать Мадж. Оглядываясь на меня, она смущенно добавляет, – никогда не ходила на каблуках.

- Ерунда, - отмахивается Китнисс. – Через два часа уроков Эффи, ты от нее на них убежишь.

- Думаешь? - уже улыбается девушка.

- Нет, - качает головой Сойка. – Знаю. Проверено мной.

И девушки заливаются оглушительным хохотом. Порция недовольно косится на них, входя в комнату с несколькими коробками. Китнисс поспешно достает украшения к платью Мадж и забирает у Порции одну коробку. Закончив с одним платьем, девушки начинают помогать стилисту. Поколебавшись пару минут, я тоже приседаю рядом с ними.

Через полчаса Финник помогает нам затаскивать объемные коробки с платьями на планолет, а Китнисс строго следит, чтобы он не подглядывал. Видимо, искушение так велико, что ей приходится периодически бить его по рукам.

- Господи, Одейр, ты все эти платья видел! – возмущенно сопит она, когда мы уже готовимся к отлету.

- Когда? – удивляется он.

- Когда мне устраивали фотосессию, и на меня глазел весь Панем. Так что интрига вся в том, какое платье выберет Энни.

- Господи, ты думаешь, что я их помню? – закатывает глаза Финник.

- Я вот их никогда не забуду! – бурчит Китнисс в ответ. – Они такие тяжелые!

Дальше я не прислушиваюсь и непринужденно болтаю с Мадж, пока не улавливаю фразу:

- Вот как ты думаешь, мы могли бы быть вместе, если бы не Пит и Энни? – негромко интересуется Финник, опасливо посматривая на меня. Проверяет, не слушаю ли.

Китнисс молчит несколько секунд, раздумывая. За это молчание мне хочется убиться самому, да и ее в придачу.. Давай же. Говори!

- Думаю, что нет, - отрицательно качает головой она, а я едва заметно улыбаюсь. – Проблема вся в том, что мы с тобой слишком похожи. И мы слишком много знаем друг о друге. Мне с тобой будет не так интересно, как с Питом. И потом, говорят, что противоположности притягиваются. Энни и Пит нам с тобой противоположны. И вообще, к чему ты это спрашиваешь? Ты же знаешь, что я Пита ни на кого не променяю! – говоря это, она посматривает на меня и улыбается.

Я все еще смотрю в сторону, делая вид, что ничего не слышу.

- Да так, - неопределенно отмахивается Финник.

Вдруг Боггс, сидящий рядом с нами в кресле, странно дергается и прислушивается. Должно быть, ему что-то говорят в наушник.

- Очень вовремя мы с вами оттуда убрались, - замечает он. – В этом районе был замечен капитолийский планолет. Кстати, а чей дом третий справа, если войти? – неожиданно интересуется он.

- Мой, а что? – в свою очередь спрашивает Китнисс.

- Боюсь, Китнисс, теперь у тебя нет дома. Только что Сноу приказал сбросить бомбы именно на это здание.

Глава 28

- Китнисс, может, хватит, а? – жалобно просит Мадж, когда я открываю дверь в свой отсек.

Я замираю на пороге, удивленный картиной: на стуле на колесиках вокруг своей оси вертится Китнисс, возле стола замерла Эффи, а на кровати лежит Джоанна. Мадж, обутая в те самые туфли, что дала ей Китнисс, смотрит на девушек, недовольно нахмурившись.

- Нет, - отрицательно качает головой Китнисс. – Ты на каблуках простоять и полчаса не можешь, а придется часов по пять.

- Пять? – жалобно возмущается Мадж.

- Ага. Потому что одна только церемония длится больше часа. А Плутарх рассчитывает на большой праздник, - усмехается девушка.

- Привет, - улыбаюсь я нежданным гостям.

- О, а я тебя не заметила, - поворачивается ко мне Китнисс. – Привет.

- Что вы делаете? – я нерешительно захожу в помещение, хотя, по идее, это мой дом.

- Мы учим Мадж ходить на каблуках, - без колебания отвечает Эффи.

- Точнее, мы мучаем Мадж, - уточняет Джоанна, усмехаясь. – Потому что это истинное мучение.

- Джоанна! – возмущенно восклицает Эффи. – Что ты такое говоришь?

- Правду, - отвечает уже Китнисс.

И девушки заливаются хохотом. Эффи сердито сверкает глазами, а Мадж позволяет себе улыбнуться. Я качаю головой и медленно подхожу к столу.

- Ты пришел что-то забрать? – спрашивает у меня Китнисс, чуть успокоившись.

- Я вообще не помню, зачем я сюда пришел, - чуть улыбаюсь я. – Вы кого угодно с толку собьете.

- Неправда! – возмущенно сопит Мадж.

- Ладно, не буду вам мешать, - я быстро засовываю в сумку одну из тетрадей, за которой приходил, и спешу удалиться.

Моя жизнь медленно, но верно превращается в череду однообразных будней, события которых довольно однотипны: завтрак, тренировка, какая-нибудь лекция, Штаб, еще что-нибудь скучное и банальное. Китнисс же носится, как угорелая, постоянно что-то записывая, даже рисуя. Порция как-то сказала мне, что из нее получился бы хороший организатор свадеб: несмотря на всю свою безответственность, она качественно выполняет работу. Она надавила на Плутарха, чтобы утвердить список гостей, согласовала с местным детским хором репертуар песен, договорилась на кухне по поводу меню. Она вновь и вновь просит меня нарисовать ей какой-нибудь элемент декора на эскизах зала, где будет проходить церемония. Китнисс поглощена этим.

Видимо, такой сумбурный образ жизни помогает отвлечься ей от реальности. А точнее, от мыслей о кошмарах. Все чаще и чаще я просыпаюсь от ее криков, вновь и вновь расталкиваю ее, обнимаю и шепчу, что все хорошо, что она в безопасности, и ей никто не угрожает. Она неизменно рыдает, утыкаясь носом мне в футболку, так что мне приходится менять одежду по два, а то и по три раза за ночь. Синяки под ее глазами становятся все больше, она все дольше засиживается за подготовкой, лишь бы не ложиться спать.

Меня это беспокоит, но я не смею предлагать ей обратиться к специалистам, потому что прекрасно знаю, что она откажется. А еще боюсь, что те скажут Койн, что мы вполне можем жить и раздельно, а я, как бы эгоистично это не звучало, не желаю этого. Поэтому я просто обнимаю Китнисс, шепчу, что я люблю ее, и вновь укладываю спать, чтобы через час разбудить снова.

Порой она говорит мне, что ей снилось что-то хорошее. В таком случае, у нее обычно бывает не слишком удачный день. Китнисс говорит, что когда в ее жизни происходит что-то плохое, она всегда хорошо спит.

Я медленно бреду по коридорам в неизвестном мне направлении. Я уже давно опоздал на какую-то лекцию, поэтому у меня есть около получаса до собрания в Штабе. Мне хочется выбросить из головы неприятные мысли и подумать о чем-нибудь хорошем, что связано с Китнисс. Например, о том, как она становится все ближе и ближе ко мне. Часто лежит, положив голову мне на колени и рассказывает, как прошел ее день. Или просит совета в чем-то. Или обнимает меня сзади, целует в щеку и спрашивает, почему я снова рисую ее.

Я улыбаюсь своим мыслям и решаю, что давно не заглядывал к родителям. Оглядываясь, понимаю, что мне нужно пройти через пару коридоров, чтобы оказаться у их отсека. Толкая знакомую мне дверь, я замечаю в комнате одного лишь Джема.

- Привет, - улыбается мне младший брат. – В гости зашел?

- Да, хотел спросить, как у вас дела, - просто отвечаю я.

- Все хорошо. Я вот с помощью Китнисс совершенствуюсь в геометрии, - еще шире улыбается Джем.

- Да, она мне рассказывала, - киваю я, припоминая, как однажды девушка обмолвилась, что мой брат достаточно хорошо усваивает материал.

Мы молчим некоторое время, не зная, что сказать. Я никогда не питал такой слабости к младшему брату, как Китнисс к Прим. Меня вообще к ним никогда не тянуло. У нас не было общих тем для разговора, общих друзей и вообще чего-то общего.

- Я, пожалуй, пойду, - говорю я, бросая взгляд на часы. – У меня собрание в Штабе, не хочу опаздывать.

- Иди, - кивает Джем. – Передавай Китнисс привет.

Я согласно киваю и разворачиваюсь, чтобы выйти.

- И передай ей, что она была не права, - быстро выпаливает Джем.

- В чем? – осторожно интересуюсь я, чуть поворачивая голову.

- Не важно. Она поймет.

Я снова киваю и выхожу из отсека. Быстрыми шагами иду в Штаб, по пути стараясь убедить себя, что все это не важно. Мало ли у Китнисс общих дел с Джемом? Может, это по поводу какой-нибудь задачи? И, в конце концов, я могу спокойно спросить об этом у самой Китнисс. Что мне мешает?

Толкая дверь Штаба, я снова становлюсь свидетелем разговора Китнисс, Мадж и Джоанны.

- Он симпатичный, - пожимает плечами Мейсон. – И не смей это отрицать.

- Ну, симпатичный и что? – недовольно бурчит Мадж. – Он не в моем вкусе.

- А каков же твой вкус? – с любопытством уточняет Джоанна.

- О, я скажу тебе, - Китнисс лукаво улыбается и машет мне рукой. – Ей нравятся высокие брюнеты с серыми глазами.

И получает испепеляющий взгляд подруги. Мадж влюблена в Гейла?

- Китнисс, - возмущенно шипит дочь мэра, поглядывая на меня.

- Мадж, кто ему об этом здесь расскажет? – улыбаюсь я.

Выдавать секрет милой подруги Китнисс Хоторну я не собираюсь. Перебьется.

Мадж облегченно вздыхает.

Штаб медленно наполняется людьми. Большинство я уже видел не раз, новые лица редко появляются в нашем узком кругу. Мы вновь обсуждаем какие-то рутинные вопросы, в которых я редко принимаю участие. Как только собрание заканчивается, Китнисс убегает куда-то с Финником, а я, в сопровождении Боггса и Плутарха медленно бреду в сторону столовой.

И тут начинают выть сирены. Реакция у нас троих одинаковая: на несколько секунд мы замираем, будто громом пораженные, но потом резкие звуки, будто бы кто-то скребет когтями по школьной доске, быстро приводят нас в себя. Боггс что-то внимательно разглядывает на своих часах, которые, как оказались, являются не только механизмом, показывающим время, но и центром получения данных. Затем он, кивнув Плутарху, поворачивается ко мне.

- Идем, тебе нужно в убежище.

Я невольно тревожусь за Китнисс, которая не знает, что означает эта сирена, но Боггс быстро говорит:

- Не переживай, она вольется в поток людей и ей все объяснят. Она спокойно доберется до убежища. Идем.

И он тащит меня вниз по коридору. Двигаясь по уже знакомому маршруту, я быстро перебираю в уме различные доводы в пользу теории Боггса. Китнисс не дура. Столкнувшись с людьми, идущими куда-то, она поймет, что ей делать. Все будет хорошо. Она спокойно доберется до убежища и без меня.

Проводя рукой над сканером, я успеваю заметить, как голова Боггса мелькнула в одной из дверей. Плутарх задерживается на несколько минут и, крепко сжимая мой локоть, шепчет:

- Не забывай, что на тебя все смотрят.

Я киваю, быстро ныряю в дверной проем и спешу на поиски своего квадрата. Я был здесь уже не раз и знаю, что мне нужно получить постельное белье и прочие принадлежности на складе. Мой квадрат оказывается точно таким же, как и у родителей, только поменьше, да с одной двухъярусной кроватью вместо трех. Стоя в длинной очереди, я кручу головой, стараясь увидеть знакомую косу, но никого не замечаю. Снова и снова успокаиваю себя дурацкими доводами, стараюсь быть предельно вежливым и дружелюбным и не замечать, что все таращатся только на меня, и что очередь после того, как я получаю свои комплекты, стала в три раза дольше.

Я возвращаюсь в отсек, застилаю постели и подавляю в себе желание идти к выходу, чтобы увидеть Китнисс одним из первых. Она придет. Она не маленькая. Но, тем не менее, я успокаиваюсь только тогда, когда замечаю ее возле входа в наш маленький квадрат. На ее плече висит сумка, она выглядит немного растерянной, но улыбается мне. Я тут же подлетаю к ней, осторожно снимая охотничью сумку с ее плеча. Девушка тут же бьет себя по лбу и поднимает на меня глаза.

- Пит, мне нужно заглянуть к маме и Прим, спросить, все ли у них хорошо, - виновато объясняет она. – Можешь пойти со мной. Потом заглянем к твоим, если хочешь.

Я киваю и поднимаюсь с места, оставляя при себе комментарий, что мне в принципе все равно на то, как там мои родители. Разве что поинтересоваться, как отец, потому что состояние мамы меня вообще не волнует, равно как и ее мое вот уже пятнадцать лет. Первые два года моей жизни я не мог, к ее большому разочарованию, без нее обходиться, так что ей приходилось уделять мне много времени.

Китнисс приподнимается на носочки, пытаясь разглядеть табличку с номером отсека мамы и Прим, как друг одна старушка, дернув ее за рукав, подсказывает нам направление. Вежливо улыбнувшись и поблагодарив, Китнисс хватает меня за руку и начинает прокладывать себе дорогу через толпу. Люди расступаются, пропуская такую знаменитость, а она, кажется, не обращает на это никакого внимания. Переступив порог, Китнисс с удивлением смотрит на мать, которая тоже удивлена увидеть ее здесь.

- Где Прим? – тут же спрашивает она, оглядываясь. – Я была уверена, что она пошла к тебе.

-Нет, - Сойка качает головой. – Мы ее не видели.

- Может, мы просто разминулись? – делаю предположение я, стараясь сгладить ситуацию и успокоить мать и дочь.

- Может, - кивает миссис Эвередин.

- А вот и Прим, - с облегчением добавляет Китнисс.

- Привет, - улыбается девочка, поглаживая за ушами Лютика.

- Ты ведь за ним вернулась, - недовольно замечает миссис Эвердин. – Ушла на десять минут раньше меня.

Китнисс обнимает сестру под громкое «Мяу!» Лютика, зажатого между ними.

- Я не могла снова оставить его, - виновато объясняет Прим сестре.

Китнисс закатывает глаза, ухватывая сестру за плечи, и наклоняется к коту.

- Надо было все же утопить тебя тогда, - говорит она ему, а в ответ получает шипение.

На удивление Лютика, Китнисс шипит на него в ответ. Испуганный кот издает такое жалобное «Мяу!», что Прим сразу же начинает его защищать.

- Китнисс, не дразни его! Он и так перепугался!

Улыбаясь, Китнисс говорит, что зайдет позже и разворачивается, чтобы выйти. Но не успевает она сделать и несколько шагов, как возле нее возникает Гейл и протягивает ей ее сумку. В другой руке у него коробка с медикаментами миссис Эвердин.

- Зашел проверить твой отсек, - Хоторн старательно делает вид, что меня здесь нет. – И забрал некоторые вещи. Было бы жалко, если бы они погибли.

Китнисс заглядывает в сумку и улыбается. Приподнявшись на носочки, она быстро целует Гейла в щеку. Кулаки у меня невольно сжимаются, но сам я остаюсь таким же спокойным, как и раньше.

- Если что, ты знаешь где меня найти, - заканчивает Гейл и, бросив на меня еще один взгляд, уходит.

Китнисс передает матери коробку с лекарствами, которую та быстро засовывает в ящик для хранения вещей. Покопавшись в сумке, Китнисс достает свадебную фотографию ее родителей и книгу о растениях. Вручив все это матери, Китнисс разворачивается на каблуках и тащит меня за собой назад в наш отсек. Вдруг начинает работать рупор, висящий неизвестно где. Койн сообщает, что система безопасности Тринадцатого получила предупреждение о надвигающихся планолетах. Она благодарит всех за такую быструю эвакуацию и… Ее прерывает падающая бомба. Несомненно, она была сильнее, чем в прошлые разы. Гаснет свет, где-то слышаться вскрики, чей-то нервный смех и плач ребенка. Замирая на мгновенье, Китнисс в испуге хватается за мою руку, а я, обняв ее, шепчу, что все хорошо и свет сейчас снова загорится.

Действительно, через пару минут лампы начинают работать снова, а на лице у Китнисс вновь появляется непринужденное выражение. Она молча следует со мной по пути в наш отсек, не задавая вопросов.

Я наблюдаю, как она небрежно опускает сумку в углубление на полу и, скинув с ног туфли, садится на нижнюю полку, закутавшись в одеяло.

- Что тебя так напугало? – спрашиваю я, садясь рядом с ней

- У меня с темнотой и замкнутым помещением, особенно каменным, связаны не слишком приятные воспоминания, - бормочет она, едва разжимая губы. – Не придавай такое значение моей реакции. Если верить какому-то странному длинному диагнозу на моей браслете, я чем-то там больна.

Я улыбаюсь и сообщаю, что у меня тоже там что-то написано. Кажется, мне удается немного разрядить обстановку, потому что Китнисс, отбросив одеяло, ложиться, устроив свою голову мне на колени. Улыбаясь своим мыслям, она теребит в руке веревку, которую, видимо, дал ей Финник. Я рассеяно провожу рукой по ее волосам, стараясь действительно не придавать значение ее словам о замкнутых каменных пространствах.

- Ты ведь слышал тогда наш разговор с Финником, да? – неожиданно спрашивает Китнисс. – Когда мы возвращались из Двенадцатого.

Я киваю. Не вижу смысла скрывать этого. Тем более после ее ответа.

- Пит, - она проводит ладонью вдоль напряженных мышц моей руки. – Раз ты слышал вопрос, значит, ты слышал и ответ.

Я снова киваю и напрягаюсь еще сильнее. Я никак не могу понять, почему она завела этот разговор.

- Пит, не злись, пожалуйста, - просит она, приподнимаясь на локтях. Она проводит рукой по моему подбородку, притягивая мое лицо ближе в своему.

Неожиданно для нее, да и для себя самого, я быстро целую ее и отвечаю:

- Я не могу злиться на тебя за такой ответ.

Она улыбается мне и вдруг серьезно добавляет:

- Я никак понять не могу, почему он спросил это. Тем более, перед самой свадьбой.

Я пожимаю плечами. Ответ знать может Финник, но рассуждать на эту тему мне тоже не слишком хочется.

- Знаешь, давай не будем говорить об этом, хорошо? – предлагаю я, обнимаю девушку за плечи.

Она кивает и вдруг вздрагивает, заметив кого-то в коридоре.

- Привет, Прим, - улыбаюсь я девочке, стоящей в дверном проеме, которую уже узнал.

- Привет, - тоже улыбается она мне. – Я не помешала?

- Конечно, нет, - качаю головой я, сжимая плечи Китнисс. – Проходи.

- Что-то случилось? – с беспокойством спрашивает у Прим сестра.

- Нет, просто маму попросили помочь в медпункте, а она не захотела, чтобы я оставалась одна. Поэтому я пришла к вам.

- Садись, - разводит руками Китнисс, указывая на кушетку.

- Я тогда полезу на верх, - спокойно говорю я и, взяв одну из книг, которые принес Гейл и фонарик, лезу наверх.

Через некоторое время я слышу приглушенный разговор сестер. Видимо, они не хотят мне мешать. Я улыбаюсь, когда они над чем-то смеются. Через некоторое время за Прим приходит миссис Эвердин. Сквозь полуоткрытые веки я вижу, как они все с улыбкой смотрят на спящего, как они думают, меня. Потом, судя по шагам, Прим с мамой уходят, а Китнисс, стоя примерно на середине лестницы, ведущей на второй ярус кровати, осторожно забирает из моих рук книгу, а потом накрывает меня одеялом.

Примерно через пятнадцать минут я свешиваюсь с кровати, глядя на девушку. Она смотрит на меня поверх книги и улыбается.

- Ты так мило спишь, - замечает она.

- Спасибо, - киваю я. – Можно к тебе?

- Конечно, - кивает она. Я перебираюсь на нижний ярус к ней поближе. Китнисс прижимается ко мне, а я накидываю себе на плечи одеяло, так что мы с ней вдвоем накрыты двумя одеялами.

- Активно подготавливаешься к свадьбе? – улыбаюсь я ей.

- Да. Ты просто не представляешь. Какой это кошмар. Больше никогда с этим не свяжусь! – уверенно заявляет она, но я хитро улыбаюсь и отвечаю:

- Нет, свяжешься, - убежденно заявляю я.

- Когда это? – удивляется она.

- Когда это будет наша с тобой свадьба! – улыбаюсь я и целую ее.

Остаток вечера мы болтаем о какой-то ерунде, потом скудно ужинаем и ложимся спать пораньше.

Следующий день проходи примерно так же: мы болтаем, целуемся, общаемся с друзьями, которые активно приходят по поводу и без него. Китнисс приветливо улыбается детям, которые то и дело заглядывают поглазеть на Сойку-пересмешницу.

Также девушка просит меня заняться праздничным тортом, когда мы выберемся отсюда. Я соглашаюсь, потому что мне действительно хочется снова повозиться с тестом. Она также говорит, что вся кухня будет в моей полной власти. Я улыбаюсь, говоря ей, что не так уж и много мне потребуется. Китнисс кивает, кажется, уже не слушая меня, а полностью поглощенной еще чем-то.

Еще три дня проходят довольно однообразно. Падает еще четыре бомбы, но разрушения, как нам говорят, не критические. После суток перерыва, нам разрешают подняться на поверхность. Из очереди на выход нас вытаскивает Боггс, рядом с которым уже стоят Гейл и Мадж. Он ведет нас через несколько коридоров в большой зал с таким же огромным столом. Койн, Плутарх, Фульвия и еще несколько человек, которых мы не знаем, выглядят порядком потрепанными и уставшими. Нам тут же предлагают кофе. К моему удивлению, Китнисс кивает, добавляет в напиток сливки и сахар, и опускается на один из стульев рядом с Хеймитчем.

Койн говорит, что нам срочно необходимо подняться на поверхность и снять один агитролик, суть которого в том, что несмотря на атаку мы в порядке и готовы бороться дальше. Но судя по лицу Китнисс и Финника, которым все это слишком напоминает о Казематах, они далеко не в порядке. Но они кивают и покорно идут в одну сторону, а Плутарх ведет мне в другую комнату, где меня уже ждет Порция.

Я приветливо улыбаюсь своему стилисту, которую не видел достаточно давно. Она заботливо спрашивает, все ли у мне в порядке. Киваю и позволяю причесать себя. Потом я натягиваю свой костюм, а Плутарх терпеливо ждет, пока я оденусь. Затем мы бредем через коридор в сторону посадочной полосы, как у Плутарха начинает пищать что-то наподобие телефона. Его лицо моментально мрачнеет, едва собеседник произносит первую фразу. Потом он смертельно бледнеет, хотя я был уверен, что он просто не умеет этого делать.

- Мне послышалось? – осторожно переспрашивает он. – Чем ее треснули?

Слово ее моментально срабатывает на меня. Я напрягаюсь, вытягиваясь в струнку. С Китнисс что-то случилось? Я вопросительно смотрю на Плутарха, а он бросает на меня осторожный взгляд.

- Как вы вообще могли допустить, чтобы это произошло?! – резко спрашивает распорядитель. – Я же сказал, чтобы за ним особенно сильно наблюдали, когда они вдвоем!

Теперь я точно понимаю, что с Китнисс что-то произошло. У Финника снова случился приступ? Он навредил ей? Я уже готов бросится по направлению к медпункту, наплевав на все предписания Койн.

- Она жива? – дрожащим голосом интересуюсь я. Наверное, я сейчас бледнее, чем местные стены.

Плутарх кивает. Откладывает телефон. Он достаточно быстро приходит в себя. Я вопросительно таращусь на него.

- Финник… Он… Я так толком и не понял, что произошло. Кажется, он сильно ударил Китнисс чем-то…

Он говорит что-то еще, но я разворачиваюсь на пятках и бегом бросаюсь в ту сторону, где по моим представлениям должен находится медпункт.


Глава 29

Я прижимаю ее пальцы к своим губам и провожу ладонью по лбу, убирая челку в сторону. Я слышу, как ровно она дышит, печально улыбаясь. Что ж, могло быть хуже. Она могла умереть. Никто так и не понял, что тогда произошло, мы знаем только о последствиях: у Китнисс сильное сотрясение и пара синяков, а Финник абсолютно ничего не помнит, но все знает. Каждый раз, когда я встречаюсь с ним, он по десять раз виновато шепчет: «Прости!» и пытается заставить себе смотреть в мое лицо, а я старательно пытаюсь следовать совету Хеймитча.

Не вини его за то, что он не в состоянии контролировать.

Только вот почему-то не винить не получается. Я снова и снова смотрю в его красные от слез глаза, которые никогда не думал увидеть, и думаю о том, как Китнисс сейчас лежит среди белых простыней на волоске от смерти. Правда, как мне объяснили, ее организм переживал вещи и похуже, так что она скоро придет в себя. Только вот это дурацкое «скоро» никак не наступает.

Я слышу сдавленный стон и наклоняюсь над ней, с надеждой вглядываясь в лицо девушки. Она морщится и с трудом открывает глаза. Тут же начиная улыбаться, я с нежностью смотрю, как уголки ее губ ползут вверх, когда она пытается улыбнуться мне в ответ.

- Привет, - чересчур громко, как мне кажется, произношу я.

Китнисс морщится. Потом закрывает глаза, вздыхает и открывает их снова.

- Не надо так громко говорить, пожалуйста, - тихо просит она, а я лишь улыбаюсь ей в ответ.

- Как ты себя чувствуешь? – практически шепотом спрашиваю я, проводя ладонью по ее щеке.

- Как будто меня переехало поездом, - чуть улыбается она.

- Голова болит? – заботливо спрашиваю я.

- Ага. Все кружится. И расплывается.

Она снова закрывает глаза. Я терпеливо жду, пока она снова подаст голос, но Китнисс молчит достаточно долго.

- Что тогда произошло? – осторожно спрашиваю я.

- Не очень хорошо помню, прости. Лишь то, что перед глазами все потемнело, а до этого вообще ничего не могу впомнить. Да какая теперь разница, что тогда произошло?

Я пожимаю плечами, стараясь не раздражаться. Китнисс придет в себя, и тогда можно будет повторить свой вопрос. Девушка снова замолкает, а через которое время проводит рукой по повязке на голове.

- Как Финник? – все так же тихо спрашивает она, не открывая глаз.

- Он более или менее в норме. Но считает себя виноватым, - тихо произношу я, стараясь, чтобы по моему голосу мое отношение к Финнику не стало явным.

- Пит, - она открывает глаза и касается пальцами моей руки, - ты винишь его за то, над чем он не имеет власть.

- Я… Я понимаю это, Китнисс, - запинаясь, произношу я. – Но я ничего не в состоянии с собой сделать.

- Пит, ради меня, - просит она, сжимая мои пальцы. – Действуй так, как говорит Хеймитч.

- Откуда ты знаешь, что он говорит так же? – вскидываюсь я.

- Это же Хеймитч. Он говорил мне тоже самое, Пит, - коротко отвечает она.

Я улыбаюсь ей, поглаживая ее руку.

- А ты как? – спрашивает она у меня.

- Ну, а что со мной может случиться? – усмехаюсь я. – Ем, сплю, с тобой сижу, вот и все мои развлечения. Правда, ролик мы так и не сняли. Как-то не до этого было.

- Ничего, еще снимем, - улыбается она и тут же морщится. – Как голова-то болит…

- Солнышко, ты еще не знаешь, как голова болит после хорошей пьянки, - усмехается голос Хеймитча. Через несколько минут в поле моего зрения появляется и сам ментор.

- Надеюсь, что не узнаю, - парирует она. – И вали отсюда. У меня от тебя в глазах рябит.

- Фу, как грубо, - голосом Эффи возмущается он. – Китнисс, где твои манеры?

Я не выдерживаю и прыскаю, прикрывая рот кулаком.

- Очень похоже, - констатирует Китнисс. - Но на твоем месте я бы над возмущением поработала.

- Очень смешно, - усмехается он.

Я поднимаюсь с места, целую Китнисс в щеку и говорю, что зайду попозже. Она улыбается и начинает что-то рассказывать Хеймитчу. Мне не хочется им мешать, поэтому я поспешно закрываю дверь. Бросая короткий взгляд на расписание, а затем на часы, я прикидываю, что у меня вполне есть время чем-нибудь заняться до обеда. На подходе к отсеку, я сталкиваюсь с плачущей Мадж, сидящей в коридоре прямо на полу. Я удивленно таращусь на нее, затем моргаю, снова смотрю на девушку. Надо же. Не привиделось.

- Мадж, - тихо зову ее я, опускаясь на корточки рядом с ней. – Мадж, что случилось?

Она вздрагивает, чуть приподнимает голову и смотрит на меня заплаканными покрасневшими и опухшими глазами. Я осторожно прикасаюсь к ее плечам и заставляю подняться. Девушка все еще всхлипывает, но покорно позволяет отвести ее в мой отсек. Я провожу ее через комнату, усаживаю на кровать и опускаюсь рядом.

- Мадж, что случилось? – осторожно спрашиваю я, поглаживая ее по плечу.

- Он меня бросил, - с трудом разбираю я среди многочисленных всхлипов. Мадж утыкается носом мне в плечо и рыдает еще громче.

Я глажу ее по спине, привычно шепча всякий успокаивающий бред, в котором натренировался с Китнисс. Мадж, кажется, не обращает на это должного внимания, продолжая беспрерывно всхлипывать.

- Мадж, успокойся. И скажи мне, кто тебя бросил? – на самом деле, меня не слишком это волнует, но я привык быть любезным абсолютно со всеми. – Может, воды?

Девушка то ли кивает, то ли отрицательно мотает головой, но я все равно поднимаюсь и вскоре протягиваю ей стакан холодной воды. Ее бьет дрожь, она никак не может прекратить рыдать, поэтому мне приходиться чуть ли не силой вливать в нее злополучную жидкость. Она успокаивается через двадцать минут и со знакомым смущением таращится она меня.

- Не говори об этом никому, хорошо? – просит она, поднимаясь на ноги и, дождавшись утвердительного кивка, быстрым шагом, глядя в пол, идет к выходу.

- Дурдом, - негромко комментируя я, когда за Мадж закрывается дверь. Критически осмотрев свою порядком потрепанную футболку, я принимаю решение переодеться.

Я застегиваю последнюю пуговицу на рубашке, когда открывается дверь, и в комнату заходит Хеймитч. Инстинктивно напрягаясь, таращусь на него, выражая взглядом немой вопрос. Он никогда не приходит с хорошими новостями.

- Расслабься, - бросает Хеймитч, по-хозяйски плюхаясь на кровать. – А хорошо тут у вас.

- Зачем пришел? – грубо бросаю я, не желая с ним церемонится.

- Фи, какие мы грубые, - морщится он. – Может, я соскучился?

- Ага, конечно, - фыркаю я. – И Сноу изменил свою позицию по отношению к Китнисс.

- Ладно, я и правду к тебе по делу пришел. Я по поводу свадьбы.

- Какой свадьбы? – недовольно морщусь я.

- Ну, в данном случае, твоей.

- Хеймитч, ты спирт где-то достал? – я наклоняюсь вперед, стараясь уловить запах того, чего нет – перегара. Я не чувствую ничего, а значит, он не шутит. И почему-то меня это настораживает.

- Нет, - качает головой он. – Пит, все серьезно.

- Что случилось? Какая свадьба?

- Твоя, я же говорю, - он внимательно смотрит на меня, будто я обязан все понять без слов.

- Я пока не научился читать мысли, так что давай по порядку, - я сажусь на стул, предварительно подвинув его поближе к кровати, на которой устроился Хеймитч.

- Короче, дело обстоит так. Койн жутко недовольна, что Китнисс все еще видит кошмары, хотя и живет с тобой. Как мы с ее лечащим врачом не пытались убедить ее, что это никогда не пройдет, она стоит на своем: или вы женитесь, или расходитесь по родителям.

Я передергиваю плечами. Второй вариант мне не нравится.

- В общем, мы более или менее пришли к согласию.

Он замолкает, будто я все понимаю, но в моей голове все еще пусто. Что он имеет в виду?

- Вы по-прежнему будете жить вместе, - добавляет он.

- Но мы же не можем пожениться, - возражаю я. Как бы я не желал этого, закон непреклонен.

- Да, не можете, пока вам обоим не исполнится тридцать по теперешним законам. Если мы выиграем, ваш брак состоится, когда вам обоим исполнится восемнадцать, потому что Койн намерена изменить законодательство. Если же нет – что ж, не думаю, что хоть один из нас останется в живых после этого.

Я усмехаюсь. Он прав.

- Поэтому, мы придумали маленькую альтернативу свадьбе, которую никто запретить не сможет. И в законах она не фигурирует, но без нее сейчас не обходятся. И ты упоминал о ней, Пит.

Он замолкает, давая мне собраться с мыслями. Я перебираю в голове все, что знаю о свадьбах, старательно пытаясь понять, что же он имеет в виду. Ответ приходит в голову спонтанно. Он такой простой, что я гадаю, как же я не догадался о нем раньше.

- Ты понял? – спрашивает Хеймитч.

Я киваю. Я действительно знаю ответ. Я рассказывал на интервью с Цезарем об особом ритуале, который проводят у нас, в Двенадцатом. О том, как двое молодых людей готовят и съедают кусочки хлеба. И я сказал, что мы с Китнисс тоже так сделали. Что ж, это, можно сказать, альтернатива свадьбе. И теперь не будет ложью то, что все считают, что мы поженились благодаря ритуалу Двенадцатого Дистрикта.


Глава 30

Когда Китнисс выписывают госпиталя, я встречаю ее. Мы молча бредем среди коридоров. Она узнала о планах Койн практически сразу после меня. Опровергнув мои ожидания, она отреагировала совершенно спокойно, сказав: «Хорошо», и замолкла на несколько часов. Я тут же попытался заговорить с ней, но Хеймитч положил руку мне на плечо, сказал, что ей нужно обдумать все это, принять, и за руку утащил из палаты.

Когда же я пришел к ней на следующий день, она снова улыбалась, разговаривала и ничем не показывала, что чем-то встревожена. Но через несколько дней попросила, чтобы я никому не говорил о нашей свадьбе, потому что она не хочет, чтобы об этом узнала ее мама. Миссис Эвердин может нас не понять. Когда же я спросил, скажет ли она об этом Финнику и Прим, она утвердительно кивнула.

Они из тех, кто умеют хранить секреты.

И добавила, что скажет, если я не буду возражать. А я, конечно же, не могу ей возражать, разумеется, только если вопрос не касается ее жизни. Мы завтракаем среди друзей. Ни я, ни она ничем не показываем, что завтра состоится самое важное событие в наших жизнях. Внутри меня все ликует, но я все еще переживаю из-за Китнисс. Она ведет себя как обычно, но на душе все же неспокойно.

Потом Китнисс тащит меня на кухню, чтобы помочь ей выбрать различные блюда к фуршету на свадьбе Финника и Энни, которая состоится через неделю. Там ее встречают, как дорогую гостью. Нам тут же показывают, куда пройти. На длинном столе стоит несколько десятков различных мисочек с подписями. Китнисс с обреченным видом берет со стола листок бумаги и ручку.

- Что ты на меня так смотришь? – глядя в листок, бросает она. – Бери все, что тебе нравится и пробуй. Потом записывай в этот листок, что тебе больше всего понравилось. Точнее, ставь плюсики.

Девушка подхватывает первую попавшую миску и пробует ее содержимое. Я медленно вожу рукой над многочисленными тарелками, не зная, за что схватиться. Китнисс скептически смотрит на меня и скрещивает руки на груди.

- Если ты искренне думаешь, что мы можем торчать здесь остаток дня, то ты ошибаешься. Через час мы улетаем в восьмой, дабы морально поддержать местное население. Нам с тобой, кстати, предстоит мило улыбаться и махать ручками, а настроение у меня ни к черту. Так что давай побыстрее с этим расправимся, чтобы Порция смогла впихнуть меня в костюм Сойки.

- Ты не в настроении из-за завтрашнего дня? – тихо спрашиваю я, надеясь, что голосом я не выражаю никаких эмоций.

Китнисс закрывает глаза на несколько секунд, а потом снова смотрит на меня и уверенно отвечает:

- Ты прекрасно знаешь, что сейчас говоришь полную чушь.

А затем, как ни в чем не бывало, наклоняется над столом.

- Я надеюсь, - так же тихо отвечаю я, крутя в руке мисочку с каким-то кремом.

Через сорок минут мы радостно вопим при виде Боггса. Пробовать различные десерты, салаты и закуски мне совершенно не понравилось. Меня слегка мутит от количества съеденного, в основном из-за того, что так шикарно я давно не ел, а еще потому что есть фруктовый салат после закусок из морепродуктов мне совершенно не следовало. Китнисс выглядит лучше, чем я. Но по ней видно, что ей поедание чего попало, пусть даже в небольших количествах, совершенно не понравилось.

Поэтому мы с радостью покидаем кухню, следуя за Боггсом через вереницу коридоров. Он подводит нас к двери, откуда уже выглядывает команда подготовки Китнисс. Девушка обреченно смотрит на меня, а затем покорно шагает в дверной проем. Боггс вместе со мной заходит в соседнюю дверь. Пока я натягиваю костюм за ширмой, он что-то рассказывает о боеприпасах. Я практически не слушаю его, думая насчет завтрашнего дня.

- Переживаешь? – спрашивает Боггс, дождавшись, пока мы с ним выйдем в коридор.

Я машинально киваю, а потом подозрительно щурюсь и уточняю:

- Ты сейчас о чем?

- Я по поводу завтрашнего события, - спокойно отвечает он. Я тут же прокручиваю в голове все события завтрашнего дня, которые могут меня волновать, но кроме помолвки на ум ничего не приходит. Боггс хлопает меня по плечу и спокойно отвечает на невысказанный вопрос:

- Узкий круг людей в курсе. Я в их числе.

Я усмехаюсь. Кто бы мог сомневаться!

- А чего это вы такие грустные? – подражая голосу Цезаря Фликермана, к нам подходит Китнисс, одетая в свой костюм. Она перебрасывает через плечо лук и проходит мимо нас. Мы удивленно таращимся ей в след.

- Вы чего? – говорит она уже нормальным голосом.

- Ничего, - я мотаю головой. – Мы идем.

Через пару минут, когда мы уже стоим в лифте, Китнисс задумчиво спрашивает:

- Ну, и какая же обстановка в том самом Восьмом?

- С утра была бомбежка, а сейчас все спокойно.

- Ну, и конечно же, меня благополучно поснимают на фоне раненых и обездоленных, а потом под конвоем обратно отведут на планолет и увезут домой?

- Китнисс! – недовольно начинает Боггс. – Ты прекрасно знаешь, что твоя безопасность сейчас превыше всего. Тем более, ты только из больницы.

- О, да! – усмехается Китнисс, выходя из лифта. – Символ революции прячется под землей, но все равно призывает людей сражаться! Я уже вижу следующее выступление Сноу!

- Боже, не начинай! – прошу я, следуя за ней.

Боггс молчит. Китнисс передергивает плечами, с усмешкой глядя на него. Он понимает, что девушка права, но ослушаться начальства вряд ли посмеет. Мы быстро поднимаемся на планолет, ловко лавируя между коробок с медикаментами и прочей утварью. Опускаясь в кресло, я оглядываю своих спутников. Помимо нас троих, здесь еще Хеймитч, Плутарх, Мадж, Гейл и Финник. Присутствие последних двух меня не радует. Если к Хоторну я питаю явную неприязнь, то недовольство от присутствия Финника просто кажется мне глупым. Он сейчас в полном порядке, только вот виновато крутит в руках веревку и старается не смотреть Китнисс в глаза. Она же касается его локтя и улыбается, показывая, что он ничем перед ней не виноват, как считает она. Финник тоже заставляет себя улыбнуться.

До Восьмого нам лететь около пяти часов. Мы маемся от скуки. В какой-то момент Китнисс интересуется военным положением в стране. Плутарх начинает с увлечением рассказывать о различных вооруженных конфликтах. Китнисс смотрит на него с легкой усмешкой, но, тем не менее, слушает. Гейл чуть улыбается своим мыслям, Мадж с какой-то тоской смотрит на него, а Финник рассказывает что-то Боггсу. Я равнодушно наблюдаю за ними.

В какой-то момент разговор поворачивается на тему охоты. Китнисс с Гейлом тут же начинают улыбаться, рассказывая различные истории. Я смеюсь вместе со всеми, хотя с каждой улыбкой Китнисс Гейлу мой гнев распаляется все сильнее. Я стараюсь смотреть в сторону, не принимая участия в общем разговоре, чтобы не выказывать свою ревность. Хотя я прекрасно понимаю, что она - моя, я все равно злюсь.

Как назло Мадж начинает рассказывать что-то о школе, периодически спрашивая что-то у меня. Мне кажется, что она хочет помочь, но сейчас я хочу помолчать. Тем не менее, приветливо улыбаясь, я дополняю какую-то смешную историю. Когда же после одного такого комментария все заходятся в смехе, я ловлю испепеляющий взгляд Хоторна и улыбаюсь еще шире.

Китнисс и Финник получают свои капсулы морника. Задумчиво крутя ампулу в руках, девушка что-то негромко комментирует себе под нос, а Финник усмехается. Пальцы автоматически скользят к кармашку на рукаве, проверяя наличие моей таблетки. Мы приземляемся, ждем, пока выгрузят коробки и следуем за Боггсом в центр Дистрикта. Телевизионщики, которые летели в другом планолете вместе с медиками, присоединяются к нам почти в самом конце пути. Я стараюсь держать Китнисс в поле своего зрения. Она задумчиво осматривается, теребя край рукава. Финник наклоняется, чтобы что-то ей сказать, и она театрально закатывает глаза, но заметно расслабляется.

Попадая в центр Дистрикта мы видим тоже самое, что видели тогда, в Десятом. Сотни раненых и убитых. Их родственники, несущие тела в неизвестном для нас направлении. Потрясенная Китнисс замирает на месте, ошарашено смотря на молодого юношу, которого пронес мимо нас мужчина с точно такими же волосами, как у него. "Должно быть отец", - решаю я.

- Мда-а, - протягивает Финник. – Думали, что окажемся среди руин зданий, а оказались среди искалеченных людей.

Из ниоткуда к нам подходит мужчина средних лет. Он кивает медикам, чтобы те следовали за толпой, а сам внимательно вглядывается в лицо Китнисс. Она, чуть вздрогнув при неожиданном появлении мужчины, уверенно смотрит ему в глаза. Я рассматриваю его черные, то ли от копоти, то ли от природы волосы, его смуглую кожу и темно-коричневые глаза. Наверное, он выходец из местного Шлака.

- Заместитель командующего Восьмым Брайн, - отчеканивает Боггс. – Капитан, а это наши ребята. Думаю, в представлении нуждаются лишь Мадж Андерси и Гейл Хоторн.

Солдат смотрит мимо Боггса, все еще не сводя взгляда с Китнисс. Она тоже смотрит на него с неким любопытством.

- Да, я узнал всех, - отвечает Брайн. – Значит, наша дорогая Сойка все же решила приехать взглянуть на тех, кого призывает бороться.

Китнисс морщится, уловив упрек в твердом голосе капитана. Но когда она начинает говорить, я понимаю, что она готова к любой интонации в голосе этого человека.

- Ну, извините. Первое время я только отошла от того состояния, в которое меня привели те, с кем призываю бороться, а потом меня впрягли в подготовку к свадьбе, - она разводит руки в стороны, с усмешкой смотря на Брайна.

- Свадьба? – как-то неуверенно переспрашивает солдат, бросая на меня короткий взгляд. – А разве вы...

- Нет, - перебивает его Финник. – Женюсь я. А Китнисс и Пит пока только шафер и подружка.

И смотрит на меня. Он уже все знает. Что ж, уже легче.

- Если это вас так интересует, то мы поженимся в мае, - коротко бросает Китнисс, наблюдая за толпами людей. – Кстати, а почему же вы так перепугались? Претендуете на меня? – с усмешкой интересуется она.

Мы смеемся, а Брайн позволяет себе улыбнуться. Китнисс, проходя мимо него, слегка задевает его плечом, а он с интересом смотрит ей в след. Девушка уверенно следует за толпой. Пока она не скрылась за поворотом, я тоже прихожу в движение, а за мной следуют и все остальные. Я быстрым шагом сокращаю расстояние между мной и Китнисс, уже скрывшейся из виду. Девушка присела перед светловолосым мальчиком с серыми глазами. Он рассказывает ей что-то, активно жестикулируя. Выглядит он здоровым, видимо, здесь кто-то из его родственников. Китнисс ласково треплет волосы мальчика, а тот улыбается, и на его щеках появляются ямочки.

На секунду я задумываюсь, что Сойка действительно хорошо ладит с детьми. Это звучит немного смешно, потому что сама Китнисс как огня боится заводить собственных. Мальчик же уверенно хватает девушку тощей ручонкой и тащит внутрь помещения. Финник, остановившийся рядом со мной, вздыхает.

- Да, смотреть на все это и знать, что мы все в этом виноваты, - неопределенно бросает он.

- Ну, это лучше, чем смотреть, как двадцать три подростка погибают от рук друг друга, - сухо отвечаю я.

- В этом с тобой не поспоришь, - соглашается Мадж. – Вперед!

Как и в Восьмом, недалеко от входа лежат тела убитых, лица которых закрыты белыми простынями. Я бросаю довольно равнодушный взгляд на все это, стараясь не замечать бледность Мадж.

- Идемте, - коротко бросает Брайн, отодвигая серые тяжелые шторы. Ныряя в помещение, я тут же начинаю дышать носом, вспоминая прошлый опыт.

Оглядываясь по сторонам, я вижу примерно то, что и ожидал увидеть. Госпиталь Восьмого отличается от больницы Десятого только людьми и врачами. Здесь такие же тучи мух, воздухом невозможно дышать, плач и стоны сливаются в один адский хор. Я чуть приподнимаюсь на носочках, стараясь увидеть Китнисс.

Девушка беседует с молодым юношей, очень похожим на давешнего мальчика. Заметив нас, Сойка машет рукой, призывая присоединиться к ее занятию. Я, не долго думая, склоняюсь над ближайшей кроватью и желаю женщине доброго дня. Она тут же узнает меня и начинает что-то тараторить. Я вежливо киваю и улыбаюсь ей. Когда же к нам подходит Китнисс, мне кажется, что у женщины сейчас случится сердечный приступ. Она радостно пожимает Сойке руку, параллельно крича кому-то через несколько кроватей.

Имя Китнисс волнами прокатывается по жаркой атмосфере госпиталя. Голоса сливаются в дружный хор, зовущий Сойку по имени. Она ходит туда-сюда, пожимая руки людей, периодически приседая то к одному, то к другому. Глядя на то, как все эти изнеможенные люди приободряются при виде живого символа революции я понимаю, почему мы снимаем эти дурацкие агитролики. Люди готовы бороться, зная, что будет впереди. Китнисс вдохновляет их.

Не смотря на то, что я не символ революции, люди жаждут пообщаться и со мной. Я то и дело пожимаю чьи-то руки, улыбаюсь, отвечаю на вопросы. Многие спрашивают о моих отношениях с Китнисс. Улыбаясь, я бросаю на нее короткий взгляд и говорю, что у нас с ней все замечательно, мы живем вместе и собираемся пожениться в мае. Люди улыбаются, когда слышат это, и желают нам счастья.

Когда мы выходим на улицу, Китнисс облегченно вздыхает, прижимается к стене и медленно сползает вниз. Финник смеется и садиться на землю рядом с ней. Боггс дает нам попить воды из его фляжки. Мессала что-то записывает в блокнот, бросая на Китнисс короткие взгляды.

- Господи, как же я устала улыбаться! – смеется девушка, принимая руку Гейла, помогающего ей подняться.

- Ты не поверишь, но я устал говорить, - улыбаюсь я. Китнисс выдает некоторое подобие улыбки, потягиваясь.

Боггс вдруг замирает на месте, прислушиваясь к речи в своем наушнике.

- Быстро, мы возвращаемся! – он резким движением натягивает мне на голову шлем. Край больно царапает мне лоб. – Прости. Тут проблемы нарисовываются.

- Что за проблемы? – уточняет Гейл, быстро натягивая шлем Цинны на голову Китнисс.

- Бомбардировщики на подходе! Шевелитесь!

Я толкаю Китнисс в перед, другой рукой заставляя Мадж двигаться за Гейлом. Не понимая, почему они решили, что будет атака, бегу вдоль стены госпиталя к посадочной полосе. Небо чисто, люди ничего не бояться. И в один миг начинают выть сирены. Толпа на секунду замирает, а затем бросается врассыпную. Небо становится черным от планолетов, начинают сыпать бомбы. Финник толкает меня к стене, прижимаясь рядом со мной к поверхности здания. В паре шагов от меня Боггс прикрывает Китнисс своим телом. Она стирает кровь со своей щеки: видимо, ее зацепило. Она отмахивается от встревоженного взгляда Гейла, замершего рядом с ней, внимательно вглядываясь в одну точку. Я понимаю ее. Прижиматься к стене, пока вокруг тебя сыпется сотни бомб – занятие не самое лучшее.

- Пит! Китнисс! – я вздрагиваю от резкого голоса Хеймитча. – Сейчас мы не можем приземлиться. Главное, чтобы они не заметили тебя, солнышко.

- А они еще не знают, что я здесь? – с сарказмом отвечает она. – Обычно все неприятности начинаются именно из-за меня.

- Атака была спланирована заранее. Разведчики о тебе не знают. И не делай глупостей, солнышко, - тихо, но резко добавляет Хеймитч. – Только попробуй и пожалеешь.

- Там посмотрим, - хмыкает она.

Следом мы слышим голос Плутарха.

- Через пару зданий от вас находится склад, внутри которого убежище. Атака вряд ли будет долгой, но там будет безопаснее. Вы должны туда добраться примерно за 45 секунд до следующей. Успеете?

- Постараемся, - отвечает Боггс.

Плутарха слышали все, потому что телевизионщики тут же поднимаются на ноги. Китнисс что-то негромко говорит Гейлу, а тот морщится. Мы бежим дальше. В школе я хорошо переносил длинные дистанции в соревнованиях, но мне все равно сложно успевать за всеми. Боггс, обгоняя меня, чуть подталкивает вперед, поближе к Китнисс, становясь перед ней. На передышки нет времени, мы уже почти у цели, я вижу синий облупленный бок склада, но тут начинается новая атака. Инстинктивно прижимаясь обратно к стене, я ловлю обеспокоенный взгляд Китнисс. Должно быть, вид у меня сейчас не самый лучший. Я медленно моргаю, показывая, что со мной все впорядке, как к Китнисс прижимается Финник. Он тоже не в самом лучшем состоянии, но уверенно смотрит девушке в глаза.

- Ты в порядке? – тихо, но отчетливо спрашивает он. Китнисс кивает, закрывая глаза.

- Голова кружиться, но все нормально, - отвечает она, едва заметно сжимая мои пальцы. – Зачем они здесь? Про нас они не знают, но и тут вроде ничего больше нет...

Ответом ей служит взрыв. Мы еще сильнее прижимаемся к стене. Я мысленно закрываю глаза, представляя, как сотни людей оказались в огненной ловушке. Те, что не сгорят заживо, задохнуться от дыма. Им не выбраться, деревянная дверь сгорит моментально.

- Теперь точно ничего нет, - тихо отвечаю я.

Атака заканчивается так же моментально, как и началась. Небо снова становится чистым, только вот мы все еще слышим треск горящих досок и крики людей. Китнисс опускается на корточки, закрывая лицо руками.

- Мы можем возвращаться. Они свое дело сделали, а значит улетели, - тихо произносит Мадж.

- Ты права, - кивает Китнисс, поднимаясь на ноги. Уверенной походкой она направляется следом за Боггсом в обратном направлении. Я нерешительно следую за ней.

Мы почти на посадочной полосе, как Мадж, идущая впереди всех, вскрикивает, замирает на несколько секунд, а потом падает назад. Китнисс, чья реакция лучше, чем у нас всех, медленно опускает лук. Через переулок я замечаю тело человека со стрелой в шее. Сойка замирает на несколько секунд, вглядываясь в окрестности, а затем моментально приседает рядом с Гейлом.

- Накаркали про разведчиков, - тихим голосом шепчет Мадж, сжимая мою руку, оказавшуюся к ней ближе всех. Я внимательно вглядываюсь в красное пятно, алеющее на ее майке в районе живота. Я собственными ушами слышал, как она отказывалась от бронежилета, уверяя всех, что в нее точно не станут целиться.

- Пуля прошла навылет? – спрашивает Хеймитч в наушники.

- О, это было бы слишком хорошо, - усмехается Китнисс, осторожно прикасаясь к кровавому пятну. – Застряла в мягких тканях.

- Нам нельзя здесь оставаться, - бросает Боггс, отталкивая Гейла и беря Мадж на руки. – Как оказалось, шпионы есть везде. На планолете будем решать, что делать.

Пока мы бежим за ним, я старательно пытаюсь отделаться от навязчивой мысли, что Китнисс уступила дорогу Мадж всего за несколько секунд до выстрела. И тут же успокаиваю себя тем, что на Сойке бронежилет, и она отделалась бы синяками. Взбегая на планолет, я сжимаю руку Китнисс, едва заметно улыбаясь Мадж. Ситуация кажется мне безвыходной.

Нас уже ждут Плутарх и Хеймитч. Опуская Мадж на пол, Боггс поглаживает ее волосы, хотя сам чуть не плачет. Гейл сжимает и разжимает кулаки, а Китнисс решительно опускается рядом с подругой.

- Сколько до ближайшего Дистрикта? – отстраненным голосом интересуется она.

- Около часа с половиной, - отвечаю я, засекавший время от одного Дистрикта до другого. – Мы ее не довезем.

- Китнисс, пулю нужно достать, - констатирует Финник.

- Чем? – Китнисс нервно сжимает пальцы. – У нас вообще ничего нет!

- Есть, - отвечает Боггс, открывая деревянную коробку. – Ее забыли выгрузить. Тут чистые простыни, несколько флаконов морфлинга, набор перчаток и инструменты.

- Хорошо, теперь другой вопрос. Кто оперировать будет?

- Ее нужно достать, - тихо отвечает Гейл, бледный, как смерть. – Ты сможешь. Я видел, ты помогала матери доставать осколки из ран.

- Это было три года назад! Мама была рядом! Мы не хирурги! – в отчаянии кричит Китнисс.

- Ты сможешь, - уверенно отвечаю я, открывая набор инструментов.

- Пит, - жалобно смотрит она на меня. – Я не мама!

- Ты единственная из нас хотя бы понятие имеешь, что нужно делать! – уверенно отвечаю я. – Ты сможешь. Мы довезем ее, если достанем пулю. Нет – Мадж умрет в любом случае.

- А если я задену артерию? Начнется кровотечение! – все еще боится Китнисс. – Пит, да пойми ты...

- Нет, это ты пойми, - решительно прерывает ее Финник. – Мы должны попробовать. У вас с ней одинаковая группа крови, набор для переливания здесь есть! Все будет хорошо, нужно только сейчас достать пулю.

- Плутарх, ты сможешь связаться с Тринадцатым? – решительно спрашивает Китнисс, окровавленными пальцами расплетая косу и собирая волосы в пучок на затылке.

- Да, а зачем? – он уже тянется к пульту управления.

- Ну, просто если у меня начнется истерика, то меня успокоить сможет только мама. И потом, нам нужна пошаговая инструкция, желательно с комментариями.

Пока Гейл держит Мадж на руках, мы стелим на полу несколько простынь. Укладывая девушку обратно, парень осторожно проводит руками по ее волосам, а она слабо улыбается. Китнисс протягивает нам белые перчатки, натягивая свои на руки.

- Нам нужен скальпель, пинцет и игла с ниткой.

Она быстро вкалывает несколько ампул морфлинга Мадж.

- Черт, слишком мало, - недовольно констатирует Финник. – Не хватит, чтобы она заснула.

- Больше нет? – резко интересуется Гейл, смотря в коробке.

- Если только ты найдешь, - бросает Хеймитч, осторожно задирая майку Мадж.

- План такой, я достаю пулю, а вы ее держите.

Китнисс поправляет край перчаток и внимательно смотрит на Мадж, прислушиваясь к голосу в наушниках.

- Разрезать. Достать. Зашить. Звучит просто, - усмехается она, сжимая ладонь подруги. – Ты готова?

- Да, - сиплым голосом отвечает она.

Едва Китнисс прикасается к ране девушки скальпелем, та начинает кричать. Я удерживаю ее на месте, стараясь не обращать внимание на то, что сам сейчас закричу от отчаяния. По щекам Мадж текут слезы, я стараюсь улыбнуться ей, но у меня ничего не выходит. Хеймитч как может сушит рану, Китнисс хватает в руки пинцет.

- Только достать, Мадж, шить уже не больно, - срывающимся голосом отвечает она.

Девушка снова кричит. Ее ногти больно царапают мою руку, но это ничто по сравнению с тем, что испытывает она. Я вслушиваюсь в неясное бормотание Китнисс, глядя, как Мадж пытается скрючиться. Кровь стынет в жилах, когда она кричит громче и отчаяние.

- Достала! – не менее громкое слово Китнисс заставляет меня улыбнуться. Медленно зашивая рану подруги, она шепчет ободряющие слова. Мы по-прежнему сидим на полу, испуганно смотря друг на друга и глупо улыбаясь. У нас получилось. Мы только что спасли человека.

На подлете в Десятый мы никакие. Глядя, как Мадж уносят на носилках, мы дружно отрицательно мотаем головой, когда нам предлагают остаться. Китнисс, кажется, засыпает в своем кресле, потому что до Тринадцатого она не говорит ни слова. Но когда планолет приземляется, она на прямых ногах следует к выходу. Желая всем хорошего вечера, она хватается за мою руку и позволяет увести прочь.

Едва мы остаемся одни, она резко разворачивается, утыкается в плечо и плачет навзрыд. Ошарашенный таким поведением, я замираю на несколько секунд, а затем обнимаю ее.

- Господи, да чего ты? Все ведь хорошо закончилось!

- Да я как представлю, что одно мое неверное движение - и она мертва! – сквозь всхлипы разбираю я.

- Ты держалась молодцом, - я беру ее за плечи, смотря ей в глаза. – Китнисс, ты спасла Мадж жизнь.

Она улыбается и утирает слезы рукавом.

- В любом случае, я страшно хочу спать! – она так заразительно зевает, что я тоже невольно прикрываю рот рукой. – Гляжу, ты тоже, - смеется она.

- Да нет, это все ты, - снова улыбаюсь я.

Мы не идем на ужин и коротаем остаток вечера в нашем отсеке. Китнисс так устала, что у нее не осталось сил на глупые сомнения по поводу завтрашнего дня. Как ни странно, за нас двоих переживаю я. Мне кажется, что это просто невозможно прекратить, поэтому я то и дело бросаю косые взгляды на Китнисс. Она то ли этого не замечает, то ли делает вид, что не видит, и продолжает читать свою книгу. Когда она напоминает о том, что до отбоя остался всего час, я машинально киваю на ее вопрос о том, может ли она пойти в душ первой. Она настороженно замирает, вглядываясь в меня пару секунд, но потом пожимает плечами и идет в ванную.

Я резко трясу головой и выпрямляюсь. Сейчас я больше похож на Китнисс, чем на себя. Но даже если она не терзает себя сомнениями, то почему должен я? На автоматизме принимаю душ, ложусь в кровать, с трудом улыбаюсь девушке на ее пожелания спокойной ночи. Она засыпает практически сразу, я некоторое время слушаю, как она ровно и спокойно дышит, а потом перебираюсь с кровати за письменный стол. Включая настольную лампу, я с удивлением замечаю, что Китнисс недовольно ворочается, а потом, подтянув под себя все одеяло, перекатывается на мою сторону кровати. Я невольно улыбаюсь, мысленно прикидывая, с каким трудом мне придется вытаскивать из-под нее одеяло, а потом и перетаскивать девушку на ее сторону.

Идет, кажется, второй час ночи, а сна ни в одном глазу. Я читаю книгу, оставленную Китнисс на столе, удивляясь, каким же бездарным был автор. В отсеке царит тишина. Если прислушаться, можно уловить, как ровно дышит спящая девушка, но я не занимаюсь этим. Поэтому, когда Китнисс обнимает меня сзади за шею и целует в щеку, я вздрагиваю.

- Ты чего не спишь? – спрашиваю я, прикасаясь пальцами к ее рукам.

- Ну, начнем с того, что мне без тебя холодно, - улыбается она. – Потом, ты переворачиваешь страницы слишком громко. И, в-третьих, почему ты сам не спишь?

- Тебе холодно? – удивленно переспрашиваю я, старательно увиливая от последнего вопроса.

- Да, мне холодно. Ты большой и теплый, к тебе можно прижаться и согреться. Я так всегда делаю, ты не замечал?

Я отрицательно качаю головой.

- Я очень крепко сплю, - добавляю я.

- Итак, а почему же мы не спим в два часа ночи? – улыбаясь, спрашивает она, упираясь подбородком в свои же руки на моих плечах.

- Не спится, - неоднозначно отвечаю я, пожимая плечами.

- Пит, - мягко говорит она. – Я люблю тебя. И сейчас я не желаю менять свое решение. Сожалеть я обычно предпочитаю после того, как что-то сделала. Поэтому успокойся. И пойдем спать, завтра трудный день.

Я улыбаюсь ей в ответ, поднимаясь со стула.

- Я тоже тебя люблю, - отвечаю я ей, когда она засыпает.



___________________________________________________________

Автор просит прощения за долгую задержку и за через чур ООСных Пита и Китнисс в этой главе.

Глава 31

- О, Боже, поскорее бы они уже поженились! – недовольно бурчит Китнисс, когда я выхожу из ванной утром следующего дня. – Я замучилась выбирать украшения, читать книги о традициях Четвертого и отвечать Порции, что мне абсолютно все равно, как будет выглядеть моя прическа в день свадьбы.

- Ты сама на это согласилась, - замечаю я, вытирая полотенцем мокрые волосы.

- Больше я никогда не соглашусь. Я устала от всех этих заморочек! – отвечает она, закрывая глаза.

Я улыбаюсь, думая над тем, что вчера она говорила то же самое. И два дня назад тоже. Только вот я прекрасно знаю, что она продолжит таскать в отсек различные книги, уточнять у Плутарха список гостей, чтобы, наконец, составить план их рассадки за столом, а потом еще и через силу разговаривать с Делли по поводу букета невесты. Они все еще враждуют.

- Эй, ты меня слушаешь? – Китнисс щелкает пальцами у меня перед носом. – Я с тобой, между прочим, разговариваю.

- Прости, я задумался. Повтори, пожалуйста, - улыбаюсь я.

- Я говорю, что тебе следует спать больше. Синяки под твоими глазами тебе совершенно не идут.

Я усмехаюсь. В последнее время я, и правда, очень мало сплю.

- Хорошо. Сегодня лягу пораньше, - безмятежно произношу я. – При условии, что и ты не станешь засиживаться допоздна. Мне тоже сложно заснуть без тебя.

Она задумывается на какое-то время, а потом улыбается, берет меня за руку и тащит на завтрак. Уже в коридоре она смотрит на свое расписание, недовольно хмурясь. Я тоже опускаю взгляд на свою руку.

- Я так полагаю, что «Главное блюдо» подразумевает под собой сегодняшнее событие, - комментирует она.

Я киваю, напрягаясь. Я не слышу особой радости в ее голосе, и это меня не радует. Видимо, Китнисс замечает мою реакцию, поэтому сжимает мои пальцы и, прижавшись ко мне, отвечает:

- Я не считаю, что совершаю ошибку.

Мы находимся в толпе людей, ее комментарий можно расценить как угодно, но для меня это несет определенный смысл. Я пожимаю плечами, улыбаясь ей в ответ.

- Это замечательно, - просто отвечаю я, когда мы входим в столовую.

За завтраком Китнисс задумывается над чем-то, но когда Порция начинает обсуждать с ней детали будущей свадьбы Финника и Энни, она спокойно отвечает, что невеста хочет бросать свой букет.

- Так было принято раньше, - объясняет она. – Без этого не обходилась ни одна свадьба.

- И что это значит? – невзначай бросаю я, водя ложкой по остаткам каши.

- О, считается, что та девушка, которая поймает букет, выйдет замуж следующей, - с улыбкой отвечает Порция.

Я улыбаюсь ей в ответ, думая над тем, что у Китнисс действительно большие шансы поймать цветы.

- Вообще, Мадж предлагает не бросать букет, чтобы не попасть им кому-нибудь в голову, а положить в ящик и закрыть на замок. Дать всем незамужним девушкам ключи, и та, чей ключ подойдет, заберет себе букет, - пожимает плечами Китнисс. – Но где взять столько ключей, я понятия не имею.

- Список гостей невелик, - отвечает Гейл. – Можно взять, допустим, от различных замков.

- О, это все равно нужно обсуждать с Плутархом, - печально добавляет Китнисс, подпирая подбородок рукой. – Он все еще спорит с Койн по поводу некоторых приглашенных лиц.

- Они вообще обо всем спорят! – недовольно добавляет Эффи, которая до этого не принимала участия в общем разговоре. – Из-за любого пустяка! Разве так делают?

- У них разные понятия о свадьбах, - объясняет Китнисс. – Для Койн это подписание бумажек и получение нового жилья, а для Плутарха это огромная пьянка на три тысячи гостей. Так что они враждуют.

- Ну, как так можно! – восклицает Эффи. – Это же свадьба, радость!

- Ну, а еще у нас жених с насморком, - усмехается Гейл. – Нечего было тренироваться под дождем без куртки!

- О, Господи, - Китнисс опускает лицо в ладони. – Если они снова перенесут свадьбу, я собственноручно подпишу эти дурацкие бумажки. И никакого праздника!

- И еще мы опаздываем, - добавляет Гейл, бросая короткий взгляд на свои наручные часы. – Идемте, пора другим завтракать.

Мы идем по проходу, осторожно лавируя между людьми, завтракающими во вторую смену. Мы немного задержались, но половина столовой только сейчас уходит, так что меня это не тревожит. Китнисс идет впереди всех, поворачивается, чтобы сказать что-то Гейлу, и тут на нее налетает молодой парень с подносом еды.

Китнисс падает на пол, незнакомец летит следом, а затем и весь его завтрак пачкает их. Осторожно обходя заляпанный кашей пол, чтобы ненароком не поскользнуться, я помогаю Китнисс подняться. Она очищает одежду от липких комков, критически разглядывая мокрые и сладкие от чая волосы.

- Эй, ты в порядке? – спрашивает она у молодого человека, стоящего на коленях возле своего подноса.

- Да, - кивает тот, стряхивая с волос кусочки изюма, что был добавлен в кашу. – Прости, что так получилось. Я не хотел.

- Ничего страшного, - пожимает плечами Китнисс, недовольно глядя на жирные пятна на светлой футболке. – Извини, мы опаздываем, поэтому не можем помочь.

- Ничего, я сам, - отвечает тот, начиная собирать с пола осколки тарелок. – Я неуклюжий, часто что-то роняю.

После выхода из столовой, мы с Китнисс идем в наш отсек, чтобы она могла принять душ и переодеться. Мой тренер по рукопашной борьбе заболел, поэтому сейчас у меня перерыв, а девушка не хочет идти в лес в грязной одежде.

Пока Китнисс копошится в ванной, я кручусь на стуле вокруг своей оси и думаю о сегодняшнем дне. Не смотря на все уверения Китнисс, я переживаю, что она все еще не уверена в своих поступках. Хотя она старательно делает вид, что все хорошо, я вижу, как она задумывается, делая вид, что слушает рассказ собеседника.

Потом Китнисс уходит на тренировку с Гейлом в лес, а я, после некоторых сомнений, беру в руки книгу со стихами, к которой не прикасался достаточно давно. Я снова открываю нужную страницу, таращусь на красивые стихи и внимательно рассматриваю собственную фотографию.

Неожиданно решаю, что я должен знать правду, понять, наконец, что происходит, поэтому я закрываю дверь в отсек и иду в сторону библиотеки. Я снова и снова прокручиваю в голове наш разговор со старой библиотекаршей, пытаясь понять, откуда у нее могла появиться моя фотография.

Когда я достигаю нужной мне двери, то замираю на несколько секунд, положив ладонь на ручку двери. Я закрываю глаза и выдыхаю. Как там говорит Китнисс? Ничего из этого не стоит моих нервов.

Толкая дверь, я быстро шагаю через порог и замираю, с удивлением смотря на улыбчивого старичка. Он поднимает на меня глаза, с любопытством рассматривая мое лицо. Я киваю ему, ища глазами ту женщину. Но здесь кроме нас двоих только двое детей, которые с интересом таращится на меня из-за книжного шкафа.

- Здравствуйте, - улыбаюсь я. – Мне следует вернуть книгу, которую я брал здесь.

- Да, конечно, - кивает тот, смотря на протянутую мне книгу. – Вы ничего не путаете, молодой человек?

- Что такое? – осторожно интересуюсь я, бросая короткий взгляд на обложку. Я уверен, что взял верную.

- У нас никогда не было такой книги, - качает головой тот, пролистывая страницы.

- Странно. Я взял ее у вас несколько недель назад. Мне должна была записать ее женщина…

Он не дает мне договорить, прерывая меня.

- Женщина? Нет, молодой человек, вы, должно быть, ошибаетесь. У нас никогда здесь не работали женщины!

- Извините, - бормочу я, пятясь к выходу.

Толкая спиной дверь, я выхожу в коридор и прислоняюсь к стене. Такого просто не может быть! Я абсолютно точно уверен в существовании этой старушки, точно так же, как уверен в родном отце. И потом, я же как-то получил эту дурацкую книгу!

Возвращаясь обратно в отсек, я сталкиваю с Китнисс. Оказалось, что Гейл повредил плечо, и им пришлось вернуться раньше. Не смотря на все мои сомнения, я с трудом удерживаюсь от злорадной усмешки.

- Что-то случилось? – спрашивает Китнисс, когда мы с ней идем отнести какую-то тетрадь ее сестре.

Как мне не хотелось бы, но я вынужден все рассказать ей. Она смотрит на меня с сомнением, вертит в руках книгу, но потом соглашается, что это действительно очень странно. Она говорит, что никогда не видела в библиотеке никого, кроме сутулого старичка, которого я встретил чуть ранее.

Неожиданным гостем на нашем обеде становится Боггс, который молча подходит к нашему столу. Он выглядит расстроенным и предельно серьезным. Смех и разговоры тут же смолкают. Китнисс замирает с ложкой в руках, поворачиваясь к солдату.

- Что-то случилось? – обеспокоено спрашивает она.

- Да, - кивает Боггс. - Я только узнал. Прошлой ночью Мадж скончалась от большой кровопотери.

______________________________________

Автор просит прощения за безумно маленькую главу и большую задержку. Школа сжирает все мое время:(

Глава 32

Китнисс вылетает из столовой так быстро, что я едва успеваю заметить ее синюю футболку в дверях. Бросив растерянный взгляд на посуду, я быстро поднимаюсь на ноги и слышу негромкий голос Финника:

- Я уберу, а ты иди за ней, пока наша Китнисс не натворила глупостей на буйную голову.

Я бегом бросаюсь прочь из столовой, потому что прекрасно понимаю, насколько он прав. В груди больно колет от мысли о том, что Мадж, с которой мы так недавно смеялись, уже нет… Стараясь быстро прикинуть в голове, куда Китнисс могла пойти, я автоматически сворачиваю в сторону своего отсека.

Еще издалека я слышу звук бьющегося стекла и ускоряю шаг. Резко открыв дверь, я с непониманием смотрю на спину Китнисс, сидящей на полу посреди осколков разбитого зеркала и духов. Ее руки в крови, а тело содрогается в рыданиях. Она, кажется, даже не услышала, что я пришел.

Понимаю, что особенно крупных осколков подошва моих поношенных ботинок не вынесет, поэтому внимательно выбираю путь, по которому я могу подойти к ней. Наступая на наименее усыпанные осколками участки пола, быстро добираюсь до Китнисс. Заставляю ее подняться на ноги, насильно тащу в ванную, где осторожно смываю кровь с ее пальцев, периодически целуя.

- Китнисс, - тихо зову ее я. – Китнисс, посмотри на меня.

Она жалобно всхлипывает и опадает в моих руках. Ее пальцы впиваются в мои плечи, и даже сквозь ткань я чувствую, какие у нее острые ногти. Рубашка пропитывается ее кровью. Поддерживая Китнисс одной рукой, второй я ищу в ящике над раковиной бинты.

Мы пачкаем светлое одеяло на кровати, когда я почти силой заставляю ее сесть. Склоняюсь к ее рукам, чтобы перевязать порезы. Китнисс жалобно стонет, как раненый зверь, снова начиная рыдать. У нее истерика, и я не в силах ее успокоить, потому что плачу вместе с ней.

- Пит, - выдыхает она мне в ухо, обхватив руками за шею. – Я люблю тебя.

Пожалуй, это не самый подходящий способ для признания в любви, в которой я давно уже не сомневаюсь – просто она не настолько хороша, как актриса, чтобы так играть.

- Я тоже тебя люблю, - тихо отвечаю я, поглаживая ее по спине. – И все обязательно будет хорошо, только сейчас тебе нужно успокоиться.

Но она просто не в состоянии этого сделать. Истеричные нотки в ее голосе становятся все более явными, поэтому я вынужден обратиться за помощью.

Поглаживая ее руку, я смотрю, как она спит после укола успокоительного уже на чистых простынях. Прим свернулась в клубочек рядом с ней и сейчас похожа на маленького котенка. У меня на коленях сидит Лютик, которого девочка принесла с собой.

- Ты тоже плачешь, - негромко произносит Прим, чтобы не разбудить Китнисс.

- Да, - киваю я. Мои глаза действительно красные от слез. – И мне не стыдно об этом говорить. Потому что Мадж – моя подруга. Точнее, была ею…

- Не говори так, - качает головой Прим.

Поймав мой удивленный взгляд, она уточняет:

- Китнисс никогда не говорит об отце в прошедшем времени, разве что когда рассказывает какие-то истории. Она говорит, что это помогает мириться с реальностью.

- Она у нас сильная, - киваю я. – Она справится.

У меня что-то болезненно ноет в груди. Провожу рукой за ушами кота, и тот довольно урчит.

- Ты ему нравишься, - замечает Прим. – Он никогда не садиться на колени к чужим. Хотя, тебя тоже уже можно назвать своим.

Я понимаю, что она имеет в виду.

- У вас будут кольца? – задает новый вопрос Прим.

- Я не думаю, - я качаю головой. – Об этом никто не знает, кроме нас с Китнисс, тебя, Финника, Хеймитча и Плутарха, да еще нескольких людей в правительстве.

- Но это ведь неправильно! – качает головой она. – Вы же будете помолвлены.

- Да, - снова соглашаюсь.

- Их ведь не обязательно носить на пальце. Можно же и на цепочке, - она вытаскивает из-под блузки два золотых кольца на кожаном шнуре.

- Чьи это? – удивленно спрашиваю я.

- Родителей, - отвечает Прим. – Папино было у Китнисс, а мамино у меня. Но потом Китнисс отдала мне отцовское. Она сказала, чтобы я хранила их вместе, потому что я – единственное, что осталось от нашей семьи.

Я улыбаюсь, потому что понимаю Китнисс. Маленькая, все еще наивная Прим действительно символизирует все то важное и ценное, что есть в семье Эвердин – бесконечная забота и талант их матери, находчивость и ум сестры, храбрость отца. В моих братьях невозможно выделить что-то конкретное, принадлежащее матери, ведь мы все похожи на отца внешностью и характером.

- Я подумаю над этим, - киваю я.

Прим слабо улыбается, снова сворачиваясь в клубочек возле сестры. Сейчас я отчетливо вижу, насколько они разные. Смуглая кожа Китнисс сильно контрастирует со светлой Прим. Цвета их волос противоположны, как и характеры. Упрямая и гордая Китнисс является истинным воплощением их отца, которого я мало помню, а добрая и приветливая Прим похожа на меня самого. Несмотря на то, что они сестры, я даже мог бы сказать, что они происходят из разных сословий: Китнисс из-за ее внешности можно отнести к Шлаку, а вот белокурая Прим больше похожа на городских жителей. Это можно очень легко объяснить – различия их родителей ярко выражаются в дочерях.

- О чем ты задумался? – снова тихо спрашивает Прим, чуть приподнимая голову.

- Это не важно, - я качаю головой. – У тебя сегодня нет дежурства?

- Нет, сегодня у меня выходной. Только курсы в три часа. Знаешь, я думаю, что они готовят меня на врача! – ее лицо освещается улыбкой, и я сам невольно приподнимаю уголки губ.

- Они были бы полными дураками, если бы не заметили твой талант, - замечаю я.

- Мама сказала, что они наблюдали за мной, пока я помогала ей. Я, конечно, кое-что умею благодаря маме, но мне еще многое нужно узнать!

И внутри меня будто кто-то зажигает лампочку. Тьма, боль и страх, которые роятся там, отступают на второе место. В нашем Двенадцатом у Прим не было бы никаких шансов стать врачом, но не здесь. Вот оно – то, ради чего стоит бороться.

- У тебя ямочки на щеках, когда ты улыбаешься, - хриплым из-за сна голосом замечает Китнисс.

- Привет, - улыбается Прим.

- Как ты себя чувствуешь? – я склоняюсь над ней, накрывая ее ладонь своей.

- Как будто меня переехало поездом, - она морщится, приподнимаясь на локтях. – А еще я очень хочу пить.

Прим протягивает ей стакан с водой, и Китнисс делает несколько глотков, а затем ласково треплет сестру по голове. Прим снова улыбается, а Китнисс сжимает мою ладонь.

- У тебя все хорошо? – спрашивает девушка, когда Прим уходит.

- Ну, насколько это возможно в данной ситуации.

Я жалею об этой фразе, когда на глазах Китнисс снова наворачиваются слезы, и она утыкается лицом в мою рубашку.

- Тише, - шепчу я, хотя у меня болит все внутри. – Не думай об этом.

- Не могу, - она качает головой. – Она – моя подруга. Я не могу просто вычеркнуть ее из своей жизни и забыть, как страшный сон.

- Я тоже не могу перестать о ней думать, - киваю я.

- И это нормально. Когда умер папа, я тоже не могла успокоиться.

Вместо ответа я обнимаю ее.

- Прим предложила нам носить обручальные кольца, - тихо говорю я. – На шее, как кольца твоих родителей.

- А, думаю, она их даже показала, - кивает она. – Прим не снимает свою цепочку с тех пор, как мама отдала ей свое кольцо.

- Оно напоминает тебе об отце?

- Да. И маме ее кольцо тоже, поэтому они у Прим. И я не против по поводу наших колец. Только надо спросить об этом у Плутарха, я не знаю, что он скажет нам на это.

- Он не может нам этого запретить, - замечаю я.

Вместо ответа она целует меня.

Через некоторое время мы уже идем в сторону кухни. Китнисс нервно сжимает мои пальцы, и я знаю, что она сильно волнуется. Резко останавливаясь, я поворачиваю ее к себе, смотрю в глаза и спокойно произношу:

- Я не обязываю тебя делать это, Китнисс. И никто не в праве заставить тебя выходить за меня. Если ты не хочешь этого, мы можем уйти. И я не буду винить тебя.

- Я не хочу менять своего мнения, - отвечает она. – И я не жалею. Просто… Мне страшно, - честно признается она. – Всю жизнь я думала, что никогда не выйду замуж, и сейчас это меня пугает, понимаешь? И мне почему-то кажется, что из-за этой помолвки и дурацкого обряда все изменится, но мой мир меняется так часто, что я уже не жду от этого ничего хорошего.

Сказанное ею звучит настолько наивно и по-детски, что я невольно улыбаюсь. Китнисс недовольно смотрит на меня, не находя причину для веселья.

- Ничего не изменится, - я качаю головой. – Я все так же буду тебя любить, и мало кто об этом вообще узнает. Твой мир может измениться из-за каких-то глобальных событий, а не из-за дурацкого обряда, как ты это называешь. Можешь считать, что меня просто повысили в ранге по отношению к тебе.

- Ну, да, - она улыбается, словно от облегчения. – Был парень - стал жених.

- Вот видишь, - я улыбаюсь ей в ответ, целуя ее.

***

- Ты пойдешь? - негромко спрашиваю я у Китнисс однажды утром.

Она замирает, все еще глядя на себя в зеркало. Закрывает глаза, чуть сгорбливается. Я смотрю на ее отражение в зеркале, отмечая про себя, что темные круги под ее глазами все больше и все сильнее контрастируют с неестественно бледной кожей.

- Я не знаю, - качает головой она, нервно сжимая край столика с такой силой, что ее костяшки белеют. - Я не знаю, как мне следует поступить, Пит.

- Она - твоя подруга, Китнисс, - негромко произношу я, чувствуя, как по спине пробегает холодок. Говорить о Мадж в настоящем лице, когда речь идет о прощании с ней, пугает меня, но, нужно следовать совету Прим, и я не могу поступать иначе. - И это ее похороны.

- Я не могу смотреть на нее. На то, как она лежит… в гробу, - с трудом выдавливает она, ее глаза снова становятся влажными.

- Китнисс, перестань корить себя, - негромко произношу я, но тут же жалею об этом: фраза вызывает у девушки непредвиденный приступ гнева.

- Я не могу, Пит! Потому что я в этом виновата! Если бы не я, она бы не умерла, - пронзительно кричит она, но последнее слово произносит с трудом.

- Китнисс, ты спасла ей жизнь, - осторожно произношу я. - Если бы не ты, она бы умерла прямо на планолете!

- Я могла остаться с ней, Пит. Дать ей свою кровь. У нас с ней одинаковая группа, - успокаиваясь, резко обрывает она меня.

- Мы закрыли эту тему, - спешу успокоить ее я. По моим рукам пробегают мурашки.

- Я, и правда, не знаю, что мне делать, - она качает головой, закрывая лицо руками. - Я знаю, что должна быть там, потому что она была моей подругой, но осознавать, что все, к чему я только притрагиваюсь, рушится на глазах - выше моих сил. Кто-то умирает из-за меня, и это нормально, ведь мы на войне. Но при этом понимать, что я сижу под землей, в относительной безопасности устраивая свою жизнь, пока кто-то погибает во имя революции, символом которой и являюсь… Тебе не кажется, что я веду себя эгоистично, Пит?

Я качаю головой, с напряжением наблюдая, как она едва заметно подергивает плечами, снова заходясь в слезах.

- Ты не права, - я осторожно прикасаюсь к ее рукам, будто бы она птичка и сейчас улетит, - ты измождаешь себя тренировками, загоняешь в дурацкие рамки, которые, мне кажется, ставят тебя в условия совершенно не реальные, чтобы что-то кому-то доказать. Ты еле ходишь, постоянно на нервах, но, ломая себя, ты не поможешь революции. И ты знаешь, что что бы они не не говорили, я всегда буду на твоей стороне, ты меня слышишь?

- Я знаю это. Но ты совсем не объективен, - она снова отворачивается, растеряно крутя в руках расческу. - Для людей, которые любят нас, мы всегда являемся идеальными, что бы не делали и что бы не говорили.

Я молчу некоторое время, обдумывая ответ.

- Может быть, ты и права, Китнисс, - я беру ее за плечи, она смотрит мне в глаза. - Возможно, я, действительно, не объективен. Возможно, мое отношение к тебе действительно влияет на что-то. Но разве сейчас это важно?

- Нет, - она качает головой. - Как бы то ни было, я должна пойти на похороны Мадж. Я должна простится с ней.

Глава 33

Новый день не встречает меня ничем хорошим. Едва я раскрываю глаза с утра, в голове проносится единственная мысль: сегодня.

Я лежу, уперев взгляд в надлом на белой извести. Странно. Раньше все здесь казалось идеальным.

Я просто не понимаю, что чувствую прямо сейчас. Говорят, что смерть родных и друзей – всегда непреодолимое горе, края которому не видно, потому что его просто не существует. А у меня внутри воет ветер, как в пустой бочке. Потому что я не чувствую ничего. Абсолютно ничего.

Кажется, все вокруг оглохли и ослепли. Ходили, натыкаясь друг на друга, как слепые маленькие котята, так до конца и не осознав, что произошло. Мне не больно: внутри пустота. Оглушающее, уничтожающее чувство, нагоняющее только страх.

Так странно, что цвет похорон – черный. Я еще в раннем детстве навсегда решил для себя, что это белый. Белая пустота, с кристальной чистотой вакуума. Белый цвет сейчас везде: в коридорах, в кабинетах, у меня в сердце, Нет, не только у меня - у всех, кто действительно знал Мадж. Все слова, которые мы пытались высказать в последние дни, все мысли - все слилось в одну большую яму, и не разобрать ничего. Все стало простым бредом.

Страшнее в этом дне похорон даже не само прощание с Мадж, нет. Я медленно переворачиваюсь на бок, и в упор смотрю на бледное лицо Китнисс. До дрожи в коленях страшно от понимания, что мы все кончим именно так. Белыми похоронами и эмоциональной слепотой друзей, душащим молчанием и бессмысленными слезами. Будет слишком поздно что-то менять. Я содрогаюсь даже от мысли о том, что мы потеряем еще кого-то, хотя это и глупо, ведь вокруг нас война. Люди умирают, умирали и будут умирать каждый день. Это нормально, но рассудок отказывается это понимать. Моя пустота сжимается и становится еще белее. Нет, даже Игры не сделали меня настолько сильным, чтобы не бояться неизбежности потерь и смертей тех, кто дорог.

Черт подери, какое же все вокруг пустое! Неосмысленные взгляды, эмоциональный вакуум, душащие слова, и что еще хуже – убивающее молчание. Последние три дня мы молчим везде: в столовой, на тренировках, в Штабе. Будто бы если мы не будем говорить неделями, то это что-то изменит.

Будто бы Мадж вернулась, если бы мы просто молчали.

Китнисс рядом со мной шевелится и приоткрывает сонные глаза. Встречаясь взглядом со мной, она приподнимается, но молчит. В голове крутятся тысячи мыслей и вариантов того, что я мог бы ей сказать, но я не произношу ни слова. Сейчас они просто лишние.

Все так же молча я наблюдаю, как она, поднявшись, пересекает комнату и отправляется в ванную. Молча слушаю звук льющейся воды, и даже когда Китнисс входит в комнату, одетая только в мою футболку, я продолжаю молчать. Девушка торопливо переодевается, а потом, бросив на меня обеспокоенный взгляд, приседает у моей части кровати.

- Ты бледный, - все еще хриплым со сна голосом произносит она, – и весь горишь. У тебя температура.

Я по привычке перехватываю ее ладонь, когда она хочет убрать руку с моей щеки, и прижимаю ее к губам. Китнисс вздрагивает, отвыкшая от прикосновений за последние пару дней, но руку не отдергивает и тянется пальцами к моим волосам.

Мы сидим так пару минут, прикасаясь к друг другу так осторожно, будто встретились после долгой разлуки. Сейчас Китнисс так же далека от меня, как и два года назад. Смерть Мадж поменяла в нашей жизни слишком многое.

Первой молчание прерывает Китнисс, поднимаясь с кровати.

- Я позову маму, - негромко говорит она, машинально убирая прядь волос за ухо. – А тебе лучше не вставать. Ты, похоже, болен.

- Китнисс, - я ловлю ее руку, когда она собирается уйти, - не стоит зря беспокоить твою маму. Я в полном порядке. Подожди меня пару минут, и на завтрак мы пойдем вместе.

- Нет, - она качает головой, возражая, но все равно сжимает мои пальцы. – Тебе нужно отдохнуть, и мама всего лишь тебя осмотрит.

Она наклоняется, чтобы поцеловать меня в щеку. Я закрываю глаза, и вправду чувствуя легкую мигрень.

- В конце концов, я твоя невеста, и мне лучше знать, как беречь твое здоровье, - тихо добавляет Китнисс, заставляя меня открыть глаза, чтобы удивленно посмотреть на нее, но за девушкой уже закрывается дверь.

Слова Китнисс порядком ошарашивают. За все время, что прошло с нашей «помолвки», она ни словом не обмолвилась о происходящем, словно стремилась последовать моему совету и сделать вид, что ничего не произошло.

Я знаю, что так и должно быть, это правильно. Она не выдает никаких эмоций, потому что мы должны хранить молчание по поводу помолвки, но мне все равно больно наблюдать за Китнисс, старательно делающей вид, что все осталось по-прежнему. И даже мысль о том, что она не снимает с цепочки своего обручального кольца, меня не успокаивает.

Стараясь подавить нахлынувшие так внезапно эмоции, я закрываю глаза и стараюсь не думать абсолютно ни о чем. Впервые за несколько дней хочу вернуть назад свой опустошенный разум, лишь бы снова не чувствовать душевной боли.

Наверное, если бы существовали таблетки, позволяющие выключить эмоции, я бы продал ради них душу.

Да и не только я. Китнисс, бледнеющая день ото дня, пожалуй, поддержала бы мою инициативу. Ее кошмары не прекращаются, она медленно сходит с ума, стараясь подавить свои чувства посредством бесконечных тренировок и старательной подготовки к свадьбе Финника и Энни, будто бы забывая о том, что ее переносили столько раз, что все уже давным-давно готово.

Я хочу помочь ей, но просто не знаю, как. Она пытается защитить и меня самого от своих частых срывов и истерик, будто бы не понимая, что этим делает еще хуже, еще больнее. За своей безучастностью и успешно возведенной стеной между нами Китнисс не замечает, что чем дальше она заходит, тем мне становится больнее.

Я перекатываюсь на ее сторону кровати, утыкаясь носом в чуть теплую подушку девушки. Закрываю глаза и медленно вдыхаю ее запах. Китнисс всегда пахнет лесом, листвой и свежестью, но сейчас ее образ ассоциируется исключительно с задавленностью и беспомощностью, что совершенно не похоже на нее.

Она похожа на птицу с подбитым крылом.

Китнисс загнана под землю, вынуждена скрываться, пока вокруг Тринадцатого бушует война. Несмотря на все ее уговоры, в Дистрикты нас больше не отправляют, все обещая сделать это через пару недель, но я знаю, что они лгут. Они не хотят, чтобы судьба Мадж повторилась. Они не хотят потерять еще кого-то, потому что их Сойка не переживет еще одной смерти.

- Пит, ты спишь? – я слишком глубоко погружен в свои мысли, и поэтому вздрагиваю от голоса Китнисс.

Я поворачиваюсь и вижу миссис Эвердин, замершую в паре шагов от кровати. Приподнимаюсь на локтях, упираюсь спиной о спинку кровати, чуть улыбаясь.

- Китнисс сказала, что ты плохо себя чувствуешь, - подает голос мама девушки. – Что болит?

- Голова немного, - нехотя признаюсь я. – Ничего, пройдет.

Я совершенно не хочу проваляться в постели ближайшие пару дней, потому что сегодняшний день слишком важен для всех нас.

Несмотря на все мои возражения, миссис Эвердин проводит полный осмотр, после чего недовольно констатирует, что я умудрился подхватить грипп. Отказываясь от госпитализации, я уверяю мать и дочь, что хочу остаться в нашем с Китнисс отсеке.

Недовольно ворча себе под нос что-то про слишком упрямую молодежь, миссис Эвердин дает мне несколько таблеток и велит дочери зайти к ней за нужными препаратами, а после уходит восвояси.

Я удивляюсь: Китнисс не идет на тренировку, как положено по ее расписанию, а устраивается рядом со мной.

- Я так устала, Пит, - тихо отвечает она на мой немой вопрос. – Я просто хочу провести немного времени с тобой.

Сказать, что я поражен, значит не сказать ничего. Китнисс прижимается ко мне, накрывая нас обоих одеялом, а потом и пледом, и обнимает меня. Мы в полголоса разговариваем на различные нейтральные темы, она рассказывает мне о своих успехах в тренировках, и мы вместе смеемся, вспоминая, как Гейл три раза отправил стрелы в неизвестном направлении пару недель назад.

Мы говорим обо всем на свете, не затрагивая только одну тему – мы не говорим о Мадж.

Но время идет, и наступает момент, когда Китнисс нужно собираться, чтобы простится с нашей подругой. Я не хочу отпускать ее одну. Я не представляю, что она будет чувствовать, когда будет смотреть на Мадж в светлом платье, которое она должна была надеть на свадьбу Финника и Энни.

Я не представляю Мадж мертвой до сих пор. Я не понимаю, как ее лицо может стать серовато-белым, волосы поблекнуть, а глаза - потерять свой свет

Я не знаю, каково это – стоять и не чувствовать абсолютно ничего, переводить взгляд от одного человека к другому, лишь бы не смотреть на гроб, где лежит человек, который когда-то смеялся вместе с нами. Лишь бы не думать о том, что вот он - наш будущий конец. Мы все будем лежать в белых одеждах в черном гробу, среди безмолвных друзей и слез.

Я не знаю, почему это случилось именно с Мадж – светлой, чистой, сияющей и радостной.

Но я точно знаю, что сказать сейчас «Прощай!», я бы просто не смог.

Глава 34

- Пит, я тебя умоляю, не трогай ничего руками! – восклицает Китнисс, сбрасывая мои ладони с листов бумаги, хаотично разбросанных на полу.

Сама девушка сидит посреди всего этого бедлама с крайне недовольным видом, старательно выделяя что-то маркером. На ее щеке красуется длинная оранжевая полоса, и я невольно хмыкаю.

- Чем меньше ты будешь мне мешать, тем быстрее я покончу с этим кошмаром раз и навсегда!

Китнисс поднимает на меня глаза, недовольно щурясь:

- Правда, Пит, я очень хочу с этим покончить! Свадьба уже завтра, а я все никак не могу разобраться с этой ерундой.

- Ладно, ладно, - я примирительно поднимаю руки вверх, показывая тем самым, что сдаюсь. – Умолкаю.

Мне хочется, чтобы она поскорее закончила с этими бумагами и отправилась спать. Завтра действительно очень важный день – свадьба Финника и Энни. Как ни странно, из-за моей болезни ее не перенесли в сотый раз, а лишь стали колоть мне лекарства посильнее, чтобы я быстрее встал на ноги. После них я три дня спал только на животе и ел стоя. Полагаю, инициатором этого была Китнисс, которая успела триста раз пожалеть, что согласилась помогать со свадьбой.

Я пересекаю комнату, стараясь как можно меньше шуметь, и падаю на кровать, раскидывая руки в сторону. Матрас пружинит подо мной, я сбрасываю с ног кроссовки и перекатываюсь на живот, глядя на Китнисс.

- А что это такое? – спрашиваю я, перебирая ее волосы. Она прислонилась к кровати.

- Кажется кто-то обещал мне не мешать, - с легкой иронией в голосе говорит она, но, помолчав пару секунд, все же отвечает, - это списки гостей и план их рассадки. В последний момент Плутарх захотел, чтобы я кое-что изменила, потому что они ставят дополнительные столики.

- Ох, - протягиваю я, поглядывая на листы в ее руках сверху вниз.

- Куда лучше посадить твою семью? – вслух спрашивает она скорее у себя, чем у меня.

- И они там будут? – удивляюсь я. – Не знал, что их пригласили.

- Наверное, это потому, что в последний раз ты видел их недели три назад, когда списки только составлялись, - тихо замечает она, опуская взгляд на план зала.

Я пристыженно киваю. Девушка права: я действительно очень давно не видел свою семью. Все как-то не до того было. Слишком много навалилось на меня и Китнисс, и я был настолько занят, что не находил времени, чтобы заскочить к ним.

- Посади их рядом с нами, - наконец, выдаю я.

- Не могу. Мы, как подружка невесты и шафер, занимаем места за главным столом, - качает головой она. – Как думаешь, Джоанна и твоя мама не закатят нам грандиозный скандал, сидя рядом?

- Я бы не рисковал, - усмехаясь, качаю головой. – Найдёт коса, как говорится, на камень.

- Хорошо, тогда поместим их сюда, - кивает она, вписывая имена сначала на листочек, а затем и на план.

Минут через двадцать, по прошествии которых я начинаю клевать носом, Китнисс, издав облегченный вздох, откидывается назад и кладет голову на мою руку. Я вздрагиваю и поднимаю глаза. Оказывается, чуть было не уснул.

- Чтоб я еще хоть раз согласилась кому-то помогать с этой ерундой! – раздраженно выдыхает она, собирая по всему полу бумажки. – Ладно, я отдам все это Плутарху и приду через десять минут, хорошо?

Я киваю, потирая виски. Спать хочется слишком сильно, ведь я устал за сегодняшний день.

- Смотри не усни тут без меня, - смеется Китнисс, закрывая за собой дверь.

Чтобы немного взбодриться и действительно не отключиться до возвращения девушки, я решаю принять душ. Настраиваю воду похолоднее, и долго стою, просто пытаясь немного расслабиться. Завтра свадьба лучшего друга Китнисс, и я надеюсь, что это взбодрит ее хоть немного. А еще надеюсь, что после этого она перестанет так зашиваться с подготовкой и хоть немного передохнет.

Я знаю, что обманываю сам себя. Девушка, больше похожая на приведение, спит по пять-шесть часов в день, вздрагивает от громких шагов и опасается всего вокруг. Китнисс все время настороже, не позволяет себе расслабляться, везде ищет подвох. Она напугана до чертиков собственными кошмарами и старательно пытается убежать от самой себя.

Порой мне кажется, что ее страхам нет оправдания, но однажды я застаю программу новостей, которую все время пропускаю из-за своего странного расписания. Президент Сноу в своем с белоснежном костюме с иголочки снова говорит о противостоянии между Капитолием и ополченцами и показывает страшные кадры.

Сгорающие заживо люди. Сотни раненых. Перестрелки. Сбитые самолеты. Поезда, сошедшие с рельсов. И все это Китнисс принимает на собственный счет. Она – символ революции. В какой-то степени она и заварила всю эту кашу, и, как я не пытаюсь переубедить ее в этом, она лишь качает головой. Сложно говорить человеку, что он ни в чем не виноват, когда он знает правду.

Я качаю головой, выключаю кран и шарю по стене рукой в поисках полотенца. Если я сейчас потрачу всю воду, Китнисс останется без законного душа. Кстати, она, наверное, уже вернулась.

Вытирая полотенцем волосы, я ногой толкаю дверь, ведущую в спальню. Девушка, прижимая к груди листы бумаги, свернувшись калачиком, спит на моей половине кровати. Она успела распустить волосы, и теперь несколько прядок падают ей на лицо.

И кто это советовал мне не уснуть?

Я как можно тише пересекаю комнату и опускаюсь на корточки перед кроватью. Осторожно провожу пальцами по ее щеке и убираю волосы назад. Китнисс морщится, что-то невнятно бормочет, а затем медленно открывает глаза. Улыбается.

- Совсем ты себя загнала, - легко говорю я, проводя пальцами по ее скулам. – Спать надо больше.

- Все в порядке Пит, - она качает головой и резко садится на кровати. Откладывает бумаги на журнальный столик, поднимается на ноги, на автомате заправляя пару прядок за ухо. – Сейчас приму душ и вернусь.

Она легко целует меня в щеку и направляется к комоду, чтобы взять нужные вещи. Я наблюдаю за ней до тех пор, пока она не скрывается в ванной, а потом медленно прохожусь по комнате, слушая звуки воды. Останавливаюсь у комода и пальцами обрисовываю все узоры на его поверхности. Беру в руки свадебную фотографию родителей Китнисс и не могу сдержаться от улыбки, когда думаю о том, что завтра у Финника и Энни будет такая же. Они мои друзья, и мне впервые за несколько недель хочется искренне радоваться.

Я замираю и вздрагиваю, чувствуя, как Китнисс обнимает меня со спины. Она прижимается ко мне, лбом прислоняясь куда-то между лопаток. Даже сквозь футболку чувствую ее теплое дыхание.

- Эй, ты чего?

- Я люблю тебя, - вместо ответа говорит она и кладет подбородок на мое плечо. – Я просто тебя люблю.

***

- Пит, давай ты не будешь крутится, а? – просит Порция, колдующая над моей прической. – Я понимаю, тебе надоело сидеть без движения, но кто же виноват, что твои волосы стали непозволительно длинными!

- Да, хорошо, прости, - легко соглашаюсь я.

- Не терпится увидеть Китнисс в вечернем платье? – через несколько минут, смеясь, спрашивает она, потому что я снова начинаю ерзать.

- Да нет, просто стул неудобный, - жалуюсь я, потирая шею. – Все, я больше не буду, прости.

- Мне осталось совсем немного.

Порция действительно заканчивает через пару минут, еще раз проводит рукой по моим волосам и отходит на пару шагов, глядя на результат.

- Вот теперь твои волосы вполне готовы для того, чтобы ты мог отправиться на свадьбу, - удовлетворенно кивает она. – А все остальное - пока нет.

Она протягивает мне чехол с моим костюмом и отправляет за ширму переодеваться.

- Какой же ты все-таки красивый, - улыбается она, когда я выхожу к ней. – Даже жаль, что ты не жених.

- Кстати о женихе. Почему ты здесь, а не с ним? – спрашиваю я.

- Господи, Пит, Финника хоть в больничном халате выстави, он все равно самым красивым будет! – мягко смеется Китнисс за моей спиной, и я резко оборачиваюсь.

Она невероятно красивая в своем платье с черным лифом и белой, струящейся юбкой в пол. Оно кажется довольно простым. Девушка отказалась от слишком яркого и дорогого платья, чтобы меньше выделяться из толпы гостей. Ее волосы собраны в замысловатую косу, и она искренне улыбается, что нравится мне больше всего.

- А мне казалось, ты говорила, что мы не увидимся до начала церемонии? – удивленно говорю я, когда она подходит ко мне.

- Наши планы несколько изменились, - отвечает она, пожимая плечами. – А ты не рад меня видеть?

Я смеюсь в ответ на ее вопрос и обнимаю ее.

- Наоборот. Как там Энни? Переживает?

- Нет, - она качает головой. – Такая радостная и воодушевленная! Кажется, что она даже не ходит – летает!

Я смеюсь вместе с ней, крепче обнимая ее за талию. Она прижимается ко мне, и я чувствую разряды тока в тех местах, где оголенные участки нашей кожи соприкасаются.

- Поскорей бы этот день закончился, - шепчет она, поднимая на меня глаза.

- Ну, нет, Китнисс! – качаю головой. – Не знаю, как насчет тебя, а я сегодня намерен хорошенько отдохнуть и повеселиться!


Глава 35

- Койн считает свадьбу излишне дорогой, а Плутарх - слишком невзрачной, - тихо говорит мне Китнисс, пока мы наблюдаем за свадебной церемонией, которой руководит Далтон, скотовод из Десятого.

Зал украшен довольно просто: листьями и морскими сетями, но это не делает все вокруг менее прекрасным. Наверное, все дело в Финнике и Энни, которые в прямом смысле этого слова светятся от счастья. Вот они-то выглядят по-капитолийски: Финник в идеальном, с иголочки, костюме, и Энни в одном из свадебных платьев Китнисс. Но прекраснее всего их лица: они продолжают улыбаться, не отпуская рук друг друга.

Я вижу, что Китнисс рядом со мной тоже улыбается. Она искренне рада за своих друзей, а мне становится немного легче оттого, что сейчас она может немного расслабиться.

Вся церемония проходит в духе Четвертого Дистрикта: сеть из длинных стеблей травы, которую накрывают жениха и невесту во время произношения клятвы, старинная песня, в которой супружество сравнивается с мореходством, и соленая вода, которой Финник и Энни смачивают губы друг друга.

После множества поздравлений и объятий, поцелуев и тостов в честь молодоженов (мы пьем сидр), единственный скрипач, которому удалось выбраться из Двенадцатого со своим инструментом, проводит по струнам, и все, кто родом из шахтерского дистрикта, тут же поднимают головы.

Может быть, мы родились и выросли в самом бедном и грязном дистрикте Панема, но уж танцевать-то мы умеем отлично. Плутарх, руководящий съемками, присылает к нам человека с просьбой танцевать. Все тут же разбиваются на пары, образуя два длинных ряда, и танцы начинаются.

Джоанна хватает меня за руку и тащит в центр зала, а Китнисс лишь смеется ей в ответ, оставаясь на прежнем месте. Но через пару минут, я вижу, как она, продолжая улыбаться, хватает моего старшего брата Майка и тянет его в зал. Недалеко от них расположились Джем и Прим. Кажется, они тоже нашли общий язык.

Танец преображает всех. Мы показываем движения гостям из Тринадцатого и тем, кто не танцевал сотню лет. Кажется, никогда эти стены не видели столько дурачества и смеха. Китнисс уговаривает присоединится к нам даже мою мать, которую я не видел улыбающейся много лет. По залу кружат операторы с камерами, но мы ведем себя раскованно. Нет ничего слаще осознания того, что Сноу увидит счастливых повстанцев, танцующих на свадьбе.

Где-то через три часа в зал вкатывают огромный свадебный торт, над которым работала вся моя семья.

- Потрясающе, - восхищенно выдыхает Китнисс рядом со мной. – Какая красота!

Пожалуй, я могу с ней согласится, ведь это одно из лучших произведений, которые я видел. Отец сделал огромное сине-зеленое море, украшенное барашками волн и парусниками, морскими животными и покачивающимися на волнах чайками.

Каждому из гостей достается по небольшому кусочку, и это радует всех даже больше, чем возможность попасть сюда. Кажется, много лет жители Тринадцатого не тратили время на грандиозные праздники, не танцевали в свое удовольствие и не ели сладостей.

Все в восхищении благодарят Китнисс за потрясающий праздник. Она краснеет, но я-то вижу, что ей приятно это слышать. Она, обняв Финника, тянет его танцевать, а я остаюсь рядом с Энни. Мы мало общались, но сейчас мне хочется как-то поддержать разговор с ней.

- Ты потрясающе выглядишь, - мне приходится наклониться и говорить громче обычного, чтобы она услышала меня сквозь смех и звуки скрипки.

- Благодарю, - Энни поднимает на меня взгляд и улыбается уголками губ. – Спасибо за потрясающий торт и за то, что Китнисс отдала мне свое платье.

- Не за что. Она была рада помочь.

Мы замолкаем, продолжая наблюдать за танцующими гостями. Через некоторое время к нам возвращаются Финник и Китнисс. Я мягко обнимаю девушку, а она, кажется, переводит дух.

- Сто лет столько не танцевала и уж тем более не смеялась, - объясняет она, заправляя прядь, выпавшую из прически, за ухо.

- Они такие счастливые, - тихо говорю ей, кивая на Финника и Энни, которые тоже наблюдают за всеобщим весельем.

- Я очень за них рада. Они заслужили это счастье, - кивает она. – Я сейчас отлучусь, мне нужно найти Порцию, а потом сразу вернусь.

Киваю, и Китнисс быстрым шагом пробирается через толпу. Через какое-то время Финник тоже куда-то уходит, зато рядом с нами возникает Хеймитч. Он тоже улыбается и даже целует Энни в щеку. Я начинаю подозревать, что он каким-то образом раздобыл спирт из госпиталя, но от него даже не пахнет.

- Где ты Китнисс потерял? Или танцует?

- Она пошла искать Порцию. Сказала, что быстро вернется, но ее нет уже минут двадцать.

- Вообще-то, Порция стоит вон там, - Хеймитч указывает в направлении двери, и я действительно вижу там своего стилиста. – Я только что с ней разговаривал, и, можешь поверить, Китнисс с ней не было.

Я беспокойно оглядываюсь по сторонам, невольно начиная волноваться, а потом быстрым шагом направляюсь к Порции, не замечая окликов Хеймитча за спиной.

- Привет! – девушка приветливо улыбается мне. – Тебя Китнисс искала, вы пересеклись?

- Да, она подходила, - кивает Порция. – Только вот это давно было. Я думала, она снова вернулась к тебе, как и собиралась.

- Спасибо, - стараюсь говорить предельно спокойно и торопливо делаю несколько шагов в сторону, чтобы стилист не увидела, как я начал паниковать.

- Потерял меня, да? - улыбаясь, Китнисс вдруг обнимает меня со спины, и я невольно вздрагиваю. – Прости, пришлось задержаться - меня позвал к себе Плутарх.

- Не пугай меня так больше, хорошо? – мягко улыбаюсь в ответ, испытывая облегчение. – Чего хотел Плутарх?

- Попросил кое-что записать. Обещал выпустить в эфир во время новостей в полночь.

- Они покажут нам это? – спрашиваю я, переводя взгляд на несколько экранов, висящих на стенах.

- Думаю, что да. Пусть он посмотрит, что мы и под землей умеем радоваться.

Она не уточняет, но я-то знаю, что речь идет о Сноу. Китнисс чуть улыбается и спрашивает, не хочу ли я еще сидра. Ловко лавируем по залу, периодически улыбаясь на камеру. Все вокруг нас буквально светятся от счастья. Давно не видел столько улыбающихся людей в одном месте.

Около полуночи экраны оживают. Мы видим эмблему телевидения Капитолия и двух ведущих, рассказывающих о последних событиях войны. Трансляция прерывается довольно внезапно. Экран рябит, но мы отчетливо слышим голос Китнисс. Она поет одну из свадебных песен Двенадцатого Дистрикта, и в то же время на экране появляются небольшие видео-фрагменты: Финник и Энни произносят свой обет, потом мы с Джоанной, танцующие и смеющиеся. Множество счастливых людей появляются и исчезают на экране, пока Капитолий пытается вернуть себе эфир.

Ролик длится минут десять, не больше, но этого вполне достаточно: народ галдит и радуется. Китнисс сжимает мою руку, а после того, как на экране снова появляются ведущие, она говорит, что устала и хочет пойти спать.

Мы находим в молодоженов и тепло прощаемся с ними. Финник выглядит слегка взволнованным и обеспокоенным, но я списываю все на бушующие в нем эмоции из-за свадьбы. Однако Китнисс это, кажется, серьезно волнует.

Едва только выходит из зала, девушка тут же стаскивает с ног каблуки и блаженно щурится, ступая босыми ногами на прохладный пол.

- Кажется, каблуки придумали только для того, чтобы наслаждаться моментом их снятия, - бормочет она, беря меня под руку. – Честное слово, я не представляю, как Эффи ходит на таких ходулях целый день!

- Ходила, - поправляю я и, поймав ее удивленный взгляд, добавляю, - Ну, здесь же их нет.

- И слава Богу, - смеясь, Китнисс делает вид, что от этой информации ей намного легче. – Иди в душ первый, я пока попробую вылезти из этого платья.

- Могу помочь, - предлагаю я, и щеки Китнисс краснеют, настолько двусмысленно это звучит. – Ну, нет, так нет.

Быстро хватаю с кровати одежду и ныряю в ванную комнату. Я только успеваю стащить рубашку, как слышу звук открывающейся двери. И кого принесло так поздно?

Благо, стены в отсеках тонкие, поэтому я слышу негромкий голос Финника. Он говорит как-то взволнованно и чересчур беспокойно, поэтому я ничего не могу с собой поделать и, включив несильный напор воды, замираю у двери.

- Что случилось? Ты был таким взволнованным, - негромко начинает Китнисс.

- Пит в душе? – зачем-то уточняет Финник.

- Да, но он обычно недолго, так что времени мало. Что произошло?

- Это из-за того отрывка новостей, что мы увидели после нашего ролика, - неуверенно начинает Финник. – Понимаешь, я опять стал чувствовать себя… как тогда.

- Ты хочешь сказать, что он опять нашел способ влиять на тебя?

- Во мне как будто борются два человека, и одному из них очень хочется тебя прикончить. Пожалуйста, я умоляю тебя, держись от меня подальше, Китнисс. Я не хочу навредить тебе снова.

Сердце предательски вздрагивает. Финнику снова становится хуже из-за охмора. Не хватало еще нам такой проблемы!

Понимая, что еще чуть-чуть, и воды Китнисс не останется, я торопливо заворачиваю кран, шумно начиная одеваться.

- Пит, ты долго? – кричит мне из-за двери девушка, и я немедленно говорю, что да.

Когда я выхожу в комнату, Финника уже нет, а Китнисс что-то ищет в комоде.

- Здесь кто-то был? Мне показалось, что я слышал голоса, - осторожно начинаю я, гадая о том, расскажет мне она правду или нет.

Она вся напрягается на несколько секунд, но потом лишь пожимает плечами.

- Финник. Хотел еще раз поблагодарить меня за помощь в организации свадьбы. А сейчас, если ты не против, я хотела бы принять душ.

Она проходит мимо меня в ванную, с шумом закрывая дверь. Я одновременно и хочу, и не хочу говорить ей о том, что я услышал. Зная Китнисс, можно точно сказать, что она обидится в несколько раз сильнее, если узнает об этом не от меня. Я, скорее всего, лезу не в свое дело. Просто всегда хочу знать то, что связано с ней и с ее безопасностью, а она слишком привыкла быть одиночкой и ни перед кем не отчитываться.

Поэтому я молчу, когда Китнисс выходит из душа; молчу, когда она говорит о том, что пора погасить свет. Мы молча лежим в кровати, слушая дыхание друг друга, и не спим.

- Я соврала, - наконец, выдыхает она, и я, пораженный, поворачиваю к ней голову. – Финник приходил не за этим. Он сказал, что чувствует, что ему становится хуже.

- Я слышал, - тихо отвечаю я, чувствуя, как краснеют щеки. – Я случайно услышал часть вашего разговора. Прости.

Китнисс колеблется, а потом пододвигается ко мне ближе.

- Быть твоей поддержкой и опорой, помнишь? – цитирует она свадебную клятву. – Я не сержусь, хотя ты мог бы сказать мне сразу, - с упреком добавляет она.

- Он сообщил своим врачам?

- Да. Его лечение усилят. Только вот никто не знает, куда это может вылиться. Если он станет опасным… Я боюсь представить, что он может сделать в этом случае. Я не хочу потерять его, понимаешь?

- Ты не потеряешь, - тихо говорю я, обещая невозможное, - ты не потеряешь.

Глава 36

- Ну, соберитесь! Давайте, еще круг! – громко кричит солдат Йорк, и я, скрипя зубами, заставляю себя продолжать бежать.

Тренировки по подготовке к захвату Капитолия, которые начались несколько дней назад, изнурительны. Из нас, неподготовленных подростков, пытаются сделать солдат, готовых убивать и сражаться до конца. Стоит ли говорить, что уже после первого дня мне хотелось лечь на голую землю и больше никогда с нее не вставать?

- Если нас заставят пробежать еще хотя бы полмили, я умру на месте, - сквозь сжатые зубы бормочет Финник, бегущий рядом со мной.

- Пожалуй, я присоединюсь к тебе.

Долгожданное «Все, хватит на сегодня!», и мы, тяжело дыша, садимся прямо на землю.

Бег – это только начало. Мы учимся собирать и разбирать автоматы, стрелять из них, изучаем теорию, нам рассказывают правила ведения рукопашного боя, объясняют, как правильно обезвреживать мины и все прочее в этом духе.

- По-моему в Играх и то легче победить, - после особенно тяжелого дня замечает Китнисс.

Но, тем не менее, физическая, строевая и огневая подготовка, лекции по тактике – это все, чем она живет. Каждое утро Китнисс поднимается первой; ни разу она еще не пропустила ни одного занятия, а теорию, которую нам нужно будет сдавать, знала наизусть уже через неделю после того, как нам выдали вопросы.

Через некоторое время меня, Китнисс, Финника и Джоанну переводят в специальное отделение, где уже тренируется Гейл. Дисциплину, которую мы осваиваем, все называют просто «Кварталом», хотя на нашем расписании она имеет более традиционное название: "Улично-учебный бой".

По сути это модель капитолийского квартала. Нас делят на команды и ставят перед задачами, будь то уничтожение объекта, захват позиции или обыск здания. Здесь все, как в настоящем бою. Один неверный шаг – и «подрываешься» на мине; плач ребенка может привести засаду, на крыше появляется снайпер, а у тебя не работает оружие. Правда, мы все здесь солдаты, а командира нам заменяет голосовая программа, которая тоже, кстати, может выйти из строя.

Конечно, по-настоящему погибнуть здесь нельзя, и мы все это понимаем, но реального здесь тоже много: и дымовые шашки, и бомбы с горючей (но не опасной) смесью, и солдаты в костюмах миротворцев.

Съемочная группа во главе с Крессидой снимает нас на тренировочном полигоне, где мы изо всех сил стараемся показать себя во всей красе. В перерывах между тренировками нам иногда удается увидеть подготовку к операции: грузят технику, формируют дивизии. Почти все говорят об одной из первых операций по захвату железнодорожных туннелей, ведущих в Капитолий.

Финник, которому становится все хуже и хуже, выпадает из общего процесса через три дня после начала тренировок в Квартале. Его приступы становятся неуправляемыми, и Китнисс день ото дня становится бледнее и худее. Кошмары вспыхивают с новой силой, и я вижу, что она очень переживает за своего друга.

Методы лечения пробуют самые разные, но Финник все равно срывается и с каждым разом он все агрессивней. Китнисс соглашается с моими доводами о том, что ей нельзя ходить одной, но меня удивляет другое: Финника все равно отпускают из больничного корпуса, хотя сейчас он довольно опасен, несмотря на все его попытки себя контролировать. Он чувствует себя виноватым и постоянно извиняется перед Китнисс, которая продолжает повторять, что он не виноват в том, что Сноу с ним сделал.

Со временем частота и продолжительность приступов снижается, но Финника все равно не допускают обратно к тренировкам. Никто не знает, как он поведет себя в стрессовой ситуации, и его врачи настаивают на том, чтобы он оставался в Тринадцатом.

Через несколько недель после начала тренировки в Квартале солдат Йорк говорит, что нас ожидает экзамен, который состоится прямо сейчас. Полосу препятствий, тест по тактике и огневую подготовку все проходят без проблем, но в Квартале у Джоанны возникают проблемы, поэтому в тот же 451 отряд, что и меня, Китнисс и Гейла, ее не зачисляют.

В Штабе, куда нас отправили после прохождения Квартала, Плутарх рассказывает про особенности нашего задания. Он показывает интерактивную карту Капитолия и объясняет, что мерцающие значки – это капсулы.

- В них может скрываться все, что угодно, от мин до переродков, но цель у любой из них - либо захватить в заложники, либо уничтожить. Когда мы сбежали из Капитолия, то прихватили с собой самую последнюю версию подобной программы, но за несколько месяцев в ней вполне могли произойти изменения.

Я слушаю рассказ Плутарха, но все, что я, трибут двух Игр, вижу перед собой – это Арену, напичканную ловушками, которые контролируют распорядители.

- Леди и джентльмены… - тихо бормочу я.

- … семьдесят седьмые Голодные игры объявляются открытыми! – продолжает Китнисс, и смотрит на меня.

Кажется, наши слова слышит только Гейл, потому что он один внимательно смотрит на нас, но потом снова переключается на карту. Плутарх продолжает говорить, но единственное, что я улавливаю – это то, что мы особый, "Звездный" отряд, потому что стрелковых отделений, в которое мы зачислены, у них и так хватает, зато мало телевизионных. Нам не нужно делать военную стрижку, потому что нас будут снимать, и люди должны узнавать в Китнисс Огненную девушку, а во мне - одного из несчастных влюбленных из Дистрикта-12.

- Что мне сказать маме с Прим? – тихо спрашивает Китнисс, когда собрание заканчивается, и мы идем на ужин.

- Ничего. Я своим ничего не скажу, - отвечаю я. – Не нужно им знать, что мы едем на некое подобие арены.

- В этот раз все будет по-другому. Никто не обязан умирать, - добавляет она. – И Сноу тоже будет игроком.

Оставшиеся дни пролетают быстро. Практически все время занимают тренировки на стрельбище, и хотя стрелок из меня не очень, с винтовками за время предыдущих недель я научился мастерски работать. Китнисс, несмотря ни на что, все равно учит меня стрелять из лука, и я вижу, с какой ревностью смотрит на наши тренировки Гейл. Стреляю я из рук вон плохо, но девушку это не останавливает, и в конце концов я все таки умудряюсь попадать в мишени, затрачивая при этом минимальное количество стрел.

Стоит ли говорить о том, что манекен миротворца, на котором тренировалась Китнисс, истыкан стрелами с ног до головы?

Впрочем, меткость у всех убийственная (даже у меня, если никто не дает мне в руки лук). Кроме нас с Китнисс и Гейлом в отделении еще пять солдат из Тринадцатого. Заместительница Боггса, который назначен нашим командиром, Джексон, попадает в мишени, которые все остальные без оптического прицела даже разглядеть не могут. Две сестры, которым чуть больше двадцати, по фамилии Лиг – все называют их Лиг Первая и Лиг Вторая, чтобы не путаться. Правда, единственное отличие, которое я у них увидел – это глаза. А также Митчелл и Хоумс, совсем взрослые мужчины, рослые и крепкие.

Как мы успели заметить, остальные отделения от нас не отстают, и вся наша особенность заключается в том, что мы станем лицом наступления Тринадцатого. Когда нам об этом объявляют, прокатывается волна разочарования, сменяющегося злостью:

- Вы хотите сказать, что мы не будем участвовать в реальных сражениях? – грубо интересуется Гейл.

- Вы будете участвовать реальных сражениях, только, возможно, не всегда на передовой.

- Но мы не хотим! – вмешивается Лиг Первая. – Мы будем сражаться!

- Вы будете делать то, что принесет пользу. Решено, что сейчас вы наиболее нужны на экранах телевизора. Посмотрите, какой эффект произвела Китнисс. Полностью перевернула всю ситуацию. И заметьте – она не жалуется! Потому что понимает силу экрана.

Вообще-то, судя по лицу Китнисс, она явно что-то задумала, и это явно не показуха на камеру. Она все же встревает в спор после таких слов:

- Мы ведь не только притворяться будем? Иначе зачем столько тренировались?

- Не переживай. У вас будет достаточно реальных мишеней. Главное – не подставьтесь, искать вам замену будет некогда!

Мы прощаемся с семьями утром в день отъезда. Отец и братья обнимают меня, мать выдавливает улыбку, зато миссис Эвердин и Прим расцеловывают в обе щеки и просят позаботиться о Китнисс. Она сама стирает слезы сестры и просит ее не волноваться, говорит, что она даже не настоящий солдат. Прим просит ее быть осторожной.

Китнисс уходит попрощаться с Финником, а я направляюсь на взлетную полосу. К моему удивлению, девушка прибегает туда буквально через десять минут, и я вижу, что она еле сдерживает рыдания. Нарочно обнимаю ее, спиной становясь к заинтересовавшимся солдатам, и чувствую, как она сильно сжимает мои плечи.

- Ему плохо. Очень плохо, Пит, - шепчет она. – Я не смогла с ним даже поговорить, потому что все, что я увидела – это прикованного к постели, бьющегося в конвульсиях мужчину, который видит во мне только мишень.

Ее голос дрожит, я мягко поглаживаю ее по голове, хотя у самого холодок пробежал по телу от ее слов.

- Когда мы вернемся, ему полегчает, - неуверенно бормочу я, чтобы ее приободрить.

- Я отомщу ему за это, - отвечает Китнисс.

Планолет доставляет нас до сборного пункта в Двенадцатом, откуда мы двое суток на товарняке, до предела набитом солдатами, едем до одного из горных туннелей, ведущих в Капитолий. После мы еще шесть часов идем до военного лагеря повстанцев, тянущегося на десять кварталов вглубь от вокзала, на который мы приезжали в Капитолий перед Играми.

Пока мы ставим палатки, Боггс рассказывает, что повстанцы отбили этот район с неделю назад, потеряв при этом сотни жизней. Миротворцы заняли позиции ближе к центру Капитолия, и нас разделяют пустые улицы, сплошь усыпанные ловушками. Прежде чем наступать, их нужно обезвредить.

Спустя три дня большая часть отделения 451 готова дезертировать от скуки. Мы стреляем для Крессиды и ее команды, которые приехали вместе с нами, но в основном по всякой ерунде, чтобы отвести подозрение. Время от времени требуются добровольцы для реальных боевых заданий, и всякий раз все восемь рук взмывают вверх, но меня, Китнисс и Гейла никогда не выбирают.

Видимо, чтобы мы себе внешность не испортили.

У каждого из нас есть бумажная карта Капитолия, которую Китнисс, как мне кажется, чересчур внимательно изучает. На все мои вопросы о ее интересе она лишь отшучивается, но в мою голову закрадывается серьезное подозрение, что она хочет сбежать отсюда при первой возможности. И прекрасно понятно, в каком направлении.

Но настоящая находка – это карта командиров. Это так называем голограф, который воспроизводит точно такую же голограмму, которую мы видели в Штабе перед отъездом. По сути, это всего лишь улучшенная версия карты, но это просто подарок по сравнению с нашими бумажными версиями.

Голограф может включить только командир, но в рабочем состоянии контролировать его могут и члены отряда. Если кто-то в отделении три раза подряд повторит слово «морник», голограф взрывается, уничтожая все в радиусе пяти ярдов. Это мера предосторожности на случай попадания в плен.

На четвертый день мы, слегка расслабившись, попадаем в неприятности. Лиг Вторая нарывается на неправильно маркированную капсулу, которая выстреливает металлическими дротиками, а не отравляющим газом, как мы думали. Один из дротиков попадает Лиг в голову, и она умирает прежде, чем приходит помощь.

Нам обещают быструю замену.

На следующий день прибывает новый член нашего отделения. Взъерошенные бронзовые волосы, слегка безумные глаза. Без охраны, с автоматом на плече. Все в шоке и не верят своим глазам. Китнисс не знает, радоваться ей или плакать, но она все же легко целует Финника Одейра в щеку, хотя тот опасливо отстраняется, бормоча что-то про нервные припадки.

Однако у него на руке свежий штамп. Номер 451. Звонки Боггса в Тринадцатый ничего не приносят. Койн считает, что это прибавит нашим роликам остроты.

Финник, который последние две недели был больше похож на психопата, который разговаривал сам с собой и пытался любыми способами навредить Китнисс, лишь грустно улыбается, а я, тревожно сжимая руку своей невесты, думаю лишь об одном.

Кажется, Койн считает, что от мертвой Китнисс Эвердин пользы будет куда больше.


Глава 37

Проходит три дня с тех пор, как Финника доставили к нам в отряд. Боггс, которого раньше никто не видел таким обозленным, приказывает своей заместительнице, солдату Джексон, назначить круглосуточный надзор за Финником, который лишь грустно улыбнулся, услышав приказ. Но все три дня проходят без особых происшествий, если не считать грубых выпадов в сторону Китнисс.

Стоит ли говорить, что ни меня, ни Гейла, ни Китнисс в надзорщики не берут? Когда мы попробовали возмутиться, Джексон отрезала, что ни один из нас не сможет застрелить его, если потребуется. В конечном итоге мы выторговали право караулить в паре с кем-нибудь другим, кто не знаком с Финником так близко.

Хотя, по-моему, Китнисс будет проще будет прострелить себе голову, чем поднять оружие на друга.

После очередного дня съемок я ставлю палатку – на третий день получается уже не так ужасно – пока Китнисс, сидя на земле, пустым взглядом изучает карту.

- Мы можем поговорить? – спрашивает она после недолгого молчания.

- Конечно, - бормочу я, натягивая брезент на основу из колышек. – О чем?

- Ты ведь на моей стороне? – неожиданно спрашивает она, поднимая голову.

- Всегда, Китнисс, - отзываюсь я, прищуриваясь. – Что за вопросы?

- Мы говорили по поводу одержимости Финника с Боггсом, - бормочет Китнисс, не поднимая глаз.

Я морщусь, припоминая, как командир после бесплодных звонков в Тринадцатый отзывал Китнисс, чтобы переговорить с ней.

- Я знаю, - киваю, потому что это было довольно очевидным фактом.

- Пойдем, - она поднимается на ноги, хватает меня за руку и тянет за собой. – Джексон просила собрать хворост для костра.

- Рано или поздно он все равно потеряет контроль и доберется до меня, - тихо говорит она, пока мы, наклонившись, подбираем засохшие ветки.

- Мы будем смотреть за ним в оба, - обещаю я.

- Я знаю, зачем она это сделала, - добавляет Китнисс, имея в виду Койн. – От мертвой меня ей будет больше пользы.

- Почему она так тебя ненавидит?

- Не думаю, что это настолько сильное чувство. Я ей определенно не нравлюсь, это ясно. Боггс говорит, что она хотела спасти с арены тебя, но ее никто не поддерживал. Когда это все-таки случилось, она была в восторге. А потом ты не оправдал ее ожиданий, потому что был слишком подавлен тем, что я отправилась в Капитолий. Правда, потом мы свою роль выполнили.

- Но она все равно считает тебя опасной.

- Да. Потому что война почти закончилась, а потом будут выборы.

- Не думаю, что она настолько дура, чтобы думать, будто кто-то допустит тебя на место президента.

- Нет. Но на чьей стороне я буду? Боггс считает, что ни у кого нет столько влияния, как у меня.

- Она боится, что ты будешь против нее, - заканчиваю я. – Тем более, своего отношения к ней ты никогда особо не скрывала.

- Я могу помочь революции только одним способом, - тихо говорит она.

- Умереть, - с болью замечаю я.

- Да, - кивает она.

- Китнисс, - выдыхаю я и хватаю ее за руку. – Не делай глупостей. Не позволяй Койн играть тобой.

- Глупостей?

- Например, ты собираешься смотаться отсюда с картой и голографом, если сумеешь его раздобыть, - довольно грубо отвечаю я, высказывая свои догадки.

Китнисс чуть краснеет.

- Ты же не сбежишь без меня? В болезни и здравии, в горе и в радости, помнишь? – говорю я, вспоминая свадебную клятву, которую мы практически произнесли, обручившись по традиции Дистрикта.

- Как твой товарищ по оружию, я могу настоятельно рекомендовать тебе оставаться с твоим отделением, но ты ведь все равно не послушаешь, верно?

- Разумеется, - усмехаюсь я. – Если ты не хочешь, конечно, чтобы я поставил на уши всю армию.

- Пошли, нам пора возвращаться, - тихо шепчет она, поднимая связку хвороста.

В лагере мы ужинаем, а потом разбредаемся по палаткам. Ночь довольно теплая, поэтому мы вытаскиваем спальные мешки и устраиваемся поближе к костру. В полночь на дежурство вступают Джексон и Китнисс. Но не спит, кажется, никто. Мы сидим или лежим в спальниках, прислушиваясь к треску костра и слушая дыхание друг друга.

- Простите, что доставляю вам столько проблем, - бормочет Финник через некоторое время. – Мне лучше было бы находится в Тринадцатом, чем здесь.

- Ты не виноват, - отвечает Гейл. – Не ты выбирал, когда тебя сюда посылали.

- Ты хороший человек, - добавляет Митчелл. – Во всем виноват Сноу.

Все опять замолкают. Я прокручиваю в голове воспоминания, связанные с Финником: они разговаривают с Китнисс у колесницы, он учит ее вязать узлы, помогает мне доплыть до берега на арене, спасает мне жизнь, в конце концов, он заботится о Китнисс, когда Сноу отправляет их на еще одни Игры. Он действительно всегда был добр к нам. Он помогал нам. И я, и Китнисс обязаны ему жизнью.

- Твой любимый цвет... зеленый? – тихо спрашивает Финник спустя несколько минут. – Китнисс?

- Да, - не задумываясь, отвечает она. – А твой – цвет морской волны.

- Морская волна? – морщась, переспрашивает он.

- Ближе к изумрудному. Как твои глаза, - поясняет она. – По крайней мере, ты сам мне так однажды сказал.

Финник закрывает глаза, наверное, пытаясь представить себе море, которое не видел очень давно, а потом кивает.

- Спасибо.

Я прикрываю глаза, пытаясь заснуть. Кто-то (кажется, Крессида и Мессалла) негромко разговаривают с Финником. Я дремлю до четырех - тогда у Китнисс заканчивается время дежурства, поэтому она забирается в спальник рядом со мной, хватает меня за руку и переплетает наши пальцы. Я чуть поворачиваю голову в сторону и вижу, как за нами наблюдает Гейл. Затухающее пламя костра отражается в его глазах. Мы встречаемся взглядами, он кивает и отворачивается.

Утром мы всей командой, при полном вооружении, отправляемся стрелять по стеклам домов для роликов. Квартал, в который мы должны попасть, находится недалеко от тех улиц, где расположены миротворцы, но Боггс заверяет нас, что операция согласована с руководством Тринадцатого, и мы в безопасности.

Мы идем по улицам, усеянным битым стеклом, кое-где виднеются следы крови, и я вспоминаю, что все эти кварталы повстанцы отвоевали, потеряв сотни жизней. Мы добираемся до места съемок, занимаем позиции, Крессида расставляет операторов и отдает команду: «Мотор!»

Мессалла запускает несколько дымовых шашек для пущего эффекта. Я поднимаю автомат и, прицелившись, выстреливаю в цветную витрину, которая раньше служила окном магазину одежды, когда раздаются реальные выстрелы. Выстрелы, цель которых - мы.

Хватает секунды, чтобы через плечо, едва обернувшись, увидеть белые мундиры миротворцев. Они пока не подошли достаточно близко, чтобы стрелять на поражение, но близки к тому. Боггс орет, чтобы мы включили мозг и сгруппировались. Я прицеливаюсь и стреляю в одного из миротворцев, того, что подошел ближе других, а потом бегу в сторону отряда, который сгрудился вокруг операторов.

- Что это значит? – кричит Крессида. – Как они добрались сюда? И как вообще узнали, что мы здесь будем?

- Камеры, - отвечает Кастор. – Здесь везде камеры. Видимо, некоторые из них рабочие, и они нас засекли.

- Живыми они нас не отпустят, - замечает Джексон. - Их в пару раз больше, чем нас. И у них наверняка будет подкрепление, а у нас - нет.

- Значит, надо отступать, - заключаю я. – Какие варианты?

- Только назад, и не дай Бог, чтобы они окружили нас, - проговаривает Гейл.

- Есть еще один вариант, - вскидывается вдруг Кастор, бросая беглый взгляд на Поллукса. – Катакомбы.

- У нас нет еды, - возражает Китнисс.

Гейл выстреливает в пару миротворцев, пока мы медленно начинаем отступать.

- Плевать, - говорю я. – Жить хочется сильнее, чем есть.

Я тоже стреляю, целясь миротворцам в грудь.

- Ладно, где вход в подвалы?

- Через два здания от нас.

- Нам надо разделиться, чтобы они не последовали за нами, - предлагаю я.

- Не надо, - качает головой Боггс, прищуриваясь.

Мы отстреливаемся еще несколько минут, по-прежнему отступая. Пули свистят совсем близко, но никого не задевают.

- Что значит «не надо»?

- Я отвлеку их, - отзывается Боггс, поднимая голограф. – Вы должны уходить.

- Боггс, нет! – кричит Джексон. – Мы что-нибудь придумаем! Мы должны будем вернуться в лагерь!

- Не возвращайтесь, - качает головой тот. – Китнисс, выполни свою миссию. Убей Сноу. Кастор, веди их всех в катакомбы.

Кастор и Поллукс хватают нас за руки и тянут прочь. Спотыкаясь и оглядываясь, я бегу следом за остальными. Богсс же с места не двигается, продолжая стрелять по наступающим миротворцам.

- Верьте Китнисс! – напоследок кричит командир, а затем трижды произносит: Морник! Морник! Морник! – и кидается на миротворцев.

- Ложись! – командует Гейл, и мы дружно падаем на асфальт, пока нас не отбросило взрывной волной. Все вокруг накрывает пеленой густого дыма, всюду падают осколки камней и частички плоти. Меня слегка подташнивает.

- Надо уходить! – командует Джексон хриплым голосом.

Она хватает меня за предплечье, помогая подняться, а затем мы забегаем в подъезд. Отстреливаю замок, и мы, пропустив вперед Поллукса и Кастора с фонариками, спускаемся в темноту катакомб.

Пока мы идем, пытаясь прийти в себя, Кастор негромко объясняет:

- Раньше мой брат, - он кивает на Поллукса, - работал здесь. Прошло несколько лет, прежде чем мы накопили деньги и подкупили чиновников, чтобы его перевели на поверхность. За эти годы они ни разу не видел солнца.

Ну, конечно, кого же еще капитолийцы могут отправить в эти затхлые, вонючие тоннели?

- Я не... Я не понимаю, - хрипло говорит Джексон. – Почему Боггс так поступил?

- У него не было выбора, - объясняю я, смаргивая непрошенные слезы. – Он должен был спасти нам жизнь как старший по званию.

- Он хотел, чтобы мы пошли в Капитолий. Чтобы мы добрались до Сноу. Зачем?

- Особый приказ президента Койн, - врет Китнисс. – Она считает, что если нам удастся заснять, как я убиваю Сноу, война закончится.

- У нас все равно нет пути назад, - добавляю я. – Иначе мы выведем миротворцев на наш лагерь.

- Они пришли именно за нами, - хрипло говорит Гейл. – Они, наверное, думали, что у нас холостые патроны... Что мы просто идем снимать ролики.

Вскоре оказывается, что Поллукс – настоящее сокровище. Он прекрасно ориентируется в бесконечной сети подземных тоннелей, которые проходят под всеми главными улицами города. Тут тоже множество капсул-мин, но сейчас, днем, они отключены, зато ночью тут очень опасно. В одиночку мы бы не протянули. Поллукс знает все: где провода высокого напряжения, где есть удушающий газ, где водятся гигантские крысы и пауки. Мы прячемся, когда меняются смены безгласых. Но самое важное то, что он знает расположение камер, от которых мы, естественно, держимся подальше.

Мы бродим по тоннелям несколько часов, и в животах постепенно начинает урчать. Мы ничего не ели с раннего утра, и никаких припасов у нас нет. Хорошо хоть есть фляги с водой да Поллукс, который знает, где воду можно пить. Но мы устали и хотим есть. Кастор переводит нам слова брата о том, что мы почти дошли до кладовой, где сможем передохнуть и, возможно, поесть.

Безгласый приводит нас в относительно теплую комнату, сплошь заставленную машинами с циферблатами и рычагами. Поллукс приседает и, отодвинув половицу, начинает доставать банки с консервами.

- Видимо, чьи-то запасы, - предполагаю я, потирая шею. – Когда нам нужно будет уходить?

Поллукс показывает 4 пальца. Джексон составляет графики дежурств, пока мы, сбросив оружие, распихиваем банки по вещмешкам, которые мы всегда зачем-то носили с собой. Сейчас же им нет цены. Я дежурю в первую смену: два часа, вместе с Поллуксом, который не может здесь спать из-за воспоминаний.

Я очень устал, но открываю банку с консервами, пока остальные устраиваются прямо на полу. Все, кроме Финника, который нервно оглядывается по сторонам.

- Наручники, - говорит он Джексон. – Наденьте на меня наручники.

- Зачем? – поднимает та брови,

- Боюсь, что не смогу себя контролировать, - упавшим голосом отвечает тот. Джексон слишком устала, чтобы спорить.

Два часа кажутся бесконечно долгими, но другим тоже надо отдохнуть, поэтому я нарочито медленно жую свой суп из тунца.

- Есть хочешь? – спрашиваю я у Финника, который нервно возится рядом.

Он слегка качает головой. Открываю банку куриного бульона с лапшой и передаю ему, оставив крышку себе, чтобы Финнику не пришло в голову вскрыть себе вены или что еще похуже. Он садится, запрокидывает голову и вливает в себя содержимое банки, почти не жуя.

- Поспи, времени еще полно, - предлагаю я, когда он возвращает мне жестянку.

- Я чувствую, что теряю себя. То, кем я являюсь на самом деле, - тихо говорит мне он. – Понимаешь, как будто я смотрю на две противоположные вещи и не могу понять, какая из них верна. Я сжигаю свой мир дотла, а потом, очнувшись, смотрю на пепелище.

- Ты не виноват, - возражаю я. – Гейл был прав. Ты хороший человек, Финник, с которым произошло много всего плохого. Но нам всем есть, за что бороться. Не смей сдаваться и позволять Сноу снова выиграть. Поспи, правда, тебе нужно отдохнуть.

Он покорно ложится, но не засыпает. Какое-то время мы смотрим на одну и ту же стрелку на циферблате, которая подергивается время от времени, а потом я, наклонившись, рисую узоры на пыльном полу.

Два часа почти истекли, и я бужу Джексон и Китнисс. Видно, что они обе совсем не отдохнули, но покорно поднимаются и выбирают себе по банке с консервами. Я почти сплю, когда Китнисс, присев рядом, начинает перебирать мои волосы. Повернувшись на спину, я приоткрываю глаза, не понимая, зачем она это делает.

- Спи, - шепчет она.

- Будь со мной, - бормочу я; все звучит единым словом.

- Всегда.

Я проваливаюсь в сон, казалось бы, на минуту, но Джексон уже расталкивает меня и говорит, что нам пора выдвигаться. Все еще сонные, моргают и зевают, однако Китнисс, прислушиваясь, просит всех помолчать. Напрягаю слух, силясь уловить то, что она слышит.

Тихое шипение. Несколько вздохов, складывающихся в слога. Одно слово эхом разносится по тоннелям:

- Китнисс.

Глава 38

Ну, разумеется, Сноу не мог позволить нам уйти у него из-под носа. Отряд подкрепления миротворцев, должно быть, нашел останки, а потом, чуть побродив по округе, сразу понял, куда мы пошли. Времени маскировать сломанный замок у нас не было. Но, видимо, мы достаточно глубоко забрались в катакомбы, потому что нагнали они нас спустя много часов. Вероятно, нас ожидает стая переродков.

- Китнисс, - повторяет голос совсем рядом. Китнисс, натянув тетиву, оглядывается.

- Китнисс, - снова говорят голос, и на этот раз я его узнаю. Резко поворачиваюсь.

Губы Финника почти не шевелятся, но имя произносит именно он. Вот он – показатель того, как глубоко забрался Сноу. Финник запрограммирован отвечать на шипение – участвовать в охоте. Китнисс, напрягаясь, целится мужчине в шею. У нее нет выбора.

- Уходи, - Финник резко садится, почти задыхаясь. – Уходи!

- Что это? Кто издает этот звук? – набрасывается на него Джексон.

- Я не знаю, но оно очень опасно. Бегите!

После секундного замешательства мы вскакиваем на ноги.

- Нам надо разделиться, - предлагает Китнисс.

- Я тебя не брошу, - тут же отвечаю я, и Гейл кивает.

- Мы твоя охрана, - возражает Джексон.

- И твоя съемочная группа, - добавляет Крессида.

У нас нет времени на споры. Быстро подхватываем остатки продовольствия, делимся оружием со съемочной группой; они избавляются от тяжелых панцирей, мешающих передвигаться быстро. Учить их пользоваться пушками нет времени, поэтому я быстро объясняю, как целиться и как стрелять. Безоружным остается Финник, но он участвует в охоте на Китнисс, поэтому мы все равно не можем ему ничего дать.

Мы петляем по коридорам, стараясь не оставлять никаких следов. Единственное, что мы не можем стереть - наш запах, по которому эти твари, кажется, и разыскивают нас. Наша цель - дворец Сноу, и желательно достичь ее как можно скорее, до того, как нас настигнут переродки.

Проходим еще пару кварталов. А потом раздаются крики. Хриплые, гортанные, отражающиеся от стен туннелей.

- Безгласые, - тихо говорит Китнисс. – Так же было во время пыток Сноу.

- Их нашли эти твари, - заключает Крессида.

- Они охотятся не только на Китнисс, - вставляет Лиг Первая.

- Я думаю, они убивают всех на своем пути, пока не доберутся до нее, - говорит Гейл.

Шипение повторяется снова, на этот раз значительно ближе, сзади и снизу. Я хлопаю Поллукса по плечу, и мы начинаем бежать. Достигаем следующего перекрестка, где капсулы, по словам безгласого, на каждом шагу. Дальше нужно двигаться осторожнее, иначе можно угодить в нечто под названием «Мясорубка», где вполне возможно лишиться ног.

Джексон кричит, чтобы мы держались за ней, и сама ступает вперед. Я иду сразу следом, внимательно осматривая пол под своими ногами, когда сзади начинает кричать Лиг Первая. Все оборачиваются: мы наткнулись на капсулу, о существовании которой не знали. Мессалла угодил в нечто, напоминающее столб света. Его голова запрокинута, рот широко раскрыт, но крика мы не слышим. Тело начинает медленно плавиться, словно воск. Нам надо двигаться дальше, но никто не может пошевелиться.

- Давайте! – орет Финник, толкая Китнисс в спину. – Быстрее! Нет времени! Его уже не спасти!

На меня налетает Кастор, сбивая с ног. Падая, мы активируем еще одну капсулу, и помещение начинает наполняться зеленым ядовитым газом, от которого все начинают задыхаться. В спешке натягиваем противогазы, пытаемся идти дальше, но я уже успел надышаться: кружится голова, не могу вдохнуть до конца. Я падаю на землю сразу, как только пытаюсь подняться.

- Пит, ну же, давай! – кричит Гейл, рывком ставя меня на ноги. Он перебрасывает мою руку через свое плечо, поддерживая, пока я пытаюсь прийти в себя. – Поллукс, веди нас дальше!

Мы бежим – ну, как бежим, Гейл практически тащит меня на себе – до следующего поворота, пытаясь понять, куда идти дальше, когда на нас обрушивается дождь из штукатурки. Отряд миротворцев несется к нам с той стороны, откуда мы пришли, а Поллукс все еще не может понять, по какому пути следовать, поэтому остается только отстреливаться. Их вдвое больше, зато мы отряд снайперов, поэтому их численное преимущество быстро сокращается. На белых формах расцветают красные пятна, похожие на бутоны.

А потом из боковых туннелей появляется белое нечто.

Это – не миротворцы, не одни из знакомых нам видов переродков. Больше всего эти существа похожи на больших, размером с человека или даже больше, обтянутых гладкой светлой кожей ящериц. У них четыре конечности, вытянутая морда и глаза без зрачков. Существа кидаются на миротворцев, раздирая их на куски, тоннель заполняется не только их шипением, но и человеческими криками.

- Сюда! – кричит Китнисс, сворачивая направо. Она ждет, пока все окажутся в тоннеле, а потом стреляет в одну из мин-капсул. Стены содрогаются от взрыва, потолок рушится. Нас присыпает новой порцией штукатурки, и я радуюсь, что мы все еще в противогазах, потому что воздух наполняется пылью.

Я почти в норме, поэтому Гейл меня отпускает. Шипение обжигает уши. Я не знаю, выжили ли те переродки, но даже если и нет, новые скоро нас найдут. Китнисс дергает Поллукса за руку:

- Плевать на задание! Выведи нас наружу!

Он – наша единственная надежда, потому что времени почти нет. Мы цепочкой, друг за другом идем по узкому коридорчику, проходим через три двери и оказываемся у центральной канализации. Запах настолько ядреный, что будь мы без противогазов - пришлось бы туго. Стараясь идти как можно быстрее, проходим по скользкому уступу, затем по узкому мосту. Поллукс показывает на неприметную лестницу и поднимает палец вверх. Вот оно, наше спасение.

Китнисс, едва ступив на верхнюю ступеньку, окидывает взглядом отряд.

- Стойте! Где Митчелл, Лиг Первая и Джексон?

- Остались у «Мясорубки», чтобы задержать переродков, - отзывается Хоумс.

- Нет! – Китнисс кидается назад к мосту, но я перехватываю ее руки.

- Их уже не спасти. Не дай им погибнуть напрасно, - серьезно возражаю я.

- Смотрите! – Гейл указывает на переродков, уже ползущих по уступу. Парень прицеливается и, с помощью подрывных стрел, взрывает мостик, по которому мы только что шли.

Мы открываем огонь. Твари невероятно живучие, потому что даже будь они дюжину раз ранены, все равно продолжают ползти. Их больше, они невероятно сильны, мы же - уставшие и вымотанные. Плечо будто бы обжигают раскаленным металлом, когда один из переродков, подобравшихся ближе всех, нападает на меня со спины. Рука правая, та, которой я стреляю, поэтому я почти роняю ружье, сдерживая крик. Поллукс добивает переродка прежде, чем тот успевает нанести следующий удар, и толкает меня к лестнице. Ящерицы-уроды пахнут, как цветочный магазин, где торгуют одними только розами, и этот запах смешивается с кровью: их и нашей, да еще к тому же рядом канализация. От убойной смеси слезятся глаза.

Я почти ничего не чувствую от боли, когда начинаю карабкаться по лестнице. Каждое движение рукой ослепляет до белых пятен в глазах, но я сосредотачиваюсь на движениях и стискиваю зубы. Крессида помогает мне залезть на промежуточную платформу. Встаю на четвереньки, пытаясь отдышаться и собраться с мыслями. Сзади раздается крик.

Гейл.

Переродок, вцепившись ему в спину когтями, тащит вниз. Я, забыв о больном плече, свешиваюсь с лестницы, хватая Гейла за руки. В туннеле темно, но я вижу, как он морщится от боли; мы практически перетягиваем его на себя: сзади в меня тоже кто-то вцепился. Плечо разрывает от боли, которая распространяется вниз, по всей руке, но я сосредотачиваюсь на ладонях Гейла, склизких от крови. Не отпускать, не отпускать, не отпускать.

Переродок ревет, когда кто-то снизу, кажется, Хоумс, вонзает не пойми откуда взявшийся нож прямо ему в глотку, и хватка твари за Гейла слабеет настолько, что мы можем вытащить того на платформу. Он падает лицом на мои ноги, с трудом дыша. Кровь сквозь пробитый бронежилет вытекает на бетон. Сложно оценить тяжесть ран, да и нет времени.

Китнисс, выхватив у Крессиды фонарик, светит вниз. Ясное дело, что все это бесполезно. Они не поднимутся, переродков слишком много.

- Китнисс, надо уходить, - хриплю я. Она в отчаянии смотрит на меня. – Китнисс, нам надо уходить.

Я представляю, кого она видит: у нас с Гейлом сероватые лица, кровь ни у меня, ни у него не прекращается.

- Он явно скоро потеряет сознание, а мы не сможем его дотащить, поэтому надо идти, - задыхаясь, говорит Крессида.

Китнисс смотрит вниз, где сейчас отбиваются остатки нашего отряда, а потом, сглотнув, кивает и, помогая Гейлу подняться, идет к следующей лестнице. Пока я, стискивая зубы, карабкаюсь выше, мысленно перебираю оставшихся в живых: Крессида, Поллукс, Китнисс, Гейл, Финник и я. Из тринадцати человек.

Когда мы выбираемся на следующую платформу, Поллукс с лязгом закрывает люк, ненадолго преграждая путь переродкам. Крессида наскоро обрабатывает Гейлу спину: восемь поперечных глубоких порезов. Думаю, если бы не бронежилет, его бы просто пронзили когтями насквозь. Мои раны скрыты свитером, а раздеваться и одеваться сейчас нет времени, поэтому Китнисс просто прижимает невесть откуда взявшуюся чистую тряпку в месту, откуда сочится кровь.

С трудом поднимаемся. Одна фигура все еще жмется к стене.

- Финник, - шепчет Китнисс, будто бы разговаривает с маленьким ребенком, приседая перед ним на корточки, и отнимает от лица руки в наручниках.

Его бьет крупная дрожь, а затем он поднимает на нее взгляд.

- Уходите. Не тратьте время. Я не могу идти дальше.

- Можешь, - заявляет Китнисс твердым голосом.

- Я схожу с ума. Я теряю контроль.

Китнисс упрямо сжимает запястья Финника, а затем она, наклонившись, смотрит ему прямо в глаза.

- Мне страшно, Финник, - шепчет она.

- Нет. Я не...

- Не оставляй меня одну, Финник, - упрямо повторяет она.

Он смотрит ей в глаза и сжимает ее ладони.

- Никогда.

Китнисс помогает ему подняться.

- Далеко еще?

Поллукс знаками показывает, что улица прямо над нами. Мы лезем по последней лестнице и поднимаем люк, над которым оказывается полупустая комната. Пока Крессида принимает из моих рук полуживого Гейла, а затем помогает забраться мне, на полу уже лежит мертвая хозяйка квартиры со стрелой в груди.

- У меня не было выбора, - говорит Китнисс и, наклонившись над раковиной, умывает лицо.

Мы обыскиваем всю квартиру, но она, на наше счастье, пуста. Комнаты весьма симпатичные, но мы не можем здесь остаться, учитывая близость к переродкам.

- Как быстро они сообразят, что кто-то из нас выжил? – спрашивает Китнисс.

- В любую минуту могут нагрянуть. Они знают, что мы шли наверх.

Я подхожу к окну и, выглянув из-за шторы, смотрю на улицу. Мы попали в жилые кварталы, на улицах толпы людей. Это – наш шанс на спасение. Нам нужно залечить раны и придумать новый план, только где-нибудь в более безопасном месте.

- Посмотрим, что у нее в шкафах, - оглядев наш маленький отряд, предлагает Китнисс.

Они с Крессидой притаскивают горы косметики, одежды и париков. Мы прячем наше оружие и окровавленные бронежилеты под длинным плащами: у этой женщины нашлись даже мужская одежда. Но вся проблема, конечно, в наших лицах: нас с Китнисс и Финником знает каждый житель Панема, Крессиду и Поллукса могут узнать знакомые, а Гейл засветился в агитроликах и новостях. Торопливо накладываем друг другу толстый слой грима, надеваем парики и капюшоны, заматываем лица шарфами. Теряем время на то, чтобы запастись едой и медикаментами.

- Держимся вместе, - командует Китнисс перед выходом за дверь.

Времени придумывать план не было, поэтому мы просто петляем по улицам среди толпы, стараясь не привлекать внимание. Когда мимо нас проносится отряд миротворцев, как добропорядочные горожане, уступаем им дорогу, а, дождавшись их ухода, продолжаем путь.

- Нам надо где-то спрятаться, Крессида, - сквозь зубы говорю я, стараясь лишний раз не шевелить больной рукой.

- Я знаю, кто может нам помочь, - кивает она.

Мы минуем три квартала, когда начинают выть сирены. Мельком, через окно чужого дома, видим экран: экстренный выпуск новостей, показывают наши лица. Значит, миротворцы еще не идентифицировали погибших, но скоро каждый прохожий будет так же опасен для нас, как и стражи порядка.

- Быстрее, - командует Китнисс.

Мы срезаем путь через ухоженный сад, ныряем из одних ворот в другие и оказываемся в небольшом переулке, где ютятся два крохотных магазинчика: один с бижутерией, другой торгует уцененной одеждой. Каково же наше удивление, когда Крессида ведет нас к третьему дому, хотя его, скорее, нужно назвать особняком. Белоснежное здание смотрится странно рядом с убогими магазинчиками, и мы удивленно окликаем режиссера, но она лишь отмахивается и звонит в дом.

Я придерживаю Гейла, у которого на лбу градом проступает пот, из-за чего грим начинает сходить пятнами. Мы устали, ранены и нуждаемся в отдыхе. Я очень надеюсь, что человек, к которому мы пришли, надежный.

- Да, вы что-то хоте..? – спрашивает приятный женский голос. На пороге появляется симпатичная молодая девушка в легком шелковом халате. Мне кажется, что ей вряд ли больше двадцати. Капитолийку в ней выдают только цветные пряди в светлых волосах: видимо, она, как и Цинна, сторонник минимализма.

Девушка окидывает нас испуганным взглядом и делает шаг назад, чтобы захлопнуть дверь, когда Китнисс, присмотревшись, ахает от удивления.

- Джейд, нам нужна помощь, -говорит Крессида, одной ногой переступая порог, чтобы не дать этой самой Джейд закрыть дверь. – Плутарх говорил, что мы можем тебе доверять. И твоя сестра тоже так говорила.

Я невольно делаю шаг вперед, чтобы понять, чему так удивлялась Китнисс. И действительно, черты лица этой девушки кажутся очень знакомыми, только вот я никак не могу вспомнить, на кого она похожа.

Китнисс тем временем делает несколько шагов вперед и, приспустив шарф и стянув парик, показывает свое настоящее лицо.

- Пожалуйста, - просит она. – У нас двое раненых, нам нужна ваша помощь.

Девушка колеблется еще пару секунд, а потом кивает и делает шаг в сторону, пропуская нас в свой дом. Очень вовремя, - думаю я. Гейл практически без сознания, и нам с Поллуксом приходится буквально тащить его на себе. Хоторн наваливается на мое раненое плечо, но я лишь стискиваю зубы, когда мы затаскиваем его в дом, подальше от любопытных глаз.

Мы оказываемся в довольно уютном холле, но времени рассматривать обстановку нет, поэтому я лишь успеваю зацепиться взглядом за семейные фотографии в коридоре, пока Джейд ведет нас к лестнице и, заведя в чулан, отодвигает палас, демонстрируя нам люк в полу.

- Тут вас никто не найдет, - говорит она, отпирая замок. Я на короткий момент задумываюсь, можно ли ей доверять, но Крессида держится уверенно, а ей я верю.

Мы оказываемся в широком неглубоком подвале. Хозяйка дома дергает за свисающую цепочку и помещение заполняется мягким светом. В углах навалены кучи старой одежды и мехов. Кажется, их не вытаскивали на свет божий несколько лет. Джейд помогает нам спустить в подвал Гейла, а затем приносит чистые одеяла и аптечку.

- С ним все будет в порядке? – поколебавшись, спрашивает она, кивнув на Хоторна, растянувшегося на тюках со старой одеждой лицом вниз.

- Мы о нем позаботимся, - неуверенно бормочет Китнисс. – В любом случае, спасибо за помощь.

Джейд кивает, а затем переводит взгляд на меня. В ее взгляде жалость, и я представляю, что она видит перед собой: уставших, перемазанных в грязи и крови людей, измотанных настолько, что готовы доверится незнакомой девушке.

- Мне в честь помочь вам, несчастные влюбленные из Дистрикта-12, - отвечает она. – Сестра мне про вас рассказывала.

И тут перед глазами вспыхивает фотография, на которой запечатлена Джейд с очень знакомой мне девушкой. Фотография явно давнишняя, потому что на ней Джейд нет и семнадцати, зато вторая сестра, кажется, с тех пор совсем не изменилась. Разве что ее наряды стали безумнее, да парики ярче.

- Эффи, - шепчу я. – Вы сестра Эффи.

Девушка медленно кивает, а затем, отведя взгляд в сторону, нервно теребит рукав халата.

- В последние месяцы до Квартальной Бойни мы практически не общались, - говорит она. Видимо, хочет, чтобы мы доверяли ей больше. – Ради моей безопасности. На этом настаивала и она, и муж.

- Муж? – нервно переспрашивает Китнисс. – А кем он..?

- Не переживайте, - Джейд мотает головой и прикусывает нижнюю губу. – Мой муж был убит несколько месяцев назад, - с болью добавляет она.

- Простите, - бормочу я, пока ошарашенная Китнисс не может подобрать слов. – Нам очень жаль.

- Вы не знали, что Джуд погиб, - отвечает она тихим голосом. – Я пойду. Если что-то нужно, позовите.

Мы позволяем себе оглядеться, а затем, подняв Гейла на ноги, делаем ему ложе поменьше (мы же тоже хотим на чем-то спать), стягиваем с него оружие и раздеваем до пояса. У стены есть раковина, кран которой долго плюется ржавчиной. После того, как Хоторн ложится обратно, Крессида еще раз обрабатывает ему раны и говорит, что обойдемся без швов, но Гейлу и правда надо отлежаться.

- Спи, мы в безопасности, - говорит ему Китнисс после того, как дает ему болеутоляющее. Гейл отключается, как лампочка. – Теперь займемся тобой, Пит.

Она помогает мне стащить бронежилет, а потом, пока я шиплю и сдерживаю ругательства, Китнисс снимает с меня свитер. На плече – глубокая рваная рана, из которой по-прежнему сочится кровь. Неудивительно, что рукав свитера побагровел.

Сцепив зубы, позволяю Китнисс промыть порез, а затем наблюдаю, как она, сцепив зубы, криво сшивает его края. Пульсирующая боль не утихает, поэтому я тихо радуюсь, когда она протягивает мне болеутоляющее. Крессида тем временем устроила для всех нас импровизированные гнездышки из мехов и старой одежды, а Поллукс обработал стертую до мяса кожу Финника под наручниками. Последний моментально отрубается, стоит ему только лечь. Мы находим более-менее приличные вещи, в которые можно переодеться: наша форма пропиталась грязью, потом и кровью.

Крессида спрашивает у Китнисс, как та хочет организовать смену часовых. Она оглядывает взглядом жалкие остатки отряда 451 и говорит, что мы слишком измотаны, чтобы дежурить.

- Давайте просто поспим, - предлагает она.

Все, что нам остается – это доверится Джейд и надеется, что она не приведет сюда миротворцев. Мы с Гейлом ранены, Поллукс не спал несколько дней, а Крессида с Китнисс и Финником подремали всего пару часов. Мы в полной власти Джейд, и я надеюсь, что она так же страстно мечтает убить Сноу, как и мы.

Сквозь полудрему я слушаю, когда они разговаривают об этом, а потом меха, на которых я лежу, прогибаются под весом Китнисс, которая устраивается рядом.

- Спи, - бормочет она, сжимая мою руку, а потом, перевернувшись на живот, вытягивает из-за ворота джемпера непонятного цвета, в который я переоделся, цепочку с обручальным кольцом.

- Ты не оставил его, - шепчет она, я наблюдаю за ней из-под полуопущенных ресниц.

- Как же я мог..?

- Я тоже, - отзывается она, демонстрируя мне свое кольцо. Она прячет и свою цепочку, и мою. – Спи. Ты устал.

Последнее, что я чувствую, прежде чем провалиться в сон - это Китнисс, которая мягко целует меня в щеку. Ее губы что-то шепчут, но я уже ничего не слышу.

Глава 39

Я просыпаюсь из-за резкой боли в руке. Должно быть, действие болеутоляющего закончилось. Бодрствуют только Крессида и Финник. Режиссер обрабатывает мое плечо и говорит, что сейчас уже давно за полдень. Я съедаю банку тушеной говядины, запиваю ее большим количеством воды и присоединяюсь к Крессиде в изучении карты: у нас осталось всего две на весь отряд. Остальные либо остались в подземелье вместе с мертвыми – я вздрагиваю даже при мысли об этом – товарищами, либо порвались, либо настолько пропитались кровью, что нельзя ничего различить.

Постепенно просыпаются все остальные. Крессида рассказывает, что мы примерно в трех-четырех кварталах от дворца Сноу. Мы на одной из тех улиц, где капсулы отключены ради безопасности жителей. Несмотря на это, никто не знает, что нам делать. Мы могли бы добраться до дома президента, смешавшись с толпой капитолийцев, только вот что дальше? Никто из нас не знает, как можно выманить Сноу, да и вряд ли это такая уж и легкая задача.

Крессида говорит, что президент давно не появлялся на публике. Все свои речи он начал произносить в своем дворце ещё даже до того, как в город вошли повстанцы. Все планы по выкуриванию Сноу тяжело выполнимы, некоторые вообще из ряда фантастики, и мы недостаточно оклемались, чтобы действовать радикально. Моя рука все еще сильно болит, а Гейл слишком слаб, чтобы вообще куда-то идти, как бы он не храбрился.

В наступившей тишине мы слышим тихие шаги наверху, а затем раздается скрежет открывающегося люка. Сверху на нас смотрит Джейд.

- Выходите. Я принесла вам еду.

Мы переглядываемся, и Китнисс бросает взволнованный взгляд на Гейла, который снова спит.

- Не будем его трогать, - предлагает Финник. – Принесем ему еды после, а сейчас пусть отдыхает.

Мы поднимаемся по скрипучей лестнице и следом за Джейд проходим в гостиную, где все окна предусмотрительно занавешены плотной тканью. На столе нас ждет ужин, кажется, это какой-то суп. Но мы несколько дней не ели горячей еды и рады даже такому блюду.

- Кажется, с вами был еще один парень, - говорит Джейд, когда оглядывает нас. – Я не знаю, как его зовут, но он был едва в сознании, когда вы пришли...

- Гейл, - говорю я. – Его зовут Гейл. Ему надо еще немного отлежаться, и сейчас он спит, поэтому не пришел.

- А, - только лишь и произносит она в ответ.

Мы едим суп-пюре из овощей и смотрим новости. Ведущий перечисляет погибших и говорит, что из нашего отряда выжило только шесть человек. За информацию о нашем местонахождении назначена большая награда. Показывают ролик с нашей перестрелкой с миротворцами, правда, момент, где появляются переродки, которые разрывают их на куски, вырезали.

Повстанцы выпуск новостей не прерывают.

Мы собираемся вернуться в подвал, когда Джейд говорит, что у нее есть мазь для меня и Гейла. Все остальные спускаются в подвал, пока я жду, когда девушка принесет мне лекарство.

Обстановка в доме богатая. Кажется, муж Джейд зарабатывал неплохо. В какое-то мгновение я задаюсь вопросом, кем же он работал, раз она даже после его смерти может содержать такой дом. Насколько я знаю, многие женщины в Капитолии разоряются, если теряют мужа, потому что не могут сами контролировать свои расходы.

- Красивый у вас дом, - говорю я, принимая у Джейд лекарство. – Очень уютный.

- Спасибо. Обустраивала его я самостоятельно. И вы все можете обращаться ко мне на «ты», я ведь ненамного старше тебя и Китнисс.

Я киваю и чуть улыбаюсь.

- Спасибо за лекарство.

Джейд отдает мне несколько одеял, потому что в подвале жутко холодно. Нам нечем ей отплатить, поэтому всю помощь приходится принимать в дар.

После я спускаюсь обратно в подвал, где Китнисс с Крессидой обрабатывают мне и Гейлу раны мазью, которую нам дала сестра Эффи. Видимо, это одно из хваленых капитолийских средств, потому что боль тут же становится не такой сильной и даже вполне терпимой. Мы пытаемся разработать план, но сходимся только на том, что нам нельзя идти всем вместе. Реальных идей, как пробраться в президентский дворец, у нас нет.

Мы еще раз обрабатываем раны и порезы, приковываем Финника к лестнице и ложимся спать. Я дремлю пару часов, а потом просыпаюсь от того, что кто-то тихо разговаривает. Китнисс и Гейл.

Я осторожно переворачиваюсь на бок, чтобы не только слышать их, но и видеть.

- Спина болит меньше. Вы достали какие-то лекарства? – спрашивает Гейл, возвращая Китнисс пустую банку из-под супа.

- Джейд дала нам мазь, - говорит девушка, наливая ему воды.

- Джейд? – морщится Гейл, переспрашивая.

- Та девушка, в чьем доме мы прячемся.

- Я не помню, как мы сюда пришли, - хмурясь, сознает Гейл.

- Ты почти ничего не пропустил. Зализываем раны и строим безумные планы по покушению на президента и его дворец.

- Так и знал, что вы без меня ничего не можете, - посмеивается Гейл, шумно глотая воду.

Они замолкает, а потом, повернувшись, смотрят на меня. Я тут же закрываю глаза, притворяясь спящим.

- Я всегда знал, что ты выберешь его, - с болью в голосе бормочет Гейл. – Всегда. С того самого момента, когда ты нашла его у реки на ваших первых Играх.

- Гейл...

- Во время Квартальной Бойни ты так его поцеловала... Меня ты так никогда не поцелуешь.

Я вспоминаю песчаный пляж и закат. Я думал о том, как бы спасти Китнисс жизнь, пока мы караулили сон остальных. Я пытался убедить ее в том, что из нас двоих должна выжить именно она и говорил, что никому не нужен.

- Мне, - возражает она. – Мне нужен.

А потом она поцеловала меня так, как никогда раньше. Это был поцелуй из тех, когда хочешь большего.

Тогда я ей не верил. А сейчас почти готов поверить, что это правда.

- Наверное, это тот самый способ, которым тебя можно покорить, - продолжает Гейл. – Пожертвовать всем ради тебя, - он надолго умолкает. - Нужно мне было вызваться самому и заменить его на первых Играх. Тогда бы я защитил тебя.

- Нет, - качает головой Китнисс. – Ты должен был остаться с нашими семьями. Они бы погибли, если бы не ты.

- Его ты любишь больше, чем свою семью.

- Я никого не люблю так сильно, как я люблю Прим, - возражает Китнисс.

- Но ты выбрала Пита Мелларка еще на своих первых Играх, Китнисс. Только слепой не заметит, как он тебе дорог. Не удивлюсь, если через пару лет ты выйдешь за него замуж.

Китнисс молчит. Не возражает. Но и не говорит о том, что мы полгода назад обручились из-за прихоти Капитолия. Я вижу, как в свете керосиновой лампы, которую нам дала Джейд, чтобы мы не остались в полной темноте, блестит цепочка, которую крутит в руках Китнисс.

- Я пойду спать, Гейл. Спокойной ночи, - отвечает, наконец, она и возвращается на ту кучу одежды, где сплю я. В какое-то мгновение она утыкается носом мне между лопатками, а потом отстраняется.

Я переворачиваюсь на спину, все еще надеясь, что она считает меня спящим. Сквозь полуприкрытые веки наблюдаю за ней, но Китнисс лишь натягивает плед, который нам дала Джейд, повыше и пытается уснуть.

Утром мы поднимаемся очень рано и помогаем Джейд приготовить завтрак. Все окна, разумеется, всё ещё занавешены. Мы завтракаем оладьями и смотрим новости, которые прерываются роликом Бити. В ходе войны новый поворот. Кто-то из повстанцев придумал пускать по улицам конфискованные машины, чтобы активировать большинство капсул. Таким образом они захватили множество кварталов почти без потерь. Повстанцы прокладывают три пути, в ролике их называют просто линиями «А», «Б» и «В».

- Такой успех скоро закончится, - замечает Гейл, который уже может позволить себе подняться наверх, чтобы позавтракать. – Скоро капитолийцы отключат определенные капсулы, а потом будут активировать их вручную, когда противник подойдет поближе.

Когда Бити отпускает бразды правления эфиром, угрюмый миротворец перечисляет кварталы, жителям которых приказано эвакуироваться. В окно наблюдаем, как в центр города тянутся толпы беженцев: люди идут в одних ночных рубашках и халатах, несут драгоценности и животных. Дети с широко распахнутыми глазами тащат за собой любимые игрушки. Они настолько шокированы, что не плачут.

Джейд говорит, что ей надо выйти в город и что она заодно посмотрит, что происходит в городе и попробует добыть какие-то полезные сведения, поэтому мы снова возвращаемся в подвал.

День проходит в бесплодных попытках разработать план, но договариваемся мы лишь о том, что нам следует разбиться на группы и попытаться проникнуть во дворец по отдельности, но мы пока не знаем, как это сделать. Крессида предполагает, что если Джейд добудет какие-то сведения, нам будет легче составить порядок действий.

Вечереет, а хозяйки дома все нет, и мы начинаем нервничать. В голове крутится тысячи вариантов: может быть, ее арестовали? Или же она нас выдала, или пострадала, попав в толпу беженцев? Однако, девушка возвращается часов в пять. Она приготовила для нас жаркое из свинины с картошкой, и мы безмерно благодарны ей за то, что она так о нас заботится.

Джейд рассказывает, что встречалась с несколькими знакомыми, чтобы узнать побольше о том, что происходит в городе. Она говорит, что сейчас активно размещают беженцев в домах здешних кварталов и миротворцы буквально выбивают двери, потому что многие не хотят пускать к себе жителей пострадавших районов.

Мы беспокоимся о том, что и в ее доме могут разместить беженцев, но Джейд говорит, что по крайней мере сутки у нас еще есть: ей удалось с кем-то договориться. Мы включаем новости, в которых все тот же миротворец зачитывает, сколько беженцев будет размещено в квартире на той или иной площади. Он призывает жителей Капитолия быть великодушными и сострадать друг другу. Потом миротворец рассказывает, что сегодня днем толпа до смерти забила юношу, похожего на меня. Когда показывают его портрет, Крессида фыркает и выдает:

- Ну, если не считать светлых волос, он похож на Пита не больше, чем я. Видимо, люди совсем отчаялись.

Отныне каждый, увидевший мятежников, должен немедленно сообщать об этом в надлежащие органы, которые займутся установлением личности и арестом подозреваемых.

Под конец миротворец еще раз призывает капитолийцев активно делиться кровом с беженцами и говорит, что даже президент велел подготовить часть своего дворца для размещения пострадавших.

Эта информация позволяет нам разработать новый план. Китнисс предлагает разделиться на группы и смешаться с толпой. Мы сможем попасть в президентский дворец, если притворимся беженцами. Не думаю, что на входе будут особо внимательно вглядываться в наши лица: пострадавших слишком много. Решаем выдвигаться с утра, потому что сейчас всем необходим отдых.

- Думаете, Сноу действительно пустит беженцев во дворец? – спрашивает Китнисс через несколько часов, когда мы укладываемся спать.

- Ему придется хотя бы ради того, чтобы показать по телевидению.

Финник и Гейл продолжают бесплодные попытки уговорить нас взять их с собой. В конце концов, Китнисс дает добро только Финнику, который заверяет, что если почувствует, что теряет контроль, сразу же вернется в дом Джейд. Гейл же слишком слаб, его раны начинают кровоточить при резком движении, и Китнисс упорно настаивает на том, чтобы Хоторн остался в доме. Они ругаются, но никто не желает отступать.

Спят все урывками, то и дело кто-то будит остальных криками: нам снятся кошмары. После того, как меня раздирают на куски переродки-ящерицы из катакомб с лицами погибших друзей, я даже не пытаюсь заснуть. Поэтому мы рады, когда Крессида, единственная, у кого есть часы, говорит, что наступило семь утра. Делим между собой остатки консервов и жалеем, что никак не можем отблагодарить Джейд за все то, что она для нас сделала и сделает, потому что Гейл остается у нее.

Девушка помогает нам нанести грим, прячет нашу армейскую одежду под плащами и пальто, ботинки – под какими-то пушистыми тапочками, вручает в руки сумочки и другие безделушки, крепит на волосах парики и прячет оружие в верхних слоях одежды. Через пару часов нас уже сложно отличить от беженцев, которых, кстати, полно в нашем переулке, что нам только на руку.

Первыми идут Поллукс и Крессида, затем мы с Китнисс, а Финник пойдет последним. Перед тем как уйти, Крессида крепко обнимает всех нас.

- Будьте осторожны, - говорит она, и они с Поллуксом смешиваются с толпой беженцев.

Мы должны последовать сразу за ними, поэтому пока Китнисс освобождает Финника от наручников, я собираюсь попрощаться с Гейлом. Мы никогда не ладили, но сейчас никто не гарантирует нам, что мы встретимся снова, поэтому мы неловко пожимаем друг другу руки, а затем Гейл, оглянувшись на Китнисс, шепчет:

- Позаботься о ней. Не дай Кискисс наделать глупостей.

Он абсолютно серьезен. Киваю.

- Я правда хочу, чтобы она была счастлива, - чуть помолчав, продолжает Гейл. – Поэтому береги и себя, ладно?

Ему тяжело говорить такое, поэтому выдавливаю из себя улыбку.

- Конечно.

Я отхожу от него, чтобы дать возможность попрощаться с Китнисс. Финник заключает меня в объятия и похлопывает по спине.

- Без глупостей, ладно? – говорю я.

- Разумеется. Только в крайнем случае. Я же обещал, - заверяет меня Финник.

Китнисс выпускает из объятий Гейла, мы тепло прощаемся с Джейд, благодарим ее за все то, что она для нас сделала. Девушка еще раз поправляет нам шарфы: на улице очень холодно, а мы рады лишней возможности спрятать лица. Затем выходим на улицу.


Глава 40

На улице еще не рассвело, и в темноте можно разглядеть только тех, кто идет в паре метров от нас. С одной стороны, это хорошо, с другой - Крессиду и Поллукса пока не видно. Мы стараемся не привлекать к себе внимание, и бредем, опустив головы, стараясь смешаться с толпой. Где-то вдалеке слышна стрельба, вокруг стоны и плач. Дети вокруг нас хнычут и просятся домой, взрослые уговаривают их потерпеть еще чуть-чуть.

- Куда мы идем, пап? – дрожащий от холода мальчик тянет мужчину лет тридцати за руку.

- В президентский дворец, там нам дадут новое жилье, - нервно отвечает мужчина, пытаясь одновременно совладать и с мальчиком, и с тяжелой сумкой.

Начинается снегопад. С запозданием до меня доходит мысль о том, что сейчас ноябрь, и что холода – норма. В нашем Дистрикте в это время обычно уже лежал снег. Я вспоминаю о том снеге, что сейчас ложится на руины и пепелище; ненависть к Сноу разгорается еще сильнее.

Мы выходим на широкую улицу, видимо, одну из центральных. Когда продвигаемся вдоль череды модных бутиков, на ум приходит, что здесь нас провозили на машине во время Тура Победителей. Мы тогда ехали на вечеринку в Президентский Дворец. Магазины, кстати, битком набиты беженцами, и из-за стеклянных витрин на нас глядят испуганные лица. Кажется, скоро и у Джейд дома будет полно гостей. Похоже, Гейлу в подвале придется быть крайне осторожным.

На постаментах, сооруженных из старых коробок, стоят миротворцы, которые управляют потоками людей. Стараемся держаться от них подальше и не показывать лиц. Китнисс шепчет, что видит Крессиду с Поллуксом в двадцати-тридцати ярдах от нас. Она бросает осторожный взгляд через плечо, а затем, дернув меня за рукав, продолжает:

- Финник вроде как идет за нами. Только вон там на нас пялится какая-то девочка, так что пойдем помедленнее, чтобы пропустить ее вперед. Если она от нас не отстанет, придется разделиться.

Мы замедляем шаг и, едва передвигая ноги, бредем среди толпы. Китнисс через некоторое время снова оборачивается, и едва ли не стонет.

- Давай разойдемся и смешаемся с беженцами, - бормочет она. – Встретимся на площади, наверное. Я попробую догнать Крессиду и Поллукса, а ты можешь дождаться Финника.

Я чуть тяну ее в сторону, а затем, пристроившись в переулке, обнимаю ее.

- Будь осторожна, - прошу я, быстро целуя ее. – Береги себя, пожалуйста.

- Конечно. Ты тоже будь осторожен и присмотри за Финником.

Она быстро целует меня в щеку и спешит обратно в толпу. Я, чуть подождав, тоже начинаю лавировать среди беженцев, выглядывая синий плащ, в котором пошел Финник. Он ярдах в десяти от меня, и мне надо добраться до него, не привлекая особого внимания. Рядом со мной хнычет маленькая девочка, которая, кажется, потерялась, и я с невероятным усилием заставляю себя не останавливаться. Она может меня выдать, а мне так хочется ей помочь.

- Ты где Китнисс потерял? – неуверенно бормочет Финник, когда я настигаю его. Чтобы он меня заметил, мне пришлось схватить его за руку.

- Пришлось разделиться, - отвечаю я. – Встретимся на площади.

- Хорошо, - соглашается он.

Грохочут выстрелы, и пара-тройка людей вокруг нас валятся на землю. Вопли и детский плач сливаются в единый гул, раздается рокот второй очереди. Несколько миротворцев, снующих в толпе, падают замертво. Мы с Финником валимся на землю и ползем несколько ярдов, потом прячемся в переулке.

- Кто стреляет? – спрашиваю я.

- Кто-то на крыше, - отвечает Одейр. – Вроде как повстанцы, потому что стреляют по миротворцам, но с меткостью у них не очень.

- Нужно подобраться ближе ко дворцу Сноу, - говорю я. – Улица почти закончилась, а значит, Крессида с Поллуксом и Китнисс должны быть на подходе.

Мы двигаемся перебежками, прячась за столбами и в переулках. У Финника нет оружия, поэтому ему приходится вырубить раненого миротворца, чтобы забрать его автомат. На следующей улице произошло нечто ужасное, потому что все усеяно трупами. Я перепрыгиваю через тела, и меня подташнивает от вида оторванных конечностей и луж крови.

Кажется, повстанцы подошли совсем близко к Президентскому Дворцу: президент Сноу приказал активировать капсулы в кварталах, где полно беженцев; толпы горожан оказались в западне: с одной стороны миротворцы и ловушки, с другой – повстанцы.

Везде, где мы только не проходим, кровь, битое стекло, пыль и тела погибших людей. Мы добираемся до гигантской круглой площади, где полно народу. Китнисс и Крессиду с Поллуксом нигде не видно, и мы с Финником решаем разделиться, чтобы найти их. Я окружными путями подбираюсь ко дворцу, спотыкаясь о чьи-то потерянные вещи. Примерно на полпути натыкаюсь на баррикаду, в середине которой находится дом Сноу. Внутри полно детей, замерзших и напуганных. Самым взрослым вряд ли больше четырнадцати.

Никто и не собирался пускать их во дворец. Они сидят в загоне, окруженном миротворцами, которые здесь явно не для защиты детей. Если бы капитолийцы хотели спасти их, то отправили в какой-нибудь бункер. Нет, сейчас эти дети – живой щит Сноу.

Толпа начинает волноваться. Кто-то кричит о мятежниках. Видимо, повстанцы прорвались в самый центр города, к президентскому дворцу. Начинается паника. Люди хаотично бегут, сшибая друг друга с ног, буквально затаптывая насмерть. Я спиной врезаюсь в фонарный столб. Кажется, вот-вот взорвутся капсулы. Но нет.

Над баррикадой возникает планолет с эмблемой Капитолия, и из него сыплются десятки серебряных парашютов, очень похожих на те, которые нам присылали на Игры. Даже в таком хаосе дети за баррикадой понимают, что здесь лекарства, еда и подарки. Они неловко пытаются развязать веревки одеревеневшими пальцами. Планолет исчезает.

Через двадцать секунд с десяток парашютов одновременно взрываются.

Снег заливает кровью, всюду фрагменты детских тел и разорванная одежда. Многие дети погибли мгновенно, но часть еще корчится от боли на земле. Некоторые все равно с сомнением глядят на парашюты в своих руках, словно внутри может находиться нечто ценное. Миротворцы спешно начинают разбирать баррикады; кажется, они сами не ожидали такого. В образовавшуюся брешь устремляются люди в белой форме.

Медики. Врачи повстанцев.

Вместе с ними просачиваются те, кто хочет помочь умирающим детям: и капитолийцы, и мятежники.

Я хочу подняться и попытаться найти Китнисс, но вдруг вижу светлую косу и знакомую спину. Я вспоминаю тот июнь два года назад, когда мы томились на площади во время Жатвы. Я помню Эффи в розовом костюме и розовом парике, и бумажку с именем Прим. Она тогда казалась мне маленькой и беспомощной, а сейчас она здесь, среди крови и трупов, выглядит повзрослевшей на много лет. Только вот парашюты...

Я уже не на площади, а в Тринадцатом, в нашей с Китнисс комнате. Я почти сплю, а она, приподнимаясь на локтях на кровати, рассказывает о том, что Гейл с Бити придумывают ловушки. Она бормочет что-то о том, что это жестоко и неправильно, но я помню лишь то, что это опасно. Смертельно опасно.

Только вот Китнисс рядом нет, и она не сможет спасти Прим во второй раз.

Зато есть я.

И Финник.

Я понимаю это, когда начинаю двигаться вперед, к полуразобранной баррикаде. Уже не думая о маскировке, отчаянно зову обоих по имени. Финник слышит меня, непонимающе поднимает голову и щурится, когда я машу руками и умоляю их обоих уходить оттуда. Я почти у цели, почти у самой баррикады. Финник, кажется, понимает причину моих криков и начинает тащить Прим в сторону, несмотря на то, что девушка сопротивляется.

А потом взрываются остальные парашюты.


***


- Пит, - шепчет мне Китнисс, и я иду ее искать.

Огненные шары, вырвавшиеся из парашютов, пролетели над баррикадой и врезались в толпу. Один из них задел и меня, совсем несильно, но боль была такой, будто меня целиком окунули в расплавленный металл. Огонь слишком быстро распространился по моей одежде. Но в мире, в который я попал, нет боли от ожогов.

- Пит, - выдыхает мне в ухо Китнисс, но когда я поворачиваюсь, ее рядом нет.

Я в странном мире, где нет ничего. Только черные облака и черное море.

- Пит, - зовет меня уже другой голос, грубоватый бас. Хеймитч.

Но ментора рядом со мной нет.

- Пит, - синхронно зовут меня три мужских голоса. Моя семья.

Но ни отца, ни братьев рядом нет.

Я провожу в этой ловушке годы, века, тысячелетия. Здесь нет ничего, кроме голосов, зовущих меня по имени. Постепенно я понимаю, что схожу с ума. Когда ко мне, наконец, приходит хоть кто-то, я готов обнять его. Морфлинг, текущий по венам, уносит вместе с собой безумную боль.

Когда его действие ослабевает, я понимаю, что все еще жив. Горло першит, воздух пропитался запахом средств от ожогов и парами морфлига. Иногда я различаю голос миссис Эвердин. Когда я кое-как выдавливаю из себя имя Прим, женщина говорит, что ее дочь цела. Ну и слава Богу, потому что я не знаю, как бы смотрел в глаза Китнисс. Если от нее еще хоть что-нибудь осталось.

Стены здесь белые-белые. А вокруг врачи. Они завертывают меня в новые слои кожи, мажут мазями, чтобы клетки стали частью меня, растягивают и крутят руки и ноги, чтобы она встали точно на место. И в один голос твердят, что мне повезло: глаза целы, лицо и волосы не пострадали, легкие хорошо переносят лечение. Я снова стану человеком.

Ко мне начинают пускать посетителей, как только моя новая кожа способна выдержать давление простыней. Меня по-прежнему накачивают морфлингом, поэтому я вижу как живых, так и мертвых.

Хмурый Хеймитч, Эффи с Джейд, которые тихо гладят меня по голове, Мадж, смеющаяся над чем-то. Цинна демонстрирует мне готовые эскизы свадебного платья, а Боггс убеждает в том, что я молодец и поступил, как герой.

Однажды утром я узнаю, что должен существовать самостоятельно. Есть, пить, ходить. Когда я начинаю различать сон и реальность, спрашиваю про Китнисс. Хеймитч говорит, что она жива, но находится в ожоговом центре, как и я, и пытается существовать дальше.

Ее сестра выжила в том страшном пожаре. Прим получила сильные ожоги, чуть не лишилась ноги и сейчас проходит курс реабилитации. Но Прим жива.

А Финник Одейр, толкнувший ее за бетонное ограждение, когда взорвались остальные парашюты, нет.

Пламя мгновенно охватило все его тело. Финник вспыхнул, как спичка. Он сгорал заживо.

На глазах у Китнисс.

Я ни о ком не спрашиваю, кроме сестер Эвердин, но мне все рассказывают сами: Капитолий пал в тот же день, когда вспыхнули парашюты. Крессида с Поллуксом отправились в Дистрикты снимать репортажи о разрушениях, вызванных войной. Гейл, который, несмотря на все свои обещания, пошел за нами и был схвачен миротворцами, сейчас в той же больнице, что и я: лечит спину и душу. Хотя, последнее он вряд ли вылечит. Парашюты-то были его.

Во время краткого визита президента Койн, я узнаю, что Сноу собираются казнить через пару недель.

Правда, через три дня выясняется, что Койн уже не сможет посмотреть на его смерть.

Потому что маленькая Энни Креста, окончательно сошедшая с ума после смерти мужа, ночью прокралась в комнату, где жила президент, и прострелила ей голову.

Предсмертной записки не было, но всем и так было понятно, за что мстила девушка. В конце концов, именно Койн отдала приказ сбросить бомбы на беззащитных детей, медиков и людей, которые просто хотели помочь.

Энни тоже застрелилась.

Хеймитч рассказывает, что все в спешке организовывают выборы нового президента. Мне тоже приносят бюллетень, но большинство имен я не знаю, поэтому ставлю галочку наугад. В итоге президентом становится Плутарх.

Никто не позволяет мне увидеть Китнисс или Прим, хотя я не перестаю о них спрашивать. Доктор Аврелий, психолог Китнисс, говорит мне, что она пока что слаба из-за многочисленных ожогов и сильного душевного потрясения. Какое-то время она даже не говорила, и сейчас все близкие, особенно Прим, пытаются помочь ей оправиться от тяжелой потери.

А меня к ней пускают спустя полтора месяца, когда и ее, и моя новая кожа прижилась настолько, что можно надеть какие-нибудь свитера грубой вязки, не боясь получить небольшие ранки и кровоподтеки. Я предпочитаю скрывать тело, особенно руки, под длинными полами одежды, потому что сейчас я больше похож на куклу, сотканную из лоскутков: моя нормальная кожа, по сравнению с той, что мне пересадили, смотрится очень бледно.

Плутарх обещает мне полную регенерацию через пару месяцев, когда я буду окончательно здоров, но я не уверен, что буду готов к этому: процедура влечет за собой воспоминания об Играх, которых я сейчас стараюсь избегать.

Когда мы встречаемся с Китнисс в первый раз, она почти ничего не говорит. Все двадцать минут, что нам отвели на встречу, она просидела, уткнувшись носом в мой свитер, а я неуверенно гладил ее по спине.

- Мне так жаль, - шепчет она. – Господи, как же мне жаль, что так случилось.

- Ты не виновата, Китнисс, - тихо отвечаю я. – Ты ни в чем не виновата.

- Нужно было убедить его остаться в доме Джейд, - стонет она.

- Тогда, возможно, погибла бы Прим, - с болью в голосе отвечаю я. – Финник спас ей жизнь, Китнисс, и, я уверен, он хотел бы, чтобы ты была счастлива.

Когда нас выписывают из больницы, на улицах уже декабрь и лежит снег. Мы сразу же отправляемся на вокзал. Хоть Плутарх и просил нас задержаться, мы очень хотим вернуться домой. Мы едем впятером: я, Китнисс, Прим, миссис Эвердин и Хеймитч. На вокзале нет лишней шумихи и суматохи: всего один-два репортера. Нас провожают Эффи с Джейд.

- Берегите себя, - наставляет нас Эффи. – И обязательно приезжайте к нам в гости!

- Конечно, - улыбаюсь я. – И ты к нам.

- Когда-нибудь, - смеется она и еще раз обнимает всех, даже Хеймитча, который сопротивляется и вопит.

Прим смеется, и у меня теплеет в груди. У нее шрамы на кистях рук, и я думаю, что на остальном теле тоже, хотя их и не видно: она в брюках и теплой куртке. Прим радуется тому, что возвращается домой, Прим радуется снегу, Прим радуется всему. Я знаю, что ей тяжело, потому что на ее глазах погибло множество детей, но она взрослая не по годам.

Поезд увозит нас домой, подальше от разрушенного Капитолия, от войны, от воспоминаний. Дистрикт-12 разрушен и теперь полон призраками прошлого. Он - тяжелая память о тысячах погибших людей, которых мы знали, но это дом, и я всегда хотел вернуться туда.


***


Мы медленно возвращаемся к жизни, возрождаемся из праха и пытаемся жить дальше. У нас строят фармацевтический завод, так что у многих есть работа. На Луговине устраивают братскую могилу. Половину Дистрикта отстраивают заново. Снова возводят стены пекарни, куда возвращается моя семья.

Мы наполняем жизнь обычными делами, проживая дни сначала на автомате, заставляя себя, но затем постепенно вливаемся в бесконечную череду. Китнисс привлекает меня к книге Воспоминаний, где мы пишем то, что никогда не хотим забывать, пусть даже память о некоторых вещах, например, о цвете глаз Финника или Руте в цветах, приносит нам обоим сильную боль.

Гейл в Дистрикт не возвращается. Как-то миссис Эвердин обмолвилась, что он теперь часто мелькает по телевидению. Кажется, он живет во Втором. Но вся его семья - мать и братья с сестрой – возвращаются в Двенадцатый, и мы часто встречаемся на улицах.

Дистрикт оживает, восстает из праха, многие выжившие возвращаются сюда из Тринадцатого. Пару месяцев назад половина Дистрикта разделяла радость Прим: Лютика вернули в Двенадцатый. Раненый, исхудавший, он все равно был желанным гостем, о котором девочка не переставала волноваться. В конце концов, Китнисс пришлось позвонить Эффи и попросить ее каким-нибудь образом связаться с Тринадцатым и потребовать кота назад.

Однажды вечером, уже в мае, я сижу на крыльце и рисую. Не Игры, войну, переродков или погибших друзей. Я рисую Прим и Китнисс, сидящих посреди Луговины, трава на которой начала вырастать заново, несмотря на то, что ее никто не засевал. Сестры смеются, играют с Лютиком,

- Привет, - говорит Китнисс, присаживаясь рядом со мной на ступеньки. – Что рисуешь?

Я чуть улыбаюсь и показываю ей страницу альбома.

- Вас с Прим.

Китнисс наиграно стонет и закатывает глаза.

- Тебе скоро можно будет открывать выставку «Семья Эвердин в тысячах ситуаций».

- Ты преувеличиваешь, - смеюсь я.

- Ничуть, - спорит она. – Мама просила тебя приготовить пирог или торт на мой день рождения.

- Кто-то вчера кричал, что не хочет отмечать его.

- Я думала, что не смогу, - Китнисс качает головой. – Это был слишком тяжелый год, и я думала, что слишком рано, ну, понимаешь, чтобы радоваться...

Еще бы я не понимал. Теперь кошмары стали еще ярче, и в них появились новые персонажи. Однажды она призналась мне, что ей снится могила, в которой она лежит, а все, кто погибли в Играх или на войне, бросают в нее горсти земли, как на настоящих похоронах.

В моих кошмарах Китнисс умирает тысячами различных способов, и порой я стараюсь вымотать себя до изнеможения, чтобы просто отрубиться и не видеть снов.

- Я понимаю.

Китнисс поднимается, чтобы уйти домой, а затем садится обратно.

- Пит... - начинает она, но колеблется.

- Да? – я отрываюсь от рисунка и смотрю на нее.

- Я... - тянет она, а затем вытаскивает из-под ворота своей футболки цепочку с кольцом. Бриллиант отражает заходящее солнце. – Я не знаю, что нам делать с этим. Койн ведь умерла.

Помолвка.

- Я никогда не буду принуждать тебя к чему-то, Китнисс, - я качаю головой. – Ты же знаешь. Ты можешь выбросить это кольцо и забыть обо всем.

Мне больно, и слова давят мне горло, но я хочу для нее счастья. Не важно, с кем, не важно, что это причинит мне боль. Китнисс столько пережила, стольких людей потеряла, что я хочу, чтобы всю оставшуюся жизнь она не знала горя.

- Я не могу забыть, Пит, - она смотрит на меня почти возмущенно. – Я не хочу забывать, Пит. Ты был со мной, когда рядом не было никого. И ты верил в меня, когда в меня никто не верил. Даже я сама.

- Китнисс, ты мне ничем не обязана.

- Это не так. Я... Я бы, наверное, сошла с ума, не будь тебя рядом, - она мнется и подвигается поближе. Расстегивает цепочку, снимает кольцо и надевает его на палец. – Я по-прежнему хочу быть твоей невестой, Пит. Должно быть, Гейл прав. Я всегда выбирала тебя.

- Гейл? – я приподнимаю брови.

- Я знаю, ты слышал наш разговор в подвале у Джейд, - отвечает Китнисс. – Он прав. И Финник был прав.

В ее голосе горечь, как и всегда, когда кто-то вспоминает Финника.

- Ты дорог мне, и я люблю тебя, Пит.

Я не могу сдержать ликования, улыбка так и просится на лицо. Я откладываю блокнот в сторону и придвигаюсь к ней вплотную, обхватывая ладонями ее лицо.

- Будь со мной.

- Всегда.


Эпилог

Я лежу на пледе посреди Луговины. Трава высокая, и я почти ничего не вижу. Солнце светит прямо в лицо, но я лишь зажмуриваюсь, наслаждаясь минутами покоя. Я слышу детский смех и голоса Прим и Китнисс. Приподнимаюсь на локтях, чтобы увидеть свою семью.

Они играют на Луговине, среди травы и цветов. Два мальчика: у одного светлые волосы, у другого - темные. Они визжат от восторга, наваливаются друг на друга и смеются. Наши с Гейлом сыновья. Кто знал, что они подружатся?

Прим поднимает голову, когда замечает, что я смотрю на них, и машет. Прим, взрослая, успешная девушка, не так давно вышедшая замуж, души не чает в племяннике и всегда рада помочь нам.

- Мамочка! – восклицает сын, когда Китнисс приносит им мороженое. Она устраивается рядом со мной.

- Тедди сегодня особенно счастливый, - смеюсь я.

- Еще бы. Он ждал встречи с Джеймсом три месяца, - отвечает Китнисс.

Джеймсу четыре, и он сын Гейла и Джейд. Они сильно сблизились в послевоенные годы, когда Хоторн приезжал в Капитолий. В конце концов, сестра Эффи перебралась во Второй, и они с Гейлом поженились. Мы были на их свадьбе и действительно рады за них: они казались такими счастливыми в тот день. Хоторны иногда бывают в Двенадцатом, и Тедди всегда ждет их приезда: они с Джеймсом закадычные друзья.

Хеймитч, который стал крестным нашего сына после долгих уговоров, тоже возится с Тедди с большой охотой, хотя и продолжает деланно ворчать. Нашего сына любит и моя семья, и весь Дистрикт, и, кажется, весь Панем, хотя мы стараемся скрывать его от камер и говорим Плутарху, что хотим покоя для ребенка. Он еще слишком мал.

Тедди растет в счастье и ни в чем не нуждается. Возможно, мы позволяем ему слишком многое, но я счастлив видеть, как он улыбается и смеется. Он еще не знает ничего об Играх и о том старом мире, который мы с Китнисс разрушили, чтобы у него была счастливая жизнь. Но однажды он узнает обо всем. Об уничтоженных аренах, из которых сделали мемориалы, об Играх, о Восстании и войне, о Сойке-пересмешнице и всех тех людях, которые погибли ради того, чтобы он никогда не взял в руки оружие и не пролил чужую кровь.

Игры теперь изучают в школе, и мы не хотим, чтобы Тедди узнал обо всем раньше времени: сейчас ему всего пять, и он слишком мал. Мои сказки о Сойке-пересмешнице он не воспринимает всерьез, но я и не хочу, чтобы воспринимал. Тем более, я сильно приукрашаю и перевираю истории, чтобы не напугать его.

Мой сын, который даже не знает, что играет на кладбище и что весь Дистрикт отстраивали заново.

Но мы уверены, что все будет хорошо. У нас есть семья. У нас есть книга о том, о чем не хотим забывать. Тедди и Джеймс однажды узнают обо всем, что сделали их родители ради их будущего. Они узнают о наших кошмарах, и о том, почему мы так боимся потерять их.

Дети поймут нас. Но сейчас они слишком малы и беззаботны; они играют на Луговине среди цветов и травы, и над их головами мирное небо. И не важно, что оно далось нам слишком дорогой ценой.

Ведь наши дети никогда не будут стоять на площади перед Жатвой, голодать или убивать ради того, чтобы выжить.

Наши дети должны знать, что такое Голодные Игры только по рассказам их родителей.

Да и любые дети должны знать.

Потому что хуже игры я не знаю.

КОНЕЦ