ПрологНичего не бодрило с утра так, как ледяной душ. Холодная вода моментально смывала остатки сна, еще и поддерживая мнимую легенду о здоровом образе жизни, которую наплели в одной из последних статей. Какое, к черту, здоровье, когда ты ложишься в четыре, встаешь в семь, а потом чаша кофе, репетиция, студия, натянутая улыбка, очередной концерт, вечеринка после, а потом все по новой? Она и не помнила, когда в последний раз разговаривала с сестрой, ужинала дома, а не с очередным ухажером в таком ресторане и на такую сумму, что можно было бы скупить половину самого бедного Двенадцатого Дистрикта.
Ее зовут Китнисс Эвердин, но ее чаще называют Огненной девушкой. Вот уже семнадцать лет, как она живет в Капитолии и десять с тех пор, как она взошла на сцену. Смуглая кожа, глаза цвета грозы и темные длинные волосы выделяют ее из пестрой толпы разодетых клоунов еще сильнее, чем ее потрясающий голос.
Хотя, сказать, что она стала известной десять лет назад было бы ошибкой. Кто же не знал знаменитого Троя Эвердина - статного красавца, покорившего тысячи людей по всей стране своим восхитительным талантом к пению? Вся страна с умилением наблюдала, как он и его жена, Эль Эвердин, растили маленькую Китнисс, развивая в девочке врожденный талант к музыке. Первая маленькая партия на концерте отца моментально позволила всем газетчикам дружно затрубить: «Китнисс Эвердин продолжит дело своего Троя». И плевать, что испуганная девочка разрыдалась, так и не допев номера.
От его второй дочери, поразительно непохожей на старшую девочку, ожидали такого же успеха в плане пения. На удивление всей страны, Примроуз не обладала потрясающим голосом отца, но зато ловкостью и терпением матери, талантливой в медицине, была наделена сполна. Старшая Китнисс отдала бы все на свете, лишь бы не проводить столько времени возле фортепиано – младшую оставили в покое: ждали, пока подрастет. Ненависть к музыке с каждым годом становилась все сильнее, но вдруг исчезла после гибели отца.
Трагедию семьи Эвердин оплакивали, кажется, все. Страшная авария на Шахте в Двенадцатом, куда отец большой семьи прибыл с благотворительным концертом, заставила пятнадцатилетнюю Китнисс пересмотреть приоритеты и понять, наконец, то, что пытался вдолбить в нее Трой столько лет: музыка помогает выражать чувства.
Первый альбом, посвященный усопшему родителю, принес не только огромные деньги, в которых она особенно-то и не нуждалась, но и достаточно широкую известность, чтобы за право наблюдать за девушкой начали бороться популярные продюсеры. Но, услышав четкое «Нет!» сначала от Эль Эвердин, потом от близкого друга семьи, фантастически талантливого стилиста Цинны, а потом и от самой Китнисс, все были порядком ошарашены.
Учась вертеться в сложном мире шоу-бизнеса, девочка опиралась на наставления отца, которые почему-то четко врезались в память, и на советы того же Цинны. Быстро набирая популярность и покорив сердце, казалось, всех юношей Панема, Китнисс старалась оставаться самой собой.
Получалось не очень – порой приходилось переступать через принципы, чтобы добиться успеха, сдерживать все свои желания и эмоции, чтобы не стать звездой какого-нибудь скандала. Но нельзя было становится нелюдимой – не оценили бы, и слава, которая досталась огромным трудом, ускользнула бы из рук, больно оцарапав напоследок, как глупый кот ее младшей сестры.
На самом деле, не очень-то и хотелось быть такой популярной, но заниматься больше было катастрофически нечем. Школу пришлось окончить на несколько лет раньше, чтобы посвятить себя музыке, мать все время пропадала в своей больнице, а сестра все еще продолжала учиться.
Стараясь не потерять себя в этой пучине лицемерия, вечного недовольства и разврата, Китнисс Эвердин даже смогла завести более или менее верных друзей. Конечно, была огромная толпа людей, которые сопровождали ее всегда и везде, но она меняла круг общения как перчатки, ни разу не позволяя вернуться тому, кто уже был к ней приближен.
Как ни странно, друзья оказывались совсем не ее круга общения. В большинстве случаев, победителями. Финник Одейр, Джоанна Мейсон, Лайм Найт и даже пожилая Мэгз привлекали Китнисс куда сильнее, чем толпа попугаев из родного Капитолия. Хотя порой она их и не понимала, общаться с ними было куда приятнее. Они в чем-то понимали ее, знакомые с ощущением разбитости внутри, которое вдруг возникло у Китнисс после смерти отца. Шутки, дурацкие приколы, частые смс-ки с веселыми смайликами заполняли маленькие прорехи в душе, почему-то не прикасаясь к кровоточащей ране на самом сердце.
Она была уверена, что теперь никогда никого не полюбит так же сильно, как любила своего отца. Недоверие к людям, основывающееся в основном на поведении соотечественников, почему-то становилось все сильнее. Китнисс Эвердин никого не подпускает к себе ближе, чем на расстояние вытянутой руки, не позволяя людям надолго оставаться в своей жизни, чтобы потом опять не было так больно.
С удивительной быстротой она обрела все, что досталось ее отцу с таким трудом. Теперь стараться-то особо не приходилось – жизнь подминала под себя, принося новые разочарования и сожаления, внутри все болело так же сильно, как и два года назад, поэтому тем для песен было бесконечно много. Новый альбом раз в год, несколько выступлений и страшное желание покончить со всем этим: сбежать, спрятаться, чтобы не видеть всего, что происходит вокруг нее. Смотреть, как Капитолийцы обжираются до смерти, при этом каждый год снова и снова наблюдая, как тощие мальчишки и девчонки из самых бедных районов – Десятого, Одиннадцатого и Двенадцатого каждый год умирают от рук жестоких машин-убийц из Первого и Второго.
В такие моменты Китнисс Эвердин испытывала ужасный стыд, хотя ни в чем была не виновата. Кроме одного – она родилась в Капитолии. И за это ее уже можно было ненавидеть.
Стараясь хоть как-то загладить свою вину, хотя она была вовсе не ее, Китнисс Эвердин каждый год становится спонсором какого-нибудь парня или девушки. Без разбора. Кого станет по-настоящему жалко. Кто сильнее западет в душу. Это хоть чуть-чуть утоляло ноющую боль и недовольство совести. Какая разница, кому помогать? У них никогда нет шансов.
Глядя на себя в зеркало, она с удивлением замечает, что на круги под глазами она изведет совсем немного косметики: красится с утра ей совсем не нравилось. Поэтому Китнисс Эвердин просто собирает волосы в хвост, бросая взгляд на настенный простенький календарь, такой не свойственный Капитолийке, и отмечает, что до Жатвы осталось всего двадцать четыре часа. Мысленно прикидывая количество нулей на счете в банке, она готовится делать выбор и в очередной раз смириться со смертью подопечного. Ведь на Играх ничего никогда не меняется.
Глава 1- Эвердин, да что с тобой сегодня такое?! Ты вообще себя слышишь? Как ты можешь не брать эту ноту? Твой же диапазон! – надрывается Макс, попутно размахивая руками. Прядь ее волос выбилась из пучка и теперь волной спадает ей на лоб. – Я не собираюсь переписывать все по сто раз! Ты ведь профессионал, соберись!
- Успокойся, Китнисс просто сегодня устала, - недовольно ворчит Цинна, на мгновение поднимая голову над наброском очередного шедевра. – Три концерта за последние три дня, и она почти не спит. Тем более, Жатва скоро.
- А она будто живет в каком-нибудь Дистрикте! – кривится девушка, корча недовольную рожу. Впрочем, ее голос теперь на несколько тонов ниже, и она ведет себя более спокойно. – Ладно, перерыв. Выпей кофе, детка, а потом продолжим.
Китнисс Эвердин поспешно снимает наушники, привычным жестом поправляет прическу, и, цокая каблуками, направляется к диванчику в углу студии, где она уже три часа пытается записать песню. Она виновата, что чересчур устала и слишком переживает из-за завтрашней Жатвы, что так сильно мешает сосредоточиться?
- Спасибо, что спас, - она осторожно перекладывает часть эскизов двумя двумя пальцами на и без того заваленный бумагой столик. – Я думала, она растерзает меня.
- Угу, - не поднимая головы, бурчит Цинна. – Я всегда к твоим услугам,
солнышко, ты же знаешь.
Китнисс слабо улыбается, делая маленький глоток остывающего кофе, который терпеть не может, но продолжает пить - иначе никак, заснет прямо у микрофона.
Солнышко. Так всегда называл ее отец, а Цинна лишь перенял привычку старого друга. Из его уст ласковое прозвище звучало тепло и по-доброму, а интонации чем-то напоминали голос отца и ту нежность, с которой он говорил это.
Не то, что из уст этого Эбернети. И невольно усмехается. Воспоминание о случайной встрече со старым пьяницей, который вряд ли помнит её… Она никогда не видела, чтобы человек мог так напиться, но при этом еще и говорить что-то. Сцена, всплывшая в памяти, не вызывала ничего, кроме насмешки. Но все же было неприятно слышать, как, дыхнув перегаром, старый алкаш с насмешкой проговорил: «
Ты что, тронулась, солнышко? Тратить свои миллионы на сей нищеброд?». А потом он рухнул на пол, облив ее дорогое платье своим виски.
Мои миллионы, вот и трачу их, куда хочу. Кажется, примерно так она и буркнула ему в ответ, с насмешкой глядя на чуть тронутую сединой макушку Хеймитча, осторожно обходя его. Его мнение ее мало интересовало, равно, как и мнение других. Китнисс Эвердин всегда либо боготворили, либо ненавидели. Третьего не дано.
- Эй, Китнисс, с тобой все в порядке? – моргнув несколько раз, она только сейчас заметила, что Макс щелкает пальцами прямо у ее лица, стараясь привлечь ее внимание.
- Да, да, - поспешно кивает она, снова делая глоток кофе, – сейчас иду.
- Не спеши, - с насмешкой глядя на нее, тянет Макс, убирая предь теперь уже распущенных волос за ухо. – Ты вся в своих мыслях, поэтому я не вижу смысла продолжать. Завтра приедешь.
- Когда это мешало мне работать? – огрызается Китнисс, чересчур резко опуская чашку с кофе на столик, из-за этого проливая часть напитка на рисунки. – Прости, Цинна, - сменив тон, извиняется она. – Я готова работать.
- Не распыляйся, солнышко, - Цинна вынужден подняться и положить руку на плечо девушки. – Ты же сама хотела сегодня освободиться пораньше. Ты планировала прошвырнуться с Эффи по магазинам, помнишь?
- Да, - резко отвечает Китнисс, отдергивая край кофты. – Идем, Цинна.
- Не злись, - Макс, понимая, что задела самолюбие девушки, чуть касается ее плеча. – Завтра встретимся в одиннадцать, хорошо?
- Нет, - уже более спокойно возражает Эвердин. – Завтра ведь Жатва. А ты знаешь, что я всегда смотрю ее.
- Но… - Макс, кажется, совсем разозлилась.
- Никаких повторов. Потом договориться о том, чтобы попасть в комнату спонсоров, будет уже просто невозможно.
- С твоими-то миллионами? – усмехается Макс, церемонно скрещивая руки на груди. – Да тебе любого трибута на блюдечке с голубой каемочкой принесут. Менторы ведь каждый год чуть ли не дерутся, лишь бы выцарапать тебя друг у друга. Будто бы и не знают, что ты, такая дура, помогаешь самым безнадежным!
- Ну, ты преувеличиваешь, - протягивает Цинна. – Хеймитч Эбернети, насколько я знаю, не дерется ни за кого.
- В его состоянии, да драться? – смеется Китнисс. – Я бы многое отдала, чтобы посмотреть на это. Кстати, о наших баранах, - она вдруг резко разворачивается, чуть не сшибая с ног Макс, которая собиралась поцеловать подругу в щеку. – Тебе ведь разрешили участвовать, да?
- Где? – удивленно поднимает брови звукорежиссер.
- Да, - как ни в чем не бывало, кивает Цинна, аккуратно складывая листы в свою папочку. – Мне дали Двенадцатый.
- Двенадцатый? – чуть оживляется Китнисс. – Ну, хотя бы раз их оденут по-человечески!
И правда, в последние несколько лет Игр, трибуты из Дистрикта-12 выглядели хуже всех. В последний раз их просто чуть обмазали сажей и выставили голыми.
- О, мы с Порцией работаем над этим, солнышко, - чуть улыбается Цинна. – Они будут неотразимы. Но все это после того, как мы увидим их. А сейчас посмотри на свое платье для ежегодного концерта в честь Жатвы.
- Я не сомневаюсь, что оно великолепно, - качает головой Китнисс, с любопытством смотря на листок, который стилист протягивает ей. – Это просто… Вау.
Слов, чтобы описать набросок, не хватает. Легкие штришки, из которых складывался силуэт едва начатого платья уже вызывают восхищение. Платье до колена с пышной юбкой. Оно, наверняка, будет красным с золотом: нельзя ведь забывать о фишках. Китнисс вдруг задохнулась от переизбытка чувств, бурлящих в ней. Так происходило каждый раз, когда она смотрела на работы Цинны. Она сама в его платьях, казалось, выглядит в тысячу раз лучше, чем в жизни, но, глядя на свой профиль, она невольно ощущала себя
особенной, хотя это казалось безумно абсурдным. Китнисс Эвердин всегда вызывала либо восхищение, либо гнев. Особенной она была для большей половины страны.
- Нравится? – Цинна, чуть улыбаясь, со смешинками в глазах смотрит на нее. Взрослая девушка ведет себя прямо как в пять лет, когда он впервые сшил для Китнисс потрясающее платье. Восторженно визжа, она бегала в нем по огромным апартаментам родителей, периодически останавливаясь, чтобы снова сказать спасибо.
- Да, - моментально возвращая самообладание, с легкой улыбкой кивает она. – Мы идем?
Китнисс Эвердин выходит так стремительно, что дверь, закрывшаяся за ней, едва не сшибает молодого юношу. Бросив примирительное: «прости, я не хотела», она исчезает из поля зрения парня прежде, чем он сообразит, кто перед ним. Китнисс Эвердин всегда уходит и появляется стремительно, редко задерживаясь в жизни посторонних надолго. Ее жизнь – это музыка и младшая сестра, с которой она почти не видится. Мама отдалилась от нее после смерти отца.
Китнисс Эвердин отдала бы все на свете, чтобы стереть из памяти тот крик матери в больнице, куда она попала после смерти мужа. Такая злость и гнев были в ее голосе, каких Китнисс никогда не слышала.
«Это ты во всем виновата! Если бы не ты, он был бы жив!» Она тогда вылетела из палаты и вжалась в стенку. Китнисс никогда так не плакала, как после этих слов.
И самое противное в том, что мать сказала полную правду.
Трой Эвердин действительно поддался уговорам пятнадцатилетней дочери, которой очень хотелось, чтобы отец сделал доброе дело. Глядя, как Китнисс яростно доказывает необходимость этой поездки, он вдруг понял, что девушка не пошла по той дорожке, что все остальные Капитолийцы. Несмотря на происхождение, она сострадала бедным жителям далекого Двенадцатого, который видела-то мельком и только по телевизору. Слушая, как Китнисс плачет каждый раз после того, как погибает еще один очень жалкий трибут, Трой не раз задавался вопросом, не потеряет ли она это качество с возрастом.
Но ему не стоило переживать. Даже без родительского контроля и наставлений отца Огненная девушка с каждым днем пропитывалась все большей ненавистью к Капитолию. Все эти надменные улыбки, лицемерие, коварство и недоверие друг к другу как никак не оставляли другого выбора. Хотя, сам Капитолий она не ненавидела. Здесь был ее дом. Хоть что-то, что делало ее счастливой.
Только вот никто не знал, какую цену приходится платить Китнисс Эвердин, чтобы оставаться счастливой как можно дольше. Даже самые близкие, кроме друзей, не знали правды.
Поэтому Китнисс Эвердин бросает взгляд на часы, торопливо садясь в свою машину, и просит отвезти ее к Тренировочному Центру, чтобы не опоздать на встречу. Иначе, завтра ей будет далеко не до повтора Жатвы…
Глава 3- Олух, бестолочь! Почему так долго?! – все эти слова настолько привычны, что Пит Мелларк уже давно не обращает на них внимания.
На него кричали, по крайней мере, двенадцать лет из его полных семнадцати. Все началось, едва он начал хотя бы немного соображать. Он тогда пытался помочь отцу и старшим братьям. Но первый блин, как говорится, был комом, и окончилось все больным шлепком.
Искушать судьбу все же не стоит – он отнюдь не хочет простоять за прилавком чуть ли не до утра, завтра ведь Жатва. И если его выберут,
она должна увидеть его хотя бы выспавшемся.
О, да, Мелларк, разумеется, конечно же, она обратит на тебя внимание! И усмехается. Он сам себе смешон. Разве такая звезда Панема, как Китнисс Эвердин, заметит такую маленькую букашку из пропахшего дымом и шахтами Двенадцатого?
Именно о ней он мечтает все те же двенадцать лет своей жизни, с тех пор, как впервые увидел ухоженное личико с глазами цвета неба. Она, совсем крошечная - ей тогда тоже было пять - прилипла к витрине их пекарни, пока ее отец, Трой, что-то рассказывал его папе, расплачиваясь за угощение для жены и детей, отдавая денег вдвое больше, чем стоило бы.
А потом ее привели к нему в школу. И попросили спеть какую-нибудь песенку. Она совсем растерялась, отрицательно мотала головой, но потом отец наклонился к ней, прошептал несколько слов и ободряюще подтолкнул к невысокому стульчику. И когда Китнисс Эвердин пела песенку о цветущих в долине лугах, он смотрел на нее, не отрываясь. А когда она закончила петь, и, мимолетно взглянув на него, соскочила со стула и бросилась прочь к отцу, он понял, что именно эту девчушку с двумя косичками в красном клетчатом платьице он будет любить всю свою оставшуюся жизнь.
Он больше никогда не видел ее вживую, только на экране телевизора. А вот с ее отцом встречался. Два года назад, когда тот приезжал на благотворительный концерт и зашел к ним в пекарню.
«Моя дочь до сих пор не может забыть те пирожные, что мы купили у вас больше десяти лет назад». И все. Он, кажется, купил несколько видов сластей, не забыв о том самое угощении, что покорило сердце Китнисс. И хлеб. Обычную буханку сладкого белого хлеба с орехами и изюмом. Сказал, что
у них такого не найти.
Соврал, наверное. В Капитолии есть все виды хлеба, из каждого Дистрикта, включая непревзойдённый Капитолийский. Чтобы все видели, что никто и никогда не сможет ни в чем превзойти столицу.
А потом он узнал, что Трой погиб в Шахте. Как обычный житель
Шлака. Хотя, учитывая его внешность, можно было сказать, что он был очень на него похож. И не скажешь даже, что вырос в столице.
После этого карьера Китнисс Эвердин начала набирать обороты. Она все чаще мелькала по телевизору, в модных Капитолийских журналах печатали ее интервью. Все пестрело золотым и красным – Огненная девушка создала новый стиль. Даже в жалких газетах Двенадцатого через раз начали публиковать статьи о ней.
А от ее голоса он таял. Часто ее концерты показывали по телевизору или транслировали по радио, и, даже работая в пекарне, он отдаленно слышал, как поет девушка, покорившая его сердце уже тогда, в пять лет.
Порой ему становилось интересно,
помнит ли она его.
Помнит ли того светловолосого мальчика, от которого тепрь тают девочки в школе, и который сидел на первой парте, не сводя с нее глаз?
Помнит ли она, как его зовут, если от чересчур громкого «Пит!» от его старшего брата, она вздрогнула и обернулась?
Помнит ли взгляд глаз цвета чистого неба, когда он, заметив, что она обронила ленточку, подобрал и отдал ее ей?
В такие моменты Пит Мелларк вдруг резко ощущал себя придурком. Она – звезда Панема, а он сын обычного пекаря. Она не помнит ни его глаз, ни имени. Она не помнит тех пирожных, что продала им его мать, она не помнит сладкого хлеба, которым угостил ее его отец. Китнисс Эвердин давно не помнит, что она вообще когда-то была в захудалом Двенадцатом, который без ненависти-то и вспоминать, наверное, не может: здесь ведь погиб ее отец.
Что же должно произойти такого, чтобы именно он растопил ее сердце? Учитывая то, с какой скоростью она меняет свое окружение и ухажеров, он понимал – она никогда не влюблялась. И если она когда-нибудь кого-нибудь полюбит, то это будет точно не он.
Надятся на что-то безумно глупо с его стороны. Китнисс Эвердин не приедет сюда, не посмотрит на него и не поймет, что именно его искала всю жизнь.
Поэтому Пит Мелларк убирает ее потрепанную фотографию в альбом, где рисует только ее профиль, торопливо кричит матери, что он уже идет, и, поправляя край футболки, сбегает вниз по лестнице, даже не подозревая о том, как он
ошибается.Глава 3Китнисс Эвердин сидит в этом дурацком кафе вот уже целых двадцать минут, а ее спутник так и не соизволил появиться. В сотый раз бросая взгляд на часы, она мысленно прикидывает, сколько строчек могла бы сочинить за это время. А еще успела бы помочь младшей сестре Прим с ненавистной геометрией. Кто знал, что девочка совершенно не способна к точным наукам, несмотря на усердие в учебе?
Твердо пообещав себе, что если
этот болван не явится через три минуты, она уйдет, и плевать, что это важная для нее сейчас встреча. Медленно помешивая ложкой горячий шоколад, который уже медленно начинает густеть, она быстро оглядывает помещение. Слава Богу, сейчас день, а значит, все в школах или на работе, иначе все эти дурацкие двадцать две минуты Китнисс угробила бы на автографы и фотографии. Такова цена славы, черт ее дери.
- Прости,
Кискисс, - чуть улыбаясь, на стул напротив плюхается Гейл - самый надоедливый кузен в мире, который, к тому же, вечно опаздывает. – Задержался на работе, не успел проскочить до начала пробки.
- Ты украл у меня, - Китнисс снова бросает взгляд на часы, - бесценные двадцать три минуты моей жизни, за которые я могла бы с тобой уже распрощаться, расплатится за угощение и самой немного постоять в пробке! И меня зовут Китнисс.
Дурацкое прозвище
«Кискисс», которым вечно называет ее Гейл, появилось очень давно, еще когда они были детьми. Смущенная пристальным вниманием пятилетняя Китнисс произнесла свое имя слишком тихо, и кузен не расслышал его. Теперь он упорно называет Огненную девушку детским прозвищем, от которого она не может избавится вот уже двенадцать лет. Братья, пусть даже и двоюродные, такие противные!
- Ты бы не ушла, явись я хоть через три часа, - усмехаясь, бросает Гейл. – Я ведь знаю о том, что тебе нужно. Плюс, твои документы тоже у меня.
Чертов кузен устроился на работу очень удачно – покойный отец, дядя Китнисс, подсобил. Мистер Хоторн удачно пристроил старшего сына, который был на пару лет старше племянницы, а потом попал в аварию незадолго до смерти мужа сестры. Наверное, именно поэтому смирится со смертью второго мужчины в семье Эль Эвердин было очень сложно.
Гейл Хоторн, безумно удачливый в любовных делах, обладал, ко всеобщему удивлению, большой усидчивостью и трудолюбием, что очень пригодилось на его работе. У Китнисс Эвердин был доступ к некоторым важным документам, из которых она порой узнавала удивительные факты о жизни тех или иных звезд: кузен после долгих уговоров все же согласился поставлять ей некоторую нужную информацию.
Также он был кем-то вроде помощника основных распорядителей Игр, так что звание спонсора тоже можно было получить благодаря ему. А еще попасть в так называемую "комнату помощи", как ее называли ментора, с которыми договор, в частности, можно было заключить и там. Ну, а если очень постараться, то можно было попасть в специальную комнату, которая находилась чуть в стороне от проема для распорядителей, и понаблюдать за трибутами.
Разумеется, трибуты об этой комнате не знали. Полупрозрачное тонированное стекло все принимали за стену, а видимость у спонсоров была потрясающая. Самостоятельно оценивая своих возможных подопечных по личным критериям, можно было сорвать куда больший куш, чем опираясь лишь на оценки распорядителей и интервью.
Как и всегда, Китнисс Эвердин желала оказаться сряди двух десятков счастливчиков, имеющих возможность наблюдать за трибутами. И плевать было на количество собранных денег. Она никогда еще не окупала свои затраты на за счет ставок – это ей просто не было нужно. Разглядеть сильные стороны слабых людей было гораздо важнее. Когда ты знаешь, что ребенок - абсолютный ноль в обращении с копьями, оно может сослужить лишь дурную службу на Арене.
- Эй, ты все еще со мной? - она чуть вздрагивает, замечая, что Гейл щелкает пальцами прямо перед самым ее носом.
- Прости, я слегка задумалась, - Китнисс смотрит на кузена прямо, в упор. – Я страшно устала: почти не спала последние дни.
Гейл, отвлекшийся было на новое сообщение, которое пришло на его планшет, поднимает глаза. Задумываясь на несколько секунд, он укоризненно качает головой.
- Я говорил тебе раньше, скажу и сейчас – ты однажды просто-напросто изведешь себя. Я слышал, что у тебя было три концерта за последние три дня. Ты не считаешь, что это слишком?
- Тебе-то что? - непривычно резко отзывается Китнисс. – Не твое дело, как я провожу свой досуг.
- Я всего лишь хочу помочь, - Гейл слегка растерянно смотрит на кузину, удивленный ее резкостью. – И хватит срывать на мне зло, - взяв себя в руки, чуть грубее добавляет он.
- Ты меня наставлять и лечить приехал? – совсем распаляясь, парирует Китнисс. – Могу уволить. Дома мама, на работе – Марис, Макс и Цинна.
- Я не собираюсь ругаться с тобой, - стремясь утихомирить буйный нрав девушки, кивает Гейл. – Как обычно, да?
- Да, - понимая, что перегнула палку, кивает она. – Спонсорское письмо, пропуск в комнату спасения и далее по списку.
Но Гейл, кажется, уже не слушает. Быстро набирая что-то в своем планшете, он механически делает глоток уже начатого кофе. Китнисс в который раз поражается, как быстро он может меняться – секунду назад беспокоился о слишком большом количестве концертов и советовал уменьшить нагрузку, а сейчас он уже полностью сосредоточен на поиске нужных документов. Полная концентрация в своем деле – вот, что делало их похожими, если не считать внешность.
О, да, им все и всегда говорили, что они похожи, несмотря на то, что оба пошли в отцов, а те не были родственниками. Темные волосы, смуглая кожа, серые глаза. Но его младшие братья и сестры были поразительно похожи на него, на своих родителей, а ее Прим было голубоглазой и белокурой – вся в мать. Эль Эвердин была поразительно непозожей на мужа и старшую дочь.
- Вот здесь, вот здесь и здесь, - Гейл протягивает через стол планшет и стилус, отвлекая от мыслей. – Просто распишись, я потом все дооформлю.
Привычно оставляя свою подпись на экране планшета, Китнисс даже не читает бумаг, хотя обычно не позволяет себе такой роскоши – мало ли, что ей подсунут. В Гейле же она уверена – он не предаст.
- Встретимся с тобой еще раз, когда я все закончу, - он кивает. – Буквально через пару дней… Может быть, после показа трибутов или на концерте в их честь.
- Только не напоминай мне об этом! – трагически закатывая глаза, просит Китнисс. – Терпеть не могу этот дурацкий концерт. Выступать для людей, которые в большинстве случаев тебя проклинают, зная, что потом двадцать три из них умрут…
И позволяет себе опустить глаза и закусить губу. Чертово чувство вины. Будто именно она во всем виновата. Хотя прекрасно знает, что изменить ничего нельзя.
- Китнисс, - Гейл перегибается через стол и берет ее за подбородок, поднимая голову и заставляя смотреть себе в глаза. – Мы ничего не сможем с этим поделать, ты же знаешь. Не надо винить себя.
Китнисс Эвердин смотрит ему в глаза и усмехается. Она дорого дала бы, чтобы не жить здесь, среди пестроты и лицемерия. Китнисс Эвердин даже согласилась бы быть записанной на листочках и боятся Жатвы, лишь бы не видеть, каким взглядом ее оценивает очередной ухажер.
- Пока, Гейл, - примирительно бросает она, резко поднимаясь. Этот дурацкий концерт в поддержку трибутов, ежегодный, обязательный для нее – еще одна головная боль, про которую она благополучно забыла. И если она срочно не определится с песней и платьем,
президент Сноу сожрет ее с потрохами.
Глава 5С утра Китнисс проснулась легко: великая сила привычки. Стоило лишь приоткрыть глаза в пять утра, как сонливость словно рукой сняло. То ли настолько свежи были напоминания о встрече с Финником, который мирно спит сейчас за стенкой, то ли случайный взгляд на календарь поспособствовал.
Жатва.
Несмотря на то, что это чувство страха Китнисс не испытывала никогда, она искренне сочувствовала детям, живущим в Дистриктах. У нее всегда было то, что она хотела: любимое занятие, понимающие родители, дружная семья, деньги, дорогие игрушки. Она и желать не могла большего. Ей многое позволялось, но Китнисс этим никогда не пользовалась. Она помнила, каким трудом достались отцу слава, богатство, мир в их доме. Она просто не имела права нарушать это спокойствие.
В отличие от избалованных дочерей знакомых отца, Китнисс не разбрасывалась тем, что имела, а наоборот, старательно берегла и прятала. Свой талант, доставшийся по наследству, нужно было развивать упорным и долгим трудом, и неправильные действия свели бы все на нет, а этого никак нельзя было допустить. Китнисс Эвердин всегда хотела быть независимой в плане денег, и не потому, что того требовало ее эго. Нет, Китнисс понимала, что все это заработала не она, и тратить состояние на всякие глупости типа обширного гардероба она не собиралась.
Нам просто повезло немного больше, чем другим, милая.
Отец всегда повторял эти слова, стараясь сделать все возможное, чтобы умение сострадать его дочь не потеряла даже в этой пустой и развратной столице. И Китнисс старалась стать такой, какой видел ее отец. Воплотить в жизнь его идеал дочери, не потерять самое главное –
душу
Все, Эвердин, кончай стоить из себя героиню дешевого романа, иди в душ и пей кофе. Успокойся, тебе нужно будет действовать трезво.
Только вот собственные наставления почти никогда не срабатывали. Китнисс порой находилась на грани истерики от вида затравленных, болезненно худых и бледных детей, поднимающихся на сцену. Сразу же вспоминались многочисленные вечеринки. Здесь люди пьют рвотное, чтобы впихнуть в себя побольше еды, а там люди умирают от голода.
На ум приходит дыхательная гимнастика, о которой она давно вычитала в какой-то книжке. Была тогда настолько восторженной, что решила попробовать. И правда, помогло.
Медленно вдохнуть, считая до шести, задержать дыхание, тоже на счет шесть. И такой же медленный выдох, а затем опять пауза. И еще, и еще, и еще. *
Дышать так до тех пор, пока все внимание будет сосредоточено на этом: вдох, пауза, выдох, пауза. И забыть все, что тревожит, все проблемы пусть остаются за той стеной. А Китнисс Эвердин здесь и сейчас просто хочет дышать, как учил какой-то мудрый автор, чью книгу она и читала.
- Эвердин, ты оглохла? – Финник, смеясь, машет перед ее лицом руками. – Я тебя минут десять зову!
- Задумалась, прости, - Китнисс пожимает плечами, отбрасывая в сторону одеяло. – И я просто умираю с голоду. Пойдем, сообразим что-нибудь на двоих.
- Вот это уже другой разговор, - снова улыбается Финник, прикасаясь пальцами к ее спине. – Идем, милая ты моя соня.
Через десять минут Китнисс варит им кофе, пока Финник, ловко орудуя ножом, делает им бутерброды.
- Твоя мама сказала бы, что мы неправильно питаемся, - посмеивается парень.
- Моей маме, кажется, вообще плевать, что я ем, - негромко отвечает Китнисс. Потом она ловит недовольный взгляд Финника и пожимает плечами, - ты же сам знаешь, что это правда.
Но ответа не следует. Какое-то время они продолжают греметь посудой и дергаться будто от разряда тока, когда случайно соприкасаются, потянувшись за одной ложкой вдвоем.
- Ладно, прости, - через какое-то время говорит Китнисс. – Я не должна была так о ней говорить.
Финник пожимает плечами и улыбается, мол, все понимает. Только вот по нему видно, что такие слова он отнюдь не одобряет, хотя и знает всю правду.
- Жатва в Первом начнется в десять, - сообщает парень, бросая взгляд на свой телефон. – Смотреть будем?
- Надеяться на чудо, что там будет кто-то не такой накаченный, как обычно? – язвит Китнисс.
- Между прочим, неплохо бы иметь в виду, с кем предстоит сражаться тому, кто опять покажется тебе слабее других.
Китнисс пожимает плечами, перемешивая сахар в кофе. Автоматически делая глоток, она морщится: уж слишком сладко. А потом все же кивает.
- Тогда у нас есть пять минут, чтобы переместиться для завтрака в гостиную. Иначе мы не успеем.
- Да ладно тебе, они же все равно будут крутить этот дурацкий фильм про восстание и сирот, который показывают каждый год! И мне совсем не хочется смотреть на расфуфыренную дамочку, которая радостным голосом зовет детей на смерть.
- Не будь такой противной, Эвердин, и люди к тебе потянутся!
В ответ в Финника летит кубик сахара. Парень смеется, отталкивается от стола и, отъехав на стуле, ловит сладость ртом.
Но потом они все-таки перемещаются в гостиную, потому что
Финник прав, как и всегда. Китнисс с ногами забирается на диван, сбрасывая с ног кеды. Финник благополучно приземляется рядом, заваливаясь на гору подушек, которых сюда наверняка опять притащила Прим.
- Кстати, а где твоя семья? – как бы невзначай интересуется парень у Китнисс, которая вздрагивает и чуть напрягается.
- Прим у подруги, мама на операции. Ты не видишь пульт?
Финник, конечно же, находит все практически сразу, и через пару мгновений на экране уже красуется герб Панема. Начинает звучать гимн, и Китнисс делает звук не таким громким. Заканчивая завтракать, они смотрят первый фильм из одиннадцати - по одному ролику на каждый Дистрикт - и без особого интереса наблюдают, как молоденькая девушка с зелеными волосами и пирсингом в бровях называет имя миловидной блондинки. Она, впрочем, держится вполне себе достойно. Значит, уверена в себе. Ну, конечно, она же тренировалась с юных лет, и, к тому же, ее внешность обеспечит ей кучу спонсоров мужского пола. Чего уж тут бояться!
Парнем же становится довольно крепкий Марвел, по которому уж точно не скажешь, что он в себе не уверен. Поднимаясь на сцену, он смотрит на блондинку, которую, кажется, зовут Диадемой – ну и дурацкие же имена дают в этом Дистрикте! – так, будто он ее узнал. Они жмут друг другу руки, а потом идут к дому Правосудия.
Во Втором трибутами становятся маленькая, но явно очень опасная Мирта и Катон, который едва не выпрыгивает из штанов, когда сопровождающая, девица с кучей татуировок, спрашивает о добровольцах. Катон выглядит весьма устрашающе: оставаясь довольно симпатичным, он просто сплошная гора мышц, и явно не из тех, кто сдается так просто.
- Кажется, я знаю, кто будет победителем в этом году, - обреченно констатирует Финник, а Китнисс лишь поводит плечами. Мол, посмотрим.
В Третьем, к сожалению, трибутами оказываются хилые дети. Явно не проживут больше двух дней, учитывая то, что Катон из Второго свернет им шею при первой же возможности.
В Четвертом снова появляются профи. Высокая девушка, больше напоминающая парня с длинной прической, тоже держится вполне себе достойно. Парень, кажется, Эммет, выглядит слегка затравленным, но с его комплекцией у него вполне есть шансы.
В Пятом внимание привлекает внимание высокая рыжая девушка. В ее лице и походке есть что-то лисье, и поэтому миловидная Рейчел тут же получает от Финника прозвище «Лиса».
В шестом и седьмом трибуты настолько тощие и затравленные, что вряд ли удержат в руках копье. Такое ощущение, что они только и делали, что голодали.
Восьмой, Девятый и Десятый сливаются в один, а в глазах у Китнисс уже предательски щиплет. Снова становится обидно за жестокую несправедливость. Худые, как палки, испуганные дети, которые провели несколько часов под палящим солнцем, чтобы потом умереть от рук профи. Учитывая то, как выглядят трибуты из Первого, Второго и Четвертого, можно с уверенностью заявить, что в этом году Игры будут очень кровавыми.
Когда же дело доходит до Одиннадцатого, Китнисс уже готова выть от одного вида темнокожей двенадцатилетней Руты. Маленькая, с пронзительными темными глазами, она чем-то напоминает девушке ее собственную сестру. Сердце неприятно колет, когда речь заходит о добровольцах: только ветер воет в ответ на спасительный вопрос. А вот крепыш-Цеп, наоборот, вызывает удивление. Парень, наверное, настолько же высокий и сильный, как Катон. И где только успел натренироваться?
Время уже почти час, когда очередь доходит до Двенадцатого. Китнисс снова обреченно вздыхает, просматривая фильм о революции, и хихикает, глядя на старого алкаша-ментора Хеймитча, которого в Капитолии, кажется, знает каждая собака, летит со сцены, когда выходит пожать руку светловолосой полненькой девушке, явно выросшей в зажиточной семье. Кажется, ее зовут Делли. Но дальше мир летит ко всем чертям. Называют парня.
- Пит Мелларк! – радостным голосом провозглашает со сцены девушка в розовом парике.
Сердце Китнисс уходит в пятки, когда она, приподнимаясь, наблюдает, как на сцену поднимается тот самый светловолосый сын пекаря с
голубыми глазами, что так запал в душу. Он неловко улыбается в камеру, и Китнисс уже почти готова растаять, как вдруг одергивает себя. Чего это она?
Вот ирония, а, Эвердин? Хотела ведь вспомнить его имя!
- Кит, ты чего? – удивляется Финник, приподнимая брови.
- Кажется, я знаю, кому я хочу помогать в этом году, - уверенно заявляет Китнисс, потирая переносицу.
Глава 6- Китнисс, да что с тобой такое? Не вертись, иначе я не смогу закончить прическу! – возмущенно восклицает Октавия, разводя руки в сторону.
- Прости, тяжелый день, - улыбаясь уголками рта, виновато произносит Китнисс. – Правда, не стоит так стараться! Все и так на высшем уровне.
Девушка, польщенная комплиментом, расцветает в улыбке, забывая про недовольство. На ее зеленых щеках появляется румянец, и Китнисс передергивает: уж слишком дико смотрится.
- На самом деле, она почти все закончила, - поднимает голову Вения, занимавшаяся маникюром Китнисс. – Потерпи еще чуть-чуть. Скоро Цинна принесет тебе платье.
Продолжая улыбаться, Китнисс подпирает подбородок рукой, на ногтях которой уже закончен маникюр. Дурацкий день. Дурацкая подготовка к выступлению. Дурацкий ежегодный концерт в честь новых трибутов.
Вчера, сразу после прибытия в столицу, новоиспеченные участники Игр были отданы в руки опытных, но порой весьма эксцентричных стилистов. Как ни странно, в этом году все были одетыми и даже довольно симпатичными. Но Китнисс больше всего понравился Дистрикт номер двенадцать.
Благодаря стараниям Цинны, Делли и Пит выглядели просто потрясающе. Одетые в темные одежды, они чем-то напоминали уголь, который добывали в их Дистрикте. Было в ребятах что-то пугающее, но это еще больше завораживало Китнисс, которая, глядя с экрана в лицо парня с голубыми глазами, думала о том, что никакие краски или костюмы не смогут сделать его более злобным или менее привлекательным.
О, да, он определенно был того типа парней, что нравились Китнисс: выше нее головы на две (она даже на каблуках она будет смотреть на него снизу вверх), светлые волосы, которые, вымытые до идеальной чистоты, сверкали в лучах софитов, крепкое телосложение... Боже, Китнисс была почти готова спорить, что у него прекрасный пресс и развитые мышцы. Больше всего, однако, ей нравились его глаза, голубые, как небо в ясный солнечный весенний день, с маленькими искорками у самых зрачков. Когда Пит улыбался, на его щеках появлялись ямочки, и девушка не могла сдержать улыбку: такие парни всегда были ее слабостью.
О, если бы он жил в Капитолии, и они могли бы встретиться на одной из многочисленных тусовок, Китнисс приложила бы все усилия, чтобы стать девушкой Пита. Она уже не сомневалась, что симпатичный парень, который, скорее всего, покажет неплохие результаты при тренировках, привлечет множество спонсоров женского пола. Ну, и мужского, скорее всего, тоже: здесь представители сильной половины человечества тоже обладали весьма своеобразными предпочтениями.
- Солнышко, ты спишь? – выдыхает на ухо Китнисс Цинна.
- Нет-нет, - поспешно трясет головой девушка, отгоняя мысли. – Так, о делах задумалась.
- Может, поделишься? – интересуется стилист, жестом отсылая прочь команду подготовки.
Китнисс неопределенно пожимает плечами, переводя взгляд на черный чехол, который Цинна держит в руках.
- Мое платье? - чуть оживляется она, поднимая на друга глаза.
- Да, - с легкой улыбкой отвечает он, аккуратно расстегивая молнию. – Значит, Пит Мелларк из Дистрикта 12?
Вопрос оказался неожиданным. За всей этой морокой с оформлением спонсорства и получением заветных бумаг от Гейла, Китнисс и забыла, что в тот же день рассказала обо всем Цинне.
- Ну, как видишь, - она разводит руки в стороны и поднимается на ноги, чтобы позволить надеть на нее платье. – Я, кажется, тебе все рассказала. Надеюсь, мне удастся сегодня с ним поговорить.
- Он тебя очарует, солнышко, - смеется Цинна, принимая из рук девушки халат. – Китнисс, Пит невероятно харизматичен. Кстати, он спрашивал о тебе.
- Правда? – она искренне удивляется. – И что спрашивал?
- Спросил, будешь ли ты на вечере в честь трибутов сегодня. Кажется, он горит желанием с тобой познакомится, - отвечает Цинна, застегивая молнию платья на спине Китнисс.
- Ну, в этом наши с ним желания совпадают, - девушка разглядывает себя в зеркале. – Ох, Цинна, ты просто гений!
Он не без удовольствия снова переводит взгляд на отражение Китнисс. Ее платье огненно-красное – имидж надо поддерживать – доходит до пола сзади, но оголяет колени девушки спереди. На талии – широкий золотой пояс, а плечи открыты.
- Опять каблуки, - жалобно выдыхает Китнисс, когда Цинна протягивает ей отливающую золотом пару. – Ты смерти моей хочешь!
- Зато будешь выглядеть просто потрясающе! – качает головой тот, вставляя пару шпилек в замысловатую косу девушки. – Ты покоришь их всех, солнышко.
- Я надеюсь, - привычным жестом покручивая на пальце фамильный перстень, улыбается Китнисс.
- Остался последний штрих, - Цинна встряхивает флакончик новых духов.
Пара движений, и Китнисс чувствует приятную смесь ароматов лаванды, корицы, цитруса, свежего хлеба и чего-то еще, чего-то до щемящей боли в груди знакомого, но чему никак не можешь дать название.
- Потрясающие духи, - снова принюхиваясь, прикрывая глаза, шепчет Китнисс. – Где ты такие достал?
- Новинка. Говорят, что каждый чувствует свои самые любимые запахи.
- Это правда.
- Я подарю их тебе, раз они так нравятся.
Через пару часов Китнисс входит в нарядный зал президентского дворца. Она заставляет себя улыбаться, хотя ей совершенно не нравится находиться здесь. Она обнимает знакомых, целует щеки «подружек», старается быть вежливой и прекрасной. Это – ее жизнь, которая не приносит счастья.
А потом ее просят на сцену. Поднимаясь по ступенькам на высоких каблуках, она не перестает улыбаться, хотя это не слишком удобно. Принимая из рук парнишки-помощника микрофон, Китнисс нажимает кнопку "включить" и переводит взгляд на зал, где люди замерли в ожидании.
- Здравствуйте, дамы и господа, жители Капитолия и гости столицы, трибуты и будущие спонсоры. Меня зовут Китнисс Эвердин, хотя вы все, скорее всего, и уже это знаете. Мне выпала честь поздравить вас с началом новых, 74 Голодных Игр. Я желаю удачи каждому трибуту. Будьте самыми бесстрашными, самыми сильными и ловкими, ведь победить суждено только одному. Самому сильному из вас. Сегодня у вас появится шанс познакомится со многими важными и влиятельными людьми Капитолия, которые станут вашими спонсорами через некоторое время. Ну, а сейчас я перейду к самой приятной части этого вечера. Правда, мне же нужно вас как-то развлекать! – по залу проносятся смешки.
Начинает звучать музыка, и Китнисс начинает петь. Эта песня совсем новая, она закончила ее всего пару дней назад и получила аранжировку только вчера. Как ей кажется, она посвящена Играм. Она о толпе, ревущей перед парнем и девушкой, победителями Игр, королем и королевой; о стенах, которые пришлось сломать, об именах, которые никогда не смогут забыть; о том, как в один момент пришлось променять обычную жизнь на королевскую; о том, как победители прославляют свой Дистрикт, когда их награждают. Заканчивается все менее оптимистично – конфетти падает на землю, и начинается жестокая жизнь победителя: кошмары, преследующие везде, отправление детей-трибутов на верную смерть и контракт со Сноу.
Наверное, это и есть самое страшное. После победы, если трибут достаточно симпатичный, как, например, Джоанна и Финник, ему предлагается заключить контракт с президентом. Правда, выбор невелик : либо ты подписываешь и тебя продают какому-нибудь толстосуму, который недавно был твоим спонсором, либо всей твоей семье приходит конец.
Когда Китнисс заканчивает петь, зал молчит еще несколько мгновений, а потом взрывается аплодисментами. Кланяясь, Огненная девушка приглашает всех принять участие в танцах или перекусить и спускается вниз.
Едва она достигает пресловутых столиков с едой у самой стены зала, ее окликают сзади. Оборачиваясь, девушка снова заставляет себя улыбнуться.
- Здравствуй, Огненная девушка, - широко улыбается накачанный парень, от которого волнами исходит чрезмерная самоуверенность.
- Здравствуй, Катон из Дистрикта-2, - тоном, будто они знакомы всю жизнь, отвечает Китнисс.
- О, гляжу, ты знаешь мое имя.
- Смотрела Жатву, и тебя было сложно не заметить, - кокетливо улыбаясь, объясняет она, стараясь перебороть отвращение. Он не нравится ей. Такие парни никогда не были в ее вкусе.
- Может, потанцуем? – Катон протягивает ей руку. Приходится принять приглашение.
Они медленно двигаются под музыку, и Китнисс сгорает от желания немедленно залезть под душ и до красноты тереть места, где их кожа соприкасалась. Может, Катон и довольно симпатичный парень, но слишком самоуверенный, наглый и грубый, что привлекает подружек Китнисс, но не ее саму. Поэтому, когда танец заканчивается, она говорит, что хочет успеть познакомится или поздороваться со всеми гостями и прощается.
Следующие полтора часа проходят примерно так же – трибуты, желающие заполучить Китнисс в качестве спонсора, то и дело подходят знакомиться. Только вот танцевать больше не приглашают. Китнисс кокетничает с парнями, делает комплименты девушкам в прекрасных платьях, а от вида двенадцатилетней Руты ей и вовсе хочется плакать: та уж слишком напоминает певице ее сестренку. Китнисс подсказывает девочке, какие сладости особенно вкусные и обещает себе, что в выходные обязательно сходит с Прим в парк или в кино.
Когда же Китнисс удается добраться до заветных столиков, чтобы немного перекусить, ее скулы уже порядком сводит от необходимости улыбаться. Вокруг слишком шумно, и она позволяет себе тяжело выдохнуть и немного расслабиться, надкусывая маленький сэндвич с рыбой.
- Приятного аппетита, - раздается практически у нее над ухом мелодичный мужской голос. Девушка поспешно отправляет в рот остатки еды, делает глоток красного вина, чтобы все это запить, и поворачивается к обратившемуся к ней.
Китнисс Эвердин вдруг замирает, вглядываясь в непривычно светло-голубые глаза, точь-в-точь, как у ее сестры. Мгновение, и она не на вечеринке, а в пекарне, и ей снова пять лет. Ее отец покупает пирожные, а она украдкой рассматривает сына пекаря, который почему-то привлек внимание. Сейчас же тот мальчик вырос, превратился в красивого юношу, и у Китнисс на мгновение даже перехватывает дух от вида его широких плеч в изящном черном с красным костюме.
Да что с тобой, Эвердин?
- Привет, - она снова улыбается. На этот раз уже искренне. - Ты ведь Пит, да?
- Да, я Пит Мелларк, - он улыбается ей в ответ, и Китнисс не может отвести глаз от ямочек на его щеках. – Может, потанцуем?
- С удовольствием, - она берет его за протянутую руку и позволяет увести себя в центр зала.
Пока они танцуют, ей приятно чувствовать его руку на своей талии, сжимать его пальцы. Они более грубые, чем у Катона, но почему-то ей приятно от этого. От него все еще пахнет корицей и яблоками, будто он работал в пекарне с утра, а не прихорашивался у стилистов. А еще от Пита пахнет тем самым запахом, который она почувствовала несколько часов назад, когда Цинна демонстрировал новые духи. Желание прижаться к нему и никогда не отпускать становится все сильнее.
- Мне жаль, - тихо шепчет она, зная, что пары вокруг них слишком увлечены танцем или чересчур пьяны, чтобы подслушать их. – Мне правда очень жаль, что ты оказался здесь.
- Ты не виновата, - Пит выше ее, но по тому, как он говорит, Китнисс понимает, что он улыбается. – Хотя, я бы и предпочел познакомиться с тобой в другом месте.
- Кстати об этом. Цинна сказал мне, что ты горишь желанием встретиться, - девушка улыбается, поднимая на Пита глаза. – Почему же?
- Откуда ты знаешь? – его щеки чуть краснеют, и он отводит глаза в сторону.
- Цинна мой хороший друг и стилист по совместительству, так что я знаю. В этом нет ничего такого. Тем более, я сама хотела познакомиться с тобой.
- Правда? – Пит искренне удивлен, и, наконец, смотрит ей в глаза.
- Да, - чуть кивает Китнисс. – Я все еще помню тот хлеб, что дал мне твой отец, когда нам было по пять лет. Пит Мелларк, мне правда очень жаль, что ты оказался здесь. Ты достоин большего, чем убивать других трибутов, чтобы спасти свою жизнь, - негромко говорит она, а затем, через пару минут, добавляет, - а в итоге вместо победы получить еще более горькую долю.
- О чем ты говоришь?
Тебя и твое тело всего лишь будут продавать, чтобы с тобой могли спать те, кто недавно был твоим спонсором.
- Это не важно, да и не имею я права говорить с тобой об этом, - Китнисс качает головой. - Прости.
- Это ты меня прости. Мне не следует задавать вопросы, на которые не хочу знать ответы, - Пит снова краснеет.
Надо же, ведет себя так, будто бы нам снова по пять лет. Но именно это в Пите Мелларке и очаровывает.
- Что ж, боюсь, мне придется тебя оставить. Уже поздно, а завтра у меня столько дел, что, наверное, придется вскочить на рассвете, - с некоторым сожалением говорит Китнисс, поднимая взгляд на часы. Танец уже закончился, и они стоят недалеко от выхода. – Была рада с тобой познакомиться.
Она разворачивается, чтобы пробраться к выходу, но голос сзади ее останавливает.
- Могу я рассчитывать еще на одну встречу с тобой, Китнисс Эвердин? – негромко, чтобы не услышали лишние уши, спрашивает он.
- Думаю, да, Пит Мелларк, - практически сразу отвечает девушка. – Ты мне нравишься.
По дороге домой Китнисс сидит, прислонившись виском к прохладному стеклу. Перебирая в голове события прошедшего вечера, она снова и снова возвращается к разговору и танцу с Питом.
О, он, определенно, нравился ей, даже слишком. Красивый, галантный, он очаровывал не одну ее. В течение вечера она краем глаза видела, как легко и просто он разговаривал с представительницами женского пола. Было в нем что-то такое притягательное, и Китнисс не понимала, что с ней происходит. Таких вспышек эмоций она давно за собой не замечала.
Ох, не влюбиться бы в него!
Глава 7- Мейсон, ты сама понимаешь, о чем просишь? – Китнисс недовольно закатывает глаза, упираясь лбом в тонированное стекло машины. – Нет, я не смогу встретиться с тобой через час. И даже через два не смогу, нет. Даже не начинай!
- Китнисс, с каких пор ты не хочешь меня видеть? – в голосе Джоанны появляются искорки сарказма, и Китнисс почти видит, как она деланно надувает губы где-нибудь в тренировочном центре.
- Я же сказала - у меня дела, - посвящать Мейсон в свои планы Китнисс совершенно не собиралась, но, видимо, все таки придется. – Я сто лет не была в студии, и Макс сказала, что оторвет мне голову, если я попробую прогулять сегодняшний прогон. Я же потом опять буду разрываться между тренировками трибутов и своей работой.
- Тренировки начинаются завтра, - напоминает Джоанна, - поэтому у тебя есть примерно двадцать четыре часа, чтобы уговорить Макс сохранить тебе жизнь, потому что с началом Игр ты опять будешь торчать перед телевизором сутками.
- Мейсон! – возмущенно восклицает Китнисс, хотя прекрасно понимает, что
Джоанна как обычно права. – Ладно, давай вечером я заскочу за тобой, и мы выпьем где-нибудь кофе. Хорошо?
- Дозвонись до Финника, пусть присоединяется. Сто лет его не видела! А, подожди, - Джоанна, не особо заботясь о том, чтобы прикрыть трубку рукой, кричит кому-то - предположительно, своему трибуту -, что ее нужно оставить в покое. – Слушай, я знакома с ними меньше недели, а они уже достали меня.
- Тяжелая менторская жизнь, чего ж ты хочешь, - усмехается в ответ Китнисс. – Ладно, мне пора. До вечера, я приеду где-то в семь.
Мейсон не отвечает, сбрасывая вызов, на что Китнисс лишь усмехается.
Типичная Джоанна.
Когда водитель высаживает ее около студии звукозаписи, телефон в руках девушки снова оживает. Китнисс бросает взгляд на экран и мысленно прикидывает, успеет ли она договорить до того, как
Макс начнет орать, что мало того, что она не приходила несколько дней, так еще и сейчас по телефону болтает, не желая работать.
- Да, Цинна, что у тебя?
- И тебе привет, Китнисс. Что-то случилось?
- Ничего. Разве что Макс прикончит меня за то, что я собираюсь слинять пораньше и потом работать в полсилы из-за Игр.
Цинна смеется в трубку.
- Слушай, она каждый раз так говорит, но ты до сих пор жива. Никому не выгодно терять молодого и талантливого исполнителя.
- Ладно, посмотрим. Что ты хотел?
- Спросить, когда ты сможешь забрать у меня свою папку с нотами. Ты опять оставила ее у меня в студии.
Китнисс болезненно морщится. Это уже не в первый раз, и хорошо хоть, что оставила в надежном месте, а не в каком-нибудь кафе.
- Желательно сегодня, если тебе удобно.
- Мы с Порцией сегодня в Тренировочном Центре, так что ты сможешь подъехать и забрать свою папку, когда тебе будет удобно.
- Я встречаюсь с Мейсон в семь, обещала за ней заехать. Идет?
- Да. Позвонишь мне тогда, и я спущусь.
Китнисс поспешно соглашается и ныряет в здание, так как стрелка часов неумолимо приближается к назначенному Макс времени.
***
- Да, я здесь, можешь спускаться, - кивая, как будто Джоанна сможет увидеть что-то по телефону, Китнисс замирает на несколько секунд перед автоматической дверью. Одновременно она пишет смс Цинне о том, что ждет его.
Просматривая электронную почту, чтобы с пользой провести время, Китнисс даже не поднимает голову, когда слышит двери раскрывающегося лифта. Судя по шагам, это Цинна, поэтому Китнисс на автомате целует его в щеку и только потом понимает, что что-то не так. Цинна всегда идеально выбрит, да и с каких пор у него светлые волосы на висках?
Пораженная своей догадкой, Китнисс выдыхает и быстро поднимает глаза на порядком ошарашенного Пита.
Ну, хоть не Эбернетти, и на том спасибо!
- Прости, я… - Китнисс почти задыхается, - я думала, что это Цинна. Прости, пожалуйста.
- Все нормально, - Пит зачем-то потирает то место, куда она его поцеловала, а затем неопределенно поводит плечами. – Цинна сейчас занят, поэтому он попросил спустится меня. Вот твоя папка, держи.
Китнисс с непониманием смотрит сначала на Пита, потом на папку, но потом протягивает руку, чтобы забрать свои ноты.
- Спасибо.
- Эвердин, не бурчи, я задержалась всего лишь на десять минут! – с громким криком Джоанна выходит из лифта, но затем пораженно замирает на месте. – А что здесь происходит?
- Ничего, - Китнисс поспешно выхватывает из рук Пита ноты. – Пойдем, я умереть, как хочу кофе. Спасибо за папку. Цинне привет.
И, не дожидаясь ответа, Китнисс поспешно разворачивается и идет к двери. Почему-то щеки ее краснеют от одной мысли о реакции Джоанны, которая все равно выпытает у нее правду.
- Ты не хочешь рассказать мне, что это было? – интересуется Мейсон, когда они устраиваются за столиком в кафе.
- Что было? Где? Я опять все пропустил? – смеется Финник, грациозно плюхаясь рядом с девушками на небольшой диванчик.
Джоанна, захлебываясь от перспективы получить поддержку и все узнать, красочно разрисовывает ситуацию, которой стала свидетелем.
- Все было совершенно не так! – возмущенно восклицает Китнисс, с шумом захлопывая меню.
- Нет! Говорю тебе, они бы точно поцеловались, если бы я не появилась!
- Мы знакомы два дня, ты издеваешься, Мейсон? Я не стала бы с ним целоваться!
- Тогда что случилось? Он как будто бы святился от счастья, правильно я понял, Джо? Я понимаю, что ты производишь неизгладимое впечатление, но все же? – вмешивается Финник.
- Мне показалось, что это Цинна, и, - Китнисс опускает глаза, чувствуя, как у нее предательски краснеют щеки. – Я
поцеловала его в щеку, - шепчет она. – Я правда думала, что это Цинна!
Финник удивленно присвистывает, а Мейсон давится кофе.
- Кто ты и что сделала с Китнисс, для которой никогда не было проблемой поцеловать незнакомого парня в щеку? – хохочет Финник.
- Да ну вас! – возмущенно восклицает Китнисс, швыряя в него скомканную салфетку. – Я не хочу, чтобы он что-то себе нафантазировал.
-
Он? Или все же
ты? – усмехается Джоанна, и Китнисс снова становится неловко.
- Идите вы со своими шутками, - выдавливает она и снова смотрит в меню под оглушительный хохот победителей.
***
- Да, мам, я почти уже дома. Нет, я была с Финником и Джоанной, а с Элиотом мы расстались недели три назад. Все хорошо, я поем. Да, передам Прим привет. И помню, что я за старшую. Пока, - Китнисс сбрасывает с ног туфли и, потягиваясь, бросает телефон на диван. – Прим, я дома!
Сестра выглядывает из кухни, держа на руках обожаемого кота.
- Ты поела?
- Китнисс, я не маленькая девочка. Я поужинала давным-давно, хотя кто-то обещал провести со мной вечер! – наигранно обиженно тянет Прим.
- Ну, прости, пожалуйста. Джоанна горела желанием увидеть меня, а ты же знаешь, что под ее напором сложно устоять.
Прим мягко посмеивается, и продолжает поглаживать Лютика за ухом, покачиваясь на носочках.
- Я заканчиваю географию, а потом собираюсь выпить чай. Ты со мной?
- Да, утенок, я сейчас спущусь, только вот отнесу папку наверх.
Китнисс подбирает с пола туфли и поднимается по лестнице к себе в комнату. Пытаясь одновременно найти в шкафу нужную одежду и открыть папку, девушка совершает неловкое движение, и стопка со стуком падает на деревянный пол. Только вот, судя по тому уголку, что виднеется Китнисс, это отнюдь не ноты.
Переставая интересоваться содержимым шкафа, девушка приседает и осторожно приоткрывает обложку.
Это не ноты. Это рисунок. Это ее портрет. Один, два, три, десяток, Господи, да сколько же их тут!
На некоторых рисунках изображены незнакомые Китнисс люди, но на большинстве – она сама. На различных концертах, случайные кадры, сделанные папарацци, ее личные фото, которые она публиковала где-то. Кажется, кто-то старательно перерисовывал ее черты множество раз.
Внезапная догадка заставляет Китнисс подпрыгнуть в два прыжка оказаться у собственной кровати, на которую она утром бросила стопку документов о трибутах, оставленных Гейлом у нее дома. Быстро пролистывая анкеты, самым последним листом она видит информацию о Пите Мелларке.
Данные мелькают перед глазами, на что-то Китнисс даже обращает внимания.
Отец: Генри Стоун Мелларк;
Мать: Элизабет Марджери Мелларк (в девичестве Хоуп);
Наличие других близких родственников: два брата ( Марк Генри Мелларк (19 лет), Роберт Уилл Мелларк (17 лет)).
Надо же, у него два старших брата, один из которых участвует в Жатве, а не вызвался за него добровольцем!
Хобби: рисование.
Это не кто-то с улицы рисовал ее портреты. Это Пит. Должно быть, Цинна отдал ему папку, а он случайно перепутал.
Ну надо же! 
