Глава 10Даня была не в духе. Нет, она ужасно перепугалась.
Подслушав планы гранд-адмирала Заарина, она маялась бессонницей, так боялась смерти или обвинения в убийстве. Она ходила в каком-то забытье, боясь за свою жизнь и свободу. Если ее начнут подозревать, она не осмеливалась представить, к чему ее приговорят. Приговоры обычно выносились… жестокие. Имперский двор мог дать немало, но и отобрать не меньше.
Отчасти она впала в паранойю потому, что, когда она пересказала произошедшее Трауну, тот только кивнул и поблагодарил ее за сообщение, как будто она была всего лишь подчиненной, представившей ему отчет. Существовала прямая угроза ее жизни, а он всего-навсего откинулся в кресле и услал ее.
Значит, она зря вообразила, что относится к лидерам клики? Она все-таки относилась к самым маститым участникам, добывала беспрецедентную информацию. Она еще и хозяйничала, исполняла при них извечные функции гейши, знакомя людей, которые иначе бы не встретились.
Получается, что ею манипулировали, а она переоценила свою значимость, вознесла себя перед падением? Она проклинала свою наивность, прокручивая в уме слова Трауна. Как она не поняла его намерений?
Откинув все эти размышления, она вернулась в день нынешний. Императорские гвардейцы вывели ее из Кукольного дома и препроводили в небольшую приемную, всю стену в которой занимало транспаристиловое окно. С нехорошим предчувствием она отвесила низкий книксен, увидев, что ее привели пред светлы очи его императорского величества.
Мысли понеслись вскачь, вернулись воспоминания о том, что случилось, когда она в последний раз общалась с императором и чего он от нее попросил. Ее парализовал страх, в животе сжался узел боли и тошноты. Помимо тех злокозненных переговоров, она больше не знала заговоров.
- Встань, Даня Лаквила. – Старческий голос все же был мощным, и она изящно поднялась в полный рост, опустив руки и изучая паркет, не смея поднять взгляд. Спину прямо, ноги вместе, она едва осмеливалась дышать.
- Мой господин. – Она не поднимала головы и не отрывала глаз от пола, хотя он двинулся к ней. Был виден подол черной мантии и накидки, носки сапог, и все. Она закрыла глаза, а сердце колотилось.
- Подойди и покажи лицо.
Она повиновалась, не зная, к чему это, прекрасно помня унижение, которому он в прошлый раз ее подверг. Она не поднимала глаз, не находя в себе сил. Но его рука приподняла ее подбородок, вынуждая ее посмотреть в глаза, и при виде желтоватых очей на скукоженной физиономии она содрогнулась в страхе и омерзении.
Его рука, пожухлая, как осенние листья, сухая и морщинистая, на ее коже – ей захотелось шарахнуться, страх за собственную жизнь растворился в отвращении.
- Такой прекрасный цветок… скажи-ка, сколько тебе лет? – Он отпустил ее, и она справилась с желанием вздрогнуть и крепко обхватить себя руками. Как будто с нее начала слезать кожа, человек, стоящий перед ней, вызывал такое яростное омерзение, что ей стало почти стыдно. Это же ее император, правитель, глава государства.
- Не знаю, мой господин. Врач говорит, что мне еще нет двадцати. – Она говорила четко, думая о произношении, а не о своих чувствованиях. Она не могла позволить себе отвлечься и показать, как ее коробит – ходил слухи, что этот человек способен читать мысли. А если он увидит, что она думает и чувствует, он точно ее убьет этими своими молниями.
- Ты родилась 17 лет назад.
- Мой господин? – Она вздернула голову, не понимая, что за игру он ведет. Жестокая улыбка на его губах стала подтверждением, и она поразилась, как можно вот так играть с другим разумным существом. Должно быть, это игра, но, будучи пешкой, она не видела всей картины. И, наверно, не стоит.
- Ты забыла о нашем соглашении, Даня? Я попросил тебя помочь защитить мою Империю, и еще не услышал ничего ценного. – Его голос вдруг смягчился, утратил резкий тон, словно он обращался к ребенку. Такой тон нередко ее возмущал, но больше уже не обижал. – Ты не хочешь узнать о своем прошлом? Ты в самом деле довольна?
Она зажмурилась, стараясь сохранить спокойствие. Ни к чему ни всплески эмоций, ни извинения. Палпатин терпеть не мог дураков, а это, конечно, просто очередное напоминание, что он тут главный. Открыв глаза, она робко уставилась на пол, осознав, что ему нужно.
- Простите, хозяин, я не слышала ничего достойного донесения. Я была неправа, не сообщая вам? – Она опять уронила голову, стало стыдно. Он прав, конечно. А она его жутко подвела. Еще она поняла, что он хотел, чтобы она сама до этого додумалась, чтобы чувство вины стало ей наказанием.
Что она за человечишка, вопреки предоставленной чудесной возможности на самом деле помочь защищать Империю изнутри, а она подвела своего государя. Что бы подумали ее родные, если бы были живы и увидели это?
Он как будто разглядывал ее, и спустя несколько минут молчания ее плеча коснулась иссохшая рука, наверно, стараясь подбодрить. Как будто на плечо опустились холодные мертвые листья, и эффект получился противоположный желаемому.
- Нет, ты поступила так, как требовалось, – убийственно тихо произнес он, тоскливо и задумчиво. – Ты как раз такая гейша, что надо, и посему я решил тебя повысить.
- Повысить, мой господин? – Она подняла взгляд, стараясь не встретиться с его глазами. Атмосфера изменилась; угроза пропала, и она немного расслабилась, опустив плечи.
- Ты прекрасно работала при дворе. Ты умудрилась выжить в злобном халдейском болотце, а теперь я хочу посмотреть, как ты справишься с высшими эшелонами. С благородными династиями, чей род насчитывает столетия. – От его довольной улыбочки ей не стало легче, только взвились всполохи страха.
- Благодарю вас, мой господин, вы оказываете мне большую честь. – Она опять отвесила низкий книксен, не зная, как объясниться с Трауном, как она выпутается и повинуется Палпатину. Ибо ей нельзя было отклонить его предложение, но при том и нельзя его принять, будучи все еще привязанной к Трауну, служа его прихотям. Она вздрогнула; почему она раньше этого не понимала?
- Ты вольешься в коллектив моих наложниц; я нахожу, что становится все меньше и меньше людей, кому я могу доверять. Ты, Даня Лаквила, безмерно ценна для меня. На днях я отправляюсь на проверку нового подразделения, которое подготовил Заарин – апофеозом многолетних исследований, на которые были затрачены бесчисленные инвестиции. Ты будешь на глазах всей галактики.
- Вы очень добры, сир, - мягко отозвалась она, а мысли бродили где-то далеко, в ожидании неизбежного ответа. Ей стало еще страшнее, а она-то думала, что нет ничего страшнее аудиенции у императора. А теперь оно подошло к концу, и стало еще хуже.
Ей придется встретиться с человеком, которого она старалась обвинить в антигосударственной деятельности, улыбаться ему в лицо и быть любезной, и она там будет одна. С человеком, который намеревался убить ее, а она будет на борту его корабля. В логове зверя, в прямом смысле.
- Наверно. Свободна.
Она снова изобразила книксен и поспешила на выход, охваченная тошнотой и страхом. И как теперь выпутываться?
XXXX
В самом воздухе витала какая-то мерзость. Ее истерзанную душу не утешил даже вид Трауна и Восса Парка – в этой комнате были оба, а значит, будет легче, по крайней мере теоретически, поведать им о «повышении».
Ее начало подташнивать; как она объяснит этот внезапный поворот? Почему она вообще попала к Палпатину? Что в ней такого особенного, раз она удостоилась аудиенции с глазу на глаз у императора? Посыплется столько вопросов, и вовсе не будет сложно заподозрить ее в служении двум господам одновременно.
Она не успела одеться, как надо, и пришла в простецком платье – в нем ее и препроводили к порфироносцу. Волосы ее были распущены, без единой шпильки, лицо не накрашено. Она чувствовала себя полуодетой и инфантильной, даже сильнее, чем в присутствии Палпатина.
Те, кого она раньше считала союзниками, даже друзьями, возвышались перед ней, кители придавали им ореол могущества, а на ней висели невинность и неопытность, как ее светлое кружевное платьице.
- Вы хотите со мной поговорить, адмирал? – Даня затрепетала ресницами, в жесте мольбы разведя руки. Ей было так неудобно; щеки пылали огнем на ее бледном лице.
- Мне сообщили пренеприятнейшую новость, Даня. – Она подошла к тому самому дивану у окна, где они с Трауном обсуждали условия ее трудоустройства, но, в отличие от того первого раза, ей никто не предложил сесть. Она переминалась на месте, а трое мужчин мрачно смотрели на нее.
Maaрек Стил, уже не инкогнито, в чем-то наподобие кителя, небритый и устрашающий. Восс Парк, суровый, холодный, спокойный, как в день их первой встречи, и Траун, не на свету, жуткий взгляд, сцепленные пальцы.
- Не представляю, что вам сказали, адмирал, - искренне отозвалась она. Не так уж часто она виделась с Палпатином, и всегда без огласки. Ему знать неоткуда; она встретила его угрюмый взгляд и поняла, что своим вызывающим поведением схлестнулась с лицом начальствующим.
- То, что позволяет весьма усомниться в тебе, Даня. – Он говорил четко, без капли чувства. И не стоило вкладывать чувства – ее воображение нарисовало ей полный ад. – Когда мы в последний раз это обсуждали, я сказал, что мы должны доверять друг другу. Если нет доверия – то нет ничего. По сути, все твои доклады теперь подвергаются сомнению.
- Что? Думаете, я вас обманывала? – фыркнула она. – Насчет чего? В каких-то вопросах жизни и смерти?
- Ты втайне общалась с одним высокопоставленным человеком, Даня, который убедил тебя предать нас. – Он оставил без внимания ее последнюю фразу, но гнул свою линию; холодный, спокойный и собранный, и в его словах, в отличие от ее возгласа, не было ни капли чувства – и у него вышло внушительней.
- Я видела их, Траун, они обсуждали Возрождение Славы, какое-то покушение на жизнь императора, - взмолилась она. Как они ей не верят, неужто не видят, что ей страшно? – Пожалуйста, поверьте, они угрожают и вашей жизни!
- С чего мы поверим твоим россказням, Даня? – холодным голосом резанул ее Восс Парк. Еще ничьи слова ее так не ранили. Добил, подтвердил ее худшие опасения. Она не была лидером, ее не уважали, и ей не верили.
- Но почему?.. – Она уставилась на троицу, те молчали, но на лицах было много чего написано. – Зачем мне потворствовать гранд-адмиралу! Откуда вы взяли, что… - Она отчаянно пыталась найти какой-нибудь повод, что-то выставить в свою защиту. Ничего не нашлось.
- Ты сверх всякой меры стараешься его обвинить, - изрек Траун, и обвинение прозвучало не в интонации, а в самих словах. Она замахала руками, сердце лихорадочно заколотилось. Как же выпутаться, как же убедить их, что она – не лживая гадина, кем они ее считают.
- По вашему приказу! – огрызнулась она. Повисла тишина, и наконец Траун снова открыл рот:
- В том-то и дело, Даня. Ты подчиняешься приказам, ты сама не шевелишь мозгами. Ты – солдат, а нам нужны люди инициативные, не боящиеся падения, гибели. Непоколебимо верные люди. – Как припечатал. Он встал, и те двое последовали за ним. – Ты – обуза, Даня. Пока не проявишь инициативу, тебе здесь нет места.
- Вы меня… выгоняете? – пробормотала она, расстроенно сгорбившись. Расследовали, осудили и наказали, три в одном. Ее сердце остановилось и погрузилось, как корабль, отчаяние.
- Думаю, ты без труда найдешь себе новое применение, - заявил Траун и отвернулся от нее – лицом к своим спутникам. – Выход там.
Вот и все, ни извинений, ни прощания, тишина. Стена безмолвных, каменных лиц бывших союзников, окаменевших в подозрении измены. Она просочилась посредине и отвесила изящный книксен.
- Благодарю вас за вашу доброту, джентльмены, и за те возможности, что вы мне дали. Желаю вам всяческого успеха и процветания. – Она поднялась и грациозно удалилась, прикусив губу и душа в себе слезы, боль и одиночество.
