Глава 11. Сломанный лифт- Донни, заткнись! – запоздало вопит Уолтер.
- Говоришь, хорошие? – Джефри внимательно смотрит на нас, потом на Донни, как будто пытается что-то прочитать на наших лбах. – А много ли ты видел в своей жизни хороших людей?
- Видел, - живо откликается Донни. - Тебя, Уолтера, бабушку Мод…
- Ребята, извините, если спросила лишнее. – Я хочу вызвать огонь на себя. – Просто ловушки – дело серьезное…
- То есть ты подумала, не собираемся ли мы охотиться на людей, – фыркает Уолтер и кривит губы. – Успокойся, мы не будем есть такую гадость.
- О чем ты, Уолтер? – пугается Донни. – Разве на людей охотятся?
- Здорово получается. - Джефри поднимается во весь рост. - Мы сомневаемся, что вы хорошие, а вы сомневаетесь, что мы хорошие... И только у Донни никаких сомнений нет.
- Нет так нет, - хмурится Гейл. – Считайте, что у нас тоже их нет. - Он глядит на меня. -
Правда же, Лесли?
- Да ладно тебе, Джесс. - Джефри берет у Донни котелок. – Мы расскажем – вам можно.
- Вы смеяться не будете, - уточняет Донни.
- Черт меня подери, я не для того рисковал жизнью, чтобы доживать свой век в подземных ходах, как крыса в канализации! - Уолтер со страшным треском ломает сухостой. - Я дня такой жизни не выдержу!
- Какие подземные ходы, Уолтер? - съёживается Донни. - Я не хочу под землю...
- Донни, заткнись. – Уолтер кладет ему ручищу на плечо. - Никто под землю не пойдет. Лучше собери вот эти дровишки.
Мы находим место для костра у вывороченной березы. Набив снега в котелок, вешаем его над огнем. Когда все усаживаются, Джефри начинает с вопроса:
- Ребята, вы никогда не интересовались, из каких дистриктов тут беглецов больше, а из каких меньше?
- У кого интересоваться-то? – пожимаю я плечами. - Мы же за забор не ходим...
Мы и правда однажды спросили у людей в респираторах, нет ли в Тринадцатом наших земляков и не слышал ли кто о человеке по имени Дэвид Розенталь. Видимо, не тех спросили. Потом снова не тех. И еще раз не тех. Потом перестали спрашивать.
- Народ бежит отовсюду - продолжает Джефри. - Даже из Капитолия. Больше из Шестого - оттуда легче удрать. Меньше всего из Первого и Второго - больно хорошо живут...
- Да еще из Двенадцатого, потому что там сплошь идиоты, не в обиду вам будь сказано, - вставляет Уолтер. И ведь не поспоришь.
- Только из одного никого нет. И никогда не было. И не будет. - Джефри делает паузу. - Из Четвертого. Хотите знать, почему?
- Потому что бегут не оттуда, а туда, - отвечает за него Уолтер. - На Тортугу.
Я не знаю, что такое Тортуга, но мне многое становится понятно. В Четвертом мы не увидели ни одного гражданского, кроме главы дистрикта и сопровождающих его чиновников. А экскурсия на пляж просто превратилась в демонстрацию боевой мощи – столько нагнали в оцепление сухопутных миротворцев и береговой охраны на катерах. Даже курсантов местной академии поставили в ружье – мальчишки и девчонки раздувались от гордости и поглаживали автоматы, как котят. Но рассказать об этом значит выдать себя с головой - я вовремя закрываю рот. Чтобы вскоре снова его открыть - потому что речь идет о вещах вовсе невероятных…
Четвертый дистрикт - это море, которое кормит. Как бы ты ни был беден и немощен, даже если нечем поймать рыбу, водорослей и ракушек на суп можно найти всегда - море что-то да выбросит на берег. Поэтому в Четвертом никто не умирает от голода. Это знают все.
Четвертый дистрикт – это солнце, которое не убивает, а лечит. Капитолий там строит роскошные отели и пляжи, дающие неплохую работу местным жителям. Поэтому в Четвертом люди намного здоровее. По сравнению с холодным Седьмым, выжженным Пятым и голодным Двенадцатым Четвертый – просто рай на земле. Это тоже знают все.
Но есть в Четвертом кое-что, о чем многие, особенно в Капитолии, предпочитают не знать, закрывая глаза и уши, - как о запущенной постыдной болезни.
Несколько веков назад в ста милях от нынешнего берега стоял огромный город. Никто уже не помнит, как он назывался - не это имя уже много лет сверлит мозг Капитолию. Когда пришла вода, над поверхностью остались его стоэтажные башни, поглощенные морем лишь наполовину. Город строился на века - башни выдержали все удары природы и человека. Они выстояли во всех землетрясениях, ураганах, потопах и войнах. Довольно скоро - на памяти одного поколения - море намыло у их подножий острова, образовав целый пригодный для жизни архипелаг. Люди пришли туда задолго до Темных Времен, и с годами их только прибывало. Они плевать хотели на Капитолий, жили по своим собственным законам и беглых не выдавали. А сбежать с материка не так уж и сложно – было бы желание. Если, например, кто-то вдруг не вернется на берег, всегда можно сказать, что его смыло волной или утащил кракен. Конечно, большие суда всегда под контролем, но на каждую рыбачью лодку по миротворцу не посадишь. Сами же миротворцы не особо лютуют - в Четвертом им не раз давали понять, что море - не только колыбель жизни, а концы в воду – не просто фигура речи. Береговую охрану не всегда удается обмануть, но уж договориться с ней, по-хорошему или не очень, всегда можно ...
Эта морская вольница и есть Тортуга - когда-то в этих морях была такая пиратская крепость. Капитолий сделать с ней не мог ничего и никогда. Было бы это обычное бандитское гнездо, как в Темные Времена – прихлопнули бы на раз, как и все остальные. Но Тортуга - это нечто особенное. И не только потому, что там за полтора столетия образовалось небывалое сообщество храбрецов и умников, которым очень многое по плечу, а все остальное по… ну, словом, побоку. В чем главный ее секрет - никто не знает. Рассказывают всякое, при этом сказки оборачиваются правдой, а правда - бредом сивой кобылы.
Говорят, что сначала Капитолий, как водится, попытался Тортугу разбомбить, но сделал себе же хуже. Волна, вызванная бомбежкой, смыла к морским чертям дорогой курорт вместе с очень важными отдыхающими. Тортуге, конечно, тоже досталось, но она зализала раны, а потом отрастила зубы и когти, которых раньше не было. Поэтому вторая бомбежка закончилась позорно. Бомбардировщики посыпались в море, не долетев, потому что приборы врали, автопилот шел вразнос, а с базой связаться было невозможно. Пилоты, выловленные из воды, оказались безгласыми-смертниками с ларингофонами на шеях. Терять им было нечего, и они в обмен на убежище охотно рассказали с помощью этих ларингофонов все, что только смогли. Несколько "мокриц", неглубоко затонувших, даже сумели тогда поднять и отремонтировать – вот так на Тортуге появился воздушный флот. А потом еще и противоракетная оборона. И тогда Капитолий от открытой войны перешел к диверсиям.
К примеру, однажды на Тортугу запустили крыс, зараженных чумой. Ничего не вышло – это вам не Тринадцатый. Эпидемию быстро остановили, с материка доставили вакцину, а пойманного злоумышленника на глазах всего порта среди бела дня выбросили у штаба береговой охраны с черепом, перебитым огромной крысоловкой. И это сделали всего несколько человек без единого выстрела.
А еще говорят, что на Тортуге ни в чем не знают нужды. Для выживания все дает море, а прочее делают сами – у них техника на грани волшебства. Или добывают на островах – потому что на Тортуге отличные судостроители и мореходы, равных которым нет. Они давно уже ходят в такие края, которые не увидишь ни на одной карте, и знают о мире то, что не знает больше никто...
- А сами-то вы откуда об этом знаете? - спрашиваем мы почти одновременно, когда снова обретаем способность говорить. Уж очень трудно в такое поверить - хотя поверили же мы в существование Тринадцатого...
Уолтер говорит, что в лагере был пожилой человек по имени Чарли. Откуда он пришел, так никто и не узнал: не успели спросить. Незадолго до смерти он рассказал этим троим о Тортуге - чем-то они ему понравились. Сначала ему не верили - мало ли какие сказки люди сочиняют о жизни в других дистриктах. Но после смерти от него кое-что осталось...
Джефри вытаскивает из-за пояса тетрадь, похожую на нашу библиотеку, только потолще.
Как же повторяется история…
Когда тетрадь раскрывается, на экране возникает земной шар. По нажатию клавиши земная поверхность приближается - мы видим горные хребты, реки, озера, моря, все ближе и подробнее...
- Вот тут мы сейчас находимся. - Джефри подводит курсор - мы будто снижаемся над лесом. Береза, на которой сейчас сидим, еще молодая и тоненькая, а лагеря нет вообще. А вместо развалин – большой цветущий город. И никакого забора…
- Да, карта старая, но нам годится, - говорит Джефри. - Все равно другой нет. Главное, что на ней есть реки и старые дороги. Ну, и Тортуга, естественно. Хотите взглянуть?
Он еще спрашивает.
На экране зеленые острова, будто высыпанные в синее море из горсти. Посреди каждого - башня. Между башнями - мосты, десятки мостов. От капитальных опорных до подвесных веревочных. Между островами - проливы, десятки проливов. В этих мостах и проливах сам черт запутается - куда там береговой охране...
- Иметь такую карту и сидеть на заднице – что может быть глупее? – Уолтер с трудом отрывает горящий взгляд от экрана. – Вот научимся охотиться – только нас и видели!
- Дома у нас разрешали охоту – только без оружия, - объясняет Джефри, высыпая в закипевшую воду брусничный лист. - На лесозаготовках люди всегда были на подножном корму. А нашим делом было гонять плоты, вот и не научились...
- Так вы там плот строили? - догадывается Гейл.
- Да уже почти построили, - говорит Джефри. - Весной по большой воде хотим уйти. Если надумаете, можете с нами...
- Донни будет счастлив, - добавляет Уолтер. - Вы ему нравитесь.
На секунду в серых глазах Гейла мелькает искра - но только на секунду.
- Спасибо, ребята. Мы остаемся. Возможно, Тринадцатый в этом году сцепится с Капитолием. Это как-то больше похоже на правду, чем то, что вы рассказали.
- Вы хотите на войну? – очень осмысленно спрашивает Донни.
– Вы уверены, что это ваша война? – уточняет Джефри.
- Если начнется, Двенадцатый освободят первым, - объясняет Гейл. - Мы сможем вытащить своих...
- Ну, нам-то вытаскивать некого, - вздыхает Уолтер. - Была бабушка Мод, и та померла. Как ушли налегке, так и дальше пойдем – только не под землю...
- Да, конечно, мы знали, что Тринадцатый под землей, - опережает Джефри мой вопрос. - Просто… даже под землей можно жить по-другому.
С этого дня у нас начинаются общие посиделки: или в лесу, или рядом с нашей палаткой. Все чаще мы обмениваемся на одну или несколько ночей: они нам карту, мы им библиотеку. Если я хоть что-то видела в Туре победителей, то Гейл, сроду не уходивший дальше десяти миль от границы дистрикта, просто не выпускает карту из рук. Теперь уже мне приходится пересказывать ему по десять раз одно и то же – какая зима в Пятом, какие леса во Втором, какие прерии в Десятом, какого цвета бывает море… Мир огромный, он хочет знать о нем все.
Однажды утром в воскресенье объявляют, что сегодня медосмотр и ревакцинация. Особо предупреждают нас с Гейлом, чтобы не смели уйти в лес. В назначенное время все шестьдесят человек под предводительством Мэй Браун строятся у лагерных ворот. Мы, как всегда, приходим последние.
Мэй Браун - единственный на свете человек, которого боится Гейл. Он предпочитает обходить ее стороной, как медведя в лесу, а уж я при ее виде готова влезть на дерево или зарыться в землю - так же, как и весь лагерь, включая ее собственную семью. Насчет семьи не знаю, но самой Мэй скорее всего даже не потребовалось тайком сбегать из дистрикта. Ее наверняка всем миром вывели за ворота, слезно умоляя никогда не возвращаться. В лагере Мэй тут же завела свои порядки. Все стало по расписанию: подъем, водные процедуры, завтрак, ужин и, конечно, отбой - самое святое дело.
Несмотря на все наши заслуги, мы у Мэй в немилости. Однажды ей случилось оказаться у нашей палатки, скажем так, не в самый подходящий момент. Самым неподходящим в нем было то, что до отбоя оставалось целых три минуты. Впрочем, и после отбоя над лагерем прогремело бы то же самое и с той же силой: "Бесстыдники! Не могли подождать! Если вас не видно, это еще не значит, что не слышно! Дети же рядом!" Дети уже видели десятый сон, который стараниями Мэй превращался в кошмар. Нам сказочно повезло, что она не пришла на полчаса раньше. А может, это ей повезло. Как только она остановилась передохнуть, сразу раздались три голоса в нашу защиту:
- Да ладно тебе, Мэй, не кричи. Это же здорово, когда можешь отдать любимой не только сердце...
- Черт меня подери, Мэй, даже Сноу не лезет к людям под одеяло! («Плохо ты его знаешь!» - вырвалось у меня, но, к счастью, никто не услышал.) Разве для того ребята шли сюда и рисковали жизнью, чтобы терпеть твой беспредел?
- Чей беспредел, Уолтер? Мэй опять безобразничает?
Мэй поняла, что так перебаламутит весь лагерь, в том числе и детей, и удалилась восвояси, выдав на прощание нашим защитникам за какие-то старые грехи. И вовремя – мы уже спорили, кому стрелять первому. С этой ночи мы для нее были бесстыдниками, не стоящими доброго слова – даже если бы спасли ее от медведя. Хотя медведю и без нас бы досталось. Она отправила бы его на уборку территории, а может, что вероятнее, попросту бы загрызла.
Когда все проходят в ворота, Мэй замечает нас. Вид у нее самый суровый.
- Вы-то мне и нужны. Сегодня день смены белья. - Она кивает на два больших узла. - Отнесете в прачечную и получите новое на складе. Точнее, я получу, а вы доставите в лагерь.
- Мы же на медосмотр не успеем... - Гейл делает несчастное лицо – камень бы прослезился.
- И на укол… - хнычу я.
- Успеете, - отрезает Мэй. - Придете последними, как вы любите. И только попробуйте сбежать. Вы еще ни разу мне не помогали...
Мы покорно взваливаем на себя грязное белье. До сих пор мы и в самом деле избегали этой повинности: охотимся-то без выходных.
Не знаю почему, но мне совсем не нравится эта затея с медосмотром. А может, просто давят мрачные коридоры - очень хочется поскорее на свежий воздух.
По сложному подземному лабиринту Мэй нас ведет сначала в прачечную, потом на склад. Отсчитав чистое белье – хотя назвать чистыми эти грубые серые простыни в потеках йода язык не поворачивается - тетка в резине и респираторе выставляет нас с мешками в коридор, и только тут мы замечаем, что Мэй с нами нет.
Мы понятия не имеем, где находимся и как отсюда выйти. Никто из нас не запоминал дорогу, а Мэй, очевидно, решила, что раз мы до сих пор не заблудились в лесу, то нас можно в любом незнакомом месте бросить с чистой совестью.
Мы пытаемся вспомнить хоть какой-нибудь ориентир, но глазу здесь зацепиться не за что - все коридоры похожи один на другой. С досады роемся в карманах в поисках мела или свечки, но их там нет – нечем поставить отметки на стенах, и вскоре нас заносит в такие дебри, что впору звать на помощь. Хотя зачем? Нам же наверх - значит, ищем лифт, а уж он вынесет. В крайнем случае выберемся по лестнице. Но и ее нужно искать.
Лифт обнаруживается на каких-то задворках. Он тесный и обшарпанный, как и все вокруг, но вроде рабочий – панель светится. Я с облегчением нажимаю на "0", кабина трогается с места и через этаж останавливается.
- Ничего страшного. - Гейл находит на панели аварийную кнопку. Раздается писк, и голос в динамике объявляет, что неисправность будет устранена в течение десяти минут, а пока просьба сохранять спокойствие и не делать резких движений.
Одна я, наверно, сошла бы с ума от страха остаться в этой ободранной коробке до конца дней своих. Но со мной Гейл, который как будто на своем веку только и делал, что сидел в неисправных лифтах. Готовясь к долгому ожиданию, мы устраиваемся на мешках с бельем. Здесь довольно тепло, можно даже вздремнуть - но не тут-то было: снаружи слышатся шаги и голоса.
Они приближаются настолько, что можно различить слова, и тут мы затаиваемся, как мыши под веником: один из голосов принадлежит президенту Тринадцатого дистрикта Альме Койн. Но дело даже не в этом: второй голос - мужской - тоже мне знаком, и память об этом знакомстве недобрая. Что они делают на техническом этаже - да еще в таком месте, где никто не бывает?
- Лифт, похоже, не работает, - говорит Койн. - Это бывает. Аварийная служба уже в курсе - видите зеленый огонек?
- Ничего, я подожду. Пять минут погоды не сделают. Они ведь уже здесь?
- Не беспокойтесь. Начнут по моему звонку. Вы все увидите на мониторе.
- Мне бы не хотелось... э-э-э... подглядывать за дамами...
Это они что, про медосмотр? Зачем подглядывать? И где я могла слышать это "э-э-э"?
- Вам и не придется. Камеры установлены только в холле, ведется запись. Так как первыми идут мужчины, у вас будет достаточно времени.
- Вообще наблюдать человека нужно в движении. Внешность можно изменить, имя тоже, но есть вещи, которые не лгут...
- Здесь у многих чужие имена. Боятся за близких. Так что она, скорее всего, такая же Лесли Маккиннон, как и мы с вами.
Я вцепляюсь в Гейла изо всех сил. Он держится, но я слышу его сердце. Да, есть вещи, которые не лгут...
- Вам нужен двойник или вы считаете, что это все-таки она?
- Не исключаю. Я видел материалы дела. Да, кровь ее, вещи ее, следы ее, коса тоже ее. Спастись было невозможно. Но тела так и не нашли... Официально она мертва - есть акт регистрации, родным выдано свидетельство...
- И какая вам польза, Плутарх, от человека, который официально мертв? Готовите эффектное появление с того света?
- А почему бы нет? На заре нашей эры этот трюк весьма неплохо сработал... Вы ведь читали Новый Завет?
- В нашей библиотеке есть все запрещенные книги. Так же, как и в вашей личной.
Сердце мечется в груди, как крыса в железной бочке. Все хуже, намного хуже, чем даже может быть. Посреди Тринадцатого дистрикта, гарантировавшего нам полную безопасность, в ожидании лифта мирно беседуют президент Альма Койн и распорядитель грядущей Квартальной Бойни Плутарх Хэвенсби собственной толстозадой персоной. Волк обсуждает с пастухом, какую овцу сожрать на обед. И нас с Гейлом от этих двоих отделяет только дверь лифта. Страшно представить, что будет, когда она откроется...
- К тому же она тут не одна. С ней здоровый детина самого бандитского вида. Они вместе живут и вместе охотятся - весьма успешно, кормят весь лагерь. Насколько я знаю, ее родной дистрикт охотниками не славится. Да, я видела запись, но охота и показная стрельба – не одно и то же. Наверняка эти ребята с фронтира, а фронтир мы не жалуем, вот и выдают себя за Двенадцатый. А у вашей подопечной вроде был жених?
- Жених умный парень и понимает обстановку, - вздыхает Хэвенсби. - Но он, к сожалению, не Сойка-Пересмешница...
Сразу две хорошие новости: первая - Пит жив, а вторая - он не годен для их мерзких затей. Знал бы ты, жирный, как Пит замечательно понимает любую обстановку. Если он тогда не перерезал всех профи по одному, изображая деревенского простачка, то исключительно из-за моей выходки с осами-убийцами - мы с Рутой спутали ему все карты. К этому парню таким, как ты, лучше спиной не поворачиваться - вот так он понимает обстановку. Все-таки умение нравиться и убеждать в жизни куда полезнее, чем простая стрельба без промаха... И при чем тут сойка-пересмешница?
- Что-то долго они возятся. - Койн нажимает кнопки на коммуникаторе. - Что там с лифтом на 6-Е? Десять минут? Все так серьезно? Сегодня же ставьте на ремонт.
- Я вижу, время в Тринадцатом так же экономят, как и все остальное. - Хэвенсби источает сахарный сироп. - Мне стоит приезжать к вам всякий раз, когда мой доктор пропишет мне... э-э-э... лечебное голодание.
- Пока я прописываю вам лечебную физкультуру, - сухо отвечает Койн. - Вы ведь в состоянии спуститься на шесть этажей пешком?
- Отчего же, дорогая Альма... Надеюсь, подниматься пешком не придется?
Мы сидим, стиснув друг друга мертвой хваткой, пока шаги и голоса не пропадают совсем. В наступившей тишине нам страшно не то что заговорить - пошевелиться. Они-то ушли, а если кого-то оставили? Мог с ними быть какой-нибудь солдат, молчащий в присутствии старших по званию? Конечно, надо сперва догадаться, что в лифте кто-то есть. Но когда хватятся, поиски начнут со складского этажа, и лифт проверят – был же вызов… Очень уж легко сейчас нас взять – запертых в мышеловке и безоружных, вот и лезет в голову всякое.
Минут пять мы притворяемся мертвыми, как опоссумы. Наконец лифт выносит нас на поверхность. С самым беззаботным видом подходим к забору. Часовые запросто открывают ворота - видимо, нас еще не хватились.
Первые десять ярдов идем не спеша и разговариваем о погоде, но едва забор пропадает за деревьями, даем себе волю – несемся по тропе, что есть духу, как от стаи бешеных собак.
- Сегодня же рвем когти, - говорит Гейл у лагерных ворот, едва отдышавшись. Это сейчас одна-единственная мысль на обе наши головы.
