10. Четыре года назад— Нет, это никуда не годится. Мы не зачтём вам эту аттестацию.
Она несколько раз моргнула, с ужасом смотря на комиссию. Цветок, на преобразование которого она решилась после стольких сомнений, выскользнул из ослабевших пальцев, но превратился в свет до того, как коснулся пола.
— Но это было живое преобразование! До этого мой круг был направлен только на камень, жидкость и металл, и преобразование растений…
Усатый мужчина нетерпеливо махнул рукой.
— Помилуйте, мисс Нойманн. Что за детский сад? Это совершенно несерьёзно. Я понимаю, вы артачитесь из-за ваших… особенностей, но это просто смешно. Фюрер лично даровал вам жизнь, позволил взять новое имя, служить в нашей армии, носить нашу форму! Он был столь великодушен, что даровал вам часы, сделав Государственным Алхимиком — и всё, что вы можете нам предложить, это преобразование цветочка. Плохая шутка, мисс Нойманн — особенно после того, какие надежды были возложены на вас.
Она сжалась, чувствуя, что в груди снова расцветает ужас. Да, всё правильно — она живёт, потому что ей было позволено жить. Фюрер сделал это. Дал ей имя, часы, форму. Даже похвалил её преобразование — о, как же ей хочется забыть этот жуткий, пробирающий до костей голос. «Последняя женщина Ишвара» — её сари сожжёно, её родина стёрта с лица земли, её сестра… О, её бедная, бедная сестра!
Ей двадцать шесть лет, а кажется, что сотня. Её брат погиб — как и жених, и родители, и остальные. Она в чужой стране, с чужим именем, живая лишь до тех пор, пока этого хочется фюреру. Она разбита, раздавлена, уничтожена. Ей очень, очень страшно.
— Чего вы от меня хотите?
Пожилая женщина с обвисшим подбородком слегка повела плечами и поправила серёжку.
— Всё просто, мисс Нойманн. Вы — Государственный Алхимик, проходящий службу в Лине в звании майора. «Цепной пёс», если хотите. А «цепные псы» на службе в армии обладают одним бесценным свойством — они эффективны против преступников.
Что? Нет! О, спаси её Ишвара!
— Я не… Вы не можете… Человеческое преобразование запрещено!
Молодой мужчина с щегольской бородкой покачал головой.
— Мы не требуем от вас нарушения закона, мисс Нойманн — мы лишь ждём, что ваша формула сможет работать с высокоорганизованными живыми организмами, включая людей. Вам ведь известно о Багряном и Ледяном Алхимиках? Насколько мне известно, преобразования, которые они проводили, основывались на цепной реакции внутри человеческого тела. Иными словами, преобразованию подвергался конкретный элемент, не уникальный для человеческой природы и не затрагивающий душу. В этом случае запрет на человеческое преобразование не работает. Вам ведь известно, что под него попадает только ментальная составляющая?
Да. Конечно, конечно известно — и монструозные формулировки, пугающие всеми карами, и более прагматичное объяснение. Человеческое преобразование запрещено, потому что лишь человек обладает сознанием. Она хотела верить, что речь идёт о душе, дарованной Ишварой, но атеисты-алхимики были более приземлёнными. «Сознание невозможно преобразовать в формулу» — прагматичная причина, лежащая за громкими запретами. Преобразование станет возможным, как только гений сможет изобразить душу геометрическим и математическим уравнением.
Пожилая женщина презрительно сморщилась и добавила:
— В конце концов, человек является лишь набором химических веществ. С вашим талантом, мисс Нойманн, вы точно сможете разобраться, что к чему.
Усатый мужчина вытащил бланк и что-то размашисто написал.
— Вот. Ваше разрешение на эксперименты с заключёнными. Действует в любой тюрьме Аместриса — но вы, полагаю, выберете ту, что рядом с Лином? Как и обещано — Государственным Алхимикам предоставляются безграничные возможности для исследований.
Самый молодой член комиссии вежливо кивнул и встал, собираясь устроить перерыв.
— Удачи, мисс Нойманн. Вы уж не подведите нас в следующем году.
Она не помнила, как выходила и как возвращалась в Лин. Бумага, выданная усатым мужчиной, жгла ладонь, но она не могла заставить себя убрать её в папку.
Вот как. Когда казалось, что запятнать себя сильнее невозможно, демоны Аместриса начинают победный танец. Всё, это край — пора признать, что Ишвара окончательно покинул её. Она могла сколько угодно воображать себе, что её поступки всё ещё не еретичны, что она ещё может заслужить, отмолить прощение — но правда была в том, что она давно нарушила все правила, и теперь её Бог карал её за грехи. Использовать алхимию, чтобы убивать людей — что может быть хуже, чем одновременное нарушение двух заповедей?
И, самое ужасное — она сделает это. Потому что ей слишком страшно.
