Глава 12Глава 12: «Денис Орлов: в плену»
Никогда бы не подумал, что окажусь в ночном кошмаре. Как-то даже не верилось. Знаете, я нечасто прикрывался именем отца, так как считал себя достаточно самостоятельной личностью. Мне хватало собственной харизмы, чтобы доставлять окружающим кучу проблем (по крайней мере, я был в этом убежден). Но все равно на подсознательном уровне я считал, что с таким отцом мне никогда ничего не грозит. А считать себе неуязвимым весьма опасно.
Знаете, мне сначала даже не было страшно, совсем-совсем. Нет, не думайте, я не хвалюсь и не считаю себя суперменом. Просто казалось, что это кошмарный сон, и я все ждал, когда проснусь. Не верилось, что так по-крупному влип.
Ведь после ссоры с Сашей я хотел только одного – поскорее оказаться дома. А тут такая незадача…
Что касается ссоры с Сашей… Знаете, когда я прочел его письмо, убить был готов. И даже, придурок, полез с ним в драку. Быстро же я забыл, как обещал себе всегда ему помогать. Глупо вышло вообще-то… Защищал его, помогал, но хватило меня не надолго.
Итак, между нами установились холодность и отчуждение. И я хотел поскорее покинуть лагерь, убеждая себя, что мне больше нет до Скрепкина никакого дела, что меня нисколько не волнует ни его трагедия, ни его дальнейшая судьба.
А знаете, волновали. Раньше я никогда не думал особо о ком-то, кроме себя и отца. То есть думал, но только в том контексте, как бы им всем насолить. А желания кому-то помочь, да еще и бескорыстно, у меня не появлялось никогда.
Поэтому для меня была важна дружба с Сашей. Я чувствовал, что благодаря ей меняюсь к лучшему. Что превращаюсь из мажора и эгоиста в почти нормального человека. И мне это нравилось.
А потом произошел тот омерзительный случай.
Итак, сколько я не пытался себя убедить, что до Саши мне больше никакого дела нет, это не правда. Все равно я волновался за него. Ему же совершенно некуда возвращаться, дома у него больше нет.
А потом я вспоминал нашу ссору, его лицемерие. И на меня снова волнами накатывала злость, и я снова хотел вернуться домой как можно скорее.
И только утром рокового дня неожиданно на меня снизошло прозрение. Я вдруг со всей ясностью понял то, до чего следовало додуматься еще в самом начале. Что вся наша с Сашкой ссора шита белыми нитками. И за этим за всем проглядывает рука коварного кукловода. Но кто он? Неужели, Егоров? Но как тогда объяснить почерк? И все равно Саша не мог такого написать…
Все эти мысли роились у меня в голове, и я просто не мог закрыть на них глаза. К тому же, при всех моих многочисленных недостатках (которыми я горжусь), я не привык прятаться от проблем. И если мне надо что-то узнать, непременно узнаю. А выход из ситуации простейший – поговорить с Сашей. И я готов был поверить ему, если он скажет, что не писал никакого письма. Я ведь только в то утро, раз за разом прогоняя в памяти день нашей ссоры, понял, что никто из нас в пылу ссоры даже не упомянул о письме. И все это очень странно.
Но поговорить с Сашей я не успел, на лагерь напали, и жизнь резко превратилась в кошмар.
Знаете, я не испугался, когда Милашка (ага, очень смешно) наставила на меня пистолет. Я был в шоке. И этот шок сменился безмерным удивлением, когда Саша закрыл меня собой.
И только тогда до меня, наконец, дошла вся ужасающая реальность происходящего. Пока смертельная опасность угрожала мне лично, я как-то не верил в нее, считал, что это не по-настоящему. И только когда пистолет направили на моего друга (а как еще назвать человека, который, несмотря на жуткую ссору, готов жизнь за меня отдать?), я понял, что все это не игра. И если эта дрянь сейчас нажмет на курок, больше никогда ничего не будет хорошего в жизни. Независимо оттого, пострадаю ли я. Потому что самое страшное – это потерять близкого человека.
Это так странно, что я внезапно все это осознал. Ведь раньше я не был склонен ко всяким там размышлениям о вечном. Я относился достаточно презрительно к людям, которые слишком много думают. И сам шутил: «Я не думаю, у меня от этого голова болит». Я находил это забавным. Но все недавние события показывали, что пора взрослеть. Только вот я никогда не думал, что для этого должен случиться такой кошмар.
Я, конечно, пытался оттолкнуть Сашу. Потому что этот выстрел, как и ненависть стервы-Милашки, предназначался мне, не ему. И еще потому, что, если с Сашей произойдет непоправимое, я никогда себе не прощу.
На самом деле все вышеописанные мысли занимали какие-то доли секунды. Все события, казалось, тянулись невыносимо долго. А прошло всего-то мгновение, и решилась наша с Сашей участь.
Мы оба получили отсрочку. Мне так и не удалось оттолкнуть Сашку, который вообще-то слабее меня, откуда у него только упорство взялось… тем не менее, Таймыр приказал своим шестеркам брать с собой нас обоих.
Меня и Сашку затолкали в машину и куда-то повезли. Мне было страшно, наверное, первый раз в жизни. Знаете, я же ничего и никогда не боялся, я смотрел на жизнь исключительно как на веселое приключение. А оказалось, все очень непросто.
И больше всего меня удручало, как ни странно, то, что вместе со мной в этом кошмаре оказался Саша. Потому что ему и без того хватило по горло в жизни неприятностей. Вот уж для кого жизнь была не веселым приключением, а тяжелой ношей. Но он с честью преодолевал все испытания, за что я очень уважаю его.
Еще я окончательно осознал, что вся история с письмом – бред и ерунда. Потому что если бы Саша, и правда, думал именно так, он никогда не закрыл бы меня собой. Обнаглевшего мажора…с чего бы это. А вот жизнь друга можно спасать, рискуя своей…
Пока я предавался подобным мыслям, мы доехали-таки до какого-то дома, затерянного в глуши. Да…все совсем фигово…здесь нас вряд ли найдут.
Тем временем нас с Сашей вытащили из машины и потащили в дом. При этом я капризничал и нес полнейшую ахинею о том, что мой папа придет и всем им покажет. Для чего я это делал? Сам не знаю. Просто у меня непомерно длинный язык, и очень хотелось позлить их. Но когда Таймыр с омерзительной усмешкой сообщил, что я пожалею о своих словах уже через пару часов, мне стало уж совсем хреново. А потом нас с Сашей втолкнули в холодный темный подвал и заперли дверь.
Мы довольно долго сидели в этом кошмарном месте напротив друг друга и молчали. Первое время я не думал вообще ни о чем, в голове был полнейший вакуум. Я не испытывал ни храбрости, ни страха… Казалось, мой мозг оцепенел или я вообще уже перестал существовать. И, судя по виду Скрепкина, он чувствовал себя ничуть не лучше.
Потом, когда прошел первый шок, я начал, неизвестно, почему, припоминать свои детские ночные кошмары. На самом деле, страшные сны мне не снятся уже очень давно, но раньше они сильно мучили меня. Я боялся спать в темноте, и меня вообще с трудом удавалось уговорить лечь спать. То мне снилось, что меня везут куда-то на опыты, то, что мне клоун палец откусывает. Это очень страшно, но абсолютно нереально.
А оказалось, реальный кошмар вовсе не ночной. Вот он, наяву. Когда вокруг голые стены, полнейшая тоска и безнадежность. А где-то дома потрескивает камин, и отец в библиотеке читает книгу (мне так не хотелось думать, что он развлекается с Олесей). И как же хочется оказаться там, рядом с ним! А он, наверное, даже еще не знает, что со мной произошло…
И тут я понял, какой я все-таки эгоист. Я тут думаю, как плохо мне. А Саша-то. Ему же даже вспомнить некого и не на кого понадеяться. Я еще раз взглянул в его обреченные глаза и первым начал разговор:
- Саша, прости меня за то, что все вот так вышло.
- Ты здесь ни причем. Это мой выбор.
- Да. Спасибо тебе.
- Угу… Это ты только говоришь так, а сам наверняка считаешь меня дураком.
- Вовсе нет.
- Вовсе да. Влипнуть в такое ради человека, который ни во что меня не ставит… Похоже, я и правда дурак.
- Саш, это же не правда. И вообще, с чего ты это взял.
- Ты прекрасно знаешь, с чего, Орлов!
- Нет, не знаю. Представь себя.
- Знаешь, лицемерие тебе не идет.
И тут я все-таки потерял терпение. Потому что в той, неизмеримо сейчас далекой, школьной жизни, никто не смел со мной так говорить. Потому что меня боялись и уважали, а за такое могли не досчитаться парочки зубов (а то и сразу всех, чего мелочиться-то). А здесь и сейчас какой-то заморыш кидает мне в лицо, что я лицемер. Это я-то, да я никогда не лебезил ни перед кем. И никого не боялся. В общем, я почувствовал дикую злость и сказал прежде, чем успел подумать:
- Следи за тем, что говоришь, Скрепкин. А то…
- А то что? Что ты здесь можешь мне сделать.
- Да пошел ты!
Конечно, ответ до ужаса банальный, но в то время и в той обстановке ни на что больше энергии не хватило. И мне внезапно как-то расхотелось продолжать попытки достучаться до Сашки.
Снова накатили тоска и апатия, снова все мысли исчезли из головы.
Не знаю, честно говоря, сколько это продолжалось. Но в один ужасный момент бандиты ворвались в подвал и за волосы меня потащили оттуда. Саша бросился следом с криком: «Отпустите моего друга!». Я только вяло удивился. А его оттолкнули и закрыли в подвале. Развлекаться сегодня будут со мной…
То, что происходило дальше, слилось в один кошмарный ужас. Боль, одна сплошная боль… Никогда в жизни я не думал, что мне доведется такое пережить.
Пришла мысль о том, что это наказание за все, что я творил. Вы, наверное, удивляетесь, как я во время этих пыток и избиений вообще мог о чем-то думать….
Нет, отчасти реальность я осознавал. Вот Таймыр делает на моей руке неглубокий, но очень болезненный порез, вот Клин бьет меня в живот… А потом подходит Милашка…
Наверное, эта дрянь только и мечтала о том, как бы надо мной покрепче поиздеваться… И вот ее мечта осуществилась. Я не буду описывать все, что происходило дальше, для меня это слишком тяжело. Лучше сосредоточусь на собственных мыслях, которые существовали параллельно с жестокой реальностью
Я думал о том, что неужели же я это заслужил? Ну да, я порой поступал довольно жестко, да, доводил до слез… Но я никогда намеренно и явно не издевался над людьми, я не хотел причинить настоящую боль. Для меня это все было шуткой, не больше. Я не был и не хотел быть мерзавцем или садистом. Просто расценивал все происходящее как забавную игру.
А сейчас, когда все оказалось так реально и так жестоко, я себе обещал, что больше не буду так себя вести, что всегда буду помнить о чувствах других людей.
Но, тем не менее, другой частью сознания я понимал, что это не кара и не наказание. Просто группа ублюдков считает, что они имеют право бить и унижать других людей. И я был уверен в том, что отец с ними разберется, что он обязательно покажет этим фраерам, кто тут главный. Только вот я отчаянно хотел, чтобы отец спас меня, а не отомстил за меня.
И еще одна мысль билась на грани сознания: смешно, но я страшно переживал за целость и сохранность своих зубов. Ну да, о них в первую очередь я беспокоился, даже в столь критический момент не могу не думать о внешности.
Я думал, эта пытка будет длиться вечно. Но потом внезапно сознание начало затуманиваться. И я отключился.
Сознание возвращалось медленно и не охотно. Что и не удивительно, я сам не больно-то этого хотел. Болело все, и я отчаянно жалел, что тут нет ничего из того богатого набора лекарств, что я привез в лагерь.
Судя по ощущениям, я до сих пор нахожусь в подвале. Мое плечо кто-то очень осторожно сжимает, очевидно, боясь причинить боль. И словно сквозь вату слышу голос: «Денис, пожалуйста, очнись». Саша. Очень хотелось снова вырубиться, но я понимал, что не стану прятаться от реальности. И с трудом разлепил глаза.
Так и есть, передо мной смертельно напуганное лицо Саши. Он поднес к моим губам кружку с водой. Понятия не имею, как она здесь оказалась, шестерки Таймыра, наверное, принесли. Когда я напился, принялся осторожно ощупывать зубы. И порадовался, что все они целы, на такое даже не надеялся. А Саша сел со мной рядом и тихо спросил:
- Денис, ты как?
- Не видишь сам? Фигово.
- Прости меня.
- Ты в этом не виноват.
- Нет, я о том, что совсем не могу помочь тебе. А ты мне столько помогал.
- Я делал это от чистого сердца, чтобы ты себе не напридумывал.
- Я совсем ничего не понимаю.
- Что?
- Ты плохо себя чувствуешь, давай потом поговорим.
- Саш, у нас этого «потом» может и не быть.
- Я просто не понимаю, твои слова и действия совершенно не согласовываются с письмом.
- А причем здесь письмо, - насторожился я.
- Ну, ты же сам пишешь своему другу о том, что, такие как я, для тебя лишь игрушки, что ты специально притворяешься нам другом, чтобы потом…
Больше этот бред я слушать был не в силах. Я понял, наконец, замысел злоумышленника. Оказалось, вся фишка в том, что писем два. И если я этот ужас уж точно не писал, значит, и письма Саши не было….
Моя реакция удивила меня самого: я внезапно начал смеяться. Определенно, это истерика началась. Вот никогда бы не подумал, что я склонен к истерии. Тем не менее, свалилось уж слишком много. Саша застыл в нерешительности. Он понимал, что я не в себе, но не знал, что делать.
Постепенно я успокоился. Некоторое время мы просидели в молчании, а потом я, почувствовав себя в силах, рассказал Саше все то, что понял сам. Он был шокирован, как и я. Но все на удивление логично. И после моего рассказа мы некоторое время сидели молча, пребывая в раздумьях. Я знаю, мы думали об одном и том же: как мы могли позволить какому-то уроду разрушить нашу дружбу. Ведь, прежде всего, несмотря на все внешние обстоятельства, мы должны верить друг другу.
Я чувствовал, что Саша заговорить не решается, поэтому начал первым:
- Забыли?
- Забыли.
- Друзья?
- Друзья.
Ну, вот и все. Теперь осталось только отсюда выбраться.
А как раз в этом и заключается основная проблема. Время идет, и мы все больше теряем надежду. Мы стараемся, правда, друг друга подбодрить, рассказываем анекдоты, шутим. Мы пытаемся делать вид, что ничего особо страшного не произошло.
Но я никак не могу отделаться от тревожных мыслей. Ведь когда сидишь в подвале, время тянется как резина. И неизвестно, минута прошла, или уже час, а может, полдня. И я все думал об отце. Где он сейчас? Знает ли, что со мной случилось? Придет ли на помощь? Это глупые, глупые мысли… Ну как может отец не захотеть мне помочь? Но его наверняка давно обо всем известили. И его до сих пор нет.
Я боялся, что Олеся, пока меня не было, могла что-то сделать с отцом. Эта тварь на многое способна. А папа никогда не верил мне.
Я старался, прежде всего, успокоить Сашу. Говорил ему, что все будет в порядке, что мой папа нас обоих непременно вытащит, мы с ним оба не очень-то и верили в это. Саша соглашался со мной, но я видел тоску в его глазах и не верил ему, как и он мне.
Тем более, мне становилось все хуже. Множественные ушибы, раны и синяки на пользу не шли еще никому. Но я надеялся, что они остановятся на мне и не будут мучить Сашу. Хотя понимал, что, рано или поздно, им захочется поразвлечься снова. А поскольку, если они продолжат отыгрываться на мне, мой организм может и не выдержать, а им еще с папой торговаться, я осознавал, что следующим будет Саша. И надеялся только на то, что папа успеет вовремя.
