Глава 12. ПещераЕле своротив огромное бревно, подпирающее ворота, мы попадаем в лагерь. Еще полчаса назад он был нашей крепостью – теперь это западня, готовая захлопнуться.
Все чувства, кроме основных пяти, выключены – зато уж эти пять обострены до предела. В голове бьет, как пожарный колокол: спасаем не себя. Спасаем своих мам, братишек и сестренок. Если нас опознают – им конец. Убьют или возьмут в заложники, и неизвестно, что хуже…
Счет идет на минуты. Побросав у палаток мешки с бельем, собираем вещи, как при пожаре - только самое необходимое. Как ни жаль, но для отвода вражеских глаз палатку придется оставить, как будто мы просто пошли поохотиться. Пусть нас хватятся хотя бы не сегодня, а завтра - даже один день форы значит многое. Гейл оборачивает вокруг пояса нашу термопенку, как именуется в народе согревающий коврик. А я бегу на кухню и без всяких угрызений совести набиваю карманы спичками и солью, да еще кусок мыла прихватываю: здесь этого добра хватает, и еще дадут, а вот нам ждать подарков не от кого.
Рюкзаки уже собраны, и тут раздается стук в ворота. Не успели.
- Уходи, я прикрою, - говорит Гейл так спокойно, что мороз по коже.
У забора я в два приема забираюсь ему на плечи, как давно отработано. Рюкзак летит в сугроб, я готовлюсь последовать за ним.
- Беги на болото, будем живы - встретимся…
Стук в ворота сильнее и настойчивее. Стараясь не пораниться об остро заточенные, как карандаши, бревна частокола, я пытаюсь повиснуть на заборе и спрыгнуть вниз…
- Мама, да открывай уже! – слышен знакомый нетерпеливый голос.
Кажется, свои. Гейл идет к воротам со мной, сидящей на его шее. Встав ему на плечи и осторожно выглянув между навесом и частоколом, вижу, что это действительно свои - нет там ни солдат, ни Койн, ни Плутарха Хэвенсби.
Я спрыгиваю на землю, Гейл отодвигает засов. Первым входит старший сын Мэй Форд Браун, за ним ее младший сын Линкольн Браун, за ним ее старший внук Лерой Браун, за ними другие мужчины, для которых медосмотр уже закончился.
- Ты чего такой? – Форд отшатывается от Гейла, как от привидения. – И при оружии?
- Ты еще спрашиваешь? – искренне удивляется Гейл. – Мужики, разве вы ничего не заметили по дороге?
- Медведь или собаки? – загораются глаза на коричневом лице двенадцатилетнего Лероя. Он почтительно глядит на шахтерскую робу Гейла, обшитую собачьими шкурами до полной неузнаваемости.
- Медведи зимой спят, сынок, - авторитетно заявляет Гейл, похлопав Лероя по плечу, от чего тот расцветает.
Я не свожу с него глаз. Еще минуту назад он был готов к смерти – сейчас ломает комедию.
- Понятно – идете гонять собак, - произносит Форд. - А стая большая?
- Их там полно, - туманно отвечает Гейл, показывая рукой за забор.
В ворота проходят один за другим Джефри, Уолтер и Донни. У них не очень веселый вид.
- Мы одни не справимся, - громко говорю я, глядя в их сторону. – Нам нужны помощники.
– Лерой, к тебе это не относится, - предупреждает Форд сына, подкрепляя слова подзатыльником. Несколько раз парень уже пытался за нами удрать.
Трое подходят к нам.
- Слышали? Нужны помощники гонять собак, - раздает указания Форд, вовсю копируя свою матушку.
- А шел бы ты сам… - заводится Уолтер, но, встретившись со мной взглядом, поспешно кивает: - Сейчас идем.
- Ребята, бросьте мой мешок за забор, но чтоб никто не видел, - тихо говорит Гейл, отведя их в сторону. – Встретимся на нашем месте. Там расскажем.
На глазах всей мужской половины лагеря мы чуть ли не под барабанный бой уходим избавлять лес от опасных тварей. Собаки для человека хуже всех, хуже медведей, хуже волков, которых они давно уже выжили на север – это знают все: бывший друг – самый опасный враг. Из-за них и поставили частокол. Уже были пострадавшие.
Несколько минут все мои чувства теснятся в стороне, освободив место гордости за Гейла. Только что этот человек наврал с три короба, не сказав ни слова неправды. Тут он, пожалуй, даже Пита обошел. В самом деле, кто же будет спорить, что медведи зимой спят, а собак в лесу полно. Еще мой папа говорил, что лгать совсем необязательно: люди сами все придумают, надо просто немножко им помочь.
У поваленной березы три товарища появляются по нашим горячим следам – один с поклажей, двое налегке.
- За нами пришли, - сообщает Гейл без предисловий.
– У Койн гость из Капитолия, - поясняю я. – Мы его видели. Точнее, слышали.
- Что, по вашу душу? – не верит Уолтер. – Сюда? Из самого Капитолия?
- Ну да! – чуть не кричу я. – Для него все и устроили - опознание опасных преступников под видом медосмотра. Хорошо хоть, камеры установили не в кабинете врача…
- Вы преступники? – поражается Донни. – А что вы такого сделали?
- Прострелили задницу президенту, –– извещает его Джефри на полном серьезе. Знал бы он, как близок к истине. – И куда вы собираетесь?
- Пока не знаем, - честно отвечает Гейл. – Нам теперь нигде места нет. Ни дома, ни в Тринадцатом. Выроем берлогу в лесу ото всех подальше и будем жить.
- Берлога не берлога, но кое-что для вас есть. – Джефри встает с березы. – Идем.
- Даже чаю не попьем? – огорчается Донни, вставая вслед за ним. – Я мяты захватил...
- Обязательно попьем, Донни. – Уолтер вытряхивает из котелка приготовленный снег. – Только в другом месте.
Мы идем в сторону болота, по дороге рассказывая ребятам все по порядку: как попали в лапы Мэй, как заблудились, как застряли в лифте и подслушали разговор. Только о Квартальной Бойне, и вообще об Играх, разумеется, ни слова. По окончании рассказа Уолтер разражается длинной фразой, из которой мы узнаем родословную Койн до седьмого колена, ее подробную биографию, ее вкусы и предпочтения и где лично он хотел бы видеть и ее, и весь Тринадцатый впридачу. Несмотря на то, что Донни то и дело перебивает его вопросами: «Страхо… что?», «В три…чего?», "Головой во...что?", «Кверху… чем?», Уолтер ни разу не запинается и не повторяется.
- А ведь можно было догадаться, - молвит на это Джефри, которого, кажется, не способно удивить никакое человеческое свинство. – Все эти годы Тринадцатый наверняка приторговывал по мелочи – иначе мир с Капитолием было бы не удержать и не выжить...
- То есть старая ведьма отдаст вас Капитолию за ящик хозяйственного мыла, - разъясняет Уолтер. – А может, и подороже - как за особо опасных…
- О чем ты, Уолтер? – удивляется Донни. – Это Койн опасная. И врачи…
При упоминании о врачах Джефри и Уолтер мрачнеют, и дальше мы шагаем молча. Небо над лесом затягивается облачной сеткой, не обещающей ничего хорошего. Но нам сейчас это на руку: снег затруднит поиски. Никогда не думала, что буду так радоваться плохой погоде.
Увидев заячьи следы, мы отстаем добыть что-нибудь на обед. Дичь тут непуганая, меньше часа в засаде – и у нас целых два зайца. Мы-то в лесу прокормимся, а вот лагерю снова придется переходить на пустую сиротскую кашу. Разве что у ребят получится с ловушками…
Мы догоняем троих у кустов, где Уолтер чуть не нашел свою погибель. Кажется, что лесу нет конца и края, как в моих снах, но когда он вдруг обрывается перед нами прямо в небо, мне сразу хочется повернуть назад.
Такой высоты я не видела никогда в жизни. Выше любого капитолийского небоскреба. Заглянув за край, успеваю только заметить, что где-то там внизу течет река, и меня тут же отбрасывает прочь. При одной мысли о том, что надо спускаться, холод бежит по спине. С этого обрыва можно только улететь, как перышко…
- Знаю, что очень хочется, но не спеши прыгать, - слышу за спиной. - Есть тут одна лесенка…
Небо затянуто уже не легкой сеткой, а грязной мешковиной, готовой вот-вот порваться и обрушить на землю снежный буран. Если начнется, даже по настоящей лестнице спуститься будет сложно – вряд ли за нами кто полезет. Да и если не начнется - тоже. Так что если уходить, то только вниз.
«Лесенка» оказывается трещиной в скале, узкой и глубокой, как дымоход в преисподней.
- Раскорячиваетесь и спускаетесь. - Уолтер внимательно глядит на нас. - Как вам, ничего? Головки не кружатся?
- Нам-то ничего, а ты-то втиснешься? - не остается в долгу Гейл. - Тебя сейчас намылить или потом?
- Мыла не дам, - говорю я голосом Мэй Браун, вызывая общий хохот.
Вот так оно лучше. Потому что мне все-таки страшно. Рядом с этими скалами даже тот обрыв, где я изображала свою гибель, кажется не выше соседского забора. Во всяком случае, у меня там не кружилась голова…
Первым спускается Донни. Похоже, что для него это не смертельный риск, а любимая забава. Когда из трещины слышится звук осыпающегося камня, мы с Гейлом кидаемся к краю, как будто можем чем-то помочь, но слышим из глубины только громкий смех:
- Классно! Можно скользить! Я придумал быстрый спуск! Давайте за мной!
От такого хулиганского отношения к высоте страх отступает, я хочу последовать за Донни, но Джефри меня останавливает:
- Идем по одному. Мы без касок.
– Если у тебя из-под ноги вылетит камень, он попадет Донни прямо по черепу, - разъясняет Уолтер в своей манере. – Да и без камней в глаза сыплется всякая дрянь…
Скорее бы Донни спускался. Еще немного, и страх вернется, и тогда меня уже ни одна сила не стащит вниз. Никогда не думала, что высота окажется настолько сильнее…
- Один уже на месте, – объявляет Джефри, бесстрашно стоя на краю. – Кто следующий?
Прежде чем кто-то попытается меня остановить, я бросаюсь в эту расщелину, как в холодную воду. Меня хватают четыре могучие руки и вытаскивают.
- Пойдешь налегке. – Джефри снимает с меня рюкзак. – Ты в первый раз.
Я вовремя прикусываю язык – уж очень хочется сказать ему, кто я такая, где побывала и где осталась жива. Небось с Гейла никто рюкзак снимать не будет…
А он уже тут как тут – протягивает мне «когти». Лицо суровое, как у Мэй:
- Без них не пойдешь. Надевай.
- Не буду. – Отталкиваю его руку. - Как все, так и я. Пусть будет по справедливости.
Кого я обманываю? Только себя - Гейл всегда видел меня насквозь. И сейчас видит, как мне страшно…
- Справедливость в том, - приходит Джефри ему на подмогу, - что мы больше и сильнее тебя. И Донни тоже.
Я бы даже сказала: особенно Донни…
- Это тебе не с горочки на заднице съехать, - вторит ему Уолтер, – мы это место знаем, а ты идешь в первый раз. И вообще, не знаю, как у вас в Двенадцатом, а у нас в Седьмом жены мужей слушаются.
Я уже готова рассказать ему в подробностях, что жены с такими, как он, делают у нас в Двенадцатом, но встречаю три взгляда, от которых все слова куда-то деваются и ничего не остается, как надеть эти несчастные «когти».
Выслушав необходимые наставления, поскорее лезу в расщелину – лишь бы их всех не видеть, в том числе Гейла. Его в первую очередь. Тоже мне, муж – объелся груш. Мог бы и заступиться…
Внутри расщелины не так уж и страшно. Здесь есть на что встать и за что схватиться. Надо просто крепко-накрепко затвердить: низа и верха не существует. Реально только то, что прямо перед тобой. Больше ничего нет - разве что лук, который надо беречь больше, чем свои кости. Три точки опоры: нога – две руки, рука – две ноги. Посильнее упираться в стены там, где совсем узко, чтоб не провалиться, как кусок в собачье брюхо. Хорошо, что тут всюду или вбитые скобы, или вырубленные ступеньки, а в одном месте даже лохматая веревка – видно, этим спуском часто пользовались. Может, еще в незапамятные времена. От следов человеческого присутствия, даже очень давнего, на душе спокойнее. Следуя полученным советам, спускаюсь где по стене, как ящерица, а где в распор – насколько позволяет ширина. Нога – две руки, рука – две ноги. Перчатки и штаны уже несут урон – в них ощутимые дыры. Зато что касается ссадин и синяков, то тут прибыль явная…
Сверху на меня что-то сыплется. Подняв голову, вижу всех троих, внимательно за мной наблюдающих. С удовлетворением замечаю, что не могу различить выражений на их физиономиях – значит, я уже почти у цели.
Одолев последние ярды, оказываюсь на скальном выступе, откуда до берега не более двадцати футов, и выдыхаю. Все. Я снова на земле. Я это сделала.
Идти вниз не сложнее, чем по лестнице. Как же приятно снова ступать по твердой поверхности …
Следующим спускается Джефри - быстро и аккуратно. Даже красиво, как лесной зверь. Это при том, что у него на спине мой рюкзак. Сразу видно, что для него это место, как для кота родная чердачная лестница. Так бы на него и смотрела, но он уже рядом со мной, сидящей на камне и снимающей «когти»:
- Ну, ты как?
- Штаны порвала, а так ничего, - отвечаю я бодро. Слишком бодро, что от него не укрывается.
- Знаешь, ты молодец, но я тебе скажу одну вещь. – Он садится рядом. – Мы ведь теперь команда, не так ли? Тебе надо научиться играть в команде.
- Это ты про «когти», что ли? - Я поскорее прячу их с глаз долой. - Спасибо, и без них бы обошлась. Там же везде крюки, скобы и ступеньки…
- Оно и видно, - усмехается он. – Ты бы много без чего обошлась. И без кого. Но тебе с ними было спокойнее, правда? А нам было спокойнее, когда ты их надела и пошла налегке.
- Значит, это нужно было вам, а не мне?
- Не «вам» и не «мне», а команде. Научись говорить слово «мы».
У меня слова уже готовы вылететь изо рта, как осы-убийцы из гнезда, но вместо этого я задумываюсь. Джефри прав: я никогда не играла в команде. Я всегда была сама по себе. До Капитолия единственной моей командой был Гейл, и тот намучился, да и я с ним не меньше. Потом появились Цинна, Хеймитч и Пит. Особенно Пит. Вот кто рожден играть в команде. Сколько его помню, он никогда не был один – все время в компании, и все время в центре. Если бы не эти бесконечные компании, я, может, когда-нибудь и подошла бы сама к мальчику с хлебом, и даже заговорила… Как же давно я не видела свежего хлеба, да вообще никакого – последний сухарь сжевали в лесу, когда провалились под лед, вымокли и не могли охотиться. Неужели так всегда: или хлеб, или свобода?
- Почти всегда, - слышу в ответ. Опять я думаю вслух.
– Мой дед говорил: свобода ходит без штанов. - Это голос Уолтера. Он садится рядом, показывает свежую дыру на коленке, затем снимает с себя наш потрепанный «сидор». Вот так. Значит, Гейл умеет играть в команде.
- Джесс идет последним, - объясняет Уолтер, предупреждая мой вопрос. – Он прикрывает.
Мне стыдно, как никогда. Джефри прав на сто процентов: я думаю только о себе. Конечно, лучник должен прикрывать безоружных. А я вместо того, чтоб встать рядом с Гейлом, поскорее смылась в эту расщелину…
- Ладно, забей. – Уолтер хлопает меня по плечу, и оно это выдерживает. - Тебе нужно было справиться со страхом, вот ты и нырнула за Донни. Думаешь, никто не заметил, как ты испугалась высоты?
- Молодец парень, – говорит Джефри, глядя вверх.
Пока я тут сгорала со стыда, Гейл прошел уже около трети. У него все получается хорошо, и все равно мне очень страшно. Так страшно, что я сижу, оцепенев и почти не дыша: кажется, что от любого моего движения стена может осыпаться, и он сорвется... Я могу пошевелиться, только когда он уже стоит рядом с нами на земле, целый и невредимый.
- Даже штаны не порвал. – Он смотрит с веселой укоризной. – Не то что ты…
- Ты здорово шел, - хвалит его Джефри. – Чувствуется опыт.
- В шахте приходилось делать то же самое, - объясняет Гейл, осторожно освобождаясь из моих рук, никак не желающих его выпустить. – Разве что в темноте.
Не отдыхая, идем дальше - у самой воды, по камням, не оставляя следов. Правда, и других следов не видно – снег вокруг нетронутый. Непонятно, какая тут охота. Может, и вообще никакая.
Эта река шире и спокойнее той, что рядом с лагерем: одинокая коряга мимо нас не проносится, а степенно проплывает. Интересно, какая рыба тут водится? Хорошо бы крупная, которую можно подстрелить из лука - ловить нам нечем.
- А вот и наш плот, - торжественно объявляет Донни.
В Двенадцатом не имеют никакого представления о судоходстве. Реки и озера отделены забором, а из водоемов имеется только грязный гусиный пруд. Из всех кораблей, лодок и плотов моим землякам известны только те, что дети пускают в пруду и в весенних лужах. Интересно, что никто никого не учит, но каждый ребенок откуда-то сам знает, как построить кораблик. Наверно, это рождается вместе с человеком. Кто-то называет это памятью предков, кто-то другими словами.
Так или иначе, но при взгляде на творение наших друзей я чувствую, как во мне тоже просыпается эта память. Странно, что в Четвертом я видела и море, и настоящие корабли, но никаких особых чувств не испытала. Наверно, потому, что именно этому десятку бревен, скрепленных двумя поперечинами, и именно этой реке нам скоро придется доверить свои жизни…
- Теперь в гору, - слышу я за спиной.
Забравшись на высоту примерно в три этажа, мы оказываемся на небольшой площадке. Рядом из скалы торчит железная труба, по которой бежит тоненькая прозрачная струйка.
– Это мы сами сделали, теперь можно воду брать. - Донни с гордостью подставляет котелок.
Уолтер отваливает камень, открывая узкий вход в пещеру.
- Чертов кошачий лаз, - ругается он, протискиваясь. – Вам-то в самый раз, а мне и правда хоть намыливайся…
Вслед за Уолтером в скале исчезает Джефри, за ним Донни, а мы спускаемся обратно - нам еще нужно освежевать добычу и после этого отмыться в реке. Зашвырнув потроха в воду, мы видим, как вскоре их кто-то съедает. Значит, рыба есть.
В пещере кажется еще холоднее, чем снаружи. В свете факела видно, что она чуть больше нашей кухни в Деревне Победителей, только потолок ниже. Посредине очаг из камней, в котором Донни старательно раздувает огонь, рядом с ним поленница. Вокруг очага около десятка чурбаков – здешняя мебель. В глубине сложены какие-то мешки и ящики, в которых роется Уолтер.
- Это наш схрон. – Джефри тушит факел. – Поживете пока здесь, а весной, если надумаете, можете с нами.
От сырых дров пещера наполняется дымом, зато становится немного теплее. Я падаю на чурбак и только теперь чувствую, что устала, замерзла и проголодалась.
Огонь разгорается, становится светлее, глаза привыкают, и справа от очага мне видна недоделанная верша. Точнее, только начатая. Мы такие тоже плели и ставили на озере. Рядом с ней запас ивовых прутьев. Неплохо, совсем неплохо. Если сделаем, то завтра будем с рыбой.
Из кучи добра Уолтер вытаскивает огромные болотные сапоги и два резиновых плаща:
- Это вам, пригодится. Да вообще всем пользуйтесь…
Интересно, откуда они все это взяли. На мой вопрос Джефри рассказывает, как их осенью целый месяц водили на работы в брошенный город за много миль. Они должны были перетаскать оттуда все, что представляло какую-либо ценность. Когда учет перетаскиваемого был, а когда и нет. По дороге выбрасывали в кусты то одно, то другое, а потом собрали и стащили сюда. Все очень просто.
Едва успев пообедать, ребята начинают собираться. Как ни жаль, но им действительно надо уходить, пока не началось. Кроме того, теперь они кормильцы - им еще нужно до темноты проверить наши ловушки поставить новые.
- Скажите в лагере, что мы сидим в засаде и не вернемся, пока всех собак не перебьем, - напутствует Гейл. – Да сами не нарвитесь, а то они к ночи наглые…
- Ничего, топорами отмахаемся, - успокаивает его Уолтер. – А нет, так я могу и ухо откусить.
- Он может, - соглашается Джефри. – Сам видал.
Первым на площадку выходит Донни, которому давно уже хочется на свежий воздух. За ним, чертыхаясь, протискивается Уолтер, а потом уж мы все.
- Мы скоро придем, - обещает Донни. – Нам без вас будет скучно.
Они спускаются, уходят по камням вдоль берега и вскоре исчезают за скалой. Мы снова остаемся одни. Сверху уже летит мокрый снег. Если ночью его прихватит морозом, утром площадка обледенеет, выйдешь и скатишься вниз. Да и куда идти: в пургу не поохотишься. Все, что у нас есть – это остатки зайчатины и холодная каменная нора. И мы друг у друга. И ничего больше. Ни прошлого, ни будущего. Я смотрю на эту реку, серую и тусклую, словно оловянная, и соображаю, что она течет не на юг, а на север...
- Не прокисай, - прерывает меня Гейл. – Пошли в дом, замерзнешь.
Да, он прав, теперь это наш дом – другого не предвидится. О лагере надо как можно скорее забыть, как о человеке, который предал. Конечно, я понимаю, что предал нас не лагерь, а лично президент Альма Койн – просто лагерь не смог защитить, но от этого не легче. В конце концов, не вымерли же первобытные люди в пещерах. Чтобы дожить до весны, надо как-то наладить свою жизнь. И начать это прямо сейчас, до темноты, пока еще можно. Хотя бы с вот этого грязного котелка. Реально только то, что видишь прямо перед собой. Не смотреть ни вверх, ни вниз. Ни в прошлое, ни в будущее. Руки и голова должны быть заняты каждую минуту – иначе с ума сойдешь.
Человек привыкает ко всему – значит, и к ледяной воде тоже. Вычистив котелок и сумев при этом не перемазаться сажей, набираю в него песка. Начинается ветер, хочется в тепло. По пути наверх чистые ложки звенят в кармане, как ключи от нового дома. Песок высыпаю у порога – завтра разбросаю по площадке, а котелок ополаскиваю и подставляю под трубу.
Нужно придумать, как мыться и стирать одежду, имея в распоряжении лишь два несчастных котелка: холод и грязь – ворота для любой болезни. Как бы сказал Уолтер, не для того мы шли сюда и рисковали жизнью, чтоб свалиться от простуды или, упаси бог, дизентерии. Поэтому, едва котелок наполняется водой, я ставлю его на огонь – никто сегодня не ляжет спать грязным. Кажется, я начинаю понимать Мэй Браун – уже думаю ее словами…
Дрова просохли и дымят гораздо меньше. Выбрав у огня место поровнее, начинаем устраиваться на ночь. Еловых веток нет, но на мешках и термопенке вполне можно дожить до утра. А сытыми и умытыми – так тем более.
Снова нам спать по очереди – а мы уже отвыкли. Полночи сплю я, полночи Гейл. Я смотрю, как он при свете огня делает вершу, и вспоминаю, как мы дома ловили рыбу в озере. Не в том, а в ближнем, где в самом глубоком месте мне едва по шею – лужа лужей, зато полно карасей. Как учила его плавать. Был жаркий майский полдень. Мне недавно стукнуло тринадцать, и я уже стыдилась купаться в одних трусах – хотя, по мнению Гейла, стесняться было нечего, кроме синей пупырчатой шкуры на торчащих ребрах. Девчонки уже тогда на него вешались. И он-то влез в воду как человек, а я в папиной футболке до колен. Мне казалось, что все приличия соблюдены. Когда Гейл наконец-то начал держаться на воде, мы вылезли погреться на солнышко – и тут, к моему неописуемому ужасу, обнаружилось, что мокрая футболка облепила и выставила на обозрение все до последнего торчащего ребра… Гейл тогда поскорее отвернулся и сунул мне из-за спины свою рубаху, пробурчав, что на тебя, Кискисс, отворотясь не насмотришься. Над нами летали голубые стрекозы и противные оводы, которые, впрочем, не так уж плохи в виде наживки. И Гейл чинил на берегу свою сеть, которую зимой погрызли мыши… Дрова потрескивают, как в другой печке, в другой жизни. Сегодня ровно три месяца, как все началось. Вот так и было. Тишина, треск поленьев, сонное дыхание, новая жизнь. Кроме нас двоих, что-то третье, незнакомое, для чего тогда не нашлось ни слов, ни времени. Или нет, знакомое, но давно и старательно забытое, острое, как боль – только от боли хочется избавиться, а от этого нет. Тысячу раз я видела эти руки, чинящие сеть, ставящие ловушки, точащие ножи, и это лицо, освещенное пламенем костра, полуденным солнцем, шахтерским фонарем… да что он только не делал, что только на него не светило, иногда совсем ничего, но никогда при этом так не болело…
Как ни прячься, как себя ни обманывай, а это называется очень простым словом. Что сказать? Есть в мире нормальные люди – например, Пит Мелларк - у которых любовь ходит в паре с жизнью, а не со смертью. Она дается им просто так, бесплатно, как солнечный свет – их не нужно для этого ставить на край пропасти. Это дар, которого я лишена. Со мной не получается по-хорошему. Я поняла, что люблю папу, только когда его не стало. Я поняла, что люблю Прим, только когда мы с ней чуть не умерли от голода. Я на маму перестала смотреть волком только тогда, когда она меня чуть не похоронила. Неужели нам с Гейлом обязательно нужно было оказаться в этом каменном мешке, чтобы до меня наконец-то дошло?
- Гейл, - окликаю я его, как будто впервые называя по имени.
- Если тебе на двор, Кискисс, - отзывается он, не прерывая работы, - пойдем, я покараулю…
Вот так всегда.
- Нет, я спросить хотела… - Не знаю, как начать. - Скажи, когда ты понял… ну, про нас с тобой?
- А, вот ты о чем. – В голосе явное облегчение. – Год назад. Ну, чуть больше. Помнишь, был такой день, когда нам крупно не везло. Мы тогда промерзли до костей, добыли только одного полудохлого кроля, который и без нас бы помер, а тут еще и снег повалил. Мы плюнули и пошли греться к Сальной Сэй…
– Ну да, - вспоминаю я, – она тогда сварила какую-то отраву на собачьих костях, которые неделю валялись у нее в подполе. Наверно, решила, что сегодня все съедят, было бы горячее. И ведь съели, хоть псиной разило. Не помогло даже то, что она извела на эту баланду весь свой запас чеснока…
- И тут появляется Рыжая Морда – тоже замерз в своем мундире. Есть не стал – нашел занятие поинтереснее: увидел тебя и начал докапываться…
- Не меня он увидел, а кроля. Хотел получить его за поцелуй. Ни больше, ни меньше. Я ему предложила дохлую крысу недельной давности – не согласился…
- А сам то за косичку подержится, то за ремешок. А ты его все по рукам шлепала.
- А когда совсем обнаглел, еще и ложкой по лбу засветила. Звону было на весь Котел…
- …но при этом так улыбнулась, что мне этот суп как будто вылили за шиворот. Мне ты никогда в жизни так не улыбалась. Вот тогда я и понял, что девочка выросла, а я набитый дурак.
- Понял и молчал?
- У меня была причина… В общем, я тогда встречался с городской девчонкой. И Дарий это знал. Если бы он тогда меня сдал, ты бы… ты бы чучело из меня сделала и соломой набила.
- Не соломой, - поправляю я. – Стекловатой. Значит, с городской? – Не могу поверить.
- А что делать, если сами вешаются? – защищается Гейл. – Но зато с того дня никого не стало, как отрезало...
- Если отрезало, почему ничего мне не сказал?
- А я сказал. – Он становится серьезным. – Только мне заткнули рот. Помнишь, когда тебя увозили.
Конечно, помню. «Китнисс, возвращайся! Помни, что я…». Остального не услышала – его вытолкали прочь… А если бы услышала, получилось бы у меня сыграть влюбленную на Арене? Вряд ли…
- Я был бы плохим охотником, если бы не чувствовал момент. Ты еще не была готова. Зато, когда ты предложила убежать вместе, у меня от счастья просто крышу снесло…
- Сегодня как раз три месяца, как тебе ее снесло… и по пути мою задело…
- …Спать, Кискисс, - говорит он много времени спустя, снова садясь и принимаясь за работу. Сквозь треск поленьев я слышу, как громко бьется его сердце. Или мое. Или всего мира. Уже не разобрать. Да и нужно ли. – Кто-то из нас должен сегодня выспаться…
Я просыпаюсь от холода. Огонь потух, камни остыли. Снаружи слышны птичьи голоса. Значит, я проспала свою вахту.
Гейла рядом нет. Верши, которую он плел, тоже нет. Еда почти нетронута. Вход завален камнем.
Захватив лук и стрелы, я выбираюсь наружу.
То, что за ночь произошло, иначе как чудом не назвать. В большом разрыве облаков ярко синеет небо и вовсю светит солнце. Снегу выпало совсем немного, меня щелкает по носу капель, а вдоль берега видны огромные следы.
По этим следам я нахожу Гейла. На нем болотные сапоги, в руках немаленькая рыбина с торчащей стрелой.
- На дереве сидела?
- Нет, мимо пролетала, - смеется он в ответ. – Держи, я еще настреляю.
- Ты что, совсем не спал?
- Энергетик слопал. Да не смотри ты так – я же всего третий раз. – Он глядит, как снеговые тучи разбегаются от яркого солнца: - А ничего мы с тобой погоду сделали?
В рыбе миллион костей, но все равно она очень-очень вкусная. Еще две мы сложили в холодный угол. Вспомнив про свисток, проверяем пещеру на наличие крыс – ни одна не выходит. Либо очень умные, либо их здесь нет.
Нам и еще есть о чем подумать – за ночь мы сожгли почти всю поленницу. Можно собрать коряги по берегу. Можно, в конце концов, сходить на разведку и посмотреть, чем еще богато место. Если найти глину, можно сложить из камней нормальную печку и вывести дымоход. А если найти подходящую заводь, можно построить в ней такую ловушку, что всегда будем с рыбой. Хоть на одной рыбе и невесело, но без нее еще хуже.
День проходит в заботах. К его концу на милю вверх и вниз по течению не остается ни одной коряги. На две ночи хватит, на третью вряд ли. Чурбаки решено не трогать как неприкосновенный запас. То и дело мы с тоской глядим наверх, где виден лес, полный непуганой дичи и отличных жарких дров. Еще день такой жизни – и я, пожалуй, наплюю на свой страх высоты… Но есть другой страх, и он берет верх: лучше жить в холоде и впроголодь, чем попасться и этим отдать наших близких в лапы Капитолия.
Но наши намерения так и остаются намерениями. Потому что следующим утром, выйдя на солнышко, я вижу всех троих, шлепающих к нам по воде. И не просто так, а с полными вещмешками.
Я скатываюсь им навстречу:
- Не стали дожидаться весны?
- К черту весну, Лесли, - улыбается Джефри, обнимая меня за плечи. – Нам и такая вода сойдет.
- Что-то случилось? – догадываюсь я.
- Мозгоклюй, - коротко отвечает Уолтер. Слово тяжело повисает в воздухе, как топор.
Вот еще новая напасть. Как будто и так их мало.
- Идем, сейчас уха сварится, - зову я их в пещеру. – Там уж точно никаких мозгоклюев нет, кроме Джесса, да и тот спит.
Видимо, они еще не готовы над этим шутить – особенно Донни, всегда понимающий все буквально. Никто не засмеялся и даже не улыбнулся.
Через некоторое время, похлебав горячего из котелка, они сами все рассказывают.
Они ничего не стали придумывать. Среди тех, кто прошел огонь и воду на пути к свободе, капитолийских стукачей нет. Они просто сказали, что за нами пришли. И никто не стал расспрашивать.
Вечером в лагере появились люди в резине и белых халатах. Они искали тех, кто не прошел медосмотр, то есть нас с Гейлом. Эти врачи были слишком старательно спрятаны под экипировкой. Особенно удивило, что один из них был толстый – видать, у бедняги водянка. Не найдя нас нигде, они принялись всех расспрашивать – сначала вежливо, а потом, не получив ответа, стали хамить. И надо же им было начать именно с Мэй Браун… Весь лагерь сбежался смотреть на это представление. От гостей летели пух, перья и клочья паленой резины. Если хотите их найти, сказала она, идите в лес и спросите у собак – вы с ними говорите на одном языке. Только слишком громко не гавкайте – ребята здорово стреляют на звук. Вообще-то нам без этих стрелков даже лучше, а то они, бесстыдники, не дают покоя по ночам и детей учат плохому. Думали без них в кои-то веки выспаться, а тут вы явились. Да, у нас отбой в полдевятого, а что вам не нравится? Кто мало ест, тот много спит. И белые халаты убрались несолоно хлебавши, но перед этим навестили парней из Седьмого…
- В общем, им нужен был Донни, - с трудом говорит Уолтер. – Они сказали, что хотят его забрать.
В Тринадцатом каждый должен быть солдатом, а из Донни вояка никакой. Если в Седьмом он помогал гонять плоты, и никто к нему не цеплялся, то в Тринадцатом им тут же заинтересовался психиатр. Заставил пройти кучу тестов, от которых у здорового-то человека дым пойдет из головы. По результатам вышло, что Донни должен работать и жить вместе с остальными умственно неполноценными в специальном отсеке – от других подальше, где-то совсем глубоко.
- Я им сказал, что они под землей давно уже чокнулись, так что пускай живут все вместе, хуже не будет. Не для того мы шли сюда и рисковали жизнью, чтобы Донни упрятали под землю заживо… В общем, на следующий вечер мы собрали вещички. И ваши, кстати, тоже.
Когда в лагере узнали, что мы уходим, нам в дорогу собрали целый мешок подарков. За всю жизнь мы с Гейлом столько не получили. Каждый что-то принес, даже дети: катушку ниток, мешочек сушеных ягод, пузырек йода, чистые бинты, водоотталкивающую мазь для ботинок… Но кто всех удивил, так это Мэй: она положила в мешок меховые варежки для меня и настоящие шерстяные носки для Гейла.
- Все-таки золотая тетка, - признает Уолтер. – Вот ее бы в президенты, а не Койн.
У себя в Шестом Мэй Браун была бригадиром в вагонном депо. Все беженцы проходили через ее руки. Скольким она помогла за двадцать с лишним лет – никто не считал. Когда ее раскрыли, она смогла не только уйти сама, но и вывести всю свою семью. Вот так.
- А вы следы-то хорошо замели? – беспокоюсь я.
- Ха-ха, не просто замели – мы их запутали! – хвастается Уолтер. – Мы разбрелись и порознь петляли по кустам. Если пойдут по нашим следам, их самих нужно будет искать.
- То есть вы точно хвоста не привели? – раздается голос Гейла. – Если так, то можно будет вылезти и поохотиться.
- Доброе утро, Джесс, - здоровается Донни. – Как спалось?
- К черту Джесса. – Гейл поднимается. – Меня зовут Гейл, а ее Китнисс.
Услышав это, они лишь молча кивают, и никто не меняется в лице. Наши имена ни о чем им не говорят.
- Слушайте, ребята, - решаюсь я спросить. – А вы что, последние Голодные Игры не видели?
В ответ Уолтер подробно и красочно объясняет, где он видел и на чем вертел и сами Игры, и тех, кто их устраивает, и тех, кто смотрит. По восхищенному взгляду Гейла я понимаю, что половину слов даже он слышит впервые.
- На плотах телевизоров нет, - заканчивает Уолтер. - Мы слышали, что в этот раз какая-то девчонка всех накрячила. Сама выбралась да еще и мальчишку-земляка вытянула – в общем, домой вернулись оба, небывалый случай.
Тут они догадываются сложить два и два:
- Так это ты, что ли?
- Капитолий такого не прощает, - объясняю я. - Пришлось уходить. - И добавляю, глядя на их растерянные физиономии: - Так что, Джефри, про президентскую задницу ты правильно догадался…
