Глава 15. ПтичкаДаже при всей выучке Двенадцатого дистрикта, где люди начинают скрывать свои чувства раньше, чем говорить, мое самообладание дает сбой. Уже три месяца мы живем, не имея никаких вестей о доме – вдруг там уже вовсю идет война? Лагерь новостями не баловали, хотя Койн и намекала на грядущие большие перемены... А может, не все так страшно. В самом деле, если эта птичка могла красоваться даже на капитолийских голых задницах, почему бы ей не долететь и до фронтира? А если все-таки война?
- Конечно, знакома! - я смотрю на картонку, как на фото родного человека, так и лучась радостью. Одно из правил Котла: не можешь спрятать - выстави напоказ. – Мы же из Двенадцатого, а у нас на последних Голодных Играх победили двое, небывалый случай! У нашей девочки была вот такая брошка-талисман. – Вижу краем глаза, как Гейл раздувается от гордости за нашу девочку. – А вы про них что-то слышали?
- Девчонка погибла, а парень вроде жив, - не очень уверенно сообщает Адам.
Меня будто швыряют в ледяную воду:
- Вроде или жив?
- Жив, жив, - у седого, сразу уловившего фальшь, благожелательный взгляд сменяется подозрительным. – Говорят, его даже по телевизору показывают. Он твой друг?
- Да нет, просто хороший парень, хоть и городской, - ворочаю я пересохшим языком. Кто это говорит и откуда на фронтире телевидение… да нет, было бы у них телевидение, меня бы мигом опознали. Вот уж точно, у страха глаза велики.
- Девчонку жалко, - напоминает Гейл. – Тоже хорошая… была.
- Жалко, но она сама нарывалась, – нужно объяснить, почему я перепугалась за парня, но спокойно отнеслась к гибели девушки, – много на себя взяла...
- Где нужно было в обход, перла прямо в лоб, - поддакивает Гейл, - а Капитолий не любит, когда ему навязывают свои правила.
- А почему они вместе с вами не ушли? – недоумевает Адам. – Разве вы бы их с собой не взяли?
- Когда родные в заложниках, не побегаешь. У нее мама и сестренка, у него родители и два брата. Это нам было нечего терять. – Знал бы он, чего мне стоят эти слова.
- А сами-то вы почему ушли? - слышится из-за моей спины голос Аарона Линча.
- Так жизни не стало, – отвечает Гейл чистую правду. – И шахты закрыли, и в лес не попасть.
- Зачем в лес ходили? – спрашивает седой, глядя на меня в упор.
- Ну, как же - для лекарств нужны всякие разные растения, - продолжаю я изображать лекаря, - и травы, и корешки, и ягоды, и каждый листик – в свое время.
- Да и еще в свою фазу луны, - вставляет умное слово Гейл, и где только нахватался? - День пропустишь - и будет не лекарственное сырье, а сено-солома. А если повезет, можно разжиться медом, воском и прополисом... ну, и за пиявками в озеро лазили – не ловить же их в нашем помойном пруду!
- Стреляли пиявок? – прищуривается шериф.
Кажется, это называется перекрестный допрос. Хорошо, будет им перекрестный ответ. Дело не новое. Мы для этого всегда разделяемся: я вру там, где надо приврать, а Гейл говорит одну только правду, но так, что его убедительности хватает на двоих.
- Кто ж их стреляет? – простодушно фыркаю я. - Сачком ловили!
- Мы стреляли белок и кроликов, - объясняет Гейл. – Ну и диких собак, если они хотели нами пообедать. Что-то оставляли себе, что-то продавали на рынке - одними травками сыт не будешь.
- Вот оно как, - хмурится шериф. - А это ничего, что у вас охота запрещена?
- А миротворцы тоже есть хотят. Их начальник был у нас основным покупателем.
- Почему был? – это снова седой. – Куда делся?
- Потому что весь личный состав поменяли, - снова объясняет Гейл. – С новыми не договоришься. Они ребята серьезные - разгромили черный рынок, пустили ток по забору и пулеметы на крыши поставили.
- А когда сгорел еще и наш дом, - заканчиваю я, – нам терять стало нечего. Вот и ушли.
Зимой в Шлаке пожары – дело частое и страшное. Дом, покрытый многолетней угольной пылью, при малейшей неосторожности вспыхивает, как коробка спичек, и сгорает за три минуты. Видимо, на наших лицах написано все, что в нищем Двенадцатом связано со словом «пожар»: в глазах седого мелькает что-то, похожее на сочувствие. Гейл сразу за это ухватывается:
- Знаете, что бывает с погорельцами? Их всех отправляют во временное жилье на Погорелые выселки. У нас говорят: кто на Погорелых перезимовал, того смерть боится…
- Если вы ушли, в чем были, – показывает шериф на наши рюкзаки, - откуда такая куча вещей?
- Кое-что держали в лесу, а остальное досталось от покойника... – теперь моя очередь говорить правду. – Встретили в лесу человека – сам из Третьего, шел в Тринадцатый, да только не дошел, я его сам похоронил.
- А сами-то куда шли - разве не в Тринадцатый?
- Нам было все равно, куда идти, - приходит Гейл мне на помощь, – лишь бы не поймали. А в Тринадцатом жить нельзя. – И все это до последнего слова правда, к нашему общему сожалению.
Джефри и Уолтер сидят с каменными лицами. Донни тоже пытается. Хорошо, что мы успели договориться по дороге, как и что будем отвечать. Какой такой Тринадцатый? Сплошные радиоактивные развалины и никакой жизни - птицы не летают, деревья не растут. Смотрите телевизор.
- А с этими, - шериф показывает на ребят, глядя на Гейла, - где встретились?
- Смешно получилось, - отвечает Гейл, не моргнув глазом, - я одного из них чуть не застрелил… - И подробнейше рассказывает, как принял Уолтера за медведя-шатуна – правду и ничего, кроме правды.
- Повезло мне, что это был он, - комментирует Уолтер, - братец-то бьет без промаха, вы видели.
- Ну да, стреляете вы здорово… доктора, – бросает шериф. – Еще поговорим.
- Как вас зовут? – спрашивает седой, дождавшись, когда шериф отойдет на край поляны.
- Джон и Алан. - Показав на Гейла, потом на себя, повторяю громко, чтоб все услышали и запомнили: - Джон и Алан Лири. – У нас этих Лири половина Шлака, пусть поищут.
Ребята называются настоящими именами – им-то скрываться незачем.
- Абрахам Линкольн Купер, - представляется седой. Видно, что ему достаточно просто назвать свое имя, чтобы люди поняли, кто тут самый главный.
- Мистер Купер, можно вас спросить? – обращается к нему Джефри. – Мы хотели бы узнать, в чем перед вами провинились. Если нанесли ущерб, то скажите, чем можно его возместить – мы готовы…
- Другими словами, почему нам нельзя свободно передвигаться по вашей земле? – перебивает его Уолтер. – Почему нас задержали, как бандитов, и отобрали оружие? Мы никого не убили, кроме двух тощих белок. Или здесь тоже охота под запретом?
- Вы же вроде шли в Город? – Слова разбиваются о Купера, как о большую обледеневшую скалу. – Нам тоже нужно в Город. Пойдете с нами, а там посмотрим.
Ясно как божий день, что они с шерифом не больно-то поверили в наши россказни и хотят держать под рукой. Непонятно только, кто мы для них – простые бандиты или капитолийские шпионы. Впрочем, разница будет только в литере С на наших мертвых лбах.
- То есть мы можем заночевать в вашем лагере? - тут же находит выгоду Джефри.
- Можете даже есть из нашего котла, - уверяет его Адам, - все равно у нас много остается. – Никто не возражает, а Купер глядит на мальчика с одобрением.
Нам с Гейлом очень нужно поговорить наедине... и это не так уж сложно.
- Спасибо за обед – мы сутки ничего не ели, - обменявшись взглядом с Гейлом, начинаю я, - но так дальше мы не можем. - Купер поднимает брови. – Я хочу сказать, что мы не привыкли сидеть на чужой шее.
- Нам есть что положить в общий котел, - подхватывает Гейл. – Вчера мы поставили ловушки, сегодня наверняка в них попалась хотя бы пара кроликов. Если вы нам разрешите, мы с Аланом пойдем и проверим. – Быстро же он привык к моему новому имени, как будто всю жизнь так называл.
- Ну почему, доверяем, - усмехается вновь возникший за нашими спинами шериф, – идите куда хотите. С нами остаются ваши товарищи – вы же не желаете им зла? Но сопровождение я вам все же обеспечу. Джейк! – На его крик оборачивается собачий вожатый. – Не дашь нам одного бойца?
Хотите верьте, хотите нет, но Малыш, дремлющий рядом с собратьями, тут же поднимает голову. А как же, должок-то помнит.
- Малыш, пойдешь с ними в лес, - велит Джейк. Не сойти мне с этого места – пес кивает. Ну, точно переродок - не бывают собаки такими умными.
- Тогда можно нам взять с собой стрелы и хоть один нож? – спрашивает Гейл. – Без оружия в лесу никак.
- Можно, - милостиво разрешает шериф, - вы же не станете делать глупости? – он показывает взглядом на Малыша, уже готового в дорогу: - Да и не сможете.
Джейк выдает нам один колчан со стрелами и один нож на двоих, вытащив их из-под гигантской пятнистой собаки. Этого мало, но мы не торгуемся: надо поскорее уйти в лес, пока шериф с Купером не передумали. Интересно, кто такой этот Купер – местный мэр, что ли?
До развалин идти около часа. Хорошо, что хоть снегопад прекратился. Пес беззвучно следует за нами, как большая серая щука за плотвой, но вскоре начинает наступать на пятки. Так и кажется, что он вот-вот заворчит по-человечески: «А ну шевелитесь, клячи водовозные!». Мы и рады бы обернуться поскорее – нельзя надолго оставлять ребят в заложниках, - но сил уже нет. Гейл держится, но увидев первое же поваленное дерево, сходит с тропы. Когда мы присаживаемся отдохнуть, пес устраивается рядом ровно на расстоянии прыжка – ни дальше, ни ближе.
Некоторое время мы сидим в тишине под внимательным собачьим присмотром.
–- Даже если вернем оружие и смоемся все вместе, ничего не выйдет, - наконец высказывает Гейл то, что на уме у обоих. - Мы не знаем здешних мест, а они знают. Нас догонят на раз, и тогда уж точно повесят.
- Предлагаешь осмотреться и выждать момент? – Похоже, что пес снова кивает, но у меня уже нет сил удивляться.
- До Города вообще не имеет смысла дергаться. - Покосившись на собаку, Гейл поправляет за голенищем припрятанный нож. - По крайней мере, хоть ночью выспимся… - И тут я понимаю, как он устал. Как давно мы все не спали и не ели по-человечески, как пугались в пути каждого куста - а теперь можно дойти до Города под надежным прикрытием, да еще и рассчитывать на миску горячей каши. Да, эти люди не очень дружелюбны, особенно шериф, но одно очевидно: они не работают на Капитолий. К тому же не знают в лицо ни меня, ни Гейла: даже если нас застрелят или повесят, мы умрем неопознанными.
- Ты прав, - я беру его за руку, - пусть все идет, как идет.
- Интересно, на что способен этот зверь? – Гейл и Малыш изучающе смотрят друг на друга.
- Осторожнее, он все понимает, - предупреждаю я. – Ты не видел переродков, а я видела. Наверняка это помесь, вроде тех крыс. А вдруг он еще и разговаривает?
- Все - это перебор, - усмехается Гейл, - все даже люди не понимают… - и тут он крепко меня обхватывает: - Вот если я тебя сейчас поцелую, он поймет или нет?
- Ты что! – я пытаюсь выскользнуть из его рук. – А вдруг расскажет?
- Брось, Кискисс, - Гейл прижимает меня к себе еще крепче, - он не сойка-говорун. Он всего лишь собака, хоть и очень умная. А собаки не понимают таких вещей, это человеческое… и не говорят. – Мне на это нечего возразить, да и не хочется, потому что все наши беды вдруг отступают за край леса. Нет ничего - только тепло и тишина, с которых началась наша дорога…
Малыш смирно сидит на снегу, но через некоторое время очень тактично подает голос – не то что-то чует, не то хочет нас поторопить. Может, зря я о нем так? Говорят, раньше собака была охотнику не врагом, а помощником: птицу вспугнуть, енота на дерево загнать, лисицу из норы вытащить, да и просто достать подстреленную утку из ледяной осенней воды… бррр, даже вспоминать холодно… Вдруг это и правда те самые псы, уцелевшие с давних времен и оставшиеся друзьями человека? Мало того – мне очень хочется погладить этого зверя между ушей… это что, снова память предков? Никогда в жизни не хотела погладить животное, вот убить – это запросто. Рука сама тянется к серой мохнатой голове, но вовремя останавливается. Мне становится стыдно за людей. Во что же мы превратились, если собаки больше не захотели с нами дружить?
Из шести ловушек три с добычей. Три кролика. Пятерым хватило бы, но мало для того, чтобы положить в такой огромный общий котел. Пес внимательно следит за тем, как Гейл снимает проволочные петли, и на его серой морде написано слово: «Должок».
Когда снята последняя ловушка, Малыш усаживается поперек нашего следа – ни обойти, ни перепрыгнуть.
- Сначала поделимся с хозяином, - осеняет меня, – а потом уже с тобой. – Надо же, про хозяина понял – тут же встал и уступил дорогу.
Встречают нас по-разному. Адам и Джейк – с явным облегчением: один боялся за нас, другой – за пса. Несколько человек обступают Гейла и просят показать ловушки. Один громила неохотно отсчитывает патроны другому: ясное дело, поспорили - вернемся мы или нет.
У костра мы находим Джефри, Донни и Уолтера, слишком сосредоточенно занятых починкой обуви. Ну да, руки должны быть заняты, иначе в ожидании с ума сойдешь.
-Эй, - окликает их Гейл, - вы же вроде недавно башмаки чинили!
- А мы уж не знали, что и думать! - Уолтер подозрительно глядит на Малыша, тот облизывается во всю огромную пасть, а потом вполне миролюбиво ложится на снег – снова на расстоянии прыжка, - а вдруг эта зверюга вас сожрала!
- Только тронь моего брата, - грозится Донни из-за спины Уолтера, - он тебе одно ухо откусит, а я другое.
Но Малышу уже не до них: Гейл наконец-то начинает свежевать кроликов.
- Это тебе, дружище, - я бросаю Малышу ушастую голову, - все по-честному.
У пса в глазах укор, но делать нечего. Впрочем, он не отказывается - щелкает кроличьи головы, как орешки. Точно так же мог бы разгрызть и мою голову.
К нам подходит человек средних лет, одобрительно кивает, забирает разделанную добычу и несет к огромному котлу.
- Дядя Джо, спасибо, дальше я сам, - у костра появляется Адам. – Видишь, я уже здоров.
- Как же здоров, когда у тебя одна рука, и та левая? – не пускает его кашевар. – Иди отдыхай.
- Иди сам, Джо! Мальчишка одной левой готовит не хуже моей мамочки! – бурно протестует парень, страдающий от поноса. – А от твоей стряпни я уже два дня из кустов не вылезаю! Док, да свари мне коры наконец, пока кишки на снег не выпали!
- Давай помогу, - я встаю рядом с Адамом, когда они уходят. – Говори, что делать. А заодно расскажи нам, кто тут есть кто.
- Ну, шерифа вы уже знаете, - озорно улыбается Адам. – Ребята, которые вас… привели…
- Еще скажи: пригласили в гости, - ворчит Уолтер.
- Ну, словом, это его помощники, - немного смущается Адам. – Они тут ловили банду старшего Прайора – вернее, то, что от нее осталось. - Нам это ни о чем не говорит, но четверо против банды – достойно уважения. - Из-за бурана потеряли след, и тогда решили поискать в развалинах – бандиты могли там засесть. Ну и подумали, что вы с ними заодно… так все и получилось. Алан, притащи вон тот мешок, там овсянка.
Значит, мы могли нарваться на бандитов. Да уж, эти нас бы точно кашей кормить не стали.
- Твой отец, я вижу, важная персона? – меняет тему Джефри. – Его сам шериф слушается.
- Папа Эйб? Он мне не отец, – Адам уважительно понижает голос, - он глава клана. Клан, - объясняет он, увидев, что мы ничего не поняли, - это очень-очень большая семья. У клана общая собственность, общие интересы, люди клана вместе работают и вместе сражаются. Дети тоже общие. Я сирота, но папа Эйб меня воспитывает, как сына. И я тоже могу воевать, - прибавляет он с гордостью. – У меня уже есть ружье и лошадь, а когда исполнится четырнадцать, мне дадут автомат.
Ему еще нет четырнадцати, а рост и телосложение, как у Пита… их тут на фронтире что, дрожжами кормят? Каким же он вырастет?
- А много у вас кланов? – интересуется Джефри. – И кто самый главный?
Черпая из мешка крупу большой миской и засыпая в кипящий котел, Адам рассказывает, что кланов четыре, много лет они воевали, но совсем недавно заключили мир. На фронтире нет ни короля, ни президента – все решает совет. Вот как раз на такой совет и ездил папа Эйб, сейчас возвращается домой.
Прекратили затяжную войну и недавно собрали совет… не связано ли это с тем, что сейчас происходит в Панеме?
- Кстати, ребята, ваш… кхм…больной, которого вы вместе с шерифом спасли от виселицы, неплохо погрел руки на этих распрях. – К нам подходит смуглый черноглазый парень чуть постарше Гейла. – Обычно он шпионил, а сведениями неплохо приторговывал. Ну, и мародерством тоже не брезговал.
- Что ж, на каждой войне такого дерьма хватает, - понимающе произносит Джефри. – А вешали-то его за что?
- Когда он увидел, что мир близко, а значит, его бизнесу конец, он сумел снова поссорить кланы. Поджег у Морганов склад с зерном и сделал так, что подумали на наших людей. Если это недостаточная причина, чтобы гада повесить, пусть повесят за яйца меня самого.
- Если он такой гад, как вы говорите, почему он еще живой? – тут же отзывается Уолтер. – Я вижу, вы ребята на расправу скорые. Мы ничего не поджигали, и то нас чуть не повесили.
- Потому что, если я буду подыхать в лесу, я непременно подохну. – Парень садится по другую сторону костра, но дым заставляет его перебраться ближе к нам. - Но если в самой-самой чаще подыхает единственный на всю округу ублюдок, а на краю леса находится единственный на всю округу честный человек, - так вот, этот честный человек обязательно заберется в чащу, найдет подыхающего ублюдка и уж будьте покойны, непременно поставит на ноги. И так всегда. Сколько хороших людей погибло, - он смотрит на Адама, тот сразу становится старше на несколько лет, - а этот всегда выплывал, как дерьмо в половодье, - он переводит осуждающий взгляд на меня, – потому что его постоянно кто-нибудь спасал.
- Зак, они просто делали свое дело, - защищает нас Адам. – Если кому и говорить спасибо, так это Линчу. Наверно, он думал, что Алан попадет, но не в веревку.
- Бабушка Мод говорила… - Донни отваживается открыть рот.
- Донни, заткнись, - шипит Уолтер.
- Так вот, она говорила, - продолжает Донни, увидев, что его внимательно слушают, - у каждого своя судьба. То есть кому суждено утонуть, того не повесят.
- Малыш, он помрет в своей постели, - похлопывает Зак его по плечу, – такое не тонет и не виснет, потому что для него всегда находятся добрые доктора. Был бы ты постарше и поумнее, док, - он глядит на меня, как на умственно отсталого ребенка, - стрелял бы в белый свет… а лучше вообще бы не лез. Теперь и друга не приобрел, и врага нажил.
- Ладно вам, у каждого своя правда, - примирительно говорит Джефри, - ты прав по-своему, а док по-своему, - и снова меняет тему: - До Города-то хотя бы дойдем?
- Дойдете - вы же с нами, но я не знаю, как у вас дальше получится. – Зак качает головой. - Насколько я знаю Линча, при первом же удобном случае он посадит вас на месяц-другой. Просто так, до выяснения. А удобных случаев в Городе - полсотни на каждой улице.
- Пока вы с нами, вам ничего не грозит, - продолжает Адам, помешивая в котле, - но мы в Городе не задержимся. И вам лучше не задерживаться… - что-то вертится у него на языке, но он не решается сказать.
- У тебя есть идея? – помогает ему Гейл.
- Если у вас особых дел в Городе нет, можете пойти с нами, - Адам выжидательно глядит на меня, - хорошие люди всегда нужны, а доктора тем более...
- Спасибо на добром слове, - искренне радуется Джефри. – Не знаем, правда, что думает об этом ваш папа Эйб – но спасибо.
- Он хочет с тобой подружиться, - шепчет мне Гейл на ухо, когда Адам ненадолго отходит, передоверив мне черпак, - он ведь считает тебя таким же мальчишкой – ну, чуть постарше. Ты молодец. – А мне почему-то жаль, что я не взаправдашний мальчик. Если застрянем на фронтире, рано или поздно обман вскроется - тогда дружбе конец…
День идет к вечеру. Пока солнце не зашло, на поляне каждый торопится сделать что-нибудь полезное – починить сбрую, зашить порванную одежду или залатать палатку. Мы тоже хотим воспользоваться передышкой – только у меня не получается. Мой правый ботинок просит каши, но мне не то что его починить – даже присесть некогда. К заходу солнца на моем счету две перевязки, один проколотый нарыв, одно средство от поноса и даже один вылеченный зуб. И несчетное количество врачебных советов, которые мне снова неизвестно кто подсказывает – ни над одним не думаю долго, сами слетают с языка. Бегая от одного пациента к другому, кое-что удается узнать из разговоров. Например, хоть нас и захватили помощники шерифа, но Джейк и собаки не с ними, а с Купером. Люди шерифа вчера по чистой случайности вышли к костру клана и решили вместе переждать буран. Что-то много в этом лесу происходит по чистой случайности. Пока же мне ясно одно: нам надо от этих случайностей держаться подальше, и так уже влипли глубже некуда. Наше дело – дойти до Города, найти нужного человека, а дальше – Тортуга, куда длинные лапы Капитолия уж точно не дотянутся.
- Почему нас больше не грозятся повесить? – вцепляемся мы в ребят, как только удается поговорить без посторонних. – Признавайся, Джефри, чего ты наплел?
- Сейчас сама… сам увидишь, - спешно поправляется Уолтер: к нам приближаются человек десять во главе с утренними знакомцами.
- Слышь, мужик, - на Уолтера умоляюще смотрят подбитые глаза, - расскажи еще про ухо!
Глубоко вдохнув, Уолтер заводит рассказ о побеге из Седьмого, оглядывая все прибывающую публику собственным подсвеченным глазом. Ну и ну! Мне остается только поставить им всем примочки. Мир и благодать.
Про ухо я уже слышала, теперь хотелось бы узнать о сойке, но Куперу не до нас: у него разговор с шерифом, и судя по их лицам, непростой. Ладно, попробуем спросить его людей. Да и Уолтер, которому его история уже набила мозоли на языке, только спасибо скажет.
В первой же паузе я громко задаю вопрос:
- Тут ваш главный нам птичку показывал на картонке… не расскажете, откуда она взялась?
- Зак, расскажи, - просит Адам, - ты же там был.
- Про девчонок? – Зак садится ближе. – Почему не рассказать? Я тогда был помощником шерифа. Мы гонялись за братьями Харлоу. Наглые были ребята, просто жуть, да только на этот раз сами себя перехитрили. Они думали, что мы не сунемся за ними на юг, потому что там Морганы. А тут как раз кланы и подписали мирный договор...
- Да и соседи на юге еще те, - вставляет Сэм, - прежний шериф так и делал: гнал бандюков к самому забору, а оттуда еще ни один живым не уходил. - Теперь понятно, почему у Тринадцатого сложные отношения с фронтиром.
- Так вот, они думали, что Морганы нас первых перестреляют – нагло шли, не прятались, их следы можно было читать, как вывески на городских магазинах. А мы по пути встретили Эстер Морган с сыновьями, и когда сказали им, за кем пришли, они даже табачком с нами поделились, – слышно дружное «ого». – Вот у Морганов мы их и нашли, возле Красной речки. Харрис их первым увидал: мать честная, у ручья два дохлых миротворца, к чему бы это? Я посмотрел в трубу – и правда, лежат такие тихие головами в воде. Когда стали их оттаскивать, чтобы воду мертвечиной не испоганили, один возьми да зашевелись. Тогда решили привести их в чувство и допросить: где дезертиры, там и армия, а это похуже, чем бандиты. Я только приготовился того, первого, по мордам отхлестать, чтоб очухался, а у него из-под шлема коса выпала… ну и дела, это девчонки. С парнем бы не церемонился, а девчонок по мордам нельзя. Развели мы огонь, поставили котелок, стали их спиртом растирать… чего ржете, они были скелеты скелетами, ничего женского не осталось. Одна полуживая, другая полумертвая. Та, с косой, открыла глаза, говорить не может и только картонку эту показывает… Ну что с ними делать – отвезли к Морганам. Прямо как есть, в мундирах. А сами снова по следу пошли…
- Поймали? – высовывается из-за спины брата осмелевший Донни.
- Вам про девчонок рассказывать или про конокрадов?- сердится Зак. - Поймали и повесили на месте. - Я снова убеждаюсь, что нам крупно повезло. – Пока мы их гоняли по лесу, Эстер и ее тетки ухаживали за этими девчонками… как их, Бонни и Твилл, ну и имечки… - Мы с Гейлом выдыхаем: это не наши землячки, у нас так никого не зовут. Но и не миротворцы – у тех имена сплошь капитолийские. - Они сначала были совсем никакие. Заново учились ходить и ложку держать. Налили молока - не пьют: говорят, молоко мы видели, оно прозрачное, а это больше на белила похоже. На обратном пути мы-то, конечно, этих девчонок забрали, чтоб с ними еще и Папа побеседовал. Они ничего не весили, ни одна лошадь не почувствовала, что на ней везут кого-то еще. Зато много чего порассказали, скучно в дороге не было… Адам, что с кашей?
- Что они рассказали? – теряю я терпение. – Мы дома не были сто лет! Может, там война!
- Похоже, да, - кивает Зак. – Только эти девчонки не из Двенадцатого, а из Восьмого. Там здорово грохнуло. - Что грохнуло, я и так знаю, хотелось бы подробнее.- Вообще все это давно дымилось, как пожар в торфянике. Когда-нибудь люди устают от скотской жизни.
- Да скотская лучше – вы вон лошадей овсом кормите, - перебивает его Гейл, - а у нас бывало, что из мышей суп варили.
- Да, они рассказывали… Так вот, - продолжает Зак, - началось с того, что людей ночью выгнали на улицу. Видите ли, босому и раздетому народу очень важно полюбоваться, как один расфуфыренный Победитель делает предложение руки и сердца другому расфуфыренному Победителю...
- Чего на них любоваться, - сплевывает Сэм, – все равно что на крысиного волка. Знаете, что это такое? Сажают в закрытую железную бочку штук пятьдесят крыс – через месяц остается только одна, вот это и есть крысиный волк. Если его выпустить в амбаре – все хвостатые разбегаются, ни одна тварь с ним даже одним воздухом дышать не хочет. А тут любуйся на такого бесхвостого… да еще и на двоих.
- Ну, не скажи, - протестует Гейл, - у наших чистая победа была! Девчонка только одного застрелила, но за дело, а парень вообще никого не убил. У нас всех заставляют смотреть трансляции с Арены, мы сами это видели!
Сэм попал как раз по моему больному месту. Игры вбили клин между мной и жителями дистрикта. Люди гордились Победителями и старались держаться от них подальше. Даже в Котле, среди тех, кто собирал деньги для моего спасения, я больше не чувствовала себя своей. Пит, душа компании, вообще растерял всех друзей – никто из них не так и не пришел в его новый дом… нет, все-таки правильно мы сделали, что ушли. Не будет семье добра от крысиного волка...
- Джон, да хрен с ними, с Победителями, - прерываю я Гейла как можно грубее, - не о них рассказ. Зак, что там дальше было?
- А вот что… - дождавшись, когда Гейл на правах старшего отвесит мне подзатыльник – играть так играть – Зак удовлетворенно кивает и продолжает рассказ: - Людей выгоняли на мороз, чтобы они смотрели на этих сраных Победителей в прямом эфире – неважно, что ночь на дворе, а завтра с утра на работу. В Капитолии-то еще вечер, им плевать. Для них люди – это просто такой двуногий скот, но даже стадо может взбунтоваться. Пожар начался с маленького костерка. Да-да, люди мерзнут, дети плачут, кто-то разжег костер из старых ящиков, его избили, вот тут и пошло веселье! Народ вооруженных солдат голыми руками порвал. Дальше – больше: захватили управу, почту, электростанцию, продовольственный склад, оружейную... Ни на что не надеялись - просто терпению вышел конец. А потом, конечно, Капитолий прислал подкрепление, и начался сущий ад. Полгорода выжгли, уцелевших разогнали по домам, кто выходил – пуля в лоб, и так две недели. Люди тихо мерли от голода и холода. Но это были еще цветочки…
Эти «цветочки» я своими глазами видела. У ребят в глазах отражается не костер, а пламя Восьмого. Адам забывает о каше, хотя наверняка слышал весь этот ужас из первых рук, а уж в пересказе – раз пятьдесят, не меньше. Я перехватываю у него половник.
- Так вот, потом их, полудохлых, погнали обратно к станкам. А дальше… я не знаю, что у этого вашего Сноу в голове, но фабрика проработала пятнадцать минут, а потом взлетела на воздух. Вместе с людьми, конечно. Как будто их и так мало перебили. Девчонкам повезло – они по пути на работу провалились в яму и опоздали, а вот их соседи и родные погибли все до единого человека. Тогда они под шумок стащили со склада солдатскую форму – ее же там шьют, теперь и шить негде – и смотались. Сначала на поезде, потом по шпалам, потом через лес пешком. Ели что придется… - я вспоминаю, как Эд жарил крыс. - Пистолетик у них был, да, но патроны быстро закончились – охотники-то из них еще те.
- А куда они шли? – Наверняка в Тринадцатый.
- К соседям, - подтверждает Зак мою догадку, – почти попали, да дорогу перепутали… Ну а потом мы послушали радио. Да, оно у нас есть! Правда, из-за помех мы его раньше почти не слушали - не до баловства, а вот Симмонс неходячий, тот ручки всякие крутил. Ну и выкрутил…
- А когда оно заработало? – перебиваю я, чудом подхватив выпавший из рук половник. – Точно не можешь сказать? – Значит, не зря Эд тащил свое премудрое устройство за тридевять земель!
- Точно не скажу, но обнаружили это дело в начале декабря. Сначала-то посмеялись и забыли – сами же знаете, какую чушь несет Капитолий. Зато потом поймали спецканал для начальников – вот это весело, скажу я вам… Особенно весело сейчас в Седьмом, в Одиннадцатом, - в его глазах мелькает искорка, - ну и, конечно, в Четвертом…
Судя по искорке и этому «конечно», на фронтире знают и о Тортуге. Не могут не знать. Но нам до поры об этом лучше помалкивать.
- Кому весело, а кому и не очень, - гасит эту искорку Сэм. – Пока народ просто бунтует по дистриктам, его там же и бьют, и на этом все кончается. Но если кому-то очень понадобится устроить веселье для всей страны, то сейчас дело за малым, все работает на него. Все, что ему нужно - просто из готовых частей собрать механизм и запустить. – В его глазах появляется оловянный блеск, как у шерифа. - А это значит, что все повторяется.
- Что повторяется?
- Семьдесят пять лет назад после разгрома ваши отступали на север – куда ж еще. И далеко не все из них были хорошими парнями – да что там, сплошные бандиты и головорезы. Нет хуже зверя, чем бывший раб, который думает, что раз у него ружье, то все можно. Мой дед был молодым, как ты, док, но и ему досталось. Вместе со взрослыми банды гонял по лесу. Бандиты совсем не знали наших мест – их, например, можно было загнать в болото и там перестрелять – зато их была такая прорва, что неизвестно, кто там кого гонял. А потом они по своей дури подожгли лес. Горело все лето, горели дома, урожай, люди все бросали и бежали... Зато с бандитами было покончено: умные сдались, а глупые сгорели.
- Что было с теми, кто сдался? – немедленно спрашивает Гейл.
- Раб есть раб, - презрительно кривится Сэм, - они были рады снова вкалывать за место на нарах и миску супа. У нас хоть рабства нет, но работы полно. Когда они свое отработали, им выделили место… словом, от людей подальше. В лесу много развалин – отстраивайся и живи. У нас все просто: будешь жить по-человечески - вот тебе моя рука, не будешь – вот тебе пеньковый галстук. – Он обводит многообещающим взглядом всех пятерых. - И птичку эту, док, здесь очень хорошо запомнили… - По лицам наших собеседников понятно, что вряд ли сойку на фронтире запомнили добром. Час от часу не легче.
- А чем птичка нехороша? – невинно любопытствую я.
- Эта птичка была у них каким-то символом - может, даже восстания, но у нас она стала символом грабежа и убийства. Одну банду так и называли сойками – эти были хуже всех, потому что сумели снюхаться с местными. Местные знали лес и помогали прятаться, а эти не просто грабили, но еще и убивали всех встречных, как мух – просто так, даже женщин и детей... чисто по-панемски. Кончилось тем, что во время пожара их выследили… - Сэм сглатывает. - Никто даже не думал их спасать. Просто дострелили, чтоб им не гореть заживо - такой смерти не заслуживали даже «сойки». И ни один из наших не ушел, пока не добили последнего бандита, хотя огонь уже на пятки наступал. До сих пор дед помнит, как пахнет горящее человеческое мясо… Вот и скажите, на кой хрен нам еще одна такая революция?
- А если революция победит? – В ответ раздается дружный хохот.
- Глупый ты все-таки, док, - говорит Зак с жалостью, - если победит революция - на север побежит Сноу со своей шайкой, только и всего. Кто бы ни победил, нам ваша революция вылезет боком.
- Вот поэтому ваши кланы и перестали воевать? – догадывается Джефри. В самом деле, глупо тратить друг на друга патроны, которые могут пригодиться для общего врага. – Кстати, а что у вас за соседи?
- А соседи у нас тот самый Тринадцатый дистрикт, про который вам впаривают, что его нет! – торжественно объявляет Зак, наслаждаясь нашим ошарашенным видом, а мы стараемся не переиграть. – Они под землей живут, как червяки. Наладили там хозяйство, даже свеклу выращивают! А почему бы нет, если у них своя атомная электростанция? Это у нас тут одни ветряки да солнечные батареи, а эти ни в чем себе не отказывают. Даже забор у них под током – огромный, так и гудит! Птица сядет – изжарится.
- Это они от вас, что ли, отгородились? – спрашивает Уолтер. – Вы вообще в каких с ними отношениях?
- А ни в каких, - разводит руками Зак. - Нам с ними делить нечего.
- А могли бы вы с ними как-нибудь договориться? – высказывает Джефри то, о чем я думаю.
- Ну вы даете, – удивляется Сэм. – Это же они тогда всю кашу заварили, а мы расхлебывали. А когда революция накрылась поганым ведром, эти ребята снова попрятались в свои норы, как крысы, как будто не при делах. И пока они отсиживались под землей, бандиты грабили, убивали и жгли наш лес. И если снова начнется, Тринадцатый точно так же отсидится за забором. Так что не о чем нам с ними говорить. Они нас не трогают, а мы их не трогаем – этого достаточно.
- А что стало с теми девчонками? - напоминаю я. - Куда вы их дели?
- Девчонки в порядке, - успокаивает меня Адам, - живут на ранчо, ухаживают за коровами, молока пьют вдоволь, им очень это нравится. У нас молоко самое жирное, - хвастается он, - и сыр самый лучший!
- А сырные булочки печете? – вырывается у меня.
- Булочки – это несерьезно, - смеется Зак, - только сырные лепешки, и только с тележное колесо!
- Ну вас с вашими лепешками, - бурчит Ной, - я бы сейчас настоящее тележное колесо слопал. Эй, кашевары, мы будем есть или как?
Адам пробует кашу, мы вместе снимаем с огня тяжелый котел. Начинается долгожданный ужин, и уж в этот раз мы животов не бережем. Даже шериф благосклонно глядит, как Адам накладывает каждому из нас по полной миске с верхом. Трещат поленья, стучат ложки, искры от костра улетают в ясное вечернее небо к первой звезде... Почти как в лагере. И когда миски уже почти пусты, вдруг раздается чей-то голос:
- А теперь ваша очередь рассказывать.
- Да мы сегодня только и делаем, что рассказываем, - устало ворчит Уолтер, - уже охрипли…
- Нет, про ухо мы уже слышали, - успокаивает его Зак. - Ребята из Двенадцатого, а расскажите-ка нам про вашу Огненную Китнисс.
- Про Китнисс у Джона спрашивайте, - я тут же показываю на Гейла. – Он все репортажи смотрел… а я в это время больных принимал. – Провалиться мне на месте, если я вру: разве Пит не был моим пациентом? И разве не в это же самое время Гейл сидел у телевизора, как и весь дистрикт?
Джон понимает меня с пол-оборота: рассказать можно только то, что видели все - и ни слова больше. Зато он не жалеет красок, и меня тоже не жалеет. Неужели все это видели именно так, как он говорит? Вот Жатва, я – доброволец вместо маленькой Прим, дистрикт со мной прощается навсегда, вот парад трибутов - мы круче всех, чуть не подожгли площадь… Вот интервью, признание Пита всей стране - а потом Арена, Арена и еще раз Арена: я умираю от жажды, меня преследует огонь, я спасаюсь на дереве от профи, выхаживаю Пита, ставлю его на ноги, целую в этой самой пещере... Мне не просто приходится переживать это заново – я чувствую все, что в это время чувствовал Гейл. Я сейчас и в его, и в своей шкуре одновременно - мы вместе проходим каждый круг каждого личного ада.
Глазам не верю: огромные дядьки, каждый из которых может одолеть медведя голыми руками, сидят, боясь шелохнуться, как будто смотрят прямой репортаж с Голодных Игр. Когда Гейл заканчивает, над костром еще несколько минут висит мертвая тишина. У некоторых блестят глаза… это от одного нашего рассказа, а что же творилось в дистриктах во время трансляции с Арены? Вот тебе и Огненная Китнисс… Наконец мы слышим:
- Чтоб он сгорел, этот Капитолий…
И народ прорывает. Со всех сторон так и несется:
- Чего же он молчал, дурак… столько лет по ней вздыхал…
- Сказал бы раньше – нет же, дотянул до края могилы!
- Это называется любовь побеждает смерть…
- Да смерть ведь все равно свое взяла. Бедные ребята…
- Вот если бы они могли убежать… Если бы знали, как до нас добраться…
- Остались бы тут, дом бы построили, детишек бы нарожали…
- Скотину бы завели…
- Она бы охотилась, а он бы пекарню держал…
Взрослые сильные мужчины, которые еще утром чуть нас не перестреляли. Какое счастье, что здесь нет женщин: они бы просто залили слезами костер. И тут же, как ведро холодной воды за шиворот: если суровые мужики с далекого фронтира от одного лишь нашего рассказа чуть не ревут и матерят Капитолий, что же творится в стране после моей мнимой гибели?
- А шериф не повесил бы их на первом же суку? - скептически интересуется Джефри, но никто не спешит возвращаться в реальный мир.
- Не повесил бы, - уверенно отвечает Адам. – Если Пит сумел понравиться всему Панему, понравился бы и шерифу. Они с Китнисс жили бы тут замечательно, и никто бы их не обидел.
- Если бы у бабушки была борода… - не выдерживает Гейл.
- Прекрасная и печальная история, – Зак достает из чехла банджо и берет несколько аккордов. – Я обязательно напишу об этом песню. – Все, мы с Гейлом добиты окончательно.
