16. Пять лет назадОфицеры хранили молчание. Она пыталась спрашивать, пыталась узнать, что с сестрой, но её стража даже не реагировала на её слова.
Шесть часов назад, когда она использовала Алхимию, чтобы спасти Лейшу от развалившегося обелиска, она не думала, что будет дальше. Её родина уничтожена, её семья мертва, а она так и не успела ещё раз попасть домой. Как чувствовала, как знала — надо было просто стукнуть дуру-сестру по голове чем-нибудь тяжёлым и утащить в Ишвар. А теперь всё, теперь поздно — брат больше никогда не обнимет их, мать не позовёт к столу, а отец не привезёт подарков. Больше никогда…
Тогда она была захвачена этими чувствами и совершенно не думала о том, что произойдёт в следующий момент. Тогда она просто хотела спасти то, что ещё осталось.
Когда фюрер начал аплодировать её световому преобразованию, она даже не смогла ничего сказать. Они с Лейшей отвлеклись от перепалки, непонимающе переглянулись и посмотрели на Бредли — он произнёс что-то вроде «очень хорошо», а потом их окружили солдаты. Пять рядом с ней, пять с сестрой — их разделили, развели, провели разными коридорами.
Её привели сюда — в небольшую комнатку с журнальным столиком и диваном. Она села, слишком напуганная, чтобы делать что-то ещё, и замерла, думая о том, что в следующий раз она выйдет отсюда на собственную казнь. Сейчас прошло шесть часов, и она успела успокоиться, осмотреться, задать несколько вопросов и даже поплакать. А офицеры просто стояли, смотрели и хранили молчание.
Дверь открылась, и на пороге возник высокий мужчина с зеленоватыми волосами.
— Идём. Фюрер хочет тебя видеть.
Офицеры пришли в движение, окружив её плотным кольцом, и у неё просто не осталось выбора.
— Что происходит? Я увижу сестру?
Мужчина, пришедший за ней, даже не обернулся. Делать нечего — она поправила сари и вышла в коридор.
Они шли по коридору несколько минут, после чего вышли в широкий зал, и она увидела нескольких ишваритов в окружении солдат. Она разглядела монахов, чьи руки были скованы наручниками, и пожилого мужчину в одежде первосвященника. Неужели сам Руг Ро? Возможно, всё ещё будет в порядке? Если сам Руг Ро пришёл сюда, договариваться с фюрером, то, возможно, у их страны ещё есть шанс…
Мужчины заметили её и пришли в крайнее волнение.
— Куда вы её ведёте? Что собираетесь сделать?!
Нет ответа. Молчание, молчание, молчание. Только ружья, удерживающие мужчин на месте, и приклады, толкающие её в спину. Быстро, быстро, быстро — пройти коридор, открыть дверь, направить её внутрь…
Руг Ро и монахи скрылись из виду — перед ней оказался тёмный коридор с приоткрытой дверью. Офицер снова подтолкнул её — надо идти.
Новое помещение было идеальным прямоугольником с заколоченными окнами. Она видела ковёр, на котором сбоку лежала какая-то кучка, прикрытая брезентом, стол, заваленный бумагами, и два канделябра с зажжёнными свечами — она отчётливо видела люстру и несколько ламп, но они почему-то не горели. Свечи дрожали, коптили, создавали дикий контраст между светом и тьмой. Канделябры как раз достигали уровня головы — она отчётливо видела лицо фюрера, его грудь и плечи, а остальное проваливалось во тьму, превращаясь в смутные очертания. Солдаты, сопровождавшие её, остались у двери, но она почувствовала толчок. Ясно, надо подойти ближе — прямо к брезентовой куче, напротив фюрера.
— Рад вас видеть, Алиса. Вы ведь не возражаете, если я буду вас так называть? Всё же, ишварские имена слишком чужды для моего слуха.
Она возражала. Она не «Алиса», также, как Лейша не «Лена» — ей казалось, что назвать себя аместрийским именем значило то же, что предать Ишвар. Но перед ней стоял Кинг Бредли, а её страна уже пятый день как официально уничтожена, так что она послушно кивнула, переступив с ноги на ногу.
Фюрер улыбнулся.
— Благодарю. Можно взглянуть на ваш алхимический круг?
Конечно же. Многострадальный листок, сложенный в восемь раз, перешёл в мозолистые руки, и фюрер мельком взглянул на формулу.
— О. Решили разнести?
Она кивнула — наконец-то речь идёт о чём-то в чём она уверена и хоть что-то понимает.
— Да. Я знаю, выглядит неаккуратно, но разнесённые дуги стабилизируют…
— …Поток, направляя фотоны вверх? Прекрасное решение. Думаю, у вас талант.
Фюрер мягко, по-отечески улыбнулся, хотя она отшатнулась. Нога соскользнула, попала во что-то липкое — откуда эта липкость на фюрерских коврах?
Кинг Бредли удивительно хорошо разбирался в Алхимии. Кажется, слишком хорошо.
— Должен сказать, ваше выступление впечатлило меня. Мгновенное решение, точный расчёт, идеальный круг — это ведь был первый раз, когда вы применяли эту формулу? Отличный результат.
То, в чём она стоит, холодное и липкое. И пахнет как-то странно — чем-то тяжёлым, спёртым, железным. Почему оно здесь? А, ясно — из-под брезента натекло.
— Кстати, вам будет интересно. Посмотрите вот на это.
Фюрер протянул ей бумагу, на которой был записан ишварский текст. Свечи разгорелись сильнее, чтобы она могла прочитать короткое высказывание. «Океану не пасть в небо» — кажется, это в стиле старого Ишвара, ещё при Династии.
— Что скажете?
Она несколько раз моргнула, фокусируясь, и уверенно ответила:
— Это про первую заповедь. После того, как Ишвар наладил дипломатические отношения с другими странами, пустыню некоторое время называли «океаном», так что здесь речь именно о ней. Ишвара не просто Бог, он сама Земля — и, несмотря на то, что песчинки могут подняться и взлететь, сама пустыня никогда не сольётся с небом. Так что, полагаю, речь о том, что Ишвара всегда будет с нами.
Её босоножки окончательно пропитались липким из-под брезента — она постаралась незаметно дёрнуть ногой, чтобы избавиться от неприятного ощущения. Фюрер задумчиво улыбнулся.
— Интересная интерпретация. Очень… этническая, я бы сказал. Алиса — не буду врать, изначально я возлагал большие надежды на вашу сестру. Я и подумать не мог, что вы окажетесь гораздо перспективнее. Знаете, у меня совершенно случайно завалялось несколько древних текстов времён раннего Ишвара, когда ваш народ активно занимался Алхимией. Мы как раз собирались приступить к расшифровке, но у вас, полагаю, это получится лучше и быстрее. Коренная ишваритка, изучающая Алхимию — если всё получится, несколько забытых знаний вернутся в мир. Кучка изгоев, сумевших раскопать жалкие остатки ишварской школы, потрепали часть моей армии — если бы мы обратили внимание на эти тексты раньше, зачистка была бы менее болезненной.
Кинг Бредли ещё раз улыбнулся и встал, обходя стол. Света стало больше, так что удалось бросить быстрый взгляд под ноги — липкая лужа тёмная, она растеклась по ковру и полностью перекрывает путь. Фюрер копошится, а потом достаёт папку и серебряные часы.
— Световой Алхимик. Звучит, как думаете? Здесь документы и оформление — на аместрийское имя, разумеется. Алиса Нойманн — я взял на себя смелость выбрать вам новую фамилию.
Он протягивает ей папку, но не двигается с места. Она вынуждена сделать шаг вперёд — нога случайно задевает брезент, и из-под него внезапно вываливается рука. Свечи горят, внизу ничего не видно, но она всё равно может рассмотреть смуглую кожу, тонкие пальцы и маленькое колечко на мизинце.
— Где моя сестра?
Фюрер улыбается, на его лице расчёт и самодовольство. Она стоит, угодив двумя ногами в липкую, кровавую лужу, и понимает, что не может сдвинуться.
— Там, где ей и положено быть. Не беспокойтесь о ней, мисс Нойманн — мы обо всём позаботились.
Она прекрасно знает это кольцо. Видела в ювелирном магазине, в приграничном городке, где они остановились, когда ехали в Аместрис. Это кольцо купил алхимик — купил, чтобы через несколько секунд оно оказалось на пальце Лейши. Она борется с желанием задрать брезент — увидеть деревянный браслет, который когда-то сделал брат, спутанные волосы и красные глаза, так похожие на её собственные. Она не может даже пошевелиться — ей кажется, что у неё в животе разверзся пустынный океан. Фюрер привстаёт, и она рефлекторно берёт бумаги. Она не чувствует тяжести папки и холода металла часов. Запах железа бьёт в ноздри — кажется, её сейчас стошнит.
— Вы заинтересовали меня, Алиса. Я бы сказал, вы мне понравились — настолько, что я решил дать вам шанс. Забавно — сегодня ваш первосвященник хотел обменять свою жизнь на жизнь остального народа, даже не понимая, что он самый обычный человек. Должен сказать, вас, ишварского Алхимика, я оцениваю гораздо выше. В папке, которую вы держите в руках — мораторий на приказ №3066 в отношении вас. В единственном экземпляре, разумеется, и с возможностью снятия с моей стороны без уведомления. Но до этого ведь не дойдёт, неправда ли, Алиса? Вы показались мне умной и благоразумной девушкой — именно такой, какой и должна быть последняя женщина Ишвара.
Глаз фюрера добрый, как у заботливого отца. Голос дружелюбный, мирный, ласковый, тело расслаблено, а по форме бегают блики. Свечи дрожат и коптят потолок — запах тающего парафина смешивается с железом. Наверное, ей кажется — она никогда не замечала, пахнет ли парафин. Пустыня у неё внутри растекается битым стеклом — ей очень, очень страшно.
— Вижу, вы удивлены. Понимаю. Идите. Посидите в комнате, спокойно изучите бумаги, а мы пока подберём вам достойное место с лабораторией и первую книгу для расшифровки. Думаю, ваша форма уже должна быть готова, и я рекомендую вам переодеться. Уверен, вы будете прекрасно смотреться в синем. И, пожалуйста, составьте список книг, которые вы захотите забрать с собой. В дом алхимика, который вам снимали, вернуться не получится — волнения и зачистка, сами понимаете. О нём тоже не волнуйтесь — как я и сказал, мы обо всём позаботились. Удачи.
Она стоит, пока взгляд фюрера не леденеет. Страшно, страшно, страшно — уйти, сбежать, оказаться так далеко, как это возможно. От комнаты с брезентом и свечами, от тёмного коридора, от молчаливых офицеров, окруживших её плотным кольцом. Сбежать из Централа, сбежать из Аместриса — забиться под кровать в своей комнате, чтобы знал только брат. Чтобы обнял, поцеловал в висок, спрятал в своём плаще и рассказал легенду об Ишваре, чтобы Лейша играла с соседскими детьми во дворе, отец пропадал на работе, а мама пекла пироги. Чтобы ей было не двадцать пять, а пятнадцать, чтобы семья ещё не знала, кто станет её женихом, и чтобы никогда, никогда в жизни не покидать Ишвар.
Она живёт в главном штабе почти две недели, пока догорает её страна. Они почти никогда не покидает комнаты — о ней знают только высшие чины. Её существование тщательно скрывается — кажется, фюрер принял меры, чтобы слухи о «последней женщине Ишвара» не прошли дальше этих стен. Некоторые из них всё равно прорываются, и исчезают быстрее, чем успевают разлететься по округу — те, кто рискнул, таинственным образом пропадают. Она не знает обо всём этом — ей очень, очень страшно.
