17. Настоящее времяОфицер из службы безопасности нахмурился, изучая документ.
— Почему здесь прошлогодняя дата?
Ческа пискнула, и, заикаясь, произнесла:
— Это форма «три-восемь-ноль». Отсчёт должен вестись с момента первого сообщения.
Офицер красноречиво посмотрел на неё, показывая, что не верит ни единому слову. Ческа торопливо сунула ему в руки толстый справочник последней редакции.
— Вот, можете проверить. Раздел «оформление секретных документов второго типа», формы «три-семь-четыре», «пять-семь-шесть», «три-восемь-ноль».
За то время, что подполковник возглавляла их отдел, Ческа успела вызубрить эти дурацкие формы наизусть. Офицер действительно открыл книгу, нашёл нужную страницу и изумлённо выдохнул.
— Ну надо же. Зак, ты прикинь — есть форма, где отчёт ведётся с момента доноса.
Офицер, проверяющий бумаги Гаса, потряс точно таким же справочником.
— Ага. А ещё есть та, где подпись ставят вверх ногами. Такое чувство, что этот отдел не работает, а создаёт бумажки, выбирая те, что позабористей.
Служба безопасности нагрянула к ним с самого утра, на следующий день после очередного исчезновения Шрама. Проверке подлежало всё, вплоть до слоя пыли на лампах — в отдел явился сам генерал, плотоядно скалящийся в сторону монолитной глыбы по имени Нойманн. Подполковник снова присела на свой стол и скрестила руки на груди, и снова сохраняла полное спокойствие — совсем как в тот день, когда её собирались арестовать. Ческе даже не верилось, что она живая — разве человек может быть настолько безразличен к тому, что на него направлены дула ружей, а куча офицеров рыщет вокруг, собираясь повесить на неё всех собак. Предсказание Нойманн полностью сбылось — служба безопасности собиралась превратить их в козлов отпущения, обвинив в том, что они вовремя не обнаружили Шрама.
— Давайте не будем разводить цирк, мисс Нойманн. Мы оба знаем, что это вы помогли Шраму пробраться в Централ. Ишвариты достигли невероятных успехов в ведении партизанской войны — вы были только рады поддержать брата, верно? Не упрямьтесь — признательные показания облегчают наказание.
Мужчина улыбался так мерзко, что Ческу замутило. Ни один мускул не дрогнул на лице Нойманн, а её безразличные багровые глаза открыто встретили чужой маслянистый взгляд.
— Я протестую против подобных обвинений, генерал. Я пять лет служу Аместрису, и за это время не сделала ничего, за что меня можно было бы обвинить в измене. Если у вас есть доказательства обратного, я прошу созвать трибунал против меня и предъявить их там.
Генерал подпрыгнул, разъярённый чужой реакцией. Ческа даже не знала, можно ли вообще выпутаться из такой ситуации — разве армия не может в два счёта подделать любые доказательства?
— Вы в сговоре с ним! Вы получили от него сигнал и помогли ему проникнуть сюда!
Генерал махнул рукой, отдавая какой-то сигнал, но солдаты, окружившие подполковника, не сдвинулись с места. Ческа их прекрасно понимала — у начальницы крайне тяжёлый и пугающий взгляд.
— Я никуда не хожу, кроме штаба и своей квартиры. Расстояние между этими местами преодолеваю на машине, с водителем, одобренным службой безопасности. Вокруг меня всегда не меньше трёх офицеров. Полагаю, у вас есть точные записи того, что я делала и где была, с самого моего приезда в Централ.
Как будто распекает подчинённого. Как будто не её собираются арестовать и казнить за то, что опасный террорист проник в Централ.
— Нам известно много способов связи помимо личной встречи.
— Я Государственный Алхимик. Шрам охотится на Государственных Алхимиков. Если бы он знал о моём существовании, я уже была бы мертва.
Генерал злился — он явно не ожидал, что ему будут перечить. Его лицо с каждой минутой становилось всё краснее, а фразы короче и громче — и часы с символом Аместриса, которые демонстративно вытащила Нойманн, стали последней каплей.
— Вы ишваритка! Думаете, я поверю, что Шрам убил бы земляка?
Впервые с начала разговора глаза Нойманн изменились — в них появились лёгкая брезгливость и недоумение.
— Я Алхимик. В Ишваре запрещена Алхимия — такие, как я, считаются изгоями. Их не пускают в города, не оказывают помощь и казнят при необходимости. Наши священники терпимы к аместрийским алхимикам, но не проявляют милосердия к предателям воли Ишвары. Полагаю, из всех убийств, совершённых Шрамом, моё было бы самым зверским и зрелищным.
Ческа слышала их. Лёгкие покровительственные нотки в голосе подполковника, как будто она объясняла непреложные истины несмышлёному ребёнку. И, что самое ужасное — их слышал и генерал.
— Вы арестованы, Нойманн. В камеру её, до окончания следствия!
Подполковник не сдвинулась с места.
— Пожалуйста, предъявите ордер на мой арест. По правилам, он должен быть в трёх экземплярах, с печатью и подписью. Напоминаю, что я Государственный Алхимик, и форма отличается — необходимо также вписать причину задержания, а подпись располагается в центре, а не снизу справа.
Генерал чуть не скончался на месте от этой наглости, но Нойманн успокаивающе добавила: «Я не сопротивляюсь, генерал. Просто следую правилам», и взрыва удалось избежать. Ордер почти сразу оказался в руках подполковника, она быстро пробежала по нему глазами и встала, передавая документ Милли.
— Сохраните это, мисс Шмидт.
Она быстро пробежала глазами по документу, и вдруг стала очень задумчивой.
— Подполковник, здесь…
Начальница зыркнула на подчинённую, и Милли затихла.
— Сохраните, мисс Шмидт. До моего возвращения работаете в штатном режиме.
И ушла, демонстративно сдав оружие, перчатки и патроны, а также позволив застегнуть наручники на запястьях. Офицеры, проверявшие их документы, тоже скоро покинули кабинет — отдел переглянулся, боясь предполагать, что будет дальше.
Алиса Нойманн отсутствовала неделю, которую провела в тюремной камере. В это время против неё выдвигались обвинения, а их отдел таскали на допросы каждые полчаса. Первая часть обвинения, состоящая в том, что подполковник была сообщницей Шрама, развалилась в первый день — в том числе потому что причины, записанные в ордере, не могли выдвигаться против Государственных Алхимиков. Ческа не думала, что Нойманн выкрутится, если честно — но, судя по всему, у подполковника были совершенно особые отношения с приказом №3066. Вторая часть обвинения была куда опаснее — с них спрашивали, почему они не стали рыть землю в поисках Шрама. То ли высшие эшелоны привыкли к методу работы бригадного генерала Хьюза, то ли просто ждали, что все солдаты обожают свою страну и готовы рвать жилы за идею, но они все пребывали в полной уверенности, что появление террориста лежит на их плечах. Фактически, Нойманн обвиняли в том, что она не манкировала служебными обязанностями ради поимки Шрама. Им на полном серьёзе заявили, что они должны были отойти от инструкций, рискнуть головами и работой и задействовать даже незаконные методы, но обнаружить преступника. Однако, и это обвинение было отозвано, и им даже принесли официальные извинения.
Всё же, подполковник Нойманн блестяще справлялась со своими обязанностями в рамках регламента — не больше и не меньше. И этот регламент, который не удовлетворял амбициям генералов, они создавали сами.
Сказать по правде, Ческа была чертовски рада видеть подполковника. Алиса Нойманн выглядела немного помятой, а под левым глазом у неё расцветал свежий фингал — но она была всё той же Нойманн, и её безразличные фразы и холодные глаза сулили стабильность и процветание.
— Доброе утро, солдаты. Полагаю, сегодня мы изменим порядок и проведём собрание — я хочу знать, что произошло за время моего отсутствия. Садитесь сюда, мисс Шмидт — сегодня вы будете вести протокол.
Воистину, нет ничего более монолитного и постоянного, чем формализм их подполковника.
